Вячеслав Денисов
Особо опасная статья

   Герои, персонажи и события в романе вымышлены. Совпадения с реальными лицами случайны.

Пролог

   Специализированная школа французского языка располагалась на улице Печатников. Массивное здание с крышей, напоминающей сползающую лаву, точеные колонны перед входом и львы с шарами в позах отдыхающих футболистов. Здесь все по-французски: география, литература, команды преподавателя на уроке физкультуры, и даже приблудившийся кот Марсик, сбежавший из сумасшедшей квартиры соседнего дома, где проживали завершенные алкоголики Чуевы, имел кличку Жюль. Впрочем, ему было совершенно безразлично, как его называют, когда кухарка выносила ему в коридор школьной столовой недоеденный учеником рамштекс.
   – Джуль! – кричала она, держа на обрывке газетного листа, словно эклер, надкусанную котлету. – Джуль, чтоб тебя!.. Джулька, иди сюда!
   Зачем так пронзительно голосить, пардон муа? Здесь мы, сзади…
   В таких школах не учатся дети по территориальной принадлежности учебного заведения. Впрочем, почему бы и нет? Если есть четыре тысячи долларов в учебную четверть, примут хоть Чуева-младшего с олигофреническими проблемами. Но у Чуевых нет и сотой части этой суммы. Здесь учатся дети сотрудников французского посольства и наследники тех, кого принято в новой России называть людьми достатка, роскоши и свободы. В коридорах этой школы не увидеть драных колготок или ставших короткими за лето в деревне брюк. Ученики в период школьных каникул отдыхают не в деревне, а в Бургундии, Шампани или Провансе. По обмену. В условиях полной конфиденциальности и безопасности. Отроков и девиц от шести до семнадцати к трехэтажному строению в стиле ампир на улице Печатников привозят большие дяди с шеями толщиной с двадцатилетний кедр, в строгих костюмах, темных очках и с непременно выпирающими из-под невероятных размеров одежд кобурами пистолетов.
   Это «бодигарды» – телохранители, если по-русски. Любой из них в момент, который они сочтут опасным, вправе напрячь шею и разорвать пополам всякого, кто приблизится к охраняемому ребенку. А ошибся он или оказался прав, это пусть папа разбирается, который платит за безопасность отпрыска. Пятьдесят долларов в час – средняя цена такой услуги, независимо от того, нужно будет кого-то рвать или нет.
   Преподавательский состав собирали по всей России и зарубежью (если верить директору, уверяющему в этом всех, кто в начале учебного года в его приемной в сомнении теребит барсетки). Практически все учителя в школе на Печатниках являлись победителями конкурсов «Учитель года» либо были изъяты при помощи директорских чар из таких учебных заведений, как МГУ, Оксфорд и Йелль. Это очень трудная задача даже при условиях безграничного финансирования извне. Не потому, что из Йелля тяжело переманить в российскую школу преподавательский состав (это и без того ясно), а потому, что обязательным условием принятия на работу учителя должно быть отличное знание французского языка. Не на французском в школе на Печатниках позволено разговаривать лишь уборщице – тете Дусе и поварам. Но последние всегда в закрытом помещении, а потому испохабить французскую речь русским слогом не могут. С тети Дуси вообще спрос мал. Та засыпает в момент звонка на урок и просыпается за десять секунд до его включения. При этом все не понимают, когда она успевает содержать коридоры в идеальной чистоте.
   Машины у подъезда, привозящие и увозящие детей, соответствуют статусу учреждения. А потому, когда рядом с «Понтиаком» и «Альфа-ромео», отсвечивающими лаком, причалил «ВАЗ-2102» оранжевого цвета, он стал мгновенно напоминать плевок туберкулезника на полу в операционной. Из машины с тонированными еще в годы расцвета кооперативной торговли стеклами никто не появлялся, и водители расположенных неподалеку иномарок сразу потеряли к ней свой нездоровый интерес. Вполне возможно, это приехал завхоз. Или сантехники, что наиболее вероятно: четверть часа назад один из легкообучаемых выкрал на уроке химии литий и бросил его в унитаз. После взрыва все телохранители не могли успокоиться добрых десять минут.
   Между тем в дикого цвета «Жигулях» шло короткое совещание.
   – Ты все запомнил? – спрашивал тот, что был за рулем. Он не отличался от стоящих на улицах охранников ни габаритами, ни стильностью строгого костюма. Тяжелый, но рассудительный взгляд из-под неподвижных бровей, спокойные движения.
   – Все, – отвечал его спутник. Он тоже был велик размерами, принципиален в подборе одежды, но было в его поведении нечто, что сразу наталкивало на мысль о его статусе подчиненного. – Заходим, называемся представителями одного из богатых пап и спрашиваем, как найти директора. Нам показывают, но мы идем не к нему, а на второй этаж, где находится кабинет француженки. Забираем Колю и уходим. Машину бросаем на выезде из города, пересаживаемся в свою, и все. Что тут запоминать?
   Старший щелкнул зажигалкой, из чего стало ясно, что время покурить есть – запомнил его спутник еще не все.
   – В кабинете француженка не одна, – сказал он и бросил на спутника недоверчивый взгляд. – С ней телохранитель, которого она привезла из Франции. Он же ее переводчик. Она по-русски ни слова. Тебе это что-нибудь говорит?
   Спутник поморгал глазами.
   – Я так и думал. Объясняю в третий раз. Когда ее охранник поймет, в чем дело, он достанет пистолет и сделает из нас дуршлаг. Точнее, два дуршлага. А потому его нужно нейтрализовать, но сделать это так, Феликс… Дорогой мой Феликс! Нужно так это сделать, чтобы он был в состоянии переводить!
   – Да понял я, понял…
   – Ствол с тобой?
   – Естественно, – возмутился Феликс. – Я не дурак на такие делюги без железа ходить.
   Человек за рулем с явной антипатией пожевал фильтр:
   – Нет, ты самый настоящий дурак. Ты законченный дурак, потому что тебе уже три раза было сказано оставить ствол дома. На входе в школу стоит «рамка», как в аэропорту, и тебе выломают мослы за спину раньше, чем ты что-то объяснишь. А пропуска у тебя, как у остальных, нет. Ведь нет?
   Феликс нехотя вытянул из-за пояса массивную «беретту» и стал искать место в обшарпанной «двойке», куда бы его спрятать. Не найдя, поместил в ящик для вещей.
   Старший открыл дверь, которая распахнулась с криком вступившей в интимные отношения кошки, и стал выбираться из-за руля. Но неожиданно развернулся, рухнул обратно и за рукав втянул в салон помощника.
   – Знаешь, меня терзают кое-какие сомнения… Ты сказал, что знаешь французский язык. Рассей мои подозрения.
   – А что? – пожал плечами Феликс. – Мсье, пардон, он, де, труа, жур… Я эту муру пять лет в школе зубрил.
   Старший прищурился и сделал это так зло, что помощник чуть струхнул и спросил:
   – Что?
   – Ты учил французский в школе, которую закончил восемнадцать лет назад?.. То есть, ты не знаешь французский? – подумав о чем-то, он решил не портить дело с самого начала. – Если откроешь в школе рот, я сверну тебе голову прямо перед кабинетом завуча.
   Когда он с улицы с размаху захлопнул дверцу, с лобового стекла на панель упало зеркало заднего вида. Ему все равно пора было падать; провисеть двадцать два года – не шутка.
   Охранник на входе, которому не посчастливилось видеть средства передвижения господ, оценил их костюмы в тысячу долларов каждый и подобрел лицом.
   – Я вас слушаю, – он поправил пояс с набором различных стрелятельно-щипательно-колотящих приладов. Так, на всякий случай.
   – Мы представляем Егорычева Степана Арнольдовича, если вы понимаете, о ком я говорю. Уполномочены провести беседу с директором по вопросу об устройстве сына господина Егорычева в данное учебное заведение.
   Таких гостей из школы на Печатниках гнать не принято.
   – Да, конечно, – согласился охранник. – Подниметесь на третий этаж, кабинет директора налево.
   – Благодарю, – сказал старший и шагнул в рамку.
   За ним последовал Феликс. На середине пути он догнал своего спутника и, не двигая губами, тихо спросил:
   – А кто такой Егорычев?
   Старший поморщился и по-боксерски тряхнул подбородком. Ответа Феликс так и не дождался.
   Дойдя до лестницы, они перешли коридор и взошли на лестницу с другой стороны. Третий этаж их не интересовал, старший точно знал, какую дверь искать. Уверенным шагом приблизившись к дубовой створке с цифрой «14», он уже почти положил ладонь на ручку, как вдруг остановился.
   – Что? – взглядом спросил Феликс.
   Старший на мгновение поднял вверх указательный палец и приблизил ухо к щели. «Урок, что ли?» – удивился он, проверив себя по часам. Но часы упрямо показывали, что сейчас идет большая перемена.
   Видя на лице спутника сомнение и интерес, прильнул к двери и Феликс.
   «Mon cher, vous maves promis…»[1]
   – Что она говорит? – оживился Феликс.
   – Ты же говорил, что учил? – со свирепой насмешкой пробормотал старший и снова прислушался к звукам за дверью.
   «Courage, courage, mon ami…»[2]
   – Не, что она говорит? – страдающе вымучивал Феликс.
   Старший положил на его наморщенный лоб могучую ладонь и отпихнул в сторону.
   «…delicieu!…divin!..»[3]
   «Так… так… – подумал старший. – Еще чуть-чуть…»
   «George, deja?..»[4]
   «Пора», – понял спутник Феликса и, отстранившись от двери, врезал подошвой мокасина чуть правее дверного замка.
   Створка треснула, как ломающийся сук, и отлетела в сторону. Двое ринулись внутрь. То, что представлял себе старший, никак не ожидал увидеть изучавший французский язык в средней школе села Кургуевка Феликс. В какое-то мгновение он даже растерялся.
   На учительском столе не было свободного места. Посреди него, завалившись на спину, лежала та, чей волшебный голос слышался за дверью. Ее ноги в туфлях на шпильках были устремлены в люстру под потолком, подол длинной юбки упал, открывая точеные ноги и ажурные чулки на них. Золотые волосы прекрасной француженки разметались по столешнице, руки судорожно цеплялись за край стола, и она, по всей видимости, прихода посторонних не ожидала. Но еще больше не ожидал в этот момент посетителей телохранитель дивы, застрявший между ее изумительных ног в недвусмысленной позе. Можно было предположить, что он вынимает из попки учительницы шпильку, которую ей подложили на стул нерадивые ученики, но для этого вовсе необязательно было спускать до пола собственные брюки и снимать с пояса кобуру с пистолетом. Она лежала, бесхозная, на соседнем столе. На том, где, по-видимому, сексуальная преподавательница проверяла контрольные с французской грамматикой.
   И тут Феликс пришел в себя. Коршуном подлетев к телохранителю, он нанес ему два сокрушительных удара в челюсть.
   Телохранитель, так и не успев вернуть брюки на место, рухнул как подкошенный.
   – Ты что творишь, кретин?! – зло прошипел старший, наблюдая за комой переводчика.
   – Он представлял опасность, – констатировал Феликс. – Ты заметил, как он на кобуру посмотрел? Нет, ты видел, как он смотрел на эту долбаную кобуру?!
   В глазах француженки засветился неподдельный ужас. Старший знал этот взгляд. Через мгновение раздастся визг, который заглушит все звуки в школе. Стараясь выглядеть как можно учтивее, он указал на край стола, поднес палец к губам, словно прося не делать глупых поступков, и тихо и быстро произнес:
   – Je ne serai pas violent, ne craignez rien.[5]
   – Qui etes vons?[6] – Леденея от страха, она убрала руку с края стола, подобрала под себя юбку и уселась на столе, как изваяние.
   – Это не важно, – пробормотал про себя старший и мягко поднял на нее взгляд. Он знал, как нужно разговаривать с испуганными женщинами. – Je voudrais voir le Kainakoff.[7]
   – Vous parles de Nikolas Kainakoff?[8]..
   – Oui, madame, – уже почти ласково подтвердил спутник Феликса, почувствовав после вопроса, что, если разговор затянется или усложнится, нехватка лежащего на полу телохранителя и переводчика будет ощущаться более явственно. – Ou est il?[9]
   – Je vous le ramenerai tout-a-l'heure![10] – вскричала прекрасная преподавательница и живо соскочила со стола.
   – Нет-нет, – остановил ее спутник Феликса. – Это тему мы уже проходили.
   И протянул ей трубку, снятую с телефона.
   – Может, ее снова положить, как лежала, да разговорить? – вмешался неугомонный Феликс, еще не отошедший от красоты французских ног.
   – Qu est ce qu il a dit?[11] – заметив движение его руки, быстро спросила француженка и отстранила от уха трубку.
   Старший поморщился и махнул рукой – межнациональное обозначение понятия: «пустяк, не заслуживающий внимания».
   Пока она что-то быстро говорила в трубку, старший повернулся к Феликсу и отчетливо произнес:
   – Еще раз откроешь рот, бью без предупреждения. Где бы ты его ни открыл.
   Коля Кайнаков оказался рыжим малым с хитрым взглядом, довольно сообразительным для своих девяти лет.
   – Вы не охранники.
   – Мороженого хочешь? – Феликс плохо играл роль человека, любящего детей. За что тут же получил удар ученическим ботинком в голень.
   – Твою!.. Сс… – сломался пополам шестифутовый громила и стал яростно растирать пораженную кость.
   Переведя тяжелый взгляд с напарника на мальчика, старший мягко произнес:
   – Vouz ne me reconnaissez pas, Nicolas?[12]
   – Faites ve…nir linter…pre…te,[13] – cтараясь изо всех сил, выдавил ученик в сторону учительницы.
   – Я ваш новый охранник, Коля, – сообразив, сообщил старший.
   – А где Дима? – упрямо спросил мальчуган.
   – У него корь.
   – Как у мсье Жоржа? – третьеклассник покосился на ноги, торчащие из-под стола.
   – Еще хуже. Пойдем, тебя зовет папа.
   Пожав плечами, Коля направился к двери. Старший повернулся к прекрасной француженке и приложил к своим устам палец. Феликс тоже развернулся, провел рукой по горлу и, не сводя взгляда с декольте на ее блузе, сказал:
   – Adieu, ma bonne.[14]
   Все ушли.
   – Moscou la ville sainte… – забормотала преподавательница, молниеносными жестами приводя в порядок свою одежду и прическу. – La voila la populace, la lie du peuple… Sans foi ni loi…[15]
   Схватив с соседнего стола тетрадки, она машинально перебрала их и снова бросила на стол.
   – Les malheureux, ils ne savent pas que je les quitte demain…[16]
   Подбежав к двери, она уперлась в нее плечом, но неожиданные гости защелкнули ее на сломанный замок и теперь его невозможно было открыть ни снаружи, ни изнутри.
   Она билась о дверь, призывая идущих мимо учеников позвать кого-нибудь на помощь, просила открыть дверь, но все проходили мимо.
   – Dites donc, оn ne parle donc pas francais dans cette boutique?[17]!
   – «Адью, ма бонне», – презрительно пробормотал мужчина, усаживаясь за руль. – И это все, дефективный?
   – Давно это было…
   – Поехали к папе, слоны.
   – Заткнись, сучонок!..
   – Тебе конец.
   – Ты или заткнешься, рыжий, или я тебе сейчас ранетку откручу…
   – Заткнитесь оба.

Глава первая

   Через пятьдесят две минуты после случившегося в здание на Печатниках, что в восьмидесяти шагах от церкви Успения, прибыл старший следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры Иван Дмитриевич Кряжин. Он был в сопровождении трех оперативников МУРа и эксперта-криминалиста.
   Для школы французского образа жизни такое явление в диковинку. До этого в ее стенах телохранителей не били и детей не похищали. Директор, серый, как узник перед расстрелом, ходил за Кряжиным тенью отца Гамлета, бормотал о невозможности произошедшего, чем вызывал в следователе явную антипатию.
   – Вы поймите меня правильно, – твердил директор, – это из ряда вон выходящий случай. Наша школа гордится репутацией порядочного заведения, и все это не должно лечь пятном на ее прошлое и настоящее.
   Словом, всеми возможными способами пытался уговорить Кряжина не предавать это дело огласке. Наверное, директор был в шоке. И плохо соображал, к кому обращается.
   – Вы не поняли, что произошло, господин Гоффе? – остановился Кряжин на полпути от входа до центральной лестницы. Взгляд его светился желтыми огоньками сарказма. – Так я вам объясню. Из вашего порядочного заведения похитили ребенка. И только благодаря профилю вашей школы свидетельница смогла сообщить о случившемся лишь через полчаса. Она говорила по телефону до тех пор, пока за пульт оператора Службы спасения не сел человек, учивший в школе французский язык. Где эта дама?
   Кряжин и майор МУРа по фамилии Саланцев, не дожидаясь подсказки, завершили диалог и стали подниматься по лестнице. Третья дверь справа по коридору была распахнута настежь, восьмидесятидолларовый замок на ней висел, как сломанный шпингалет, поэтому терять время на соображение, куда идти, следователю не пришлось.
   Он вошел в кабинет, машинально отметив, что номер его – четырнадцатый, пропустил Саланцева и прикрыл створку.
   Женщина с золотыми волосами и пластиковым стаканчиком кофе в руке тут же что-то закричала и стала махать рукой, словно отпихивала невидимого мужика.
   – Что она говорит? – поинтересовался Кряжин, принюхиваясь к запахам. В кабинете пахло сгоревшим металлом, духами, преступлением и неприятностями.
   Психолог Службы спасения, сидящий рядом с золотовласой, объяснил следователю, что вид закрытой двери теперь будет некоторое, возможно, продолжительное время тревожить ее и внушать страх.
   Неподалеку от женщины, очарование которой Кряжин отметил сразу и безапелляционно, располагался дюжий парень лет тридцати с перевязанной головой. Он сидел, как астматик, опустив голову и упершись ладонями в собственные колени.
   – Что с этим? – Пока следователь задавал вопросы, ответы на которые не занимали много времени.
   – Сотрясение мозга, полагаю, – отвечал работающий с ним медик Службы спасения. – Челюсть не сломана, но при падении он ударился затылком о радиатор водяного отопления.
   – А еще у него брюки были спущены, – сообщил специалист Службы спасения, сматывая шнур «болгарки».
   Следователь пожевал губами и повернулся к Саланцеву.
   – Андрей Андреевич, будь добр, пригласи директора Гоффе.
   Тот вошел во вскрытый кабинет, играя сразу две роли одновременно – конферансье и переводчика.
   – Познакомьте нас, – попросил Кряжин.
   Как и положено в лучших домах, господин Гоффе сначала представил мужчину женщине, а потом наоборот.
   – Мадемуазель Вишон, из Марселя, учитель французского языка, отмечена наградами международных конкурсов. Прибыла к нам в августе и до сих пор поражает качеством и интересом проводимых занятий. А это Жорж Дюбуи, ее телохранитель и переводчик.
   – Скорее переводчик, чем телохранитель, верно? – обратился к господину Дюбуи Кряжин. – Я, пока ехал, все думал, директор Гоффе, что лучше: русский в России, не знающий французского, или француз в России, не понимающий ни слова по-русски. Ваша мадемуазель тридцать два раза набрала номер телефона Службы спасения, пока ее поняли. Вы чем все это время занимались, господин Жорж? Хотя нет, давайте сначала…
   Жорж на вполне приличном русском пояснил, что он находился в кабинете с Сандрин Вишон и охранял ее тело. Она часто просила давать ей уроки русского языка, и он как раз этим занимался, когда вошли неизвестные.
   – У него были спущены брюки, – тихо, но упрямо повторил, пряча «болгарку» в кофр, слесарь с совой на спине.
   – Я осматривал себя после нападения! – запротестовал Дюбуи.
   – Его били в голову, – вслед за слесарем тихо и упрямо опроверг увертку охранника медик.
   – Но я падал! У меня до сих пор болит колено! Прикажите этим людям выйти, господин следователь, я все объясню.
   Кряжин поблагодарил спасателей с совами на униформе и попросил выйти для составления необходимых им документов в коридор. Саланцева он озадачил проблемой перекрыть силами оперативников вход в то крыло, где располагался четырнадцатый кабинет.
   – У нас уроки, – возмущенно шепнул директор Гоффе.
   – А мне насрать, – еще тише произнес Кряжин. Ему ужасно не нравился директор Гоффе, но приходилось всячески делать вид, что он относится к нему с уважением. В этом, во всяком случае, были убеждены окружающие. И даже могли в этом поклясться.
   – Жорж Дюбуи, – теперь уже громко произнес следователь, вынимая из папки протокол допроса. – Сейчас вы будете допрошены в официальном порядке, после чего поставите под показаниями свою подпись. Если вы ее поставите под ложными показаниями, я гарантирую вам неприятности, связанные с российским уголовным законодательство. А потому, пока я еще даже не обозначил время допроса, начинайте сначала и всерьез.
   Мсье Дюбуи поиграл желваками и нагло посмотрел на следователя. Впрочем, этот взгляд очень забавно смотрелся из-под повязки.
   – Я вам слова не скажу, пока здесь не будет консула Франции.
   – Да нет проблем. – Кряжин с грохотом захлопнул папку и вынул из кармана мобильный телефон. Поиграл на нем кнопками и спустя мгновение заговорил: – Егор Викторович, в прокуратуру нужно срочно вызвать консула Французской Республики.
   «Начальнику следственного Управления Генпрокуратуры звонит», – злорадно подумал Саланцев, глядя на измочаленного телохранителя.
   Но это злорадство следователь ошибочно, как показалось Саланцеву, принял за лень.
   – А вы, Андрей Андреевич, сию минуту свяжитесь с президентом российской ассоциации телохранителей. Вам известно, господин Дюбуи, что она является филиалом Международной? Я, конечно, не Кутузов, но утру Михаилу Илларионовичу нос тем, что выставлю вас из Москвы в течение двадцати четырех часов. И расстараюсь таким образом, чтобы по возвращении на родину единственная работа, на которую вы могли бы устроиться, – грузчик в придорожном бистро.
   Французский язык – язык любви. На нем слагаются романтические песни, и голос той, что заговорила, был похож на бег только что растаявшего ручейка по камням.
   – Что она говорит, директор Гоффе? – справился следователь.
   – Мадемуазель Вишон говорит, что не нужно консула, она спасет честь мужчины, пытающегося спасти ее честь.
   Запах духов в помещении стал перебивать вонь окалины.
   – Получается, она довольно сносно понимает по-русски? – удивился Кряжин.
   – Слова «консул» и «республика» – международные, господин следователь… – скромно потупил взор директор Гоффе. – Не говоря уже о слове «Кутузов».
   – Хорошо, – разрешил Кряжин. – Пусть спасает.
   Через четверть часа следователь знал все до мельчайших подробностей. Мадемуазель Вишон в середине разговора стал помогать мсье Дюбуи, так что по его окончании Кряжин имел возможность увериться в том, что противоречия отсутствуют. Техника похищения сына известного в столице угольного магната Кайнакова Альберта Артуровича была столь же проста, сколь и дерзка.
   Хотя, если разобраться, это был меньший риск, нежели пытаться отбить девятилетнего мальчугана из бронированного «Мерседеса», набитого охранниками.
   – Вези мадемуазель со спутником, директором и охранником ко входу в прокуратуру, – приказал Саланцеву Кряжин. – Я подъеду туда через час. Кайнаков уже прилетел в Москву?
   – Да, – ответил опер. – У него на квартире наши люди.
   – Не нужно созваниваться… – пробормотал Дюбуи.
   – Вы об ассоциации телохранителей или о консуле?
   – И о том, и о другом, – смущенно пробормотал тот.
   – Видите ли, Жорж, – и Кряжин опять пожевал губами, – консула пришлось бы вызывать в обязательном порядке. А существует ли в природе международная ассоциация телохранителей, мне неизвестно.
   В воздухе опять запахло сгоревшим металлом.
   – Но, если вы снова начнете хмурить взгляд… – жестокий следователь похлопал себя папкой по пиджаку. – Вам есть разница, посредством чего я вам испорчу карьеру телохранителя? Есть ассоциация, нет ассоциации… В Японии самурай, не сберегший честь своего хозяина, делал себе харакири. Если не делал, его резали другие самураи. Что так, что так… Саланцев, рассаживай людей в автобус!
   Квартира Кайнаковых – Альберта Артуровича, президента угольной корпорации «Транс-Уголь», и его жены Ангелины Викторовны, домохозяйки, – представляла собой обычное жилище для людей данного достатка и социальной принадлежности. Восемь комнат с двумя санузлами и кухня, в которой в три потока могла отобедать мотострелковая рота, занимали два этажа и площадь типичного дачного участка среднего горожанина. На этих шести сотках, умощенных паркетом и испанским кафелем, размещались бильярдная, бассейн, библиотека и летний сад с выходом к Москве-реке. Здесь, с высоты птичьего полета, хозяева могли предаваться воспоминаниям о нищенской молодости, когда были должны всем знакомым, читать Набокова, дожидаясь, пока ветер перелестнет страницу, и верить, что бессмертие – не миф.