Страница:
— Сегодня ночью у меня никуда не пропадали ни табачок, ни спички и никто ничего не совал мне за шиворот. Опять-таки и воду в трубку никто мне не лил, и не отпускал парус, и не задувал фонарь, и, кажись, с койки ещё никто ни разу не падал. И вроде бы не слышно было, чтобы в камбузе что-то валилось из шкафов, никакого шума и грохота, и не было, чтобы… — Но Анри не дослушал полного перечня всего, чего нынче не случилось и что стало для всех уже привычным делом с тех пор, как на корабле поселился Боффин. Анри уже не на шутку забеспокоился, испугавшись, уж не выпал ли Боффин за борт, поэтому он стремглав сбежал по трапу вниз и стал трясти Бомстафа.
— Месье Бомстаф! Месье Бомстаф! Проснитесь! Мне кажется, Боффин выпал за борт. Надо спасать Боффина!
— Ну что ты, мальчик мой! — отозвался Бомстаф, ещё похрапывая. — Я, ей-ей, никогда не поверю, что такой молодчик, как Боффин, может свалиться за борт. А главное, он же страх как боится воды. Вот увидишь, завтра утречком он опять появится.
И Бомстаф перевернулся на другой бок, собираясь спать дальше. Вставать среди ночи и отправляться на поиски тролля! Такая мысль пришлась ему совсем не по вкусу.
— Да послушайте же, месье Бомстаф! Я обошёл весь корабль и нигде не нашёл ни следа Боффина, он даже над Мельвином не проказничал и нигде не озорничал!
Бомстаф и тут не слишком обеспокоился, когда узнал, что нигде никакой беды не приключилось, но по голосу Анри он понял, что тот вот-вот заплачет, и это заставило его тотчас же вскочить с постели. Бомстаф никогда ещё не видел такого, чтобы Анри плакал.
— Хорошо-хорошо, мой мальчик! — попытался он его успокоить. — Сейчас пойдём и обыщем корабль, Боффин наверняка найдётся. Просто он спрятался в каком-нибудь новом месте и там заснул. Он же вчера один стрескал целый пирог, обжора эдакий, и теперь дрыхнет без задних ног.
Накануне Кельвин испёк пирог с вареньем. Он выложил его на блюдо и накрыл сверху серебряной миской. В конце обеда он принёс блюдо на стол, но когда открыли крышку, от пирога там оставались только одни крошки.
— Не маловато ли ты предлагаешь на семерых едоков? — сказал Мельвин. Он был очень недоволен. — Может быть, он тебе так приглянулся, что ты как сделал его, так сразу же сам и съел, не дожидаясь остальных?
Очень скоро они сообразили, что съел пирог Боффин, который раньше вертелся под ногами и проказничал, а после обеда что-то перестал скакать, как обычно. Вид у него был осоловелый, как будто он объелся.
Встав, Бомстаф быстро разбудил остальных, и все вместе они принялись обыскивать корабль. Они обыскали все шкафы, заглянули в каждый уголок, каждый мешок или сумку, но Боффина нигде не было, он как сквозь землю провалился, а Анри совсем погрустнел. Он стоял у поручней и не отрываясь вглядывался в тёмную воду, но там ничего не было видно и не слышно было ни звука. Мальчик думал, что никогда уже ему не видать Боффина. Сердце его сжалось, и он вновь и вновь вспоминал слова, которые сказал ему Кастанак однажды вечером, когда они были вдвоём в обсерватории и наблюдали в большой бинокль за звёздами. Звезды так притягивали к себе мальчика, что он, казалось, не мог оторвать от них глаз, но всякий раз, как в темноте откуда-нибудь выскакивал Боффин, он невольно поворачивал к нему голову.
— Гляньте, месье Кастанак, — непременно говорил Анри, — а вон Боффин.
Наконец старый волшебник улыбнулся и сказал ему:
— У тебя есть редкий дар, мой мальчик! Ты умеешь замечать все прекрасное и удивительное в мире. Очаровываться звёздами очень просто, это умеют почти все люди. Гораздо труднее найти хорошее в тролле. Но уж если ты это умеешь, то должен сделать всё возможное, чтобы его сберечь, потому что и у тролля есть право на место в этом мире.
И вот теперь Боффин пропал, потому что Анри плохо за ним смотрел. Мальчик глядел на звезды, а по его лицу текли слезы. Звезды были где-то там, в бесконечной дали, и что бы он ни делал у себя на земле, звёздам от этого не станет ни лучше ни хуже. Больше он никогда не вернётся в константинопольскую башню, чтобы смотреть с Кастанаком на звезды.
Тролль в штормовом море
Голос из далёкого прошлого
— Месье Бомстаф! Месье Бомстаф! Проснитесь! Мне кажется, Боффин выпал за борт. Надо спасать Боффина!
— Ну что ты, мальчик мой! — отозвался Бомстаф, ещё похрапывая. — Я, ей-ей, никогда не поверю, что такой молодчик, как Боффин, может свалиться за борт. А главное, он же страх как боится воды. Вот увидишь, завтра утречком он опять появится.
И Бомстаф перевернулся на другой бок, собираясь спать дальше. Вставать среди ночи и отправляться на поиски тролля! Такая мысль пришлась ему совсем не по вкусу.
— Да послушайте же, месье Бомстаф! Я обошёл весь корабль и нигде не нашёл ни следа Боффина, он даже над Мельвином не проказничал и нигде не озорничал!
Бомстаф и тут не слишком обеспокоился, когда узнал, что нигде никакой беды не приключилось, но по голосу Анри он понял, что тот вот-вот заплачет, и это заставило его тотчас же вскочить с постели. Бомстаф никогда ещё не видел такого, чтобы Анри плакал.
— Хорошо-хорошо, мой мальчик! — попытался он его успокоить. — Сейчас пойдём и обыщем корабль, Боффин наверняка найдётся. Просто он спрятался в каком-нибудь новом месте и там заснул. Он же вчера один стрескал целый пирог, обжора эдакий, и теперь дрыхнет без задних ног.
Накануне Кельвин испёк пирог с вареньем. Он выложил его на блюдо и накрыл сверху серебряной миской. В конце обеда он принёс блюдо на стол, но когда открыли крышку, от пирога там оставались только одни крошки.
— Не маловато ли ты предлагаешь на семерых едоков? — сказал Мельвин. Он был очень недоволен. — Может быть, он тебе так приглянулся, что ты как сделал его, так сразу же сам и съел, не дожидаясь остальных?
Очень скоро они сообразили, что съел пирог Боффин, который раньше вертелся под ногами и проказничал, а после обеда что-то перестал скакать, как обычно. Вид у него был осоловелый, как будто он объелся.
Встав, Бомстаф быстро разбудил остальных, и все вместе они принялись обыскивать корабль. Они обыскали все шкафы, заглянули в каждый уголок, каждый мешок или сумку, но Боффина нигде не было, он как сквозь землю провалился, а Анри совсем погрустнел. Он стоял у поручней и не отрываясь вглядывался в тёмную воду, но там ничего не было видно и не слышно было ни звука. Мальчик думал, что никогда уже ему не видать Боффина. Сердце его сжалось, и он вновь и вновь вспоминал слова, которые сказал ему Кастанак однажды вечером, когда они были вдвоём в обсерватории и наблюдали в большой бинокль за звёздами. Звезды так притягивали к себе мальчика, что он, казалось, не мог оторвать от них глаз, но всякий раз, как в темноте откуда-нибудь выскакивал Боффин, он невольно поворачивал к нему голову.
— Гляньте, месье Кастанак, — непременно говорил Анри, — а вон Боффин.
Наконец старый волшебник улыбнулся и сказал ему:
— У тебя есть редкий дар, мой мальчик! Ты умеешь замечать все прекрасное и удивительное в мире. Очаровываться звёздами очень просто, это умеют почти все люди. Гораздо труднее найти хорошее в тролле. Но уж если ты это умеешь, то должен сделать всё возможное, чтобы его сберечь, потому что и у тролля есть право на место в этом мире.
И вот теперь Боффин пропал, потому что Анри плохо за ним смотрел. Мальчик глядел на звезды, а по его лицу текли слезы. Звезды были где-то там, в бесконечной дали, и что бы он ни делал у себя на земле, звёздам от этого не станет ни лучше ни хуже. Больше он никогда не вернётся в константинопольскую башню, чтобы смотреть с Кастанаком на звезды.
Тролль в штормовом море
Анри уже потерял надежду свидеться c Боффином, но остальные продолжали его искать, не в силах смотреть на горе мальчика. Отнюдь не облегчало их поиски поведение попугая, который всё время летал вокруг них, повторяя каждому, что вид у них не больно-то умный, но от них хотя бы не так сильно пахнет. Но когда он в четвёртый раз повторил этот комплимент Гудвину, до того вдруг дошло, о чём речь. Он остановился. В это время они находились в трюме вдвоём с Мель-вином.
— Послушай, Мельвин! А ведь глупая птица права! Вид у нас и впрямь не слишком умный, потому что нас подняли среди ночи, и умом мы действительно не блещем. Вот ведь что он говорит. От нас не очень пахнет, зато от Боффина-то пахнет! И Гектор нам сразу покажет, где Боффин, если тот по-прежнему находится на борту!
— Мм-да! А ведь это мысль, — протянул Мельвин. Он был не вполне уверен, что понял её до конца, но если это значило, что поиски можно поручить Гектору, его это вполне устраивало. Наконец-то можно будет снова засунуть руки в карманы. Прошло ведь уже два часа с тех пор, как он их вынул, а он уж и не помнил, когда это бывало в последний раз.
Гудвин поднялся по трапу к каютам. Растянувшись на полу, там лежал Гектор. Он был единственным, кто не обращал никакого внимания на суматоху, поднявшуюся на корабле во время поисков.
— Что же ты, Гектор! Неужели все лежишь и спишь? — сказал Гудвин.
Гектор приподнял одну бровь, но остался лежать на полу, потому что ответить на вопрос Гудвина он всё равно не мог.
— Где Боффин, Гектор? Ты можешь отыскать Боффина?
Огромный бладхаунд при этих словах ожил. Он любил искать потерянные вещи и понял по голосу Гудвина, что дело важное. Гектор вскочил и повёл носом в воздухе. Затем он приник носом к полу, потянул воздух и сопя пошёл по следу Боффина. На бешеной скорости он взлетел вверх по трапу, заскочил в камбуз, снова выскочил, подбежал к штурвалу, и тут вдруг произошло нечто неожиданное! Нюхая след, Гектор помчался дальше и, выбежав на корму, вдруг остановился посредине палубы. Затем поискал с другой стороны и вновь остановился на том же месте. Тут он задрал морду кверху, повёл носом по воздуху и вдруг начал лаять. Анри тоже обернулся посмотреть, что там случилось.
— Что ты хочешь сказать, Гектор? — спросил Гудвин. — На мачте Боффина нет, это же сразу видно!
Но Гектор продолжал лаять, он совсем разгорячился. Пёс схватил Гудвина за штанину и стал тянуть его с ворчанием и рычанием, но всё было напрасно. Тогда он подпрыгнул и дёрнул зубами за свёрнутый и крепко притороченный к мачте парус.
— Парус! — воскликнул Бомстаф. — Разверните парус, ребята, и поднимите его!
— Как же так! Не может быть, чтобы он сидел внутри паруса, — растерянно произнёс Гудвин. — Мы сворачивали его вдвоём с Мельвином, и мы бы, наверно, заметили, если…
Дальше он так и не договорил, его прервал Бомстаф:
— Вы с ним, поди, не заметили бы даже, если бы вам на голову сел альбатрос и свил там гнездо! — загремел он зычным голосом. — А ну-ка, ребята, давай ставить парус!
И действительно, когда они наполовину развернули парус, там показалась какая-то шишка, которая с каждым разом, как они ещё немного разворачивали парус, становилась все заметнее. Наконец, когда был развёрнут последний слой паруса, оттуда появился Боффин. Он мирно спал. Анри был так счастлив, радость так переполнила его, что он просто не знал, что делать от счастья. Но излил он свои чувства не на Боффина, а на Гектора, который с большим достоинством и грустным выражением на морде принимал знаки внимания, которыми его осыпали. После этого случая Боффин ещё не раз терялся во время плавания, но «Элинор» был не таким уж большим кораблём, чтобы Гектор не мог его быстро отыскать. Только один раз это оказалось действительно трудным делом, но только потому, что Боффин умудрился спрятаться в старой бочке из-под селёдки. От бочки так сильно пахло, что даже Гектору было нелегко учуять там тролля. После этого происшествия среди экипажа началась долгая дискуссия о том, насколько от нового, смешанного запаха Боффина находиться в его компании стало труднее или легче.
Над Средиземным морем дул слабый восточный ветер, и «Элинор» спокойно, хотя и медленно, двигался вперёд, так продолжалось, пока они не обогнули Гибралтар и не вышли в Атлантический океан. Тут ветер заметно усилился и посвежел, и, пока они плыли на север, на палубу часто залетали солёные брызги.
Было очень забавно наблюдать за тем, как вели себя попугай, Гектор и Боффин, когда новая волна заплёскивалась на палубу, обдавая её фонтаном брызг. Гектор поднимался и переходил лежать на другую сторону палубы. Когда рулевой поворачивал штурвал и корабль менял курс, палубу начинало заливать с другой стороны и Гектор снова оказывался под душем. Тогда он вставал, отряхивался, спускался в каюту и укладывался там. Анри научил Боффина крутить на палубе сальто-мортале, но, несмотря на всю ловкость Боффина, этот фокус получался у Анри лучше, чем у тролля. Однажды это чуть не кончилось бедой, когда Мель-вину почему-то взбрело в голову в виде исключения созвать всех на обед колоколом. Едва колокол звякнул один раз, как Боффин высоко подпрыгнул и с громким воплем вылетел за борт. В первый миг все подумали, что он упал в воду, но, подбежав к поручням и заглянув вниз, увидели, чтоБоффин уцепился за верёвку такелажа, висевшую с краю вдоль борта. Через некоторое время Анри при помощи намазанного вареньем корабельного сухаря снова заманил Боффина на палубу, и все облегчённо вздохнули.
— А что там случилось? — спросил Бомстаф. — Чего эта скотинка так испугалась?
Ответ не заставил себя долго ждать, потому что Мельвин опять принялся звонить в колокол, и все повторилось снова. Во второй раз было ещё труднее заманить Боффина обратно на борт.
— Чтобы больше никто в продолжение этого рейса не смел звонить в колокол! — зычным голосом объявил Бомстаф, поняв, чего испугался Боффин. — Иначе у нас кончится варенье раньше, чем мы войдём в Бискайский залив.
Гудвин наблюдал за всей этой сценой со стороны. Наморщив лоб, он глубоко задумался. Его очень заинтересовало, что Боффин, оказывается, так боится колокольного звона.
По мере того как корабль, пройдя Гибралтарский пролив, двигался к северу, Гудвин освобождался от прежних опасений. Барометр все падал, падал и падал, и погода все портилась, пока наконец не начался ураган. На «Элинор» все были заняты, потому что надо было то и дело поднимать и убирать паруса, и Гудвин, имевший за плечами большой опыт, так как сам в молодости немало плавал на кораблях, часто становился за штурвал. В такую погоду требовалось много сил, чтобы удерживать «Элинор» на нужном курсе. Корабль скрипел и зарывался носом в разбушевавшиеся волны, но, чем больше злилась непогода, тем веселее делался Бомстаф. В отличие от своей команды из четырёх матросов, совсем обессилевшей от тяжёлой работы, без которой корабль не удержался бы на плаву, капитан чувствовал себя превосходно при шторме. Ветер трепал его бороду, но он только смеялся, когда очередная волна, перехлёстывающая через борт, поливала всех с головы до ног солёной водой. Если не считать Бомстафа, Боффин, кажется, был единственным существом на борту, которому морское путешествие пришлось по вкусу, за исключением холодных брызг и дождя: тролль терпеть не мог мокрого. Пользуясь килевой качкой, он придумывал себе все новые забавы и был страшно доволен этими играми. Для начала он прицепился к лампе, которая висела в каюте; Анри застал его там качающимся вниз головой в такт корабельной качке. Когда мимо проходил кто-нибудь из команды, Боффин хватал у него с головы шапку или вырывал трубку и гигантским прыжком, перевернувшись в воздухе, приземлялся на свои широкие ступни, а приземлившись, молниеносно скрывался вместе с добычей. Через день вся команда дружно обыскивала корабль от носа до кормы в поисках тайников Боффина, где он запрятывал отнятые у людей предметы. Бегать за Боффином было бесполезно — он был таким проворным, что его невозможно было поймать. В тихую погоду Анри иногда удавалось его схватить, потому что мальчик сам был необычайно быстр и ловок. Но при качке даже Анри не мог угнаться за Боффином. Боффин как по волшебству мог промчаться из конца в конец хоть посередине палубы или обежать корабль по краю, смотря как ему вздумается, причём сильнейшая качка никак не сказывалась на его прыти. Анри же, чтобы не упасть, вынужден был хвататься за что-нибудь руками, так что догнать Боффина он не мог.
— Просто невероятно! — восторженно восклицал Анри, перекрикивая шум урагана, чтобы его услышали Бомстаф и Гудвин. Все трое стояли, уцепившись за стенку каюты, чтобы не упасть, так как волны кидали «Элинор» туда и сюда, словно щепку. — Ведь Боффин бежит по палубе как ни в чём не бывало, как будто нет никакой качки!
— Я согласен с тобой, что это невероятно! — без энтузиазма откликнулся Бомстаф, не уточняя, что он при этом имеет в виду. В этот момент ему трудно было радоваться, глядя на проделки Боффина, потому что утром тот стащил у него любимую трубку.
— У тролля, должно быть, просто невероятное чувство равновесия, — восторженно продолжал Анри. От дождя и солёных брызг — поди разбери отчего, когда вода льётся со всех сторон, — все его смуглое личико было мокрое, и на фоне серого моря и серого неба глаза и лицо мальчика светились, точно фонарик в ночи. Глядя на него, и Гудвин, и Бомстаф почувствовали, как им делается тепло и светло на душе. — Самое поразительное то, что Боффин словно бы чувствует заранее, куда корабль должен наклониться в следующий миг.
Наблюдательность мальчика не изменила ему, несмотря на шторм, и он был прав. «Элинор» не кланялся равномерно, как это бывает при обыкновенном волнении, а прыгал резкими, непредсказуемыми скачками, которых не мог предугадать даже такой опытный морской волк, как Бомстаф, привыкший держать равновесие. Гудвин старался не заразиться тем восхищением, с которым Анри наблюдал за Боффином. Если бы не Анри, ему легче было бы решиться на то, чтобы использовать осколок чёрного кристалла для ловли троллей. Гудвин смотрел перед собой на палубу. Боффин развлекался одной из своих излюбленных игр. Он свернулся в клубочек и перекатывался туда и сюда, в зависимости от наклона палубы, пока, наткнувшись на какое-нибудь препятствие, не начинал катиться, как мячик, в другую сторону. Гудвин вздохнул. Насколько легче было бы жить без лесных троллей, но, с другой стороны, тогда бы он не узнал ничего из того, что ему довелось повидать за это время.
Несмотря на страшную бурю, корабль Бомстафа благополучно прошёл через все испытания. «Элинор» был не так уж и молод, однако это был прочный и добротно построенный корабль с надёжным килем, так что не приходилось жаловаться, а качка — это для корабля в порядке вещей. В один прекрасный день буря вдруг прекратилась, барометр пошёл вверх, и вскоре в разрыве туч, которые стали быстро уноситься к западу, проглянуло голубое небо. Подгоняемый свежим летним ветром, «Элинор» переплыл Бискайский залив и вышел в Ла-Манш.
На следующее утро Гудвин поднялся наверх из каюты. Едва его голова высунулась на палубу, как он ощутил в воздухе что-то такое, что вызвало у него беспокойство. Он огляделся вокруг и по правому борту увидел обрывистые прибрежные утёсы Англии. Гудвин замер, глядя на это зрелище. Вот уже почти год прошёл с тех пор, как он покинул Англию, и только теперь по-настоящему почувствовал, что скоро будет дома. Но это чувство не вызвало в нём незамутнённой радости, потому что он подумал обо всём, что пережил за это время, и понял, что ему будет не хватать странствий и приключений. Больше всего ему будет не хватать Бомстафа и Анри, и даже попугая Кастанака. Но сейчас ему не давало покоя другое.
Он пошёл на нос и долго стоял там, глядя на белые утёсы, погружённый в свои мысли. К нему неспешно подошёл Гектор и с громким вздохом сел рядом, как будто это ему приходилось мучиться разными тревожными мыслями. Как всегда, Гектор всей тяжестью привалился к ноге Гудвина, и Гудвину было приятно почувствовать рядом с собой своего друга. Где пёс, там обыкновенно был и попугай. Очень скоро он подлетел и уселся на голову Гектору. Почистив пёрышки, он решил, что больше не может выдержать этого тяжёлого молчания.
— Ну что ты стал и повесил нос, дурья башка! Смотри, как бы тебе не обрасти мхом!
Гудвин усмехнулся. Даже нахальные комментарии попугая будут ему вспоминаться, вызывая улыбку, когда он вновь окажется в своём трактирчике в Комптон Бассете. Но вот тролли! Как быть с троллями? И в этот миг Гудвин вздрогнул от неожиданности. Прямо перед ним возле бушприта медленно появилась густая кисточка. Затем показались верхние половинки больших овальных глаз и, наконец, возник похожий на картофелину носище. Боффин положил нос на кромку перед Гудвином и посмотрел ему в глаза. Гудвин вздохнул. Никогда не знаешь, что выкинет озорной тролленыш! Вот сейчас Боффин перелез через борт и по внешней стороне добрался до самого бушприта. Ну как поступить с троллями? Странные глазищи тролля неотступно следили за Гудвином, словно Боффин хотел прочесть его мысли. Гудвин как зачарованный глядел в глаза тролля, такие же синие и бездонные, как море, не в силах оторваться.
— Послушай, Мельвин! А ведь глупая птица права! Вид у нас и впрямь не слишком умный, потому что нас подняли среди ночи, и умом мы действительно не блещем. Вот ведь что он говорит. От нас не очень пахнет, зато от Боффина-то пахнет! И Гектор нам сразу покажет, где Боффин, если тот по-прежнему находится на борту!
— Мм-да! А ведь это мысль, — протянул Мельвин. Он был не вполне уверен, что понял её до конца, но если это значило, что поиски можно поручить Гектору, его это вполне устраивало. Наконец-то можно будет снова засунуть руки в карманы. Прошло ведь уже два часа с тех пор, как он их вынул, а он уж и не помнил, когда это бывало в последний раз.
Гудвин поднялся по трапу к каютам. Растянувшись на полу, там лежал Гектор. Он был единственным, кто не обращал никакого внимания на суматоху, поднявшуюся на корабле во время поисков.
— Что же ты, Гектор! Неужели все лежишь и спишь? — сказал Гудвин.
Гектор приподнял одну бровь, но остался лежать на полу, потому что ответить на вопрос Гудвина он всё равно не мог.
— Где Боффин, Гектор? Ты можешь отыскать Боффина?
Огромный бладхаунд при этих словах ожил. Он любил искать потерянные вещи и понял по голосу Гудвина, что дело важное. Гектор вскочил и повёл носом в воздухе. Затем он приник носом к полу, потянул воздух и сопя пошёл по следу Боффина. На бешеной скорости он взлетел вверх по трапу, заскочил в камбуз, снова выскочил, подбежал к штурвалу, и тут вдруг произошло нечто неожиданное! Нюхая след, Гектор помчался дальше и, выбежав на корму, вдруг остановился посредине палубы. Затем поискал с другой стороны и вновь остановился на том же месте. Тут он задрал морду кверху, повёл носом по воздуху и вдруг начал лаять. Анри тоже обернулся посмотреть, что там случилось.
— Что ты хочешь сказать, Гектор? — спросил Гудвин. — На мачте Боффина нет, это же сразу видно!
Но Гектор продолжал лаять, он совсем разгорячился. Пёс схватил Гудвина за штанину и стал тянуть его с ворчанием и рычанием, но всё было напрасно. Тогда он подпрыгнул и дёрнул зубами за свёрнутый и крепко притороченный к мачте парус.
— Парус! — воскликнул Бомстаф. — Разверните парус, ребята, и поднимите его!
— Как же так! Не может быть, чтобы он сидел внутри паруса, — растерянно произнёс Гудвин. — Мы сворачивали его вдвоём с Мельвином, и мы бы, наверно, заметили, если…
Дальше он так и не договорил, его прервал Бомстаф:
— Вы с ним, поди, не заметили бы даже, если бы вам на голову сел альбатрос и свил там гнездо! — загремел он зычным голосом. — А ну-ка, ребята, давай ставить парус!
И действительно, когда они наполовину развернули парус, там показалась какая-то шишка, которая с каждым разом, как они ещё немного разворачивали парус, становилась все заметнее. Наконец, когда был развёрнут последний слой паруса, оттуда появился Боффин. Он мирно спал. Анри был так счастлив, радость так переполнила его, что он просто не знал, что делать от счастья. Но излил он свои чувства не на Боффина, а на Гектора, который с большим достоинством и грустным выражением на морде принимал знаки внимания, которыми его осыпали. После этого случая Боффин ещё не раз терялся во время плавания, но «Элинор» был не таким уж большим кораблём, чтобы Гектор не мог его быстро отыскать. Только один раз это оказалось действительно трудным делом, но только потому, что Боффин умудрился спрятаться в старой бочке из-под селёдки. От бочки так сильно пахло, что даже Гектору было нелегко учуять там тролля. После этого происшествия среди экипажа началась долгая дискуссия о том, насколько от нового, смешанного запаха Боффина находиться в его компании стало труднее или легче.
Над Средиземным морем дул слабый восточный ветер, и «Элинор» спокойно, хотя и медленно, двигался вперёд, так продолжалось, пока они не обогнули Гибралтар и не вышли в Атлантический океан. Тут ветер заметно усилился и посвежел, и, пока они плыли на север, на палубу часто залетали солёные брызги.
Было очень забавно наблюдать за тем, как вели себя попугай, Гектор и Боффин, когда новая волна заплёскивалась на палубу, обдавая её фонтаном брызг. Гектор поднимался и переходил лежать на другую сторону палубы. Когда рулевой поворачивал штурвал и корабль менял курс, палубу начинало заливать с другой стороны и Гектор снова оказывался под душем. Тогда он вставал, отряхивался, спускался в каюту и укладывался там. Анри научил Боффина крутить на палубе сальто-мортале, но, несмотря на всю ловкость Боффина, этот фокус получался у Анри лучше, чем у тролля. Однажды это чуть не кончилось бедой, когда Мель-вину почему-то взбрело в голову в виде исключения созвать всех на обед колоколом. Едва колокол звякнул один раз, как Боффин высоко подпрыгнул и с громким воплем вылетел за борт. В первый миг все подумали, что он упал в воду, но, подбежав к поручням и заглянув вниз, увидели, чтоБоффин уцепился за верёвку такелажа, висевшую с краю вдоль борта. Через некоторое время Анри при помощи намазанного вареньем корабельного сухаря снова заманил Боффина на палубу, и все облегчённо вздохнули.
— А что там случилось? — спросил Бомстаф. — Чего эта скотинка так испугалась?
Ответ не заставил себя долго ждать, потому что Мельвин опять принялся звонить в колокол, и все повторилось снова. Во второй раз было ещё труднее заманить Боффина обратно на борт.
— Чтобы больше никто в продолжение этого рейса не смел звонить в колокол! — зычным голосом объявил Бомстаф, поняв, чего испугался Боффин. — Иначе у нас кончится варенье раньше, чем мы войдём в Бискайский залив.
Гудвин наблюдал за всей этой сценой со стороны. Наморщив лоб, он глубоко задумался. Его очень заинтересовало, что Боффин, оказывается, так боится колокольного звона.
По мере того как корабль, пройдя Гибралтарский пролив, двигался к северу, Гудвин освобождался от прежних опасений. Барометр все падал, падал и падал, и погода все портилась, пока наконец не начался ураган. На «Элинор» все были заняты, потому что надо было то и дело поднимать и убирать паруса, и Гудвин, имевший за плечами большой опыт, так как сам в молодости немало плавал на кораблях, часто становился за штурвал. В такую погоду требовалось много сил, чтобы удерживать «Элинор» на нужном курсе. Корабль скрипел и зарывался носом в разбушевавшиеся волны, но, чем больше злилась непогода, тем веселее делался Бомстаф. В отличие от своей команды из четырёх матросов, совсем обессилевшей от тяжёлой работы, без которой корабль не удержался бы на плаву, капитан чувствовал себя превосходно при шторме. Ветер трепал его бороду, но он только смеялся, когда очередная волна, перехлёстывающая через борт, поливала всех с головы до ног солёной водой. Если не считать Бомстафа, Боффин, кажется, был единственным существом на борту, которому морское путешествие пришлось по вкусу, за исключением холодных брызг и дождя: тролль терпеть не мог мокрого. Пользуясь килевой качкой, он придумывал себе все новые забавы и был страшно доволен этими играми. Для начала он прицепился к лампе, которая висела в каюте; Анри застал его там качающимся вниз головой в такт корабельной качке. Когда мимо проходил кто-нибудь из команды, Боффин хватал у него с головы шапку или вырывал трубку и гигантским прыжком, перевернувшись в воздухе, приземлялся на свои широкие ступни, а приземлившись, молниеносно скрывался вместе с добычей. Через день вся команда дружно обыскивала корабль от носа до кормы в поисках тайников Боффина, где он запрятывал отнятые у людей предметы. Бегать за Боффином было бесполезно — он был таким проворным, что его невозможно было поймать. В тихую погоду Анри иногда удавалось его схватить, потому что мальчик сам был необычайно быстр и ловок. Но при качке даже Анри не мог угнаться за Боффином. Боффин как по волшебству мог промчаться из конца в конец хоть посередине палубы или обежать корабль по краю, смотря как ему вздумается, причём сильнейшая качка никак не сказывалась на его прыти. Анри же, чтобы не упасть, вынужден был хвататься за что-нибудь руками, так что догнать Боффина он не мог.
— Просто невероятно! — восторженно восклицал Анри, перекрикивая шум урагана, чтобы его услышали Бомстаф и Гудвин. Все трое стояли, уцепившись за стенку каюты, чтобы не упасть, так как волны кидали «Элинор» туда и сюда, словно щепку. — Ведь Боффин бежит по палубе как ни в чём не бывало, как будто нет никакой качки!
— Я согласен с тобой, что это невероятно! — без энтузиазма откликнулся Бомстаф, не уточняя, что он при этом имеет в виду. В этот момент ему трудно было радоваться, глядя на проделки Боффина, потому что утром тот стащил у него любимую трубку.
— У тролля, должно быть, просто невероятное чувство равновесия, — восторженно продолжал Анри. От дождя и солёных брызг — поди разбери отчего, когда вода льётся со всех сторон, — все его смуглое личико было мокрое, и на фоне серого моря и серого неба глаза и лицо мальчика светились, точно фонарик в ночи. Глядя на него, и Гудвин, и Бомстаф почувствовали, как им делается тепло и светло на душе. — Самое поразительное то, что Боффин словно бы чувствует заранее, куда корабль должен наклониться в следующий миг.
Наблюдательность мальчика не изменила ему, несмотря на шторм, и он был прав. «Элинор» не кланялся равномерно, как это бывает при обыкновенном волнении, а прыгал резкими, непредсказуемыми скачками, которых не мог предугадать даже такой опытный морской волк, как Бомстаф, привыкший держать равновесие. Гудвин старался не заразиться тем восхищением, с которым Анри наблюдал за Боффином. Если бы не Анри, ему легче было бы решиться на то, чтобы использовать осколок чёрного кристалла для ловли троллей. Гудвин смотрел перед собой на палубу. Боффин развлекался одной из своих излюбленных игр. Он свернулся в клубочек и перекатывался туда и сюда, в зависимости от наклона палубы, пока, наткнувшись на какое-нибудь препятствие, не начинал катиться, как мячик, в другую сторону. Гудвин вздохнул. Насколько легче было бы жить без лесных троллей, но, с другой стороны, тогда бы он не узнал ничего из того, что ему довелось повидать за это время.
Несмотря на страшную бурю, корабль Бомстафа благополучно прошёл через все испытания. «Элинор» был не так уж и молод, однако это был прочный и добротно построенный корабль с надёжным килем, так что не приходилось жаловаться, а качка — это для корабля в порядке вещей. В один прекрасный день буря вдруг прекратилась, барометр пошёл вверх, и вскоре в разрыве туч, которые стали быстро уноситься к западу, проглянуло голубое небо. Подгоняемый свежим летним ветром, «Элинор» переплыл Бискайский залив и вышел в Ла-Манш.
На следующее утро Гудвин поднялся наверх из каюты. Едва его голова высунулась на палубу, как он ощутил в воздухе что-то такое, что вызвало у него беспокойство. Он огляделся вокруг и по правому борту увидел обрывистые прибрежные утёсы Англии. Гудвин замер, глядя на это зрелище. Вот уже почти год прошёл с тех пор, как он покинул Англию, и только теперь по-настоящему почувствовал, что скоро будет дома. Но это чувство не вызвало в нём незамутнённой радости, потому что он подумал обо всём, что пережил за это время, и понял, что ему будет не хватать странствий и приключений. Больше всего ему будет не хватать Бомстафа и Анри, и даже попугая Кастанака. Но сейчас ему не давало покоя другое.
Он пошёл на нос и долго стоял там, глядя на белые утёсы, погружённый в свои мысли. К нему неспешно подошёл Гектор и с громким вздохом сел рядом, как будто это ему приходилось мучиться разными тревожными мыслями. Как всегда, Гектор всей тяжестью привалился к ноге Гудвина, и Гудвину было приятно почувствовать рядом с собой своего друга. Где пёс, там обыкновенно был и попугай. Очень скоро он подлетел и уселся на голову Гектору. Почистив пёрышки, он решил, что больше не может выдержать этого тяжёлого молчания.
— Ну что ты стал и повесил нос, дурья башка! Смотри, как бы тебе не обрасти мхом!
Гудвин усмехнулся. Даже нахальные комментарии попугая будут ему вспоминаться, вызывая улыбку, когда он вновь окажется в своём трактирчике в Комптон Бассете. Но вот тролли! Как быть с троллями? И в этот миг Гудвин вздрогнул от неожиданности. Прямо перед ним возле бушприта медленно появилась густая кисточка. Затем показались верхние половинки больших овальных глаз и, наконец, возник похожий на картофелину носище. Боффин положил нос на кромку перед Гудвином и посмотрел ему в глаза. Гудвин вздохнул. Никогда не знаешь, что выкинет озорной тролленыш! Вот сейчас Боффин перелез через борт и по внешней стороне добрался до самого бушприта. Ну как поступить с троллями? Странные глазищи тролля неотступно следили за Гудвином, словно Боффин хотел прочесть его мысли. Гудвин как зачарованный глядел в глаза тролля, такие же синие и бездонные, как море, не в силах оторваться.
Голос из далёкого прошлого
Сумел ли Боффин тогда, когда «Элинop» подплывал к Англии, прочесть мысли Гудвина, так и осталось неизвестным. Зато Бомстаф их прочёл. Довольно долго Боффин смотрел в глаза Гудвина, а затем внезапно исчез. Тут к нему подошёл Бомстаф и встал рядом. Они немного помолчали, устремив взгляд на море, потом капитан сказал:
— Завтра, дружище Гудвин, мы уже войдём в гавань. На этом твоё долгое странствие будет закончено, и ты нашёл то, что искал.
Он сделал паузу.
— Я знаю, что ты нашёл больше того, что ожидал найти, и теперь твой тяжкий долг решать, что ты будешь делать со своей находкой. Но время дорого, дружище. Будущее троллей очень волнует Анри, и особенно важно для него знать, что ждёт Боффина.
Гудвин вздохнул:
— Я знаю, и Анри заслужил того, чтобы получить ответ. Завтра я приму окончательное решение. Я вынужден сначала ступить на английскую землю и только тогда уже принять решение.
Два дня спустя «Элинор» причалил к пристани Пула и трое друзей сошли на берег, сопровождаемые Гектором с попугаем и Боффином. Тролль сидел в клетке, спрятанной в торбе, которую нёс на своих широких плечах Бомстаф. Они поднялись вверх по одной из узких улочек Пула, на которой находилась маленькая харчевня, где они впервые встретились друг с другом. На этот раз они быстрым шагом прошли мимо её двери, потому что не были уверены в том, что попугай понравится морякам. Однако предосторожность оказалась напрасной. Едва они поравнялись с трактиром, оттуда вышел мрачного вида моряк с большим горбатым носом, руки его до плеч были покрыты татуировками, а в одном ухе красовалась круглая серьга.
— Ну и страхолюдная же у тебя рожа! — тотчас же выкрикнул попугай, прежде чем друзья успели его остановить.
Моряк обернулся и злобно зыркнул в их сторону. Бомстаф вежливо улыбнулся, словно бы извиняясь за птицу, и они не останавливаясь быстро прошли мимо.
— Эй, дайте-ка мне огородную тяпку, и я изукрашу твою физиономию! — заорал попугай вслед удаляющемуся моряку, однако нашим странникам посчастливилось на этот раз выйти из Пула без дальнейших приключений.
Прошагав несколько часов, они достигли вершины высоких утёсов, и скоро море скрылось из виду позади зелёных холмов. Путники шли быстро и перед самым заходом солнца набрели на маленький придорожный трактирчик, очень напоминавший трактир Гудвина в Комптон Бассете. Пока они шли, Бомстаф несколько раз поглядывал на Гудвина, стараясь угадать по выражению его лица, принял ли он уже окончательное решение и скоро ли сообщит им, каким оно оказалось. Но Гудвин прятал глаза и всю дорогу молчал.
В трактире им отвели комнату для ночлега, а затем они все пошли в зал, где им подали традиционный английский ужин. Еда была сытная, но без пряных приправ, и когда они попробовали, им даже показалось, что ужин приготовили и без соли! Эта пища очень отличалась от той, к которой они привыкли за последние месяцы. Анри поковырялся в своей тарелке, но из вежливости не стал делать замечаний по поводу кулинарного искусства на родине Гудвина и Бомстафа. Боффина оставили в своей комнате. От скуки он всегда засыпал и мог проспать несколько суток напролёт.
За ужином Гудвин был немногословен, и Бомстаф понял, что он всё ещё не может решить, как ему поступить. Гудвин почти не притронулся к еде и, когда остальные поели, извинился и ушёл наверх вместе с Гектором. Анри хотел было что-то сказать, когда Гудвин встал из-за стола, но Бомстаф посмотрел ему в глаза и покачал головой, и Анри промолчал.
— Что случилось с месье Гудвином? — озабоченно спросил Анри, но не успел услышать ответ, так как в этот миг случилось нечто, отчего все присутствующие в зале внезапно смолкли.
Дверь отворилась, и с улицы вошёл маленький человечек в тяжёлом плаще и в шапке. Он обвёл зал маленькими колючими глазками, и все, на кого падал этот взгляд, ощутили вдруг холодный озноб. Не увидев того, что высматривал, он направился к хозяину.
— Я ищу путника с большой собакой, — сказал пришелец властным голосом, который произвёл неприятное впечатление на всех, кто был в зале. — Ты его видел, трактирщик?
Трактирщик понял, о ком его спрашивают, но задавший вопрос человечек ему очень не понравился. С Гудвином он успел немного поговорить и узнал, что у того тоже есть трактирчик, а что-то в поведении нового посетителя подсказывало хозяину, что коротышка пришёл к Гудвину не с добром, и он решил ничего ему не рассказывать.
— Ничего такого не помню. Сюда заходит много странного народу, — небрежно бросил трактирщик, но пришелец не удовлетворился таким ответом.
— Если тебе что-то известно, то я бы на твоём месте об этом рассказал. А то как бы сюда не заявились другие путники, постраннее моего!
Произнося эти слова, маленький человечек перегнулся через стойку к трактирщику и посмотрел ему прямо в глаза. От этого взгляда трактирщика вдруг пробрал какой-то странный, ползучий холод, но он никак не мог отвести глаз. Внезапно его охватил жуткий страх перед тёмными силами, которые таятся в лесной чаще. На миг ему почудилось, что ему снится кошмарный сон, в котором он плыл по воздуху через дремучий лес, превратившись в туманное облако. Его мчало через изогнутые корни мимо гигантских деревьев, сквозь заросли и сплетение вьющихся, липких лиан, унизанных страшными шипами. Гигантские деревья стонали, словно вот-вот готовы были упасть и раздавить его в лепёшку. Ползучие растения старались его схватить, вцепившись в одежду тысячью шипов. Но он не мог остановиться, его несло и несло по лесу со страшной скоростью, а за ним гналось что-то ужасное, исполненное бесконечного зла, исчадие изначальных времён, когда на земле ещё царили мрак и хаос. И всё время он чувствовал, что это существо находилось за теми деревьями, мимо которых он только что пролетал. Он не мог его видеть, он только чувствовал, знал, что оно всё время преследует его по пятам.
Трактирщик весь побелел, он не мог больше противиться тёмной магии маленького человечка, который напугал его до потери сознания. Он чувствовал, что единственный способ вырваться из плена страшного кошмара — это рассказать человечку про Гудвина и Гектора. Он уже открыл рот, собираясь заговорить, но тут же рядом с ним прозвучал чудный, светлый голос:
— Простите, месье. Не могли бы вы налить мне ещё немного свежей воды из кувшина?
Бомстаф и Анри, как и все остальные посетители трактира, молча сидели, слушая, как пришелец угрожал трактирщику, но затем Анри вдруг встал из-за стола и направился к хозяину, прежде чем Бомстаф успел его удержать.
Голос мальчика прозвучал для трактирщика как светлый ручеёк, весело бегущий по зелёному лугу и сверкающий золотистыми отблесками солнца, отражённого его прозрачной струёй. Злые чары отпустили его, и он посмотрел в тёплые карие глаза мальчика. Но коротышка с колючим взглядом пришёл в ярость, когда увидел, что его чары были разрушены, прежде чем он успел узнать то, что ему было нужно.
— Что ты вообразил о себе, маленький негодник! Как ты смеешь вмешиваться в разговор и прерывать Спирруса!
Но Анри встретил взгляд Спирруса без малейшего страха, и Спиррус впервые с тех пор, как стал служить новому господину, почувствовал, что его взгляд оказался не в силах парализовать человека, которому он посмотрел в глаза. От этого его охватили ещё большая тревога и раздражение и в нём поднялась ужасная ярость. Он занёс руку, чтобы ударить Анри, но в тот же миг на его плечо легла чья-то ладонь — такая тяжёлая, что он чуть было не опустился под ней на колени. Не в силах сопротивляться, Спиррус повернулся туда, куда его поворачивала эта рука, и увидел у себя за спиной могучего силача, который вмешался в происходящее. У великана были светлые вьющиеся волосы и курчавая борода, улыбающееся лицо сияло добродушием и весельем.
— Завтра, дружище Гудвин, мы уже войдём в гавань. На этом твоё долгое странствие будет закончено, и ты нашёл то, что искал.
Он сделал паузу.
— Я знаю, что ты нашёл больше того, что ожидал найти, и теперь твой тяжкий долг решать, что ты будешь делать со своей находкой. Но время дорого, дружище. Будущее троллей очень волнует Анри, и особенно важно для него знать, что ждёт Боффина.
Гудвин вздохнул:
— Я знаю, и Анри заслужил того, чтобы получить ответ. Завтра я приму окончательное решение. Я вынужден сначала ступить на английскую землю и только тогда уже принять решение.
Два дня спустя «Элинор» причалил к пристани Пула и трое друзей сошли на берег, сопровождаемые Гектором с попугаем и Боффином. Тролль сидел в клетке, спрятанной в торбе, которую нёс на своих широких плечах Бомстаф. Они поднялись вверх по одной из узких улочек Пула, на которой находилась маленькая харчевня, где они впервые встретились друг с другом. На этот раз они быстрым шагом прошли мимо её двери, потому что не были уверены в том, что попугай понравится морякам. Однако предосторожность оказалась напрасной. Едва они поравнялись с трактиром, оттуда вышел мрачного вида моряк с большим горбатым носом, руки его до плеч были покрыты татуировками, а в одном ухе красовалась круглая серьга.
— Ну и страхолюдная же у тебя рожа! — тотчас же выкрикнул попугай, прежде чем друзья успели его остановить.
Моряк обернулся и злобно зыркнул в их сторону. Бомстаф вежливо улыбнулся, словно бы извиняясь за птицу, и они не останавливаясь быстро прошли мимо.
— Эй, дайте-ка мне огородную тяпку, и я изукрашу твою физиономию! — заорал попугай вслед удаляющемуся моряку, однако нашим странникам посчастливилось на этот раз выйти из Пула без дальнейших приключений.
Прошагав несколько часов, они достигли вершины высоких утёсов, и скоро море скрылось из виду позади зелёных холмов. Путники шли быстро и перед самым заходом солнца набрели на маленький придорожный трактирчик, очень напоминавший трактир Гудвина в Комптон Бассете. Пока они шли, Бомстаф несколько раз поглядывал на Гудвина, стараясь угадать по выражению его лица, принял ли он уже окончательное решение и скоро ли сообщит им, каким оно оказалось. Но Гудвин прятал глаза и всю дорогу молчал.
В трактире им отвели комнату для ночлега, а затем они все пошли в зал, где им подали традиционный английский ужин. Еда была сытная, но без пряных приправ, и когда они попробовали, им даже показалось, что ужин приготовили и без соли! Эта пища очень отличалась от той, к которой они привыкли за последние месяцы. Анри поковырялся в своей тарелке, но из вежливости не стал делать замечаний по поводу кулинарного искусства на родине Гудвина и Бомстафа. Боффина оставили в своей комнате. От скуки он всегда засыпал и мог проспать несколько суток напролёт.
За ужином Гудвин был немногословен, и Бомстаф понял, что он всё ещё не может решить, как ему поступить. Гудвин почти не притронулся к еде и, когда остальные поели, извинился и ушёл наверх вместе с Гектором. Анри хотел было что-то сказать, когда Гудвин встал из-за стола, но Бомстаф посмотрел ему в глаза и покачал головой, и Анри промолчал.
— Что случилось с месье Гудвином? — озабоченно спросил Анри, но не успел услышать ответ, так как в этот миг случилось нечто, отчего все присутствующие в зале внезапно смолкли.
Дверь отворилась, и с улицы вошёл маленький человечек в тяжёлом плаще и в шапке. Он обвёл зал маленькими колючими глазками, и все, на кого падал этот взгляд, ощутили вдруг холодный озноб. Не увидев того, что высматривал, он направился к хозяину.
— Я ищу путника с большой собакой, — сказал пришелец властным голосом, который произвёл неприятное впечатление на всех, кто был в зале. — Ты его видел, трактирщик?
Трактирщик понял, о ком его спрашивают, но задавший вопрос человечек ему очень не понравился. С Гудвином он успел немного поговорить и узнал, что у того тоже есть трактирчик, а что-то в поведении нового посетителя подсказывало хозяину, что коротышка пришёл к Гудвину не с добром, и он решил ничего ему не рассказывать.
— Ничего такого не помню. Сюда заходит много странного народу, — небрежно бросил трактирщик, но пришелец не удовлетворился таким ответом.
— Если тебе что-то известно, то я бы на твоём месте об этом рассказал. А то как бы сюда не заявились другие путники, постраннее моего!
Произнося эти слова, маленький человечек перегнулся через стойку к трактирщику и посмотрел ему прямо в глаза. От этого взгляда трактирщика вдруг пробрал какой-то странный, ползучий холод, но он никак не мог отвести глаз. Внезапно его охватил жуткий страх перед тёмными силами, которые таятся в лесной чаще. На миг ему почудилось, что ему снится кошмарный сон, в котором он плыл по воздуху через дремучий лес, превратившись в туманное облако. Его мчало через изогнутые корни мимо гигантских деревьев, сквозь заросли и сплетение вьющихся, липких лиан, унизанных страшными шипами. Гигантские деревья стонали, словно вот-вот готовы были упасть и раздавить его в лепёшку. Ползучие растения старались его схватить, вцепившись в одежду тысячью шипов. Но он не мог остановиться, его несло и несло по лесу со страшной скоростью, а за ним гналось что-то ужасное, исполненное бесконечного зла, исчадие изначальных времён, когда на земле ещё царили мрак и хаос. И всё время он чувствовал, что это существо находилось за теми деревьями, мимо которых он только что пролетал. Он не мог его видеть, он только чувствовал, знал, что оно всё время преследует его по пятам.
Трактирщик весь побелел, он не мог больше противиться тёмной магии маленького человечка, который напугал его до потери сознания. Он чувствовал, что единственный способ вырваться из плена страшного кошмара — это рассказать человечку про Гудвина и Гектора. Он уже открыл рот, собираясь заговорить, но тут же рядом с ним прозвучал чудный, светлый голос:
— Простите, месье. Не могли бы вы налить мне ещё немного свежей воды из кувшина?
Бомстаф и Анри, как и все остальные посетители трактира, молча сидели, слушая, как пришелец угрожал трактирщику, но затем Анри вдруг встал из-за стола и направился к хозяину, прежде чем Бомстаф успел его удержать.
Голос мальчика прозвучал для трактирщика как светлый ручеёк, весело бегущий по зелёному лугу и сверкающий золотистыми отблесками солнца, отражённого его прозрачной струёй. Злые чары отпустили его, и он посмотрел в тёплые карие глаза мальчика. Но коротышка с колючим взглядом пришёл в ярость, когда увидел, что его чары были разрушены, прежде чем он успел узнать то, что ему было нужно.
— Что ты вообразил о себе, маленький негодник! Как ты смеешь вмешиваться в разговор и прерывать Спирруса!
Но Анри встретил взгляд Спирруса без малейшего страха, и Спиррус впервые с тех пор, как стал служить новому господину, почувствовал, что его взгляд оказался не в силах парализовать человека, которому он посмотрел в глаза. От этого его охватили ещё большая тревога и раздражение и в нём поднялась ужасная ярость. Он занёс руку, чтобы ударить Анри, но в тот же миг на его плечо легла чья-то ладонь — такая тяжёлая, что он чуть было не опустился под ней на колени. Не в силах сопротивляться, Спиррус повернулся туда, куда его поворачивала эта рука, и увидел у себя за спиной могучего силача, который вмешался в происходящее. У великана были светлые вьющиеся волосы и курчавая борода, улыбающееся лицо сияло добродушием и весельем.