Страница:
Внезапно успокоившись, Кайнаков подошел к бутылке, но на этот раз поскромничал: налил в стакан на палец.
Алкоголь, по-видимому, удовольствия ему не доставил. Или не устроила доза. Убитый горем отец недовольно пожевал губами, почти по-кряжински, отошел к окну, снова посмотрел на медведя – бить, не бить? – и вдруг подошел к собеседнику.
Уже совсем по-товарищески, прижавшись плечом к локтю следователя – достать высокого Кряжина Кайнаков был не в состоянии – президент остервенело зашептал: «Да я их всех, сук… по одному… пачками… никого не прощу… под водой… в небе…».
Повернувшись к президенту, Кряжин втянул носом пары виски и даже не поморщился. Нельзя старшему следователю Генпрокуратуры морщиться.
– Заполните на треть стакан водой, разбейте куриное яйцо и выжмите туда половинку лимона. Добавьте три капли нашатыря, – пожевав губами, не выдержал и сыграл желтой искоркой в глазу, – встряхните, но не взбалтывайте.
– Издеваетесь, – сокрушенно наморщился президент и покачал головой. – Но вам не понять…
– Вам скоро разговаривать с людьми, о психологическом состоянии которых даже не догадываетесь. Собираетесь пугать их своим пьяным говором? Умойтесь, выпейте коктейль, посмотрите сверху на город, придите в себя. – Следователь оставил педагогический тон и резко развернулся к спецу, поднявшему вверх руку. Зуммер еще не прошел, но лампочка на табло уже свидетельствовала о том, что появился сигнал.
Кряжин надел наушники в тот момент, когда на столе кайнаковской гостиной заверещал телефон.
– Это они!! – раздалось из спальни, и следом тут же послышалось:
– Успокойтесь, с вашим мужем умные люди. – Как-то странно прозвучало это из уст Саланцева. Неоднозначно. Но Ангелина Викторовна была не в том состоянии, чтобы выстраивать логические ряды.
– Возьмите трубку, – приказал Кряжин, стараясь не напугать этим приказом Кайнакова. – Если возникнут затруднения с разговором, посмотрите на меня.
Тот кивнул, смял сухие губы для глотка, но сглотнуть не смог.
Он был не прав, когда заявлял, что Кряжин его не понимает. Следователь не имел детей – да, но таких вот, «детолишенных», он перевидал десятки. А потому – понимал. Еще как понимал…
– Да… – проскрипел в трубку Альберт Артурович.
– Господин Кайнаков, – услышал Кряжин в наушниках, – это по поводу исчезновения вашего сына.
– Дайте мне…
– Мы ничего вам пока не дадим. Ваша квартира забита людьми из МУРа и прокуратуры, – голос неизвестного был совершенно спокоен. – Через пять минут мы перезвоним, и, если вы снова будете находиться под контролем, звонков больше не поступит. Это значит, что мы не добились своей цели. А это, в свою очередь, означает, что ваш сын нам без пользы. Могу прямо сейчас сказать вам, где вы найдете его тело, если через четыре минуты и сорок секунд в вашей квартире будут находиться власти. В мусорном баке на улице Тарусской. Это в Ясенево.
Губы Кайнакова тряслись, когда он протягивал трубку следователю. А по лицу Кряжина можно было понять, что ничего неожиданного не произошло. Твердым шагом он подошел к окну и задернул тяжелые портьеры.
На столе зазвонил мобильный. Альберт Артурович на подгибающихся ногах подошел к столу и потянул трубку за провод.
– Альберт Артурович, распахните шторы, – услышал в наушниках Кряжин.
Лицо его чуть побледнело, он медленно вышел из комнаты и прильнул к шторке спальни. Перед ним располагались три здания жилого комплекса «Алые паруса». Увидеть, как следователь задергивал шторы, можно было лишь из квартиры одного из них либо с космического спутника. Кайнаков, конечно, человек обеспеченный, и подход к нему должен быть соответствующий. Но вряд ли кто-то решил раскрутить Альберта Артуровича, имея в своем распоряжении такой летательный аппарат.
Что касается квартир в домах напротив, это еще более бесперспективный вариант для отработки. Дать команду окружить три высотных дома и проверить все квартиры на уровне жилья Кайнакова?
Ничего более глупого и представить невозможно. Связь с квартирой Кайнаковых ведется, конечно, через пять транзитных узлов, и к моменту входа в искомую квартиру в доме напротив там будет находиться пара влюбленных в жгучей позе и никаких следов аппаратуры…
– Осталось две минуты, – прошептал, подсвистывая, Кайнаков.
– Отключай прослушку, – скомандовал Кряжин спецу, проведя пальцем по виску.
– Как это? – растерялся протрезвевший президент. – Что вы хотите этим сказать?
Следователь подошел к столу и, каждые десять секунд поглядывая на наручные часы, стал помогать сотруднику отдела «Р» вынимать штепсели из гнезд. До окончания контрольного времени оставалось около тридцати секунд, когда Кряжин, со свистом отдернув портьеры, захватил в руки то, что не поместилось в руках спеца, и вышел вон.
Ему хотелось сказать Кайнакову: «Делайте все, как мы договорились», но вдруг ему на глаза попалась настенная розетка, и люстра в необъятном коридоре, и радиоприемник на комоде…
– Да что мне делать-то?! – возопил Альберт Артурович.
– Делайте все, что они говорят, – посоветовал Кряжин, подходя с операми и спецом к входным дверям. – На кону жизнь вашего сына.
– И это вы называете профессионализмом?! – И в этот момент он вспомнил, что до сих пор находится на связи с похитителями.
Кайнаков, задыхаясь от возмущения и страха, дернул рукой, и трубка упала на ковровый настил гостиной.
Поднял он ее лишь с третьего раза. Поднес непослушной рукой к голове и вжал в ухо.
– Это был хороший совет, – сказал тот же голос. – Я о последних словах следователя. А теперь по существу…
Глава вторая
Алкоголь, по-видимому, удовольствия ему не доставил. Или не устроила доза. Убитый горем отец недовольно пожевал губами, почти по-кряжински, отошел к окну, снова посмотрел на медведя – бить, не бить? – и вдруг подошел к собеседнику.
Уже совсем по-товарищески, прижавшись плечом к локтю следователя – достать высокого Кряжина Кайнаков был не в состоянии – президент остервенело зашептал: «Да я их всех, сук… по одному… пачками… никого не прощу… под водой… в небе…».
Повернувшись к президенту, Кряжин втянул носом пары виски и даже не поморщился. Нельзя старшему следователю Генпрокуратуры морщиться.
– Заполните на треть стакан водой, разбейте куриное яйцо и выжмите туда половинку лимона. Добавьте три капли нашатыря, – пожевав губами, не выдержал и сыграл желтой искоркой в глазу, – встряхните, но не взбалтывайте.
– Издеваетесь, – сокрушенно наморщился президент и покачал головой. – Но вам не понять…
– Вам скоро разговаривать с людьми, о психологическом состоянии которых даже не догадываетесь. Собираетесь пугать их своим пьяным говором? Умойтесь, выпейте коктейль, посмотрите сверху на город, придите в себя. – Следователь оставил педагогический тон и резко развернулся к спецу, поднявшему вверх руку. Зуммер еще не прошел, но лампочка на табло уже свидетельствовала о том, что появился сигнал.
Кряжин надел наушники в тот момент, когда на столе кайнаковской гостиной заверещал телефон.
– Это они!! – раздалось из спальни, и следом тут же послышалось:
– Успокойтесь, с вашим мужем умные люди. – Как-то странно прозвучало это из уст Саланцева. Неоднозначно. Но Ангелина Викторовна была не в том состоянии, чтобы выстраивать логические ряды.
– Возьмите трубку, – приказал Кряжин, стараясь не напугать этим приказом Кайнакова. – Если возникнут затруднения с разговором, посмотрите на меня.
Тот кивнул, смял сухие губы для глотка, но сглотнуть не смог.
Он был не прав, когда заявлял, что Кряжин его не понимает. Следователь не имел детей – да, но таких вот, «детолишенных», он перевидал десятки. А потому – понимал. Еще как понимал…
– Да… – проскрипел в трубку Альберт Артурович.
– Господин Кайнаков, – услышал Кряжин в наушниках, – это по поводу исчезновения вашего сына.
– Дайте мне…
– Мы ничего вам пока не дадим. Ваша квартира забита людьми из МУРа и прокуратуры, – голос неизвестного был совершенно спокоен. – Через пять минут мы перезвоним, и, если вы снова будете находиться под контролем, звонков больше не поступит. Это значит, что мы не добились своей цели. А это, в свою очередь, означает, что ваш сын нам без пользы. Могу прямо сейчас сказать вам, где вы найдете его тело, если через четыре минуты и сорок секунд в вашей квартире будут находиться власти. В мусорном баке на улице Тарусской. Это в Ясенево.
Губы Кайнакова тряслись, когда он протягивал трубку следователю. А по лицу Кряжина можно было понять, что ничего неожиданного не произошло. Твердым шагом он подошел к окну и задернул тяжелые портьеры.
На столе зазвонил мобильный. Альберт Артурович на подгибающихся ногах подошел к столу и потянул трубку за провод.
– Альберт Артурович, распахните шторы, – услышал в наушниках Кряжин.
Лицо его чуть побледнело, он медленно вышел из комнаты и прильнул к шторке спальни. Перед ним располагались три здания жилого комплекса «Алые паруса». Увидеть, как следователь задергивал шторы, можно было лишь из квартиры одного из них либо с космического спутника. Кайнаков, конечно, человек обеспеченный, и подход к нему должен быть соответствующий. Но вряд ли кто-то решил раскрутить Альберта Артуровича, имея в своем распоряжении такой летательный аппарат.
Что касается квартир в домах напротив, это еще более бесперспективный вариант для отработки. Дать команду окружить три высотных дома и проверить все квартиры на уровне жилья Кайнакова?
Ничего более глупого и представить невозможно. Связь с квартирой Кайнаковых ведется, конечно, через пять транзитных узлов, и к моменту входа в искомую квартиру в доме напротив там будет находиться пара влюбленных в жгучей позе и никаких следов аппаратуры…
– Осталось две минуты, – прошептал, подсвистывая, Кайнаков.
– Отключай прослушку, – скомандовал Кряжин спецу, проведя пальцем по виску.
– Как это? – растерялся протрезвевший президент. – Что вы хотите этим сказать?
Следователь подошел к столу и, каждые десять секунд поглядывая на наручные часы, стал помогать сотруднику отдела «Р» вынимать штепсели из гнезд. До окончания контрольного времени оставалось около тридцати секунд, когда Кряжин, со свистом отдернув портьеры, захватил в руки то, что не поместилось в руках спеца, и вышел вон.
Ему хотелось сказать Кайнакову: «Делайте все, как мы договорились», но вдруг ему на глаза попалась настенная розетка, и люстра в необъятном коридоре, и радиоприемник на комоде…
– Да что мне делать-то?! – возопил Альберт Артурович.
– Делайте все, что они говорят, – посоветовал Кряжин, подходя с операми и спецом к входным дверям. – На кону жизнь вашего сына.
– И это вы называете профессионализмом?! – И в этот момент он вспомнил, что до сих пор находится на связи с похитителями.
Кайнаков, задыхаясь от возмущения и страха, дернул рукой, и трубка упала на ковровый настил гостиной.
Поднял он ее лишь с третьего раза. Поднес непослушной рукой к голове и вжал в ухо.
– Это был хороший совет, – сказал тот же голос. – Я о последних словах следователя. А теперь по существу…
Глава вторая
Пока его везли, Коля беспрестанно вертел головой в поисках знакомых уличных строений. Через пять минут он начал тревожиться. Во-первых, куда-то подевался киоск «Мороженое», что на углу третьей по счету улицы после школы. Его не было, и это Колю обескуражило. Во-вторых, кто-то снес церковь у метро.
– Куда ты едешь, слон? – заволновался Коля.
– Можно, я ему голову откручу? – пошутил сидящий рядом с Колей неприятный новый папин телохранитель.
Человек за рулем дурацкой машины ничего не ответил, лишь нервно крутанул толстой шеей.
Шутки нового охранника Феликса Коле не понравились, и он решил сразу сообщить отцу об их непочтительном к нему отношении. Слыханное ли дело? К нему, сыну папы, в комнату которого без спросу не заходит ни один человек, обращаются, как к уличному мальчишке!
Колины глаза наполнились слезами, и он решил молчать до самого дома. Но время шло, а знакомые улицы и здания не появлялись. Ему было еще трудно сообразить, что это не дорога к дому, а еще труднее понять – происходит что-то неладное. Еще через некоторое время стали происходить события, которые и вовсе не поддавались каким-либо объяснениям.
Человек за рулем остановил машину у черной иномарки («БМВ», – догадался Коля, увидев на решетке радиатора знакомую эмблему) и сказал, чтобы все выходили «быстро и молча».
Феликс схватил Колю за локоть, было больно, Коля дернул рукой, но от этого стало еще больнее – Феликс сжал руку так, что она онемела. Именно в этот момент девятилетний Кайнаков-младший стал догадываться, что везут его не домой и что происходит именно то, о чем предупреждал папа, когда говорил, что ходить по улицам без телохранителей становится все опаснее.
Его снова втолкнули на заднее сиденье, и машина, рыкнув мощным двигателем, поехала дальше. Теперь дорогу не стало видно вовсе: сиденья располагались глубоко, а когда однажды Коля решил приподняться, тут же получил подзатыльник от Феликса.
Вот сейчас стало по-настоящему страшно. О таких ситуациях Коле не рассказывали ни дома, ни в школе. Учитель обеспечения безопасности жизнедеятельности Владимир Маркович твердил на уроке: «Que notre divin sauveur et sa trés sainte mere vous aient en leur sainte et puissante garde»,[18] а что нужно сделать для того, чтобы это произошло, не объяснял. Вместо этого постоянно выходил в лаборантскую, через минуту возвращался оттуда довольный и чуть розовый и начинал урок не с того места, где окончил.
Еще через пять минут Коле зачем-то натянули на плечи спортивную кофту и надели на голову капюшон. Он был велик, спускался до самого подбородка, и мешал смотреть по сторонам. Когда же мальчик попытался приподнять его край, Феликс взял его за шею и сжал так, что Коля тихо заплакал.
Потом его вели по лестнице, потом повернули и вели еще по одной, и таких поворотов с лестницами Коля насчитал восемь. Когда открылась дверь и щелкнул замок, он услышал над собой:
– Все в порядке?
– Нормально, – ответил тот, что недавно сидел за рулем.
– Полный порядок, – подтвердил Феликс и втолкнул Колю в пахнущую пылью квартиру. Коле так думалось, что в квартиру, потому что за всю свою жизнь он был только в квартире и в школе. На школу это было не похоже, а потому, конечно, – квартира.
Его провели дальше, причем Феликс вел его, как лошадь, управляя шеей мальчика, словно уздой.
А потом его снова втолкнули в комнату, а за спиной клацнул замок. Он стоял с минуту, боясь шелохнуться, но тишина подтверждала, что он в помещении один.
Тогда Коля приподнял край капюшона и посмотрел вокруг. Комната, чуть больше, чем ванная на новой квартире, пустая и темная. Окна заклеены газетами, в углу старый диван с мятым одеялом и подушкой, из которого клоками торчала серая вата, рядом – табурет, на нем – чистая тарелка и стакан. Под подошвами ботинок скрипел неровный паркет и шуршала ссохшаяся грязь. Пахло в комнате еще хуже, чем в гараже, куда он спускался с телохранителем Димой, который нынче заболел корью.
Коля дошел до дивана, присел на его край, увидел в углу спешащего по своим делам таракана и вытер кулаком сухие глаза.
Еще через минуту он беззвучно заплакал.
Под недоуменные взгляды оперативников Кряжин заставил всех сесть в микроавтобус Генпрокуратуры и велел водителю ехать на Большую Дмитровку. Следом за автобусом потянулся «Форд» «муровцев».
Уже в кабинете, рассадив всех по стульям, он без ложного эпатажа произнес фразу, которую повторяют всякий раз те, кто оказывается уличенным в чем-то нехорошем:
– Мы попали.
Ответом ему было полное молчание. Лишь спец отдела «Р» теребил шнур выглядывающего из коробки микрофона. Он и три сотрудника МУРа ждали объяснений.
– Квартира под их полным контролем.
– Бинокль в окне соседнего дома еще не есть полный контроль, – возразил Сидельников, коллега Саланцева.
– Я тебя прощаю. – Кряжин пожевал губами. – Но в следующий раз, когда тебе придет в голову усомниться в моем разуме, хорошенько перед этим подумай. Вы не слышали разговор с похитителями, который слышал я. За пять минут перед ним я произнес фразу, на которую в речи неизвестного нашлось место для возражения. Возможно, квартира Кайнакова прослушивается, и я уверен, что не одна гостиная. Вряд ли исключение составляют даже оба санузла. Вполне вероятно, что она не только прослушивается, но и довольно хорошо просматривается. Господин Торопов, время красноармейских биноклей ушло в анналы истории. Таким образом, я пресекаю ваши действия, направленные на поквартирный обход высотных зданий «Алых парусов». Не сомневаюсь, что вы их уже проводите. Кому вы звонили во время поездки сюда, Сидельников? Я видел ваш разговор через заднее стекло автобуса.
– Я попросил его позвонить в МУР и направить в высотки людей, – куснув губу, сообщил Саланцев.
– Остановитесь, оперативные сотрудники, – поморщился следователь. – Именем закона вас заклинаю. Ваша активная жизненная позиция не может не вызывать восхищения, однако всякую энергию надобно направлять в верном направлении.
В кабинете, в отличие от прохлады в гостиной Кайнакова, было довольно жарко. Взмокший воротник рубашки останавливал Кряжина, препятствуя его стремлению включить кондиционер сразу, однако на этот раз страх перед простудой не смог пересилить жажду свежести. Подняв со стола пульт, следователь направил его на вытянутый агрегат под потолком и нажал кнопку.
По мере того как в комнату стала поступать прохлада, угасал пыл сыщиков. Торопов отзвонился в МУР, спец наладил аппаратуру, и вскоре в кабинете послышалась запись телефонного разговора.
Дверь распахнулась, в кабинет вошел начальник следственного Управления Генеральной прокуратуры Смагин. Оперативники, не в силах оторвать взглядов от погон с тремя большими звездами, с почтением встали. Кряжин кивнул на аппарат, и начальник молча присел на край широкого стола следователя. Этот жест вызвал у оперов еще большее уважение, чем звезды на новеньких погонах. Только свой человек во время рабочего момента может сесть на стол. И сразу возникли сомнения: этот старший советник на самом деле начальник Управления? В тоскливых взглядах сыщиков засветилась надежда на то, что когда-нибудь и они дорастут до того положения, когда начальник Главка или министр МВД будет вот так заходить и садиться на край их стола…
– И ты решил вывести группу? – спросил Смагин, когда спец остановил пленку.
– Они полностью владеют ситуацией в квартире. Телефоны, имеющиеся в доме, прослушиваются. Под контролем и обстановка внутри квартиры. Думаю, что она и просматривается, если, конечно, говорящий по телефону не видел, как я задергиваю портьеры, а лишь слышал звук. Если второе верно, то нужно отдать должное сообразительности мерзавцев. Сблефовав, они сказали: «Внимание, мы не только слышим, но и видим».
Следователь наконец-то поздоровался с начальником и приблизился к сейфу. Вынул кобуру, подумал и стал разматывать для надевания. Ремни на ней были новы и блестящи, из чего опера мгновенно заключили, что она не надевалась ни разу после того, как была выдана со склада. И ужаснулись, когда увидели пистолет. Его, несомненно, регулярно чистили, но весь его вид убеждал в том, что если из него и стреляли, то только оружейники на заводе во время пристрелки.
Кряжин между тем снова сунул «макаров» в твердую кобуру и погрузил обратно в сейф.
– Если их требования к Кайнакову серьезны и речь идет о больших деньгах, им проще за неповиновение отца убить сына, а потом забрать жену. Вторично Альберт Артурович звать на помощь власти не станет. Он просто сразу сделает все, как нужно, чего бы это ни стоило.
– Может, Кайнаков обидел кого-нибудь, а сейчас терпит нужду по этой причине? – предположил Саланцев, ковыряя каблуком пол кабинета. – У меня есть сын. Он просил меня сегодня сводить его в кино про рыбку-клоуна. Он гуляет под присмотром воспитателя детского сада, и его никто не станет похищать, потому что мне нечего предъявить.
– Я бы сказал более, – вмешался Сидельников. – У честных людей детей не похищают. Но это так… Лирика. Искать нужно как можно быстрее, потому что ребенок тут совершенно ни при чем.
Окинув компанию вдумчивым взглядом, советник снова вернулся к сейфу, выгреб с его дна несколько папок и бросил их на стол. Грохнула закрываемая дверца, а следователь, как сеятель, стал разбрасывать увесистые корки с тесемками на колени «муровцев».
– Здесь материалы о похищениях детей за последние два года. Они совершенно идентичны по социальной принадлежности жертв, целям похитителей и конечным результатам. Я хочу, чтобы вы изучили каждую букву этих документов и высказали свои мысли об этом завтра утром.
– Я что-то не понял, – громко заметил Смагин.
– Это не дела, – краешками губ улыбнулся следователь. – Это мои личные записи по ходу расследования. Констатация фактов без комментариев. Комментарии я хочу услышать завтра из уст этих господ.
– Если бы знать, что квартира не просматривается, задача значительно упростилась бы, – произнес, сползая со стола, Смагин. Он сполз для того, чтобы наполнить стакан газировкой из сифона следователя.
Отличительная черта всех начальников – констатировать очевидные вещи, выдавая их за звенья собственной цепи рассуждений. После этого очень трудно кого-либо уверить в том, что к последующему успеху они не имеют никакого отношения. Начальник следственного Управления не был знаком с оперативниками. Точнее сказать, они не были знакомы с его манерами, а потому именно такие мысли в голову сыщиков заползли сразу и навсегда. И только Кряжину было хорошо известно, что если в этом доме на Большой Дмитровке и есть кто-то сообразительнее его самого, так это начальник следственного Управления Смагин.
Те же мысли, только в отношении Кряжина, преследовали, по-видимому, и Смагина, поскольку он, провозгласив тезис, не требующий доказательств, вопросительно посмотрел на следователя. В конце концов, он, Смагин, прав. Было время, когда напрягался он. Теперь же старший советник юстиции напрягается над решением других задач, а Кряжину приходится напрягаться над теми, которые казались ранее неразрешимыми для Смагина.
– Есть только один способ это проверить, – бросил следователь. – Хотя это рискованно. Но другого пути я не вижу. Может быть, видит кто-то из здесь присутствующих?
Никто не понимал, о чем вообще идет речь. О чем вещает следователь? Какой путь? Прокурорский кураж начинает давать о себе знать?
– Кто-нибудь, дайте мне свой мобильный.
Из пяти предложенных Кряжин выбрал тот, что оказался ближе, и посмотрел на запястье.
– Через пять минут все выяснится. Торопов, можешь пока сходить за водой для чая. Это по коридору налево. Только не перепутай таблички, женский силуэт на дверях практически не отличается от мужского.
Пока милиционер в оцепенении стоял перед двумя дверями туалета Генеральной прокуратуры Российской Федерации и пытался выяснить, на какой изображена длинная юбка, а на какой короткие брюки, Иван Дмитриевич Кряжин, упершись локтем в колено, нажимал на мобильном телефоне Саланцева кнопки, стремясь выразить русские слова латинскими буквами.
– Я знаю наверняка, что сейчас в квартире Кайнаковых есть только один телефон, не подключенный злодеями к прослушиванию.
Закончив разговор, Альберт Артурович опустошенно опустился на резной стул, на котором совсем недавно лишилась чувств его жена, и уставил в пол оловянный взгляд.
Кажется, Ангелина Викторовна была права. Кому нужно теперь это великолепие под стиль времен Великой французской революции? Президент несокрушимой корпорации «Транс-Уголь» даже не мог предположить, чем закончится этот разговор. Пять минут, заставивших пересмотреть всю жизнь.
Теперь можно.
Кайнаков тяжело поднялся со стула, причем поднялся столь неловко, что тот опрокинулся, и подошел к отставленной в сторону полупустой бутылке «J&В». Горлышко трижды стукнулось о край стакана, прежде чем он наполнился наполовину. Но выпить Альберту Артуровичу не пришлось. В прихожей нудно запиликал телефонный зуммер.
– Какого черта? – прохрипел Кайнаков. – Это еще не все?
Толкнув стакан и расплескав виски, он машинально вышел из гостиной и направился в прихожую.
И не поверил своим глазам. На столике под вешалкой лежала серебристая трубка Siemens, каковых в его доме отродясь не водилось. Так же не спеша президент ушел из прихожей и нашел дорогу в спальню. Там, обложенная подушками, как мешками со льдом, лежала его супруга. Лицо ее было закрыто мокрым полотенцем; виднелись лишь лишенные косметики губы.
– Геля, где твой телефон?
– На столе рядом с остальными, – едва слышно пробормотала убитая горем женщина.
– А у кого из нас есть серебристая «раскладушка»?
Ангелина Викторовна снова зашлась в рыданиях, и Кайнаков вышел прочь.
«Два домашних телефона – раз, – вяло шевелились цифровые мысли в голове угольного магната, – один Ангелины – два, и три мобильных мои. У Коли синий «LG». У Димы – черная «моторола».
Так и не найдя ответа на свои вопросы, Кайнаков вернулся в прихожую и сверху, как на бомбу, посмотрел на трубку.
«От этих подонков всего можно ожидать. Похитили Кольку для понта, а сейчас, когда я разверну телефон, раздастся взрыв. Потом, в случае чего, кто будет уверен в том, что похитители и убийцы – одни и те же люди? Хитра сволочь пошла ныне…»
Однако сразу после этих разумных мыслей Альберт Артурович поднял со столика телефон и выпрямил его половинки.
Взрыва не последовало. Лишь на ярком табло трубки горел значок полученного сообщения.
«Ерунда какая-то», – подумал Кайнаков и распечатал послание.
«Pozvoni s etoy trubki Kryazhinu 999-77-63».
Альберт Артурович прочитал сообщение четырежды. Не найдя почвы для размышлений, он с трубкой в руке вернулся в спальню.
– Геля, среди наших знакомых есть человек по фамилии Кру-аз-хин?
– Это не тот желтомордый, которому ты продал в Пекин полторы тысячи тонн угля? – простонала, пряча лицо под подушку, Ангелина Викторовна.
Похитители велели час после разговора сидеть дома, гостей не принимать и не звонить властям под угрозой смерти сына. Потом вдруг требование изменили, видимо, уверенные в том, что без ментов все равно не обойдется. Поэтому просто приказали исполнять в точности все, что будет велено. При любой попытке отца посвятить в события правоохранительные органы сына ждет смерть. Квартира находится под наблюдением, телефоны на прослушивании. Странные эти похитители, совершенно неадекватные. Либо крутые профессионалы, но не без искорки в голове, либо, наоборот, полные дилетанты, с коими, как известно, властям бороться еще тяжелее.
Кайнаков подумал. Из дома он не выходит. Охранникам внизу приказал не впускать в его квартиру никого ни при каких обстоятельствах. Найденный телефон не принадлежит ни Кайнакову, ни кому-либо еще из его окружения, и потом, Альберт Артурович просто уверен в том, что Круазхин – не мент.
Еще не понимая, что в его руках находится свободное от контроля средство связи, президент корпорации набрал указанный в сообщении номер. В конце концов, час миновал, и теперь можно делать все, что угодно, кроме разговоров с ментами.
– Алло, – сказал Альберт Артурович. – Я господина Круазхина могу услышать?
– Значит, вы все-таки допили бутылку, Кайнаков? – после небольшой паузы услышал Альберт Артурович.
– Иван Дмитриевич… – не то восхищенно, не то радостно прошептал президент. – Вы забыли в моей прихожей свой телефон. Я обязательно верну его вам…
– Послушайте, Кайнаков, если в вашей голове осталась хоть капля разума, слушайте меня молча, пока я не задам вам вопрос. Я специально оставил вам свой телефон, потому что при сложившихся обстоятельствах это единственный способ для вас связаться со мной и хоть чем-то помочь своему сыну.
Альберт Артурович кивнул головой. Необычный ход, он согласен. Такими ходами умные люди зарабатывают миллионы. Что дальше?
– Для вас поставили какие-то специальные условия?
– Никаких специальных условий, – затараторил Кайнаков, вытирая со лба неизвестно откуда взявшийся пот. – Мне велено к восьми вечера завтрашнего дня подготовить документы для отправки в Германию первых тридцати тысяч тонн угля. В дальнейшем мне перезвонят и сообщат новые инструкции.
– И это вам говорили в течение восемнадцати минут?
Кайнаков онемел, впрочем, всего лишь на мгновение.
– Вы тоже меня прослушиваете?
– Нет, это я наугад сказал, – сказал Кряжин. – Так что вам говорили еще?
«Страшный человек, – подумал президент. – И чем дальше, тем он страшнее». Вместе с этой мыслью Альберт Артурович стал чувствовать, что раздражение к этому человеку уходит, и его место занимает невольное уважение.
– Меня предупреждали о недопустимости вмешивать в историю органы, о последствиях, которые наступят в результате ослушания, и, вместе с тем, они приказывали оставаться дома и не впускать гостей… Геля, я тебя умоляю!.. – и, уже тише, для себя: – Микро-теща, мать твою…
– Что там у вас происходит? – поинтересовался следователь.
– Жена… словом… Переживает сильно. У нее психоз. Истерика.
И сам едва не впал в нее. Сразу после того, как Кряжин сообщил дополнительные инструкции, он отключился от связи.
– Да они что, сволочи, сговорились?! – взревел Кайнаков. – Геля, заткнись!.. Одни инструкции, как лаборанту в прозекторской!..
До того как стать угольным магнатом, Альберт Артурович работал младшим научным сотрудником в НИИ плазмы, потом санитаром в морге, а три последних года до начала своего «олигархствования» принимал лом цветных металлов. Потом еще три года копил по крохам, собирал и анализировал информацию, брал кредиты, скупал убыточные предприятия по частям. И в это же время появился Колька, которого сегодня похитили какие-то подонки. А пять последних золотых лет прошли так быстро, что он их даже не заметил. И сейчас великий и сказочно богатый Альберт Кайнаков сидит в собственной гостиной с пустым стаканом в руке и ждет инструкций от отмороженных бандитов и убогого умом следователя Генеральной прокуратуры. Прекрасное завершение многообещающей карьеры. Завершение, потому что президент не понимал, как будет жить дальше, если Коля не вернется в семью.
– Куда ты едешь, слон? – заволновался Коля.
– Можно, я ему голову откручу? – пошутил сидящий рядом с Колей неприятный новый папин телохранитель.
Человек за рулем дурацкой машины ничего не ответил, лишь нервно крутанул толстой шеей.
Шутки нового охранника Феликса Коле не понравились, и он решил сразу сообщить отцу об их непочтительном к нему отношении. Слыханное ли дело? К нему, сыну папы, в комнату которого без спросу не заходит ни один человек, обращаются, как к уличному мальчишке!
Колины глаза наполнились слезами, и он решил молчать до самого дома. Но время шло, а знакомые улицы и здания не появлялись. Ему было еще трудно сообразить, что это не дорога к дому, а еще труднее понять – происходит что-то неладное. Еще через некоторое время стали происходить события, которые и вовсе не поддавались каким-либо объяснениям.
Человек за рулем остановил машину у черной иномарки («БМВ», – догадался Коля, увидев на решетке радиатора знакомую эмблему) и сказал, чтобы все выходили «быстро и молча».
Феликс схватил Колю за локоть, было больно, Коля дернул рукой, но от этого стало еще больнее – Феликс сжал руку так, что она онемела. Именно в этот момент девятилетний Кайнаков-младший стал догадываться, что везут его не домой и что происходит именно то, о чем предупреждал папа, когда говорил, что ходить по улицам без телохранителей становится все опаснее.
Его снова втолкнули на заднее сиденье, и машина, рыкнув мощным двигателем, поехала дальше. Теперь дорогу не стало видно вовсе: сиденья располагались глубоко, а когда однажды Коля решил приподняться, тут же получил подзатыльник от Феликса.
Вот сейчас стало по-настоящему страшно. О таких ситуациях Коле не рассказывали ни дома, ни в школе. Учитель обеспечения безопасности жизнедеятельности Владимир Маркович твердил на уроке: «Que notre divin sauveur et sa trés sainte mere vous aient en leur sainte et puissante garde»,[18] а что нужно сделать для того, чтобы это произошло, не объяснял. Вместо этого постоянно выходил в лаборантскую, через минуту возвращался оттуда довольный и чуть розовый и начинал урок не с того места, где окончил.
Еще через пять минут Коле зачем-то натянули на плечи спортивную кофту и надели на голову капюшон. Он был велик, спускался до самого подбородка, и мешал смотреть по сторонам. Когда же мальчик попытался приподнять его край, Феликс взял его за шею и сжал так, что Коля тихо заплакал.
Потом его вели по лестнице, потом повернули и вели еще по одной, и таких поворотов с лестницами Коля насчитал восемь. Когда открылась дверь и щелкнул замок, он услышал над собой:
– Все в порядке?
– Нормально, – ответил тот, что недавно сидел за рулем.
– Полный порядок, – подтвердил Феликс и втолкнул Колю в пахнущую пылью квартиру. Коле так думалось, что в квартиру, потому что за всю свою жизнь он был только в квартире и в школе. На школу это было не похоже, а потому, конечно, – квартира.
Его провели дальше, причем Феликс вел его, как лошадь, управляя шеей мальчика, словно уздой.
А потом его снова втолкнули в комнату, а за спиной клацнул замок. Он стоял с минуту, боясь шелохнуться, но тишина подтверждала, что он в помещении один.
Тогда Коля приподнял край капюшона и посмотрел вокруг. Комната, чуть больше, чем ванная на новой квартире, пустая и темная. Окна заклеены газетами, в углу старый диван с мятым одеялом и подушкой, из которого клоками торчала серая вата, рядом – табурет, на нем – чистая тарелка и стакан. Под подошвами ботинок скрипел неровный паркет и шуршала ссохшаяся грязь. Пахло в комнате еще хуже, чем в гараже, куда он спускался с телохранителем Димой, который нынче заболел корью.
Коля дошел до дивана, присел на его край, увидел в углу спешащего по своим делам таракана и вытер кулаком сухие глаза.
Еще через минуту он беззвучно заплакал.
Под недоуменные взгляды оперативников Кряжин заставил всех сесть в микроавтобус Генпрокуратуры и велел водителю ехать на Большую Дмитровку. Следом за автобусом потянулся «Форд» «муровцев».
Уже в кабинете, рассадив всех по стульям, он без ложного эпатажа произнес фразу, которую повторяют всякий раз те, кто оказывается уличенным в чем-то нехорошем:
– Мы попали.
Ответом ему было полное молчание. Лишь спец отдела «Р» теребил шнур выглядывающего из коробки микрофона. Он и три сотрудника МУРа ждали объяснений.
– Квартира под их полным контролем.
– Бинокль в окне соседнего дома еще не есть полный контроль, – возразил Сидельников, коллега Саланцева.
– Я тебя прощаю. – Кряжин пожевал губами. – Но в следующий раз, когда тебе придет в голову усомниться в моем разуме, хорошенько перед этим подумай. Вы не слышали разговор с похитителями, который слышал я. За пять минут перед ним я произнес фразу, на которую в речи неизвестного нашлось место для возражения. Возможно, квартира Кайнакова прослушивается, и я уверен, что не одна гостиная. Вряд ли исключение составляют даже оба санузла. Вполне вероятно, что она не только прослушивается, но и довольно хорошо просматривается. Господин Торопов, время красноармейских биноклей ушло в анналы истории. Таким образом, я пресекаю ваши действия, направленные на поквартирный обход высотных зданий «Алых парусов». Не сомневаюсь, что вы их уже проводите. Кому вы звонили во время поездки сюда, Сидельников? Я видел ваш разговор через заднее стекло автобуса.
– Я попросил его позвонить в МУР и направить в высотки людей, – куснув губу, сообщил Саланцев.
– Остановитесь, оперативные сотрудники, – поморщился следователь. – Именем закона вас заклинаю. Ваша активная жизненная позиция не может не вызывать восхищения, однако всякую энергию надобно направлять в верном направлении.
В кабинете, в отличие от прохлады в гостиной Кайнакова, было довольно жарко. Взмокший воротник рубашки останавливал Кряжина, препятствуя его стремлению включить кондиционер сразу, однако на этот раз страх перед простудой не смог пересилить жажду свежести. Подняв со стола пульт, следователь направил его на вытянутый агрегат под потолком и нажал кнопку.
По мере того как в комнату стала поступать прохлада, угасал пыл сыщиков. Торопов отзвонился в МУР, спец наладил аппаратуру, и вскоре в кабинете послышалась запись телефонного разговора.
Дверь распахнулась, в кабинет вошел начальник следственного Управления Генеральной прокуратуры Смагин. Оперативники, не в силах оторвать взглядов от погон с тремя большими звездами, с почтением встали. Кряжин кивнул на аппарат, и начальник молча присел на край широкого стола следователя. Этот жест вызвал у оперов еще большее уважение, чем звезды на новеньких погонах. Только свой человек во время рабочего момента может сесть на стол. И сразу возникли сомнения: этот старший советник на самом деле начальник Управления? В тоскливых взглядах сыщиков засветилась надежда на то, что когда-нибудь и они дорастут до того положения, когда начальник Главка или министр МВД будет вот так заходить и садиться на край их стола…
– И ты решил вывести группу? – спросил Смагин, когда спец остановил пленку.
– Они полностью владеют ситуацией в квартире. Телефоны, имеющиеся в доме, прослушиваются. Под контролем и обстановка внутри квартиры. Думаю, что она и просматривается, если, конечно, говорящий по телефону не видел, как я задергиваю портьеры, а лишь слышал звук. Если второе верно, то нужно отдать должное сообразительности мерзавцев. Сблефовав, они сказали: «Внимание, мы не только слышим, но и видим».
Следователь наконец-то поздоровался с начальником и приблизился к сейфу. Вынул кобуру, подумал и стал разматывать для надевания. Ремни на ней были новы и блестящи, из чего опера мгновенно заключили, что она не надевалась ни разу после того, как была выдана со склада. И ужаснулись, когда увидели пистолет. Его, несомненно, регулярно чистили, но весь его вид убеждал в том, что если из него и стреляли, то только оружейники на заводе во время пристрелки.
Кряжин между тем снова сунул «макаров» в твердую кобуру и погрузил обратно в сейф.
– Если их требования к Кайнакову серьезны и речь идет о больших деньгах, им проще за неповиновение отца убить сына, а потом забрать жену. Вторично Альберт Артурович звать на помощь власти не станет. Он просто сразу сделает все, как нужно, чего бы это ни стоило.
– Может, Кайнаков обидел кого-нибудь, а сейчас терпит нужду по этой причине? – предположил Саланцев, ковыряя каблуком пол кабинета. – У меня есть сын. Он просил меня сегодня сводить его в кино про рыбку-клоуна. Он гуляет под присмотром воспитателя детского сада, и его никто не станет похищать, потому что мне нечего предъявить.
– Я бы сказал более, – вмешался Сидельников. – У честных людей детей не похищают. Но это так… Лирика. Искать нужно как можно быстрее, потому что ребенок тут совершенно ни при чем.
Окинув компанию вдумчивым взглядом, советник снова вернулся к сейфу, выгреб с его дна несколько папок и бросил их на стол. Грохнула закрываемая дверца, а следователь, как сеятель, стал разбрасывать увесистые корки с тесемками на колени «муровцев».
– Здесь материалы о похищениях детей за последние два года. Они совершенно идентичны по социальной принадлежности жертв, целям похитителей и конечным результатам. Я хочу, чтобы вы изучили каждую букву этих документов и высказали свои мысли об этом завтра утром.
– Я что-то не понял, – громко заметил Смагин.
– Это не дела, – краешками губ улыбнулся следователь. – Это мои личные записи по ходу расследования. Констатация фактов без комментариев. Комментарии я хочу услышать завтра из уст этих господ.
– Если бы знать, что квартира не просматривается, задача значительно упростилась бы, – произнес, сползая со стола, Смагин. Он сполз для того, чтобы наполнить стакан газировкой из сифона следователя.
Отличительная черта всех начальников – констатировать очевидные вещи, выдавая их за звенья собственной цепи рассуждений. После этого очень трудно кого-либо уверить в том, что к последующему успеху они не имеют никакого отношения. Начальник следственного Управления не был знаком с оперативниками. Точнее сказать, они не были знакомы с его манерами, а потому именно такие мысли в голову сыщиков заползли сразу и навсегда. И только Кряжину было хорошо известно, что если в этом доме на Большой Дмитровке и есть кто-то сообразительнее его самого, так это начальник следственного Управления Смагин.
Те же мысли, только в отношении Кряжина, преследовали, по-видимому, и Смагина, поскольку он, провозгласив тезис, не требующий доказательств, вопросительно посмотрел на следователя. В конце концов, он, Смагин, прав. Было время, когда напрягался он. Теперь же старший советник юстиции напрягается над решением других задач, а Кряжину приходится напрягаться над теми, которые казались ранее неразрешимыми для Смагина.
– Есть только один способ это проверить, – бросил следователь. – Хотя это рискованно. Но другого пути я не вижу. Может быть, видит кто-то из здесь присутствующих?
Никто не понимал, о чем вообще идет речь. О чем вещает следователь? Какой путь? Прокурорский кураж начинает давать о себе знать?
– Кто-нибудь, дайте мне свой мобильный.
Из пяти предложенных Кряжин выбрал тот, что оказался ближе, и посмотрел на запястье.
– Через пять минут все выяснится. Торопов, можешь пока сходить за водой для чая. Это по коридору налево. Только не перепутай таблички, женский силуэт на дверях практически не отличается от мужского.
Пока милиционер в оцепенении стоял перед двумя дверями туалета Генеральной прокуратуры Российской Федерации и пытался выяснить, на какой изображена длинная юбка, а на какой короткие брюки, Иван Дмитриевич Кряжин, упершись локтем в колено, нажимал на мобильном телефоне Саланцева кнопки, стремясь выразить русские слова латинскими буквами.
– Я знаю наверняка, что сейчас в квартире Кайнаковых есть только один телефон, не подключенный злодеями к прослушиванию.
Закончив разговор, Альберт Артурович опустошенно опустился на резной стул, на котором совсем недавно лишилась чувств его жена, и уставил в пол оловянный взгляд.
Кажется, Ангелина Викторовна была права. Кому нужно теперь это великолепие под стиль времен Великой французской революции? Президент несокрушимой корпорации «Транс-Уголь» даже не мог предположить, чем закончится этот разговор. Пять минут, заставивших пересмотреть всю жизнь.
Теперь можно.
Кайнаков тяжело поднялся со стула, причем поднялся столь неловко, что тот опрокинулся, и подошел к отставленной в сторону полупустой бутылке «J&В». Горлышко трижды стукнулось о край стакана, прежде чем он наполнился наполовину. Но выпить Альберту Артуровичу не пришлось. В прихожей нудно запиликал телефонный зуммер.
– Какого черта? – прохрипел Кайнаков. – Это еще не все?
Толкнув стакан и расплескав виски, он машинально вышел из гостиной и направился в прихожую.
И не поверил своим глазам. На столике под вешалкой лежала серебристая трубка Siemens, каковых в его доме отродясь не водилось. Так же не спеша президент ушел из прихожей и нашел дорогу в спальню. Там, обложенная подушками, как мешками со льдом, лежала его супруга. Лицо ее было закрыто мокрым полотенцем; виднелись лишь лишенные косметики губы.
– Геля, где твой телефон?
– На столе рядом с остальными, – едва слышно пробормотала убитая горем женщина.
– А у кого из нас есть серебристая «раскладушка»?
Ангелина Викторовна снова зашлась в рыданиях, и Кайнаков вышел прочь.
«Два домашних телефона – раз, – вяло шевелились цифровые мысли в голове угольного магната, – один Ангелины – два, и три мобильных мои. У Коли синий «LG». У Димы – черная «моторола».
Так и не найдя ответа на свои вопросы, Кайнаков вернулся в прихожую и сверху, как на бомбу, посмотрел на трубку.
«От этих подонков всего можно ожидать. Похитили Кольку для понта, а сейчас, когда я разверну телефон, раздастся взрыв. Потом, в случае чего, кто будет уверен в том, что похитители и убийцы – одни и те же люди? Хитра сволочь пошла ныне…»
Однако сразу после этих разумных мыслей Альберт Артурович поднял со столика телефон и выпрямил его половинки.
Взрыва не последовало. Лишь на ярком табло трубки горел значок полученного сообщения.
«Ерунда какая-то», – подумал Кайнаков и распечатал послание.
«Pozvoni s etoy trubki Kryazhinu 999-77-63».
Альберт Артурович прочитал сообщение четырежды. Не найдя почвы для размышлений, он с трубкой в руке вернулся в спальню.
– Геля, среди наших знакомых есть человек по фамилии Кру-аз-хин?
– Это не тот желтомордый, которому ты продал в Пекин полторы тысячи тонн угля? – простонала, пряча лицо под подушку, Ангелина Викторовна.
Похитители велели час после разговора сидеть дома, гостей не принимать и не звонить властям под угрозой смерти сына. Потом вдруг требование изменили, видимо, уверенные в том, что без ментов все равно не обойдется. Поэтому просто приказали исполнять в точности все, что будет велено. При любой попытке отца посвятить в события правоохранительные органы сына ждет смерть. Квартира находится под наблюдением, телефоны на прослушивании. Странные эти похитители, совершенно неадекватные. Либо крутые профессионалы, но не без искорки в голове, либо, наоборот, полные дилетанты, с коими, как известно, властям бороться еще тяжелее.
Кайнаков подумал. Из дома он не выходит. Охранникам внизу приказал не впускать в его квартиру никого ни при каких обстоятельствах. Найденный телефон не принадлежит ни Кайнакову, ни кому-либо еще из его окружения, и потом, Альберт Артурович просто уверен в том, что Круазхин – не мент.
Еще не понимая, что в его руках находится свободное от контроля средство связи, президент корпорации набрал указанный в сообщении номер. В конце концов, час миновал, и теперь можно делать все, что угодно, кроме разговоров с ментами.
– Алло, – сказал Альберт Артурович. – Я господина Круазхина могу услышать?
– Значит, вы все-таки допили бутылку, Кайнаков? – после небольшой паузы услышал Альберт Артурович.
– Иван Дмитриевич… – не то восхищенно, не то радостно прошептал президент. – Вы забыли в моей прихожей свой телефон. Я обязательно верну его вам…
– Послушайте, Кайнаков, если в вашей голове осталась хоть капля разума, слушайте меня молча, пока я не задам вам вопрос. Я специально оставил вам свой телефон, потому что при сложившихся обстоятельствах это единственный способ для вас связаться со мной и хоть чем-то помочь своему сыну.
Альберт Артурович кивнул головой. Необычный ход, он согласен. Такими ходами умные люди зарабатывают миллионы. Что дальше?
– Для вас поставили какие-то специальные условия?
– Никаких специальных условий, – затараторил Кайнаков, вытирая со лба неизвестно откуда взявшийся пот. – Мне велено к восьми вечера завтрашнего дня подготовить документы для отправки в Германию первых тридцати тысяч тонн угля. В дальнейшем мне перезвонят и сообщат новые инструкции.
– И это вам говорили в течение восемнадцати минут?
Кайнаков онемел, впрочем, всего лишь на мгновение.
– Вы тоже меня прослушиваете?
– Нет, это я наугад сказал, – сказал Кряжин. – Так что вам говорили еще?
«Страшный человек, – подумал президент. – И чем дальше, тем он страшнее». Вместе с этой мыслью Альберт Артурович стал чувствовать, что раздражение к этому человеку уходит, и его место занимает невольное уважение.
– Меня предупреждали о недопустимости вмешивать в историю органы, о последствиях, которые наступят в результате ослушания, и, вместе с тем, они приказывали оставаться дома и не впускать гостей… Геля, я тебя умоляю!.. – и, уже тише, для себя: – Микро-теща, мать твою…
– Что там у вас происходит? – поинтересовался следователь.
– Жена… словом… Переживает сильно. У нее психоз. Истерика.
И сам едва не впал в нее. Сразу после того, как Кряжин сообщил дополнительные инструкции, он отключился от связи.
– Да они что, сволочи, сговорились?! – взревел Кайнаков. – Геля, заткнись!.. Одни инструкции, как лаборанту в прозекторской!..
До того как стать угольным магнатом, Альберт Артурович работал младшим научным сотрудником в НИИ плазмы, потом санитаром в морге, а три последних года до начала своего «олигархствования» принимал лом цветных металлов. Потом еще три года копил по крохам, собирал и анализировал информацию, брал кредиты, скупал убыточные предприятия по частям. И в это же время появился Колька, которого сегодня похитили какие-то подонки. А пять последних золотых лет прошли так быстро, что он их даже не заметил. И сейчас великий и сказочно богатый Альберт Кайнаков сидит в собственной гостиной с пустым стаканом в руке и ждет инструкций от отмороженных бандитов и убогого умом следователя Генеральной прокуратуры. Прекрасное завершение многообещающей карьеры. Завершение, потому что президент не понимал, как будет жить дальше, если Коля не вернется в семью.