Метеорологическая станция расположена на громадном скальном массиве. Эта скала возвышается примерно метров на 200 над поверхностью ледника Федченко в том месте, где ледник поворачивает на юг. Это приходится приблизительно на сороковой километр ледника. На юг скала обрывается стеной, а на север с нее спускается на ледник 'пологий фирновый склон. Такое местоположение станции делает ее прекрасным панорамным пунктом. Отсюда видна, как на ладони, вся излучина ледника – единственное место, где его течение с юга на север нарушается отклонением на запад. Вдали видны сверкающие фирновые поля огромной седловины перевала Кашал-аяк, слева от которого поднимается пик Шпора, а справа, немного поодаль – двуглавый массив пика Коммунистической академии. Над огромным ледником царит почти полная тишина. Только иногда доносится отдаленный гул лавин, или совсем близко слышится грохот мощных камнепадов. На леднике отчетливо видны срединные морены – следы впадения боковых притоков. Их черные полосы теряются в голубеющей дали на севере, у выхода бокового ущелья Балянд-киик.
Сюда на высоту 4 200 м по вьючным тропам, через перевалы Алайекого и Заалайского хребтов, через опасные горные потоки и, наконец, по величайшему леднику надо было доставить в 1932 г. строительные материалы и людей для строительства станции. Безусловно, это было гораздо труднее, чем организовать строительство полярной станции где-нибудь на Новой Земле. В 1933 г. метеорологическая станция была достроенной начала работать. Все здание было собрано из частей, самая большая из которых не длиннее двух метров – размер, допускаемый условиями вьючной перевозки. Станция внешне напоминает ангар для самолета. Здание облицовано оцинкованным железом, оно ветрообтекаемо, на нем почти не удерживается снег. Внутренние стены здания отстоят от наружных на расстоянии немногим больше метра. Этим создается воздушная прослойка, сохраняющая тепло. Междустенное пространство используется для различных кладовых. В центре станции размещены столовая, кухня, метеорологический кабинет; вокруг них – радиорубка, фотолаборатория и пять жилых кабин, оборудованных, как купе мягких вагонов. Вся южная стена здания – сплошное окно, выходящее на метеорологическую площадку, Зимой здесь очень жестокие снежные бураны, ветер несется с огромной скоростью. В такое время всего несколько метров, отделяющих метеорологическую площадку от здания, могут быть роковыми для наблюдателя, поэтому от станции к приборам протянут трос. Отойти от этого троса нельзя: можно погибнуть в свирепствующей вьюге, так как на расстоянии одного метра ничего не видно. Работать приходится при жестоком морозе на ощупь.
Со дня на день мы ожидаем прихода каравана, чтобы вместе с ним спуститься по леднику к Алтын-Мазару – исходному и конечному пункту нашего маршрута. Подул ветер, все заволокло тучами, пошел снег. Началась настоящая зимняя вьюга. Сергей Чертанов хорошо изучил климат этих мест и не мог ошибиться в своем прогнозе: «Наступил перелом в погоде, – заявил он, – здесь в сентябре месяце бывает на редкость хорошая погода, но если началась пурга в конце месяца или в начале октября – это значит, что и зима началась». Необходимо было уходить отсюда как можно быстрее, пока трещины ледника еще не прикрыты снегом. Но нас больше, чем скрытые трещины, беспокоил вопрос о переправах через реки.
Прошло еще два дня, а надежд на улучшение погоды не было, караван также не приходил. Мы решили итти вниз по леднику до стоянки каравана возле ущелья Малый Танымас и там поблизости от переправы дожидаться каравана. Не исключена возможность, что мы встретим караван по пути. В ущелье Танымаса погода, несомненно, должна быть лучше, чем здесь.
Вчера мы начали готовиться к выходу. Зимовщики заботливо нам помогали, наделили нас продуктами, несмотря на то, что у нас еще оставались и свои, отправленные сюда еще месяц назад. В последнюю ночь повар станции не спал, выпекая для нас хлеб.
Наблюдатель метеостанции
Фото Д.Гущина
Сегодня утром мы были готовы к выходу. В последний раз мы позавтракали вместе с нашими новыми друзьями и затем тепло распрощались сними. По фирновому спуску до ледника нас проводил начальник станции. У ледника мы простились с ним, и он начал медленно подниматься обратно к станции, ежеминутно оборачиваясь в нашу сторону и махая на прощанье рукой. Но он скоро скрылся из вида в белой мгле. Перед нами была картина не менее безотрадная: сквозь пургу едва обозначались черные контуры ближайших к нам срединных морен. Все, что за ними, скрыто снежной завесой. Порывы ветра подхватывали снежную пыль и с силой бросали нам в лицо тысячи острых и холодных снежинок. Перед каждым шагом мы прощупывали путь ледорубом. На леднике множество ручьев, скрытых тонкой коркой льда. Они доставляли нам много неприятностей, особенно более грузным, Валентину и Владимиру. Там, где Александр и я проходили свободно, они проваливались по колени в ледяную воду.
Когда мы достигли середины ледника, погода улучшилась, в разрывах облаков показались снежные пики правого берега ледника, и вскоре лучи солнца осветили весь ледник, сверкавший свежим снегом. Сзади нас еще свирепствовала пурга, и метеостанция была скрыта густыми облаками. Чтобы избежать трещин, мы выбрали самую мощную срединную морену, взобрались на ее гребень, возвышавшийся на несколько метров над ледником, и по нему шли вплоть до ледника Бивачного.
Было уже около 5 часов вечера, когда мы установили палатку на льду у «Чортова гроба». Здесь мы замкнули свой кольцевой маршрут. Дальше лежал уже пройденный нами и поэтому знакомый путь. Это был наш последний бивуак на ледниках Западного Памира.
«Сегодня вы пробуете самое удивительное блюдо из всех, которые вам приходилось кушать. Это будет… (пауза, в течение которой Валентин, обжигаясь, пробовал еду)… это будет, кажется, суп».
Владимир добавил:
«Если этот суп не выдержит экзамена на качество, то за количество можно ручаться».
«Пожалуй Валентин прав, – сказал Александр, пробуя, в свою очередь, суп, – такого я еще не ел и думаю в дальнейшем не придется» – недвусмысленно закончил он. Но, несмотря на наше подозрительное отношение к супу, мы его ели с большим аппетитом. В этом супе было все, что оставалось в наших рюкзаках: рис, гречневая крупа, горох, пшено, мясные консервы и многое другое.
За ужином мы еще раз заговорили о виденном нами этот день ледяном гроте редкой красоты.
Чтобы избежать изнурительного пути по морене в конце ледника, мы отошли от обычной караванной тропы и шли, придерживаясь чистой полосы льда, которая далеко вклинивалась в нагромождение камней. В конце этой полосы мы расположились на отдых: предстоял последний наиболее трудный этап сегодняшнего перехода, Надо было по огромным камням морены пересечь наискось ледник к его левому берегу, к выходу ущелья Малый Танымас, где находилась караванная стоянка. День был на исходе, поэтому мы долго не отдыхали и вскоре вступили в каменный лабиринт. Некоторое время мы двигались, не сворачивая к левому берегу; мы хотели найти более удобное место перехода. Прямо от нас шел подъем на небольшой ледяной вал, покрытый слоем камней. С него можно было лучше рассмотреть путь. Поднявшись на вал, мы обнаружили за ним ледяную котловину глубиною около 15 м и в диаметре метров 50-60. Все дно котловины было покрыто слоем песка – верный признак бывшего здесь ледникового озера. Вскоре мы увидели путь, по которому вытекла вода из этого озера.
Наиболее глубокая часть котловины приходится не в центре, а в ее северной части. Здесь-то мы и обнаружили ледяной грот – единственное отверстие, через которое вода могла уйти под лед. Северный берег озера, в отличие от пологого южного, обрывался на 7-8 м до дна котловины. В этом-то обрыве и открывались сводчатые, ледяные ворота, ведущие в грот, вход в который представляет собой как бы две арки, стоящие одна над другой. За входом видны своды, повторяющие очертания арок ворот. Осмотр грота издали вызвал у нас интерес, но еще большее впечатление произвел на нас грот, когда мы вошли внутрь. Нам еще предстояло пересечь ледник, а времени до темноты оставалось немного, но мы все же спустились на дно исчезнувшего озера и вошли в грот. Это было не безопасным предприятием: лед здесь оголился от песка и камней и уходил вниз. Из глубины грота на нас повеяло сыростью и холодом. Боковые стенки входа и особенно арка были из кристально чистого льда небесно-голубого цвета. Весь свод грота был покрыт углубленными ячейками, отделенными друг от друга отполированными водой прозрачными гребешками льда.
Этот свод напомнил нам памятники среднеазиатской архитектуры.
Мы опускались в грот все глубже и глубже. В его глубине царила тьма, слышалось журчание невидимых ручьев. Вскоре мы заметили, что ледяные стены освещены каким-то светом. Откуда он проникал сюда? Дальнейший путь в глубь грота нам преградил ледяной барьер в рост человека, и за ним мы увидели подледниковое озеро. К воде сверху спускались ледяные колонны, слабо освещенные сверху дневным светом. Он проникал, как оказалось, через нишу над гротом и придавал колоннам, окружающим озеро, какой-то особенный блеск, свойственный обычно чистому хрусталю. Противоположные берега подледникового озера терялись во мраке. Возможно, что это озеро было большим. Картина, которую мы увидели, произвела на нас такое сильное впечатление, что мы стояли как зачарованные. И лишь когда свет, пробивавшийся сверху, начал тускнеть, мы вспомнили, что там, наверху, кончался день. Покидать этот необыкновенный грот нам очень не хотелось. Можно было часами, не отрываясь, любоваться его чудесами. Но надо было спешить, и мы поднялись на ледник…
Давно уже съеден «суп», тлеющие угли потухающего костра изредка озаряются вспыхивающими искрами, которые быстро гаснут, а мы все сидим тесным кольцом вокруг, перебирая в памяти мельчайшие подробности сегодняшнего дня.
Холодная сентябрьская ночь, темная, какие бывают только на юге и в горах. Звезды кажутся близкими.
Ледяной грот
У входа в грот
В глубине грота
Очертания гор сливаются с почти черным небосклоном. Сегодня мы делимся друг с другом самыми приятными впечатлениями, вынесенными из всего похода.
Уже было поздно, когда мы забрались в спальные мешки, но нам не спалось. Мучили мысли о завтрашнем дне. Как быть с переправами? Мы надеялись здесь встретить караван и воспользоваться его помощью. Этот расчет не оправдался, оставалось рассчитывать только на себя да еще и на то, что со времени нашей переправы прошел месяц и воды в горных реках должно быть меньше. Выйти нам надо было рано, до начала интенсивного таяния ледников.
Язык ледника уже позади. Под ногами мелкий щебень. Мы легко преодолели несколько мелких и спокойных рукавов Сель-дары и теперь стоим перед главным руслом реки. Это уже не тот бешеный поток, который мы переезжали месяц назад. Река разлилась широким и, казалось, спокойным потоком, который за это время успел несколько раз поменять свое русло. Об этом свидетельствуют еще невысохшие лужи в соседних руслах. И все же эта река была опаснее и быстрее Абду-кагора. Нужно было все же решиться.
Одной веревки было недостаточно, и мы связали две. Я уже имел некоторый опыт и поэтому пошел первым. Владимир и Валентин встали на страховку выше по течению. Переход оказался легче, чем я предполагал. Только перед самым выходом из реки русло оказалось глубже, вода доходила до пояса, а длинная веревка, провисая в средней части, касалась поверхности реки. При каждом прикосновении веревки к воде, течение захватывало ее и меня отбрасывало назад, заставляя терять и без того неустойчивое от напора воды равновесие. Но все же я успел благополучно выбраться на берег. Дальнейшая переправа прошла благополучно.
Переправа вброд через реку Мук-су
Оставшиеся переправы были много легче. Но их было очень много, и мы скоро потеряли им счет. Когда мы перешли прозрачные воды реки Каинды впереди послышался сильный шум. Это ревел последний из преграждавших нам путь потоков, Саук-сай. Вода в нем тоже мутная, но светлее, чем в Сель-даре, она вся покрыта пеной. По силе течения этот поток сейчас не уступал основному руслу Сель-дары, поэтому мы переправились таким же образом, как и раньше.
Вот показались ивовые заросли урочища Алтын-Мазар. Теперь мы чуть ли не бегом мчались к метеостанции. Приятно было пробираться сквозь густой ивняк и кусты облепихи. Мы не замечали, как больно бьют нас упругие ветви. Приятны также запах и прохлада зелени. После ледников нам особенно приятно видеть зеленые кусты, траву и человеческое жилье. Мы вышли из зарослей и оказались перед Алтын-Мазаром. У метеостанции копошатся люди, на лугу пасутся лошади каравана. Навстречу нам идут начальник станции Иван Федорович, жена Николая Чертанова и повар метеостанции. Мы кое-как приводим в порядок свою истрепанную одежду. На лицах встречающих удивление и тревога.
«Что случилось? Как вы добрались сюда без лошадей?». Караванщики удивлены еще больше. Они не представляли себе возможность переправы через горные реки без лошадей. После нашего рассказа все успокаиваются, заботливо помогают нам пройти последние метры до метеостанции. Даже караван-баши Паккирдим расчувствовался: несмотря на то, что завтра он предполагал выйти с караваном на ледник Федченко, он выделил шесть лошадей в наше распоряжение для перехода в Дараут-Курган.
На метеорологической станции оживление. Упаковываются последние грузы для переброски зимовщикам на ледник Федченко. Прибыл новый зимовщик-радист, завтра он выезжает с караваном на ледник. За ужином бесконечные вопросы и ответы на тему о нашем переходе.
У нас приподнятое настроение, наше путешествие по малоизведанным местам окончено. И Памир, как бы в память о себе, показывает нам эффектную картину: перед закатом солнца, с трехкилометровой высоты Алтынмазарских гор, примерно в трех километрах от нас, сорвалась небывалая лавина. Огромная, в несколько десятков тысяч тонн масса снега, ломая на своем пути гранитные выступы скал, устремилась в долину, она с грохотом ударилась о ее дно и. вверх поднялись громадные клубы снежной пыли, которые устремились по инерции к противоположному склону долины, к нам. Снежное облако, увеличиваясь, закрыло собой всю долину. Снежная пыль долетела и до нас. Через несколько минут все прояснилось, и наступила тишина. Такую огромную лавину мы увидели впервые за все годы наших путешествий в горах.
Восход солнца следующего дня, 29 сентября, застал нас на перевале Терс-агар. Внизу – долина Мук-су с серебряной лентой реки. В последний раз мы глядим на эту величественную панораму. Наш караван медленно спускается с перевала.
Мысленно прощаемся с Памиром.
Приложения
ИЗ РЕЗУЛЬТАТОВ НАУЧНЫХ РАБОТ В „ВЫСОТНОЙ ЛАБОРАТОРИИ"
Сюда на высоту 4 200 м по вьючным тропам, через перевалы Алайекого и Заалайского хребтов, через опасные горные потоки и, наконец, по величайшему леднику надо было доставить в 1932 г. строительные материалы и людей для строительства станции. Безусловно, это было гораздо труднее, чем организовать строительство полярной станции где-нибудь на Новой Земле. В 1933 г. метеорологическая станция была достроенной начала работать. Все здание было собрано из частей, самая большая из которых не длиннее двух метров – размер, допускаемый условиями вьючной перевозки. Станция внешне напоминает ангар для самолета. Здание облицовано оцинкованным железом, оно ветрообтекаемо, на нем почти не удерживается снег. Внутренние стены здания отстоят от наружных на расстоянии немногим больше метра. Этим создается воздушная прослойка, сохраняющая тепло. Междустенное пространство используется для различных кладовых. В центре станции размещены столовая, кухня, метеорологический кабинет; вокруг них – радиорубка, фотолаборатория и пять жилых кабин, оборудованных, как купе мягких вагонов. Вся южная стена здания – сплошное окно, выходящее на метеорологическую площадку, Зимой здесь очень жестокие снежные бураны, ветер несется с огромной скоростью. В такое время всего несколько метров, отделяющих метеорологическую площадку от здания, могут быть роковыми для наблюдателя, поэтому от станции к приборам протянут трос. Отойти от этого троса нельзя: можно погибнуть в свирепствующей вьюге, так как на расстоянии одного метра ничего не видно. Работать приходится при жестоком морозе на ощупь.
Со дня на день мы ожидаем прихода каравана, чтобы вместе с ним спуститься по леднику к Алтын-Мазару – исходному и конечному пункту нашего маршрута. Подул ветер, все заволокло тучами, пошел снег. Началась настоящая зимняя вьюга. Сергей Чертанов хорошо изучил климат этих мест и не мог ошибиться в своем прогнозе: «Наступил перелом в погоде, – заявил он, – здесь в сентябре месяце бывает на редкость хорошая погода, но если началась пурга в конце месяца или в начале октября – это значит, что и зима началась». Необходимо было уходить отсюда как можно быстрее, пока трещины ледника еще не прикрыты снегом. Но нас больше, чем скрытые трещины, беспокоил вопрос о переправах через реки.
Прошло еще два дня, а надежд на улучшение погоды не было, караван также не приходил. Мы решили итти вниз по леднику до стоянки каравана возле ущелья Малый Танымас и там поблизости от переправы дожидаться каравана. Не исключена возможность, что мы встретим караван по пути. В ущелье Танымаса погода, несомненно, должна быть лучше, чем здесь.
Вчера мы начали готовиться к выходу. Зимовщики заботливо нам помогали, наделили нас продуктами, несмотря на то, что у нас еще оставались и свои, отправленные сюда еще месяц назад. В последнюю ночь повар станции не спал, выпекая для нас хлеб.
Фото Д.Гущина
Сегодня утром мы были готовы к выходу. В последний раз мы позавтракали вместе с нашими новыми друзьями и затем тепло распрощались сними. По фирновому спуску до ледника нас проводил начальник станции. У ледника мы простились с ним, и он начал медленно подниматься обратно к станции, ежеминутно оборачиваясь в нашу сторону и махая на прощанье рукой. Но он скоро скрылся из вида в белой мгле. Перед нами была картина не менее безотрадная: сквозь пургу едва обозначались черные контуры ближайших к нам срединных морен. Все, что за ними, скрыто снежной завесой. Порывы ветра подхватывали снежную пыль и с силой бросали нам в лицо тысячи острых и холодных снежинок. Перед каждым шагом мы прощупывали путь ледорубом. На леднике множество ручьев, скрытых тонкой коркой льда. Они доставляли нам много неприятностей, особенно более грузным, Валентину и Владимиру. Там, где Александр и я проходили свободно, они проваливались по колени в ледяную воду.
Когда мы достигли середины ледника, погода улучшилась, в разрывах облаков показались снежные пики правого берега ледника, и вскоре лучи солнца осветили весь ледник, сверкавший свежим снегом. Сзади нас еще свирепствовала пурга, и метеостанция была скрыта густыми облаками. Чтобы избежать трещин, мы выбрали самую мощную срединную морену, взобрались на ее гребень, возвышавшийся на несколько метров над ледником, и по нему шли вплоть до ледника Бивачного.
Было уже около 5 часов вечера, когда мы установили палатку на льду у «Чортова гроба». Здесь мы замкнули свой кольцевой маршрут. Дальше лежал уже пройденный нами и поэтому знакомый путь. Это был наш последний бивуак на ледниках Западного Памира.
27 сентября
Только что скрылось солнце за одинокой вершиной, возвышающейся в глубине ущелья Малый Танымас, а в ущелье уже царит ночная тьма. В горах сумерки очень кратковременны. Приятно располагаться на бивуак в обжитом месте. Здесь всегда останавливается караван. В большом костре потрескивают поленья арчи, языки пламени лениво лижут казан, оставленный здесь караванщиками, в котором сейчас готовится вкусная пища. Из темноты доносится едва слышный шум горного потока. Сейчас он присмирел – в нем мало воды. Но завтра, как только лучи солнца обогреют поверхность ледников, он опять загремит среди камней. Воздух насыщен приятным ароматом Сена, заброшенного сюда караванщиками для лошадей. Не хочется думать о том, что в каких-нибудь 10 м от нас находится ледник Федченко, и что дальнейший путь нам отрезан многочисленными потоками Сель-дары. Пока что мы забыли все невзгоды нашей походной жизни. Забравшись с Александром на копну сена, мы обмениваемся впечатлениями сегодняшнего дня. Владимир и Валентин последний раз выполняют обязанности поваров нашей группы. Они наполнили своим варевом казан, емкостью в полтора ведра.«Сегодня вы пробуете самое удивительное блюдо из всех, которые вам приходилось кушать. Это будет… (пауза, в течение которой Валентин, обжигаясь, пробовал еду)… это будет, кажется, суп».
Владимир добавил:
«Если этот суп не выдержит экзамена на качество, то за количество можно ручаться».
«Пожалуй Валентин прав, – сказал Александр, пробуя, в свою очередь, суп, – такого я еще не ел и думаю в дальнейшем не придется» – недвусмысленно закончил он. Но, несмотря на наше подозрительное отношение к супу, мы его ели с большим аппетитом. В этом супе было все, что оставалось в наших рюкзаках: рис, гречневая крупа, горох, пшено, мясные консервы и многое другое.
За ужином мы еще раз заговорили о виденном нами этот день ледяном гроте редкой красоты.
Чтобы избежать изнурительного пути по морене в конце ледника, мы отошли от обычной караванной тропы и шли, придерживаясь чистой полосы льда, которая далеко вклинивалась в нагромождение камней. В конце этой полосы мы расположились на отдых: предстоял последний наиболее трудный этап сегодняшнего перехода, Надо было по огромным камням морены пересечь наискось ледник к его левому берегу, к выходу ущелья Малый Танымас, где находилась караванная стоянка. День был на исходе, поэтому мы долго не отдыхали и вскоре вступили в каменный лабиринт. Некоторое время мы двигались, не сворачивая к левому берегу; мы хотели найти более удобное место перехода. Прямо от нас шел подъем на небольшой ледяной вал, покрытый слоем камней. С него можно было лучше рассмотреть путь. Поднявшись на вал, мы обнаружили за ним ледяную котловину глубиною около 15 м и в диаметре метров 50-60. Все дно котловины было покрыто слоем песка – верный признак бывшего здесь ледникового озера. Вскоре мы увидели путь, по которому вытекла вода из этого озера.
Наиболее глубокая часть котловины приходится не в центре, а в ее северной части. Здесь-то мы и обнаружили ледяной грот – единственное отверстие, через которое вода могла уйти под лед. Северный берег озера, в отличие от пологого южного, обрывался на 7-8 м до дна котловины. В этом-то обрыве и открывались сводчатые, ледяные ворота, ведущие в грот, вход в который представляет собой как бы две арки, стоящие одна над другой. За входом видны своды, повторяющие очертания арок ворот. Осмотр грота издали вызвал у нас интерес, но еще большее впечатление произвел на нас грот, когда мы вошли внутрь. Нам еще предстояло пересечь ледник, а времени до темноты оставалось немного, но мы все же спустились на дно исчезнувшего озера и вошли в грот. Это было не безопасным предприятием: лед здесь оголился от песка и камней и уходил вниз. Из глубины грота на нас повеяло сыростью и холодом. Боковые стенки входа и особенно арка были из кристально чистого льда небесно-голубого цвета. Весь свод грота был покрыт углубленными ячейками, отделенными друг от друга отполированными водой прозрачными гребешками льда.
Этот свод напомнил нам памятники среднеазиатской архитектуры.
Мы опускались в грот все глубже и глубже. В его глубине царила тьма, слышалось журчание невидимых ручьев. Вскоре мы заметили, что ледяные стены освещены каким-то светом. Откуда он проникал сюда? Дальнейший путь в глубь грота нам преградил ледяной барьер в рост человека, и за ним мы увидели подледниковое озеро. К воде сверху спускались ледяные колонны, слабо освещенные сверху дневным светом. Он проникал, как оказалось, через нишу над гротом и придавал колоннам, окружающим озеро, какой-то особенный блеск, свойственный обычно чистому хрусталю. Противоположные берега подледникового озера терялись во мраке. Возможно, что это озеро было большим. Картина, которую мы увидели, произвела на нас такое сильное впечатление, что мы стояли как зачарованные. И лишь когда свет, пробивавшийся сверху, начал тускнеть, мы вспомнили, что там, наверху, кончался день. Покидать этот необыкновенный грот нам очень не хотелось. Можно было часами, не отрываясь, любоваться его чудесами. Но надо было спешить, и мы поднялись на ледник…
Давно уже съеден «суп», тлеющие угли потухающего костра изредка озаряются вспыхивающими искрами, которые быстро гаснут, а мы все сидим тесным кольцом вокруг, перебирая в памяти мельчайшие подробности сегодняшнего дня.
Холодная сентябрьская ночь, темная, какие бывают только на юге и в горах. Звезды кажутся близкими.
Очертания гор сливаются с почти черным небосклоном. Сегодня мы делимся друг с другом самыми приятными впечатлениями, вынесенными из всего похода.
Уже было поздно, когда мы забрались в спальные мешки, но нам не спалось. Мучили мысли о завтрашнем дне. Как быть с переправами? Мы надеялись здесь встретить караван и воспользоваться его помощью. Этот расчет не оправдался, оставалось рассчитывать только на себя да еще и на то, что со времени нашей переправы прошел месяц и воды в горных реках должно быть меньше. Выйти нам надо было рано, до начала интенсивного таяния ледников.
28 сентября
Еще совсем темно, а мы уже свернули палатку и, поеживаясь от холода, ожидали рассвета. Как только мы начали различать в предрассветной мгле ближайшую к нам конечную морену ледника Федченко, мы вышли в путь. Когда рассвело, мы уже перешли вброд реку Малый Танымас, вода в которой, как и месяц назад, была безукоризненно прозрачной. Нас обрадовало, что воды в ней было значительно меньше.Язык ледника уже позади. Под ногами мелкий щебень. Мы легко преодолели несколько мелких и спокойных рукавов Сель-дары и теперь стоим перед главным руслом реки. Это уже не тот бешеный поток, который мы переезжали месяц назад. Река разлилась широким и, казалось, спокойным потоком, который за это время успел несколько раз поменять свое русло. Об этом свидетельствуют еще невысохшие лужи в соседних руслах. И все же эта река была опаснее и быстрее Абду-кагора. Нужно было все же решиться.
Одной веревки было недостаточно, и мы связали две. Я уже имел некоторый опыт и поэтому пошел первым. Владимир и Валентин встали на страховку выше по течению. Переход оказался легче, чем я предполагал. Только перед самым выходом из реки русло оказалось глубже, вода доходила до пояса, а длинная веревка, провисая в средней части, касалась поверхности реки. При каждом прикосновении веревки к воде, течение захватывало ее и меня отбрасывало назад, заставляя терять и без того неустойчивое от напора воды равновесие. Но все же я успел благополучно выбраться на берег. Дальнейшая переправа прошла благополучно.
Оставшиеся переправы были много легче. Но их было очень много, и мы скоро потеряли им счет. Когда мы перешли прозрачные воды реки Каинды впереди послышался сильный шум. Это ревел последний из преграждавших нам путь потоков, Саук-сай. Вода в нем тоже мутная, но светлее, чем в Сель-даре, она вся покрыта пеной. По силе течения этот поток сейчас не уступал основному руслу Сель-дары, поэтому мы переправились таким же образом, как и раньше.
Вот показались ивовые заросли урочища Алтын-Мазар. Теперь мы чуть ли не бегом мчались к метеостанции. Приятно было пробираться сквозь густой ивняк и кусты облепихи. Мы не замечали, как больно бьют нас упругие ветви. Приятны также запах и прохлада зелени. После ледников нам особенно приятно видеть зеленые кусты, траву и человеческое жилье. Мы вышли из зарослей и оказались перед Алтын-Мазаром. У метеостанции копошатся люди, на лугу пасутся лошади каравана. Навстречу нам идут начальник станции Иван Федорович, жена Николая Чертанова и повар метеостанции. Мы кое-как приводим в порядок свою истрепанную одежду. На лицах встречающих удивление и тревога.
«Что случилось? Как вы добрались сюда без лошадей?». Караванщики удивлены еще больше. Они не представляли себе возможность переправы через горные реки без лошадей. После нашего рассказа все успокаиваются, заботливо помогают нам пройти последние метры до метеостанции. Даже караван-баши Паккирдим расчувствовался: несмотря на то, что завтра он предполагал выйти с караваном на ледник Федченко, он выделил шесть лошадей в наше распоряжение для перехода в Дараут-Курган.
На метеорологической станции оживление. Упаковываются последние грузы для переброски зимовщикам на ледник Федченко. Прибыл новый зимовщик-радист, завтра он выезжает с караваном на ледник. За ужином бесконечные вопросы и ответы на тему о нашем переходе.
У нас приподнятое настроение, наше путешествие по малоизведанным местам окончено. И Памир, как бы в память о себе, показывает нам эффектную картину: перед закатом солнца, с трехкилометровой высоты Алтынмазарских гор, примерно в трех километрах от нас, сорвалась небывалая лавина. Огромная, в несколько десятков тысяч тонн масса снега, ломая на своем пути гранитные выступы скал, устремилась в долину, она с грохотом ударилась о ее дно и. вверх поднялись громадные клубы снежной пыли, которые устремились по инерции к противоположному склону долины, к нам. Снежное облако, увеличиваясь, закрыло собой всю долину. Снежная пыль долетела и до нас. Через несколько минут все прояснилось, и наступила тишина. Такую огромную лавину мы увидели впервые за все годы наших путешествий в горах.
Восход солнца следующего дня, 29 сентября, застал нас на перевале Терс-агар. Внизу – долина Мук-су с серебряной лентой реки. В последний раз мы глядим на эту величественную панораму. Наш караван медленно спускается с перевала.
Мысленно прощаемся с Памиром.
Приложения
ИЗ РЕЗУЛЬТАТОВ НАУЧНЫХ РАБОТ В „ВЫСОТНОЙ ЛАБОРАТОРИИ"
Около 70 лет назад в истории русской географической науки наступил замечательный период великих открытий. Этот период связан с именем Пржевальского и его последователей и, по-существу, представил перед взорами человечества огромные просторы Центральной Азии, в то время остававшиеся почти совершенно неисследованными. Помимо большой протяженности труднейших маршрутов, экспедиции Пржевальского были исключительно плодотворны по своим научным результатам. Открытие неизвестных горных хребтов и легендарного озера Лоб-нор, богатейшие коллекции растений и животных, давшие ботанике и зоологии ряд новых видов и родов, ценнейшие исторические сведения и этнографические наблюдения – вот далеко не полный перечень, сейчас широко известных научных заслуг этого замечательного периода в отечественной географии.
Подавляющее большинство новых впечатлений и фактов не заслонило перед Пржевальским перспективы о будущем открытых им пространств. При описании своих путешествий он во многих местах указывает, что пройденные им маршруты следует рассматривать как первый шаг, предоставляющий последующим поколениям огромные возможности в деле дальнейшего изучения и освоения Центральной Азии. Пржевальский был убежден в том, что вслед за ним Центральную Азию посетят многочисленные более специальные экспедиции, на ее территории возникнут научно-исследовательские станции, разовьется транспорт, возникнет промышленность и изменится уклад жизни угнетенного, всецело зависящего от суровой природы населения.
Теперь, когда прошло более полувека, как была высказана эта проницательная мечта о будущем Центральной Азии, уместно задать вопрос о том, что сделано в этом отношении в настоящее время… Ответ на этот вопрос убедительно свидетельствует о громадных успехах, достигнутых в деле изучения и освоения Центральной Азии на территориях, входящих в пределы Советского Союза и Монгольской Народной Республики, в то время, как южная ее часть, в частности Тибет, до сих пор остается мало исследованной. Зарубежная наука за последние 50 лет в этом отношении почти не прибавила ничего нового, и данные знаменитых русских путешественников нередко до сих пор являются единственным источником сведений о южной части Центральной Азии.
Памир, о котором рассказывается в книге В. Яценко, представляет собой один из северо-западных форпостов Центральной Азии, по своим естественным условиям аналогичных высокогорьям Тибета, Кара-корума и некоторым районам Гималаев. Оставшись в стороне от маршрутов центрально-азиатских экспедиций Географического общества, до Великой Октябрьской революции он был одним из наименее изученных и освоенных районов. За советский период в изучении и освоении Памира достигнуты большие успехи, которые по праву могут быть отнесены к числу лучших достижений человечества в области освоения жизни на больших высотах. Комплекс мероприятий по созданию социалистической системы хозяйства – организации колхозов, строительству дорог, школ, больниц и т п. – привел к резкому улучшению условий жизни населения и совершенно изменил лицо Памира. Эти работы явились результатом коллективного труда партийных и советских работников, колхозников и ученых.
В системе этих мероприятий значительное место было уделено работам по растениеводческому освоению Памира. Новые возможности в этом отношении были установлены исследованиями Памирской биологической станции Таджикского филиала Академии наук СССР, наметившей комплекс мероприятий по растениеводческому освоению высокогорий. Он включает в себя приемы улучшения высокогорных пустынных пастбищ, новые источники для создания зимних запасов кормов, развитие никогда ранее не существовавшего на таких больших высотах подсобного высокогорного земледелия. Этот комплекс активно проводится в жизнь и имеет своей целью дальнейшее развитие животноводства – основной отрасли хозяйства высокогорного Памира.
Научным работникам, устанавливающим новые пути повышения продуктивности растений, создающим их новые формы приспособления к своеобразным и очень суровым условиям высокогорного климата, приходится глубоко и всесторонне исследовать особенности жизни растений на больших высотах. Работа в этой области обогатила советскую биологическую науку рядом новых интересных фактов[42]. Кроме того, они показали возможность использовать высокогорный Памир как своеобразную естественную лабораторию, в которой можно получить новые данные об основных процессах жизни растений. Данные эти особенно интересны потому, что в обстановке самых лучших современных лабораторий мы пока не можем воспроизвести сложный комплекс условий внешней среды, имеющийся на больших высотах над уровнем моря. В связи с этим впервые осуществленное в нашей стране сотрудничество альпинистов и ученых имеет большое будущее и, несомненно, принесет еще больше успехов различным отраслям советской науки.
Автор этой книги рассказывает об одном из примеров такого содружества. Одним из его участников был сотрудник Памирской биологической станции Таджикского филиала Академии наук СССР. В то время мы начинали работу по изучению особенностей растений в условиях горного климата и их зависимостей от различных факторов внешней среды. Как известно, фотосинтез является одним из основных процессов жизнедеятельности растений, в результате которого в зеленом листе под действием энергии, сообщаемой солнцем, из неорганических соединений – углекислоты воздуха и воды происходит образование органического вещества. Этот выдающийся по своей роли процесс, в огромном масштабе осуществляемый только зелеными растениями, состоит из цепи сложных, еще далеко не разгаданных биохимических реакций. Интенсивность фотосинтеза, являющегося одним из основных элементов, обусловливающих продуктивность органического вещества, у различных видов растений оказывается далеко не одинаковой. Она изменяется также в зависимости от различных условий внешней среды и физиологического состояния растений.
Уже давно было замечено, что растения, перенесенные в условия горного климата, имеют более высокую, чем обычно, интенсивность фотосинтеза. По этому поводу в иностранной литературе имелся разрозненный, часто трудно сравнимый между собой материал, полученный на разных высотах, не превышавших 2700 м. В дальнейшем определения фотосинтеза советскими учеными были сделаны на высотах около 4000—4500 м. Но в континентальных высокогорьях Центральной Азии эти высоты далеко не являются предельными для распространения растений. Не ясными также являлись причины, определяющие верхнюю границу распространения растений, и возможно было предположить, что фотосинтез может осуществляться на очень больших высотах, не имеющих современного растительного покрова. Эти и ряд других соображений послужили предпосылкой для опытов по фотосинтезу растений на больших высотах – порядка 6 000 м над уровнем моря. Опыты оказалось возможным поставить благодаря помощи группы одесских альпинистов под руководством A. В. Блещунова. Об этой экспедиции рассказывает в своей книге B. С. Яценко.
Поскольку методика и результаты этих опытов были своевременно опубликованы[43], мы остановимся на них очень кратко. Работа в «высотной лаборатории» прежде всего дала возможность получить ценные сведения о резких колебаниях в содержании углекислоты в воздухе на больших высотах. Наряду с сильными понижениями концентраций СО2, низкими по сравнению с вычисленными по барометрической формуле, мы встречаем ряд случаев значительного увеличения концентраций углекислоты. Такие резкие изменения можно объяснить только тем, что, при турбулентном обмене воздушных масс в высоких слоях атмосферы, на большие высоты снизу заносятся порции воздуха с повышенным содержанием углекислоты.
В результате опытов по фотосинтезу удалось установить, что он наблюдается у перенесенных растений, несмотря на самое теплое время года, только в некоторые дни и часы с самой высокой температурой (+5 – 6°). У растений нарушается ритм фотосинтеза, отчетливо выраженный на высоте 3 860 м. Анализ фотосинтеза в зависимости от внешних факторов показал, что его изменения определяются не столько неблагоприятным действием яркого света и пониженными концентрациями СО2, сколько изменениями температуры. Это еще раз подчеркнуло большое значение зависящих от температуры тепловых ферментативных реакций, входящих в цепь реакций фотосинтеза.
Подавляющее большинство новых впечатлений и фактов не заслонило перед Пржевальским перспективы о будущем открытых им пространств. При описании своих путешествий он во многих местах указывает, что пройденные им маршруты следует рассматривать как первый шаг, предоставляющий последующим поколениям огромные возможности в деле дальнейшего изучения и освоения Центральной Азии. Пржевальский был убежден в том, что вслед за ним Центральную Азию посетят многочисленные более специальные экспедиции, на ее территории возникнут научно-исследовательские станции, разовьется транспорт, возникнет промышленность и изменится уклад жизни угнетенного, всецело зависящего от суровой природы населения.
Теперь, когда прошло более полувека, как была высказана эта проницательная мечта о будущем Центральной Азии, уместно задать вопрос о том, что сделано в этом отношении в настоящее время… Ответ на этот вопрос убедительно свидетельствует о громадных успехах, достигнутых в деле изучения и освоения Центральной Азии на территориях, входящих в пределы Советского Союза и Монгольской Народной Республики, в то время, как южная ее часть, в частности Тибет, до сих пор остается мало исследованной. Зарубежная наука за последние 50 лет в этом отношении почти не прибавила ничего нового, и данные знаменитых русских путешественников нередко до сих пор являются единственным источником сведений о южной части Центральной Азии.
Памир, о котором рассказывается в книге В. Яценко, представляет собой один из северо-западных форпостов Центральной Азии, по своим естественным условиям аналогичных высокогорьям Тибета, Кара-корума и некоторым районам Гималаев. Оставшись в стороне от маршрутов центрально-азиатских экспедиций Географического общества, до Великой Октябрьской революции он был одним из наименее изученных и освоенных районов. За советский период в изучении и освоении Памира достигнуты большие успехи, которые по праву могут быть отнесены к числу лучших достижений человечества в области освоения жизни на больших высотах. Комплекс мероприятий по созданию социалистической системы хозяйства – организации колхозов, строительству дорог, школ, больниц и т п. – привел к резкому улучшению условий жизни населения и совершенно изменил лицо Памира. Эти работы явились результатом коллективного труда партийных и советских работников, колхозников и ученых.
В системе этих мероприятий значительное место было уделено работам по растениеводческому освоению Памира. Новые возможности в этом отношении были установлены исследованиями Памирской биологической станции Таджикского филиала Академии наук СССР, наметившей комплекс мероприятий по растениеводческому освоению высокогорий. Он включает в себя приемы улучшения высокогорных пустынных пастбищ, новые источники для создания зимних запасов кормов, развитие никогда ранее не существовавшего на таких больших высотах подсобного высокогорного земледелия. Этот комплекс активно проводится в жизнь и имеет своей целью дальнейшее развитие животноводства – основной отрасли хозяйства высокогорного Памира.
Научным работникам, устанавливающим новые пути повышения продуктивности растений, создающим их новые формы приспособления к своеобразным и очень суровым условиям высокогорного климата, приходится глубоко и всесторонне исследовать особенности жизни растений на больших высотах. Работа в этой области обогатила советскую биологическую науку рядом новых интересных фактов[42]. Кроме того, они показали возможность использовать высокогорный Памир как своеобразную естественную лабораторию, в которой можно получить новые данные об основных процессах жизни растений. Данные эти особенно интересны потому, что в обстановке самых лучших современных лабораторий мы пока не можем воспроизвести сложный комплекс условий внешней среды, имеющийся на больших высотах над уровнем моря. В связи с этим впервые осуществленное в нашей стране сотрудничество альпинистов и ученых имеет большое будущее и, несомненно, принесет еще больше успехов различным отраслям советской науки.
Автор этой книги рассказывает об одном из примеров такого содружества. Одним из его участников был сотрудник Памирской биологической станции Таджикского филиала Академии наук СССР. В то время мы начинали работу по изучению особенностей растений в условиях горного климата и их зависимостей от различных факторов внешней среды. Как известно, фотосинтез является одним из основных процессов жизнедеятельности растений, в результате которого в зеленом листе под действием энергии, сообщаемой солнцем, из неорганических соединений – углекислоты воздуха и воды происходит образование органического вещества. Этот выдающийся по своей роли процесс, в огромном масштабе осуществляемый только зелеными растениями, состоит из цепи сложных, еще далеко не разгаданных биохимических реакций. Интенсивность фотосинтеза, являющегося одним из основных элементов, обусловливающих продуктивность органического вещества, у различных видов растений оказывается далеко не одинаковой. Она изменяется также в зависимости от различных условий внешней среды и физиологического состояния растений.
Уже давно было замечено, что растения, перенесенные в условия горного климата, имеют более высокую, чем обычно, интенсивность фотосинтеза. По этому поводу в иностранной литературе имелся разрозненный, часто трудно сравнимый между собой материал, полученный на разных высотах, не превышавших 2700 м. В дальнейшем определения фотосинтеза советскими учеными были сделаны на высотах около 4000—4500 м. Но в континентальных высокогорьях Центральной Азии эти высоты далеко не являются предельными для распространения растений. Не ясными также являлись причины, определяющие верхнюю границу распространения растений, и возможно было предположить, что фотосинтез может осуществляться на очень больших высотах, не имеющих современного растительного покрова. Эти и ряд других соображений послужили предпосылкой для опытов по фотосинтезу растений на больших высотах – порядка 6 000 м над уровнем моря. Опыты оказалось возможным поставить благодаря помощи группы одесских альпинистов под руководством A. В. Блещунова. Об этой экспедиции рассказывает в своей книге B. С. Яценко.
Поскольку методика и результаты этих опытов были своевременно опубликованы[43], мы остановимся на них очень кратко. Работа в «высотной лаборатории» прежде всего дала возможность получить ценные сведения о резких колебаниях в содержании углекислоты в воздухе на больших высотах. Наряду с сильными понижениями концентраций СО2, низкими по сравнению с вычисленными по барометрической формуле, мы встречаем ряд случаев значительного увеличения концентраций углекислоты. Такие резкие изменения можно объяснить только тем, что, при турбулентном обмене воздушных масс в высоких слоях атмосферы, на большие высоты снизу заносятся порции воздуха с повышенным содержанием углекислоты.
В результате опытов по фотосинтезу удалось установить, что он наблюдается у перенесенных растений, несмотря на самое теплое время года, только в некоторые дни и часы с самой высокой температурой (+5 – 6°). У растений нарушается ритм фотосинтеза, отчетливо выраженный на высоте 3 860 м. Анализ фотосинтеза в зависимости от внешних факторов показал, что его изменения определяются не столько неблагоприятным действием яркого света и пониженными концентрациями СО2, сколько изменениями температуры. Это еще раз подчеркнуло большое значение зависящих от температуры тепловых ферментативных реакций, входящих в цепь реакций фотосинтеза.