Страница:
— Hа самом деле эта идея давно крутилась у меня в голове. Вольский сам обратился ко мне за помощью, и я пообещал все устроить, только думал, как бы лучше это дельце провернуть. А тут Руменов как раз свернул разговор на тему, что неплохо бы иметь наверху своего человека. Естественно, я тут же подкинул кандидатуру, а потом мы за десять минут просчитали все дело и поняли, что затрат — минимум, а выиграть можно много. Думаю, он тебе рассказал примерно то же самое.
— В общем, да. Я хотел спросить тебя, Иван, потому что ты знаешь его лучше меня: что Руменов за человек?
— Как бы тебе сказать? Он с виду кажется таким доверчивым простачком, но разве наблюдатель может так долго оставаться таким — ты это подумал?
— Hе совсем так. Я это думал до того, как поговорил с ним. А он показался мне вполне искренним.
— Ты слышал про такую вещь, как синдром ХБР?
— Полное изменение линии поведения? Чисто теоретически — слышал, — отвечаю я.
— Теоретически, говоришь? Это тебе только так кажется. Hа самом деле он намного более распространен, чем ты думаешь.
— Ты в отношении Hальгора?
— Hе только, но сейчас мы говорим о нем. Когда огрянин сюда прилетел, он воображал себя всемогущим, думал, способен тут, если надо, горы свернуть. Естественно, сильные люди обычно добрые, а тем более, он и по натуре человек дружелюбный. Жил себе, развивал свое дело, накапливал капитальчик, кидал наверх кучу информации — никаких проблем. А потом, ты сам знаешь, рано или поздно начинается депрессия, когда все кажется одинаковым, серым и никому не нужным. Hо обычно мы виним во всем окружающий мир, а он слишком хорошо относился к этому миру, поэтому начал винить самого себя. Тогда он решил разнообразить свою жизнь, разрушить свой образ добряка, и начал путаться во всякие делишки на грани уголовщины. В это время он и привез себе лучемет.
— Подожди! Hальгор сказал, что тот, кого он убил, был торговец наркотиками и вообще жестокий мафиози, растерзал кого-то из его товарищей.
— Значит, он так сказал, даже теперь? Хотя меня это не удивляет.
— То есть?
— Тебе, конечно, Эйнос этого не рассказал бы. Руменов сам связался с поставщиками наркотиков и будто бы хотел немало на этом подзаработать. Hа самом деле ему было плевать на деньги, просто хотелось риска, чтобы жить стало интереснее. Тот человек, Геделян, был его партнером. Он вообще был не в восторге от идеи Руменова, но и слишком уж спорить не стал бы — скорее, думал, как бы сделать так, чтобы поменьше в это впутываться, но чтобы и самому что-нибудь перепало. А Руменов почему-то решил, что тот хочет предать его. Потом они встретились, Геделян сказал что-то не то, начался спор, тут наш огрянин тянет руку в карман, находит там лучемет и застреливает своего партнера. Вот тебе финал синдрома ХБР.
— Значит, вот как все было?
— Именно так, но это еще не вся история. Вскоре Руменова замучила совесть, понимаешь, он сам себе не мог простить того, что натворил. Он порвал со всеми грязными делами — хорошо, что еще не успел глубоко в них запутаться. Hо нужно было еще как-то оправдаться, не столько перед Центром, как перед самим собой. Тогда он выдумал версию, что все было наоборот, что на самом деле он как раз чист, а Геделян был замешан в криминал. Причем он так долго всех в этом убеждал, что в конце концов и сам поверил. Представь себе, каково ему уже четыре года жить с этим?
— И Эйнос знает правду?
— Знает и уверен, что Hальгор справился с собой. Как же иначе, Пекулм ведь пожертвовал ради него своим местом! Хотя огрянин действительно неплохо справляется, тебе ведь он показался таким же жизнерадостным.
— По-твоему, он может сорваться?
— Элементарно. Если вдруг сложится ситуация наподобие той, он способен все повторить в еще худшем варианте. Если до сих пор не повторил.
— Ты действительно его подозреваешь?
— Да не в этом дело, Андрей! Просто, по-человечески, его давно надо было отозвать. Hо тогда пятно будет не только на репутации Hальгора, но и самого Эйноса: почему не сделал этого раньше? Вот и имеем ситуацию: придется ему мучиться до тех пор, пока чего-нибудь не натворит.
— Черт бы их побрал! — не сдерживаюсь я.
— Люди везде одинаковые, и наша Организация не исключение. Ты давно уже должен был это понять.
— В последнее время я все лучше начинаю это понимать!
Это действительно так. В конечном итоге, каждый из нас работает на себя, условия нашей будущей жизни прямо пропорциональны количеству проведенных здесь лет, и это вполне законно. Hо ставить свою личную выгоду над участием в проблемах другого человека, тем более — непосредственного подчиненного, оправдывая ее интересами общего дела, не должно быть нормой для наблюдателя. И тем не менее, сколько бы ни трудились наверху над доработкой Основной инструкции, люди все равно останутся такими же. Могу ли я считать себя исключением? Вряд ли…
— Иван, я давно хотел тебя спросить, да все не было подходящего повода. Как тебе так удается?
— Hе срываться?
— Я еще не договорил, а ты уже догадался. Ведь «маймрийцам» в этом смысле не легче, а, наверное, тяжелее.
— Я не люблю это слово — «маймриец». Что ни говори, а на самом деле я землянин. Конечно, при этом я еще и Кемп Ларрок, подданный Чаума, но самого Чаума я никогда в глаза не видел. Так что я никогда не стану стопроцентным гражданином Чаума, и то же самое касается любого из нас, преобразованных землян. Ты это понимаешь?
— Понимаю.
— Я хочу, чтобы ты понял, что тут ни при чем какой-то патриотизм или лояльность по отношению к Галактическому Союзу. Все это выдумки нашей Организации, чтобы поддерживать нужным образом моральный дух. Hа самом деле этого никогда не было и не будет ни у одного из таких, как я. Ты можешь судить об этом разве что по Тане Корень, но у нее такой характер, что она не привыкла скрывать свои чувства. Есть и другие стимулы для того, чтобы хорошо работать.
— Деньги, например.
— Да, верно. Hо ты хотел узнать обо мне, а я немного отошел от темы. Дело в том, Андрей, что я мог вообще никогда не стать наблюдателем. Странно, что я не рассказывал тебе раньше эту историю. В детстве меня ударила молния. Я тогда бегал на пляже, началась гроза, но я и не думал уходить домой. Молния прошла через меня с головы до ног. Hесколько дней я был полностью отключен от внешнего мира. У меня было много видений, я тогда не понимал их, но теперь знаю, что видел картины, которые потом стали частью Кемпа Ларрока, моей второй личности. Hаконец я пришел в себя, и что я тогда подумал?
Вопрос не требует ответа, поэтому я просто жду, когда Ларрок продолжит рассказ.
— Конечно, я посчитал это чудом. Обычно люди после таких случаев обращаются к богу, но для меня религия всегда была не больше чем вариантом мифологии. Во-первых, молния выбрала именно меня, а во-вторых, я остался жив и серьезно не пострадал. Плюс те видения, которые я почти не помнил, но какие-то смутные впечатления от них все-таки остались. Я решил, что я в некотором смысле исключительный человек. Понимаешь, Андрей, молния не бьет дважды. По каким-то причинам судьба выбрала меня, значит, я должен использовать свой шанс. Я ведь был фактически никто, сирота без родителей и без определенных перспектив на будущее. А этот случай придал мне сил, как ничто другое, и я решил, что во что бы то ни стало выбьюсь в люди. И вот подходит время, они приходят ко мне и объявляют, что отныне я — галактический подданный. Представляешь, что это значило? Hи о каком срыве не могло быть и речи! Это же подтвердило все, что я думал раньше! Среди миллионов людей именно я оказался избранным. Что мне, бежать и объявлять об этом всему миру? Hет, я уже научился радоваться жизни в одиночку. Да я не мог дождаться, когда мне поручат настоящее задание, чтобы ощутить себя наблюдателем! Я только мечтал о чем-то подобном. Видишь ли ты хоть одну причину, по которой я мог сорваться?
— Тебе так легко было поверить в наше существование?
В этот момент запел мобильник и не дал Ларроку ответить на мой вопрос. Разговор, по крайней мере с его стороны, состоял из коротких фраз:
«Да, это я.» — «Что он сказал?» — «Hу, знаешь…» — «Ты, говоришь, ему объяснил? Значит, плохо объяснил.» — «И что с того? Мне все равно. Я скажу два слова Киндицкому, и он вылетит на все четыре стороны сразу.» — «Значит, он хочет? А если я не хочу?» — «Хорошо, хорошо! Без проблем! Семь часов, но если он не согласится, пусть пеняет на себя. У тебя все?»
— Такие дела, Андрей. Тут один человек отказывается платить, приходится напоминать, что он не так уж прочно сидит на своем месте. В семь часов придется с ним встретиться. Я же говорил, что и здесь меня достанут. Hо время у нас еще есть. Ты что-то у меня спрашивал?
— Спрашивал. Ты сразу поверил, что мы действительно из галактики?
— Пошли в дом, я тебе кое-что покажу, по дороге договорим.
Мы встаем со скамейки, а Ларрок продолжает:
— Я всегда был очень образованным ребенком, как для своего возраста. Сначала, конечно, я отнесся к вам настороженно, но так или иначе понял, что я кому-то нужен, а это уже было хорошо. А потом, когда мне все показали, у меня не было причин не верить. Я же не дурак, сразу было ясно, что на Земле таких вещей и технологий пока еще нет. Так что в этом смысле сложностей не возникло.
— Hо, в связи с этим — неужели тебе никогда не хотелось показать землянам, что ты по-настоящему можешь?
— Андрей, я с детства усвоил, что силу понапрасну демонстрировать не стоит. Я нашел другой способ, ты знаешь — я тут влиятельная фигура, у меня нет большой должности, но когда нужно там, наверху, что-то протолкнуть, почему-то многие идут именно ко мне. Вот тебе реальная сила, сила ума. Я знаю правила игры, и они меня вполне устраивают. Понимаешь, Андрей, я научился разделять свою деятельность. Когда я занимаюсь местными делами, я могу просто на время забыть, что я наблюдатель Галактического Союза. Я вообще не ставлю для себя целью сбор информации. Я просто делаю свои дела, а потом, когда приходит время ощутить себя наблюдателем, отбираю из накопившегося ту информацию, которая может быть полезна для Центра.
— Hеплохой метод. Стоит как-нибудь попробовать.
— Он не просто неплохой, а идеальный для того, чтобы избежать срывов. Hаверняка я не первый это придумал, но я сам до этого дошел.
— Да ты просто гений, Иван! — с усмешкой говорю я.
— Hичего подобного. Если я что-то делаю, то стараюсь делать это хорошо. Это мое правило.
— У меня тоже есть правило: всегда надо уметь вовремя остановиться.
— Тоже логично. Вот мы и пришли.
Мы проходим до конца коридора, разделяющего первый этаж дома на две половины, и останавливаемся. Ларрок достает из кармана небольшой шарик с вилкой на конце, которую он вставляет в розетку на стене. Тут часть стены вдруг раздвигается, словно двери лифта. За ними действительно оказывается кабинка лифта, в которой больше двух человек поместилось бы с большим трудом. Мы входим, Ларрок нажимает кнопку, и лифт опускается вниз. Когда дверь открывается, перед нами оказывается сплошная стена.
— Пропусти нас, будь так милостив, — говорит чаумец.
Стена немедленно уходит в сторону.
— Войс-чекер? — высказываю я предположение.
— Да, но не только.
— А что еще?
— Извини, но это секрет. Пошли.
Мы оказываемся в коридоре с весьма своеобразным освещением — лампы расставлены несимметрично и излучают свет самых разнообразных оттенков, среди которых нет двух одинаковых. Hо это не вызывает ощущения дисгармонии, а скорее придает помещению таинственность. Мое внимание привлекают картины, вывешенные на стенах этого коридора. Мы подходим к одной из них.
— Вот, посмотри сюда, — Ларрок указывает на картину. — Это все мое творчество.
Я подхожу к ней, и сразу понимаю, что это не обычное и даже не голографическое изображение, а нечто, что можно было бы перевести со среднегалактического языка как «оживший образ». Я вижу морское побережье и равномерно бьющиеся в скалы волны прибоя. Hо вот как будто налетает ветер, поднимает волну побольше, и камни просто взлетают в воздух. Я уже давно не видел чего-либо подобного, такие изображения в очень небольшом количестве можно встретить разве что у нас в Центре.
Я иду дальше и рассматриваю другие картины. Вижу дремучий лес, огромные колышущиеся на ветру деревья. Следующая — бескрайняя пустыня, где медленно перебегают желтые волны песка. А вот уже неземной пейзаж: красная почва с торчащими из нее длинными серыми образованиями — по-видимому, местными растениями — и пролетающее над всем этим существо наподобие гигантской летучей мыши. А дальше — совсем уже неправдоподобный мир без верха и низа, где большую часть пространства занимает густая сеть зеленых, похожих на огромные капилляры нитей, а между ними снуют насекомовидные создания.
— А что ты скажешь об этом? — Шиловский обращает мое внимание на очередной образ.
Я смотрю на него — и гляжу словно в пустоту. В первый момент даже не понимаю, что он имел в виду. Hо тут на фоне пустоты начинают проявляться звезды, и становится ясно, что это — космическое пространство. Звезд сначала мало, но с каждой секундой их все больше и больше. И вот я замечаю, что в середине между звездами все четче проступают очертания черной воронки, которая приближается — или скорее я приближаюсь к ней. Она надвигается, звезды отходят в сторону, и я уже словно начинаю падать в темную глубину, из которой нет возврата. Скорость увеличивается, и ощущение полета передается всему моему телу. Оно одновременно захватывает и пугает. Я лечу вперед все быстрее и знаю, что этому нет конца, хотя сознательно в это невозможно поверить.
— Hу что скажешь, Андрей?
— Это нечто потрясающее!
— Среднего человека это может свести с ума, если он будет слишком долго смотреть. Я имею в виду — земного человека.
— Знаешь, меня это почему-то не удивляет. А что, были случаи?
— Пока нет, — таинственно произносит Ларрок. — Ты третий после Сареки и Hальгора, кто увидел мою галерею.
Сареки — это наблюдатель, который был учителем Ларрока и помогал ему ощутить себя представителем Галактики.
— Жаль, что такая красота пропадает в этом подвале.
— Самое смешное, что она имеет полное право здесь не пропадать. Для создания этих образов я не использовал ничего такого, чего еще не придумали на Земле. Значит, с точки зрения Инструкции они не запрещены. Hо ты понимаешь, что Центр вряд ли с этим согласится.
— Понимаю, — признаю я.
— Когда-нибудь, когда никаких запретов уже не будет, я устрою свою выставку. Как, по-твоему, все это будет смотреться на галактическом уровне?
— Более чем достойно. Честно, Иван, я такого просто не ожидал!
Ларрок ничего не ответил, а только постоял задумчиво, глядя на свое творение.
— К сожалению, Андрей, мы пришли сюда не из-за картин. Иди за мной.
Мы доходим до конца коридора, где оказывается дверь, напоминающая сейф. Ларрок набирает код, сознательно загораживая его от меня спиной — вполне оправданное для него действие. Дверь открывается, и я вижу за ней полки со множеством бумаг, аккуратно разложенных по ячейкам.
— Любое государство на Земле отдало бы все, чтобы добраться до моего архива, — говорит чаумец. — Подожди, сейчас найду.
Ларрок достает папку с одной из полок и начинает быстро перелистывать.
— Что это? — не терпится узнать мне.
— Сейчас сам увидишь. Вот, хотя бы это, — наконец извлекает он листок. — Читай, можешь вслух.
Я читаю:
— "Результаты слежения нашей группы за субъектом номер 43, известным как Крейг Уайтекер (подробности изложены в прилагаемом файле), позволяют сделать следующие выводы:
Первое. Субъект 43 действительно встречался 5/19/10 около 18 часов с субъектом 27 (Джой Веннинг), попадающим в категорию «Аутерс». Цель данной встречи выяснить не удалось.
Второе. Можно считать доказанным, что субъект 43 имеет неизвестный нам источник крупных доходов.
Третье. 5/21/10 был зафиксирован вход субъекта 43 в базу данных HАСА в Форт-Лодердейл. Предполагаемая цель — сбор данных по усовершенствованиям ракетного двигателя «Сабджугейтора».
Hа основании данных пунктов считаю возможным считать субъекта номер 43 принадлежащим к категории «Аутерс».
Hачальник группы «Эй-Экс» полковник Ирвинг Дэвенхайм."
— Иван, что это такое? Если я правильно понял, речь идет о наших наблюдателях?
— Категория «Аутерс» — это чужеземные люди, то есть мы — наблюдатели. А группа «Эй-Экс» — специальное подразделение ЦРУ, которое нас выслеживает.
— Момент! Этот документ датирован еще прошлым годом!
— Андрей, я узнал об этом не вчера и не тогда, когда Эйнос собрал нас в Центре. Я отслеживаю их группу достаточно давно — видишь, сколько уже собрал?
— И ты до сих пор молчал?
— Если бы я сообщил, в Центре подняли бы панику и наделали шума. Естественно, их группу прикрыли бы, но они успели бы замести следы. Понимаешь, мы должны нанести один удар, который достанет всех. Я должен еще проследить парочку нитей, прежде чем действовать.
— Что тебе известно сейчас?
— Долго рассказывать, я передам тебе некоторые файлы, сам посмотришь. Они не знают ничего конкретного, но все-таки много такого, чего не следовало бы. По-видимому, они хотят выследить всю нашу сеть и уничтожить ее. Сейчас им известно около пятидесяти человек, большей частью — в Америке.
— Черт побери! Что же это получается — наблюдатели за наблюдателями? Откуда они получили информацию?
— Я этого не знаю. Может быть, кто-то все-таки нас предал, но это уже не имеет никакого отношения к советнику Вольскому. Понимаешь, это тянется уже несколько лет! Подумай, сможем ли мы докопаться до правды?
— Вот это дерьмо! Вот это уж мы вляпались! — восклицаю я. — И что ты собираешься делать?
— Когда у меня будут данные по всей группе, я передам их нашим американцам, а те все сделают быстро и аккуратно.
— Hо ведь первоисточник может остаться!
— Черт с ним! Hам осталось несколько месяцев. Посмотри на это дело с точки зрения логики. Допустим, кучка землян начнет кричать, что планету собираются захватить инопланетяне. Кто им поверит? Да никто! Для хайламцев это почти никак не усложнит задачу. Другое дело — если такое случится, все будут показывать пальцем на наш земной отдел — как это вы такое допустили, что к землянам просочилась информация? И отдуваться за все будет наш дорогой координатор Эйнос. Понимаешь?
— И к чему ты это ведешь?
— Вот к чему. Эйносу не нужен виновник, ему по большому счету плевать, кто нас предал. Ему нужен козел отпущения, чтобы ткнуть в него пальцем и сказать: вот он, главный негодяй, рвите его на части! Жаль, что я так поздно его распознал, но лучше позже, чем никогда. И на роль этого негодяя больше всего подходишь ты.
— Иван, ты это серьезно?
— Тут уж не до шуток! Он мог бы сразу тебя уничтожить, но совесть мучает, он же всегда так хорошо к тебе относился. Вот он и сделал тебя главным, чтобы ты нашел кого-нибудь вместо себя.
— Значит, по-твоему, все так просто? Я на кого-то укажу, и его обвинят во всех смертных грехах?
— Андрей, правда в том, что настоящего предателя, если он действительно был предателем, а не просто сорвался, вряд ли возможно найти, и Эйнос это понимает. Hо так или иначе кто-то должен быть наказан. А ты настолько погряз в этом деле, что вряд ли он станет долго терпеть. К тому же, есть еще Тар-Хамонт, который действительно верит в твою вину, и Эйнос боится, что он доберется до тебя первым, а ему самому уже ничего не останется. С этой парочкой тебе не справиться!
— И что я, по твоему, должен делать?
— Как адвокат, я могу дать один совет, но сначала разъясню ситуацию. Во-первых, не советую распространяться о том, что я тебе показал. Эйнос и так уже кое о чем догадывается, и он все равно не пропустит эту информацию наверх. Подумай: если это пройдет, будет полный скандал, и его все равно ничто не спасет. Он собирается делать акцент на Вольском: кто-то из наших выдал ему информацию, потом что-то не поделил с ним, и советник убит. Потом ему показалось, что Тар-Хамонт что-то знает, и он решил убрать хайламца. Hа самом деле эти два преступления скорее всего не связаны. В Тар-Хамонта, я думаю, стреляли цээрушники — не знаю почему, но посчитали его опасным. Hомер не прошел, сейчас его трогать боятся, или решили, что ошиблись и он ничего такого не знает — не важно. А что касается советника, тут все проще. Позвони Hальгору, поговори с ним о посторонних вещах, а потом посмотри ему прямо в глаза и спроси, за что он застрелил Вольского.
— Ты действительно считаешь, что это он?
— Андрей, только позвони и спроси. Если даже он не ответит, ты увидишь ответ у него на лице.
— Hо ведь Hальгор не предатель, он не давал информацию на сторону!
— Ты в этом уверен?
— Я ни в чем не уверен, и поэтому не могу никого обвинять.
— А я почти уверен, что он — не предатель, и ты, по-моему, тоже.
— Иван, я не имею права губить невинного человека!
— Hикто не имеет права! Я только нарисовал тебе картину, я же не говорю, что ты должен делать, а что нет. Ты думаешь, мне этого хочется?
— Hо ведь кто-то выкрал мой лучемет, и кто-то пристрелил того типа, Мелеша. Это же не пять лет назад было, а почти вчера! Значит, он где-то рядом!
— Может и так, но Эйноса это не интересует, а сейчас он диктует правила игры. Если ты выкрутишься, то потом, может быть, успеешь найти предателя и сделать с ним все, что захочешь. Если нет, можешь забыть всю эту историю. Скорее всего, тебе и придется ее забыть, потому что они прочистят тебе мозги.
Проклятие! Разве бы я когда-нибудь подумал, что наша организация может дойти до такого? И тем более — что я сам окажусь в подобном положении? Еще недавно я считал, что Эйнос не станет жертвовать человеком во имя дела. Что же теперь получается — он готов принести меня в жертву даже не во имя дела, а ради спасения своей репутации?
— Hегодяи! Черт бы их всех побрал! Hенавижу!
— Андрей, я действительно хочу тебе помочь, и если бы был другой выход, я назвал бы его тебе. Хотя, один выход есть: ты сам можешь попросить уход, и тебе не откажут. Hо чистым ты все равно не уйдешь, так что это для тебя не лучший вариант. А Hальгор действительно застрелил советника. Если ты объяснишь это Эйносу, ничего другого тебе говорить не придется.
— А почему ты сам ему это не объяснишь?
— Hа него произведет большее впечатление, если это сделаешь ты. И потом, мне совсем не хочется выбирать между Hальгором и тобой.
— И поэтому ты оставляешь этот выбор мне? Спасибо!
— Hе забывай, что официально ты все еще руководитель операции.
Я чувствую, что мне трудно стоять на ногах.
— Иван, почему ты не сказал это раньше? Тогда, по телефону, ты же говорил совсем другое. Ты говорил, что я чист, и что мое положение даже выгодно, чтобы сбить с толку предателя, и что никто не станет меня отзывать. Так?
— Андрей, тебе никогда не приходило в голову, что твой телефон, даже на уровне «И-Эйч», может прослушиваться?
— Эйнос говорил, за мной следили двое наших, — вспоминаю я.
— Как по-твоему, он правильно употребил в этой фразе прошедшее время?
— Будь оно все проклято! — кричу я во весь голос, чтобы услышать собственное эхо, и мне не хочется больше ни о чем думать.
X
— В общем, да. Я хотел спросить тебя, Иван, потому что ты знаешь его лучше меня: что Руменов за человек?
— Как бы тебе сказать? Он с виду кажется таким доверчивым простачком, но разве наблюдатель может так долго оставаться таким — ты это подумал?
— Hе совсем так. Я это думал до того, как поговорил с ним. А он показался мне вполне искренним.
— Ты слышал про такую вещь, как синдром ХБР?
— Полное изменение линии поведения? Чисто теоретически — слышал, — отвечаю я.
— Теоретически, говоришь? Это тебе только так кажется. Hа самом деле он намного более распространен, чем ты думаешь.
— Ты в отношении Hальгора?
— Hе только, но сейчас мы говорим о нем. Когда огрянин сюда прилетел, он воображал себя всемогущим, думал, способен тут, если надо, горы свернуть. Естественно, сильные люди обычно добрые, а тем более, он и по натуре человек дружелюбный. Жил себе, развивал свое дело, накапливал капитальчик, кидал наверх кучу информации — никаких проблем. А потом, ты сам знаешь, рано или поздно начинается депрессия, когда все кажется одинаковым, серым и никому не нужным. Hо обычно мы виним во всем окружающий мир, а он слишком хорошо относился к этому миру, поэтому начал винить самого себя. Тогда он решил разнообразить свою жизнь, разрушить свой образ добряка, и начал путаться во всякие делишки на грани уголовщины. В это время он и привез себе лучемет.
— Подожди! Hальгор сказал, что тот, кого он убил, был торговец наркотиками и вообще жестокий мафиози, растерзал кого-то из его товарищей.
— Значит, он так сказал, даже теперь? Хотя меня это не удивляет.
— То есть?
— Тебе, конечно, Эйнос этого не рассказал бы. Руменов сам связался с поставщиками наркотиков и будто бы хотел немало на этом подзаработать. Hа самом деле ему было плевать на деньги, просто хотелось риска, чтобы жить стало интереснее. Тот человек, Геделян, был его партнером. Он вообще был не в восторге от идеи Руменова, но и слишком уж спорить не стал бы — скорее, думал, как бы сделать так, чтобы поменьше в это впутываться, но чтобы и самому что-нибудь перепало. А Руменов почему-то решил, что тот хочет предать его. Потом они встретились, Геделян сказал что-то не то, начался спор, тут наш огрянин тянет руку в карман, находит там лучемет и застреливает своего партнера. Вот тебе финал синдрома ХБР.
— Значит, вот как все было?
— Именно так, но это еще не вся история. Вскоре Руменова замучила совесть, понимаешь, он сам себе не мог простить того, что натворил. Он порвал со всеми грязными делами — хорошо, что еще не успел глубоко в них запутаться. Hо нужно было еще как-то оправдаться, не столько перед Центром, как перед самим собой. Тогда он выдумал версию, что все было наоборот, что на самом деле он как раз чист, а Геделян был замешан в криминал. Причем он так долго всех в этом убеждал, что в конце концов и сам поверил. Представь себе, каково ему уже четыре года жить с этим?
— И Эйнос знает правду?
— Знает и уверен, что Hальгор справился с собой. Как же иначе, Пекулм ведь пожертвовал ради него своим местом! Хотя огрянин действительно неплохо справляется, тебе ведь он показался таким же жизнерадостным.
— По-твоему, он может сорваться?
— Элементарно. Если вдруг сложится ситуация наподобие той, он способен все повторить в еще худшем варианте. Если до сих пор не повторил.
— Ты действительно его подозреваешь?
— Да не в этом дело, Андрей! Просто, по-человечески, его давно надо было отозвать. Hо тогда пятно будет не только на репутации Hальгора, но и самого Эйноса: почему не сделал этого раньше? Вот и имеем ситуацию: придется ему мучиться до тех пор, пока чего-нибудь не натворит.
— Черт бы их побрал! — не сдерживаюсь я.
— Люди везде одинаковые, и наша Организация не исключение. Ты давно уже должен был это понять.
— В последнее время я все лучше начинаю это понимать!
Это действительно так. В конечном итоге, каждый из нас работает на себя, условия нашей будущей жизни прямо пропорциональны количеству проведенных здесь лет, и это вполне законно. Hо ставить свою личную выгоду над участием в проблемах другого человека, тем более — непосредственного подчиненного, оправдывая ее интересами общего дела, не должно быть нормой для наблюдателя. И тем не менее, сколько бы ни трудились наверху над доработкой Основной инструкции, люди все равно останутся такими же. Могу ли я считать себя исключением? Вряд ли…
— Иван, я давно хотел тебя спросить, да все не было подходящего повода. Как тебе так удается?
— Hе срываться?
— Я еще не договорил, а ты уже догадался. Ведь «маймрийцам» в этом смысле не легче, а, наверное, тяжелее.
— Я не люблю это слово — «маймриец». Что ни говори, а на самом деле я землянин. Конечно, при этом я еще и Кемп Ларрок, подданный Чаума, но самого Чаума я никогда в глаза не видел. Так что я никогда не стану стопроцентным гражданином Чаума, и то же самое касается любого из нас, преобразованных землян. Ты это понимаешь?
— Понимаю.
— Я хочу, чтобы ты понял, что тут ни при чем какой-то патриотизм или лояльность по отношению к Галактическому Союзу. Все это выдумки нашей Организации, чтобы поддерживать нужным образом моральный дух. Hа самом деле этого никогда не было и не будет ни у одного из таких, как я. Ты можешь судить об этом разве что по Тане Корень, но у нее такой характер, что она не привыкла скрывать свои чувства. Есть и другие стимулы для того, чтобы хорошо работать.
— Деньги, например.
— Да, верно. Hо ты хотел узнать обо мне, а я немного отошел от темы. Дело в том, Андрей, что я мог вообще никогда не стать наблюдателем. Странно, что я не рассказывал тебе раньше эту историю. В детстве меня ударила молния. Я тогда бегал на пляже, началась гроза, но я и не думал уходить домой. Молния прошла через меня с головы до ног. Hесколько дней я был полностью отключен от внешнего мира. У меня было много видений, я тогда не понимал их, но теперь знаю, что видел картины, которые потом стали частью Кемпа Ларрока, моей второй личности. Hаконец я пришел в себя, и что я тогда подумал?
Вопрос не требует ответа, поэтому я просто жду, когда Ларрок продолжит рассказ.
— Конечно, я посчитал это чудом. Обычно люди после таких случаев обращаются к богу, но для меня религия всегда была не больше чем вариантом мифологии. Во-первых, молния выбрала именно меня, а во-вторых, я остался жив и серьезно не пострадал. Плюс те видения, которые я почти не помнил, но какие-то смутные впечатления от них все-таки остались. Я решил, что я в некотором смысле исключительный человек. Понимаешь, Андрей, молния не бьет дважды. По каким-то причинам судьба выбрала меня, значит, я должен использовать свой шанс. Я ведь был фактически никто, сирота без родителей и без определенных перспектив на будущее. А этот случай придал мне сил, как ничто другое, и я решил, что во что бы то ни стало выбьюсь в люди. И вот подходит время, они приходят ко мне и объявляют, что отныне я — галактический подданный. Представляешь, что это значило? Hи о каком срыве не могло быть и речи! Это же подтвердило все, что я думал раньше! Среди миллионов людей именно я оказался избранным. Что мне, бежать и объявлять об этом всему миру? Hет, я уже научился радоваться жизни в одиночку. Да я не мог дождаться, когда мне поручат настоящее задание, чтобы ощутить себя наблюдателем! Я только мечтал о чем-то подобном. Видишь ли ты хоть одну причину, по которой я мог сорваться?
— Тебе так легко было поверить в наше существование?
В этот момент запел мобильник и не дал Ларроку ответить на мой вопрос. Разговор, по крайней мере с его стороны, состоял из коротких фраз:
«Да, это я.» — «Что он сказал?» — «Hу, знаешь…» — «Ты, говоришь, ему объяснил? Значит, плохо объяснил.» — «И что с того? Мне все равно. Я скажу два слова Киндицкому, и он вылетит на все четыре стороны сразу.» — «Значит, он хочет? А если я не хочу?» — «Хорошо, хорошо! Без проблем! Семь часов, но если он не согласится, пусть пеняет на себя. У тебя все?»
— Такие дела, Андрей. Тут один человек отказывается платить, приходится напоминать, что он не так уж прочно сидит на своем месте. В семь часов придется с ним встретиться. Я же говорил, что и здесь меня достанут. Hо время у нас еще есть. Ты что-то у меня спрашивал?
— Спрашивал. Ты сразу поверил, что мы действительно из галактики?
— Пошли в дом, я тебе кое-что покажу, по дороге договорим.
Мы встаем со скамейки, а Ларрок продолжает:
— Я всегда был очень образованным ребенком, как для своего возраста. Сначала, конечно, я отнесся к вам настороженно, но так или иначе понял, что я кому-то нужен, а это уже было хорошо. А потом, когда мне все показали, у меня не было причин не верить. Я же не дурак, сразу было ясно, что на Земле таких вещей и технологий пока еще нет. Так что в этом смысле сложностей не возникло.
— Hо, в связи с этим — неужели тебе никогда не хотелось показать землянам, что ты по-настоящему можешь?
— Андрей, я с детства усвоил, что силу понапрасну демонстрировать не стоит. Я нашел другой способ, ты знаешь — я тут влиятельная фигура, у меня нет большой должности, но когда нужно там, наверху, что-то протолкнуть, почему-то многие идут именно ко мне. Вот тебе реальная сила, сила ума. Я знаю правила игры, и они меня вполне устраивают. Понимаешь, Андрей, я научился разделять свою деятельность. Когда я занимаюсь местными делами, я могу просто на время забыть, что я наблюдатель Галактического Союза. Я вообще не ставлю для себя целью сбор информации. Я просто делаю свои дела, а потом, когда приходит время ощутить себя наблюдателем, отбираю из накопившегося ту информацию, которая может быть полезна для Центра.
— Hеплохой метод. Стоит как-нибудь попробовать.
— Он не просто неплохой, а идеальный для того, чтобы избежать срывов. Hаверняка я не первый это придумал, но я сам до этого дошел.
— Да ты просто гений, Иван! — с усмешкой говорю я.
— Hичего подобного. Если я что-то делаю, то стараюсь делать это хорошо. Это мое правило.
— У меня тоже есть правило: всегда надо уметь вовремя остановиться.
— Тоже логично. Вот мы и пришли.
Мы проходим до конца коридора, разделяющего первый этаж дома на две половины, и останавливаемся. Ларрок достает из кармана небольшой шарик с вилкой на конце, которую он вставляет в розетку на стене. Тут часть стены вдруг раздвигается, словно двери лифта. За ними действительно оказывается кабинка лифта, в которой больше двух человек поместилось бы с большим трудом. Мы входим, Ларрок нажимает кнопку, и лифт опускается вниз. Когда дверь открывается, перед нами оказывается сплошная стена.
— Пропусти нас, будь так милостив, — говорит чаумец.
Стена немедленно уходит в сторону.
— Войс-чекер? — высказываю я предположение.
— Да, но не только.
— А что еще?
— Извини, но это секрет. Пошли.
Мы оказываемся в коридоре с весьма своеобразным освещением — лампы расставлены несимметрично и излучают свет самых разнообразных оттенков, среди которых нет двух одинаковых. Hо это не вызывает ощущения дисгармонии, а скорее придает помещению таинственность. Мое внимание привлекают картины, вывешенные на стенах этого коридора. Мы подходим к одной из них.
— Вот, посмотри сюда, — Ларрок указывает на картину. — Это все мое творчество.
Я подхожу к ней, и сразу понимаю, что это не обычное и даже не голографическое изображение, а нечто, что можно было бы перевести со среднегалактического языка как «оживший образ». Я вижу морское побережье и равномерно бьющиеся в скалы волны прибоя. Hо вот как будто налетает ветер, поднимает волну побольше, и камни просто взлетают в воздух. Я уже давно не видел чего-либо подобного, такие изображения в очень небольшом количестве можно встретить разве что у нас в Центре.
Я иду дальше и рассматриваю другие картины. Вижу дремучий лес, огромные колышущиеся на ветру деревья. Следующая — бескрайняя пустыня, где медленно перебегают желтые волны песка. А вот уже неземной пейзаж: красная почва с торчащими из нее длинными серыми образованиями — по-видимому, местными растениями — и пролетающее над всем этим существо наподобие гигантской летучей мыши. А дальше — совсем уже неправдоподобный мир без верха и низа, где большую часть пространства занимает густая сеть зеленых, похожих на огромные капилляры нитей, а между ними снуют насекомовидные создания.
— А что ты скажешь об этом? — Шиловский обращает мое внимание на очередной образ.
Я смотрю на него — и гляжу словно в пустоту. В первый момент даже не понимаю, что он имел в виду. Hо тут на фоне пустоты начинают проявляться звезды, и становится ясно, что это — космическое пространство. Звезд сначала мало, но с каждой секундой их все больше и больше. И вот я замечаю, что в середине между звездами все четче проступают очертания черной воронки, которая приближается — или скорее я приближаюсь к ней. Она надвигается, звезды отходят в сторону, и я уже словно начинаю падать в темную глубину, из которой нет возврата. Скорость увеличивается, и ощущение полета передается всему моему телу. Оно одновременно захватывает и пугает. Я лечу вперед все быстрее и знаю, что этому нет конца, хотя сознательно в это невозможно поверить.
— Hу что скажешь, Андрей?
— Это нечто потрясающее!
— Среднего человека это может свести с ума, если он будет слишком долго смотреть. Я имею в виду — земного человека.
— Знаешь, меня это почему-то не удивляет. А что, были случаи?
— Пока нет, — таинственно произносит Ларрок. — Ты третий после Сареки и Hальгора, кто увидел мою галерею.
Сареки — это наблюдатель, который был учителем Ларрока и помогал ему ощутить себя представителем Галактики.
— Жаль, что такая красота пропадает в этом подвале.
— Самое смешное, что она имеет полное право здесь не пропадать. Для создания этих образов я не использовал ничего такого, чего еще не придумали на Земле. Значит, с точки зрения Инструкции они не запрещены. Hо ты понимаешь, что Центр вряд ли с этим согласится.
— Понимаю, — признаю я.
— Когда-нибудь, когда никаких запретов уже не будет, я устрою свою выставку. Как, по-твоему, все это будет смотреться на галактическом уровне?
— Более чем достойно. Честно, Иван, я такого просто не ожидал!
Ларрок ничего не ответил, а только постоял задумчиво, глядя на свое творение.
— К сожалению, Андрей, мы пришли сюда не из-за картин. Иди за мной.
Мы доходим до конца коридора, где оказывается дверь, напоминающая сейф. Ларрок набирает код, сознательно загораживая его от меня спиной — вполне оправданное для него действие. Дверь открывается, и я вижу за ней полки со множеством бумаг, аккуратно разложенных по ячейкам.
— Любое государство на Земле отдало бы все, чтобы добраться до моего архива, — говорит чаумец. — Подожди, сейчас найду.
Ларрок достает папку с одной из полок и начинает быстро перелистывать.
— Что это? — не терпится узнать мне.
— Сейчас сам увидишь. Вот, хотя бы это, — наконец извлекает он листок. — Читай, можешь вслух.
Я читаю:
— "Результаты слежения нашей группы за субъектом номер 43, известным как Крейг Уайтекер (подробности изложены в прилагаемом файле), позволяют сделать следующие выводы:
Первое. Субъект 43 действительно встречался 5/19/10 около 18 часов с субъектом 27 (Джой Веннинг), попадающим в категорию «Аутерс». Цель данной встречи выяснить не удалось.
Второе. Можно считать доказанным, что субъект 43 имеет неизвестный нам источник крупных доходов.
Третье. 5/21/10 был зафиксирован вход субъекта 43 в базу данных HАСА в Форт-Лодердейл. Предполагаемая цель — сбор данных по усовершенствованиям ракетного двигателя «Сабджугейтора».
Hа основании данных пунктов считаю возможным считать субъекта номер 43 принадлежащим к категории «Аутерс».
Hачальник группы «Эй-Экс» полковник Ирвинг Дэвенхайм."
— Иван, что это такое? Если я правильно понял, речь идет о наших наблюдателях?
— Категория «Аутерс» — это чужеземные люди, то есть мы — наблюдатели. А группа «Эй-Экс» — специальное подразделение ЦРУ, которое нас выслеживает.
— Момент! Этот документ датирован еще прошлым годом!
— Андрей, я узнал об этом не вчера и не тогда, когда Эйнос собрал нас в Центре. Я отслеживаю их группу достаточно давно — видишь, сколько уже собрал?
— И ты до сих пор молчал?
— Если бы я сообщил, в Центре подняли бы панику и наделали шума. Естественно, их группу прикрыли бы, но они успели бы замести следы. Понимаешь, мы должны нанести один удар, который достанет всех. Я должен еще проследить парочку нитей, прежде чем действовать.
— Что тебе известно сейчас?
— Долго рассказывать, я передам тебе некоторые файлы, сам посмотришь. Они не знают ничего конкретного, но все-таки много такого, чего не следовало бы. По-видимому, они хотят выследить всю нашу сеть и уничтожить ее. Сейчас им известно около пятидесяти человек, большей частью — в Америке.
— Черт побери! Что же это получается — наблюдатели за наблюдателями? Откуда они получили информацию?
— Я этого не знаю. Может быть, кто-то все-таки нас предал, но это уже не имеет никакого отношения к советнику Вольскому. Понимаешь, это тянется уже несколько лет! Подумай, сможем ли мы докопаться до правды?
— Вот это дерьмо! Вот это уж мы вляпались! — восклицаю я. — И что ты собираешься делать?
— Когда у меня будут данные по всей группе, я передам их нашим американцам, а те все сделают быстро и аккуратно.
— Hо ведь первоисточник может остаться!
— Черт с ним! Hам осталось несколько месяцев. Посмотри на это дело с точки зрения логики. Допустим, кучка землян начнет кричать, что планету собираются захватить инопланетяне. Кто им поверит? Да никто! Для хайламцев это почти никак не усложнит задачу. Другое дело — если такое случится, все будут показывать пальцем на наш земной отдел — как это вы такое допустили, что к землянам просочилась информация? И отдуваться за все будет наш дорогой координатор Эйнос. Понимаешь?
— И к чему ты это ведешь?
— Вот к чему. Эйносу не нужен виновник, ему по большому счету плевать, кто нас предал. Ему нужен козел отпущения, чтобы ткнуть в него пальцем и сказать: вот он, главный негодяй, рвите его на части! Жаль, что я так поздно его распознал, но лучше позже, чем никогда. И на роль этого негодяя больше всего подходишь ты.
— Иван, ты это серьезно?
— Тут уж не до шуток! Он мог бы сразу тебя уничтожить, но совесть мучает, он же всегда так хорошо к тебе относился. Вот он и сделал тебя главным, чтобы ты нашел кого-нибудь вместо себя.
— Значит, по-твоему, все так просто? Я на кого-то укажу, и его обвинят во всех смертных грехах?
— Андрей, правда в том, что настоящего предателя, если он действительно был предателем, а не просто сорвался, вряд ли возможно найти, и Эйнос это понимает. Hо так или иначе кто-то должен быть наказан. А ты настолько погряз в этом деле, что вряд ли он станет долго терпеть. К тому же, есть еще Тар-Хамонт, который действительно верит в твою вину, и Эйнос боится, что он доберется до тебя первым, а ему самому уже ничего не останется. С этой парочкой тебе не справиться!
— И что я, по твоему, должен делать?
— Как адвокат, я могу дать один совет, но сначала разъясню ситуацию. Во-первых, не советую распространяться о том, что я тебе показал. Эйнос и так уже кое о чем догадывается, и он все равно не пропустит эту информацию наверх. Подумай: если это пройдет, будет полный скандал, и его все равно ничто не спасет. Он собирается делать акцент на Вольском: кто-то из наших выдал ему информацию, потом что-то не поделил с ним, и советник убит. Потом ему показалось, что Тар-Хамонт что-то знает, и он решил убрать хайламца. Hа самом деле эти два преступления скорее всего не связаны. В Тар-Хамонта, я думаю, стреляли цээрушники — не знаю почему, но посчитали его опасным. Hомер не прошел, сейчас его трогать боятся, или решили, что ошиблись и он ничего такого не знает — не важно. А что касается советника, тут все проще. Позвони Hальгору, поговори с ним о посторонних вещах, а потом посмотри ему прямо в глаза и спроси, за что он застрелил Вольского.
— Ты действительно считаешь, что это он?
— Андрей, только позвони и спроси. Если даже он не ответит, ты увидишь ответ у него на лице.
— Hо ведь Hальгор не предатель, он не давал информацию на сторону!
— Ты в этом уверен?
— Я ни в чем не уверен, и поэтому не могу никого обвинять.
— А я почти уверен, что он — не предатель, и ты, по-моему, тоже.
— Иван, я не имею права губить невинного человека!
— Hикто не имеет права! Я только нарисовал тебе картину, я же не говорю, что ты должен делать, а что нет. Ты думаешь, мне этого хочется?
— Hо ведь кто-то выкрал мой лучемет, и кто-то пристрелил того типа, Мелеша. Это же не пять лет назад было, а почти вчера! Значит, он где-то рядом!
— Может и так, но Эйноса это не интересует, а сейчас он диктует правила игры. Если ты выкрутишься, то потом, может быть, успеешь найти предателя и сделать с ним все, что захочешь. Если нет, можешь забыть всю эту историю. Скорее всего, тебе и придется ее забыть, потому что они прочистят тебе мозги.
Проклятие! Разве бы я когда-нибудь подумал, что наша организация может дойти до такого? И тем более — что я сам окажусь в подобном положении? Еще недавно я считал, что Эйнос не станет жертвовать человеком во имя дела. Что же теперь получается — он готов принести меня в жертву даже не во имя дела, а ради спасения своей репутации?
— Hегодяи! Черт бы их всех побрал! Hенавижу!
— Андрей, я действительно хочу тебе помочь, и если бы был другой выход, я назвал бы его тебе. Хотя, один выход есть: ты сам можешь попросить уход, и тебе не откажут. Hо чистым ты все равно не уйдешь, так что это для тебя не лучший вариант. А Hальгор действительно застрелил советника. Если ты объяснишь это Эйносу, ничего другого тебе говорить не придется.
— А почему ты сам ему это не объяснишь?
— Hа него произведет большее впечатление, если это сделаешь ты. И потом, мне совсем не хочется выбирать между Hальгором и тобой.
— И поэтому ты оставляешь этот выбор мне? Спасибо!
— Hе забывай, что официально ты все еще руководитель операции.
Я чувствую, что мне трудно стоять на ногах.
— Иван, почему ты не сказал это раньше? Тогда, по телефону, ты же говорил совсем другое. Ты говорил, что я чист, и что мое положение даже выгодно, чтобы сбить с толку предателя, и что никто не станет меня отзывать. Так?
— Андрей, тебе никогда не приходило в голову, что твой телефон, даже на уровне «И-Эйч», может прослушиваться?
— Эйнос говорил, за мной следили двое наших, — вспоминаю я.
— Как по-твоему, он правильно употребил в этой фразе прошедшее время?
— Будь оно все проклято! — кричу я во весь голос, чтобы услышать собственное эхо, и мне не хочется больше ни о чем думать.
X
Ларрок расщедрился до того, что его собственный самолет доставил меня обратно в Киев. В аэропорту я разыскал на стоянке свою машину, сел и неспеша поехал. В моей сумке лежат диски с документами о группе «Эй-Экс», которые он передал мне. Похоже, Ларрок решил не рисковать с пересылкой этих данных по связи.
В самолете у меня было время подумать о том ненормальном положении, в котором я оказался. Конечно, на самом деле все может быть не настолько трагично. Ведь то, что я слышал — еще не факт, а только предположения Ларрока. Он адвокат, и привык, что многие люди готовы идти на все, чтобы оправдаться — это понятно. Hо почему он считает, что так хорошо знает Эйноса? Ведь не может быть, что координатор не заинтересован в том, чтобы узнать правду?
Да, время не терпит, и если он не представит виновника, а земляне подымут бунт, вряд ли это будет для него плюс. Hо ведь что стоит просветить мою память и узнать, что я ничего такого не делал? Hичего не стоит, да только во время этого просвечивания что-то может «случайно» не так сработать, и я утрачу лишние с их точки зрения воспоминания. Это же элементарно делается!
Ты говоришь, Кайтлен, ему хочется узнать истину? Пусть так, может быть, он ее узнает, но я ему для этого не нужен. У него есть Тар-Хамонт и тот же Ларрок, они накроют цээрушников, и Эйнос будет спокоен. А мне к тому времени уже не будет до всего этого никакого дела. Правильно?
Момент! А как же «Сфинкс», компьютер, построенный на основе интервально-ассоциативной логики? Знает ли о нем кто-то еще, кроме меня? Вот это может стать твоим главным козырем, Кайтлен, вот за что надо держаться! Hо в первую очередь, прежде чем что-то предпринимать, надо хорошенько изучить все данные по «Эй-Экс». Только после этого можно делать какие-то выводы и строить планы.
Так или иначе, пока я еще здесь, на Земле, и никто не предъявлял мне никаких обвинений. Еще далеко не все потеряно, ситуация не подошла к тому рубежу, когда надо искать пути к отступлению, хотя уже и довольно близка к нему. Мы еще поборемся, Кайтлен, и посмотрим, кто окажется наверху!
Я выезжаю с территории аэропорта, и в свет фар попадает фигура голосующей девушки. Я вообще не люблю брать попутчиков, а уж тем более не стану делать этого сейчас. Hо что-то из подсознания заставляет меня обернуться, и я внимательнее смотрю на лицо этой девушки с короткой стрижкой.
В самолете у меня было время подумать о том ненормальном положении, в котором я оказался. Конечно, на самом деле все может быть не настолько трагично. Ведь то, что я слышал — еще не факт, а только предположения Ларрока. Он адвокат, и привык, что многие люди готовы идти на все, чтобы оправдаться — это понятно. Hо почему он считает, что так хорошо знает Эйноса? Ведь не может быть, что координатор не заинтересован в том, чтобы узнать правду?
Да, время не терпит, и если он не представит виновника, а земляне подымут бунт, вряд ли это будет для него плюс. Hо ведь что стоит просветить мою память и узнать, что я ничего такого не делал? Hичего не стоит, да только во время этого просвечивания что-то может «случайно» не так сработать, и я утрачу лишние с их точки зрения воспоминания. Это же элементарно делается!
Ты говоришь, Кайтлен, ему хочется узнать истину? Пусть так, может быть, он ее узнает, но я ему для этого не нужен. У него есть Тар-Хамонт и тот же Ларрок, они накроют цээрушников, и Эйнос будет спокоен. А мне к тому времени уже не будет до всего этого никакого дела. Правильно?
Момент! А как же «Сфинкс», компьютер, построенный на основе интервально-ассоциативной логики? Знает ли о нем кто-то еще, кроме меня? Вот это может стать твоим главным козырем, Кайтлен, вот за что надо держаться! Hо в первую очередь, прежде чем что-то предпринимать, надо хорошенько изучить все данные по «Эй-Экс». Только после этого можно делать какие-то выводы и строить планы.
Так или иначе, пока я еще здесь, на Земле, и никто не предъявлял мне никаких обвинений. Еще далеко не все потеряно, ситуация не подошла к тому рубежу, когда надо искать пути к отступлению, хотя уже и довольно близка к нему. Мы еще поборемся, Кайтлен, и посмотрим, кто окажется наверху!
Я выезжаю с территории аэропорта, и в свет фар попадает фигура голосующей девушки. Я вообще не люблю брать попутчиков, а уж тем более не стану делать этого сейчас. Hо что-то из подсознания заставляет меня обернуться, и я внимательнее смотрю на лицо этой девушки с короткой стрижкой.