– Это опять вы? – изумился Шилков, не успев поднести к губам кружку с чаем.
– Один звонок! – заверил я его и поднял трубку телефона.
Пащенко был дома. Высказав все, что он обо мне думает, он пригласил меня с Рольфом к себе на рюмку кофе.
– Посмотрю хоть, из-за кого весь сыр-бор, – добавил он напоследок.
Когда я, выходя, пошутил, желая Шилкову спокойной ночи, то не знал, насколько пророческой окажется моя шутка на следующее утро…
Джип стартовал от питомника, забираясь в темноту улицы. Милицейское начальство могло бы позаботиться о том, чтобы установить соответствующее освещение перед входом в собачье общежитие. Набирая скорость, я вдруг увидел машину дорожно-патрульной службы. Один из «гаишников» вышел было на дорогу, но я, сбросив скорость, показал через стекло судейское удостоверение. Прочитать он, конечно, ничего не мог, но по формату и исполнению документа догадался, что это кто-то из своих. Махнув рукой, он развернулся.
Посмотрев в зеркало заднего вида, я увидел, как тот снова садится в машину. Ребята ждут следующую жертву…
Оставив джип во дворе одного из домов, я пешком дошел до дома прокурора. Завтра утром джип вернут владельцам. Как только обнаружат и сообщат в милицию. Угонять его никто не станет. Тернов – городок небольшой. Всем хорошо известно, кто ездит на таком джипе.
Прокурор, одетый в бордовый атласный халат, гостеприимно отступил в сторону, пропуская меня и Рольфа в квартиру.
Пес тяжело дышал после пешего подъема на шестой этаж и сейчас сидел у моей левой ноги, вывалив розовый язык. Это был уже не любознательный щенок, который четыре дня назад бесцеремонно ввалился бы в покои Пащенко. Команды не было, он и сидел. Я, никогда ранее не общавшийся так тесно с собачьим племенем, относил это к мастерству воспитания Варфоломеева. Петр – к необычайной, удивительной одаренности Рольфа.
– И что мы стоим? – обратился Вадим скорее к Рольфу, чем ко мне.
– Заходи. – Я показал псу направление движения.
Тот лениво оторвал заднее место от бетона и вошел в квартиру. Он шел и почти с каждым шагом оборачивался, смешно выворачивая голову – проверял, иду ли за ним я.
За последние два часа я устал настолько, что едва хватило сил, чтобы пересказать другу хронику моих злоключений. После третьей рюмки водки я почувствовал, что засыпаю за столом.
– Все, – констатировал гостеприимный хозяин. – Всем спать. Завтра подумаем, куда вас пристроить. И завтра же позвоню своему, в РУОП. Пусть они там всю братию, которая будет «пасти «кукушку», заметут к себе… Да, кстати, если, конечно, это кстати, тебе Сашка вариант с квартирой подыскал. Того, что у тебя сейчас уже есть, вполне хватит, еще и останутся деньги на намордник для Рольфа.
Сашка – это все тот же старый друг Александр Пермяков. Один из лучших следователей транспортной прокуратуры Пащенко. Удивительными узлами иногда связываются воедино судьбы людей.
Лучший следователь.
А раньше лучшим был я…
В голове появилась мутная поволока.
Рольф поел, все нормально… Он проглотил миску вчерашнего борща Пащенко…
Передо мной плыл сиреневый туман.
Я проснулся ночью. Опять в одежде и опять на диване. Только теперь уже на диване Пащенко.
Рядом со мной, на полу, свернувшись калачиком, лежал Рольф.
В соседней комнате посапывал Вадим.
Осторожно, стараясь не скрипеть, я встал с дивана и прошел на кухню. Щелкнув зажигалкой, прикурил, подошел к окну. Внезапно появилось ощущение, что за спиной кто-то стоит и смотрит мне в затылок. Медленно повернувшись, я увидел Рольфа. Он стоял в проеме кухонной двери и смотрел на меня.
– Соскучился? – тихо спросил я.
Словно понимая, о чем идет речь, пес вильнул хвостом, осторожно подошел ко мне и, как тогда, в младенческом возрасте, словно подкошенный рухнул на пол. Похоже, это стало его привычкой. И если верить Варфоломееву – из числа вредных.
– Собака не должна падать, как мертвый конь, – твердил он мне. – Она должна ложиться мягко и бесшумно.
– Но ведь по команде он так и делает, – возражал ему я, но Петька был неумолим.
– Ни разу не видел собак, которые валятся на бок, как с инфарктом.
А Рольфу просто нравилось так делать. Этого не мог растолковать ни я, ни, понятно, он. Никто ведь не может объяснить, почему чешет голову, когда впадает в состояние задумчивости.
Очень хотелось пить. Это все прокурорская водка.
Открыв холодильник, я чуть не взвыл от радости, когда обнаружил там коробку яблочного сока. Видя, как Рольф прыгает на меня, увидев жидкость, я плеснул ему немного в миску. Разок щелкнув языком, пес отказался от сока и снова стал прыгать на мои ноги. Пришлось ополоснуть его посуду и налить туда воды. Она пришлась ему по вкусу, и в темноте кухни я услышал знакомые щелчки. Только теперь по всему чувствовалось, что лакает взрослое животное.
Стрелки на часах показывали половину пятого утра. Раньше девяти Пащенко не проснется, а мне было уже не до сна. За четыре последних дня я вымотался, как собака, да простит меня Рольф за сравнение, и день с ночью, как время суток и биологическая программа жизнедеятельности человека, уже не имели для меня никакого значения. Засыпая сегодня, я точно слышал, как Вадим говорил про то, что Сашка подобрал для меня вариант квартиры. И, мол, денег хватит, и еще останутся… Вот жена удивится, когда я ее из аэропорта домой повезу. «А здесь одна дорога!» – скажу я ей. Я глядел на Рольфа и все больше убеждался в необходимости покинуть город. Уехать, а когда все разрешится и уляжется и фройляйн Штефаниц расторгнет бессмысленный контракт с Гуровым, вернуться. Пащенко должен меня понять. Как это «все» уляжется и разрешится, я не имел ни малейшего представления. Я знал одно – Рольфа я никому не отдам, а ровно через семнадцать дней встречу жену и повезу домой…
Будучи уверен в том, что через несколько часов Вадим проснется, я вернулся в комнату и лег на диван. Сегодня мы с ним едем в банк, я забираю деньги, вырученные за квартиру, и исчезаю. Бог не выдаст, свинья не съест.
– Рольф, – тихо позвал я щенка.
Тот с готовностью вскочил с пола и уперся в мой лоб своими карими миндалевидными глазами.
– Кажется, теперь мы с тобой – бродяги.
Пес радостно согласился с таким положением вещей, подскочил и упер свои толстые лапы в диван. Даже не видя его нижнюю часть, я был уверен в том, что его хвост мечется из стороны в сторону. Ему было совершенно наплевать, кто мы. Главное – мы вместе.
До окончания моего отпуска оставалось двадцать пять дней.
Глава 7
– Один звонок! – заверил я его и поднял трубку телефона.
Пащенко был дома. Высказав все, что он обо мне думает, он пригласил меня с Рольфом к себе на рюмку кофе.
– Посмотрю хоть, из-за кого весь сыр-бор, – добавил он напоследок.
Когда я, выходя, пошутил, желая Шилкову спокойной ночи, то не знал, насколько пророческой окажется моя шутка на следующее утро…
Джип стартовал от питомника, забираясь в темноту улицы. Милицейское начальство могло бы позаботиться о том, чтобы установить соответствующее освещение перед входом в собачье общежитие. Набирая скорость, я вдруг увидел машину дорожно-патрульной службы. Один из «гаишников» вышел было на дорогу, но я, сбросив скорость, показал через стекло судейское удостоверение. Прочитать он, конечно, ничего не мог, но по формату и исполнению документа догадался, что это кто-то из своих. Махнув рукой, он развернулся.
Посмотрев в зеркало заднего вида, я увидел, как тот снова садится в машину. Ребята ждут следующую жертву…
Оставив джип во дворе одного из домов, я пешком дошел до дома прокурора. Завтра утром джип вернут владельцам. Как только обнаружат и сообщат в милицию. Угонять его никто не станет. Тернов – городок небольшой. Всем хорошо известно, кто ездит на таком джипе.
Прокурор, одетый в бордовый атласный халат, гостеприимно отступил в сторону, пропуская меня и Рольфа в квартиру.
Пес тяжело дышал после пешего подъема на шестой этаж и сейчас сидел у моей левой ноги, вывалив розовый язык. Это был уже не любознательный щенок, который четыре дня назад бесцеремонно ввалился бы в покои Пащенко. Команды не было, он и сидел. Я, никогда ранее не общавшийся так тесно с собачьим племенем, относил это к мастерству воспитания Варфоломеева. Петр – к необычайной, удивительной одаренности Рольфа.
– И что мы стоим? – обратился Вадим скорее к Рольфу, чем ко мне.
– Заходи. – Я показал псу направление движения.
Тот лениво оторвал заднее место от бетона и вошел в квартиру. Он шел и почти с каждым шагом оборачивался, смешно выворачивая голову – проверял, иду ли за ним я.
За последние два часа я устал настолько, что едва хватило сил, чтобы пересказать другу хронику моих злоключений. После третьей рюмки водки я почувствовал, что засыпаю за столом.
– Все, – констатировал гостеприимный хозяин. – Всем спать. Завтра подумаем, куда вас пристроить. И завтра же позвоню своему, в РУОП. Пусть они там всю братию, которая будет «пасти «кукушку», заметут к себе… Да, кстати, если, конечно, это кстати, тебе Сашка вариант с квартирой подыскал. Того, что у тебя сейчас уже есть, вполне хватит, еще и останутся деньги на намордник для Рольфа.
Сашка – это все тот же старый друг Александр Пермяков. Один из лучших следователей транспортной прокуратуры Пащенко. Удивительными узлами иногда связываются воедино судьбы людей.
Лучший следователь.
А раньше лучшим был я…
В голове появилась мутная поволока.
Рольф поел, все нормально… Он проглотил миску вчерашнего борща Пащенко…
Передо мной плыл сиреневый туман.
Я проснулся ночью. Опять в одежде и опять на диване. Только теперь уже на диване Пащенко.
Рядом со мной, на полу, свернувшись калачиком, лежал Рольф.
В соседней комнате посапывал Вадим.
Осторожно, стараясь не скрипеть, я встал с дивана и прошел на кухню. Щелкнув зажигалкой, прикурил, подошел к окну. Внезапно появилось ощущение, что за спиной кто-то стоит и смотрит мне в затылок. Медленно повернувшись, я увидел Рольфа. Он стоял в проеме кухонной двери и смотрел на меня.
– Соскучился? – тихо спросил я.
Словно понимая, о чем идет речь, пес вильнул хвостом, осторожно подошел ко мне и, как тогда, в младенческом возрасте, словно подкошенный рухнул на пол. Похоже, это стало его привычкой. И если верить Варфоломееву – из числа вредных.
– Собака не должна падать, как мертвый конь, – твердил он мне. – Она должна ложиться мягко и бесшумно.
– Но ведь по команде он так и делает, – возражал ему я, но Петька был неумолим.
– Ни разу не видел собак, которые валятся на бок, как с инфарктом.
А Рольфу просто нравилось так делать. Этого не мог растолковать ни я, ни, понятно, он. Никто ведь не может объяснить, почему чешет голову, когда впадает в состояние задумчивости.
Очень хотелось пить. Это все прокурорская водка.
Открыв холодильник, я чуть не взвыл от радости, когда обнаружил там коробку яблочного сока. Видя, как Рольф прыгает на меня, увидев жидкость, я плеснул ему немного в миску. Разок щелкнув языком, пес отказался от сока и снова стал прыгать на мои ноги. Пришлось ополоснуть его посуду и налить туда воды. Она пришлась ему по вкусу, и в темноте кухни я услышал знакомые щелчки. Только теперь по всему чувствовалось, что лакает взрослое животное.
Стрелки на часах показывали половину пятого утра. Раньше девяти Пащенко не проснется, а мне было уже не до сна. За четыре последних дня я вымотался, как собака, да простит меня Рольф за сравнение, и день с ночью, как время суток и биологическая программа жизнедеятельности человека, уже не имели для меня никакого значения. Засыпая сегодня, я точно слышал, как Вадим говорил про то, что Сашка подобрал для меня вариант квартиры. И, мол, денег хватит, и еще останутся… Вот жена удивится, когда я ее из аэропорта домой повезу. «А здесь одна дорога!» – скажу я ей. Я глядел на Рольфа и все больше убеждался в необходимости покинуть город. Уехать, а когда все разрешится и уляжется и фройляйн Штефаниц расторгнет бессмысленный контракт с Гуровым, вернуться. Пащенко должен меня понять. Как это «все» уляжется и разрешится, я не имел ни малейшего представления. Я знал одно – Рольфа я никому не отдам, а ровно через семнадцать дней встречу жену и повезу домой…
Будучи уверен в том, что через несколько часов Вадим проснется, я вернулся в комнату и лег на диван. Сегодня мы с ним едем в банк, я забираю деньги, вырученные за квартиру, и исчезаю. Бог не выдаст, свинья не съест.
– Рольф, – тихо позвал я щенка.
Тот с готовностью вскочил с пола и уперся в мой лоб своими карими миндалевидными глазами.
– Кажется, теперь мы с тобой – бродяги.
Пес радостно согласился с таким положением вещей, подскочил и упер свои толстые лапы в диван. Даже не видя его нижнюю часть, я был уверен в том, что его хвост мечется из стороны в сторону. Ему было совершенно наплевать, кто мы. Главное – мы вместе.
До окончания моего отпуска оставалось двадцать пять дней.
Глава 7
– Это безумие чистой воды! – орал Пащенко, теребя воротник на форменной рубашке. Он уже в третий раз пытался застегнуть прокурорский галстук-»селедку». – Кому ты будешь нужен там, где тебя никто не ждет?!
– Я только так смогу обезопасить Рольфа.
– Да на кой хер тебе сдалась эта собака?! Отдай ее немке и получи деньги! Когда пес будет в Германии, с Гуроном мы быстро определимся! Главное, чтобы у тебя на руках не было этого пса!
Рольф сидел на полу и вертел головой, словно пытаясь выяснить, о чем идет речь. Он наелся колбасы из холодильника Вадима и сейчас имел весьма забавный и благодушный вид. Все утро он вертелся юлой, догоняя свой хвост, и сейчас ему хотелось на улицу. Во-первых, он уже к ней привык, а во-вторых, нужно было срочно побрызгать на какое-нибудь дерево или другой, вертикально расположенный предмет. Глядя на нашу перепалку, он словно понимал, что нужно немного подождать и все мы выйдем погулять. Люди одеваются для того, чтобы выйти на улицу, не иначе.
– Ты пойми, Вадим, я привык к Рольфу!
– Судья Струге, с вашими мозгами в суде даже секретарем работать опасно! Как можно привыкнуть к собаке, видя ее два раза в день? Вот пока ты на самом деле не привык, отдай ее ради бога и живи спокойной жизнью! У тебя все для этого есть: семья, деньги, работа, какие-никакие, но связи. Родной город, в конце концов! Куда ты собрался? К черту на кулички? Или хочешь, чтобы у тебя в поезде украли деньги, а тебя скинули? У тебя нет даже дальнего родственника, к которому можно было бы прибиться на время!
Пащенко был прав. Абсолютно. Но вместе с тем я был уверен в том, что исчезнуть на время из города необходимо. Так будет лучше и для меня, и для Рольфа.
Прокурор, наконец, справился с галстуком, и я, зная, что он опять начнет меня убеждать, поторопился вывести Рольфа на улицу. Глядя, как он бегает по кустам и озирается, я думал о том, что еще недавно у меня было все, о чем говорил Вадим. Работа. Квартира. Друзья. Сейчас, буквально через пару часов, у меня останется Рольф, служебное удостоверение Министерства юстиции России и уверенность в отсутствии каких-либо планов на жизнь.
Подростка было решено оставить у Пащенко. Он сам это предложил. Тыча в Рольфа пальцем, он говорил мне, делая ударение на каждом слове:
– Если хочешь жить, отдай его. Пока он с тобой, у тебя на спине будет висеть ватманский лист с огромной мишенью. За триста тонн «зеленых» каждый будет рад всадить в эту мишень пулю.
Рольф, которому сразу не понравилось, что в него тычут пальцем, сначала сдерживался, а под конец выступления прокурора утробно зарычал. Колбаса – колбасой, уважаемый, но, хоть и ты ее резал, кормил-то меня хозяин! Пальчик ведь можно и приговорить…
– Во! – воскликнул Вадим, но палец убрал. – Вся благодарность! Накормил, спать положил и в своей же квартире остался облаян. Хамье.
Усаживаясь на еще не нагретые солнцем сиденья «Волги», мы молчали. Каждый по-своему переживал скорую разлуку. Что ни говори, нас связывало около пяти лет знакомства, и за это время никому из нас не приходилось об этом сожалеть.
– Деньги все будешь забирать? – наконец выдавил друг.
Я не знал, что ответить. В моей голове не было никаких планов, а значит, не было и промежуточных решений. Вздохнув, я на выдохе ответил:
– Не знаю.
– Дурак.
На этом разговор закончился и не возобновлялся до самого офиса. Уже почти подъехав к дому, где располагалась наша контора, Вадим остановил «Волгу» и развернулся ко мне всем телом. По его глазам я понял, что он намерен совершить последний штурм, после которого смирится с положением вещей.
– Не старайся, – оборвал я еще не начатую прокурором обработку. – Бесполезно. Мне нужно спасти себя и пса. Причем сделать это я хочу одновременно. Не расставаясь с ним.
– А со мной, с Сашкой Пермяковым? Это по-твоему – нормально? Мы ведь жили одной семьей! С людьми, с которыми ты общался много лет, расставаться можно, а с собакой, которую знаешь через пень колоду, распрощаться не можешь?
– Толя, я вернусь через три недели! И все эти дни буду работать, чтобы вся эта бодяга рассосалась! Но если я отдам пса – он погибнет. А меня все равно в покое не оставят! Лучше наблюдать за событиями со стороны, чем в них участвовать. И это… Если что случится… В общем, присмотри за женой. Мне нужен тайм-аут. Без этого я не смогу во всем разобраться.
– А какого, извини, хера тут еще разбираться?! – Пащенко начал уже свирепеть. Видимо, я молол какую-то совершенно нелогичную чушь, и Вадим прекрасно это понимал. – В чем разбираться? Все совершенно прозрачно, как говорит наш президент. Пока кобель с тобой, в любой момент тебе могут разорвать жопу на британский флаг! Что тут еще разбирать?! Не нужно передо мной лепить горбатого, я прокурор, а не соска! Не заплачу! Да и ты, парень, не забывай, что мама твоя родила сыскаря, а не собачника! И если тебя вышибли из суда, то не потому, что ты был хреновым судьей! Я тебя знаю, поэтому не верю ни единому твоему слову. Ты и в прокуратуре так работал – никаких планов, все на предчувствиях. Ввяжемся в драку, а там посмотрим, да? Но сейчас не тот случай, Антон. Сейчас на кону твоя жизнь. И ввязываться в драку, не имея планов своих и не ведая о планах чужих, я тебе не советую.
Заводя двигатель и пыхая прикуренной сигаретой, он бросил на меня косой взгляд:
– Я знаю одно. Тебя в покое не оставят и найдут везде. Приблизительно за ту же сумму Бендер разыскивал Корейко. Чем это закончилось, ты знаешь. Только ты на родину не на верблюде поедешь, а в «деревянном бушлате». Если найдут.
Вопреки моим ожиданиям, на этом процесс перетягивания каната не закончился. Пащенко расходился все больше и больше. Он уверял меня в том, что Эльдорадо находится именно здесь, что без него и Пермякова я «загнусь», что «бабки» имеют свойство быстро утекать в песок, а их запас необходимо пополнять, и я уже стал понемногу раздражаться. От неминуемой склоки нас спасло то, что «Волга» въехала во двор, где располагалась транспортная прокуратура. Выйдя на улицу, я оперся на капот и стал ждать Вадима.
– Ты о жене-то хоть подумал? – Я его слышал, но не видел. Тот собирал на заднем сиденье какие-то папки и бумаги. Привычка Пащенко. Разбросать все документы, а потом мучительно вспоминать, какой из них к какому делу относится.
– Я только о ней сейчас и думаю! – Моя рука скользнула было в карман за сигаретами, как чей-то спокойный голос остановил это движение. Меня в большей степени испугал не голос, а тупой холодный предмет, мягко уткнувшийся в мою спину.
– Не двигаться. Руки на капот.
Странная команда, если учесть тот факт, что я стою, опершись на капот – во-первых, и что я судья – во-вторых… По нелепости таких распоряжений легко распознать отдельных сотрудников УВД. У ребят в экстремальных ситуациях срабатывает «автомат».
Теперь раздался голос чуть левее:
– Струге Антон Павлович?
– Да, – сознался я. Было бы глупо это отрицать. – Судья Центрального районного суда, если позволите. Теперь, когда вам стало ясно, кто я, мне можно повернуться?
Будь мент хоть трижды дурак, первое, что он выучит назубок, это список лиц, которым никогда нельзя отдавать команды и с кем нужно всегда здороваться первым. Значит, существует разрешение Лукина, председателя Областного суда, ввести меня в разработку. Без команды «руки на капот» можно было еще о чем-то предполагать, но именно это заставило меня понять неприятный факт. Я в «обороте» у милиции.
Фраза неизвестного: «Мы из милиции. Пройдемте с нами…», совпала с появлением прокурора, мгновенно понявшего, кто есть кто и что происходит.
– Какие проблемы? – пробасил он, обходя капот и двигаясь ко мне.
– Вы – Пащенко? – спросил тот, что любил удивлять незнакомых ранее людей угадыванием их имен.
– Я-то Пащенко, а вот вы – кто?
– Управление уголовного розыска Областного УВД. Капитан Ступицын. – Я услышал спиной знакомое потрескивание раскрывающегося удостоверения. Судя по треску, «ксива» совсем недавно была оклеена пленкой. Из этого можно сделать вывод – либо недавно переведен в Управу из райотдела, либо только что получил очередное звание. В любом случае удостоверение новенькое, и у парня есть мотивация очень стараться. Оправдывает доверие. Вывод мимолетный. Но умение делать такие выводы и замечать на первый взгляд ненужные вещи – основа сыска. Это прекрасно знает и Пащенко.
– Ты «пушку»-то убери, не на охоте! – попросил Вадим того, кто продолжал прижимать меня к «Волге» оружием. – Поляны не сечешь, юность мимолетная? Ты судью «стволом» подпираешь!
– Убери, – коротко приказал назвавшийся Ступицыным, и у меня появилась возможность развернуться и оценить обстановку. «Оценивать» долго мне не пришлось, так как, едва повернувшись, я почувствовал щелчки металла у себя на запястьях. Я снова ощутил приступы раздражения.
– Что за дела? – поинтересовались мы с Пащенко в один голос.
– В основном – уголовные, – ответил Ступицын. – Ничего особенного. Нам нужно побеседовать с гражданином Струге в Управлении.
Второй розыскник стоял напротив меня в полуметре и старательно пережевывал жвачку. Его мятное дыхание и запах одеколона вызывали у меня чувство отвращения. Год назад у меня была подружка, и ее кошка, почувствовав мой дорогой одеколон, фыркала и убегала прочь. Прочь я убежать не мог, поэтому попросил парня дышать в сторону. Тот продолжал стоять и демонстративно обдавать меня мятными парами.
– А разрешение Председателя Областного суда есть?
– Конечно, есть, – заверил Ступицын. – Просто нужно поговорить. Ничего особенного.
– За «ничего особенное» железом в спину не тычут, – веско заметил Вадим. – Вы «работаете» у порога моей прокуратуры, поэтому я спрашиваю – что случилось? Вы в курсе, кто подписывает санкцию на арест судей? Я ведь довольно хорошо разбираюсь в Законе, поэтому Областному прокурору поведаю, как вы тут свои оперативные разработки «бацаете»!
– Это не «ваша» прокуратура, а государственная. И вы в ней – служащий. Развели вотчин… – презрительно бросил в сторону Пащенко любитель мяты. Его презрительность заключалась в том, что, обращаясь к прокурору, он даже не повернул в его сторону голову и продолжал упираться в меня взглядом. Было видно, что более умный Ступицын хотел прервать фразу своего подчиненного в самом начале, но тот выпалил все единым духом. Теперь Ступицын стоял и желал отдать полжизни за то, чтобы вернуть время хотя бы на десять секунд.
Это была ошибка. Прокурору можно все сказать, он все простит, но только в том случае, если ты – из его команды, или просто – друг. Спутнику Ступицына было года двадцать два-двадцать три, и я даже через карман его джинсовой куртки ощущал запах чернил от свежепоставленной печати на его удостоверении милиционера.
– Сынок, – спокойно, но как-то угрожающе начал Вадим, – когда я заканчивал работу «важняком» в Облпрокуратуре, твоя мамка еще держала твою пипиську над горшком, приучая тебя попадать в него струйкой. Свою службу в органах, молодой человек, нужно начинать с уважения к старшим. Ты хочешь посмотреть на самом деле, кто здесь служащий?!
Ступицын, для которого фамилия «Пащенко» была, по всей видимости, хорошо знакома, тут же загладил вину перед прокурором объяснением того, что ему необходимо со мной переговорить по «одному важному делу». Меня же еще и касающемуся. Странно. Насколько мне известно, дела, меня касающиеся, все до одного лежат в моем сейфе Центрального суда. За дверью с табличкой – «Мировой судья 5-го участка СТРУГЕ А.П.». И вряд ли они могли заинтересовать УВД. И уж кто со мной говорил о них, так только не эти два молодых человека…
– Машина рядом, – сказал Ступицын и показал рукой за угол. – Проедем, поговорим. Я думаю, это много времени не займет.
По его фразе я понял, что это может занять очень много времени. Когда я работал в этой прокуратуре и не хотел устраивать на улице ненужную перепалку и выяснение отношений, я тоже так говорил – «это не надолго…». Потом выходило, что некоторые направлялись после «короткого» разговора не домой, а в СИЗО.
– Антон Павлович, я поеду за вами, – жестко произнес Пащенко. – Адвокату позвоню из машины, там же и ознакомимся с решением председателя Облсуда.
Зря, Вадим, зря…
Пустая трата времени. Как красиво ты меня «сделал», Лукин… Было от него разрешение, было. Это тогда, полгода назад, ты просчитал все мои ходы и мне же помог. Да как красиво сделал! Бумажку дал с фамилиями людей, которые будут голосовать против моего назначения мировым судьей! Всех я убрал! Всех до единого. И ошибся. Убирать тебя нужно было, отца родного! Все карты в моих руках были. А сейчас сколько ему до законной отставки осталось? Месяц? Два? Как раз то время, когда мирового судью Струге будут в очередной раз смешивать с грязью. Только разница между тем случаем и этим заключается в том, что сейчас будут смешивать ПРЕДМЕТНО. Дело рук Земцова, который никак не может простить мне общак Пастора? Ладно, думай не думай, а на чем-то они меня зацепили. И, видимо, неплохо, раз Лукин подписался под этим. Но самое смешное то, что я понятия не имею, где преступил закон!
Я ПРЕСТУПИЛ ЗАКОН. Это не самое смешное. Это самое страшное.
– Ну уж, сразу и адвокату! – недобро усмехнулся Ступицын. – Придумаете тоже! Я же сказал – просто поговорить.
– Пока адвокат не подъедет, – не обращая на капитана внимания, объяснял мне Пащенко, – ни единого слова им не говори.
Это скорее для милиционеров сыграл Вадик. Я сам могу научить кого угодно – что и когда нужно, а когда не нужно делать. Наш Закон позволяет определенными действиями делать то, что при других действиях называется его нарушением. Просто нужно знать его, Закон. Любишь ты его или ненавидишь – это твое дело. Но его нужно знать. Иначе окажешься неправым. Многие возмущаются – «Милиционеры «садят» одних исполнителей, мелочь. А настоящие бандиты гуляют на свободе и продолжают чудеса творить»! А кто с этим спорит? Одни милицейские начальники. Те, что поглупее. А те, что поумнее, всегда скажут – «сидят» в наших пресловутых зонах только те, кто не знает, как пользоваться законом! И лжец тот, кто уверяет – преступники ненавидят закон, поэтому живут по своему, неписаному, воровскому. Как раз они-то живут по российскому законодательству. Как ни дико это звучит, самыми большими знатоками российского законодательства являются самые отъявленные негодяи. Потому что выучили назубок простую истину – досконально зная закон, всегда сможешь украсть, не нарушая уголовного кодекса.
– Я только так смогу обезопасить Рольфа.
– Да на кой хер тебе сдалась эта собака?! Отдай ее немке и получи деньги! Когда пес будет в Германии, с Гуроном мы быстро определимся! Главное, чтобы у тебя на руках не было этого пса!
Рольф сидел на полу и вертел головой, словно пытаясь выяснить, о чем идет речь. Он наелся колбасы из холодильника Вадима и сейчас имел весьма забавный и благодушный вид. Все утро он вертелся юлой, догоняя свой хвост, и сейчас ему хотелось на улицу. Во-первых, он уже к ней привык, а во-вторых, нужно было срочно побрызгать на какое-нибудь дерево или другой, вертикально расположенный предмет. Глядя на нашу перепалку, он словно понимал, что нужно немного подождать и все мы выйдем погулять. Люди одеваются для того, чтобы выйти на улицу, не иначе.
– Ты пойми, Вадим, я привык к Рольфу!
– Судья Струге, с вашими мозгами в суде даже секретарем работать опасно! Как можно привыкнуть к собаке, видя ее два раза в день? Вот пока ты на самом деле не привык, отдай ее ради бога и живи спокойной жизнью! У тебя все для этого есть: семья, деньги, работа, какие-никакие, но связи. Родной город, в конце концов! Куда ты собрался? К черту на кулички? Или хочешь, чтобы у тебя в поезде украли деньги, а тебя скинули? У тебя нет даже дальнего родственника, к которому можно было бы прибиться на время!
Пащенко был прав. Абсолютно. Но вместе с тем я был уверен в том, что исчезнуть на время из города необходимо. Так будет лучше и для меня, и для Рольфа.
Прокурор, наконец, справился с галстуком, и я, зная, что он опять начнет меня убеждать, поторопился вывести Рольфа на улицу. Глядя, как он бегает по кустам и озирается, я думал о том, что еще недавно у меня было все, о чем говорил Вадим. Работа. Квартира. Друзья. Сейчас, буквально через пару часов, у меня останется Рольф, служебное удостоверение Министерства юстиции России и уверенность в отсутствии каких-либо планов на жизнь.
Подростка было решено оставить у Пащенко. Он сам это предложил. Тыча в Рольфа пальцем, он говорил мне, делая ударение на каждом слове:
– Если хочешь жить, отдай его. Пока он с тобой, у тебя на спине будет висеть ватманский лист с огромной мишенью. За триста тонн «зеленых» каждый будет рад всадить в эту мишень пулю.
Рольф, которому сразу не понравилось, что в него тычут пальцем, сначала сдерживался, а под конец выступления прокурора утробно зарычал. Колбаса – колбасой, уважаемый, но, хоть и ты ее резал, кормил-то меня хозяин! Пальчик ведь можно и приговорить…
– Во! – воскликнул Вадим, но палец убрал. – Вся благодарность! Накормил, спать положил и в своей же квартире остался облаян. Хамье.
Усаживаясь на еще не нагретые солнцем сиденья «Волги», мы молчали. Каждый по-своему переживал скорую разлуку. Что ни говори, нас связывало около пяти лет знакомства, и за это время никому из нас не приходилось об этом сожалеть.
– Деньги все будешь забирать? – наконец выдавил друг.
Я не знал, что ответить. В моей голове не было никаких планов, а значит, не было и промежуточных решений. Вздохнув, я на выдохе ответил:
– Не знаю.
– Дурак.
На этом разговор закончился и не возобновлялся до самого офиса. Уже почти подъехав к дому, где располагалась наша контора, Вадим остановил «Волгу» и развернулся ко мне всем телом. По его глазам я понял, что он намерен совершить последний штурм, после которого смирится с положением вещей.
– Не старайся, – оборвал я еще не начатую прокурором обработку. – Бесполезно. Мне нужно спасти себя и пса. Причем сделать это я хочу одновременно. Не расставаясь с ним.
– А со мной, с Сашкой Пермяковым? Это по-твоему – нормально? Мы ведь жили одной семьей! С людьми, с которыми ты общался много лет, расставаться можно, а с собакой, которую знаешь через пень колоду, распрощаться не можешь?
– Толя, я вернусь через три недели! И все эти дни буду работать, чтобы вся эта бодяга рассосалась! Но если я отдам пса – он погибнет. А меня все равно в покое не оставят! Лучше наблюдать за событиями со стороны, чем в них участвовать. И это… Если что случится… В общем, присмотри за женой. Мне нужен тайм-аут. Без этого я не смогу во всем разобраться.
– А какого, извини, хера тут еще разбираться?! – Пащенко начал уже свирепеть. Видимо, я молол какую-то совершенно нелогичную чушь, и Вадим прекрасно это понимал. – В чем разбираться? Все совершенно прозрачно, как говорит наш президент. Пока кобель с тобой, в любой момент тебе могут разорвать жопу на британский флаг! Что тут еще разбирать?! Не нужно передо мной лепить горбатого, я прокурор, а не соска! Не заплачу! Да и ты, парень, не забывай, что мама твоя родила сыскаря, а не собачника! И если тебя вышибли из суда, то не потому, что ты был хреновым судьей! Я тебя знаю, поэтому не верю ни единому твоему слову. Ты и в прокуратуре так работал – никаких планов, все на предчувствиях. Ввяжемся в драку, а там посмотрим, да? Но сейчас не тот случай, Антон. Сейчас на кону твоя жизнь. И ввязываться в драку, не имея планов своих и не ведая о планах чужих, я тебе не советую.
Заводя двигатель и пыхая прикуренной сигаретой, он бросил на меня косой взгляд:
– Я знаю одно. Тебя в покое не оставят и найдут везде. Приблизительно за ту же сумму Бендер разыскивал Корейко. Чем это закончилось, ты знаешь. Только ты на родину не на верблюде поедешь, а в «деревянном бушлате». Если найдут.
Вопреки моим ожиданиям, на этом процесс перетягивания каната не закончился. Пащенко расходился все больше и больше. Он уверял меня в том, что Эльдорадо находится именно здесь, что без него и Пермякова я «загнусь», что «бабки» имеют свойство быстро утекать в песок, а их запас необходимо пополнять, и я уже стал понемногу раздражаться. От неминуемой склоки нас спасло то, что «Волга» въехала во двор, где располагалась транспортная прокуратура. Выйдя на улицу, я оперся на капот и стал ждать Вадима.
– Ты о жене-то хоть подумал? – Я его слышал, но не видел. Тот собирал на заднем сиденье какие-то папки и бумаги. Привычка Пащенко. Разбросать все документы, а потом мучительно вспоминать, какой из них к какому делу относится.
– Я только о ней сейчас и думаю! – Моя рука скользнула было в карман за сигаретами, как чей-то спокойный голос остановил это движение. Меня в большей степени испугал не голос, а тупой холодный предмет, мягко уткнувшийся в мою спину.
– Не двигаться. Руки на капот.
Странная команда, если учесть тот факт, что я стою, опершись на капот – во-первых, и что я судья – во-вторых… По нелепости таких распоряжений легко распознать отдельных сотрудников УВД. У ребят в экстремальных ситуациях срабатывает «автомат».
Теперь раздался голос чуть левее:
– Струге Антон Павлович?
– Да, – сознался я. Было бы глупо это отрицать. – Судья Центрального районного суда, если позволите. Теперь, когда вам стало ясно, кто я, мне можно повернуться?
Будь мент хоть трижды дурак, первое, что он выучит назубок, это список лиц, которым никогда нельзя отдавать команды и с кем нужно всегда здороваться первым. Значит, существует разрешение Лукина, председателя Областного суда, ввести меня в разработку. Без команды «руки на капот» можно было еще о чем-то предполагать, но именно это заставило меня понять неприятный факт. Я в «обороте» у милиции.
Фраза неизвестного: «Мы из милиции. Пройдемте с нами…», совпала с появлением прокурора, мгновенно понявшего, кто есть кто и что происходит.
– Какие проблемы? – пробасил он, обходя капот и двигаясь ко мне.
– Вы – Пащенко? – спросил тот, что любил удивлять незнакомых ранее людей угадыванием их имен.
– Я-то Пащенко, а вот вы – кто?
– Управление уголовного розыска Областного УВД. Капитан Ступицын. – Я услышал спиной знакомое потрескивание раскрывающегося удостоверения. Судя по треску, «ксива» совсем недавно была оклеена пленкой. Из этого можно сделать вывод – либо недавно переведен в Управу из райотдела, либо только что получил очередное звание. В любом случае удостоверение новенькое, и у парня есть мотивация очень стараться. Оправдывает доверие. Вывод мимолетный. Но умение делать такие выводы и замечать на первый взгляд ненужные вещи – основа сыска. Это прекрасно знает и Пащенко.
– Ты «пушку»-то убери, не на охоте! – попросил Вадим того, кто продолжал прижимать меня к «Волге» оружием. – Поляны не сечешь, юность мимолетная? Ты судью «стволом» подпираешь!
– Убери, – коротко приказал назвавшийся Ступицыным, и у меня появилась возможность развернуться и оценить обстановку. «Оценивать» долго мне не пришлось, так как, едва повернувшись, я почувствовал щелчки металла у себя на запястьях. Я снова ощутил приступы раздражения.
– Что за дела? – поинтересовались мы с Пащенко в один голос.
– В основном – уголовные, – ответил Ступицын. – Ничего особенного. Нам нужно побеседовать с гражданином Струге в Управлении.
Второй розыскник стоял напротив меня в полуметре и старательно пережевывал жвачку. Его мятное дыхание и запах одеколона вызывали у меня чувство отвращения. Год назад у меня была подружка, и ее кошка, почувствовав мой дорогой одеколон, фыркала и убегала прочь. Прочь я убежать не мог, поэтому попросил парня дышать в сторону. Тот продолжал стоять и демонстративно обдавать меня мятными парами.
– А разрешение Председателя Областного суда есть?
– Конечно, есть, – заверил Ступицын. – Просто нужно поговорить. Ничего особенного.
– За «ничего особенное» железом в спину не тычут, – веско заметил Вадим. – Вы «работаете» у порога моей прокуратуры, поэтому я спрашиваю – что случилось? Вы в курсе, кто подписывает санкцию на арест судей? Я ведь довольно хорошо разбираюсь в Законе, поэтому Областному прокурору поведаю, как вы тут свои оперативные разработки «бацаете»!
– Это не «ваша» прокуратура, а государственная. И вы в ней – служащий. Развели вотчин… – презрительно бросил в сторону Пащенко любитель мяты. Его презрительность заключалась в том, что, обращаясь к прокурору, он даже не повернул в его сторону голову и продолжал упираться в меня взглядом. Было видно, что более умный Ступицын хотел прервать фразу своего подчиненного в самом начале, но тот выпалил все единым духом. Теперь Ступицын стоял и желал отдать полжизни за то, чтобы вернуть время хотя бы на десять секунд.
Это была ошибка. Прокурору можно все сказать, он все простит, но только в том случае, если ты – из его команды, или просто – друг. Спутнику Ступицына было года двадцать два-двадцать три, и я даже через карман его джинсовой куртки ощущал запах чернил от свежепоставленной печати на его удостоверении милиционера.
– Сынок, – спокойно, но как-то угрожающе начал Вадим, – когда я заканчивал работу «важняком» в Облпрокуратуре, твоя мамка еще держала твою пипиську над горшком, приучая тебя попадать в него струйкой. Свою службу в органах, молодой человек, нужно начинать с уважения к старшим. Ты хочешь посмотреть на самом деле, кто здесь служащий?!
Ступицын, для которого фамилия «Пащенко» была, по всей видимости, хорошо знакома, тут же загладил вину перед прокурором объяснением того, что ему необходимо со мной переговорить по «одному важному делу». Меня же еще и касающемуся. Странно. Насколько мне известно, дела, меня касающиеся, все до одного лежат в моем сейфе Центрального суда. За дверью с табличкой – «Мировой судья 5-го участка СТРУГЕ А.П.». И вряд ли они могли заинтересовать УВД. И уж кто со мной говорил о них, так только не эти два молодых человека…
– Машина рядом, – сказал Ступицын и показал рукой за угол. – Проедем, поговорим. Я думаю, это много времени не займет.
По его фразе я понял, что это может занять очень много времени. Когда я работал в этой прокуратуре и не хотел устраивать на улице ненужную перепалку и выяснение отношений, я тоже так говорил – «это не надолго…». Потом выходило, что некоторые направлялись после «короткого» разговора не домой, а в СИЗО.
– Антон Павлович, я поеду за вами, – жестко произнес Пащенко. – Адвокату позвоню из машины, там же и ознакомимся с решением председателя Облсуда.
Зря, Вадим, зря…
Пустая трата времени. Как красиво ты меня «сделал», Лукин… Было от него разрешение, было. Это тогда, полгода назад, ты просчитал все мои ходы и мне же помог. Да как красиво сделал! Бумажку дал с фамилиями людей, которые будут голосовать против моего назначения мировым судьей! Всех я убрал! Всех до единого. И ошибся. Убирать тебя нужно было, отца родного! Все карты в моих руках были. А сейчас сколько ему до законной отставки осталось? Месяц? Два? Как раз то время, когда мирового судью Струге будут в очередной раз смешивать с грязью. Только разница между тем случаем и этим заключается в том, что сейчас будут смешивать ПРЕДМЕТНО. Дело рук Земцова, который никак не может простить мне общак Пастора? Ладно, думай не думай, а на чем-то они меня зацепили. И, видимо, неплохо, раз Лукин подписался под этим. Но самое смешное то, что я понятия не имею, где преступил закон!
Я ПРЕСТУПИЛ ЗАКОН. Это не самое смешное. Это самое страшное.
– Ну уж, сразу и адвокату! – недобро усмехнулся Ступицын. – Придумаете тоже! Я же сказал – просто поговорить.
– Пока адвокат не подъедет, – не обращая на капитана внимания, объяснял мне Пащенко, – ни единого слова им не говори.
Это скорее для милиционеров сыграл Вадик. Я сам могу научить кого угодно – что и когда нужно, а когда не нужно делать. Наш Закон позволяет определенными действиями делать то, что при других действиях называется его нарушением. Просто нужно знать его, Закон. Любишь ты его или ненавидишь – это твое дело. Но его нужно знать. Иначе окажешься неправым. Многие возмущаются – «Милиционеры «садят» одних исполнителей, мелочь. А настоящие бандиты гуляют на свободе и продолжают чудеса творить»! А кто с этим спорит? Одни милицейские начальники. Те, что поглупее. А те, что поумнее, всегда скажут – «сидят» в наших пресловутых зонах только те, кто не знает, как пользоваться законом! И лжец тот, кто уверяет – преступники ненавидят закон, поэтому живут по своему, неписаному, воровскому. Как раз они-то живут по российскому законодательству. Как ни дико это звучит, самыми большими знатоками российского законодательства являются самые отъявленные негодяи. Потому что выучили назубок простую истину – досконально зная закон, всегда сможешь украсть, не нарушая уголовного кодекса.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента