Вяземский Юрий. Сладкие весенние баккуроты. Великий понедельник. Роман-искушение

   Натан многозначительно замолчал.
   – Во-первых, праздник, преподобный Натан, – начал оправдываться Аристарх. – Во-вторых, меня сегодня вызвали во дворец первосвященника. Вызвал меня достопочтенный Амос. Но когда я пришел во дворец, меня повели к самому… – При этом слове то ли дыхание у Аристарха перехватило, то ли ему очень захотелось, чтобы при этом слове у него перехватило дыхание. – Он сам дал мне инструкции. Он велел, чтобы я…
   Аристарх замолчал. А Натан положил ему руку на плечо и доверительно спросил:
   – Ну, и как идет движение? Если я не ошибаюсь, у вас это так называется.
   Похоже, молодой человек на короткое время испытал некоторые сомнения. Тогда Натан убрал руку с плеча Аристарха. Лицо преподобного перестало улыбаться и стало официальным.
   – Мы свои люди, Аристарх. Мне по моей должности надо знать всё и обо всем докладывать синедриону. Не ты один служишь первосвященнику.
   Аристарх всё еще медлил. Затем он обернулся к двум слугам-стражникам, которых он оставил у стены и которые старательно делали вид, что не смотрят в сторону Натана и Аристарха, а тщательно наблюдают за Яффской дорогой.
   – Идите на развилку! И как только… Понятно?! Сразу бегите ко мне! – крикнул им Аристарх, а затем повернулся к Натану и стал докладывать радостно и ответственно: – Если позволит преподобный Натан, начну со вчерашнего дня, то есть с субботы. В начале девятого часа дня орел в сопровождении двадцати коршунов вылетел из своего главного гнезда. И тотчас из Кесарии выехал первый гонец, который, естественно, опередил движение, из Антипатриды повернул на Аримафею и к вечеру был уже в Городе. Орел прибыл в Антипатриду около шести часов, то есть в полдень. Там он остановился на отдых. А когда снова вылетел, второй гонец поскакал в Город. Опять-таки через Аримафею. И там, в Аримафее, на всякий случай орла дожидался третий. В прошлом году на праздник Кущей, как, может быть, помнит преподобный Натан, орел использовал именно эту короткую дорогу… Но теперь он не поехал через Аримафею, а направился в Лидду. Там его ждал четвертый. Но четвертый вчера не прибыл, потому что из Лидды орел полетел к морю, в Иоппию, где и заночевал.
   – А у кого наместник остановился в Яффе, нам неизвестно? – быстро спросил Натан.
   – Четвертый, который прибыл сегодня днем, потому что вчера вечером последовал за наместником, виноват, за орлом, в Иоппию, докладывал лично Святейшему… Да простит меня преподобный Натан…
   – Понял, ты не знаешь, – перебил его собеседник и ласково попросил: – Аристарх, заканчивай ты с этими орлами и коршунами. Называй вещи обычными именами. А ко мне обращайся запросто – отец Натан. К чему нам фарисейские церемонии?
   – Слушаюсь. Теперь, когда преподобный разрешил мне… Слушаюсь, отец Натан, – поправился Аристарх и продолжал: – Я не знаю, у кого наместник остановился в Иоппии. Но мне известно, что он покинул Иоппию в четвертом часу и около пяти остановился в Лидде на второй завтрак.
   – И ты опять не знаешь, у кого он остановился?
   – Не знаю, отец Натан… Но из Лидды он выехал в полдень. Об этом нам сообщил пятый гонец. В Эммаус он прибыл в девять часов дня. И тут же в Город поскакал с сообщением шестой вестовой.
   – Я смотрю, он не торопится. И едет, как всегда, в жаркое время дня, – заметил Натан.
   – Совершенно верно. Он едет то рысью, то шагом. Жара его не смущает. Вернее, для него намного важнее сладко поспать, вкусно позавтракать… В Эммаусе он остановился на обед… И тут я знаю, у кого он остановился! – просияв лицом, доложил Аристарх.
   – У кого же?
   Подтянув мантию, Аристарх почти на цыпочках приблизился к Натану и некоторое время что-то шептал ему на ухо.
   – Узнаю Пилата, – с усмешкой проговорил Натан и спросил: – Он до сих пор в Эммаусе?
   – Как только он начнет собираться в путь, седьмой поскачет галопом. Этого последнего гонца мы ждем с минуты на минуту. Как только он прискачет, Святейший выйдет из дворца… Отец Натан ведь тоже будет в свите первосвященника? – с радостной участливостью вдруг спросил Аристарх.
   – Нет, нет, отца Натана там ни в коем случае не будет, – рассмеялся священник и, пристально глянув на Аристарха, добавил: – Я, признаться, вообще не понимаю, зачем надо встречать человека, который всё делает для того, чтобы его не встречали?
   Под пристальным взглядом Натана Аристарх сперва опустил глаза, а затем поднял их как бы в растерянности и с опаской.
   – Разве преподобный Натан не знает?… – осторожно начал Аристарх и замолчал.
   – Что не знает преподобный Натан? – строго спросил священник, хотя видно было, что он с трудом сдерживает улыбку.
   – Я, может быть, глупость сейчас скажу, – начал Аристарх, – но я не первый раз встречаю… присутствую при встрече наместника… Когда он видит, что его встречают, несмотря на всю неожиданность его приезда, то на лице у него всегда бывает досада, а в глазах…
   – Что такое?
   – Я, может быть, ошибаюсь… Но мне каждый раз кажется, что он страшно доволен, что его встречают, что первосвященник и другие члены Великого синедриона оказывают ему такой почет, несмотря на его показное нежелание… – Аристарх замолчал.
   – А ты наблюдательный молодой человек, – медленно и задумчиво проговорил Натан и, усмехнувшись, прибавил: – Думаю, он подражает.
   – Подражает? Кому? – насторожился Аристарх.
   – Августу. Кесарю Августу… Рассказывают, что тот имел обыкновение въезжать в Город ночью, чтобы никого не тревожить… Но Августа действительно никто не встречал. А если не встретить Пилата… Он не только обидится, но и, пожалуй, решит, что против него составлен заговор. Эти заговоры ему повсюду мерещатся… Правильно делает Иосиф Каиафа, что встречает его с целой делегацией. Тем самым он насыщает его тщеславие и усмиряет его подозрительность.
   Аристарх теперь уже с искренней опаской посмотрел на своего собеседника.
   – Все войска прибыли? – вдруг спросил Натан.
   – Да, две когорты. Себастийцы пришли в последний день недели перед субботой. А позавчера под вечер подошли кесарийцы.
   – Изображения кесаря со штандартов сняли?
   – Они вошли в Город вообще без штандартов. Кесарийцы их оставили в Эммаусе, себастийцы – в Ефраиме.
   – Да, трудно управлять народом, если ты не понимаешь его психологии и не уважаешь его обычаев, – помолчав, грустно произнес Натан.
   – Преподобный… Отец Натан, ты имеешь в виду дело со значками? – спросил Аристарх.
   Натан молчал, задумчиво глядя на молодого собеседника. И тот, похоже, воспринял его взгляд как предложение высказать свою точку зрения.
   – Это было давно, – заговорил Аристарх. – Отец Натан должен помнить, что наместник тогда только вступил в должность. С нашими законами и обычаями он еще не успел познакомиться. И ему, должно быть, очень странным казалось, что он, римский префект и прокуратор, не может вступить в Город со знаменами, с которыми они, римляне, повсюду передвигаются, которые почитают своей святыней и за которые жизнь готовы отдать…
   – Как это, не знал законов и обычаев? – ласково, но насмешливо возразил Натан. – Или у него не было советников? Или его предшественник, Валерий Грат, который десять лет правил Иудеей, не ввел его в курс дела и не объяснил ему хотя бы самые основные правила поведения? Или его главный советник, Корнелий Максим, который, можно сказать, родился и вырос в Палестине и который знает законы в таких тонкостях и деталях, что многие наши книжники ему уступают, – он что, я спрашиваю, не объяснил Пилату, что со времен Копония согласились и постановили, что римские штандарты должны оставаться за пределами Святого Города, потому что иудейская религия запрещает всяческие изображения?… Всё он знал, милый Аристарх. И потому ввел войска со знаменами не днем, а ночью, чтобы народ не видел этого святотатства.
   – Но он человек молодой. Сейчас ему лет тридцать. А тогда было двадцать семь или двадцать шесть.
   – Во-первых, он старше. Скоро ему исполнится тридцать три года. И стало быть, префектом он стал почти в тридцатилетнем возрасте. А во-вторых, когда тебя назначают на столь ответственную должность, молодость уже не может служить оправданием.
   – Оправданием – конечно, нет. Но объяснением, объяснением может служить!.. И потом, насколько я знаю, в последний год правления Валерия Грата значки на римских знаменах изменили: орлов оставили, но с другой стороны к ним прикрепили изображение кесаря. А теперь представь себе, отец Натан, молодой и очень гордый римлянин, который только что стал префектом и, как бога, чтит своего повелителя и императора, как он может, как посмеет снять со знамен его изображение?! Ведь тем самым он нанесет ему оскорбление… Закон об оскорблении величия! У них есть такой закон, и они его боятся больше, чем мы Закона Моисея.
   Натан с колючим любопытством посмотрел на Аристарха, но продолжал возражать ему по-прежнему ласково и как бы с усталостью:
   – Грат снимал значки. Руф снимал значки. Марк Амбивий поступал так же… Об этом давно и официально договорились. И это не подпадало и никак не подпадает под закон об оскорблении величия.
   – Да, поначалу совершил ошибку, – вздохнул Аристарх. – Но потом взял и исправил.
   – «Взял и исправил». Это ты славно сказал, Аристарх… Но сперва тысячи людей пешком отправились в Кесарию, не только из Иерусалима, но со всей Иудеи, из Галилеи и Переи, словно паломники… Шли несколько дней. А потом еще неделю на коленях стояли на площади перед его дворцом, умоляли убрать изображения и не осквернять наши единственные святыни – Город и Храм. Среди них были и преподобный Наум, и авва Ицхак, и много других великих и достойных людей. Или так надо было унижать их?… А он «взял и исправил». То есть на шестой день окружил народ солдатами и объявил, что всех перебьет, если они не перестанут шуметь и не уберутся подобру-поздорову. И тогда преподобный Наум разодрал на себе верхнюю одежду и обнажил шею. И авва Ицхак подошел к возвышению, на котором сидел Пилат, встал на колени и голову положил на камни, как на плаху палача. И вся площадь бросилась на землю и подставила шеи, готовая скорее умереть, чем допустить наглое издевательство над людьми и надругательство над святынями!
   – Ты тоже там был, отец Натан? – испуганно спросил Аристарх.
   – Не был. Тогда была моя череда. И мы с моими братьями-священниками должны были трудиться в Храме, денно и нощно молясь и принося жертвы, моля Всесильного и Милосердного простить нам наши грехи, предотвратить кровопролитие и усмирить и образумить римского самодура… Но мне потом много и в деталях рассказывали, как весь народ готов был умереть за Господа. И сколько жестокой решимости, сколько злобы было в лице Пилата. И как изменилось это лицо, когда правитель увидел и оценил наконец нашу веру, наше бесстрашие и преданность Богу!
   Гнев вспыхнул в глазах Натана, но тут же погас, и с прежней ласковой и усталой улыбкой священник сказал:
   – В то же утро Пилат отправил конников в Город. И уже к вечеру штандарты со значками были возвращены в Кесарию…
   – Да, это была очень крупная ошибка. Но он ведь осознал… Он ведь подчинился, – после некоторого молчания неуверенно произнес Аристарх.
   – И начал строить водопровод, – грустно вздохнул Натан.
   Слово «водопровод» точно всколыхнуло Аристарха.
   – Ну, тут совсем другое дело! – пылко заговорил он. – Тут даже скорее обратная картина. И если отец Натан мне позволит… У нас ведь доверительная беседа… Отец Натан меня отечески наставляет, и, если я правильно понял, я также могу высказать свою точку зрения. А старшие учителя меня, если надо, поправят! Во-первых, водопровод очень нужен Городу. Сколько мы знаем случаев из истории, когда люди страдали от отсутствия воды, особенно во время осад. Во-вторых, водопровод нужен Храму. Во время праздников, когда приносятся тысячи жертв, всегда не хватает воды для очищения. Не мне об этом рассказывать отцу Натану, главному священнику первой череды. Очень нужна хорошая и чистая вода!
   – Больше всего нам нужен покой, – сказал главный священник, но так тихо, что Аристарх счел возможным не заметить этого замечания и доказательно продолжал:
   – В-третьих, говорят, что наместник Понтий Пилат знает толк в строительстве водопроводов. Он пригласил опытных архитекторов и мастеров по водоснабжению. Они тщательно проверили и рассчитали запасы воды. Строили по лучшим римским образцам, а рим ские водопроводы, по моему мнению, – такое же чудо света, как египетские пирамиды или храм Дианы Эфесской. В-четвертых, деньги на строительство были выданы по решению синедриона и из корвана, то есть той части сокровищницы, которая не может использоваться для священных целей… Мало ли что болтала чернь. Мы, храмовые служители, прекрасно знаем, откуда взялись эти деньги.
   Тут Аристарх призывно посмотрел на Натана. Но что-то во взгляде священника смутило молодого начальника, потому что он вдруг растерял свою доказательность и с досадой признался:
   – С этим народом очень трудно разговаривать. Они ничего не желают слушать. У них на всё готовый ответ, и чем он бредовее, тем больше они уверены в своей правоте. А тут еще к нашей голытьбе примкнула разная сволочь из Галилеи. Они-то и возмутили толпу. И есть у меня мощное подозрение, что за всем этим делом, как всегда, скрывались фарисеи, которые и наших возмутили, и галилеян к ним подослали, и всю эту нечисть направили на водопровод и на римского наместника.
   Аристарх вновь покосился на Натана. Но тот, приветливо улыбаясь, хранил молчание.
   – Они сами начали! – с пущей досадой проговорил Аристарх. – Сперва они напали на строителей. Оскорбляли их. Называли рим скими прихвостнями. Заставили немедленно прекратить все работы. Многих покалечили. Несколько рабочих погибли. Затем громадной толпой отправились в преторий. Они вопили, бранились, размахивали палками. Я сам при этом присутствовал, потому что почтенный Амос поднял по тревоге всех начальников стражи, всех храмовых солдат и даже слуг, как только услышал о начинающихся беспорядках. Пилат к ним вышел. Спокойный, какой-то даже торжественный. С ним было не более десяти человек охраны. Он сел в судейское кресло. А эта обезумевшая толпа, руководимая галилейской сволочью, его окружила, орала, трясла кулаками и размахивала палками. Он просил их успокоиться, но куда там! Они еще громче стали кричать. А некоторые – они явно были из Галилеи и явно провокаторы – подбежали к Пилату и стали обзывать его, оскорблять, угрожать, что ворвутся во дворец Ирода, что никакие солдаты их не остановят… И что в такой ситуации должен делать римский наместник и префект Иудеи?! Я стоял довольно близко и видел, что он не только оскорблен – он напуган! Они угрожали преторию. Они угрожали лично ему! Они угрожали Риму за то, что он хотел напоить их чистой и свежей водой!! И на то, чтобы принять решение, у Пилата были считаные минуты!!!
   – Ну да, – согласно закивал головой Натан, – в считаные минуты он принял решение вызвать примерно когорту солдат, переодеть их в одежду простолюдинов, так ловко рассеять их по толпе, чтобы на каждого солдата приходилось по три безоружных человека… И всё это, как ты говоришь, в считаные минуты?… Наивный Аристарх! Пилат заранее знал, что готовится возмущение. Я думаю, что, когда толпа направилась к Навозным воротам, где в то время шло основное строительство, уже тогда в этой толпе была по меньшей мере центурия переодетых солдат, а может быть, даже манипула. Вторая переодетая манипула влилась в толпу, когда смутьяны из Нижнего города поднялись в Верхний. И третья манипула добавилась к ним, когда они бросились на площадь перед преторием… Спокойный и даже торжественный вышел… Еще бы, он всё заранее предусмотрел! Теперь оставалось только изобразить на лице сначала удивление, потом страх, а затем молча подать условный сигнал.
   – Но он не хотел кровопролития, – сказал Аристарх. – Он выдал солдатам только кнуты и дубинки. Они их спрятали под одежду…
   – Он выдал им также кинжалы. А у тех, что стояли ближе к возвышению, были даже мечи, – сказал Натан.
   – Но он не велел применять оружие. Он приказал бить крикунов кнутами и вытеснять их с площади… Оружие – это так, на крайний случай, – неуверенно уже возражал Аристарх. – Но мятежники тоже были вооружены палками. Некоторые держали в руках камни… Возникла давка… – Аристарх обрадовался найденному слову и радостно воскликнул: – Давка, отец Натан! Одни кинулись в одну сторону, другие – в другую. Падали, не успевали встать, топтали друг друга… Они сами себя растоптали в этой жуткой давке. Сами начали и сами же были за это наказаны!
   – Давку эту Пилат тоже предвидел, – грустно улыбнулся Натан. – Для этого и переодел солдат, чтобы не было понятно, кто – свой, кто – чужой… Он и тебя вычислил, Аристарх.
   – Меня? Как это?!
   – Он заранее рассчитал, что люди потом будут говорить: «Наместник не виноват, он хотел успокоить народ, а люди погибли от дерзкого возмущения и страшной давки, которой Господь покарал их за грехи…» Десятки убитых и сотни раненых и искалеченных. И сами виноваты! А Пилат был спокойным и торжественным…
   Больше Аристарх не стал возражать. Он испуганно смотрел на священника, и к его испугу примешались теперь недоверие и подозрение.
   – Я очень уважаю твоего отца, – вдруг признался Натан и заговорил ласковым, успокаивающим тоном: – К тебе я тоже отношусь с искренней симпатией. Я знаю, что в храмовой страже ты отвечаешь за борьбу против антиримских настроений. Я тоже с ними борюсь. Потому что во всей внешней политике синедриона сие есть главная наша задача: чтить великого кесаря, дружить с Римом, от которого мы полностью зависим и который является единственным гарантом нашей безопасности, нашего благосостояния и сохранения наших священных законов. Я не против Рима выступаю, боже упаси! Я в нашей доверительной и, надеюсь, совершенно конфиденциальной беседе делаю замечание префекту Иудеи, Луцию Понтию Пилату, который, на мой взгляд, римскую политику проводит плохо и тем самым лишь усиливает, провоцирует и разжигает антиримские настроения в иудейском народе.
   – Пилат жесток, – продолжал Натан. – А иудеями нельзя управлять с помощью жестокости. Мне известно, что ни одного своего раба Пилат не отпустил на свободу, хотя в Риме уже давно мода на вольноотпущенников и многие вольноотпущенники занимают высокие посты в империи. Он и нас считает за своих рабов, а это очень грубая политическая ошибка, потому что иудеи – самый свободолюбивый народ в мире. Он жесток с нами, потому что он нас ненавидит и не скрывает этого. С самого начала своего правления он настроил против себя фарисеев, и это очень большая глупость с его стороны. Он презирает синедрион, и первосвященники и старейшины давно уже ощутили на себе его презрение. Он даже с Антипой Галилейским успел рассориться, Иродом Антипой, этим римским прихвостнем и римской подстилкой… Всё это ты знаешь не хуже моего, потому что, несмотря на свою молодость, ты человек чуткий и сообразительный. А раз так, то ответь мне вот на какой вопрос: почему наместник, который одну за другой совершает грубые и непростительные для руководителя ошибки, до сих пор остается у власти? Почему его до сих пор не сместили с должности и с позором не отослали в Рим?
   – Может быть, потому что в Риме не известно о его… ну, о том, что тут у нас происходит?
   Натан усмехнулся:
   – Запомни, молодой человек, что в Риме всегда и решительно всё известно. Притом в таких деталях, которые нам и неведомы.
   – Значит, его ценит император.
   Натан покачал головой:
   – Интересно ты борешься с антиримскими настроениями. Ты утверждаешь, что великий кесарь терпит на ответственном посту никудышного начальника и, стало быть, плохо управляет своей собственной провинцией?
   – Ты меня неправильно понял, отец Натан, – твердо и с некоторым вызовом ответил Аристарх. – Я хотел сказать, что за спиной Пилата стоит какой-то очень мощный и влиятельный человек. И если это не император – а ты мне только что убедительно доказал, что это не кесарь Тиберий, – значит, это…
   – Кто?
   – Я знаю, что Пилат женат на Клавдии Прокуле. Прокулы – мощное семейство. По крайней мере, так говорят.
   – Согласен. Влиятельная семейка, и род могущественный. Но, видишь ли, молодой человек, Пилат женился на Клавдии уже после того, как стал правителем Иудеи и успел совершить две грубые ошибки.
   – Ты хочешь сказать, ты намекаешь… – Аристарх не решился договорить и вопросительно покосился на Натана.
   Солнце уже начало опускаться в облака, висевшие на западе над морем. Натан повернулся к закату и сощурился на ласковые лучи, как кот на сметану:
   – В политике, молодой человек, надо быть осторожным. Но, когда беседуешь с друзьями, когда анализируешь факты и сопоставляешь события, тут не надо бояться, надо говорить начистоту и стараться проникнуть в самую суть явлений… Я не намекаю. Я рассуждаю вместе с тобой и всё более прихожу к выводу, что за спиной Пилата при тех безобразиях, которые он здесь творит, может стоять только один человек. И если мы назовем этого человека Элием Сеяном, всё вроде бы сразу встанет на место и объяснится. Пилат нагл и жесток, потому что его поддерживает Сеян. Пилат ненавидит иудеев, потому что их так же ненавидит Сеян. Лет десять назад он их выслал из Рима и продолжает преследовать повсюду, где следуют Закону Моисея и верят в единого Бога.
   – Начальник гвардии – крайне могущественный человек, – согласился Аристарх. – Но, насколько мне известно, те иудеи, о которых ты говоришь, были высланы из Рима указом сената. И Пилата назначить к нам мог только великий кесарь, и он в любой момент может его отозвать, придать суду за злоупотребления и даже казнить. И никакие советники, даже могущественный начальник императорской гвардии…
   – Очень правильно рассуждаешь, – проговорил Натан и еще вожделеннее сощурился на последние лучи заходящего солнца. – И далеко пойдешь во славу своих сородичей! Это я тебе обещаю как полномочный слуга синедриона и ревностный служитель Господа Бога!.. Но седьмого гонца мы с тобой, похоже, прозевали!
   – Быть такого не может, отец Натан, – спокойно ответил Аристарх, пристально глядя в лицо начальнику внешних сношений.
   – А кто там скачет, если не сам Понтий Пилат? – улыбнулся Натан и махнул рукой в сторону заката.
   И точно: перед тем как сесть в облака, солнце словно послало Городу прощальный воздушный поцелуй – с запада к развилке двинулся клубок света, в котором всё яснее можно было различить группу всадников.
   – Мимо нас седьмой никак не мог проскочить. Это исключено, – вновь совершенно спокойно повторил Аристарх и лишь затем посмотрел в сторону дороги.
   Широкой рысью дойдя до развилки дорог, всадники перешли на шаг, чтобы успокоить лошадей перед въездом в ворота.
   – Это не Пилат. Это – Эпикур, его повар, – доложил начальник по борьбе с антиримскими настроениями.
   – Семь… Восемь… Десять… Десять солдат! – насчитал Натан. – А он бережет своего повара.
   – Так точно. Он без него никуда не ездит. В распорядке движения Эпикур всегда находится в авангарде. Примерно за час он прибывает в пункт остановки и начинает готовить еду для наместника. Но прислуживают за столом другие. То есть, как только Эпикур приготовит трапезу, он сразу отправляется в путь и движется к следующему месту привала…
   – Десять отборных воинов вокруг одного раба! – не мог успокоиться Натан. – Сразу видно, хозяин – гурман и очень серьезно относится к своим застольям.
   – Да, сейчас на дорогах полно разбойников. Но, как мне известно, из этой десятки Эпикура охраняют лишь пятеро, а остальные исполняют роль разведчиков: если что-то вдруг привлечет их внимание и насторожит, один из всадников тут же возвращается назад, к основному движению, и докладывает о своих подозрениях.
   – С этой стороны разбойников мало. Они в основном орудуют на Иерихонской дороге, – задумчиво уточнил пожилой священник.
   – Отец Натан, как всегда, прав. Но никогда не знаешь, где тебя подстерегает опасность. Поэтому охрана нужна на всех дорогах, – ответил Аристарх.
 
   ПОКА всадники двигались от развилки до стены Города, Натан и Аристарх молча их разглядывали. Но когда кавалькада исчезла в жерле ворот, Натан обернулся к собеседнику и попросил:
   – Расскажи мне теперь об Иисусе.
   – Об Иисусе? – не то чтобы удивился, а скорее снова насторожился Аристарх.
   – Да-да, о нем. И всё, что тебе известно.
   – Но мне о нем очень мало известно. Отец Натан должен знать намного больше моего.
   – А ты расскажи, что ты знаешь. А мы потом сопоставим информацию, подумаем…
   – Мне, правда, почти ничего неизвестно, – сказал Аристарх. – Знаю только, что поймали его люди, переодетые в одежду храмовых стражников.
   – Значит, вы поймали?
   – Нет, храмовая стража в этом деле не участвовала. И позавчера, когда стало известно о его захвате, досточтимый Амос вызвал к себе всех начальников и долго расспрашивал, кому и что может быть известно.
   – Позавчера? В субботу схватили. Старый прием… А где обнаружили?
   – Говорят, где-то в районе Масличной горы. Говорят, Иисус был в одежде паломника.
   – Ловко. Поймать неуловимого! Арестовать в костюмах храмовых стражников!.. Только один человек мог придумать и провести такую операцию.
   – Кто?
   – А сам ты не догадываешься?
   – Думаю, римляне. Служба безопасности. Кто еще мог?