Он пришел с канделябром и сообщил, что происшествий нет.
– Как? – спросил начальник полиции своего похожего на гнома слугу. – Никаких событий в окрестностях парка Марата, ни стрельбы, ни возгласов, ни листовок?
– Нет.
Господин Орис нахмурился.
– Марта и Марат – сестра и брат, так кажется, гласит пословица?
– Точно-с. Но у Марты вот уже два года не было собраний.
«Плохо же они следят, – подумал господин Орис, – и еще хуже то, что наступило затишье».
Все было действительно на редкость спокойно. Оппозиция была смирной: не возмущалась, не возражала. Художники вели себя тише после того, как некоторых их товарищей уличили в рисовании карикатур на самого начальника полиции. Сейчас целая бригада молодых оформителей стремилась возвратить доверие властей, работая над плакатами для украшения главных зданий в день городского праздника. Нет, все было великолепно. Господин Орис любил хвастать, что стоит почтенной матери семейства заметить у дочери стихотворный дар, как она тут же обратится к нему в полицию. Настолько отлажена была жизнь добропорядочных граждан от школьной скамьи до пенсионного свидетельства, что им и в голову не приходило, что можно пожертвовать казенным жалованием ради книги сказок, а часами сна ради рукописи стихотворения… или мечты. Так поэмы, летописи, эскизы ненаписанных картин гибли, еще не появившись на свет, а те, что остались от прошлого, умирали на городских свалках без всякого вмешательства властей. Все шло ровно, аккуратно, правильно.
Начальник полиции ухмыльнулся, вспомнив одного писаку-арестанта, который, не имея ни карандаша, ни бумаги, выцарапывал ложкой на стене стихи. Ну что ж, на здоровье!
В черных окнах дома на противоположной стороне улицы не было ни одной свечи. Люди не опасались ночного обхода и не ждали его. Для того, чтобы зажечь посреди ночи свет, нужна важная причина. Но для чего иные чудаки пытаются урвать у сна два, три или четыре часа тогда, когда даже на обломках «святой Марты» дремлют призраки? Кто теперь скажет? Лишь высоко над городом, как точки свечного пламени, горели звезды.
Глава 3
Глава 4
– Как? – спросил начальник полиции своего похожего на гнома слугу. – Никаких событий в окрестностях парка Марата, ни стрельбы, ни возгласов, ни листовок?
– Нет.
Господин Орис нахмурился.
– Марта и Марат – сестра и брат, так кажется, гласит пословица?
– Точно-с. Но у Марты вот уже два года не было собраний.
«Плохо же они следят, – подумал господин Орис, – и еще хуже то, что наступило затишье».
Все было действительно на редкость спокойно. Оппозиция была смирной: не возмущалась, не возражала. Художники вели себя тише после того, как некоторых их товарищей уличили в рисовании карикатур на самого начальника полиции. Сейчас целая бригада молодых оформителей стремилась возвратить доверие властей, работая над плакатами для украшения главных зданий в день городского праздника. Нет, все было великолепно. Господин Орис любил хвастать, что стоит почтенной матери семейства заметить у дочери стихотворный дар, как она тут же обратится к нему в полицию. Настолько отлажена была жизнь добропорядочных граждан от школьной скамьи до пенсионного свидетельства, что им и в голову не приходило, что можно пожертвовать казенным жалованием ради книги сказок, а часами сна ради рукописи стихотворения… или мечты. Так поэмы, летописи, эскизы ненаписанных картин гибли, еще не появившись на свет, а те, что остались от прошлого, умирали на городских свалках без всякого вмешательства властей. Все шло ровно, аккуратно, правильно.
Начальник полиции ухмыльнулся, вспомнив одного писаку-арестанта, который, не имея ни карандаша, ни бумаги, выцарапывал ложкой на стене стихи. Ну что ж, на здоровье!
В черных окнах дома на противоположной стороне улицы не было ни одной свечи. Люди не опасались ночного обхода и не ждали его. Для того, чтобы зажечь посреди ночи свет, нужна важная причина. Но для чего иные чудаки пытаются урвать у сна два, три или четыре часа тогда, когда даже на обломках «святой Марты» дремлют призраки? Кто теперь скажет? Лишь высоко над городом, как точки свечного пламени, горели звезды.
Глава 3
Доктор
– Это любопытно, весьма любопытно, – думал мальчик со стрижиными крыльями, глядя на архитектурные своды выступающих ребер. – Крылья тогда у меня, наверно, были малы и беспомощны, как у отварного цыплёнка, да и сам я был, как тряпичная кукла. Ее можно понять… Да, моя маменька просто слишком удивилась.
Каин попытался представить себе ее лицо, но у него ничего не вышло. Он совершенно ее не помнил. И в то же время был уверен, что прекраснее ее нет никого на свете. Да, она наверняка окружена сиянием красоты, заставляющей замереть сердце, от которой нежность льется в душу, точно теплая вода. Но вскоре, вспомнив о себе, он прогнал свой вымысел, единственную сказку, которую знал. На самом деле маменька ничуть не была похожа на него. И он на нее. Потому все так и случилось.
Но все равно приятно было думать, что у крылатого человека есть то, что есть и у самого обыкновенного горожанина. Каин временами пытался отыскать фотографию Цецилии Сапфир, прекрасно понимая, что если этого не сделать, то он сам себя измучает. За это он и поплатился домашним арестом. Что ж, о фотографии придется на время забыть.
– И все-таки, на кого я похож?
– Всего одно родимое пятнышко на фотографии, и душа была бы спокойна, это же верный признак того, что я кому-то родной, – размечтался мальчик. – О, как было бы здорово. Но за всю жизнь ни приметы, ни знака, ни весточки. Ни одного человека, похожего на меня…
На самом деле в городе, где было много Альбертов, Шульцев, Якобов, Майеров, он был единственным, кто носил имя Каин. И не раз, когда господин Орис окликал его на приеме у мэра или в ратуше, служащие, чиновники и их жены гнусно посмеивались. Крылатый человек не знал, что означает его имя, но догадывался, что, скорее всего, что-то очень дурное.
Но, может быть, дело не в имени, а в том, кто его носит? В городе немало мальчиков, но когда господин Орис произносит слово «мальчик», обращаясь к нему, хочется улететь подальше, спрятаться где-нибудь на чердаке и долго никому не показываться. О да, господин Орис может убедить кого угодно, что белая вещь черна.
Рядом с крылатым человеком лежала его флейта.
«Попробовать снова?» – спросил он себя. Он нащупав флейту, поднялся на ноги, поднес ее к губам. Он играл тихо, но башня вздрогнула до самого основания, и освобожденное эхо полетело наверх, раскачивая шестеренки. Вниз откуда-то посыпалась пыль. Когда мелодию стало передразнивать мерное поскрипывание какой-то шестеренки, Каин прекратил играть. Бывает, что все вокруг тебя помогает, бывает наоборот. Когда играешь на камнях святой Марты, становится еще тише, чем обычно: камни слушают. Там обычно холодно, продувает ветер, но ты чувствуешь, как флейта теплеет от твоего дыхания.
Незадачливый флейтист сунул флейту под половицу и от нечего делать прошелся вниз головой по оси огромной шестеренки. Он не закончил мелодию, она настойчиво звучала у него в голове. Внезапно Каин услышал далекий приглушенный стук, не имеющий отношения к его тайной музыке. Он узнал бы этот звук даже сквозь шум всех рынков города.
Кто-то поднимался по лестнице.
«Нет, не кто-то, а два человека, точно два».
Каин во что-то уткнулся макушкой.
Раздался скрежет нырнувшего в прорезь ключа. Мелодия ныла, она все еще звала его. Щелчок-первый поворот. Каин заставил себя сесть на пол. Второй поворот, третий. Дверь распахнулась. Первым был господин Орис, громко говоривший кому-то, кого не было видно:
– Вот он, как видите, наказан. Надеюсь, вы не устали поднимаясь сюда?
– Нет, нет, что вы, – ответил голос, совершенно не похожий на бархатистый баритон господина Ориса.
И порог перешагнул человек средних лет и среднего роста, немного сутулый, с проседью в темных, растрепанных волосах. И сколько Каин себя помнил, у этого человека всегда были сонные слезящиеся глаза.
– Доктор! – вырвалось у юноши, и он почувствовал, как выгибается его рот в глуповато-доверчивой улыбке.
– Здравствуй, монстр, – отозвался доктор самым бодрым голосом, на который был способен усталый человек, – Я думаю, надо сегодня послушать твое сердце.
– Делайте все, что считаете нужным, доктор, – буркнул господин Орис. – Только не затягивайте. Я любопытен, но врачебные процедуры.
– Может быть, процедур и не будет, – пробормотал доктор, поставив саквояж на ящик, служивший столом. – Каин, что стоишь, иди, приготовь все.
Вскоре через металлическую ось был перекинут полинявший кусок ткани с разноцветными ромбами, принесены два табурета.
За этой занавеской по приказу доктора Каин развязал шнур на спине и стащил с себя рубашку. Показалась выпирающая грудная клетка и впалый живот.
Холодные пальцы доктора обожгли кожу. Каин вздрогнул.
– Не вертись и не дрожи, – пропел у самого уха голос доктора.
Господин Орис что-то неразборчиво пробормотал. Затем хлопнула дверь. Доктор прислонил слу-шательную трубку к мальчишеской груди. Он услышал, как в глубине тела сменяются вдох и выдох, точно морские волны, наступающие и отступающие вновь, как бьется его сердце, точно набатный колокол.
Доктор вздохнул.
– Господин Орис вышел покурить, вероятно, его тянет на это всякий раз, как он видит меня.
Каин дружелюбно улыбнулся. Он всегда жалел этого человека, сутулого, с вечно сонными глазами, и думал, что тот тоже жалеет тощего паренька, вечно простуженного и вечно с шишками и синяками.
Движения доктора были неторопливы, но уверенны, пальцы холодны, как стальная проволока. Но когда он начинал рассказывать, его слушали все. Что это были за удивительные рассказы! Он говорил о том, как в старину на площади перед часами маршировали иноземные полки, о великих путешествиях и Американском материке, о хижинах из шерсти и войлока, где кочевники ткут пестрые ковры, о мудрецах, волшебниках и докторах древности, а также о том, как правильно считать удары сердца.
– Знаешь что, с такими легкими, как у тебя, хоть вообще не летай, – произнес доктор и уселся на табурет, – но что с тобой поделаешь.
Доктор улыбнулся.
– Доктор… А могли существовать, ну, похожие на меня? – спросил Каин. Он не раз задавал этот вопрос доктору, и ответ зачастую зависел от настроения доктора. Он отвечал утвердительно, если был в хорошем расположении духа.
– Конечно, может, и сейчас есть…
Каин не ожидал. Он почувствовал, что оторвался от пола.
– Только их не увидишь ни в справочниках, ни в зверинцах… А вообще, Марко Поло говорил, что на далеких островах водятся люди с песьими головами. Кто знает, может они живы-здоровы, просто прячутся. Почему бы и таким, как ты, не быть?
– Люди с песьими головами? – недоверчиво повторил Каин и опустился на пол, – Они же ведь искусали бы сами себя!
Доктор рассмеялся:
– Не верится, да? Мне тоже не просто было поверить семь лет назад в то, что в переулке недалеко от «святой Марты» нашли крылатого человека. А также в то, что у этого крылатого человека есть ум, раз он при первом удобном случае отправляется в такие места, куда даже полицейские боятся захаживать.
– А-а-а-а, господин Орис вам рассказал. Но я же – не полицейский.
– Это верно. Гм… странно, большинство мальчишек в этом городе мечтают стать полицейскими, ты – подопечный начальника полиции – и не хочешь.
Доктор вытащил из кармана серой куртки блокнот в черной коже и что-то написал в нем карандашом.
– Ты когда-нибудь думал, что будет, если ты останешься без нас, один на площади с непокрытой спиной?
– Ну, так в прошлом году…
– Не вспоминай, тогда поблизости оказался постовой, он быстро доложил господину Орису. Люди совсем не надеялись встретить тебя в прекрасный будний день. Они предпочли поскорее обо всем забыть, иначе им пришлось бы давать показания. Помнишь, как господин Орис распекал тебя, а ты отвечал ему, что это вышло случайно. Тебе тоже повезло совершенно случайно.
– Но ведь про меня же знают, – недоуменно произнес Каин, – зачем бояться того, о ком много лет подряд пишут все газеты?
– Люди никогда не позволят необыкновенному из газетной статьи ворваться в спокойное утро рабочего дня. Смотри, чтобы лишний раз такого не происходило.
Доктор вздохнул и как-то нехотя взял саквояж.
– Ладно, подставь плечо.
Вскоре медицинская игла пронзила кожу. Эта процедура повторялась каждый месяц, раз в месяц какие-то питательные вещества и витамины переходили из ампулы в кровь. Каин знал, что это необходимо, и потому сидел неподвижно.
– Хорошо, – пробормотал доктор и записал что-то в блокнот, – Тебе в этом году исполнится семнадцать, ты помнишь об этом?
– Да.
Юноша встал и потянулся. Ребра выступили еще сильнее.
– А ты это чувствуешь?
– Как это можно чувствовать?
– И правда…
Порывшись в саквояже, доктор вытащил небольшое круглое зеркальце, бывшее некогда частью дамской пудреницы.
– Мне проще, – продолжал доктор, – я просто вижу, как ты растешь. Тут все играет роль: высота лба, линия носа, разлет бровей, но…
Рука доктора поднесла зеркало к лицу Каина, так близко, что юноша увидел там лишь свой глаз.
– …но самое главное костяк, пропорции тела. Словом, вполне уже взрослый монстр.
Каин поморщился и отвернулся.
– Такой же, как и самые обычные граждане в этом возрасте! – плохо сдерживая смех, подытожил доктор.
Но это была неправда. Каин был точь-в-точь нескладный подросток, тонкий, болезненный, с покатыми плечами и острыми локтями. В нем не было силы и уверенной красоты, присущей его сверстникам. И его лицо не было похоже на их лица, а скорее напоминало лики статуй со стен главного городского собора. Оно было по-гречески правильным, с тонкими чертами, глаза были зеленые с янтарными прожилками, яркими, точно витражное стекло, но всегда усталыми. Черные волосы вились и обрамляли лицо колечками кудрей.
Он всегда немного сутулился, словно в глубине души понимая, что отстал от других, остался на обочине, остановился пару лет назад. И что ему уже не сравниться в силе и красоте с теми, кто без крыльев готовился миновать семнадцатилетний рубеж, имея в кармане человеческий паспорт.
Каин рассмеялся:
– Взрослый монстр! – отозвался он высоким певучим голосом. – Но ведь монстров-птенцов не бывает! Во всяком случае, у стрижей, у горожан не знаю.
– Каин, – сказал доктор, быстро посерьезнев, – ты помнишь, сколько времени уже решают вопрос о твоем паспорте и праве называться человеком? Поосторожней со словами про горожан!
Каина словно ударили. Он с радостью бы проглотил эти слова. Мальчик притих и опустился на табуретку.
– Да, да, я помню, – только и сказал он.
Вслед за этим вошел господин Орис. Он заглянул в блокнот, покрытый черной кожей, безмолвно что-то зачеркнул, после чего начал спор с доктором. Этот спор, несмотря на свои непростые философские составляющие, обещал быть жарким и продлиться долго.
– До свидания, молодой че…кхе…кхе, – крикнул доктор и тут же закашлялся: господин Орис его одернул, ведь по закону Каина не полагалось называть человеком…
А мальчик-стриж сидел на одном из зубьев огромной шестеренки и, рассеянно озираясь, пытался вспомнить конец прерванной мелодии.
Дверь захлопнулась. Металлическая лестница загудела от шагов. Миновав один пролет, господин Орис обернулся к доктору.
– Доктор, вы говорили с ним обо мне, не пожимайте плечами, я просто знаю. Этот город как сито, сколько бы слов ни сыпали, все они попадут ко мне. Так вот, я могу вас понизить, вы отправитесь вслед за Марко Поло и будете, живя среди аборигенов, лечить от ангины их щенят. Возьмитесь за ум! Вы как, дописываете свой двухтомный труд?
– Мне осталось немного.
– Представьте, мы еще можем застать то время, когда пережитки прошлого будут побеждены. Не останется даже самой памяти о невидали, потому что тем же пресловутым поэтам не останется места в мире, размеренном и плавном, точно механизм часов. Нет, конечно, будут появляться на свет ненормальные, которые начнут звать неведомо куда, говорить, что есть что-то, чего мы не видим. Но ведь существуют больницы. Что касается Каина. Пусть будет примером того, как опасно мечтать о небывалом и желать несбыточного. Нет ничего древнее, чем мечта человека о крыльях, не так ли? Как вы думаете, мы отвыкли от чудес? Скоро наши дети, видя его в зоопарке, будут дивиться тому, как мог человек мечтать о таком.
Каин попытался представить себе ее лицо, но у него ничего не вышло. Он совершенно ее не помнил. И в то же время был уверен, что прекраснее ее нет никого на свете. Да, она наверняка окружена сиянием красоты, заставляющей замереть сердце, от которой нежность льется в душу, точно теплая вода. Но вскоре, вспомнив о себе, он прогнал свой вымысел, единственную сказку, которую знал. На самом деле маменька ничуть не была похожа на него. И он на нее. Потому все так и случилось.
Но все равно приятно было думать, что у крылатого человека есть то, что есть и у самого обыкновенного горожанина. Каин временами пытался отыскать фотографию Цецилии Сапфир, прекрасно понимая, что если этого не сделать, то он сам себя измучает. За это он и поплатился домашним арестом. Что ж, о фотографии придется на время забыть.
– И все-таки, на кого я похож?
– Всего одно родимое пятнышко на фотографии, и душа была бы спокойна, это же верный признак того, что я кому-то родной, – размечтался мальчик. – О, как было бы здорово. Но за всю жизнь ни приметы, ни знака, ни весточки. Ни одного человека, похожего на меня…
На самом деле в городе, где было много Альбертов, Шульцев, Якобов, Майеров, он был единственным, кто носил имя Каин. И не раз, когда господин Орис окликал его на приеме у мэра или в ратуше, служащие, чиновники и их жены гнусно посмеивались. Крылатый человек не знал, что означает его имя, но догадывался, что, скорее всего, что-то очень дурное.
Но, может быть, дело не в имени, а в том, кто его носит? В городе немало мальчиков, но когда господин Орис произносит слово «мальчик», обращаясь к нему, хочется улететь подальше, спрятаться где-нибудь на чердаке и долго никому не показываться. О да, господин Орис может убедить кого угодно, что белая вещь черна.
Рядом с крылатым человеком лежала его флейта.
«Попробовать снова?» – спросил он себя. Он нащупав флейту, поднялся на ноги, поднес ее к губам. Он играл тихо, но башня вздрогнула до самого основания, и освобожденное эхо полетело наверх, раскачивая шестеренки. Вниз откуда-то посыпалась пыль. Когда мелодию стало передразнивать мерное поскрипывание какой-то шестеренки, Каин прекратил играть. Бывает, что все вокруг тебя помогает, бывает наоборот. Когда играешь на камнях святой Марты, становится еще тише, чем обычно: камни слушают. Там обычно холодно, продувает ветер, но ты чувствуешь, как флейта теплеет от твоего дыхания.
Незадачливый флейтист сунул флейту под половицу и от нечего делать прошелся вниз головой по оси огромной шестеренки. Он не закончил мелодию, она настойчиво звучала у него в голове. Внезапно Каин услышал далекий приглушенный стук, не имеющий отношения к его тайной музыке. Он узнал бы этот звук даже сквозь шум всех рынков города.
Кто-то поднимался по лестнице.
«Нет, не кто-то, а два человека, точно два».
Каин во что-то уткнулся макушкой.
Раздался скрежет нырнувшего в прорезь ключа. Мелодия ныла, она все еще звала его. Щелчок-первый поворот. Каин заставил себя сесть на пол. Второй поворот, третий. Дверь распахнулась. Первым был господин Орис, громко говоривший кому-то, кого не было видно:
– Вот он, как видите, наказан. Надеюсь, вы не устали поднимаясь сюда?
– Нет, нет, что вы, – ответил голос, совершенно не похожий на бархатистый баритон господина Ориса.
И порог перешагнул человек средних лет и среднего роста, немного сутулый, с проседью в темных, растрепанных волосах. И сколько Каин себя помнил, у этого человека всегда были сонные слезящиеся глаза.
– Доктор! – вырвалось у юноши, и он почувствовал, как выгибается его рот в глуповато-доверчивой улыбке.
– Здравствуй, монстр, – отозвался доктор самым бодрым голосом, на который был способен усталый человек, – Я думаю, надо сегодня послушать твое сердце.
– Делайте все, что считаете нужным, доктор, – буркнул господин Орис. – Только не затягивайте. Я любопытен, но врачебные процедуры.
– Может быть, процедур и не будет, – пробормотал доктор, поставив саквояж на ящик, служивший столом. – Каин, что стоишь, иди, приготовь все.
Вскоре через металлическую ось был перекинут полинявший кусок ткани с разноцветными ромбами, принесены два табурета.
За этой занавеской по приказу доктора Каин развязал шнур на спине и стащил с себя рубашку. Показалась выпирающая грудная клетка и впалый живот.
Холодные пальцы доктора обожгли кожу. Каин вздрогнул.
– Не вертись и не дрожи, – пропел у самого уха голос доктора.
Господин Орис что-то неразборчиво пробормотал. Затем хлопнула дверь. Доктор прислонил слу-шательную трубку к мальчишеской груди. Он услышал, как в глубине тела сменяются вдох и выдох, точно морские волны, наступающие и отступающие вновь, как бьется его сердце, точно набатный колокол.
Доктор вздохнул.
– Господин Орис вышел покурить, вероятно, его тянет на это всякий раз, как он видит меня.
Каин дружелюбно улыбнулся. Он всегда жалел этого человека, сутулого, с вечно сонными глазами, и думал, что тот тоже жалеет тощего паренька, вечно простуженного и вечно с шишками и синяками.
Движения доктора были неторопливы, но уверенны, пальцы холодны, как стальная проволока. Но когда он начинал рассказывать, его слушали все. Что это были за удивительные рассказы! Он говорил о том, как в старину на площади перед часами маршировали иноземные полки, о великих путешествиях и Американском материке, о хижинах из шерсти и войлока, где кочевники ткут пестрые ковры, о мудрецах, волшебниках и докторах древности, а также о том, как правильно считать удары сердца.
– Знаешь что, с такими легкими, как у тебя, хоть вообще не летай, – произнес доктор и уселся на табурет, – но что с тобой поделаешь.
Доктор улыбнулся.
– Доктор… А могли существовать, ну, похожие на меня? – спросил Каин. Он не раз задавал этот вопрос доктору, и ответ зачастую зависел от настроения доктора. Он отвечал утвердительно, если был в хорошем расположении духа.
– Конечно, может, и сейчас есть…
Каин не ожидал. Он почувствовал, что оторвался от пола.
– Только их не увидишь ни в справочниках, ни в зверинцах… А вообще, Марко Поло говорил, что на далеких островах водятся люди с песьими головами. Кто знает, может они живы-здоровы, просто прячутся. Почему бы и таким, как ты, не быть?
– Люди с песьими головами? – недоверчиво повторил Каин и опустился на пол, – Они же ведь искусали бы сами себя!
Доктор рассмеялся:
– Не верится, да? Мне тоже не просто было поверить семь лет назад в то, что в переулке недалеко от «святой Марты» нашли крылатого человека. А также в то, что у этого крылатого человека есть ум, раз он при первом удобном случае отправляется в такие места, куда даже полицейские боятся захаживать.
– А-а-а-а, господин Орис вам рассказал. Но я же – не полицейский.
– Это верно. Гм… странно, большинство мальчишек в этом городе мечтают стать полицейскими, ты – подопечный начальника полиции – и не хочешь.
Доктор вытащил из кармана серой куртки блокнот в черной коже и что-то написал в нем карандашом.
– Ты когда-нибудь думал, что будет, если ты останешься без нас, один на площади с непокрытой спиной?
– Ну, так в прошлом году…
– Не вспоминай, тогда поблизости оказался постовой, он быстро доложил господину Орису. Люди совсем не надеялись встретить тебя в прекрасный будний день. Они предпочли поскорее обо всем забыть, иначе им пришлось бы давать показания. Помнишь, как господин Орис распекал тебя, а ты отвечал ему, что это вышло случайно. Тебе тоже повезло совершенно случайно.
– Но ведь про меня же знают, – недоуменно произнес Каин, – зачем бояться того, о ком много лет подряд пишут все газеты?
– Люди никогда не позволят необыкновенному из газетной статьи ворваться в спокойное утро рабочего дня. Смотри, чтобы лишний раз такого не происходило.
Доктор вздохнул и как-то нехотя взял саквояж.
– Ладно, подставь плечо.
Вскоре медицинская игла пронзила кожу. Эта процедура повторялась каждый месяц, раз в месяц какие-то питательные вещества и витамины переходили из ампулы в кровь. Каин знал, что это необходимо, и потому сидел неподвижно.
– Хорошо, – пробормотал доктор и записал что-то в блокнот, – Тебе в этом году исполнится семнадцать, ты помнишь об этом?
– Да.
Юноша встал и потянулся. Ребра выступили еще сильнее.
– А ты это чувствуешь?
– Как это можно чувствовать?
– И правда…
Порывшись в саквояже, доктор вытащил небольшое круглое зеркальце, бывшее некогда частью дамской пудреницы.
– Мне проще, – продолжал доктор, – я просто вижу, как ты растешь. Тут все играет роль: высота лба, линия носа, разлет бровей, но…
Рука доктора поднесла зеркало к лицу Каина, так близко, что юноша увидел там лишь свой глаз.
– …но самое главное костяк, пропорции тела. Словом, вполне уже взрослый монстр.
Каин поморщился и отвернулся.
– Такой же, как и самые обычные граждане в этом возрасте! – плохо сдерживая смех, подытожил доктор.
Но это была неправда. Каин был точь-в-точь нескладный подросток, тонкий, болезненный, с покатыми плечами и острыми локтями. В нем не было силы и уверенной красоты, присущей его сверстникам. И его лицо не было похоже на их лица, а скорее напоминало лики статуй со стен главного городского собора. Оно было по-гречески правильным, с тонкими чертами, глаза были зеленые с янтарными прожилками, яркими, точно витражное стекло, но всегда усталыми. Черные волосы вились и обрамляли лицо колечками кудрей.
Он всегда немного сутулился, словно в глубине души понимая, что отстал от других, остался на обочине, остановился пару лет назад. И что ему уже не сравниться в силе и красоте с теми, кто без крыльев готовился миновать семнадцатилетний рубеж, имея в кармане человеческий паспорт.
Каин рассмеялся:
– Взрослый монстр! – отозвался он высоким певучим голосом. – Но ведь монстров-птенцов не бывает! Во всяком случае, у стрижей, у горожан не знаю.
– Каин, – сказал доктор, быстро посерьезнев, – ты помнишь, сколько времени уже решают вопрос о твоем паспорте и праве называться человеком? Поосторожней со словами про горожан!
Каина словно ударили. Он с радостью бы проглотил эти слова. Мальчик притих и опустился на табуретку.
– Да, да, я помню, – только и сказал он.
Вслед за этим вошел господин Орис. Он заглянул в блокнот, покрытый черной кожей, безмолвно что-то зачеркнул, после чего начал спор с доктором. Этот спор, несмотря на свои непростые философские составляющие, обещал быть жарким и продлиться долго.
– До свидания, молодой че…кхе…кхе, – крикнул доктор и тут же закашлялся: господин Орис его одернул, ведь по закону Каина не полагалось называть человеком…
А мальчик-стриж сидел на одном из зубьев огромной шестеренки и, рассеянно озираясь, пытался вспомнить конец прерванной мелодии.
Дверь захлопнулась. Металлическая лестница загудела от шагов. Миновав один пролет, господин Орис обернулся к доктору.
– Доктор, вы говорили с ним обо мне, не пожимайте плечами, я просто знаю. Этот город как сито, сколько бы слов ни сыпали, все они попадут ко мне. Так вот, я могу вас понизить, вы отправитесь вслед за Марко Поло и будете, живя среди аборигенов, лечить от ангины их щенят. Возьмитесь за ум! Вы как, дописываете свой двухтомный труд?
– Мне осталось немного.
– Представьте, мы еще можем застать то время, когда пережитки прошлого будут побеждены. Не останется даже самой памяти о невидали, потому что тем же пресловутым поэтам не останется места в мире, размеренном и плавном, точно механизм часов. Нет, конечно, будут появляться на свет ненормальные, которые начнут звать неведомо куда, говорить, что есть что-то, чего мы не видим. Но ведь существуют больницы. Что касается Каина. Пусть будет примером того, как опасно мечтать о небывалом и желать несбыточного. Нет ничего древнее, чем мечта человека о крыльях, не так ли? Как вы думаете, мы отвыкли от чудес? Скоро наши дети, видя его в зоопарке, будут дивиться тому, как мог человек мечтать о таком.
Глава 4
Беспокойная весна
«Люди отвыкнут от чудес, они будут ходить в зоопарки, чтобы посмотреть на поэтов, они забудут тех мастеров, кто возводил соборы» – на своем языке шептал механизм, встревоженный новыми временами. Он жил уже так долго, что законы физики успели его потрепать, и он стал ленив.
Для полуграмотного Каина редкие стайки школьников в серых пиджаках были чем-то удивительным и довольно интересным; сверху казалось, что это тонкий упругий клинок шпаги пронзает разноцветную городскую толпу. Школьники были существами из совершенно иного мира, маленькими баловнями, любимцами граждан. Вот только их мамам было некогда читать им на ночь сказки. Им читали сказки незнакомцы за казенное жалованье…
В свое время долго спорили о том, может ли мальчик-стриж размышлять, как люди. К единому мнению не пришли до сих пор. Как вообще можно было сравнить его с теми самыми маленькими людьми-школьниками? Когда доктор, находясь в хорошем настроении, рассказывал Каину что-нибудь, он слушал как завороженный и крепко это запоминал. Поросшие мхом законы физики ему никто не объяснял, – это верно. И спросить о том, что, его волновало, было не у кого. Но разве он не смотрит ночами на те же самые созвездия, что и люди, знающие их названия? Уж чего-чего, а времени для того, чтобы наблюдать мир и подмечать перемены, происходящие ежедневно, ему хватало.
Две недели прошло, а замок прославленной немецкой фирмы не был снят. Каин перепробовал все. Должно быть, Платон доложил господину Орису, что старый замок для этой цели не годится, поскольку обитатель часовой башни научился его открывать. Расчет был верный: Каин еще не сталкивался с такой заумной вещью. Однажды утром, повторив позавчерашнюю бесплодную попытку, он заметил, что в механизм замка проникла влага, а значит, замок вообще не откроется.
– Бесполезно, – произнес Каин.
– Бесполезно, – повторил он, став возле окна. Воздух стал другим. Город был пропитан влагой от мостовых до низких плотных облаков. Весна вошла в свою силу, но то все еще была сиплая ранняя весна, не предвещающая ни любви, ни революций.
Но город все-таки ждал. Недаром в его подвалах прятались химеры, и неспроста именно в его сердце, в башенных часах поселился мальчик со стрижиными крыльями. В таких городах, как этот, всегда была своя площадь чудес, где фасады зданий – лишь занавесы, и за каждым занавесом – драма. Там прячется потаенное царство лицедеев, магов и заговорщиков. Там каждый носит за поясом свой нож.
Кто знает, когда табакерочные черти вырвутся наружу? И как их обуздать, если на наш век ни одного пастора не сыщешь? В это время года парк Марата – если стоять на улице Марата, той самой, что возле молодого рынка – похож на ажурную решетку, а деревья напоминают чугунные прутья. Как раз недалеко вход в парк – арка из красного кирпича. Летом недалеко от нее в парке гуляют влюбленные парочки, совсем как это было много лет назад. Но парк Марата совсем не тот, каким был когда-то. Он чудовищно разросся, поглотил два городских сквера и сад, и занял всю окраину города. Мало кто из горожан знал, как далеко он простирается теперь.
Горожан беспокоило, как выжить. Они выносили из домов люстры и тумбы, вазы и стулья, таскали их на себе по городу, чтобы выменять на соль и сахар. Кто-то выписывал больничный, а после отправлялся на вокзал за билетами, кто-то просто уезжал в провинцию к родне, не предупредив никого и оставив дела в беспорядке. По городу ходили невероятные слухи, люди пугали друг друга.
В те дни господина Ориса часто можно было увидеть на рынках и площадях, гуляющего по старым улицам и принимающего приветствия от школьников в серой форме. На улицах он появлялся в пальто шоколадного цвета, во время парадов или посещения кадетских корпусов, которые становились все чаще, он надевал свой лучший мундир. Начальник полиции не терял самообладания и достоинства и перед сборищами строптивых граждан, поверивших тем или иным слухам. В детстве Каину доводилось быть свидетелем того, как господин Орис выступал перед толпой. Крылатый человек до сих пор помнил, как тогда жался к ногам начальника полиции, боясь поднять голову и увидеть лица людей. Он терялся в бесконечной шеренге длинных ног и казался самому себе меньше ростом, чем обычные дети. Еще Каин помнил, что господин Орис долго звучным голосом говорил перед горожанами, но о чем – крылатый человек не мог понять, так как был еще мал. Обычно свою речь начальник полиции начинал словами: «Дорогие товарищи!» или просто «Товарищи!», когда не было времени на длинные речи.
Когда в самом начале весны на улице Взрывников собрался митинг, господин Орис даже не появился на нем. Требования были не новы – свобода слова, печати – и отчасти бредовы: выгнать Дракона из парка Марата. Ведь, по словам митингующих, «Дракону не место в нашем городе!». Скоро эти слова начальнику полиции пришлось выслушивать чуть ли не во время каждой прогулки по городу, их выкрикивали мальчики-газетчики, их знали наизусть полуглухие престарелые попрошайки.
Но, похоже, вряд ли горожане представляли себе, как трудно это сделать. Они не хотели мириться с существованием мальчика-стрижа, и газеты, писавшие обличительные статьи, не раз поддерживали их. Но то был лишь потешный уродец, а Дракон поражал воображение и представлялся всем царем чудовищ. Солидный горожанин ни за что бы не стал воевать с ним. Оставалось ждать, когда власти примут какие-нибудь меры.
Но власти не торопились. И потому господин Орис появлялся то на Большом вокзале, то возле сожженной библиотеки в старой части города. Он увещевал и успокаивал. Посмеивался, что даже если ни одного Дракона не осталось бы на наш век, то рано или поздно он все равно бы объявился.
В середине весны он в присутствии мэра и вернейших служащих разоблачил фокус стихотворства. Он читал стихи великих поэтов и потом неожиданно для гостей свои, где насмехался над некоторыми строками, что казались собравшимся слишком сложными и замысловатыми, называя их ребусам и стихотворцев. «Как видите, – писали газеты, – красиво связывать слова способны и порядочные достопочтенные граждане, но нет ничего хуже, чем когда под красивой оболочкой всякие сомнительные личности, смутьяны, ненормальные проносят свои собственные ненужные мысли».
С этого самого праздника обитателя часовой башни просто измучили самые разнообразные комиссии. Господин Орис появлялся несколько раз на дню в башне часов. Он мог прийти очень рано или нагрянуть в середине ночи, так что Каин старался не спать как можно дольше, чтобы дождаться его прихода. Длинные коридоры городской ратуши, мутные расплывчатые лица проносились, словно сквозь сон. Раздражали одни и те же вопросы:
– Сколько вам лет?
– Знаете ли вы своих родственников?
– Ваши крылья у вас от рождения?..
Однажды, правда, все это могло и закончиться.
Когда главный судья произнес:
– Этого не может быть, наверняка все это обман, так не бывает! Каин, дрожа от холода, без рубашки, которую велели снять, дабы почтенный судья мог видеть, что крылья растут у него из спины, робко сказал:
Для полуграмотного Каина редкие стайки школьников в серых пиджаках были чем-то удивительным и довольно интересным; сверху казалось, что это тонкий упругий клинок шпаги пронзает разноцветную городскую толпу. Школьники были существами из совершенно иного мира, маленькими баловнями, любимцами граждан. Вот только их мамам было некогда читать им на ночь сказки. Им читали сказки незнакомцы за казенное жалованье…
В свое время долго спорили о том, может ли мальчик-стриж размышлять, как люди. К единому мнению не пришли до сих пор. Как вообще можно было сравнить его с теми самыми маленькими людьми-школьниками? Когда доктор, находясь в хорошем настроении, рассказывал Каину что-нибудь, он слушал как завороженный и крепко это запоминал. Поросшие мхом законы физики ему никто не объяснял, – это верно. И спросить о том, что, его волновало, было не у кого. Но разве он не смотрит ночами на те же самые созвездия, что и люди, знающие их названия? Уж чего-чего, а времени для того, чтобы наблюдать мир и подмечать перемены, происходящие ежедневно, ему хватало.
Две недели прошло, а замок прославленной немецкой фирмы не был снят. Каин перепробовал все. Должно быть, Платон доложил господину Орису, что старый замок для этой цели не годится, поскольку обитатель часовой башни научился его открывать. Расчет был верный: Каин еще не сталкивался с такой заумной вещью. Однажды утром, повторив позавчерашнюю бесплодную попытку, он заметил, что в механизм замка проникла влага, а значит, замок вообще не откроется.
– Бесполезно, – произнес Каин.
– Бесполезно, – повторил он, став возле окна. Воздух стал другим. Город был пропитан влагой от мостовых до низких плотных облаков. Весна вошла в свою силу, но то все еще была сиплая ранняя весна, не предвещающая ни любви, ни революций.
Но город все-таки ждал. Недаром в его подвалах прятались химеры, и неспроста именно в его сердце, в башенных часах поселился мальчик со стрижиными крыльями. В таких городах, как этот, всегда была своя площадь чудес, где фасады зданий – лишь занавесы, и за каждым занавесом – драма. Там прячется потаенное царство лицедеев, магов и заговорщиков. Там каждый носит за поясом свой нож.
Кто знает, когда табакерочные черти вырвутся наружу? И как их обуздать, если на наш век ни одного пастора не сыщешь? В это время года парк Марата – если стоять на улице Марата, той самой, что возле молодого рынка – похож на ажурную решетку, а деревья напоминают чугунные прутья. Как раз недалеко вход в парк – арка из красного кирпича. Летом недалеко от нее в парке гуляют влюбленные парочки, совсем как это было много лет назад. Но парк Марата совсем не тот, каким был когда-то. Он чудовищно разросся, поглотил два городских сквера и сад, и занял всю окраину города. Мало кто из горожан знал, как далеко он простирается теперь.
Горожан беспокоило, как выжить. Они выносили из домов люстры и тумбы, вазы и стулья, таскали их на себе по городу, чтобы выменять на соль и сахар. Кто-то выписывал больничный, а после отправлялся на вокзал за билетами, кто-то просто уезжал в провинцию к родне, не предупредив никого и оставив дела в беспорядке. По городу ходили невероятные слухи, люди пугали друг друга.
В те дни господина Ориса часто можно было увидеть на рынках и площадях, гуляющего по старым улицам и принимающего приветствия от школьников в серой форме. На улицах он появлялся в пальто шоколадного цвета, во время парадов или посещения кадетских корпусов, которые становились все чаще, он надевал свой лучший мундир. Начальник полиции не терял самообладания и достоинства и перед сборищами строптивых граждан, поверивших тем или иным слухам. В детстве Каину доводилось быть свидетелем того, как господин Орис выступал перед толпой. Крылатый человек до сих пор помнил, как тогда жался к ногам начальника полиции, боясь поднять голову и увидеть лица людей. Он терялся в бесконечной шеренге длинных ног и казался самому себе меньше ростом, чем обычные дети. Еще Каин помнил, что господин Орис долго звучным голосом говорил перед горожанами, но о чем – крылатый человек не мог понять, так как был еще мал. Обычно свою речь начальник полиции начинал словами: «Дорогие товарищи!» или просто «Товарищи!», когда не было времени на длинные речи.
Когда в самом начале весны на улице Взрывников собрался митинг, господин Орис даже не появился на нем. Требования были не новы – свобода слова, печати – и отчасти бредовы: выгнать Дракона из парка Марата. Ведь, по словам митингующих, «Дракону не место в нашем городе!». Скоро эти слова начальнику полиции пришлось выслушивать чуть ли не во время каждой прогулки по городу, их выкрикивали мальчики-газетчики, их знали наизусть полуглухие престарелые попрошайки.
Но, похоже, вряд ли горожане представляли себе, как трудно это сделать. Они не хотели мириться с существованием мальчика-стрижа, и газеты, писавшие обличительные статьи, не раз поддерживали их. Но то был лишь потешный уродец, а Дракон поражал воображение и представлялся всем царем чудовищ. Солидный горожанин ни за что бы не стал воевать с ним. Оставалось ждать, когда власти примут какие-нибудь меры.
Но власти не торопились. И потому господин Орис появлялся то на Большом вокзале, то возле сожженной библиотеки в старой части города. Он увещевал и успокаивал. Посмеивался, что даже если ни одного Дракона не осталось бы на наш век, то рано или поздно он все равно бы объявился.
В середине весны он в присутствии мэра и вернейших служащих разоблачил фокус стихотворства. Он читал стихи великих поэтов и потом неожиданно для гостей свои, где насмехался над некоторыми строками, что казались собравшимся слишком сложными и замысловатыми, называя их ребусам и стихотворцев. «Как видите, – писали газеты, – красиво связывать слова способны и порядочные достопочтенные граждане, но нет ничего хуже, чем когда под красивой оболочкой всякие сомнительные личности, смутьяны, ненормальные проносят свои собственные ненужные мысли».
С этого самого праздника обитателя часовой башни просто измучили самые разнообразные комиссии. Господин Орис появлялся несколько раз на дню в башне часов. Он мог прийти очень рано или нагрянуть в середине ночи, так что Каин старался не спать как можно дольше, чтобы дождаться его прихода. Длинные коридоры городской ратуши, мутные расплывчатые лица проносились, словно сквозь сон. Раздражали одни и те же вопросы:
– Сколько вам лет?
– Знаете ли вы своих родственников?
– Ваши крылья у вас от рождения?..
Однажды, правда, все это могло и закончиться.
Когда главный судья произнес:
– Этого не может быть, наверняка все это обман, так не бывает! Каин, дрожа от холода, без рубашки, которую велели снять, дабы почтенный судья мог видеть, что крылья растут у него из спины, робко сказал:
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента