Выскубов Степан. В эфире 'Северок'

   Генов сидел у костра и то посматривал на часы, то вопрошающе на меня. Время от времени он что-то тихонько спрашивал у Николая, тот отрицательно качал головой.
   Я еле заметно передвигаю ручку настройки, но, кроме сумасшедшего писка морзянки и какого-то странного завывания, ничего не слышу, как ни напрягаюсь. Прошло десять томительных минут, а оператор штаба фронта все не выходил в эфир.
   Минуты бегут неудержимо. Уже проскочило пятнадцать, а Большая земля по-прежнему молчит. Я волнуюсь, беспокойство растет... Наконец среди множества звуков прорывается тревожный голос радиостанции штаба фронта. Она зовет нас, родная наша! Николай улыбается. Светлеет лицо и у Генова.
   Около минуты звал нас оператор. Мы ответили, что слышим его хорошо, что все поняли. Он велел подождать еще десять минут.
   Ждем. Вскоре мы снова слышим Большую землю, Оператор предлагает принять две срочные радиограммы. Ну что ж, две так две. Я сообщаю о готовности и переключаюсь на прием.
   Приняв первую радиограмму, отдаю Григоряну ключ и наушники. В радиограмме командующий Крымским фронтом генерал-майор Козлов просит срочно выслать группы на поиск парашютистов-десантников, с которыми потеряна связь. Сообщаются координаты их последнего местонахождения.
   О десантниках штаб фронта однажды уже сообщал. Это была группа в двенадцать человек. Выбросили ее с задачей вести наблюдения за Черноморским побережьем. Там, в районе Феодосии и Владиславовки, немцы готовились к решительному наступлению. От Севастополя побережьем перебрасывались туда войска, чтобы внезапным ударом сломить оборону Крымского фронта.
   Во второй радиограмме штаб фронта просил срочно сообщить о расположении штаба 11-й немецкой армии и ее командующем.
   Генов, прочитав радиограммы, тяжело вздохнул и тихо сказал:
   - О Манштейне-то мы знаем, где он находится со своим штабом. А вот что касается парашютистов!.. - и, помолчав, добавил: - Нету их больше.
   - Как нету? - вырвалось у меня. Я впился глазами в Генова. - Вы что-то знаете о них? Неужели погибли?
   - Погибли. Все погибли, - с трудом произнес Генов. - Я только сегодня узнал о них: разведчик принес эту весть, - он замолчал, уткнулся в радиограмму, но, видимо, не читал ее, думал. Может, о парашютистах, а может, о чем другом... - Они что, ваши однополчане? - спросил чуть позже.
   - Да, из нашего батальона, - сказал я, продолжая сверлить Генова глазами: ждал от него подробностей о гибели моих друзей. Наконец Генов с сочувствием посмотрел на меня и тихо произнес:
   - Погибли ребята. Что ж теперь делать? Война есть война. Без жертв она не бывает. Так вот, по рассказам разведчика, десантники благополучно приземлились в нужном районе. Какое задание имели, нам неизвестно. Они уже пробивались к Старокрымскому лесу: видимо, шли на соединение с партизанами. Поздно вечером зашли в деревню Ворон, постучали в крайний дом. Их впустили.
   Но хозяин оказался предателем: поднял на ноги местных полицейских и в соседнюю деревню сообщил. Дом окружили. Началась стрельба. Всю ночь она не утихала. На рассвете к врагам подошло еще подкрепление. Парашютисты отбивались отчаянно. Когда предатели поняли, что десантников живыми не взять, облили дом керосином и подожгли. Из него так никто и не вышел - все сгорели, но в плен не сдались...
   Генов замолчал. Молчали и мы. У меня к горлу подступил ком, а Николай, уронив голову, молча скрежетал зубами.
   7
   У нас, радистов, были свои сложности, свои проблемы. Бывало, развернешь рацию, а тут вдруг приказывают немедленно собраться в поход. Отстукаешь - фашисты - и сворачиваешься. А бывало и так, что на полуслове закругляешься. Всякое случалось!
   Каратели часто нападали на партизанские заставы. Поэтому приходилось менять места стоянок. А при частой смене стоянок нам особенно доставалось. Данных о противнике добывалось много, и все важные, нужные фронту. Их надо было немедленно передавать. А мы - в походе. На ходу ведь не передашь!
   Потом у всех партизан привал, а нам не до отдыха - надо выходить в эфир. Не скрою, ноги и руки от усталости ныли, но мы не подавали виду: работали. Бывало и так. Назначим время сеанса, а выйти в эфир не можем: враг наседает - не до связи.
   Надо отдать должное операторам штаба фронта - они всегда были внимательны и отзывчивы. Мы их не знали, даже не представляли, кто находится на другом конце невидимого провода: девушка или парень. Мы только потом, когда освободили Крым, узнали их имена.
   Как только оператор появлялся в эфире, мы тотчас узнавали его по почерку передачи, по характеру его работы на ключе. Мне кажется, что он меня тоже узнавал, чувствовал мое настроение, даже обстановку, в какой я находился в тот момент. Никакой нервозности в нашей совместной деятельности не было. Все всегда проходило спокойно, уверенно.
   Особенно мне приятно работалось с оператором номер один. Он умел принимать радиограммы даже тогда, когда батареи нашего "Северка" едва-едва дышали. А как умел передавать! Быстро, четко. Каждая цифра, казалось, была отлита из металла. В каких бы условиях мы ни трудились, он делал все, чтобы нам было полегче. Закончишь иногда с ним связь и чувствуешь, как на душе у тебя стало светло и радостно.
   * * *
   Наш лагерь разместился у подножия горы Средней. Там не было ни одного шалаша - партизаны жили в землянках. И у нас с Николаем была землянка, похожая на волчью нору. Правда, просторная. Мы в ней только лежали. А если сидели, то вопросительным знаком.
   Как-то утром достал я из вещевого мешка бритвенный прибор, намылился. И только пристроился у сваленного дерева, в низине вдруг хлестнули автоматные очереди.
   Партизаны выскочили из землянок, бросились на вершину горы. Я метнулся в свою нору, схватил рацию, автомат, вещмешок и выбежал наружу.
   Григорян уже смотал антенну и стоял за деревом, вставляя диск в автомат и зорко поглядывая в овраг, откуда доносилась стрельба. Увидел он мою намыленную физиономию и рассмеялся.
   Стрельба усиливалась, пули свистели буквально над нами: каратели, очевидно, нас еще не заметили, просто стреляли вслепую в нашу сторону.
   Все явственней доносились команды немецкого офицера. Мы с Николаем залегли за деревьями и приготовились к бою. Вот внизу, на склоне горы, замелькали смутные, фигуры.
   - Немцы! - крикнул мне Григорян.
   В нашу сторону бежало несколько фашистов, стреляя на ходу. Я прицелился в первого из них и выпустил короткую очередь. Гитлеровец упал плашмя, широко раскинув руки. Григорян тоже сразил фашиста.
   Враги залегли, стреляя из укрытий. Потом перебежками, от дерева к дереву, начали нас обходить.
   Неожиданно появился майор Селихов в сопровождении трех бойцов и с ходу набросился на нас за то, что мы не поднялись на вершину горы, где находился штаб.
   Молча потащились за ним вслед. Николай, правда, ответил ему, что, дескать, вы сами драпанули, а нас ругаете... Селихов на него так посмотрел, что Григорян тут же замолчал.
   Пока мы поднимались на гору, стрельба утихла.
   На высотку прибыл подполковник Городовиков. Высокий, широкоплечий, богатырского сложения, лет тридцати пяти. Пушистые черные усы, орлиный взгляд чуть прищуренных раскосых глаз. Кожаное пальто, перетянуто ремнями, шашка в ножнах, на широкой груди бинокль и трофейный немецкий автомат, с правой стороны в деревянной кобуре маузер. Городовиков подошел к Селихову, поздоровался и доложил:
   - Товарищ начальник района, противник частично уничтожен, есть пленные, остальные бежали.
   - Хорошо, молодцы! Отряд потерь не имеет? - спросил Селихов.
   - Не имеет. Один ранен в ногу, - уточнил Городовиков.
   8
   Лес одевался в весенний наряд. Южные склоны гор покрылись буйной щетинкой зелени. День заметно прибавился, и солнце, припекая, поднималось все выше и выше.
   В связи с тем что противнику стало известно местонахождение партизанского лагеря, Мокроусов приказал Селихову со всеми отрядами района передислоцироваться.
   После тяжелого полуторасуточного перехода мы оказались в Зуйских лесах, на высоте 1025. Сюда перешли отряды Куракова и Городовикова, а также Ичкинский и Колайский. Зуйский же находился на прежнем месте - за речушкой Бурульча, у подножия Безымянной высоты.
   Во второй половине дня пришли из Зуйского отряда ребята нашего парашютно-десантного батальона: Анатолий Шишкин, Ураим Юлдашев, Александр Иванов, Виктор Балашенко, Василий Федотов, Башир Катадзе. Встретились мы с большой радостью. Особенно сильно жал меня в своих объятиях на редкость крепко сбитый, коренастый Юлдашев.
   - Мал-мал изменился! Только похудел на партизанских харчах, приговаривал Ураим, разглядывая меня. На его широкоскулом лице расплывалась улыбка, карие глаза блестели.
   Под шатром толстого могучего дуба лежали наши вещевые мешки, радиостанция с питанием, автоматы. От высокой сосны к дубу спадала антенна, а с другой стороны - противовес. Шишкин увидел все это, предложил:
   - Ребята, давайте соорудим им жилье, а?
   - И верно. Аида!
   И тут же все принялись за дело. Пока размечали, планировали, Федотов с Балашенко принесли ломы, лопаты, топор. Работа закипела. Одни копали землянку, другие рубили сухостойные деревья на перекладины, третьи сгребали прошлогоднюю сухую листву для крыши.
   Через час-другой землянка была готова, сделанная на славу: крепкая, добротная.
   * * *
   Наша высота 1025 - подковообразная. Для обороны лучшей не сыскать! Две стороны ее - отвесные каменистые скалы. Взобраться можно туда только с северной стороны, а с южной - с трудом. Сама вершина имеет два выступа, образующие как бы седло. Многие партизаны так и звали это место - Седлом.
   На высоте разместились три партизанских отряда и штаб района с комендантским взводом. Кругом шалаши, шалаши... Много шалашей!
   В вечернем сеансе связи мы передали, что противник сосредоточивает крупные силы в районах Старого Крыма, Коктебеля и других населенных пунктах. А когда вели эту передачу, почти над нами, в сторону Керчи, пролетело 26 "юнкерсов". Николай и это передал на Большую землю.
   Штаб фронта уже второй раз просил Селихова отыскать и сообщить, где находятся секретные немецкие аэродромы. С этой целью неделю назад были посланы разведчики, но результатов пока мы не имели.
   Дополнительный сеанс связи проводил я. Григорян отдыхал - занимался хозяйственными делами: заготавливал дрова, воду.
   Вдруг на входе приоткрылся полог, и в землянку вошла разведчица Нина Залесская: Селихов разрешал ей ходить к нам.
   Нина была в мужских, защитного цвета брюках, в солдатских сапогах, гимнастерке, подпоясанной офицерским ремнем, в казачьей папахе, из-под которой выбивались белые локоны. Так она выглядела в отряде Городовикова. А когда отправлялась в разведку, экипировка была сугубо штатская: платье в полоску, цветастый платок, туфли на низком каблуке...
   - Вот вы где! - улыбнулась Нина. - Здравствуйте, миленькие!
   Николай усадил ее рядом с собой и попросил громко не разговаривать. В землянке вновь воцарилась тишина, лишь было слышно, как в наушниках попискивала морзянка да в промежутках я выстукивал на ключе точки и тире. Через десять минут связь закончилась, я упаковал "Северок" и поздоровался с Ниной.
   - А меня прислал к вам майор. Вот, передал вам, - сказала девушка, протянув бумажку.
   Я развернул ее, прочитал. Это был текст радиограммы, подписанный Селиховым и Геновым. В ней сообщались координаты секретных немецких аэродромов и замаскированных танков в деревне Пролом.
   - Хорошие новости принесла. Замечательный первомайский подарок, проговорил Николай.
   - Вот бы разбомбили их наши соколики... - мечтательно сказала Нина. Как было бы здорово!
   - Не беспокойся, разбомбят, - уверил ее Григорян.
   - А знаете, я думала, что вас уже в живых нет, - после минутной паузы сказала гостья. - Вернулись мы с подругой с задания в старый лагерь. Смотрим, землянки и шалаши взорваны, нигде ни души, кругом воронки, деревья поизувеченные... Огляделись, а возле вашей землянки лежит убитый, совершенно голый человек. Подошли, а узнать не можем: так они, гады, изуродовали его. На лбу и груди вырезаны звезды, отрезаны уши, нижняя губа, живот распорот... Ужас, что сделали, изверги!
   Насобирали мы листьев, прикрыли ими тело партизана. Потом сели на сваленное дерево, стали гадать, куда делись партизаны. Не могли же всех уничтожить! И в условном "почтовом" ящике не обнаружили никакой записки... Тогда решили идти в Зуйские леса. Как я рада, что вы живы! - Глаза Нины сияли.
   - А мы рады за тебя, что вернулась с задания и принесла такие важные сведения, - сказал Николай.
   - Ну, я пойду отдыхать, - и, послав нам воздушный поцелуй - один на двоих, - Нина исчезла.
   * * *
   Утром следующего дня к нам на высотку поднялся Луговой с двумя мальчишками. Один - маленький, плотный, кареглазый, с черным непослушным чубчиком. Другой - высокий, худой, русоволосый, с печальными голубыми глазами. Ребятам было лет по тринадцать-четырнадцать. Они принесли сплетенную из парашютных строп лестницу.
   Луговой выбрал самое высокое дерево, подозвал мальчишек и приказал им подвесить лестницу. А сам подошел к нам, поздоровался.
   - Ну как - прижились?
   - Прижились.
   - Вот и хорошо. - Луговой помолчал, посмотрел на мальчишек. - А наблюдательный пункт вам не помешает?
   - Нет, - ответил я.
   - Вот и ладно...
   Луговой - будто тот, да не тот, что разговаривал с нами в первый день нашего прибытия. Тот Луговой был вроде суров и мрачен. А этот - добр, вежлив и даже шутлив. Может, тогда его просто что-то раздражало? Бывает же!
   Луговой еще несколько минут поговорил с нами и ушел вместе с мальчишками.
   Солнце медленно пряталось за горную гряду Терке. С низин потянула вечерняя прохлада. Лес как-то сразу, по-южному окутала темень. Лениво выползла из-за кромки деревьев белая немощная луна. То там, то здесь загорались костры. Их ломкий, колеблющийся свет пробивался сквозь кустарник, выхватывал из темноты могучие стволы, человеческие фигуры, островерхие шалаши...
   9
   - Как чувствуешь себя? - с тревогой спросил меня Анатолий Шишкин, едва переступив порог нашей землянки. - Заболел?
   - Откуда ты взял это?
   - И не болел?
   Я, отпустив глаза, молчал.
   - Мне говорили, что ты лежишь больной. Доктор хоть был у тебя? допытывался Шишкин.
   - Был, - нехотя ответил я.
   - Значит, правда, что болел?
   - Не совсем так. Маленько прихворнул, конечно. Температура почему-то повысилась... Но Коля позвал доктора, он дал мне таблетки, я выпил и стал здоров.
   - Тебе, Степа, никак нельзя болеть, - сказал Анатолий. - Знаешь ведь: на тебе невидимый мост между партизанами и Большой землей. Не забывай этого. А мы уходим "свечи" на железке ставить.
   - Удачи вам, Толя! И вернуться всем.
   - Спасибо. Ну, я побегу. Ребята ждут.
   Так группа комсомольцев-подрывников Александра Иванова ушла на задание: взрыв железнодорожной магистрали Джанкой - Керчь. На опушке леса подождали вечера. А когда стемнело, двинулись в путь.
   За ночь они все-таки не добрались до железной дороги. На рассвете отыскали воронку, залегли в ней: надо было осмотреться, понаблюдать за дорогой. Справа, в нескольких километрах, станция Сейтлер. Совсем рядом грунтовая дорога: по ней с восходом солнца потянулись в сторону Карасубазара подводы, женщины с котомками и узлами. Видно, люди спешили в город, на базар.
   Весь день подрывники просидели в воронке, наблюдая за железной дорогой: им надо было установить, где находятся патрули, охранявшие дорогу, когда они сменяются.
   Проехала по грунтовке крытая автомашина: видно, с солдатами. Потом подвода с четырьмя полицейскими, оравшими на всю степь пьяные песни. Ребятам так и хотелось их уничтожить! Но впереди важное дело - железная дорога, а предатели никуда не уйдут от возмездия.
   За день в сторону Керчи прошло четыре эшелона: три - с теплушками, один - с танками. День этот тянулся так медленно, так долго, что казалось, конца ему не будет.
   В сумерки группа подошла к железной дороге вплотную. Каждый уже давно знал свои обязанности и только ждал команды. Вот взрывчатка заложена, можно уходить. Но тут Шишкин уловил едва различимое гудение рельсов и прошептал на ухо командиру группы:
   - Поезд идет.
   Прислушались. Да, Анатолий не ошибся. Вскоре показались тусклые, чуть заметные в ночи два огонька, они приближались. Рельсы под тяжестью эшелона, идущего из Джанкоя на Керчь, все громче и громче стонали.
   Огни увеличивались. Подрывники уползли подальше от насыпи, остался один Иванов, с замиранием сердца поджидавший поезд.
   Эшелон шел быстро, сильно грохоча. Иванов притаился в кустах у насыпи. "Сработает ли мина? - лихорадочно думал он. - Мина затяжного действия. Еще не было случая отказа. А там - кто его знает..."
   Поезд приближался. Иванов дернул за шнурок, подхватился и сколько было силы побежал.
   Остановился он на мгновение, когда сильный взрыв потряс землю. Обернулся: перед ним поднимались ввысь огненные клубы дыма, все грохотало, скрежетало... Горели вагоны, бронетранспортеры, цистерны с бензином... Полнеба осветилось заревом...
   Открылась беспорядочная стрельба. Но подрывники были уже далеко от железной дороги. Они лишь изредка останавливались - послушать, передохнуть - и снова шли, шли.
   Вдруг Василий Федотов оступился и, застонав, упал. Ребята бросились к нему.
   - Черт, подвернул ногу, - выдавил Федотов.
   Сняли с него вещевой мешок, автомат, взяли под руки. Но такими темпами далеко не уйдешь! Что же делать? И все-таки другого выхода не было побрели. У попавшейся на пути деревушки остановились отдохнуть. Башир Катадзе подошел к Иванову, прошептал:
   - Товарищ командир, мы с тобой эта деревня был. Помнишь? Староста нам хлеба давал. Разреши мне к нему сходить: лошаденку, может, выделит.
   - А если там немцы?
   - Такой деревне немцы не будут, - стоял на своем Катадзе.
   - Пусть сходит, - вмешался Шишкин.
   - Ладно, иди. Только поосторожней, шума не поднимай! - предупредил Иванов.
   Катадзе кошкой метнулся через сад, подкрался к забору, стал всматриваться. И тут его внимание привлекла автомашина, стоявшая посередине дороги.
   Катадзе перелез через изгородь, подкрался к грузовику. В кабине спал смертельно пьяный солдат. Башир открыл дверь, ощупал солдата: оружия у него не было. Тогда Катадзе смело отодвинул солдата на сиденье пассажира. Румын что-то пробурчал и, откинув голову на спинку, громко захрапел.
   Башир нащупал ключ зажигания, включил и нажал на стартер. Мотор заработал. На тихом газу он подъехал к саду, где его поджидали товарищи.
   - Скорее сюда, - позвал негромко.
   Подбежали Шишкин и Балашенко, выволокли солдата из кабины, потащили в кузов. Там связали ему руки парашютной стропой, всунули в рот кляп. Федотова усадили в кабину, и грузовик умчался.
   Благополучно проскочили деревушку, шоссейную дорогу Зуя Карасубазар... Пока все шло хорошо. Как нельзя лучше! Но, подъехав к деревне у самого леса, напоролись на засаду. Правда, обошлось без потерь. Хотя и пришлось задержаться на полчаса - отстреливались.
   А когда стрельба стихла, Катадзе свернул с дороги и проехал полем, громыхая кузовом. Лес был уже совсем рядом, как вдруг грузовик словно поперхнулся, чихнул и заглох. Башир вылез из кабины, что-то сказанул на своем языке и с досадой бросил:
   - Все, прибыли. Можете выходить. Бензин кончился.
   Ребята спешно выгрузились, подхватили под руки Федотова, потащили его. А Шишкин вел под конвоем румына, который без конца икал и все оглядывался назад.
   Катадзе, взорвав машину гранатой, побежал догонять группу. Впереди темнел спасительный лес.
   * * *
   Гитлеровцы готовились к очередному штурму Севастополя. По Алуштинскому шоссе перебрасывались войска: день и ночь ревели там моторами машины, ворчали тягачи.
   Командование второго района поручило группе парашютистов Ураима Юлдашева перекрыть автомагистраль Симферополь - Алушта.
   Подрывники подобрались к шоссе, стали наблюдать. Дорога, извиваясь, уползала на перевал. Она то вырывалась из-за поворота, то круто поворачивала и скрывалась за деревьями, за скалами.
   Стоял пасмурный, с легким ветром день. Несколько раз порывался накрапывать дождь, но так и не пошел. Лишь тихо и глухо лопотали на ветру молодые листья деревьев.
   В полдень из-за поворота выскочил мотоцикл с коляской, за ним другой. Подрывники приготовились: они знали, что мотоциклисты обычно кого-то сопровождают.
   Так и было. Из-за поворота показался грузовик, надрывно завывая мотором. За ним выполз другой. Когда четвертый поравнялся с Ураимом, тот швырнул связку гранат. Гранаты, бутылки с зажигательной жидкостью полетели и в остальные грузовики. Вздрогнула от взрывов земля.
   Вот еще одна машина выползла из-за поворота. Но тут же стала разворачиваться. Юлдашев подбежал ближе и швырнул в нее гранаты. Одна попала в прицеп, и там тотчас начали рваться снаряды.
   Командир группы дал приказ отходить, но тут заметили, что от перевала мчатся два мотоцикла. Сидевшие в колясках солдаты открыли из пулеметов огонь по высотам.
   Подрывники побежали им навстречу, укрываясь за деревьями и камнями. Мотоциклы мчались на бешеной скорости к месту взрывов. Вот они поравнялись с нашей засадой, и в фашистов полетели гранаты. Один мотоцикл врезался в скалу и перевернулся, другой закружился волчком: видимо, водитель был убит. Фокин швырнул в них по гранате, и от мотоциклов ничего не осталось.
   * * *
   В лагерь подрывники вернулись поздним вечером. Горели костры, а вокруг них полукольцом выстроились партизаны и парашютисты. Комиссар района Попов прочитал телеграммы Ставки Верховного командования и Военного совета фронта, в которых бойцов поздравляли с Первомаем.
   В ответ партизаны поклялись беспощадно громить гитлеровцев, не давать им покоя ни днем, ни ночью.
   10
   Утром меня разбудил Григорян и доложил, что рация вышла из строя. Он работал, все было в норме, и вдруг неожиданно связь оборвалась. Николай даже не смог передать радиограммы!
   Да, плохо, когда рация молчит, когда нет связи. А она должна, должна быть. Мы не имеем права молчать!
   Враг рвется в глубь нашей страны. Гитлеровцы кидают свежие силы к Керчи, чтобы сбросить с полуострова наши войска и ринуться на Кубань, Кавказ. Штабу фронта постоянно требуются сведения о передвижении противника, о его сосредоточении, намерениях.
   А мы молчим, не можем передать эти данные. Вот почему должны, просто обязаны заставить свой "Северок" заговорить!
   Почти весь день провозились с рацией, но не могли найти причину неисправности. Нет приема, и все. Что же вышло из строя? Что случилось? Ради справедливости надо сказать, что рация не была укомплектована запасными деталями и инструментами, позволяющими быстро исправить ее в полевых условиях. Вот вышла из строя - и хоть выкинь!
   Мы считали свой "Северок" самой лучшей рацией из портативных. Она легка и удобна в переноске, проста и надежна в работе. И хотя станция эта малой мощности, передачи мы вели на довольно внушительное расстояние. И слышимость всегда была великолепная.
   Но вот что-то случилось с нашим малышком: молчит, ни звука не подает. И контрольные неоновые лампочки не горят... Как доктор больного, так мы прослушивали свой "Северок", прощупывали все цепи, все узлы. Казалось, живой он, а приема нет...
   Григорян не выдержал, психанул, швырнул мне на колени рацию и выскочил из землянки. Я окликнул его, но он не остановился.
   - Боец Григорян, вернитесь! - более официальным тоном сказал я вслед.
   Но Николай, не обернувшись, продолжал идти. Потом сел на камень, свесив ноги с обрыва, закурил. Он не обращал на меня никакого внимания, лишь раз за разом затягивался цигаркой и смотрел куда-то вдаль.
   Через несколько минут он все-таки вернулся, искоса поглядывая: видимо, думал, что я наброшусь на него, буду отчитывать. А я молчал и продолжал ковыряться в рации.
   - Ты хотя бы перекурил, - тихо проговорил Григорян.
   - Это ты дельное сказал. Пожалуй, перекурю... Покурили, и как будто между нами ничего не случилось. Николай краешками губ улыбнулся, спросил:
   - Слушай, ну что ты за человек, что тебя ничто не может вывести из равновесия? Рация молчит, а ты спокоен. Я первый раз вижу такого, как ты. Будто для тебя все безразлично!
   - А я первый раз вижу такого, как ты. На тебя надо частенько лить воду, иначе вспыхнешь.
   - У меня характер такой - кавказца, - с гордостью ответил Григорян.
   - Ах да, я и забыл, что ты кавказец... Прости. Может, все-таки начнем искать неисправность?
   Николай, молча улыбаясь, кивнул головой, и мы снова взялись за "Северок".
   В полдень к нам заглянул Иван Гаврилович Генов.
   - Как дела, ребята? Наладили связь?
   - Пока нет, но надеемся, - невесело ответил я.
   - Вы уж постарайтесь. Сведений очень много собралось! - сказал Генов.
   - Стараемся, Иван Гаврилович. Но никак не можем найти поломку.
   Войска Крымского фронта вели ожесточенные оборонительные бои в Керчи. Гитлеровцы подтягивали туда танки, орудия, живую силу, боеприпасы. Гитлер требовал от командующего 11-й немецкой армией генерала Манштейна немедленного взятия города и захвата Тамани.
   У нас были готовы радиограммы о том, что полевой штаб Манштейна находится в совхозе "Тамак" Сейтлерского района. О скоплении живой силы в Зуе и Карасубазаре. О передвижении войск по автомагистрали Симферополь Керчь. Данных много, а передать не можем! "Но рация должна заговорить, твердил я сам себе. - Должна!" И мы колдовали и колдовали у своего "Северка".
   Начали прозванивать выходной трансформатор. Убедились: вторичная обмотка прозванивалась, первичная - нет. Так вот где собака зарыта... Значит, обрыв. Сделали небольшую болваночку в виде катушки, сняли трансформатор и начали перематывать. К счастью, обрыв оказался в самом начале - всего метра два отмотали.