Цзы-лань. "Лань" - по-китайски значит орхидея.
..льстивый этот "перец" - намек на одного из чуских министров по
прозвищу "Перец", который изменил Цюй Юаню и переметнулся в стан его врагов.
..."цзечэ" и "цзянли" - местные названия душистых трав в провинциях
Хубэй и Хунань.
...песня птицы сказочной звенит. - Нефритовая птица, в китайской
мифологии - непременная спутница заоблачных путешествий. Она подобно
колокольчику сопровождает странника.
Тяньцзинь ("Небесный брод") - восточный край Млечного Пути.
Сицзи ("Западный предел") - западный край Млечного Пути.
Красная река, или Чишуй. - древнее название неизвестной реки.
Бучжоу - название горы, расположенной к западу от хребта Куэньлунъ.
...священных Девять песен - старинные обрядовые песни времен династии
Ся.
Н. Федоренко
В. Панасюк
И. С. Лисевич
Литературная мысль Китая.
Глава 7. Лирическая поэзия ши.
Личность и литература {*} (фрагмент)
{* Воспроизводится по изданию: И. С. Лисевич. Литературная мысль Китая
/ М.: Наука, 1979. - Прим. ред.}
...Однако момент авторизации китайской поэзии история связала с именем
Цюй Юаня-первого великого поэта Китая [1, с. 175], чьи поэмы и оды знаменуют
для китайского читателя рождение литературы нового типа [2, с. 6]. Именно
ему, единственному из всех китайских литераторов, народ посвятил свой
красочный праздник лодок-драконов, справляемый каждый год на протяжении
более двух тысячелетий [3, с. 71 и др.]. И дело, конечно, не в том, что
тексты сохранили его имя (в начале своей поэмы "Скорбь отрешенного" -
"Лисао" - Цюй Юань излагает даже свою родословную), а в "индивидуальности их
создателя, необычности и реальной жизненности судьбы" [4, с. 19] его
лирического героя, подобного которому еще не было в литературе, в силе и
величии самой личности поэта [5, с. 54]. Авторы "Книги песен" - безразлично,
стремились ли они закрепить свое авторство или нет, - творили в принятых
стереотипах коллективного творчества; пусть не безымянные, они всегда
оставались как бы на одно лицо - и должны были пройти века, чтобы в поэзии
возникло наконец "лица необщее выраженье" - стих Цюй Юаня.
Начиная с Цюй Юаня индивидуальное авторство в поэзии стало нормой;
отныне поэтическое произведение было отмечено именем своего творца. Но даже
в ханьскую эпоху это правило соблюдалось не всегда. Достаточно вспомнить
знаменитые "девятнадцать древних стихотворений" [6, с. 124-137], число
которых первоначально было значительно большим. Часть из них те или иные
источники приписывали известным историческим личностям (полководцам Ли Лину
и Су У) или прославленным литераторам (поэтам Мэй Шэну и Фу И) [6, с. 133-
134], однако по свидетельству "Истории династии Суй" еще в V в. существовало
"пять свитков древних стихов, где имена написавших их не были обозначены"
[110, с. 160], - значит, анонимное поэтическое творчество в ханьскую эпоху
было достаточно распространенным. Со времени, когда жил "первый" поэт Китая,
и до той поры, когда стихи "без имени" сделались отклонением от нормы,
прошло, по меньшей мере, шесть столетий - процесс авторизации оказался
достаточно долгим.
Безусловно, одной из главных причин этого была слабость индивидуального
начала в самой поэзии. Правда, уже в "Скорби отрешенного" очень заметна
печать личности Цюй Юаня, прямого, благородного, порывистого. И все-таки не
будем преувеличивать. Да, древнекитайская литература не сохранила нам
другого произведения, подобного поэме "Лисао", с ее душевной раскованностью
и буйным полетом фантазии. Однако существует довольно правдоподобная версия,
согласно которой поэма представляет собой поэтическое воспроизведение
видений наркотического транса, ритуального "путешествия" придворного шамана
Цюй Юаня в потусторонний мир - путешествия, обязательного в практике
шаманского камлания и имеющего вполне определенные стереотипы. Тогда,
кстати, становится понятным, почему в отличие от Инь Цзи-фу и Мэн-цзы Цюй
Юань сообщает свое имя (и даже имена предков) не в конце, а в начале
произведения: пришелец, пытающийся проникнуть в иные миры, должен был прежде
всего назвать себя, именем своим открыть невидимые двери.
Еще хуже обстоит дело с циклом Цюй Юаня "Девять напевов", следующим по
известности за поэмой "Скорбь отрешенного". По общему мнению, поэт в данном
случае лишь обработал и подверг сокращению народный оригинал, бытовавший
некогда в чуском царстве (7, т. 1, с. 132; 8, с. 386]. Как пишет автор II в.
Ван И: "...народ там верил в духов и поклонялся им. Во время молебствий
должно было петь и играть, бить в барабаны и плясать, дабы духи
возрадовались. Цюй Юань в скитаниях своих нашел в сей местности пристанище.
Грудь его теснила тоска, горечь отравляла сердце, был он полон скорбных дум.
[Чтобы рассеяться], он вышел посмотреть, как простые люди весело пляшут и
поют, справляя обряд поклонения. Слова их были простоваты, неуклюжи, и
потому [он] написал [свои] Девять напевов" [9, с. 1б-2а].
Любопытно, что впоследствии обработки Цюй Юаня, по-видимому, снова
вернулись в репертуар народных исполнителей и, претерпев определенную
трансформацию, стали народными песнями юэфу [6, с. 83-84]. Во всяком случае,
один такой текст нам известен. То же происходило и со стихами других, более
поздних авторов, например Цао Цао, Цао Пи, Цао Чжи [6, с. 138; 148-152); в
области песенной стихии грань между индивидуальным и коллективным
творчеством все еще оставалась зыбкой вплоть до второй половины III в.
Именно тогда поэты перешли к созданию чисто литературных, "книжных песен"
юэфу, не рассчитанных на исполнение, и писаный авторский текст юэфу обрел
наконец ту неизменность, которая с самого начала была присуща ханьской
одической поэзии и ряду других жанров.
Особая позиция по отношению к индивиду обусловила недостаточное
внимание китайской литературной мысли к процессу индивидуализации творчества
- тем более, что он протекал замедленно [6, с. 179-186]. Правда, разговор об
отдельных авторах начал в своих "Исторических записках" еще Сыма Цянь, но
его анализ был очень ограниченным. Ведь даже сами его "жизнеописания" в
оригинале именуются просто-напросто "Ле чжуань", что буквально означает
"упорядоченная передача" (некой информации, идущей из прошлого),
"упорядоченная традиция". Такое "неспецифическое" название прекрасно
отражает и неспецифичность интереса автора [10, с. 63 J: в его
"жизнеописания" вошло все то, что не вошло в предыдущие разделы, которые
посвящены более высоким предметам, так что наряду с биографиями отдельных
людей здесь можно найти описания целых племен и народов.
Объединение двух или ряда имен в одну главу еще раз подчеркивает, что
индивид интересовал историка в последнюю очередь: идя гораздо далее
Плутарха, которого также привлекает типология [11, с. 230-232), веривший в
неизменность человеческих типов, Сыма Цянь создает множество "коллективных
жизнеописаний", таких как "Биографии служилых людей на содержании, готовых
заколоть врага", "Биографии чиновников, сообразующихся с нравственностью",
"Биографии жестоких чиновников", "Биографии странствующих поборников
справедливости", "Биографии предсказателей счастливых дней", "Биографии
стяжателей" и т. п. (названия глав даны в переводе Ю. Л. Кроля [12, с.
257]). Даже основоположнику индивидуальной поэзии, Цюй Юаню, отказано в
отдельном повествовании: рассказ о нем объединен с рассказом о ханьском
одописце Цзя И, создавшем столетие спустя стихи на смерть своего великого
предшественника {См. с. 12-13 наст. издания. - Прим. ред.} Впрочем, оба они
занимают автора прежде всего как воплощение идеала "благородного мужа"; все
остальное призвано как бы иллюстрировать этот идеал, проецируемый
преимущественно в плоскость социальную:
"Цюй Пин (т. е. Цюй Юань, - И. Л.) шел правою стезею, путем прямоты,
исчерпал всю честную душу свою и ум свой использовал весь на службе царю
своему. Но клеветник разъединил обоих их, и можно говорить о том, что это
было дном падения. Ведь он был честен и заслуживал доверия, но пострадал от
подозрения; служил он с преданной душой, а жертвой стал клеветника... Ну мог
ли он не возмущаться? Поэма Цюй Пина "Лисао"... родилась, конечно, из
чувства его возмущенья" - так писал о великом поэте Сыма Цянь [13, с. 115].
Кстати, нарисованный им портрет лишний раз говорит о том, что в
представлении древних поэт никогда не принадлежал одной лишь литературе;
давая выход мировому дэ в словесности вэнь, он был мироустроителем,
подобно монарху, и потому в характеристике поэта находят свое место и
великие мировые силы, и духовно-нравственное начало, поэтическое же слово -
в наименьшей степени, ибо оно лишь посредник великого:
"Он выяснил нам всю ширь, высоту пути бесконечного дао, стезю
безупречного дэ, статьи и подробности мира, порядка и благоустройства, а
также той смуты, которая им обратна, - пишет о Цюй Юане Сыма Цянь. - Все это
теперь нам стало понятно и ясно вполне. Его поэтический стиль отличается
сжатой формой, слова его речи тонки и едва уловимы; его настроенье души
отлично своей чистотой; его повеленье, поступки его безупречно честны. То,
что в стихах говорит он, по форме невелико, но по значению огромно, превыше
всех мер. Им взятое в образ нам близко, но мысль, идеал далеки. Его
стремления чисты: поэтому все, что он хвалит в природе, - прекрасно. В стезе
своей жизни он был благочестен и вот даже в смерти своей не позволил себе
отойти от нее. Он погрязал, тонул в грязи и тине, но, как цикада, выходил из
смрада грязи преображенный; освобождался, плыл, носился далеко за страною
праха, за гранью всех сквернот земли. Не принял тот мир с его жидкою, топкою
грязью; белейше был бел, не мараясь от грязи его. И если взять его душу,
соперницей сделав ее и солнца и месяца, то нет невозможного в этом" [13, с.
116-117].
Однако несмотря на все преклонение автора перед Цюй Юанем, в его труде
тот существует как часть двоицы: Цюй Юань - Цзя И, как своеобразная грань
идеализированного типа "благородного мужа", творящего на поприще литературы.
Использованная литература
[1, с. 175] Чжан Цзун-и. Цюй Юань юй чуцы (Цюй Юань и чуские строфы).
Чанчуань, 1957.
[2, с. 6] Ю Го-энь. Цюй Юань. Шанхай, 1946.
[3, с. 71 и др.] Эберхард В. Китайские праздники. М., 1977.
[4, с. 19] Сорокин В., Эйдлин Л. Китайская литература. Краткий очерк.
М., 1962.
15, с. 54] Линь Гэн. Шижэнь Цюй Юань цзи ци цзопинь янъцзю (Поэт Цюй
Юань и изучение его произведений). Шанхай, 1957.
[6, с. 124-137] Лисевич И. С. Древнекитайская поэзия и народная песня.
М., 1969.
[6, с. 133-134] Лисевич И. С. Древнекитайская поэзия и народная песня.
М., 1969.
[7, т. 1, с. 132; 8, с. 386] Чжань Ань-тай, Жун Гэн, У Чжун-хань.
Чжунго вэньсюэ ши. Сянь Цинь, Лян Хань буфэнь (История китайской литературы.
Доциньская и ханьская эпохи). Пекин, 1957. Никитина В. Б., Паевская Е. В.,
Позднеева Л. Д., Редер Д. Г. Литература древнего Востока. М., 1962.
[9, с. 1б-2а] Чуцы цзичжу ("Чуские строфы", с собранием комментариев).-
Сыбу бэйяо. Шанхай, 1936.
[6, с. 83-84] Лисевич И. С. Древнекитайская поэзия и народная песня.
М., 1969.
[6, с. 138; 148-152] Лисевич И. С. Древнекитайская поэзия и народная
песня. М., 1969.
[6, с. 179-186] Лисевич И. С. Древнекитайская поэзия и народная песня.
М., 1969.
[10, с. 63] Кроль Ю. Л. Сыма Цянь - историк. М., 1970.
[11, с. 230-232] Аверинцев С. С. Плутарх и античная биография. М.,
1973.
[12, с. 257] Кроль Ю. Л. "Записки историка" как литературное
произведение. - Литература древнего Китая. М., 1969.
[13, с. 115] [Алексеев В. М.] Китайская классическая проза в переводах
академика В. М. Алексеева. М., 1959.
[13, с. 116-117] [Алексеев В. М.] Китайская классическая проза в
переводах академика В. М. Алексеева. М., 1959.
И. С. Лисевич
..льстивый этот "перец" - намек на одного из чуских министров по
прозвищу "Перец", который изменил Цюй Юаню и переметнулся в стан его врагов.
..."цзечэ" и "цзянли" - местные названия душистых трав в провинциях
Хубэй и Хунань.
...песня птицы сказочной звенит. - Нефритовая птица, в китайской
мифологии - непременная спутница заоблачных путешествий. Она подобно
колокольчику сопровождает странника.
Тяньцзинь ("Небесный брод") - восточный край Млечного Пути.
Сицзи ("Западный предел") - западный край Млечного Пути.
Красная река, или Чишуй. - древнее название неизвестной реки.
Бучжоу - название горы, расположенной к западу от хребта Куэньлунъ.
...священных Девять песен - старинные обрядовые песни времен династии
Ся.
Н. Федоренко
В. Панасюк
И. С. Лисевич
Литературная мысль Китая.
Глава 7. Лирическая поэзия ши.
Личность и литература {*} (фрагмент)
{* Воспроизводится по изданию: И. С. Лисевич. Литературная мысль Китая
/ М.: Наука, 1979. - Прим. ред.}
...Однако момент авторизации китайской поэзии история связала с именем
Цюй Юаня-первого великого поэта Китая [1, с. 175], чьи поэмы и оды знаменуют
для китайского читателя рождение литературы нового типа [2, с. 6]. Именно
ему, единственному из всех китайских литераторов, народ посвятил свой
красочный праздник лодок-драконов, справляемый каждый год на протяжении
более двух тысячелетий [3, с. 71 и др.]. И дело, конечно, не в том, что
тексты сохранили его имя (в начале своей поэмы "Скорбь отрешенного" -
"Лисао" - Цюй Юань излагает даже свою родословную), а в "индивидуальности их
создателя, необычности и реальной жизненности судьбы" [4, с. 19] его
лирического героя, подобного которому еще не было в литературе, в силе и
величии самой личности поэта [5, с. 54]. Авторы "Книги песен" - безразлично,
стремились ли они закрепить свое авторство или нет, - творили в принятых
стереотипах коллективного творчества; пусть не безымянные, они всегда
оставались как бы на одно лицо - и должны были пройти века, чтобы в поэзии
возникло наконец "лица необщее выраженье" - стих Цюй Юаня.
Начиная с Цюй Юаня индивидуальное авторство в поэзии стало нормой;
отныне поэтическое произведение было отмечено именем своего творца. Но даже
в ханьскую эпоху это правило соблюдалось не всегда. Достаточно вспомнить
знаменитые "девятнадцать древних стихотворений" [6, с. 124-137], число
которых первоначально было значительно большим. Часть из них те или иные
источники приписывали известным историческим личностям (полководцам Ли Лину
и Су У) или прославленным литераторам (поэтам Мэй Шэну и Фу И) [6, с. 133-
134], однако по свидетельству "Истории династии Суй" еще в V в. существовало
"пять свитков древних стихов, где имена написавших их не были обозначены"
[110, с. 160], - значит, анонимное поэтическое творчество в ханьскую эпоху
было достаточно распространенным. Со времени, когда жил "первый" поэт Китая,
и до той поры, когда стихи "без имени" сделались отклонением от нормы,
прошло, по меньшей мере, шесть столетий - процесс авторизации оказался
достаточно долгим.
Безусловно, одной из главных причин этого была слабость индивидуального
начала в самой поэзии. Правда, уже в "Скорби отрешенного" очень заметна
печать личности Цюй Юаня, прямого, благородного, порывистого. И все-таки не
будем преувеличивать. Да, древнекитайская литература не сохранила нам
другого произведения, подобного поэме "Лисао", с ее душевной раскованностью
и буйным полетом фантазии. Однако существует довольно правдоподобная версия,
согласно которой поэма представляет собой поэтическое воспроизведение
видений наркотического транса, ритуального "путешествия" придворного шамана
Цюй Юаня в потусторонний мир - путешествия, обязательного в практике
шаманского камлания и имеющего вполне определенные стереотипы. Тогда,
кстати, становится понятным, почему в отличие от Инь Цзи-фу и Мэн-цзы Цюй
Юань сообщает свое имя (и даже имена предков) не в конце, а в начале
произведения: пришелец, пытающийся проникнуть в иные миры, должен был прежде
всего назвать себя, именем своим открыть невидимые двери.
Еще хуже обстоит дело с циклом Цюй Юаня "Девять напевов", следующим по
известности за поэмой "Скорбь отрешенного". По общему мнению, поэт в данном
случае лишь обработал и подверг сокращению народный оригинал, бытовавший
некогда в чуском царстве (7, т. 1, с. 132; 8, с. 386]. Как пишет автор II в.
Ван И: "...народ там верил в духов и поклонялся им. Во время молебствий
должно было петь и играть, бить в барабаны и плясать, дабы духи
возрадовались. Цюй Юань в скитаниях своих нашел в сей местности пристанище.
Грудь его теснила тоска, горечь отравляла сердце, был он полон скорбных дум.
[Чтобы рассеяться], он вышел посмотреть, как простые люди весело пляшут и
поют, справляя обряд поклонения. Слова их были простоваты, неуклюжи, и
потому [он] написал [свои] Девять напевов" [9, с. 1б-2а].
Любопытно, что впоследствии обработки Цюй Юаня, по-видимому, снова
вернулись в репертуар народных исполнителей и, претерпев определенную
трансформацию, стали народными песнями юэфу [6, с. 83-84]. Во всяком случае,
один такой текст нам известен. То же происходило и со стихами других, более
поздних авторов, например Цао Цао, Цао Пи, Цао Чжи [6, с. 138; 148-152); в
области песенной стихии грань между индивидуальным и коллективным
творчеством все еще оставалась зыбкой вплоть до второй половины III в.
Именно тогда поэты перешли к созданию чисто литературных, "книжных песен"
юэфу, не рассчитанных на исполнение, и писаный авторский текст юэфу обрел
наконец ту неизменность, которая с самого начала была присуща ханьской
одической поэзии и ряду других жанров.
Особая позиция по отношению к индивиду обусловила недостаточное
внимание китайской литературной мысли к процессу индивидуализации творчества
- тем более, что он протекал замедленно [6, с. 179-186]. Правда, разговор об
отдельных авторах начал в своих "Исторических записках" еще Сыма Цянь, но
его анализ был очень ограниченным. Ведь даже сами его "жизнеописания" в
оригинале именуются просто-напросто "Ле чжуань", что буквально означает
"упорядоченная передача" (некой информации, идущей из прошлого),
"упорядоченная традиция". Такое "неспецифическое" название прекрасно
отражает и неспецифичность интереса автора [10, с. 63 J: в его
"жизнеописания" вошло все то, что не вошло в предыдущие разделы, которые
посвящены более высоким предметам, так что наряду с биографиями отдельных
людей здесь можно найти описания целых племен и народов.
Объединение двух или ряда имен в одну главу еще раз подчеркивает, что
индивид интересовал историка в последнюю очередь: идя гораздо далее
Плутарха, которого также привлекает типология [11, с. 230-232), веривший в
неизменность человеческих типов, Сыма Цянь создает множество "коллективных
жизнеописаний", таких как "Биографии служилых людей на содержании, готовых
заколоть врага", "Биографии чиновников, сообразующихся с нравственностью",
"Биографии жестоких чиновников", "Биографии странствующих поборников
справедливости", "Биографии предсказателей счастливых дней", "Биографии
стяжателей" и т. п. (названия глав даны в переводе Ю. Л. Кроля [12, с.
257]). Даже основоположнику индивидуальной поэзии, Цюй Юаню, отказано в
отдельном повествовании: рассказ о нем объединен с рассказом о ханьском
одописце Цзя И, создавшем столетие спустя стихи на смерть своего великого
предшественника {См. с. 12-13 наст. издания. - Прим. ред.} Впрочем, оба они
занимают автора прежде всего как воплощение идеала "благородного мужа"; все
остальное призвано как бы иллюстрировать этот идеал, проецируемый
преимущественно в плоскость социальную:
"Цюй Пин (т. е. Цюй Юань, - И. Л.) шел правою стезею, путем прямоты,
исчерпал всю честную душу свою и ум свой использовал весь на службе царю
своему. Но клеветник разъединил обоих их, и можно говорить о том, что это
было дном падения. Ведь он был честен и заслуживал доверия, но пострадал от
подозрения; служил он с преданной душой, а жертвой стал клеветника... Ну мог
ли он не возмущаться? Поэма Цюй Пина "Лисао"... родилась, конечно, из
чувства его возмущенья" - так писал о великом поэте Сыма Цянь [13, с. 115].
Кстати, нарисованный им портрет лишний раз говорит о том, что в
представлении древних поэт никогда не принадлежал одной лишь литературе;
давая выход мировому дэ в словесности вэнь, он был мироустроителем,
подобно монарху, и потому в характеристике поэта находят свое место и
великие мировые силы, и духовно-нравственное начало, поэтическое же слово -
в наименьшей степени, ибо оно лишь посредник великого:
"Он выяснил нам всю ширь, высоту пути бесконечного дао, стезю
безупречного дэ, статьи и подробности мира, порядка и благоустройства, а
также той смуты, которая им обратна, - пишет о Цюй Юане Сыма Цянь. - Все это
теперь нам стало понятно и ясно вполне. Его поэтический стиль отличается
сжатой формой, слова его речи тонки и едва уловимы; его настроенье души
отлично своей чистотой; его повеленье, поступки его безупречно честны. То,
что в стихах говорит он, по форме невелико, но по значению огромно, превыше
всех мер. Им взятое в образ нам близко, но мысль, идеал далеки. Его
стремления чисты: поэтому все, что он хвалит в природе, - прекрасно. В стезе
своей жизни он был благочестен и вот даже в смерти своей не позволил себе
отойти от нее. Он погрязал, тонул в грязи и тине, но, как цикада, выходил из
смрада грязи преображенный; освобождался, плыл, носился далеко за страною
праха, за гранью всех сквернот земли. Не принял тот мир с его жидкою, топкою
грязью; белейше был бел, не мараясь от грязи его. И если взять его душу,
соперницей сделав ее и солнца и месяца, то нет невозможного в этом" [13, с.
116-117].
Однако несмотря на все преклонение автора перед Цюй Юанем, в его труде
тот существует как часть двоицы: Цюй Юань - Цзя И, как своеобразная грань
идеализированного типа "благородного мужа", творящего на поприще литературы.
Использованная литература
[1, с. 175] Чжан Цзун-и. Цюй Юань юй чуцы (Цюй Юань и чуские строфы).
Чанчуань, 1957.
[2, с. 6] Ю Го-энь. Цюй Юань. Шанхай, 1946.
[3, с. 71 и др.] Эберхард В. Китайские праздники. М., 1977.
[4, с. 19] Сорокин В., Эйдлин Л. Китайская литература. Краткий очерк.
М., 1962.
15, с. 54] Линь Гэн. Шижэнь Цюй Юань цзи ци цзопинь янъцзю (Поэт Цюй
Юань и изучение его произведений). Шанхай, 1957.
[6, с. 124-137] Лисевич И. С. Древнекитайская поэзия и народная песня.
М., 1969.
[6, с. 133-134] Лисевич И. С. Древнекитайская поэзия и народная песня.
М., 1969.
[7, т. 1, с. 132; 8, с. 386] Чжань Ань-тай, Жун Гэн, У Чжун-хань.
Чжунго вэньсюэ ши. Сянь Цинь, Лян Хань буфэнь (История китайской литературы.
Доциньская и ханьская эпохи). Пекин, 1957. Никитина В. Б., Паевская Е. В.,
Позднеева Л. Д., Редер Д. Г. Литература древнего Востока. М., 1962.
[9, с. 1б-2а] Чуцы цзичжу ("Чуские строфы", с собранием комментариев).-
Сыбу бэйяо. Шанхай, 1936.
[6, с. 83-84] Лисевич И. С. Древнекитайская поэзия и народная песня.
М., 1969.
[6, с. 138; 148-152] Лисевич И. С. Древнекитайская поэзия и народная
песня. М., 1969.
[6, с. 179-186] Лисевич И. С. Древнекитайская поэзия и народная песня.
М., 1969.
[10, с. 63] Кроль Ю. Л. Сыма Цянь - историк. М., 1970.
[11, с. 230-232] Аверинцев С. С. Плутарх и античная биография. М.,
1973.
[12, с. 257] Кроль Ю. Л. "Записки историка" как литературное
произведение. - Литература древнего Китая. М., 1969.
[13, с. 115] [Алексеев В. М.] Китайская классическая проза в переводах
академика В. М. Алексеева. М., 1959.
[13, с. 116-117] [Алексеев В. М.] Китайская классическая проза в
переводах академика В. М. Алексеева. М., 1959.
И. С. Лисевич