Страница:
Его верительные грамоты, хотя совершенно иного свойства, чем у Орлова, были безупречными для руководителей западных спецслужб. Гинзбург уже зарекомендовал себя в «борьбе за права человека», правда, в куда более скромных масштабах и в местах более отдаленных…
Как вспоминали отбывшие с ним наказание в 1968 – 1972 годах, он прибыл в колонию с большой помпой – лоботряс и тунеядец представился поэтом, писателем и публицистом, учеником Пастернака, другом Твардовского, лауреатом какой-то итальянской премии и внуком «барона Гинзбурга». О том, что у него нет никакого образования выше школьного, «потомок барона» скромно умолчал.
Гинзбург, или Алик, как звали его в колонии, действительно был очень приметной фигурой: зарубежные хозяева не оставили его, забросав посылками и деньгами, что позволило ему окружить себя друзьями. «А многочисленное общество таких друзей Алика, – говорил свидетель И., отбывший наказание вместе с Гинзбургом в НТК, – было разнообразным и, мягко говоря, смешанным. В его состав, например, входили бывшие нацистские полицаи, дремучие бандеровцы и не менее дремучие литовские националисты… и, наконец, просто «симпатичные» уголовники. Всех их Гинзбург подкармливал: «Ведь откуда-то берутся и кофе, и чай, и шикарные сигареты «Кент», всякие яства и прочее… – продолжает И. – Ведь все пьют, едят и курят, а добрые дяди на воле заботятся о том, чтобы дальше так было, а поэтому надо помогать ему. Алику, – он один справиться не может. Опять же консолидация, а это тоже означает, что все вместе должна помогать ему делать «общее дело», то есть снимать копии «наиболее интересных» приговоров осужденных, писать черновики статей, которые Алик потом отредактирует и определит их дальнейшее назначение, составлять текст коллективных «заявлений-протестов» в адрес различных советских и юридических органов и отдельных общественных деятелей, указанные заявления затем будут направлены в закрытых конвертах в Прокуратуру СССР, а с них «тайными каналами» уйдут за рубеж и появятся в западной печати».
Когда в 1973 году Гинзбург оказался на свободе, он решил воспроизвести арестантскую практику в больших масштабах, благо установил обширные связи в уголовном мире. В апреле 1974 года западные «радиоголоса» объявили, что инакомыслящие в СССР отныне имеют своего радетеля: поселившийся в Тарусе в Калужской области Гинзбург принял на себя распоряжение «фо0ндом Солженицына», цель которого – оказание помощи тем, кого-де преследуют в СССР по «политическим» мотивам. Был указан и адрес благодетеля – дом по Лесной улице в Тарусе, купленный на средства из темных источников. Ибо честных заработков Гинзбурга за всю жизнь не хватило бы на приобретение больше одной, другой пары штанов. По «авторитетному» заявлению Гинзбурга иностранным корреспондентам 2 февраля 1977 года, на указанную помощь за два года он-де истратил эквивалент в 360 тысяч долларов!
На предварительном следствии и в суде, естественно, поинтересовались, куда Гинзбург употребил столь солидную сумму. Борец за «права человека» гордо отмалчивался. Пришлось следствию провести кропотливое изучение его клиентов. Идеалистов, думающих о лучшем устройстве жизни на нашей планете, среди них не оказалось, деньги получали уголовники или лица, совершившие особо тяжкие государственные преступления. Оно и понятно, как признал свидетель Ф., облагодетельствованный из «фонда» на 900 рублей. Самая идея вынашивалась Гинзбургом еще в ИТК, и тогда в разговорах с осужденными, среди которых был Ф., Гинзбург постановил: «Категорически предусматривалось, что правом пользоваться фондом могут только лица, осужденные за проведение антисоветской агитации и пропаганды, а также измену Родине в форме заговора с целью захвата власти, которые не осудили своей деятельности за время пребывания в заключении».
Перед следствием прошла вереница лиц, этих самых, по утверждению западной пропаганды, борцов за «права человека», которым «филантроп» Гинзбург оказывал помощь. Вот некий К., 1956 года рождения. Рецидивист – сначала обворовал буфет рабочей столовой, затем занялся антисоветской агитацией и пропагандой. Образование семь классов, сочинил «Письмо Его Императорскому Высочеству», но не переслал, так и не установив, где пребывает «монарх». Вместо царя пожаловался на Советскую власть Гинзбургу (правда, из колонии писал сенатору Джексону, прося пустить в США). Вот небольшой отрывок из его показаний: «На основании моих высказываний Гинзбургу было ясно, что я намерен и впредь не прекращать своей борьбы против существующего в СССР строя, (За что из «фонда» он получил около 1000 рублей. – Авт.) В свою очередь, в результате беседы с Гинзбургом у меня сложилось твердое мнение о нем как убежденном противнике Советской власти, способном в своей борьбе пойти на любые, в том числе и крайние, меры».
Эта преступная работа Гинзбурга и заставила изолировать его от общества. Он не только сам занимался распространением клеветнических слухов о СССР, черпая надлежащую «информацию» в уголовном мире, в котором он жил, но и занимался прямым подстрекательством к совершению особо тяжких преступлений. Он не брезговал ничем. М., по профессии шофер, был осужден за вывоз с завода краденых телевизоров, а затем за другое преступление: под видом сотрудника компетентных органов провел «обыск» у вдовы гинеколога и обокрал ее. С неким смущением М. обратился к Гинзбургу. Сам он об этом говорит так: «Зная уже, что Александр Ильич по национальности еврей, я предупредил его об имеющихся в моем уголовном деле некоторых «антисемитских моментах», имея в виду «обыск» у старухи еврейки и разделение мною некоторых концепций фашистской идеологии, о чем речь шла в моем уголовном деле. Улыбнувшись, Гинзбург заявил, что эти «моменты» его мало волнуют». И выдал просителю примерно 1 200 рублей. М. понял, за что, как объяснил следствию: деньги выдавались тем кто, «находясь в местах лишения свободы и после их освобождения, не сотрудничал с администрацией и не изменил своих прежних принципиальных убеждений, сложившихся у них к моменту привлечения их к уголовной ответственности».
От Гинзбурга и его сообщников небольшие переводы пошли в места заключения. Убийцы и бандиты с удивлением вертели в руках переводы. Откуда? С., отбывающий наказание, показал: «Многих осужденных в нашей колонии несколько удивил тот факт, что некоторые из тех кто получил эти денежные переводы, имели, мягко говоря, весьма отдаленное отношение к «политическому инакомыслию», но зато прямое отношение к убийствам. Получивший фондовые деньги X. был осужден как военный преступник, другой – Т. как террорист: одного солдата убил, другого ранил». И т. д. и т. п.
Таков подлинный облик воздыхателя по «правам человека», предстающий со страниц следственного дела. Одно лицо Гинзбурга было обращено к уголовным преступникам, среди которых он пытался сколотить единство на базе ненависти к Советской власти, другое – к Западу, перед которым он распинался в защиту тех же преступников, рисуя, помимо прочего, душераздирающую картину их «мук» в местах заключения. То, что это была наглая клевета, Гинзбург знал хотя бы по собственному опыту, по опыту пяти лет, проведенных в ИТК в описанных выше условиях.
В ходе следствия было установлено и другое – по-крупному надул Гинзбург спецслужбы и Солженицына, доверивших ему деньги на ведение подрывной работы. Большая часть той суммы в 360 тысяч долларов, несомненно, осела в карманах «благодетеля», чей широкий образ жизни в бытность распорядителя «фонда» вызывал удивление у знающих его. Кстати, как и подобает уголовнику, он не испытывал большой привязанности к тому, от имени кого шли деньги на подрывную работу. Он отозвался о Солженицыне: «Конечно, он не великий в России, но из всех современных посредственностей он, несомненно, первый».
Он-то, Гинзбург, претендовал на первую роль. Как рассказывал свидетель X., знавший его по Тарусе: стоило западным «радиоголосам» объявить об участии Гинзбурга в кампании в защиту «прав человека», «даже внешне была заметна радость по поводу оценки Западом его деятельности, он не преминул заметить, что все это придает солидный «вес» его личности как у нас в стране, так и за рубежом, сказав: «Что бы теперь со мной ни случилось, во всем обвинят КГБ».
Другой житель Тарусы – Г., который провел немало времени в беседах с Гинзбургом, рассказывал, что собеседник неоднократно возвращался к вопросу о тактике, подчеркивая: «Протестовать надо всегда и непременно с шумом». Он хлопотал и разглагольствовал о «необходимости написания различных протестов, поднятия «новой волны шума в «самиздате», которые, по его мнению, позволят создать необходимый политический резонанс». С какой целью?
Гинзбург, продолжает Г., «и сам не скрывал от меня, что их поддерживает немногочисленная группа лиц из числа интеллигенции, поэтому только на Запад они возлагают свои надежды и обращаются с призывами о помощи. По его словам, делалось это с единственной целью – оказание политического и особенно экономического давления на Советский Союз со стороны развитых капиталистических стран. Организованный экономический нажим со стороны западных стран заставит правительство СССР пойти на либерализацию (термин Гинзбурга. – Авт.) существующей власти, что выгодно как диссидентам в стране, так и руководству капиталистических государств…».
Как мы видели, преступная деятельность Гинзбурга и других, помимо прочего, имела в виду мобилизацию уголовных преступников под знамена «диссидентов», использование их для борьбы против Советской власти. В сущности, антисоветская агитация и пропаганда в прямом смысле «вооружает» уголовника, уже вступившего в конфликт с обществом. На примере ряда дел можно без труда показать, что лица с уголовным прошлым под ее влиянием переходят к совершению особо опасных государственных преступлений. От участия в «операции прав человека» до бомб – один шаг.
В 1976 году в грузинской печати широко освещался суд над неким Жвания. Имея в прошлом три судимости за уголовные преступления, подорвал три самодельных взрывных устройства в Тбилиси, Сухуми и Кутаиси. Действовал он подло, укрывая свои бомбы перед взрывом в урнах и т. д., но факт налицо – последовали человеческие жертвы: один убитый, несколько раненых.
В ходе предварительного и судебного следствия был прослежен путь этого заурядного уголовника. Главными вехами на этом гнусном пути оказалось участие в «борьбе за права человека». Выяснив из западных радиопередач на грузинском языке, что такая «борьба» якобы имеет место, уголовник начал с писания подметных писем и пасквилей против Советской власти и закончил бомбами. Преступник понес суровое наказание.
В активе Буковского, восхваляемого ныне на Западе как «правозащитника», попытки создания террористических «пятерок». Они не были организованы по обстоятельствам, не зависящим от Буковского. Не удалось найти и одной пятерки дураков, которые пошли бы за таким «лидером».
Среди задержанных по взрыву в Московском метро в январе 1977 года есть субъект, который был осужден в 1964 году по ст. 70 УК РСФСР, то есть за ведение антисоветской агитации и пропаганды. Выдворенная из СССР Ходорович, находящаяся сейчас на Западе, проливает слезы по поводу Орлова, Гинзбурга и Щаранского. Для нее дело привычное – эта, с позволения сказать, «правозащитница» в свое время ездила на судебный процесс упомянутого субъекта, а затем передавала западной печати и радио лживые материалы – она-де видела на скамье подсудимых кристально чистого человека и рыдала по поводу его попранных «прав». С подачи «диссидентов» западная пропаганда ударила тогда во все колокола, что возвеличило мерзавца в собственных глазах. Результат налицо – восхваляемый как «борец за права» преступник стал рецидивистом, убийцей москвичей, имевших несчастье ехать в том вагоне метро, в который трусливо положил бомбу» [234].
Как известно, убийца и его сообщники были преданы суду. В судебном заседании они были изобличены неопровержимыми, в том числе вещественными, доказательствами и понесли заслуженную кару.
10
Как вспоминали отбывшие с ним наказание в 1968 – 1972 годах, он прибыл в колонию с большой помпой – лоботряс и тунеядец представился поэтом, писателем и публицистом, учеником Пастернака, другом Твардовского, лауреатом какой-то итальянской премии и внуком «барона Гинзбурга». О том, что у него нет никакого образования выше школьного, «потомок барона» скромно умолчал.
Гинзбург, или Алик, как звали его в колонии, действительно был очень приметной фигурой: зарубежные хозяева не оставили его, забросав посылками и деньгами, что позволило ему окружить себя друзьями. «А многочисленное общество таких друзей Алика, – говорил свидетель И., отбывший наказание вместе с Гинзбургом в НТК, – было разнообразным и, мягко говоря, смешанным. В его состав, например, входили бывшие нацистские полицаи, дремучие бандеровцы и не менее дремучие литовские националисты… и, наконец, просто «симпатичные» уголовники. Всех их Гинзбург подкармливал: «Ведь откуда-то берутся и кофе, и чай, и шикарные сигареты «Кент», всякие яства и прочее… – продолжает И. – Ведь все пьют, едят и курят, а добрые дяди на воле заботятся о том, чтобы дальше так было, а поэтому надо помогать ему. Алику, – он один справиться не может. Опять же консолидация, а это тоже означает, что все вместе должна помогать ему делать «общее дело», то есть снимать копии «наиболее интересных» приговоров осужденных, писать черновики статей, которые Алик потом отредактирует и определит их дальнейшее назначение, составлять текст коллективных «заявлений-протестов» в адрес различных советских и юридических органов и отдельных общественных деятелей, указанные заявления затем будут направлены в закрытых конвертах в Прокуратуру СССР, а с них «тайными каналами» уйдут за рубеж и появятся в западной печати».
Когда в 1973 году Гинзбург оказался на свободе, он решил воспроизвести арестантскую практику в больших масштабах, благо установил обширные связи в уголовном мире. В апреле 1974 года западные «радиоголоса» объявили, что инакомыслящие в СССР отныне имеют своего радетеля: поселившийся в Тарусе в Калужской области Гинзбург принял на себя распоряжение «фо0ндом Солженицына», цель которого – оказание помощи тем, кого-де преследуют в СССР по «политическим» мотивам. Был указан и адрес благодетеля – дом по Лесной улице в Тарусе, купленный на средства из темных источников. Ибо честных заработков Гинзбурга за всю жизнь не хватило бы на приобретение больше одной, другой пары штанов. По «авторитетному» заявлению Гинзбурга иностранным корреспондентам 2 февраля 1977 года, на указанную помощь за два года он-де истратил эквивалент в 360 тысяч долларов!
На предварительном следствии и в суде, естественно, поинтересовались, куда Гинзбург употребил столь солидную сумму. Борец за «права человека» гордо отмалчивался. Пришлось следствию провести кропотливое изучение его клиентов. Идеалистов, думающих о лучшем устройстве жизни на нашей планете, среди них не оказалось, деньги получали уголовники или лица, совершившие особо тяжкие государственные преступления. Оно и понятно, как признал свидетель Ф., облагодетельствованный из «фонда» на 900 рублей. Самая идея вынашивалась Гинзбургом еще в ИТК, и тогда в разговорах с осужденными, среди которых был Ф., Гинзбург постановил: «Категорически предусматривалось, что правом пользоваться фондом могут только лица, осужденные за проведение антисоветской агитации и пропаганды, а также измену Родине в форме заговора с целью захвата власти, которые не осудили своей деятельности за время пребывания в заключении».
Перед следствием прошла вереница лиц, этих самых, по утверждению западной пропаганды, борцов за «права человека», которым «филантроп» Гинзбург оказывал помощь. Вот некий К., 1956 года рождения. Рецидивист – сначала обворовал буфет рабочей столовой, затем занялся антисоветской агитацией и пропагандой. Образование семь классов, сочинил «Письмо Его Императорскому Высочеству», но не переслал, так и не установив, где пребывает «монарх». Вместо царя пожаловался на Советскую власть Гинзбургу (правда, из колонии писал сенатору Джексону, прося пустить в США). Вот небольшой отрывок из его показаний: «На основании моих высказываний Гинзбургу было ясно, что я намерен и впредь не прекращать своей борьбы против существующего в СССР строя, (За что из «фонда» он получил около 1000 рублей. – Авт.) В свою очередь, в результате беседы с Гинзбургом у меня сложилось твердое мнение о нем как убежденном противнике Советской власти, способном в своей борьбе пойти на любые, в том числе и крайние, меры».
Эта преступная работа Гинзбурга и заставила изолировать его от общества. Он не только сам занимался распространением клеветнических слухов о СССР, черпая надлежащую «информацию» в уголовном мире, в котором он жил, но и занимался прямым подстрекательством к совершению особо тяжких преступлений. Он не брезговал ничем. М., по профессии шофер, был осужден за вывоз с завода краденых телевизоров, а затем за другое преступление: под видом сотрудника компетентных органов провел «обыск» у вдовы гинеколога и обокрал ее. С неким смущением М. обратился к Гинзбургу. Сам он об этом говорит так: «Зная уже, что Александр Ильич по национальности еврей, я предупредил его об имеющихся в моем уголовном деле некоторых «антисемитских моментах», имея в виду «обыск» у старухи еврейки и разделение мною некоторых концепций фашистской идеологии, о чем речь шла в моем уголовном деле. Улыбнувшись, Гинзбург заявил, что эти «моменты» его мало волнуют». И выдал просителю примерно 1 200 рублей. М. понял, за что, как объяснил следствию: деньги выдавались тем кто, «находясь в местах лишения свободы и после их освобождения, не сотрудничал с администрацией и не изменил своих прежних принципиальных убеждений, сложившихся у них к моменту привлечения их к уголовной ответственности».
От Гинзбурга и его сообщников небольшие переводы пошли в места заключения. Убийцы и бандиты с удивлением вертели в руках переводы. Откуда? С., отбывающий наказание, показал: «Многих осужденных в нашей колонии несколько удивил тот факт, что некоторые из тех кто получил эти денежные переводы, имели, мягко говоря, весьма отдаленное отношение к «политическому инакомыслию», но зато прямое отношение к убийствам. Получивший фондовые деньги X. был осужден как военный преступник, другой – Т. как террорист: одного солдата убил, другого ранил». И т. д. и т. п.
Таков подлинный облик воздыхателя по «правам человека», предстающий со страниц следственного дела. Одно лицо Гинзбурга было обращено к уголовным преступникам, среди которых он пытался сколотить единство на базе ненависти к Советской власти, другое – к Западу, перед которым он распинался в защиту тех же преступников, рисуя, помимо прочего, душераздирающую картину их «мук» в местах заключения. То, что это была наглая клевета, Гинзбург знал хотя бы по собственному опыту, по опыту пяти лет, проведенных в ИТК в описанных выше условиях.
В ходе следствия было установлено и другое – по-крупному надул Гинзбург спецслужбы и Солженицына, доверивших ему деньги на ведение подрывной работы. Большая часть той суммы в 360 тысяч долларов, несомненно, осела в карманах «благодетеля», чей широкий образ жизни в бытность распорядителя «фонда» вызывал удивление у знающих его. Кстати, как и подобает уголовнику, он не испытывал большой привязанности к тому, от имени кого шли деньги на подрывную работу. Он отозвался о Солженицыне: «Конечно, он не великий в России, но из всех современных посредственностей он, несомненно, первый».
Он-то, Гинзбург, претендовал на первую роль. Как рассказывал свидетель X., знавший его по Тарусе: стоило западным «радиоголосам» объявить об участии Гинзбурга в кампании в защиту «прав человека», «даже внешне была заметна радость по поводу оценки Западом его деятельности, он не преминул заметить, что все это придает солидный «вес» его личности как у нас в стране, так и за рубежом, сказав: «Что бы теперь со мной ни случилось, во всем обвинят КГБ».
Другой житель Тарусы – Г., который провел немало времени в беседах с Гинзбургом, рассказывал, что собеседник неоднократно возвращался к вопросу о тактике, подчеркивая: «Протестовать надо всегда и непременно с шумом». Он хлопотал и разглагольствовал о «необходимости написания различных протестов, поднятия «новой волны шума в «самиздате», которые, по его мнению, позволят создать необходимый политический резонанс». С какой целью?
Гинзбург, продолжает Г., «и сам не скрывал от меня, что их поддерживает немногочисленная группа лиц из числа интеллигенции, поэтому только на Запад они возлагают свои надежды и обращаются с призывами о помощи. По его словам, делалось это с единственной целью – оказание политического и особенно экономического давления на Советский Союз со стороны развитых капиталистических стран. Организованный экономический нажим со стороны западных стран заставит правительство СССР пойти на либерализацию (термин Гинзбурга. – Авт.) существующей власти, что выгодно как диссидентам в стране, так и руководству капиталистических государств…».
Как мы видели, преступная деятельность Гинзбурга и других, помимо прочего, имела в виду мобилизацию уголовных преступников под знамена «диссидентов», использование их для борьбы против Советской власти. В сущности, антисоветская агитация и пропаганда в прямом смысле «вооружает» уголовника, уже вступившего в конфликт с обществом. На примере ряда дел можно без труда показать, что лица с уголовным прошлым под ее влиянием переходят к совершению особо опасных государственных преступлений. От участия в «операции прав человека» до бомб – один шаг.
В 1976 году в грузинской печати широко освещался суд над неким Жвания. Имея в прошлом три судимости за уголовные преступления, подорвал три самодельных взрывных устройства в Тбилиси, Сухуми и Кутаиси. Действовал он подло, укрывая свои бомбы перед взрывом в урнах и т. д., но факт налицо – последовали человеческие жертвы: один убитый, несколько раненых.
В ходе предварительного и судебного следствия был прослежен путь этого заурядного уголовника. Главными вехами на этом гнусном пути оказалось участие в «борьбе за права человека». Выяснив из западных радиопередач на грузинском языке, что такая «борьба» якобы имеет место, уголовник начал с писания подметных писем и пасквилей против Советской власти и закончил бомбами. Преступник понес суровое наказание.
В активе Буковского, восхваляемого ныне на Западе как «правозащитника», попытки создания террористических «пятерок». Они не были организованы по обстоятельствам, не зависящим от Буковского. Не удалось найти и одной пятерки дураков, которые пошли бы за таким «лидером».
Среди задержанных по взрыву в Московском метро в январе 1977 года есть субъект, который был осужден в 1964 году по ст. 70 УК РСФСР, то есть за ведение антисоветской агитации и пропаганды. Выдворенная из СССР Ходорович, находящаяся сейчас на Западе, проливает слезы по поводу Орлова, Гинзбурга и Щаранского. Для нее дело привычное – эта, с позволения сказать, «правозащитница» в свое время ездила на судебный процесс упомянутого субъекта, а затем передавала западной печати и радио лживые материалы – она-де видела на скамье подсудимых кристально чистого человека и рыдала по поводу его попранных «прав». С подачи «диссидентов» западная пропаганда ударила тогда во все колокола, что возвеличило мерзавца в собственных глазах. Результат налицо – восхваляемый как «борец за права» преступник стал рецидивистом, убийцей москвичей, имевших несчастье ехать в том вагоне метро, в который трусливо положил бомбу» [234].
Как известно, убийца и его сообщники были преданы суду. В судебном заседании они были изобличены неопровержимыми, в том числе вещественными, доказательствами и понесли заслуженную кару.
10
Ну конечно, Запад не оставил попечением свою агентуру. Описанная преступная деятельность «правозащитников», естественно, преподносится как дело чуть ли не стерильной чистоты. Во всяком случае, никак не связанная с ЦРУ. Это не только пропагандистская, но и служебная версия, к которой прибегают некоторые из тех, кто пойман с поличным. Версия эта неизменно вызывала смех в зале, например, во время открытого процесса над привлеченными за антигосударственную деятельность Руденко и Тихим в Дружковке в 1977 году.
Суд с большим изумлением выслушал подсудимого Руденко, который утверждал, что ЦРУ будто бы не имеет никакого отношения, скажем, к радиостанции «Свобода», передававшей антисоветские, клеветнические пасквили подсудимого. Председательствовавший с мягким украинским юмором все же поинтересовался, почему Руденко не читает прессы, ведь об этом немало писалось в советских газетах. Ощетинившийся подсудимый осведомился: зачем это говорится, для протокола? «Нет, вам», – пожал плечами председательствующий. «Ну если бы для протокола, то я бы заявил протест», – огрызнулся подсудимый. Гомерический хохот в зале…
Рецидивист Гинзбург во время открытого суда над ним в 1978 году в Калуге со своей точки зрения оказался куда более опытным, чем Руденко, слепо следовавший «легенде» ЦРУ. Государственный обвинитель указал, что поскольку подсудимый Гинзбург в ходе предварительного следствия все же способствовал раскрытию подрывной работы ЦРУ, то он заслуживает некоторого снисхождения. Поэтому вместо максимальной санкции по ч. 2 ст. 70 УК РСФСР можно ограничиться 8 годами заключения. В последнем слове перед вынесением приговора Гинзбург принял это как должное и не протестовал. Он, вероятно, не хотел перед лицом тяжких улик оказаться в нелепом и смешном положении, в каком был, скажем, Руденко во время процесса в Дружковке. Так сказать, проявил «гибкость», не отрицал, что его преступной деятельностью по большому счету руководили из ЦРУ. Суд удовлетворил требование прокурора.
Так очень прозаически оборачиваются в залах судов инструкции ЦРУ, та самая доктрина «правдоподобного отрицания», разработанная за океаном в тиши и безопасности кабинетов экспертами по ведению «психологической войны». Иное дело в западной пропаганде, по-прежнему утверждающей, что законные в СССР меры по пресечению преступной работы являются «зловещими». К сожалению, эту точку зрения в США поддерживают не только штатные пропагандисты, но и лица, причисляющие себя к «ученым». Вероятно, чтобы произвести большее впечатление на обывателя, ибо такого рода люди обычно щеголяют своей интеллектуальной «независимостью». Уже упоминавшийся американский историк из Принстонского университета С. Коен в цитированном сборнике «Здравый смысл в американо-советских отношениях» считает в ладах с этим смыслом утверждать: «Самое зловещее в недавней советской реакции (на преступления Гинзбурга и иных. – Н. Я.)… – официальная советская кампания, связывающая диссидентов и потенциально любого реформатора с действиями американского правительства и особенно ЦРУ. Несостоятельность этого обвинения можно сравнить только с мрачным возрождением самого худшего сталинистского прошлого».
Написал это г-н Коен и, несомненно, возрадовался: свободно мыслящий американский интеллигент из почтенного университета излил переполнявшее его душу. Писал-то ведь не в какой-нибудь антисоветский листок, а в сборник, составленный из статей уважаемых ученых. Во введении к нему бывший сенатор Д. Фулбрайт предупредил: «Статьи в этой книге написаны… не экстремистами. Авторы – эксперты и выдающиеся знатоки американо-советских отношений. Их громадный опыт в этом отношении, отразившийся в статьях, дает понимание проблемы, перспективы и обнаруживает здравый смысл… Они заслуживают внимания самой широкой аудитории как в США, так и в СССР» [235]. Подписано – апрель 1978 года.
В том же апреле, точнее, 12 апреля 1978 – года исполком НТС выступил с заявлением по поводу осуждения в Ленинграде за измену Родине некоего Лубмана. Вся вина этого человека, объявил НТС, заключается в том, что он-де написал книгу об экономических проблемах и попросил итальянскую славистку Габриелли «вывезти его труд для издания за границей… НТС обращает внимание на то, что власть снова возвращается к методам, излюбленным ею в сталинские годы, когда в «шпионы» записывали всех… НТС идет в СССР не с пистолетом и микрофоном, фотокамерой, а с книгой, брошюрой, журналом». Поразительное совпадение как мыслей, так и времени выступления г-на Коена и диверсантов НТС, служащих в ЦРУ.
Мы далеки от того, чтобы обвинять в злоумышленных замыслах Коена, но все же нужно знать, о чем пишешь, когда садишься за пишущую машинку. А дело состоит в том, что Лубман был связан с НТС. Габриелли – связная организации, у нее действительно была изъята рукопись Лубмана на 248 листах при таможенном досмотре в Шереметьеве. Предприимчивую даму отпустили, а автора привлекли к уголовной ответственности по той причине, что писал он не об «экономических проблемах».
Пухлый труд носил впечатляющий заголовок «Экспромт для ведомства г-на Тэрнера, ЦРУ». Лубман, уже оказавший кое-какие услуги западным спецслужбам, теперь уведомлял директора ЦРУ Тэрнера, которому набивался в сердечные друзья: «Я не хотел бы сидеть сложа руки», ибо США должны поторопиться уничтожить СССР «с использованием любых доступных цивилизации средств».
По не зависящим от автора обстоятельствам обращение рассмотрел не адресат – адмирал С. Тэрнер, а прокуратура Ленинграда, сжато отрецензировав труд Лубмана в обвинительном заключении по его делу: «Направил в ЦРУ США изготовленные им в 1976 – 1977 гг. документы, в которых сообщил сведения, составляющие военную тайну, высказал рекомендации по активизации подрывной работы против СССР путем проведения шпионажа, террора, диверсий и радиопропаганды». Для чего и потребовалось 248 листов! Плод раздумий Лубмана подшили к уголовному делу в качестве вещественного доказательства, а автора Ленинградский городской суд осудил по пункту «а» ст. 64 УК РСФСР и отправил додумывать в исправительно-трудовую колонию, предоставив ему на благое дело вполне достаточный срок. Может, одумается?
Так на практике выглядят «правозащитники», таков их конец, когда они таскают каштаны из огня в интересах «психологической войны» ЦРУ против Советского Союза. И все же и все же: насколько искренни те в США, кто берет под свою защиту пресловутых «правозащитников» в СССР? Что они, эти радетели, говорят от души или, по крайней мере, не ведают, что творят?
В выпуске трудов Американской академии политических наук, изданном в 1978 году, собран ряд статей о современном положении в мире. Сборник этот выпущен отдельной книгой под заголовком «Советская угроза: миф или реальность», разумеется, для специалистов. Директор отдела исследований СССР центра по изучению стратегических и международных вопросов Джорджтаунского университета Д. Симс в служебных целях указал на громадный разрыв между деяниями выступающих против советского строя и представлением, создаваемым о них на Западе. В качестве самого яркого, примера он привел подрывную работу Орлова и его сообщников.
«Американские средства массовой информации, – пишет он, – придерживаются мнения, что группа была создана для наблюдения за соблюдением Советским Союзом условий Заключительного акта, принятого в Хельсинки, и ее члены подверглись несправедливому преследованию за законную деятельность. Факты, однако, несколько иные. Во-первых, члены группы почти целиком вышли из рядов диссидентов. Во-вторых, группа не проявила решительно никакого интереса к наблюдению за соблюдением положений первой и второй «корзин», касающихся безопасности и экономических вопросов, в чем особенно заинтересовано Советское правительство. Как и подобает диссидентам, ее члены занялись только третьей «корзиной». В-третьих, ряд заявлений группы показывает – ее цель отнюдь не только в том, чтобы содействовать выполнению Заключительного акта, а в том, чтобы дискредитировать за рубежом советский режим. Больше того, тон заявлении документов группы был в ряде случаев полемическим и враждебным к власти…
Отнюдь не бесполезно спросить, как бы реагировало большинство американцев, если бы в США объявилась группа диссидентов, притворяющихся, что заняты-де наблюдением за соблюдением Заключительного акта, а ограничили свою деятельность только нарушениями прав человека в США, взяв на вооружение в качестве основного метода работы обращение к иностранным правительствам, включая недружественные. Члены такой группы встретились бы с крайней враждебностью в США. Некоторые из них стали бы объектом тщательного расследования со стороны ФБР и столкнулись бы с трудностями, если бы попытались поступить в государственные учреждения…
Итак, в действительности группу наблюдения за соблюдением Хельсинкских соглашений в СССР привлекли к ответственности отнюдь не за эту деятельность. Учитывая состав группы и характер ее заявлений, следует указать – ее цели были много шире. На деле группа стремилась подорвать позиции СССР на международной арене. Диссиденты бросили вызов коренным устоям советского строя» [236].
Я никак не предполагал, что упоминание и цитирование Симса вызовет грызню среди антисоветского охвостья на. Западе. Мне и в голову не приходило, да и не обязан я знать, что под фамилией Симе скрывается выехавший по израильской визе из СССР некий Д. К. Симес. Судя по тому, что подвизается в Джорджтаунском университете, он пришелся ко двору в антисоветском гадючнике. Вероятно, оказался полезным для тамошних спецслужб, трудоустроивших его. Несомненно, в их интересах он и сделал приведенный анализ деяний Орлова и его сообщников в СССР.
Матерые антисоветчики, однако, взъелись на Симеса по причинам, не составляющим секрета. Во-первых, они не в, состоянии постигнуть логику американской «психологической войны», хотя сами являются грубым орудием в руках западных служб. Во-вторых, черная зависть соперников. Они из кожи вылезли, поливая грязью Советский Союз, и на тебе! Оказывается, отъявленная брань оплачивается кое-как, живут впроголодь, а Симеса взяли в университет. В-третьих, решили на моем примере раскрыть сатанинские замыслы советской «пропаганды».
Посему 18 сентября 1980 года редактор жалкого «Континента» Максимов в не менее жалкой газете «Русская мысль», что издается в Париже, тиснул статейку под гневным заголовком «Как вас теперь называть, господин Симес?». Воспроизведя рассуждения Симеса, приведенные мною, Максимов ядовито вопросил: «Откуда это? Из «Правды»? «Литературной газеты»? «Коммуниста»? Нет, дорогой читатель, это из сборника «Советская угроза: миф или реальность», выпущенного Американской академией политических наук. Автор – новый эмигрант из России Д. Симес, директор отдела исследований СССР центра по изучению стратегических и международных вопросов Джорджтаунского университета. Во всяком случае, так его рекомендует известный погромщик Н. Яковлев (неоднократно шельмовавший в советской печати Сахарова и Солженицына) в своей книге «ЦРУ против СССР», опубликованной в минувшем году издательством «Молодая гвардия». «Товарищ Яковлев» делает вид, будто ему неизвестно, что упомянутый Симес по железным советским стандартам является «отщепенцем», «сионистом», «предателем Родины», покинувшим страну по израильской визе. «Товарищ Яковлев» цитирует «господина Симеса» как солидного американского ученого… Меня не удивляет наличие подобного рода «советологов» в среде нашей эмиграции (выглядело бы странным, если бы их не было), меня удивляет только, почему в «самой свободной прессе мира» так велик спрос именно на эту публику, откровенно представляющую за рубежом «товарищей Яковлевых»?»
Нет, не сообразил, определенно не сообразил Максимов, издающий на деньги ЦРУ тот же «Континент», в чем различие задач, которые ставят американские спецслужбы перед ним и Симесом. От «Континента» или «Русской мысли» американские хозяева ждут только злобы и клеветы в адрес Советского Союза. Симес же трудился не для широкой прессы, а, что я особо выделил, «в служебных целях», ибо для ведения подрывной работы клевета, то есть злоумышленное извращение советской действительности, совершенно бесполезна. В самом деле, нельзя же, посылая какого-нибудь тайного агента в социалистические страны, вооружать его «познаниями» о нашей действительности по максимовским писаниям. Провал будет неизбежен, стоит ему ступить на советскую землю.
Грызня в эмигрантском гадючнике привела к забавной перепалке. Восстановить «доброе имя» Симеса как ярого антисоветчика взялась его мама, направившая письмо в «Русскую мысль» с протестом против «выпада Максимова». Газета, естественно, отказалась напечатать письмо мамы, адвоката Д. Каминской. В СССР она специализировалась на защите «диссидентов» и, естественно, о сынке судит не только с материнской гордостью, но и профессионально. Получилась снова накладка – функция, определенная официально спецслужбами для Симеса, не оголтелый клеветник, а «аналитик». Когда же он выступает в роли клеветника (например, внештатным корреспондентом в Вашингтоне, радио «Свобода»), то загаживает эфир под псевдонимом.
Суд с большим изумлением выслушал подсудимого Руденко, который утверждал, что ЦРУ будто бы не имеет никакого отношения, скажем, к радиостанции «Свобода», передававшей антисоветские, клеветнические пасквили подсудимого. Председательствовавший с мягким украинским юмором все же поинтересовался, почему Руденко не читает прессы, ведь об этом немало писалось в советских газетах. Ощетинившийся подсудимый осведомился: зачем это говорится, для протокола? «Нет, вам», – пожал плечами председательствующий. «Ну если бы для протокола, то я бы заявил протест», – огрызнулся подсудимый. Гомерический хохот в зале…
Рецидивист Гинзбург во время открытого суда над ним в 1978 году в Калуге со своей точки зрения оказался куда более опытным, чем Руденко, слепо следовавший «легенде» ЦРУ. Государственный обвинитель указал, что поскольку подсудимый Гинзбург в ходе предварительного следствия все же способствовал раскрытию подрывной работы ЦРУ, то он заслуживает некоторого снисхождения. Поэтому вместо максимальной санкции по ч. 2 ст. 70 УК РСФСР можно ограничиться 8 годами заключения. В последнем слове перед вынесением приговора Гинзбург принял это как должное и не протестовал. Он, вероятно, не хотел перед лицом тяжких улик оказаться в нелепом и смешном положении, в каком был, скажем, Руденко во время процесса в Дружковке. Так сказать, проявил «гибкость», не отрицал, что его преступной деятельностью по большому счету руководили из ЦРУ. Суд удовлетворил требование прокурора.
Так очень прозаически оборачиваются в залах судов инструкции ЦРУ, та самая доктрина «правдоподобного отрицания», разработанная за океаном в тиши и безопасности кабинетов экспертами по ведению «психологической войны». Иное дело в западной пропаганде, по-прежнему утверждающей, что законные в СССР меры по пресечению преступной работы являются «зловещими». К сожалению, эту точку зрения в США поддерживают не только штатные пропагандисты, но и лица, причисляющие себя к «ученым». Вероятно, чтобы произвести большее впечатление на обывателя, ибо такого рода люди обычно щеголяют своей интеллектуальной «независимостью». Уже упоминавшийся американский историк из Принстонского университета С. Коен в цитированном сборнике «Здравый смысл в американо-советских отношениях» считает в ладах с этим смыслом утверждать: «Самое зловещее в недавней советской реакции (на преступления Гинзбурга и иных. – Н. Я.)… – официальная советская кампания, связывающая диссидентов и потенциально любого реформатора с действиями американского правительства и особенно ЦРУ. Несостоятельность этого обвинения можно сравнить только с мрачным возрождением самого худшего сталинистского прошлого».
Написал это г-н Коен и, несомненно, возрадовался: свободно мыслящий американский интеллигент из почтенного университета излил переполнявшее его душу. Писал-то ведь не в какой-нибудь антисоветский листок, а в сборник, составленный из статей уважаемых ученых. Во введении к нему бывший сенатор Д. Фулбрайт предупредил: «Статьи в этой книге написаны… не экстремистами. Авторы – эксперты и выдающиеся знатоки американо-советских отношений. Их громадный опыт в этом отношении, отразившийся в статьях, дает понимание проблемы, перспективы и обнаруживает здравый смысл… Они заслуживают внимания самой широкой аудитории как в США, так и в СССР» [235]. Подписано – апрель 1978 года.
В том же апреле, точнее, 12 апреля 1978 – года исполком НТС выступил с заявлением по поводу осуждения в Ленинграде за измену Родине некоего Лубмана. Вся вина этого человека, объявил НТС, заключается в том, что он-де написал книгу об экономических проблемах и попросил итальянскую славистку Габриелли «вывезти его труд для издания за границей… НТС обращает внимание на то, что власть снова возвращается к методам, излюбленным ею в сталинские годы, когда в «шпионы» записывали всех… НТС идет в СССР не с пистолетом и микрофоном, фотокамерой, а с книгой, брошюрой, журналом». Поразительное совпадение как мыслей, так и времени выступления г-на Коена и диверсантов НТС, служащих в ЦРУ.
Мы далеки от того, чтобы обвинять в злоумышленных замыслах Коена, но все же нужно знать, о чем пишешь, когда садишься за пишущую машинку. А дело состоит в том, что Лубман был связан с НТС. Габриелли – связная организации, у нее действительно была изъята рукопись Лубмана на 248 листах при таможенном досмотре в Шереметьеве. Предприимчивую даму отпустили, а автора привлекли к уголовной ответственности по той причине, что писал он не об «экономических проблемах».
Пухлый труд носил впечатляющий заголовок «Экспромт для ведомства г-на Тэрнера, ЦРУ». Лубман, уже оказавший кое-какие услуги западным спецслужбам, теперь уведомлял директора ЦРУ Тэрнера, которому набивался в сердечные друзья: «Я не хотел бы сидеть сложа руки», ибо США должны поторопиться уничтожить СССР «с использованием любых доступных цивилизации средств».
По не зависящим от автора обстоятельствам обращение рассмотрел не адресат – адмирал С. Тэрнер, а прокуратура Ленинграда, сжато отрецензировав труд Лубмана в обвинительном заключении по его делу: «Направил в ЦРУ США изготовленные им в 1976 – 1977 гг. документы, в которых сообщил сведения, составляющие военную тайну, высказал рекомендации по активизации подрывной работы против СССР путем проведения шпионажа, террора, диверсий и радиопропаганды». Для чего и потребовалось 248 листов! Плод раздумий Лубмана подшили к уголовному делу в качестве вещественного доказательства, а автора Ленинградский городской суд осудил по пункту «а» ст. 64 УК РСФСР и отправил додумывать в исправительно-трудовую колонию, предоставив ему на благое дело вполне достаточный срок. Может, одумается?
Так на практике выглядят «правозащитники», таков их конец, когда они таскают каштаны из огня в интересах «психологической войны» ЦРУ против Советского Союза. И все же и все же: насколько искренни те в США, кто берет под свою защиту пресловутых «правозащитников» в СССР? Что они, эти радетели, говорят от души или, по крайней мере, не ведают, что творят?
В выпуске трудов Американской академии политических наук, изданном в 1978 году, собран ряд статей о современном положении в мире. Сборник этот выпущен отдельной книгой под заголовком «Советская угроза: миф или реальность», разумеется, для специалистов. Директор отдела исследований СССР центра по изучению стратегических и международных вопросов Джорджтаунского университета Д. Симс в служебных целях указал на громадный разрыв между деяниями выступающих против советского строя и представлением, создаваемым о них на Западе. В качестве самого яркого, примера он привел подрывную работу Орлова и его сообщников.
«Американские средства массовой информации, – пишет он, – придерживаются мнения, что группа была создана для наблюдения за соблюдением Советским Союзом условий Заключительного акта, принятого в Хельсинки, и ее члены подверглись несправедливому преследованию за законную деятельность. Факты, однако, несколько иные. Во-первых, члены группы почти целиком вышли из рядов диссидентов. Во-вторых, группа не проявила решительно никакого интереса к наблюдению за соблюдением положений первой и второй «корзин», касающихся безопасности и экономических вопросов, в чем особенно заинтересовано Советское правительство. Как и подобает диссидентам, ее члены занялись только третьей «корзиной». В-третьих, ряд заявлений группы показывает – ее цель отнюдь не только в том, чтобы содействовать выполнению Заключительного акта, а в том, чтобы дискредитировать за рубежом советский режим. Больше того, тон заявлении документов группы был в ряде случаев полемическим и враждебным к власти…
Отнюдь не бесполезно спросить, как бы реагировало большинство американцев, если бы в США объявилась группа диссидентов, притворяющихся, что заняты-де наблюдением за соблюдением Заключительного акта, а ограничили свою деятельность только нарушениями прав человека в США, взяв на вооружение в качестве основного метода работы обращение к иностранным правительствам, включая недружественные. Члены такой группы встретились бы с крайней враждебностью в США. Некоторые из них стали бы объектом тщательного расследования со стороны ФБР и столкнулись бы с трудностями, если бы попытались поступить в государственные учреждения…
Итак, в действительности группу наблюдения за соблюдением Хельсинкских соглашений в СССР привлекли к ответственности отнюдь не за эту деятельность. Учитывая состав группы и характер ее заявлений, следует указать – ее цели были много шире. На деле группа стремилась подорвать позиции СССР на международной арене. Диссиденты бросили вызов коренным устоям советского строя» [236].
Я никак не предполагал, что упоминание и цитирование Симса вызовет грызню среди антисоветского охвостья на. Западе. Мне и в голову не приходило, да и не обязан я знать, что под фамилией Симе скрывается выехавший по израильской визе из СССР некий Д. К. Симес. Судя по тому, что подвизается в Джорджтаунском университете, он пришелся ко двору в антисоветском гадючнике. Вероятно, оказался полезным для тамошних спецслужб, трудоустроивших его. Несомненно, в их интересах он и сделал приведенный анализ деяний Орлова и его сообщников в СССР.
Матерые антисоветчики, однако, взъелись на Симеса по причинам, не составляющим секрета. Во-первых, они не в, состоянии постигнуть логику американской «психологической войны», хотя сами являются грубым орудием в руках западных служб. Во-вторых, черная зависть соперников. Они из кожи вылезли, поливая грязью Советский Союз, и на тебе! Оказывается, отъявленная брань оплачивается кое-как, живут впроголодь, а Симеса взяли в университет. В-третьих, решили на моем примере раскрыть сатанинские замыслы советской «пропаганды».
Посему 18 сентября 1980 года редактор жалкого «Континента» Максимов в не менее жалкой газете «Русская мысль», что издается в Париже, тиснул статейку под гневным заголовком «Как вас теперь называть, господин Симес?». Воспроизведя рассуждения Симеса, приведенные мною, Максимов ядовито вопросил: «Откуда это? Из «Правды»? «Литературной газеты»? «Коммуниста»? Нет, дорогой читатель, это из сборника «Советская угроза: миф или реальность», выпущенного Американской академией политических наук. Автор – новый эмигрант из России Д. Симес, директор отдела исследований СССР центра по изучению стратегических и международных вопросов Джорджтаунского университета. Во всяком случае, так его рекомендует известный погромщик Н. Яковлев (неоднократно шельмовавший в советской печати Сахарова и Солженицына) в своей книге «ЦРУ против СССР», опубликованной в минувшем году издательством «Молодая гвардия». «Товарищ Яковлев» делает вид, будто ему неизвестно, что упомянутый Симес по железным советским стандартам является «отщепенцем», «сионистом», «предателем Родины», покинувшим страну по израильской визе. «Товарищ Яковлев» цитирует «господина Симеса» как солидного американского ученого… Меня не удивляет наличие подобного рода «советологов» в среде нашей эмиграции (выглядело бы странным, если бы их не было), меня удивляет только, почему в «самой свободной прессе мира» так велик спрос именно на эту публику, откровенно представляющую за рубежом «товарищей Яковлевых»?»
Нет, не сообразил, определенно не сообразил Максимов, издающий на деньги ЦРУ тот же «Континент», в чем различие задач, которые ставят американские спецслужбы перед ним и Симесом. От «Континента» или «Русской мысли» американские хозяева ждут только злобы и клеветы в адрес Советского Союза. Симес же трудился не для широкой прессы, а, что я особо выделил, «в служебных целях», ибо для ведения подрывной работы клевета, то есть злоумышленное извращение советской действительности, совершенно бесполезна. В самом деле, нельзя же, посылая какого-нибудь тайного агента в социалистические страны, вооружать его «познаниями» о нашей действительности по максимовским писаниям. Провал будет неизбежен, стоит ему ступить на советскую землю.
Грызня в эмигрантском гадючнике привела к забавной перепалке. Восстановить «доброе имя» Симеса как ярого антисоветчика взялась его мама, направившая письмо в «Русскую мысль» с протестом против «выпада Максимова». Газета, естественно, отказалась напечатать письмо мамы, адвоката Д. Каминской. В СССР она специализировалась на защите «диссидентов» и, естественно, о сынке судит не только с материнской гордостью, но и профессионально. Получилась снова накладка – функция, определенная официально спецслужбами для Симеса, не оголтелый клеветник, а «аналитик». Когда же он выступает в роли клеветника (например, внештатным корреспондентом в Вашингтоне, радио «Свобода»), то загаживает эфир под псевдонимом.