Яворский Михаил. Поцелуй льва

   Чем ближе было к семи часам ? времени официального открытия магазина, тем нетерпеливее и суетливее становилась толпа. Очередь уплотнялась, потому что задние начали толкаться. Давление вперёд усиливалось, хулиганов вытесняли. Они же толкали очередь назад. Началась драка, в ход пошли кулаки.
   Какой-то мужчина, закутанный в перину вышел из очереди, пытаясь успокоить противников. На удивление, они остановились и выслушали его выступление про то, что драться нет смысла, потому что мы в одной лодке и действовать должны цивилизовано, потому что весь мир наблюдает, как мы строим социалистическое общество. Он не успел закончить. Один из хулиганов на воровском жаргоне как накинется на него: «Кто ты такой, мать твою й…?! От…сь, пока тебе фары не выбили!»
   Мужчина в перине аж оторопел от такого разговора. Он казался образованным человеком, наверно, был интеллигентом. Вначале, не зная как среагировать, он словно окаменел. Его лицо исказила бессильная ненависть. Потом он медленно снял свою перину и набросил на голову хулигана, словно пытался задушить его.
   Остальные хулиганы поторопились на помощь коллеге. Перину таскали кто куда, пока не разорвали, только поднялось облако пуха. В это мгновение продавец из середины открыл магазин. Увидев облако пуха, он попробовал снова закрыть двери, но это было поздно. Хулиганы уже втиснулись и давай проталкиваться к магазину. Я тоже потолкался и влетел сразу за хулиганами, которые уже хозяйничали за прилавком среди бутылок.
   Я начал колебаться. Тем временем продавец вылез на ящик и разорялся, что хищение государственного имущества карается двадцатью годами заключения.
   ? Вон! Вон! ? кричал он? Магазин закрыт!
   ? Закрой рот, мошенник, ? оборвал кто-то. ? Не бзди, и тебе для чёрного рынка останется.
   Я колебался. Но представив, как пойду домой с пустыми руками, я схватил с полки бутылку водки. Как зверь, который идёт на запах добычи, я осмотрелся, взял ещё одну бутылку и затолкал её в боковой карман.
   Ощущая жжение в животе, я направился за хулиганами, которые пробирались сквозь толпу. Они изменили тактику: теперь они были на стороне закона, кричали, что идут вызывать милицию.
   Люди неохотно расступались и пропускали их.
   Выкарабкавшись из толпы, я чувствовал себя гордым. Поворачивая за угол, я оглянулся и увидел длинную, громоздкую очередь трудящихся, которые даром надеялись достать хотя бы одну бутылку водки.

   «Не бойтесь негодяев или недобрых ? рано или поздно с них спадёт маска. Бойтесь людей доброй воли, которые повернули на ложный путь ? они в согласии со своими убеждениями и желают добра…
   Но, к сожалению, прибегают к ложным средствам».

Абат Галиани (1770)

 

ДЛЯ МЕНЯ ОТКРЫТЫ ДВЕРИ ДИРЕКТОРСКОГО КАБИНЕТА

   После звонка учитель вручил мне записку: «Сегодня, 12 января, в десять часов, явиться к директору школы». Это через час. Час в формальном понятии, но в действительности намного дольше, потому что наши уроки истории всегда казались намного длиннее, чем должны были быть. Иногда они тянулись бесконечно, словно столетия, из которых состояла история.
   По дороге в кабинет директора я не чувствовал ни уверенности, ни подавленности. Если бы меня вызвали к предыдущему директору, я был бы уверен, что ничего хорошего ждать мне не стоит. Это был лютый зверь, ему бы только кого-то унизить или наказать без каких-либо причин.
   Зато наша теперешняя директриса, товарищ Валерия Боцва, была женщиной со вкусом. Она была непоколебимой и властной, но не жестокой. Иногда мне казалось, что она сестра-близнец св. Терезы, подобие которой я часто видел среди икон в церкви св. Юра.
   Я не мог припомнить ничего такого, за что меня могли вызвать к директору.
   Тихонько постучал, надеясь, что по каким-либо причинам её не будет в кабинете. К сожалению, я сразу услышал её властный голос: «Заходите!»
   Входя, я почувствовал, как дрожат мои ноги.
   Директриса стояла за огромным, новым дубовым столом. Не сводя с меня глаз, она предложила мне сесть. Она тоже села. Я надеялся, что она сразу скажет, зачем вызвала, но она молча осматривала меня. Я и сам внимательно смотрел на неё с выражением уважения.
   Я впервые видел нашу директрису так близко.
   Короткая стрижка ? это понятно: большинство, как у нас говорили, «восточниц» имели короткие волосы в знак того, что они активно строили коммунизм. Но теперь я заметил, что волосы у неё тонкие-претонкие ? казалось, что каждая волосинка росла отдельно, торчала как иголка у дикобраза. Губы у неё были тонкие, уголками вниз с чёткими, словно карандашом обведенными контурами, и поэтому её рот выглядел так властно, как у довоенного директора.
   Наконец, подняв брови, она сказала:
   ? У меня о тебе очень хорошие отзывы. Можешь гордиться собой.
   Она замолчала, давая мне время оценить комплимент.
   ? Спасибо товарищ директор, ? ответил я, не зная что сказать, смущаясь, так как что-то мне подсказывало, что похвала директора может быть опаснее, чем взыскание.
   ? Учителя говорят, ? продолжала она, ? что ты активист, один из самых умных в классе, отличник по большинству предметов, в частности по физике и математике. Ты ? пример для других. Нам нужны такие люди ? будущие учёные. От тебя зависит будущее коммунизма.
   Она говорила медленно, каждое слово звучало как солдатский шаг, на последнее предложении сделала ударение. Мне было лестно, что от меня зависело будущее коммунизма. И хотя тогда я ещё не знал, какое мне дадут задание, я радовался, что директор Боцва была так уверена во мне. Её вера в мои способности разжигала мой энтузиазм на будущее. Я удовлетворённо улыбнулся, представив в будущем себя за таким же как у неё столом, а возможно и большим.
   Директриса, когда стояла, была ни высокой, ни низкой, но теперь, сидя за столом, она казалась мне настоящей великаншей. Три портрета сзади на стене, добавляли ей важности и значительности. Посередине, где когда-то висело распятие, теперь находилось изображение человека с отцовской улыбкой и пронизывающим взглядом. Это был Сталин ? архитектор коммунизма, вождь пролетарской революции. Правее ? портрет круглолицего усатого мужчины с низким лбом и копной волос. Его грудь с рядами медалей, как вспаханное поле, компенсировали невыразительность его лица. Это был Ворошилов ? маршал Красной армии, защитник достижений пролетарской революции. Левее Сталина был изображён Молотов, комиссар иностранных дел, который полтора года назад подписал с Германией Пакт о ненападении. Пенсне на его задранном носу напоминало мне пани Шебець.
   У Боцвы было, безусловно, достойное окружение. Эти трое, в случае необходимости, были в её распоряжении, о чём свидетельствовала её самоуверенность. Опираясь обоими руками на край стола, она наклонилась, штудируя моё лицо. Потом сказала:
   ? Как я уже говорила, ты один из наиперспективнейших учеников нашей школы. Ты трудолюбивый. Если и дальше будешь так трудиться, тебя ждёт блестящее будущее. Труд и преданность делу пролетариата ? вот ключи к коммунистическому будущему.
   Соглашаясь, я кивнул. Откровенно говоря, я не очень-то и трудился в последнее время и не собирался и дальше выкладываться. Да, уроки я посещал регулярно, внимательно слушал учителей, к удивлению, имел самые высокие оценки в классе. Однако, после освобождения я почти не открывал книжки. Наши новые учебники, изданные в Москве, пахли рыбой, их невозможно было читать на голодный желудок.
   Всё свободное время я играл с Богданом в шахматы, мечтал о девочках, иногда мастурбировал. Теперь я это делал чаще, чем до освобождения. Тогда это было грехом. Один раз на исповеди священник поругал меня и сказал, что это очень нездорово.
   Он повелел мне читать «Богородицу» дважды в день на протяжении нескольких недель. К счастью, через несколько недель после моей исповеди, он умер. Решив, что смерть освобождает меня от каких-либо обязательств, я забыл о наказании.
   Я был уверен, что директриса, как убежденная атеистка, оценила бы меня, если бы знала, что я нарушаю Божий запрет. Но она пошла дальше:
   ? Михаил Андреевич, ты умный юноша. Мы освободили вас от буржуазной эксплуатации, наша система сделает всё, чтобы обеспечить ваше будущее, сделать вашу жизнь богатой и счастливой.
   Я хотел поблагодарить её за то, что она рассказала мне, что кто-то хочет сделать меня богатым и счастливым, но она продолжала:
   ? Но вы должны это заслужить, Михаил Андреевич! Нельзя только брать, необходимо также и давать!
   Она выпрямила руку и ещё ближе наклонилась ко мне, словно хотела посвятить меня в очень важную тайну:
   ? Михаил Андреевич, слышали ли вы о врагах народа?
   ? Да, товарищ Боцва, ? ответил я, удивляясь такому очевидному вопросу, ведь страницы наших газет пестрели статьями про врагов народа и предупреждениями, чтобы мы были бдительными.
   Она молчала, пронизывая меня взглядом. Наступила полная тишина, словно в пустой церкви. Я почувствовал, что меня засасывает какая-то невидимая сила.
   Потом она отвела взгляд. Я заметил, что за окном кружатся хлопья снега. К счастью, за пределами этого кабинета существовал другой мир.
   Боцва снова заговорила:
   ? Строительство коммунизма ? задание не из лёгких. Нас окружают капиталистические страны. Они готовят против нас войну. Естественно, мы их победим. Однако среди нас тоже есть враги ? враги народа! Они делают вид, что будто верны нам, но на самом деле хотят подорвать нашу систему изнутри.
   Она на миг остановилась, а затем, всматриваясь мне в лицо, добавила:
   ? Мы должны остерегаться их. Мы должны быть постоянно начеку. Мы должны знать, что они делают. Вы понимаете? Вы понимаете, Михаил Андреевич? Мы должны знать, о чём они думают и как действуют.
   Внезапно до меня дошло. Мои ладони вспотели. Она хотела, чтобы я стал доносчиком. Не успел я собраться с мыслями, как она сказала это прямым текстом:
   ? Я хочу, чтобы ты следил за врагами народа. Присматривайся, что люди вокруг говорят и делают. Если услышишь, что кто-то выражается против системы, или увидишь, что кто-то подозрительно себя ведёт, сразу же доноси мне! Двери моего кабинета для тебя открыты.
   Не ожидая моего ответа, она встала и измерила меня взглядом, словно хотела убедиться, или достоин я такого задания. Я тоже встал. Она была невысокой женщиной, но пожатие её руки было тяжелее, чем у всех бывших директоров вместе взятых.

   «Если они марксисты, то я нет».

К.Маркс

   «Какая польза человеку, если он приобретёт весь мир, но приведёт в упадок душу».

Св. Петр

 

МНЕ БЫ РУЧНУЮ ГРАНАТУ!

   Нет. Никогда. Только не доносчиком. Она хочет, чтобы я доносил на других. Изображать из себя друга и обманывать людей. Доносить ради своего «богатого и счастливого будущего»? Как плавно она подвела меня к этому: «Ты умный юноша… Я хочу, чтобы ты следил за врагами народа». Не дала мне даже возможности отказаться. А если бы и дала, хватило бы мне духу на это?
   Эти мысли крутились у меня в голове, как испорченные пластинки пана Коваля. Доносчиком я не буду. Но… если я не буду отчитываться Боцве, то сам стану подозреваемым …врагом народа.
   Выхода нет. Директриса перехитрила меня, загнала в западню. Моё молчание означало согласие. С течением дней меня начало душить чувство безвыходности. Почему я? Почему она решила, что из меня выйдет хороший доносчик? Боясь, что меня кто-то услышит, я мысленно ругал директрису последними словами.
   Во мне нарастала потребность рассказать об этом кому-нибудь, но в то же время неверие всем и каждому. Сначала я думал, что в классе должен быть хотя бы один информатор, но потом начал подозревать всех, даже Богдана, своего наилучшего друга.
   Богдан последнее время вёл себя странно ? казалось, он избегал меня. Раньше после уроков мы просто шли к нему и там часами играли в шахматы. Когда пан Коваль выезжал на проверку, а эти поездки становились всё более длительными и частыми, мы играли допоздна и я оставался переночевать. В таких случаях я иногда встречал его старшего брата Игоря, старшеклассника из нашей школы. Но эти встречи были очень короткими, потому что он всегда куда-то спешил. Он редко ночевал дома. Зато мать Богдана всегда была в нашем распоряжении, несмотря на свой напряжённый график работы. Она делала нам горячий чай, а когда я у них оставался, готовила ужин ? кашу, иногда даже с молоком. Сама она, наверно, ела немного, потому что была очень худая. Богдан говорил, что это через волнение ? она боялась, что после экспроприации дома её выгонят из квартиры и вышлют на принудительные работы в Сибирь. Как жена адвоката и бывшая хозяйка дома, в глазах власти она была кандидатом на врага народа.
   Теперь, через неделю после встречи с директрисой, я ещё ни разу не играл с Богданом в шахматы, из школы уходил один и часами шатался по городу. На улице я чувствовал себя более свободным.
   Обычно, выйдя из школы, я шёл на бывшую улицу Сапеги, потом поворачивал на улицу Техническую, где до освобождения работал пан Коваль. Оттуда я выходил на улицу Мицкевича ? самую крутую в городе, что спускалась около парка. Именно по ней во время своих «милицейских деньков» спустили «Мерседес» отца Ванды.
   Около подножья простирался центр города, там я шел в пассаж Миколяша. Перед войной в нем бесцельно прогуливалось много людей ? от старого до малого, хотя в основном молодёжь. Этот пассаж со стеклянным верхом был каким-то особенным.
   Когда я пересекал его сегодня, на ум мне пришёл Тарзан и его приключения в джунглях. Перед войной в пассаже был магазинчик комиксов, а рядом с ним продавали мороженное. Я часто заходил сюда с Богданом чтобы купить или обменять комиксы, съесть мороженное, посмотреть киножурнал новостей или просто бездельничать. Теперь тут был магазин военной книги.
   Я зашёл туда, не задумываясь для чего, и сразу ощутил, что я не туда пришёл, но дальше направлялся к полкам, словно имел определённую цель. Полки по обе стороны комнаты были заставлены книжками в чёрных и белых обложках. В них описывались истории войн, знаменитые битвы, о полководцах и генералах, но наиболее в глаза лезли тома Ленина и Сталина ? вождей пролетарской революции, которых считали такими же незаменимыми для революции, как Тарзан для комиксов.
   На полках на балконе пассажа расположились брошюры и книги на разнообразную военную тематику. Моё внимание привлекли книги «Пособие по ручным гранатам» и «Военная топография». Я решил их купить.
   Книгу по топографии я выбрал, потому что любил карты. Все в классе знали, что я могу от руки нарисовать контуры Европы и Азии со всеми главными реками и горными хребтами. А зачем мне нужно было «Наставление по ручным гранатам», я и не знал. В любом случае, приятно было зайти в книжный магазин и что-нибудь купить, так как в большинстве магазинов, особенно в продуктовых и магазинах одежды, по полкам гулял ветер.
   Когда я шёл к кассе, меня остановила продавщица. Я ещё раньше заметил, что она за мной наблюдает.
   ? Что ты тут делаешь? ? спросила она.
   Я ожидал этот вопрос, так как был тут единственным в гражданской одежде. Другие покупатели были в тяжёлых зимних ботинках и в шинелях. Большинство из них, судя по меховым шапкам с красной звездой, серпом и молотом, были офицерами.
   ? Книги покупаю, ? ответил я.
   ? Но это ведь военный книжный магазин, ? сказала она, забрала у меня из рук книги, и осмотрев меня, строго спросила: ? Ты не слишком мал для этих книг?!
   ? Нет, ? ответил я, удивляясь своей смелости. ? Я прохожу курс военной подготовки.
   ? Где?
   ? В средней школе № 1.
   Нашу школу считали самой лучшей в городе, и я правда ходил на занятия по военной подготовке, но они в основном заключались в умении оказать первую медицинскую помощь. Военная топография, а тем более ручные гранаты не имели к этому никакого отношения.
   ? Ты комсомолец?
   ? Ещё нет. Но я ? активист! ? ответил я, сделав ударение на последнем слове, ведь быть активистом ? необходимое условие, чтобы стать членом Коммунистического союза молодёжи.
   ? Кто твой директор?
   ? Товарищ Валерия Боцва, ? ответил я, очень торжественно, словно гордясь, что имею такую директрису.
   ? О, Валерия, мой товарищ по партии…? выражение её лица смягчилось.
   Я заплатил 6 рублей 45 копеек ? меньше, чем десятая часть цены за килограмм сахара на чёрном рынке.
   Когда я выходил, продавщица улыбалась мне, хотя её улыбка была не очень естественной.
   Вернувшись домой, я застал пана Коваля уже в кровати, хотя он ещё не спал. Он плохо себя чувствовал ? схватил радикулит. В квартире стоял запах салициловой мази. Мне было жаль пана Коваля. У него была хорошая работа, а из инспекционных проверок он привозил немного масла, сала, домашнего хлеба и делился со мной. Однако, после освобождения, жизнь его полностью изменилась. Он стал затворником. Никаких женщин, никакого чая с ромом, которым он так любил их угощать. Для него остались разве что пани Шебець с её длинной тонкой шеей и выпуклыми глазами под пенсне.
   Перед тем, как пожелать спокойной ночи, я приготовил пану Ковалю стакан горячего чая и сказал, что перед сном несколько часов буду делать уроки. На самом деле я взялся за купленные книги. Меня целиком захватило «Наставление по ручным гранатам». Я читал и перечитывал его страницы, изучал рисунки и закончил, когда в лампе выгорел керосин ? её свет начал быстро мигать, а затем полностью погас.
   К удивлению, на следующий день на уроках мне совершенно не хотелось спать, но с тех пор я не мог серьёзно относится к своим учителям. Я решил, что все они ? доносчики. Единственное, что меня интересовало, ? ручные гранаты. Я чётко представлял себе каждую деталь всех трёх типов гранат, которые применялись в Красной армии. Мысленно я их собирал, заряжал, включал таймер, взрывал. Не хватало только настоящей гранаты.

   «Есть человек — есть проблема, нет человека — нет проблемы».

Сталин

   «Лишить жизни одного человека — это убийство. Лишить жизни миллионы — это статистика».

Сталин

   «Что ты за человек!» ? крикнул Сталин, когда Милован Джиляс отклонил его предложение выпить по рюмочке.

 

ПАРИЖСКИЙ ГИПС

   Нас отпустили с уроков на два часа раньше из-за сильной метели. Вместе с другими я спустился вниз в вестибюль. Я хотел быстрее выбежать на улицу, чтобы ощутить снег. Вестибюль был небольшим как для здания, построенного в XIX столетии. Каждый раз, когда выходило или заходило больше одного класса, создавался затор. Особенно плохо было утром, около восьми часов, когда все торопились, чтобы не опоздать на уроки. Вот уже несколько месяцев, как эта толчея усилилась. Всему виной была статуя посредине вестибюля.
   Эта статуя была настоящим горем. Уверен, что не один ученик вспоминал её «незлым» словом. Лично я не раз проклинал её. Один раз, опаздывая на урок, заспанный мальчик наткнулся на неё головой и разбил себе лоб ? след до сих пор видно. Его строго проучили за отсутствие внимания к вождю, ведь это была статуя Сталина, строителя счастливого будущего. Её установили в вестибюле по случаю первой годовщины освобождения. Сталин был изображён в обычной позе ? высокий, в тяжёлых ботинках, правая рука за отворотом френча, на лице улыбка с хитрецой, как и на всех его портретах, что висели в кабинетах, магазинах, на площадях, в классах.
   Я стоял на улице с закрытыми глазами и ветер облеплял моё лицо хлопьями снега.
   Вдруг мне в голову попали снежком. Оглянувшись, я увидел за пеленой снега Богдана.
   ? Сыграем в шахматы? ? спросил он, пытаясь перекричать ветер.
   Именно этого я и ждал.
   Вскоре мы сидели в его комнате один напротив другого. Между нами на маленьком столике стояла шахматная доска. Я играл белыми, а он ? чёрными фигурами.
   Я должен был начинать, но что-то меня удерживало. Всегда первыми ходят белые, такое их преимущество. Именно этот ход определяет развитие игры. Но я колебался…
   Мы вроде и хотели играть, но сидели молча и отрешённо, словно не интересовались ни шахматами, ни друг другом. Наконец, не отводя взгляда от шахматной доски, Богдан нарушил тишину:
   ? Ты думаешь, что фигуры сами ходят? ? Он сказал это лаконично, высказывая так своё неудовольствие.
   ? Почему бы тебе не сделать первый ход? ? предложил я.
   ? Это твой ход! ? отрубил он, поднимаясь.
   Вставая, он зацепил столик коленом и шахматы посыпались на пол. На доске каким-то чудом остались две фигуры ? чёрный и белый короли.
   Наконец наши взгляды встретились. Никогда мы не ощущали теснее связи. Всё было понятно.
   ? Когда Боцва тебя вызывала?
   ? Две недели назад. А тебя?
   ? За неделю перед тобой.
   Мы перешли на шёпот… обоим стало страшно оттого, что выходило из наших уст. И хотя в комнате больше никого не было, мы всё время оглядывались, чтобы убедиться, что доносчики Боцвы не читают по нашим губам. Уверенные, мы отважились на первый ход.
   Прошло пять дней.
   Наш школьный уборщик только-что пошел отдыхать. Он проживал один в небольшой комнате в правом крыле школы. Уборщик постоянно бродил по зданию ? убирал в классах, залах, туалетах. Он был в годах, говорили, что ему под семьдесят, но понимал нас, учеников, лучше, чем учителя.
   Часто подсказывал нам, как ладить с неприступными учителями, или как убедительно объяснить прогул. Мы любили его, потому что доверяли.
   Но сегодня, чтобы выполнить наш замысел, мы с Богданом должны были его перехитрить. Незаметно мы проскользнули в школу вечером перед тем, как он закрыл входные двери. Потом притаились в подвале под его комнатой. Мы слышали, как он пришёл к себе, включил радио, поел, слил в туалете воду и лёг в кровать.
   Когда он захрапел, мы поднялись из подвала по лестнице, которая вела на первый этаж. Оттуда узкими коридорчиками направились к главному коридору, вдоль которого расположились классы, и пройдя его, мы очутились в вестибюле.
   Вот она ? статуя Сталина.
   Она стояла на возвышении среди вестибюля, и смотрела на нас. Она была вдвое больше от натуральных размеров и, казалось, сделана из монолитного куска белого мрамора, хотя на самом деле была вылита из гипса.
   Сейчас в слабом свете из улицы она казалась одиноким великаном. Если бы она ожила, то наверно требовала бы от нас букет цветов ? в газетах и фильмах Сталина всегда окружали дети и розы. Когда-то он, наверно, тоже был ребёнком, но сейчас, глядя на статую, мы в этом сомневались.
   По радио про него говорили как о любящем отца, нашем освободителе, но за той добродушной улыбкой прятался диктатор.
   Как жаль! Он начинал с низов ? сын портного, учился на священника, а стал Главным вождём, святым покровителем доносчиков.
   Мы с Богданом часто раздумывали, как ему противостоять. Мы обмозговали множество возможностей. Ручная граната была бы, конечно, наилучшим вариантом, но мы не могли её достать. Поэтому мы сейчас стояли перед ним с двумя бутылками фиолетового чернила в руках.
   Это было торжественное мгновение. Мы встретились взглядами и кивнули один другому головой: обе бутылки очутились на статуе ? моя на голове, а Богдана на животе.
   Испугавшись звука разбитого стекла, мы на мгновение замерли. Я даже боялся глянуть на статую. Но по дороге к вестибюлю мы обернулись. Смертельно раненое чудовище истекало кровью.

   «Руки и ноги врага заковать в наручники, а рот закрыть революционной диктатурой».

Ф.Ксенофонтов, ранний советский теоретик.

 

НАША ДИРЕКТРИСА ВНЕ ПОДОЗРЕНИЙ

   Уже с утра здание школы напоминало растревоженное осиное гнездо. Стаи людей в форме ? милиция, военные, всеобщая гроза ? НКВД ? слонялись по школе в поисках доказательств. В окружении партийного руководства директриса нервно шагала по коридорам, отчаянно жестикулируя. На её лице бала написана вся серьёзность ситуации.
   Всех учителей вызвали к директрисе, ученики остались сами. Обычно, без учителя класс вспыхивал весёлым щебетанием. Но не сегодня. Все сидели словно на похоронах ? молча и торжественно.
   Я, как и все, ужаснулся, когда утром зашёл в вестибюль. То, что вчера было мраморной статуей нашего Вождя, сегодня казалось костлявым каркасом дикого животного. Фиолетовое чернило проникло в парижский гипс и выточило причудливые извилистые узоры.
   Первым на место преступления прибыл уборщик. Не зная что делать, он прикрыл статую своим зимним пальто. Потом обвернул её покрывалами и белыми простынями, чтобы закрыть повреждения. Теперь было видно только один ботинок Сталина в чернильных пятнах.
   Входя в вестибюль, ученики смотрели на этот балаган, но делали вид, что ничего не видят. Прямой взгляд на статую могли расценить как одобрение осквернения нашего Вождя.
   Кто это сделал? Этот вопрос волновал всех и каждого. А особенно нас с Богданом. Если бы знать, кто это сотворил, мы бы донесли директрисе и получили бы награду. Мы бы доказали свою преданность пролетарской революции и наше будущее было бы обеспечено.