Страница:
Он рассчитывал, что близнецы будут к нему приезжать, когда только захотят. Но Нилла уже в начале учебного года выглядела усталой и подавленной, а потом ей становилось все хуже и хуже. Школьный врач сказал, что это, скорее всего, проявления полового созревания, болезнь роста. Но после Нового года она стала жаловаться на боли под левой ключицей. Боли не проходили, и ни один врач не мог понять причину.
Все планы на лето оказались под сомнением.
– Хочешь позвонить маме, когда приедем?
– Не знаю.
– А на берег сходим?
– Не знаю…
Йеспер казался таким же далеким, как спутник на орбите. Тринадцать лет… наверное, все они такие. Хотя когда Перу было тринадцать, ему больше всего хотелось повидаться и поговорить с отцом.
Он увидел знак с изображением бензоколонки и притормозил:
– Мороженого хочешь? Или еще не сезон?
Йеспер оторвался от игры:
– Лучше конфеты.
– Посмотрим, что у них есть. – Пер свернул на парковку.
Они вышли из машины. Несмотря на солнце, было очень холодно. Должно быть, из-за того, что пролив еще подо льдом. Ветер насквозь продувал его зеленую зимнюю куртку. Во рту захрустел песок.
Йеспер остался стоять у машины. Пер быстро добежал до магазинчика. В окнах было темно, но он все равно постучал. Потом осмотрелся и увидел поблекшую бумажку за стеклом:
Пер, как маркетолог, прекрасно это понимал. Он занимался изучением рынка уже пятнадцать лет.
Йеспер присел на деревянный ящик с надписью «Песок» с неизменным «Геймбоем» в руках. Пер медленно пошел к нему. Откуда-то доносилось жужжание мотора. Он огляделся – с севера на большой скорости шел большой грузовик с прицепом.
Он достал ключи и крикнул Йесперу:
– Никаких конфет! Закрыто!
Йеспер молча кивнул.
– Чуть подальше есть еще она заправка. Может быть…
Он осекся. Откуда-то донесся глухой удар и визг тормозов. С юга летел большой черный «ауди». Водитель, по-видимому, не справился с управлением – машина виляла по дороге, то и дело выезжая на встречную полосу. Капот ее и лобовое стекло были густо забрызганы кровью.
Чьей кровью? – мелькнула мысль.
Грузовик непрерывно сигналил. За окровавленным стеклом «ауди» угадывался силуэт водителя. Он отчаянно крутил баранку.
Грузовик резко свернул направо и выехал на обочину, пытаясь избежать столкновения. «Ауди» метнулся от него, машины разошлись, но теперь окровавленный «ауди» на большой скорости мчался к парковке. Водитель, очевидно, изо всех сил жал на тормоз, колеса были заблокированы, но машина скользила по гравию, почти не снижая скорости, прямо к ящику с песком.
– Йеспер! – отчаянно закричал Пер.
Йеспер не двигался. Он даже не поднял головы.
Пер помчался к сыну:
– Йеспер!
Только теперь мальчик поднял голову и посмотрел на отца с полуоткрытым ртом.
Радиатор «ауди» в облаке песка и гравия неумолимо приближался к Йесперу.
4
5
6
7
Все планы на лето оказались под сомнением.
– Хочешь позвонить маме, когда приедем?
– Не знаю.
– А на берег сходим?
– Не знаю…
Йеспер казался таким же далеким, как спутник на орбите. Тринадцать лет… наверное, все они такие. Хотя когда Перу было тринадцать, ему больше всего хотелось повидаться и поговорить с отцом.
Он увидел знак с изображением бензоколонки и притормозил:
– Мороженого хочешь? Или еще не сезон?
Йеспер оторвался от игры:
– Лучше конфеты.
– Посмотрим, что у них есть. – Пер свернул на парковку.
Они вышли из машины. Несмотря на солнце, было очень холодно. Должно быть, из-за того, что пролив еще подо льдом. Ветер насквозь продувал его зеленую зимнюю куртку. Во рту захрустел песок.
Йеспер остался стоять у машины. Пер быстро добежал до магазинчика. В окнах было темно, но он все равно постучал. Потом осмотрелся и увидел поблекшую бумажку за стеклом:
Спасибо за прекрасное лето! Мы откроемся в июне!Остров еще не вышел из зимней спячки. Те немногие магазины, что были открыты, вполне удовлетворяли спрос.
Пер, как маркетолог, прекрасно это понимал. Он занимался изучением рынка уже пятнадцать лет.
Йеспер присел на деревянный ящик с надписью «Песок» с неизменным «Геймбоем» в руках. Пер медленно пошел к нему. Откуда-то доносилось жужжание мотора. Он огляделся – с севера на большой скорости шел большой грузовик с прицепом.
Он достал ключи и крикнул Йесперу:
– Никаких конфет! Закрыто!
Йеспер молча кивнул.
– Чуть подальше есть еще она заправка. Может быть…
Он осекся. Откуда-то донесся глухой удар и визг тормозов. С юга летел большой черный «ауди». Водитель, по-видимому, не справился с управлением – машина виляла по дороге, то и дело выезжая на встречную полосу. Капот ее и лобовое стекло были густо забрызганы кровью.
Чьей кровью? – мелькнула мысль.
Грузовик непрерывно сигналил. За окровавленным стеклом «ауди» угадывался силуэт водителя. Он отчаянно крутил баранку.
Грузовик резко свернул направо и выехал на обочину, пытаясь избежать столкновения. «Ауди» метнулся от него, машины разошлись, но теперь окровавленный «ауди» на большой скорости мчался к парковке. Водитель, очевидно, изо всех сил жал на тормоз, колеса были заблокированы, но машина скользила по гравию, почти не снижая скорости, прямо к ящику с песком.
– Йеспер! – отчаянно закричал Пер.
Йеспер не двигался. Он даже не поднял головы.
Пер помчался к сыну:
– Йеспер!
Только теперь мальчик поднял голову и посмотрел на отца с полуоткрытым ртом.
Радиатор «ауди» в облаке песка и гравия неумолимо приближался к Йесперу.
4
Вендела Ларссон сидела рядом с Максом и пыталась медитировать. Из-под полуопущенных век следила за мелькающим в окне пейзажем. Луга и поля напоминали ей видовой фильм на канале «National Geografic». Знакомый пейзаж – и все равно чужой. Макс приезжал сюда пару раз, пока строили дом, но Вендела была здесь впервые за много, много лет…
А сколько? Тридцать? Тридцать пять?
Она закрыла глаза и принялась считать годы, как вдруг раздался глухой мощный удар.
– О, черт! – крикнул Макс, и Вендела очнулась.
На лобовое стекло словно кто-то выплеснул флакон красных чернил.
Машина уже не мчалась вперед, как несколько секунд назад, – ее швыряло из стороны в сторону, визжали шины. Сначала их мотнуло влево, и Вендела увидела огромный, мчащийся прямо на них грузовик. Его гигантский радиатор увеличивался на глазах. В последнюю долю секунды Максу удалось увернуться, и машину вынесло вправо, на широкий, посыпанный гравием въезд на пустую парковку у бензоколонки.
Нет, не пустую. Там стоял одинокий автомобиль. Какой-то мужчина прыжками мчался к большому ящику, а на ящике сидел мальчик.
– О, черт! – опять завопил Макс.
На заднем сиденье залаяла их собака Алли. Вендела открыла рот, но не сумела издать ни звука. Ее несло вместе с машиной, и она ничего сделать не могла.
Макс резко вывернул руль. Еще один удар, и машина резко остановилась. Вендела едва не ударилась лицом в стекло – удержал ремень безопасности.
Мотор дернулся несколько раз и затих.
– О, черт… – на этот раз тихо сказал Макс.
Радиатор «ауди» врезался в деревянный ящик с песком.
Мальчик исчез.
Где же мальчик?
Вендела лихорадочно отстегнула ремень и прижалась лицом к стеклу. Справа от машины она увидела маленькую руку.
Похоже, ноги мальчика были под машиной. Высокий мужчина оперся на капот и согнулся над мальчиком.
Макс с внезапно покрасневшим лицом выскочил наружу.
– Не сметь трогать мою машину! – зарычал он и бросился на мужчину.
Шок, подумала Вендела. Он совершенно не в себе и не понимает, что делает.
Через две секунды Макс лежал ничком на земле, уткнувшись носом в гравий.
– Приди в себя, идиот. – Незнакомец поднял кулак. Рот его был сжат в жесткой гримасе, на челюстях играли желваки.
Сердце.
Вендела дернула рукоятку и, чуть ли не вывалившись из машины, крикнула первое, что пришло в голову:
– Нет! У него больное сердце!
Мужчина посмотрел на нее, и ярость его угасла. Он выдохнул, опустил руку и посмотрел на Макса:
– Успокоился?
Макс не ответил. Он пытался судорожно высвободиться из железного захвата, но быстро осознал, что ему это не удастся.
– Ладно, – пробормотал он.
Вендела стояла совершенно неподвижно. Мужчина отпустил Макса, аккуратно взял мальчика под мышки и вытащил из-под машины:
– Йеспер! Йеспер! Как ты?
Мальчик что-то ответил, но так тихо, что Вендела не расслышала. Но, похоже, он цел и невредим.
– Пошевели пальцами ног! Можешь?
– Конечно!
Мальчик медленно встал, и отец, поддерживая его, повел к старенькому «саабу». Они шли, не оглядываясь, и Вендела вдруг почувствовала себя никому не нужной. Словно бы ее исключили из игры. Странное чувство, подумала она.
Макс, опираясь на капот, медленно поднялся с земли. Взгляд его упал на Венделу.
– Посиди, – тихо сказал он. – Я разберусь.
– Хорошо.
Она села в машину и посмотрела на стекло. Кровь все еще стекала по стеклу медленными струйками. Ей это показалось чуть ли не красивым. Да это и в самом деле красиво, подумала Вендела. Дворники размазали кровь по стеклу, все это выглядело как две маленькие двухцветные, бледно-розовые и темно-красные, радуги. На солнце они были похожи на неоновую рекламу.
Прилипшие к стеклу серые и коричневые перья шевелились под ветром.
Наверное, фазан. Или лесной голубь.
Птица, кто бы это ни был, ударилась о радиатор, потом, кровавым взрывом, о стекло, дальше на крышу – и исчезла.
Алли съежился в комочек на полу и завыл.
– Тихо, Алли, – рявкнул Макс.
Вендела проглотила слюну. Она не переносила, когда Макс орал на собаку.
Она сунула руку между сиденьями и дотянулась до собаки.
– Не волнуйся, Алоизиус, – погладила она его и открыла дверь. – Макс, с тобой все в порядке?
Он кивнул.
– Только вытру стекло.
Лицо его было по-прежнему красным, он задыхался – но на этот раз, похоже, только от злости.
Прошлым летом в Гётеборге у Макса вдруг возникли боли в груди. Он как раз представлял свою новую книгу «Максимальная уверенность в себе». Презентацию пришлось прервать. Он позвонил Венделе, голос был полон ужаса. Он доехал в приемный покой на такси, ему дали кислород и обследовали.
Небольшой инфаркт, сказал врач, сделав ударение на слове «небольшой». Операция сейчас не актуальна. Главное – отдых.
И Макс отдыхал всю осень. Пару раз наведывался на стройку на Эланде и обдумывал новую книгу. На этот раз он хотел отвлечься от психологии и обратить внимание главным образом на стиль жизни и правильное питание. Поваренная книга Макса Ларссона. Вендела обещала помогать.
В бардачке лежали салфетки и бутылка минеральной воды. Вендела сделала пару глотков, опустила стекло и протянула Максу.
Он молча взял бутылку, но пить не стал. Полил водой лобовое стекло, и розовая, окрашенная кровью вода побежала на капот тонкими струйками. Макс сжал зубы и начал тереть стекло. Тер и тер.
Вендела старалась не думать об убитой птице. Она посмотрела направо. Плоский мир травы и низкорослого кустарника. Скоро начнется альвар [3]… Она очень соскучилась по Эланду. Если бы Макс не психовал из-за аварии, она пробежалась бы по траве уже сегодня.
Здесь жили ее родители. Она выросла на хуторе под Стенвиком. Именно поэтому она потратила немало сил, чтобы уговорить мужа купить здесь участок.
Макс несколько раз отказывался – он предпочитал проводить лето где-нибудь под Стокгольмом, на архипелаге. Но когда она показала ему на карте, как близко Стенвик от моря и какой прекрасный дом можно там построить, он сдался.
Дом был выстроен по индивидуальному архитектурному проекту – сказочный замок из камня и дерева.
Алоизиус все время возился на полу, укладывался, вставал, опять ложился. Его тревога передалась Венделе. Ее затошнило.
– Лежи, Алли… скоро поедем.
Серо-белый пуделек уже не подвывал, а робко скулил, прижавшись к ее ноге. Он то и дело поднимал голову и умоляюще смотрел на нее большими карими глазами. Ему было трудно сфокусировать взгляд – Алли было уже тринадцать лет, восемьдесят, если перевести на человеческий возраст. Передняя правая лапа почти не сгибалась, а зрение ухудшалось с каждым месяцем. Ветеринар сказал, что скоро пес будет в состоянии только различать свет, а через год, скорее всего, полностью ослепнет.
Вендела с тоской посмотрела на ветеринара:
– И ничего нельзя сделать?
– Почему нельзя? Старая собака, знаете ли… И это совсем не больно.
И он начал подробно рассказывать о технологии усыпления животных. Вендела, не дослушав, схватила Алли под мышку и ушла. Скорее, убежала.
Потребовалось не меньше двадцати салфеток, чтобы привести машину в относительный порядок. Макс мочил их в воде, протирал стекло и швырял в канаву – скоро там образовался целый ворох мокрой красной бумаги.
Вендела подумала, что они так и пролежат там всю весну и все лето, а островные жители будут проклинать туристов, захламляющих их чистый идиллический остров.
Макс выбросил последнюю салфетку и посмотрел вниз – хотел, наверное, убедиться, что кровь не попала на джинсы и замшевую куртку. Потом, не глядя на Венделу, сел в машину.
– С тобой все в порядке? – спросил он, накидывая ремень.
Она кивнула.
Да, подумала она, со мной все в порядке. Бывают дни более сумасшедшие и менее сумасшедшие. Сегодня – более сумасшедший, чем всегда.
Она посмотрела на «сааб»:
– А ты не хочешь с ним поговорить?
– Зачем? – спросил Макс и повернул ключ зажигания. – Никто же не пострадал.
Кроме птицы, подумала Вендела.
Макс включил заднюю передачу. Что-то заскрипело. Ящик был разбит, из него на асфальт вытекала тонкая струйка песка. Передний бампер наверняка тоже разбит.
Алоизиус перестал скулить и улегся на пол.
– Ну что ж… – Макс потряс головой, словно желая забыть случившееся. – Пора в дорогу.
Он включил омыватель стекла. Включил первую скорость и резко нажал на газ. Машина с пробуксовкой рванула с места.
Вендела прильнула к стеклу – где же птица? Но ничего не было видно – скорее всего, трупик лежал где-то в канаве.
– Что это была за птица? – спросила она. – Фазан?
Тетерев? Или…
– Забудь, – прервал он ее.
Дорога была совершенно пустой, и он придавил акселератор. Вендела знала, что ему не терпится продолжить работу над своей книгой о здоровом питании. На той неделе приедет фотограф, чтобы запечатлеть Макса в его новой кухне. Еду, разумеется, придется готовить Венделе.
«Ауди» все прибавлял и прибавлял скорость, как будто не было ни аварии, ни кое-как замятой драки. Алоизиус жался к ногам Венделы и дрожал. Он всегда дрожал в присутствии Макса.
Если бы Алли был помоложе и поздоровее, он мог бы сопровождать ее на прогулках, но ему придется оставаться дома. Она обожала бродить по известняковым плато, а Макс терпеть не мог. Придется гулять одной – старичку Алли не по силам.
Впрочем, почему одной? А эльфы?
А сколько? Тридцать? Тридцать пять?
Она закрыла глаза и принялась считать годы, как вдруг раздался глухой мощный удар.
– О, черт! – крикнул Макс, и Вендела очнулась.
На лобовое стекло словно кто-то выплеснул флакон красных чернил.
Машина уже не мчалась вперед, как несколько секунд назад, – ее швыряло из стороны в сторону, визжали шины. Сначала их мотнуло влево, и Вендела увидела огромный, мчащийся прямо на них грузовик. Его гигантский радиатор увеличивался на глазах. В последнюю долю секунды Максу удалось увернуться, и машину вынесло вправо, на широкий, посыпанный гравием въезд на пустую парковку у бензоколонки.
Нет, не пустую. Там стоял одинокий автомобиль. Какой-то мужчина прыжками мчался к большому ящику, а на ящике сидел мальчик.
– О, черт! – опять завопил Макс.
На заднем сиденье залаяла их собака Алли. Вендела открыла рот, но не сумела издать ни звука. Ее несло вместе с машиной, и она ничего сделать не могла.
Макс резко вывернул руль. Еще один удар, и машина резко остановилась. Вендела едва не ударилась лицом в стекло – удержал ремень безопасности.
Мотор дернулся несколько раз и затих.
– О, черт… – на этот раз тихо сказал Макс.
Радиатор «ауди» врезался в деревянный ящик с песком.
Мальчик исчез.
Где же мальчик?
Вендела лихорадочно отстегнула ремень и прижалась лицом к стеклу. Справа от машины она увидела маленькую руку.
Похоже, ноги мальчика были под машиной. Высокий мужчина оперся на капот и согнулся над мальчиком.
Макс с внезапно покрасневшим лицом выскочил наружу.
– Не сметь трогать мою машину! – зарычал он и бросился на мужчину.
Шок, подумала Вендела. Он совершенно не в себе и не понимает, что делает.
Через две секунды Макс лежал ничком на земле, уткнувшись носом в гравий.
– Приди в себя, идиот. – Незнакомец поднял кулак. Рот его был сжат в жесткой гримасе, на челюстях играли желваки.
Сердце.
Вендела дернула рукоятку и, чуть ли не вывалившись из машины, крикнула первое, что пришло в голову:
– Нет! У него больное сердце!
Мужчина посмотрел на нее, и ярость его угасла. Он выдохнул, опустил руку и посмотрел на Макса:
– Успокоился?
Макс не ответил. Он пытался судорожно высвободиться из железного захвата, но быстро осознал, что ему это не удастся.
– Ладно, – пробормотал он.
Вендела стояла совершенно неподвижно. Мужчина отпустил Макса, аккуратно взял мальчика под мышки и вытащил из-под машины:
– Йеспер! Йеспер! Как ты?
Мальчик что-то ответил, но так тихо, что Вендела не расслышала. Но, похоже, он цел и невредим.
– Пошевели пальцами ног! Можешь?
– Конечно!
Мальчик медленно встал, и отец, поддерживая его, повел к старенькому «саабу». Они шли, не оглядываясь, и Вендела вдруг почувствовала себя никому не нужной. Словно бы ее исключили из игры. Странное чувство, подумала она.
Макс, опираясь на капот, медленно поднялся с земли. Взгляд его упал на Венделу.
– Посиди, – тихо сказал он. – Я разберусь.
– Хорошо.
Она села в машину и посмотрела на стекло. Кровь все еще стекала по стеклу медленными струйками. Ей это показалось чуть ли не красивым. Да это и в самом деле красиво, подумала Вендела. Дворники размазали кровь по стеклу, все это выглядело как две маленькие двухцветные, бледно-розовые и темно-красные, радуги. На солнце они были похожи на неоновую рекламу.
Прилипшие к стеклу серые и коричневые перья шевелились под ветром.
Наверное, фазан. Или лесной голубь.
Птица, кто бы это ни был, ударилась о радиатор, потом, кровавым взрывом, о стекло, дальше на крышу – и исчезла.
Алли съежился в комочек на полу и завыл.
– Тихо, Алли, – рявкнул Макс.
Вендела проглотила слюну. Она не переносила, когда Макс орал на собаку.
Она сунула руку между сиденьями и дотянулась до собаки.
– Не волнуйся, Алоизиус, – погладила она его и открыла дверь. – Макс, с тобой все в порядке?
Он кивнул.
– Только вытру стекло.
Лицо его было по-прежнему красным, он задыхался – но на этот раз, похоже, только от злости.
Прошлым летом в Гётеборге у Макса вдруг возникли боли в груди. Он как раз представлял свою новую книгу «Максимальная уверенность в себе». Презентацию пришлось прервать. Он позвонил Венделе, голос был полон ужаса. Он доехал в приемный покой на такси, ему дали кислород и обследовали.
Небольшой инфаркт, сказал врач, сделав ударение на слове «небольшой». Операция сейчас не актуальна. Главное – отдых.
И Макс отдыхал всю осень. Пару раз наведывался на стройку на Эланде и обдумывал новую книгу. На этот раз он хотел отвлечься от психологии и обратить внимание главным образом на стиль жизни и правильное питание. Поваренная книга Макса Ларссона. Вендела обещала помогать.
В бардачке лежали салфетки и бутылка минеральной воды. Вендела сделала пару глотков, опустила стекло и протянула Максу.
Он молча взял бутылку, но пить не стал. Полил водой лобовое стекло, и розовая, окрашенная кровью вода побежала на капот тонкими струйками. Макс сжал зубы и начал тереть стекло. Тер и тер.
Вендела старалась не думать об убитой птице. Она посмотрела направо. Плоский мир травы и низкорослого кустарника. Скоро начнется альвар [3]… Она очень соскучилась по Эланду. Если бы Макс не психовал из-за аварии, она пробежалась бы по траве уже сегодня.
Здесь жили ее родители. Она выросла на хуторе под Стенвиком. Именно поэтому она потратила немало сил, чтобы уговорить мужа купить здесь участок.
Макс несколько раз отказывался – он предпочитал проводить лето где-нибудь под Стокгольмом, на архипелаге. Но когда она показала ему на карте, как близко Стенвик от моря и какой прекрасный дом можно там построить, он сдался.
Дом был выстроен по индивидуальному архитектурному проекту – сказочный замок из камня и дерева.
Алоизиус все время возился на полу, укладывался, вставал, опять ложился. Его тревога передалась Венделе. Ее затошнило.
– Лежи, Алли… скоро поедем.
Серо-белый пуделек уже не подвывал, а робко скулил, прижавшись к ее ноге. Он то и дело поднимал голову и умоляюще смотрел на нее большими карими глазами. Ему было трудно сфокусировать взгляд – Алли было уже тринадцать лет, восемьдесят, если перевести на человеческий возраст. Передняя правая лапа почти не сгибалась, а зрение ухудшалось с каждым месяцем. Ветеринар сказал, что скоро пес будет в состоянии только различать свет, а через год, скорее всего, полностью ослепнет.
Вендела с тоской посмотрела на ветеринара:
– И ничего нельзя сделать?
– Почему нельзя? Старая собака, знаете ли… И это совсем не больно.
И он начал подробно рассказывать о технологии усыпления животных. Вендела, не дослушав, схватила Алли под мышку и ушла. Скорее, убежала.
Потребовалось не меньше двадцати салфеток, чтобы привести машину в относительный порядок. Макс мочил их в воде, протирал стекло и швырял в канаву – скоро там образовался целый ворох мокрой красной бумаги.
Вендела подумала, что они так и пролежат там всю весну и все лето, а островные жители будут проклинать туристов, захламляющих их чистый идиллический остров.
Макс выбросил последнюю салфетку и посмотрел вниз – хотел, наверное, убедиться, что кровь не попала на джинсы и замшевую куртку. Потом, не глядя на Венделу, сел в машину.
– С тобой все в порядке? – спросил он, накидывая ремень.
Она кивнула.
Да, подумала она, со мной все в порядке. Бывают дни более сумасшедшие и менее сумасшедшие. Сегодня – более сумасшедший, чем всегда.
Она посмотрела на «сааб»:
– А ты не хочешь с ним поговорить?
– Зачем? – спросил Макс и повернул ключ зажигания. – Никто же не пострадал.
Кроме птицы, подумала Вендела.
Макс включил заднюю передачу. Что-то заскрипело. Ящик был разбит, из него на асфальт вытекала тонкая струйка песка. Передний бампер наверняка тоже разбит.
Алоизиус перестал скулить и улегся на пол.
– Ну что ж… – Макс потряс головой, словно желая забыть случившееся. – Пора в дорогу.
Он включил омыватель стекла. Включил первую скорость и резко нажал на газ. Машина с пробуксовкой рванула с места.
Вендела прильнула к стеклу – где же птица? Но ничего не было видно – скорее всего, трупик лежал где-то в канаве.
– Что это была за птица? – спросила она. – Фазан?
Тетерев? Или…
– Забудь, – прервал он ее.
Дорога была совершенно пустой, и он придавил акселератор. Вендела знала, что ему не терпится продолжить работу над своей книгой о здоровом питании. На той неделе приедет фотограф, чтобы запечатлеть Макса в его новой кухне. Еду, разумеется, придется готовить Венделе.
«Ауди» все прибавлял и прибавлял скорость, как будто не было ни аварии, ни кое-как замятой драки. Алоизиус жался к ногам Венделы и дрожал. Он всегда дрожал в присутствии Макса.
Если бы Алли был помоложе и поздоровее, он мог бы сопровождать ее на прогулках, но ему придется оставаться дома. Она обожала бродить по известняковым плато, а Макс терпеть не мог. Придется гулять одной – старичку Алли не по силам.
Впрочем, почему одной? А эльфы?
5
Как ты? – спросил Пер в шестой или седьмой раз. Йеспер пожал плечами.
– Ничего не сломал?
– Не-а.
Они сидели в машине. «Ауди» дал задний ход в десяти метрах от них. Передний спойлер сломан, разбита правая фара.
«Ауди» развернулся на парковке и выехал на дорогу. Водитель сидел, уставясь перед собой, даже голову не повернул. Женщина встретилась с Пером глазами, но тут же отвернулась. У нее было тонкое, напряженное лицо… кого-то она ему смутно напоминала. Регина?
Пер опять внимательно посмотрел на сына. Йеспер старался казаться спокойным, но его била дрожь.
– Что-нибудь болит?
– Синяк будет. – Йеспер поморщился. – Я увернулся… но это было на волоске.
– Не просто на волоске, а очень даже на волоске… Твое счастье, что у тебя такая реакция.
Пер через силу улыбнулся сыну, снял руку с его плеча и положил ее на баранку. Злость мгновенно испарилась, хотя всего несколько минут назад он был готов убить этого хлыща. В тот момент он был готов убить кого угодно… как будто этим что-то можно изменить. Как будто жизнь от этого стала бы лучше.
И главное – Йеспер ему улыбнулся! В первый раз за много, много месяцев. Признак весны?
Он проводил взглядом «ауди». На крыле остались следы крови.
Большой, шикарный автомобиль напомнил ему отцовских ревущих монстров, которые Джерри импортировал из Штатов. В середине семидесятых он ездил только на «кадиллаках», меняя их чуть не каждый год на более новые модели. Все поворачивали головы, и ему это очень нравилось.
– Как это ты его? – спросил Йеспер.
– Что «я его»?
– Ну этот… прием дзюдо.
Пер покачал головой и повернул ключ зажигания. Он занимался дзюдо два года, получил оранжевый пояс, и не более того. Но на Йеспера это, очевидно, произвело сильное впечатление.
– Это не дзюдо… простая подножка… Ты бы тоже так смог, если бы продолжал ходить на тренировки.
Йеспер помолчал.
– Ты же тоже не тренируешься, – наконец нашел он аргумент.
– Не с кем, – коротко сказал Пер и выехал с парковки. – Начну бегать.
Он в который раз окинул взглядом степь. Земля выглядела безжизненной, но он знал, что творится там сейчас. Не на земле, а под землей. Как в предчувствии весны яростно копошится мелкая, невидимая глазу и непонятная человеку жизнь…
– Куда ты собираешься бегать?
– Хоть куда.
– Ничего не сломал?
– Не-а.
Они сидели в машине. «Ауди» дал задний ход в десяти метрах от них. Передний спойлер сломан, разбита правая фара.
«Ауди» развернулся на парковке и выехал на дорогу. Водитель сидел, уставясь перед собой, даже голову не повернул. Женщина встретилась с Пером глазами, но тут же отвернулась. У нее было тонкое, напряженное лицо… кого-то она ему смутно напоминала. Регина?
Пер опять внимательно посмотрел на сына. Йеспер старался казаться спокойным, но его била дрожь.
– Что-нибудь болит?
– Синяк будет. – Йеспер поморщился. – Я увернулся… но это было на волоске.
– Не просто на волоске, а очень даже на волоске… Твое счастье, что у тебя такая реакция.
Пер через силу улыбнулся сыну, снял руку с его плеча и положил ее на баранку. Злость мгновенно испарилась, хотя всего несколько минут назад он был готов убить этого хлыща. В тот момент он был готов убить кого угодно… как будто этим что-то можно изменить. Как будто жизнь от этого стала бы лучше.
И главное – Йеспер ему улыбнулся! В первый раз за много, много месяцев. Признак весны?
Он проводил взглядом «ауди». На крыле остались следы крови.
Большой, шикарный автомобиль напомнил ему отцовских ревущих монстров, которые Джерри импортировал из Штатов. В середине семидесятых он ездил только на «кадиллаках», меняя их чуть не каждый год на более новые модели. Все поворачивали головы, и ему это очень нравилось.
– Как это ты его? – спросил Йеспер.
– Что «я его»?
– Ну этот… прием дзюдо.
Пер покачал головой и повернул ключ зажигания. Он занимался дзюдо два года, получил оранжевый пояс, и не более того. Но на Йеспера это, очевидно, произвело сильное впечатление.
– Это не дзюдо… простая подножка… Ты бы тоже так смог, если бы продолжал ходить на тренировки.
Йеспер помолчал.
– Ты же тоже не тренируешься, – наконец нашел он аргумент.
– Не с кем, – коротко сказал Пер и выехал с парковки. – Начну бегать.
Он в который раз окинул взглядом степь. Земля выглядела безжизненной, но он знал, что творится там сейчас. Не на земле, а под землей. Как в предчувствии весны яростно копошится мелкая, невидимая глазу и непонятная человеку жизнь…
– Куда ты собираешься бегать?
– Хоть куда.
6
Сожги их, Герлоф, – сказала тогда Элла. Она уже не вставала и была больше похожа на скелет, чем на человека. – Обещай, что ты их сожжешь.
Он только кивнул. Но дневники покойной жены он так и не сжег. И в эту пятницу на них наткнулся.
На Балтику вернулось солнце, как раз за неделю перед Пасхой. Не хватало только тепла. Было бы тепло, Герлоф мог бы целый день проводить в саду. Отдыхать, думать… построить кораблик в бутылке. Сквозь пожухлую прошлогоднюю листву начали уже пробиваться тонкие зеленые стрелки. Раньше мая газон стричь не надо.
Солнечный свет должен разбудить первых бабочек.
Для Герлофа главный признак весны – бабочки. Это с детства. Еще маленьким он всегда нетерпеливо ждал, когда же появится первая бабочка. Сейчас, в восемьдесят три, чувство весны, конечно, не такое бурное, как тогда. И все равно Герлоф ждал бабочек с тем же жадным нетерпением, как в детстве.
Он был один в доме. Ковылял из одной маленькой комнатушки в другую, с палкой в одной руке и чашкой кофе в другой. Кресло-каталка стояла в спальне, молча ожидая обострения ревматизма. А пока он вполне мог передвигаться и даже подниматься по крыльцу без посторонней помощи.
Неделю назад из дома престарелых привезли его мебель и разное барахло, накопившееся за тридцать лет в море: навигационные карты, пару корабликов, собранных им в бутылках, сплетенные из темно-коричневого каната коврики и подставки, которые до сих пор пахли смолой.
Со всех сторон его окружала память.
И в тот момент, когда он открыл дверцу кухонного шкафа рядом с холодильником, чтобы сложить туда старые бортовые журналы, как раз в этот момент он и увидел дневники.
Они лежали, связанные бечевкой, прятались за ларцом для украшений и старыми детскими книгами Карла Мея и Монтгомери. На обложке каждой тетради аккуратно выведен год. Он развязал первую. Страница за страницей плотно исписаны красивым мелким почерком.
Дневники Эллы. Восемь тетрадей.
Он вспомнил про свое обещание и засомневался. Но все же взял верхнюю тетрадь и с чувством, что делает что-то постыдное, пошел в сад. Герлоф видел иногда, как Элла что-то пишет, и даже догадывался, что она ведет дневник, но она никогда не показывала ему записи и упомянула о них один-единственный раз – уже при смерти.
Сожги их, Герлоф.
Он уселся на деревянный садовый стул, обернул ноги одеялом и положил тетрадь на стол. Элла умерла двадцать два года назад, осенью 1976 года, от рака печени. Но когда он сидел вот так в саду, у него постоянно возникало ощущение, что Элла вовсе не умерла – вот он сидит здесь, в саду, а она на кухне варит кофе.
Элла сразу поставила дело строго: муж на кухне появляться не должен. Он, понятно, не протестовал. Когда дочери, Лена и Юлия, подросли, они не раз пытались заставить отца помогать по дому, но Герлоф никак не мог решиться.
– Мне уже поздно, – обычно отвечал он.
Больше всего его пугала кухня. Он так никогда и не научился готовить или стирать. Только мыл иногда посуду. Сейчас шведские мужчины все делают сами… Новые времена.
Герлоф повернул голову и насторожился – ему померещилось какое-то движение в дикой траве у забора. Он не ошибся – это была первая в этом году бабочка. Радостный, порхающий, бессмысленный полет, как и у всех весенних бабочек.
Желтенькая лимонница, лучший признак весны.
Герлоф улыбнулся бабочке, порхавшей теперь совсем рядом, но тут же перестал улыбаться – увидел еще одну. Черная, с серыми и белыми полосками на крыльях. Он забыл название. Крапивница? Траурница? Эта, в отличие от первой, летела прямо и целеустремленно. Бабочки покружились вместе несколько секунд и скрылись за домом.
Желтая и черная… что бы это могло означать? Он всегда загадывал на первую весеннюю бабочку: каким будет год – светлым или мрачным? А тут не знал, что и подумать. Словно бы хотел поднять флаг, а тот застрял на полпути.
Герлоф открыл тетрадь и услышал звук мотора. По дороге проехал большой черный автомобиль и свернул на проселок к каменоломне.
Ему показалось, что в машине сидит пожилая пара.
Наверное, кто-то из хозяев новой виллы у каменоломни. Летние гости. Будут здесь прохлаждаться, пока тепло и солнечно. Им не придется, замерзая, рубить последнее дерево на берегу, как это делали предки Герлофа.
Да какое ему до них дело, в конце-то концов. Он опять открыл тетрадь и начал читать.
Он начал читать дальше.
Но что она имела в виду? Тролль?
Он услышал, как рядом остановилась машина. Калитка скрипнула, и Герлоф торопливо сунул тетрадь под одеяло на коленях. Неизвестно почему, но его не оставляло чувство, что он занимается чем-то недостойным.
Это был его старый друг Ион Хагман, небольшого роста, коренастый, лет семидесяти. На нем была синяя рабочая куртка, а на голове сидела набекрень светло-серая фуражка, которую он не снимал ни зимой, ни летом. Когда-то Ион работал штурманом под началом Герлофа, а сейчас арендовал кемпинг на берегу на южной оконечности Стенвика.
Тяжело ступая по траве, он подошел к Герлофу и остановился. Герлоф улыбнулся и помахал ему рукой, но ответной улыбки не дождался. Ион никогда не выглядел веселым – всегда хмурый и чем-то недовольный.
– Вот оно как… – сказал Ион. – Говорят, ты вернулся.
– Как видишь… да и ты тоже.
Ион кивнул. Зимой он несколько раз навещал Герлофа в доме престарелых, но сам жил главным образом в маленькой квартире сына в Боргхольме. Уж больно здесь холодно и одиноко зимой, почти смущенно объяснял он. Герлоф его понимал.
– А кто еще здесь?
Ион покачал головой:
– После Нового года пусто, как на кладбище. Так, кое-кто приезжает на выходные.
– А Астрид? Астрид Линдер?
– Тоже не выдержала… Дом заколочен. Слышал, уехала на Ривьеру в январе.
– Вот оно как… – опять протянул Герлоф. – Что ж… денежек у нее много.
Астрид Линдер до пенсии работала врачом.
Они долго молчали. Бабочки больше не появлялись.
– Вряд ли я здесь задержусь, Ион.
– В деревне?
– Здесь. – Герлоф показал на грудь, где, по его представлениям, находилась душа, а значит, и жизнь.
Фраза его прозвучала вовсе не так значительно, как была задумана, и реакция была тоже не особенно драматичной. Ион понимающе покивал головой и спросил:
– Разваливаешься помаленьку?
– Не больше, чем всегда. Но я устал, Ион. Надо бы заняться чем-то… забор починить, дом покрасить… а я сижу и сижу.
Ион отвернулся. Он, похоже, томился от этого разговора.
– Начни с какой-нибудь ерунды. Пройдись до берега, обдери лодку.
Герлоф вздохнул:
– Дырявая, как решето.
– Можем заделать… А через два года новое тысячелетие… Новые времена начинаются. Ты же не захочешь пропустить…
– Может быть… посмотрим, какими они будут, эти новые времена. – Герлофу захотелось переменить разговор. Он кивнул на калитку: – А что скажешь о новых соседях?
Ион промолчал.
– Ты их видел?
– А то. Видел. И не больше. Они здесь почти и не бывали, так что сказать нечего.
– И мне тоже нечего. Так, любопытство.
– Богатые, – сказал Ион. – Богачи с континента.
– Это уж точно… Дай им знать, что ты тут.
– Это еще зачем?
– Мало ли что… То одно, то другое… мало ли чего богатым нужно. Можешь подработать. Кемпинг-то пустой. До лета далеко.
– Было бы неплохо.
Герлоф наклонился вперед:
– И называй хорошую цену.
– А то, – сказал Ион, и на обветренной его физиономии промелькнуло некое подобие улыбки.
Он только кивнул. Но дневники покойной жены он так и не сжег. И в эту пятницу на них наткнулся.
На Балтику вернулось солнце, как раз за неделю перед Пасхой. Не хватало только тепла. Было бы тепло, Герлоф мог бы целый день проводить в саду. Отдыхать, думать… построить кораблик в бутылке. Сквозь пожухлую прошлогоднюю листву начали уже пробиваться тонкие зеленые стрелки. Раньше мая газон стричь не надо.
Солнечный свет должен разбудить первых бабочек.
Для Герлофа главный признак весны – бабочки. Это с детства. Еще маленьким он всегда нетерпеливо ждал, когда же появится первая бабочка. Сейчас, в восемьдесят три, чувство весны, конечно, не такое бурное, как тогда. И все равно Герлоф ждал бабочек с тем же жадным нетерпением, как в детстве.
Он был один в доме. Ковылял из одной маленькой комнатушки в другую, с палкой в одной руке и чашкой кофе в другой. Кресло-каталка стояла в спальне, молча ожидая обострения ревматизма. А пока он вполне мог передвигаться и даже подниматься по крыльцу без посторонней помощи.
Неделю назад из дома престарелых привезли его мебель и разное барахло, накопившееся за тридцать лет в море: навигационные карты, пару корабликов, собранных им в бутылках, сплетенные из темно-коричневого каната коврики и подставки, которые до сих пор пахли смолой.
Со всех сторон его окружала память.
И в тот момент, когда он открыл дверцу кухонного шкафа рядом с холодильником, чтобы сложить туда старые бортовые журналы, как раз в этот момент он и увидел дневники.
Они лежали, связанные бечевкой, прятались за ларцом для украшений и старыми детскими книгами Карла Мея и Монтгомери. На обложке каждой тетради аккуратно выведен год. Он развязал первую. Страница за страницей плотно исписаны красивым мелким почерком.
Дневники Эллы. Восемь тетрадей.
Он вспомнил про свое обещание и засомневался. Но все же взял верхнюю тетрадь и с чувством, что делает что-то постыдное, пошел в сад. Герлоф видел иногда, как Элла что-то пишет, и даже догадывался, что она ведет дневник, но она никогда не показывала ему записи и упомянула о них один-единственный раз – уже при смерти.
Сожги их, Герлоф.
Он уселся на деревянный садовый стул, обернул ноги одеялом и положил тетрадь на стол. Элла умерла двадцать два года назад, осенью 1976 года, от рака печени. Но когда он сидел вот так в саду, у него постоянно возникало ощущение, что Элла вовсе не умерла – вот он сидит здесь, в саду, а она на кухне варит кофе.
Элла сразу поставила дело строго: муж на кухне появляться не должен. Он, понятно, не протестовал. Когда дочери, Лена и Юлия, подросли, они не раз пытались заставить отца помогать по дому, но Герлоф никак не мог решиться.
– Мне уже поздно, – обычно отвечал он.
Больше всего его пугала кухня. Он так никогда и не научился готовить или стирать. Только мыл иногда посуду. Сейчас шведские мужчины все делают сами… Новые времена.
Герлоф повернул голову и насторожился – ему померещилось какое-то движение в дикой траве у забора. Он не ошибся – это была первая в этом году бабочка. Радостный, порхающий, бессмысленный полет, как и у всех весенних бабочек.
Желтенькая лимонница, лучший признак весны.
Герлоф улыбнулся бабочке, порхавшей теперь совсем рядом, но тут же перестал улыбаться – увидел еще одну. Черная, с серыми и белыми полосками на крыльях. Он забыл название. Крапивница? Траурница? Эта, в отличие от первой, летела прямо и целеустремленно. Бабочки покружились вместе несколько секунд и скрылись за домом.
Желтая и черная… что бы это могло означать? Он всегда загадывал на первую весеннюю бабочку: каким будет год – светлым или мрачным? А тут не знал, что и подумать. Словно бы хотел поднять флаг, а тот застрял на полпути.
Герлоф открыл тетрадь и услышал звук мотора. По дороге проехал большой черный автомобиль и свернул на проселок к каменоломне.
Ему показалось, что в машине сидит пожилая пара.
Наверное, кто-то из хозяев новой виллы у каменоломни. Летние гости. Будут здесь прохлаждаться, пока тепло и солнечно. Им не придется, замерзая, рубить последнее дерево на берегу, как это делали предки Герлофа.
Да какое ему до них дело, в конце-то концов. Он опять открыл тетрадь и начал читать.
Сегодня у нас седьмое мая 1957 года.Герлоф сообразил, что Элла в основном писала летом, когда он уходил в море. Поэтому он почти никогда и не видел, что она ведет дневник. Когда дочки выросли, они всегда увязывались за Герлофом в Стокгольм или, в крайнем случае, жили в Боргхольме, так что Элла оставалась одна…
Ночью Герлоф в первый раз в этом сезоне отплывает за соляркой в Нюнесхамн. Он был в Кальмаре – что-то там переделал в трюмном люке и надо было пройти техосмотр. Лена и Юлия с ним.
День солнечный. В шесть часов открыла все окна в доме – показалось, что пахнет плесенью. А это не плесень. Можжевельник в сиропе забродил, и банка взяла и взорвалась. Вот тебе и плесень.
Пришлось собирать с пола липкий сироп, кое-как успела приготовить ужин (фрикадельки). Герлоф с детьми приедут послезавтра.
Он начал читать дальше.
Пятнадцатое мая 1957 года.Выпас. Так Герлоф и Элла называли заросший лужок за домом, где до войны паслись коровы.
Солнце, но дует северо-восточный ветер, довольно холодный. Девочки поехали кататься на велосипедах. Куда-то далеко.
Пока их не было, произошло странное событие. Я была на веранде и поливала пеларгонии – и увидела тролля из каменоломни.
Или кто это мог быть?
Во всяком случае, двуногий, но двигался он так быстро, что я прямо остолбенела. Что-то щелкнуло на выпасе, проскрипело в кустах – и все. И нет его. Посмеяться надо мной захотел, что ли? Бесенок, да и только.
Но что она имела в виду? Тролль?
Он услышал, как рядом остановилась машина. Калитка скрипнула, и Герлоф торопливо сунул тетрадь под одеяло на коленях. Неизвестно почему, но его не оставляло чувство, что он занимается чем-то недостойным.
Это был его старый друг Ион Хагман, небольшого роста, коренастый, лет семидесяти. На нем была синяя рабочая куртка, а на голове сидела набекрень светло-серая фуражка, которую он не снимал ни зимой, ни летом. Когда-то Ион работал штурманом под началом Герлофа, а сейчас арендовал кемпинг на берегу на южной оконечности Стенвика.
Тяжело ступая по траве, он подошел к Герлофу и остановился. Герлоф улыбнулся и помахал ему рукой, но ответной улыбки не дождался. Ион никогда не выглядел веселым – всегда хмурый и чем-то недовольный.
– Вот оно как… – сказал Ион. – Говорят, ты вернулся.
– Как видишь… да и ты тоже.
Ион кивнул. Зимой он несколько раз навещал Герлофа в доме престарелых, но сам жил главным образом в маленькой квартире сына в Боргхольме. Уж больно здесь холодно и одиноко зимой, почти смущенно объяснял он. Герлоф его понимал.
– А кто еще здесь?
Ион покачал головой:
– После Нового года пусто, как на кладбище. Так, кое-кто приезжает на выходные.
– А Астрид? Астрид Линдер?
– Тоже не выдержала… Дом заколочен. Слышал, уехала на Ривьеру в январе.
– Вот оно как… – опять протянул Герлоф. – Что ж… денежек у нее много.
Астрид Линдер до пенсии работала врачом.
Они долго молчали. Бабочки больше не появлялись.
– Вряд ли я здесь задержусь, Ион.
– В деревне?
– Здесь. – Герлоф показал на грудь, где, по его представлениям, находилась душа, а значит, и жизнь.
Фраза его прозвучала вовсе не так значительно, как была задумана, и реакция была тоже не особенно драматичной. Ион понимающе покивал головой и спросил:
– Разваливаешься помаленьку?
– Не больше, чем всегда. Но я устал, Ион. Надо бы заняться чем-то… забор починить, дом покрасить… а я сижу и сижу.
Ион отвернулся. Он, похоже, томился от этого разговора.
– Начни с какой-нибудь ерунды. Пройдись до берега, обдери лодку.
Герлоф вздохнул:
– Дырявая, как решето.
– Можем заделать… А через два года новое тысячелетие… Новые времена начинаются. Ты же не захочешь пропустить…
– Может быть… посмотрим, какими они будут, эти новые времена. – Герлофу захотелось переменить разговор. Он кивнул на калитку: – А что скажешь о новых соседях?
Ион промолчал.
– Ты их видел?
– А то. Видел. И не больше. Они здесь почти и не бывали, так что сказать нечего.
– И мне тоже нечего. Так, любопытство.
– Богатые, – сказал Ион. – Богачи с континента.
– Это уж точно… Дай им знать, что ты тут.
– Это еще зачем?
– Мало ли что… То одно, то другое… мало ли чего богатым нужно. Можешь подработать. Кемпинг-то пустой. До лета далеко.
– Было бы неплохо.
Герлоф наклонился вперед:
– И называй хорошую цену.
– А то, – сказал Ион, и на обветренной его физиономии промелькнуло некое подобие улыбки.
7
Так что, вы собираетесь провести тут несколько недель? – Совсем еще молодой маклер передал Венделе Ларссон ключи и папку с документами. – Насладиться, так сказать, весенним солнышком?
– Надеемся. – Вендела засмеялась.
Она ненавидела этот нервный смех. Она всегда так реагировала, разговаривая с малознакомыми людьми. Но она обязательно избавится от этой дурацкой привычки. Вообще, здесь, на острове, многое должно перемениться.
– Хорошо, очень хорошо, – сказал маклер. – Будете пионерами. Давно пора начинать туристский сезон пораньше… Где еще можно насладиться тишиной и покоем, как не на Эланде? И не только летом…
Вендела кивнула.
Насладиться покоем… Она должна расслабиться, прийти в себя, а Макс – закончить свою поваренную книгу.
Он стоял в гараже и мыл машину губкой. Ни одной капли крови остаться не должно. С момента приезда Макс ни словом не обмолвился о происшествии, но она видела, что он по-прежнему злится. Он просто излучал раздражение, оно окружало его, как густое кислотное облако.
– Надеемся. – Вендела засмеялась.
Она ненавидела этот нервный смех. Она всегда так реагировала, разговаривая с малознакомыми людьми. Но она обязательно избавится от этой дурацкой привычки. Вообще, здесь, на острове, многое должно перемениться.
– Хорошо, очень хорошо, – сказал маклер. – Будете пионерами. Давно пора начинать туристский сезон пораньше… Где еще можно насладиться тишиной и покоем, как не на Эланде? И не только летом…
Вендела кивнула.
Насладиться покоем… Она должна расслабиться, прийти в себя, а Макс – закончить свою поваренную книгу.
Он стоял в гараже и мыл машину губкой. Ни одной капли крови остаться не должно. С момента приезда Макс ни словом не обмолвился о происшествии, но она видела, что он по-прежнему злится. Он просто излучал раздражение, оно окружало его, как густое кислотное облако.