Страница:
<…>
<WiZ> Finnish tv: SU Central committee confirmed that Gorbatchev is back in power.
<Scofield> Since this crisis seems to be fading away, I want to thank everyone! See you again, in the next world crisis!
<Radio_ffn> Bye Scofield, thanx for Information[47]
Про это эту функцию социальных сетей – правда, уже на примере ЖЖ, а не «ньюсов» или IRC, – Линор написала в журнал «Большой город» в начале 2005 года. Статья называлась «Средство моей информации» и была одним из первых текстов в неспециализированных СМИ, где автор предлагал читателю отнестись к «Живому журналу» и его пользователям серьезно. Позже и сами пользователи, и их френды, и весь внешний мир начали относиться к блогам как явлению очень серьезно, почти утратили самоиронию и быстро довели эту серьезность до уровня звериной. Но в 2005 году серьезное отношение к ЖЖ все еще казалось авансом, хотя главные информационные подвиги интернет-пользователей и блогеров к этому времени были уже совершены: освещение операции «Буря в пустыне» в IRC и августовского путча – в новостных группах Usenet’а, а «Норд-Оста» и захвата школы в Беслане – в «Живом журнале».
«Во время “Норд-Оста”, как объясняли мне недавно, информация про газ появилась в “ЖЖ” раньше, чем в СМИ, – от тех, кто выкладывал ее с места событий по мобильному телефону, – писала Линор в “Большом городе”. – И во время Беслана были люди, чьи близкие оказались в заложниках и к кому совершенно незнакомые пользователи приходили со словами утешения. В то же время в “ЖЖ” шла прямая трансляция штурма здания школы: человек, принимавший на одном из телеканалов перегон с места событий, описывал, что видит. То есть если в 2001-м в “ЖЖ” читали о том, что видно в телевизоре, то в 2004-м – о том, чего телевизор уже не покажет».
Я впервые увидела Линор в интернете в 2000 году: она раздавала пирожки. На сайте «Русского журнала» шла игра под названием «e2 – e8», или «игра в интертекст», которую она придумала и вела.
По шахматной доске вместо фигур передвигались литературные произведения; задачей участников игры было построить как можно более короткую цепочку из явных, неявных, сознательных, случайных и самых безумных аллюзий и интертекстуальных отсылок, которые бы связывали, на первый взгляд, совершенно не связанные друг с другом тексты, – вроде «Белой гвардии» Булгакова и «Записок о Шерлоке Холмсе». Авторы самых коротких и элегантных интертекстуальных цепочек награждались виртуальными пирожками. «Молодец, возьмите с полки пирожок», – писала Линор на правах ведущей, предлагала на выбор несколько произведений, к которым нужно было протянуть цепочку интертекста в следующем туре, а потом подводила общий пирожковый счет. Вокруг этой игры довольно быстро собралось сообщество, которое вообще всегда собирается вокруг проектов Линор Горалик: люди, слегка помешанные на чтении, время от времени живущие в интернете, образованные, обеспеченные, много путешествующие и много работающие, но готовые за виртуальный пирожок сделать больше, чем за месячную зарплату менеджера средне-высшего звена.
Этих людей связь между Шерлоком Холмсом и Мэри Поппинс занимала ничуть не меньше, чем бизнес-планы или задания, которые они раздавали подчиненным. «Мне всегда представлялось, что Бейкер-стрит такова, какова она в известном фильме – длинная и очень “урбанистическая”, что ли, – но, попав в Лондон, я выяснил, что на самом деле дом 221b стоит в конце улицы, в ста метрах от входа в Риджентс-Парк, где и происходят события, описанные в “Мэри Поппинс”», – писал в игре «пирожкоед» Вадим Зеленков.
Тогда, в 2000 году, Линор с такой сноровкой раздавала всем этим людям пирожки, что казалась уже звездой, маститым поэтом и публицистом. Это было не совсем так: сколько-нибудь осмысленная литературная деятельность Линор Горалик началась только в 1996 году, когда впервые прошел сетевой литературный конкурс «Тенета», придуманный Леонидом Делицыным.
– Это был какой-то такой период, когда все, кто вообще в этот момент находился в Рунете, как-то участвовали в разных проектах. Вот и я участвовала в Журнале. ру – капельку по сравнению с теми, кто это делал всерьез. Было такое ЛИТО – проект Александра Житинского; вот в нем после «Тенет» я участвовала вполне. Году в 1998-м я начала сотрудничать с «Русским журналом», и с этого момента стало ясно, что мне хочется пожить в той стране, на языке которой я пытаюсь писать. Я постепенно решила переезжать в Москву – и переехала.
В 2001 году Линор ехала в Москву работать по специальности «управление в области информационных технологий», недополученной в университете Беэр-Шевы, потому что на последних курсах она уже начала по этой специальности работать, и времени на получение диплома не осталось. Переехав в Москву, она довольно быстро из менеджера по ИТ в одном из проектов Студии Артемия Лебедева превратилась в колумниста сетевого ресурса Грани. ру и одного из самых плодовитых глянцевых журналистов столицы. Несколько лет спустя она рассказала мне, что тогда для скорости надиктовывала заказанные ей статьи прямо в диктофон и отдавала записи на расшифровку; таким образом, на каждую статью у нее уходило около 20 минут.
В 1999-м, за два года до ее переезда в Россию, вышла первая книга стихов Линор Горалик – «Цитатник». Собственно, книга приехала в Москву раньше автора: Александр Житинский, глава питерского издательства «Геликон-плюс» и собиратель интернет-талантов, привез ее на очередную церемонию вручения премии «Тенета», которая проходила в обшарпанном стылом здании районного кинотеатра. На сцене шли бесконечные чтения; на столе перед входом в зал были разложены сборники сетевых литературных звезд того времени – Ольги Родионовой, Яшки Каzановой, Линор Горалик, Эда Не-Мишина (Эдуарда Побужанского, одного из редакторов сайта Gay.ru).
Бумажная публикация очень ценилась в среде интернет-поэтов. «У меня вышел сборник, – с нарочитой небрежностью бросали авторы “Тенет» или сайта Стихи. ру, на страницы которых ежедневно заходили тысячи пользователей. – Тираж 500 экземпляров».
«Бумага» была пропуском в реальный мир, где тусовались не посетители чатов и форумов, а настоящие поэты, которые не очень-то умели пользоваться компьютером, да и весь этот интернет вызывал у них неприятные подозрения. Однако с годами выяснилось, что бумага бумаге рознь: из «тенетовских» звезд, во множестве издававшихся у Житинского, в офлайновую литературу в конце концов вошли считанные единицы. Одной из них была Линор Горалик.
– Мы общались тогда с Леней Делицыным, он мне показал тексты, которые прислали на конкурс. И я сказала, что я таких текстов могу написать десять за два часа. Он сказал: «Ну напиши». Я написала.
Это были первые «взрослые» тексты Линор. Довольно скоро они ей разонравились; сейчас единственное чувство, которое возникает у нее при упоминании «Цитатника», – стыд. Впрочем, это удел не одного только «Цитатника».
– У меня с текстами такие отношения: они перестают мне нравиться очень быстро. Когда вышел «Цитатник», они мне уже были противны. Это касается любой моей книжки. Сейчас уже получше, а тогда это было связано с тем, что я оказалась «late bloomer[48]». Дело в том, что люди обычно начинают писать в 14–16 лет и проходят этап позорных первых текстов в соответствующем возрасте, а потом вспоминают о них или с умилением, или с неприязнью. Я, как человек, который начал писать в 25, проходила этап позорных юношеских текстов в 25.
Линор сама признает, что писала свои первые тексты только для того, чтобы их читали: ей важны были обратная связь, внимание аудитории, обилие комментариев. Но постепенно выяснилось, что, если писать стихи не на спор и не для читателей, а всерьез и для себя, становится легче жить, хотя читают такие стихи как раз меньше. «Я как будто понюхала еды, которой раньше не знала, и мой организм взалкал», – так это выглядело для нее изнутри. Снаружи просто казалось, что Линор «расписалась»: оказалось, что она может писать в совершенно разных стилях, техниках и манерах, производить огромное количество текстов различной формы, тематики и направленности – от коммерческих сказок до сложно организованной короткой и длинной прозы. Но лучше всего у нее получалось писать про боль, которая всегда вокруг нас. О тихой, невидимой миру боли сквозь невидимые миру слезы; про обычных людей – так называемых людей нашего круга. В 1999 году издатель, поэт и культуртрегер Дмитрий Кузьмин назвал тексты Линор Горалик и еще нескольких 30-летних писателей ее московского круга – Станислава Львовского, Ольги Зондберг, Романа Воронежского – «литературой копирайтеров». Как выяснилось потом, это была литература будущих блогеров: каждый из них довольно скоро стал активным пользователем ЖЖ, потому что их интонация наговаривания смешных или жутковатых впечатлений и наблюдений о жизни вокруг идеально вписывалась в формат «Живого журнала».
«Живой журнал» для начинающих
Тысячники как люди
Френды и друзья
<WiZ> Finnish tv: SU Central committee confirmed that Gorbatchev is back in power.
<Scofield> Since this crisis seems to be fading away, I want to thank everyone! See you again, in the next world crisis!
<Radio_ffn> Bye Scofield, thanx for Information[47]
Про это эту функцию социальных сетей – правда, уже на примере ЖЖ, а не «ньюсов» или IRC, – Линор написала в журнал «Большой город» в начале 2005 года. Статья называлась «Средство моей информации» и была одним из первых текстов в неспециализированных СМИ, где автор предлагал читателю отнестись к «Живому журналу» и его пользователям серьезно. Позже и сами пользователи, и их френды, и весь внешний мир начали относиться к блогам как явлению очень серьезно, почти утратили самоиронию и быстро довели эту серьезность до уровня звериной. Но в 2005 году серьезное отношение к ЖЖ все еще казалось авансом, хотя главные информационные подвиги интернет-пользователей и блогеров к этому времени были уже совершены: освещение операции «Буря в пустыне» в IRC и августовского путча – в новостных группах Usenet’а, а «Норд-Оста» и захвата школы в Беслане – в «Живом журнале».
«Во время “Норд-Оста”, как объясняли мне недавно, информация про газ появилась в “ЖЖ” раньше, чем в СМИ, – от тех, кто выкладывал ее с места событий по мобильному телефону, – писала Линор в “Большом городе”. – И во время Беслана были люди, чьи близкие оказались в заложниках и к кому совершенно незнакомые пользователи приходили со словами утешения. В то же время в “ЖЖ” шла прямая трансляция штурма здания школы: человек, принимавший на одном из телеканалов перегон с места событий, описывал, что видит. То есть если в 2001-м в “ЖЖ” читали о том, что видно в телевизоре, то в 2004-м – о том, чего телевизор уже не покажет».
Я впервые увидела Линор в интернете в 2000 году: она раздавала пирожки. На сайте «Русского журнала» шла игра под названием «e2 – e8», или «игра в интертекст», которую она придумала и вела.
По шахматной доске вместо фигур передвигались литературные произведения; задачей участников игры было построить как можно более короткую цепочку из явных, неявных, сознательных, случайных и самых безумных аллюзий и интертекстуальных отсылок, которые бы связывали, на первый взгляд, совершенно не связанные друг с другом тексты, – вроде «Белой гвардии» Булгакова и «Записок о Шерлоке Холмсе». Авторы самых коротких и элегантных интертекстуальных цепочек награждались виртуальными пирожками. «Молодец, возьмите с полки пирожок», – писала Линор на правах ведущей, предлагала на выбор несколько произведений, к которым нужно было протянуть цепочку интертекста в следующем туре, а потом подводила общий пирожковый счет. Вокруг этой игры довольно быстро собралось сообщество, которое вообще всегда собирается вокруг проектов Линор Горалик: люди, слегка помешанные на чтении, время от времени живущие в интернете, образованные, обеспеченные, много путешествующие и много работающие, но готовые за виртуальный пирожок сделать больше, чем за месячную зарплату менеджера средне-высшего звена.
Этих людей связь между Шерлоком Холмсом и Мэри Поппинс занимала ничуть не меньше, чем бизнес-планы или задания, которые они раздавали подчиненным. «Мне всегда представлялось, что Бейкер-стрит такова, какова она в известном фильме – длинная и очень “урбанистическая”, что ли, – но, попав в Лондон, я выяснил, что на самом деле дом 221b стоит в конце улицы, в ста метрах от входа в Риджентс-Парк, где и происходят события, описанные в “Мэри Поппинс”», – писал в игре «пирожкоед» Вадим Зеленков.
Тогда, в 2000 году, Линор с такой сноровкой раздавала всем этим людям пирожки, что казалась уже звездой, маститым поэтом и публицистом. Это было не совсем так: сколько-нибудь осмысленная литературная деятельность Линор Горалик началась только в 1996 году, когда впервые прошел сетевой литературный конкурс «Тенета», придуманный Леонидом Делицыным.
– Это был какой-то такой период, когда все, кто вообще в этот момент находился в Рунете, как-то участвовали в разных проектах. Вот и я участвовала в Журнале. ру – капельку по сравнению с теми, кто это делал всерьез. Было такое ЛИТО – проект Александра Житинского; вот в нем после «Тенет» я участвовала вполне. Году в 1998-м я начала сотрудничать с «Русским журналом», и с этого момента стало ясно, что мне хочется пожить в той стране, на языке которой я пытаюсь писать. Я постепенно решила переезжать в Москву – и переехала.
В 2001 году Линор ехала в Москву работать по специальности «управление в области информационных технологий», недополученной в университете Беэр-Шевы, потому что на последних курсах она уже начала по этой специальности работать, и времени на получение диплома не осталось. Переехав в Москву, она довольно быстро из менеджера по ИТ в одном из проектов Студии Артемия Лебедева превратилась в колумниста сетевого ресурса Грани. ру и одного из самых плодовитых глянцевых журналистов столицы. Несколько лет спустя она рассказала мне, что тогда для скорости надиктовывала заказанные ей статьи прямо в диктофон и отдавала записи на расшифровку; таким образом, на каждую статью у нее уходило около 20 минут.
В 1999-м, за два года до ее переезда в Россию, вышла первая книга стихов Линор Горалик – «Цитатник». Собственно, книга приехала в Москву раньше автора: Александр Житинский, глава питерского издательства «Геликон-плюс» и собиратель интернет-талантов, привез ее на очередную церемонию вручения премии «Тенета», которая проходила в обшарпанном стылом здании районного кинотеатра. На сцене шли бесконечные чтения; на столе перед входом в зал были разложены сборники сетевых литературных звезд того времени – Ольги Родионовой, Яшки Каzановой, Линор Горалик, Эда Не-Мишина (Эдуарда Побужанского, одного из редакторов сайта Gay.ru).
Бумажная публикация очень ценилась в среде интернет-поэтов. «У меня вышел сборник, – с нарочитой небрежностью бросали авторы “Тенет» или сайта Стихи. ру, на страницы которых ежедневно заходили тысячи пользователей. – Тираж 500 экземпляров».
«Бумага» была пропуском в реальный мир, где тусовались не посетители чатов и форумов, а настоящие поэты, которые не очень-то умели пользоваться компьютером, да и весь этот интернет вызывал у них неприятные подозрения. Однако с годами выяснилось, что бумага бумаге рознь: из «тенетовских» звезд, во множестве издававшихся у Житинского, в офлайновую литературу в конце концов вошли считанные единицы. Одной из них была Линор Горалик.
– Мы общались тогда с Леней Делицыным, он мне показал тексты, которые прислали на конкурс. И я сказала, что я таких текстов могу написать десять за два часа. Он сказал: «Ну напиши». Я написала.
Это были первые «взрослые» тексты Линор. Довольно скоро они ей разонравились; сейчас единственное чувство, которое возникает у нее при упоминании «Цитатника», – стыд. Впрочем, это удел не одного только «Цитатника».
– У меня с текстами такие отношения: они перестают мне нравиться очень быстро. Когда вышел «Цитатник», они мне уже были противны. Это касается любой моей книжки. Сейчас уже получше, а тогда это было связано с тем, что я оказалась «late bloomer[48]». Дело в том, что люди обычно начинают писать в 14–16 лет и проходят этап позорных первых текстов в соответствующем возрасте, а потом вспоминают о них или с умилением, или с неприязнью. Я, как человек, который начал писать в 25, проходила этап позорных юношеских текстов в 25.
Линор сама признает, что писала свои первые тексты только для того, чтобы их читали: ей важны были обратная связь, внимание аудитории, обилие комментариев. Но постепенно выяснилось, что, если писать стихи не на спор и не для читателей, а всерьез и для себя, становится легче жить, хотя читают такие стихи как раз меньше. «Я как будто понюхала еды, которой раньше не знала, и мой организм взалкал», – так это выглядело для нее изнутри. Снаружи просто казалось, что Линор «расписалась»: оказалось, что она может писать в совершенно разных стилях, техниках и манерах, производить огромное количество текстов различной формы, тематики и направленности – от коммерческих сказок до сложно организованной короткой и длинной прозы. Но лучше всего у нее получалось писать про боль, которая всегда вокруг нас. О тихой, невидимой миру боли сквозь невидимые миру слезы; про обычных людей – так называемых людей нашего круга. В 1999 году издатель, поэт и культуртрегер Дмитрий Кузьмин назвал тексты Линор Горалик и еще нескольких 30-летних писателей ее московского круга – Станислава Львовского, Ольги Зондберг, Романа Воронежского – «литературой копирайтеров». Как выяснилось потом, это была литература будущих блогеров: каждый из них довольно скоро стал активным пользователем ЖЖ, потому что их интонация наговаривания смешных или жутковатых впечатлений и наблюдений о жизни вокруг идеально вписывалась в формат «Живого журнала».
Чтения, посвященные Буковски. Кого мы переводим и как живем. Как мы переводим все это, с каким восторгом, всю эту липкую, горькую, нищую, страшную лирику про мусорных кошек, грязную кожу, пьяных женщин, последние бутылки, – мы, глянцевые журналисты, менеджеры среднего звена, копирайтеры, культуртрегеры. Как мы переводим это все, с каким пониманием и с какой внутренней болью, как мы тонко все это чувствуем, все это нищее, неприкаянное, больное, похмельное, не желающее заниматься копирайтингом, менеджментом, культуртрегерством, глянцевой журналистикой. Почему мы это так переводим? – потому что бог миловал, нет чувства естественной дистанции, нет чувства такого, что нас от этого что-нибудь закономерное отделяет. Десять шагов, один нервный срыв, пара нефтяных кризисов, и что с нами будет? – именно это, – неотапливаемая квартира, шесть кошек, сдавать бутылки, какие у нас тогда будут тексты, ох, какие, гениальные тексты будут. Впрочем, мы выберемся, конечно, он ведь тоже – молодая жена, собственный дом, умирал спокойно. Менеджеры среднего звена, копирайтеры, глянцевые журналисты.
Из журнала long_days, 9 апреля 2003
«Живой журнал» для начинающих
– Первый свой ЖЖ я завела сразу после переезда в Москву. Можно сравнить по датам: я переехала 25 января 2001 года, а знаменитый пост Романа Лейбова[49] был… примерно тогда же. Завела я его уже в Москве, вслед за моим другом Станиславом Львовским. Тогда нас было, что ли, 36 или 40 человек, пишущих на русском языке.
– И вы все друг друга читали?
– Да, первое время. Была мода устраивать сходки и знакомиться живьем. Для меня это было не так обаятельно, как для других, потому что мы-то проходили это все с IRC: поразительные эффекты долгой дружбы без очного знакомства, развиртуализацию… Я помню первый брак людей, которые познакомились в IRC, – он произвел на всех нас такое же впечатление, какое производили на других браки, начатые со знакомства в ЖЖ.
– Это был самый интересный вопрос – что в него писать. Он у всех был. Вся работа по осваиванию формата, и огромные дискуссии – что это за хреновина и что мы будем с ней делать, – происходили ровно тогда, – вспоминает Линор в 2008 году. – Но я писала настоящие дневниковые записи – скорее, такие «события дня», чем даже рефлексию поначалу. А потом довольно быстро я стала выкладывать туда тексты, то есть стала пользоваться ЖЖ как механизмом публикации.
– А дневниковые записи были открытыми для всех?
– Тогда дискутировался и этот вопрос тоже – об этичности закрытой записи как таковой, о существовании групп, о том, можно ли удалять из френдов и как это должно социально трактоваться. Как раз тогда все это и было живым мясом.
Существовал еще один вопрос, который мог стоять на повестке дня только в 2001–2002 годах, когда френдлента почти каждого русскоязычного пользователя включала всех остальных русскоязычных пользователей, какие были в «Живом журнале»: вопрос количества постов в день. «Если писать в ЖЖ редко, получается несколько постов подряд. Не сердитесь», – писала Линор в мае 2002 года, позволив себе два поста за один день. Один из этих постов, кстати, назывался «И всех заебу! И всех заебу!» Тогда почти никому не снилась активность Максима «Mrparker» Кононенко, публикующего по 20 постов в день. Каждый русскоязычный пользователь ЖЖ твердо знал, что остальные его читают, поэтому лишний пост расценивался почти как вмешательство в личное пространство френда: это было все равно что звонить приятелю по пять раз в день, чтобы рассказать, что ты съел на завтрак.
Постепенно русскоязычных пользователей в ЖЖ прибавилось; они разбились на группы и сообщества, стали добавлять в ленту журналы, которые им интересно читать, даже если они не знакомы с их обладателями ни лично, ни виртуально. Чувство, что каждым своим постом ты входишь в пространство конкретного человека – одного из 40 русскоязычных пользователей, у которых ты в ленте, – ушло «под замок», в записи, видимые только определенной группе френдов. В открытых постах на смену былому чувству локтя русскоязычных пользователей пришло ощущение необъятного и неизведанного пространства вокруг, когда пост обращен уже как бы ко всей блогосфере в целом – в неизвестное пространство, практически в пустоту. Этот перелом в ЖЖ лучше всего описывается в одном из постов в журнале long-days, хотя на первый взгляд он вроде бы совсем не об этом: «В супермаркете рыбы в смертном аквариуме; в обычном аквариуме смотрят только друг на друга и почти никогда – на нас, в этом – только на нас и никогда практически друг на друга, потому что с нами им еще есть о чем смотреть, а друг с другом – что? – только плакать».
– Это непонятно кто. Такое существо, которое бегало с Алисой вокруг слезного озера… Слезного моря? Слезливого моря? – объясняет Линор.
Про Попугайчика Лори действительно известно мало. В самом начале третьей главы Алиса поспорила с ним о чем-то, после чего Лори надулся и сказал: «Я старше, чем ты, и лучше знаю, что к чему!» Это одна из немногих его реплик в книге, и уж точно одна из самых содержательных; остальные его высказывания сводятся к следующему: «Д-да», «Нет-нет» и «Как жаль, что она не пожелала остаться» (про Мышь, которая ушла, обидевшись на рассказ Алисы о кошке Дине).
Как блогер lori_lo был более разговорчивым, хотя, по мнению Линор, ничуть не более содержательным, чем персонаж Кэрролла. Поэтому его было совсем не жалко удалять. В теперешнем основном журнале Линор – snorapp – можно найти пост, который гласит: «Вот почему я перестала писать в лори_ло и почему снорапп весь friends_only». Ссылка, поставленная на «вот», разумеется, уже не работает. Поэтому приходится верить Линор на слово.
– У меня есть жесткая политика: я никогда и никого не удаляю из френдов. Я не могу объяснить почему. Я сама абсолютно равнодушна к удалению меня из френдов кем бы то ни было. Но я видела пару раз людей, который воспринимали это так серьезно и так расстраивались, что я, видимо, побаиваюсь. Я добавляю френдов сравнительно часто, а не удаляю никого никогда. У меня есть группа, на которую я пишу все закрытые записи, а все остальные записи – открытые. Поэтому единственный риск того, что добавишь во френды кого-нибудь, кто тебе не нравится, – что время от времени ты будешь получать комментарии, которые тебе не нравятся. У меня комментарии закрыты для всех, кроме меня и френдов, так что с этим можно жить. А lori_lo был удален ровно потому, что в нем было много людей, которых я не хотела по абсолютно разным причинам иметь во френдах. И было уже ясно, что ЖЖ прирастает, и чем кого-нибудь удалять, я решила удалить журнал и завести новый.
– А то, что в нем было, где-то хранится?
– Нет. Тексты выходили как тексты, я использовала ЖЖ просто для того, чтобы выкладывать их раньше, чем они публикуются в каких-нибудь изданиях. Так что никакой мелодрамы здесь нет. А дневниковые записи не то чтобы представляли острый интерес. Там не с чем было мучительно расставаться.
Расставаться нужно было, конечно, не с записями, а с людьми. «Добавить человека в друзья означало получать от него комментарии и чувствовать себя обязанным вступать с ним в дискуссию, – говорит Линор. – По этой причине я и завела snorapp; часть людей из lori_lo я оставила во френдах, а часть не оставила, чтобы не попадать в эту сложную ситуацию».
Snorapp (правда, с одним «p») тоже был вымышленным персонажем – на сей раз из фантастического рассказа Гордона Диксона «Странные колонисты». Там фигурируют два героя – Лат и Снорап, представители древних рас, которых «эволюция приспособила к любым условиям, существующим в космосе и на планетах». Есть чему позавидовать, особенно учитывая бешеную работоспособность Линор, огромное количество самых разных проектов, которые она ведет одновременно, и вечное отсутствие свободного времени: «Они не нуждались в атмосфере и могли питать свои тела всевозможными химическими соединениями, при разложении выделяющими энергию. В случае нужды они могли даже довольствоваться солнечным излучением, хотя это был не лучший способ питания. Облаченные в плоть, которая была приспособлена к поистине фантастическим нагрузкам, давлениям и температурам, они повсюду чувствовали себя как дома».
Читая рассказ Диксона, невозможно отделаться от ощущения какого-то иронического родства между Снорапом и Линор, даже несмотря на то, что «Снорап походил на очень жирную и сонную ящерицу десяти футов длиной – эдакий безобидный переевший дракон, который предпочитает посапывать в мягком кресле, нежели пожирать юных дев». Лат и Снорап гордо именуются «философоинженерами»; хотя Диксон тактично замечает, что это «занятие, труднообъяснимое в человеческих терминах», довольно скоро понимаешь, что под этим подразумевается праздное междусобойное философствование, так любимое советской кухонной интеллигенцией, российской богемой и обитателями «Живого журнала».
– Это существо, которое по любому вопросу имеет мнение, – объясняет Линор. – Короче, это умно говорящий дурак. Такое разглагольствующее существо, которое не понимает элементарных вещей.
Тут можно добавить, что элементарные вещи, которых не понимает и не видит Снорап, – это, например, семейные узы и любовь между мужчиной и женщиной. Тоже, если вдуматься, похоже на Линор, умеющую быть язвительной и подчеркнуто циничной в обсуждении отношений, секса и всего того, о чем с трепетом пишут в женских романах, журналах и сообществе girls_only.
– Я человек хорошо социализированный, но крайне некоммуникабельный. Для меня ЖЖ – это не место, где происходит моя социальная жизнь. Я почти никогда не отвечаю на комментарии, даже когда их делают близкие мне люди, если эти комментарии – не вопросы. И сама не пишу комментариев никогда. Можно сделать поиск по комментариям, которые оставила я, – там, может, три комментария в месяц, и то примерно в духе «выздоравливайте».
– И вы все друг друга читали?
– Да, первое время. Была мода устраивать сходки и знакомиться живьем. Для меня это было не так обаятельно, как для других, потому что мы-то проходили это все с IRC: поразительные эффекты долгой дружбы без очного знакомства, развиртуализацию… Я помню первый брак людей, которые познакомились в IRC, – он произвел на всех нас такое же впечатление, какое производили на других браки, начатые со знакомства в ЖЖ.
Узок наш круг. У одного СПИД – и, считай, почти что и конец молодой русской литературе. Зато конец стагнации и новая эпоха.В первые годы русскоязычный «Живой журнал» был очень текстоцентричным, да и сейчас еще остается таковым. В нем быстро сформировался слой пользователей – офлайновых журналистов, филологов и писателей, – для которых ЖЖ был в первую очередь инструментом для работы с текстом и площадкой для публичных высказываний, а не личным дневником.
Из журнала long_days, 9 апреля 2003
– Это был самый интересный вопрос – что в него писать. Он у всех был. Вся работа по осваиванию формата, и огромные дискуссии – что это за хреновина и что мы будем с ней делать, – происходили ровно тогда, – вспоминает Линор в 2008 году. – Но я писала настоящие дневниковые записи – скорее, такие «события дня», чем даже рефлексию поначалу. А потом довольно быстро я стала выкладывать туда тексты, то есть стала пользоваться ЖЖ как механизмом публикации.
– А дневниковые записи были открытыми для всех?
– Тогда дискутировался и этот вопрос тоже – об этичности закрытой записи как таковой, о существовании групп, о том, можно ли удалять из френдов и как это должно социально трактоваться. Как раз тогда все это и было живым мясом.
Существовал еще один вопрос, который мог стоять на повестке дня только в 2001–2002 годах, когда френдлента почти каждого русскоязычного пользователя включала всех остальных русскоязычных пользователей, какие были в «Живом журнале»: вопрос количества постов в день. «Если писать в ЖЖ редко, получается несколько постов подряд. Не сердитесь», – писала Линор в мае 2002 года, позволив себе два поста за один день. Один из этих постов, кстати, назывался «И всех заебу! И всех заебу!» Тогда почти никому не снилась активность Максима «Mrparker» Кононенко, публикующего по 20 постов в день. Каждый русскоязычный пользователь ЖЖ твердо знал, что остальные его читают, поэтому лишний пост расценивался почти как вмешательство в личное пространство френда: это было все равно что звонить приятелю по пять раз в день, чтобы рассказать, что ты съел на завтрак.
Постепенно русскоязычных пользователей в ЖЖ прибавилось; они разбились на группы и сообщества, стали добавлять в ленту журналы, которые им интересно читать, даже если они не знакомы с их обладателями ни лично, ни виртуально. Чувство, что каждым своим постом ты входишь в пространство конкретного человека – одного из 40 русскоязычных пользователей, у которых ты в ленте, – ушло «под замок», в записи, видимые только определенной группе френдов. В открытых постах на смену былому чувству локтя русскоязычных пользователей пришло ощущение необъятного и неизведанного пространства вокруг, когда пост обращен уже как бы ко всей блогосфере в целом – в неизвестное пространство, практически в пустоту. Этот перелом в ЖЖ лучше всего описывается в одном из постов в журнале long-days, хотя на первый взгляд он вроде бы совсем не об этом: «В супермаркете рыбы в смертном аквариуме; в обычном аквариуме смотрят только друг на друга и почти никогда – на нас, в этом – только на нас и никогда практически друг на друга, потому что с нами им еще есть о чем смотреть, а друг с другом – что? – только плакать».
* * *
Первый журнал Линор назывался lori_lo. Когда-то это был ее ник в IRC, перекочевавший позже в ЖЖ и благополучно забытый после удаления журнала. Он назывался в честь Попугайчика Лори из «Алисы в стране чудес», который был одним из зверьков, чуть не утонувших в Море Слез, наплаканном Алисой, когда она была ростом в девять футов.– Это непонятно кто. Такое существо, которое бегало с Алисой вокруг слезного озера… Слезного моря? Слезливого моря? – объясняет Линор.
Про Попугайчика Лори действительно известно мало. В самом начале третьей главы Алиса поспорила с ним о чем-то, после чего Лори надулся и сказал: «Я старше, чем ты, и лучше знаю, что к чему!» Это одна из немногих его реплик в книге, и уж точно одна из самых содержательных; остальные его высказывания сводятся к следующему: «Д-да», «Нет-нет» и «Как жаль, что она не пожелала остаться» (про Мышь, которая ушла, обидевшись на рассказ Алисы о кошке Дине).
Как блогер lori_lo был более разговорчивым, хотя, по мнению Линор, ничуть не более содержательным, чем персонаж Кэрролла. Поэтому его было совсем не жалко удалять. В теперешнем основном журнале Линор – snorapp – можно найти пост, который гласит: «Вот почему я перестала писать в лори_ло и почему снорапп весь friends_only». Ссылка, поставленная на «вот», разумеется, уже не работает. Поэтому приходится верить Линор на слово.
– У меня есть жесткая политика: я никогда и никого не удаляю из френдов. Я не могу объяснить почему. Я сама абсолютно равнодушна к удалению меня из френдов кем бы то ни было. Но я видела пару раз людей, который воспринимали это так серьезно и так расстраивались, что я, видимо, побаиваюсь. Я добавляю френдов сравнительно часто, а не удаляю никого никогда. У меня есть группа, на которую я пишу все закрытые записи, а все остальные записи – открытые. Поэтому единственный риск того, что добавишь во френды кого-нибудь, кто тебе не нравится, – что время от времени ты будешь получать комментарии, которые тебе не нравятся. У меня комментарии закрыты для всех, кроме меня и френдов, так что с этим можно жить. А lori_lo был удален ровно потому, что в нем было много людей, которых я не хотела по абсолютно разным причинам иметь во френдах. И было уже ясно, что ЖЖ прирастает, и чем кого-нибудь удалять, я решила удалить журнал и завести новый.
– А то, что в нем было, где-то хранится?
– Нет. Тексты выходили как тексты, я использовала ЖЖ просто для того, чтобы выкладывать их раньше, чем они публикуются в каких-нибудь изданиях. Так что никакой мелодрамы здесь нет. А дневниковые записи не то чтобы представляли острый интерес. Там не с чем было мучительно расставаться.
Расставаться нужно было, конечно, не с записями, а с людьми. «Добавить человека в друзья означало получать от него комментарии и чувствовать себя обязанным вступать с ним в дискуссию, – говорит Линор. – По этой причине я и завела snorapp; часть людей из lori_lo я оставила во френдах, а часть не оставила, чтобы не попадать в эту сложную ситуацию».
Snorapp (правда, с одним «p») тоже был вымышленным персонажем – на сей раз из фантастического рассказа Гордона Диксона «Странные колонисты». Там фигурируют два героя – Лат и Снорап, представители древних рас, которых «эволюция приспособила к любым условиям, существующим в космосе и на планетах». Есть чему позавидовать, особенно учитывая бешеную работоспособность Линор, огромное количество самых разных проектов, которые она ведет одновременно, и вечное отсутствие свободного времени: «Они не нуждались в атмосфере и могли питать свои тела всевозможными химическими соединениями, при разложении выделяющими энергию. В случае нужды они могли даже довольствоваться солнечным излучением, хотя это был не лучший способ питания. Облаченные в плоть, которая была приспособлена к поистине фантастическим нагрузкам, давлениям и температурам, они повсюду чувствовали себя как дома».
Читая рассказ Диксона, невозможно отделаться от ощущения какого-то иронического родства между Снорапом и Линор, даже несмотря на то, что «Снорап походил на очень жирную и сонную ящерицу десяти футов длиной – эдакий безобидный переевший дракон, который предпочитает посапывать в мягком кресле, нежели пожирать юных дев». Лат и Снорап гордо именуются «философоинженерами»; хотя Диксон тактично замечает, что это «занятие, труднообъяснимое в человеческих терминах», довольно скоро понимаешь, что под этим подразумевается праздное междусобойное философствование, так любимое советской кухонной интеллигенцией, российской богемой и обитателями «Живого журнала».
– Это существо, которое по любому вопросу имеет мнение, – объясняет Линор. – Короче, это умно говорящий дурак. Такое разглагольствующее существо, которое не понимает элементарных вещей.
Тут можно добавить, что элементарные вещи, которых не понимает и не видит Снорап, – это, например, семейные узы и любовь между мужчиной и женщиной. Тоже, если вдуматься, похоже на Линор, умеющую быть язвительной и подчеркнуто циничной в обсуждении отношений, секса и всего того, о чем с трепетом пишут в женских романах, журналах и сообществе girls_only.
– Я человек хорошо социализированный, но крайне некоммуникабельный. Для меня ЖЖ – это не место, где происходит моя социальная жизнь. Я почти никогда не отвечаю на комментарии, даже когда их делают близкие мне люди, если эти комментарии – не вопросы. И сама не пишу комментариев никогда. Можно сделать поиск по комментариям, которые оставила я, – там, может, три комментария в месяц, и то примерно в духе «выздоравливайте».
Тысячники как люди
– Из тысячников я читаю Евгения Гришковца, юзера drugoi. Не могу вспомнить, кто третий – наверное, кто-то социально близкий.
– Носик?
– Да, Антон Носик, естественно. Большинство людей, которые в рейтинге «Яндекса» занимают первые 50 позиций, – я вообще не знаю, кто это такие. Ну, то есть, впервые вижу их ники. Я фильтрую сильно: у меня и те, кто добавлен в друзья, не факт, что добавлены в группу, которую я читаю. Так что у меня какой-то совсем другой, «параллельный ЖЖ», как говорит Толик Воробей. Вот, кстати, Толика Воробья я читаю, который юзер avva.
– У вас были какие-то сильные эмоции от вашей жизни в ЖЖ?
– Только на очень ранних этапах, потому что тогда его читало мало людей, и никто не мог предсказать, что его будут читать многие. Если мне хочется поделиться чем-нибудь сильно личным – у меня есть группа, потом еще более узкая группа, потом совсем узкая группа человек из четырех, наверное. Да, у меня есть другой ЖЖ, в который вы добавлены, естественно, и который служил для совсем личных переживаний. Но я просто поняла, что технически это бессмысленно. И он сейчас – просто группа внутри snorapp. Но и там я пишу или тогда, когда меня совсем все достало и хочется кому-нибудь поплакаться, или когда у меня есть вопрос, который я готова задать этим пяти людям и больше никому.
– Как вы думаете, подзамочные записи у всех устроены так же?
– Знаете, это из области вопросов про секс. Одна из самых больших проблем в сексологии – тот факт, что мы никогда не наблюдаем изучаемый предмет в действии. Мы знаем свой опыт, насколько можем. Мы знаем опыт своих знакомых, насколько они рассказывают. Мы знаем опыт добровольцев, которые участвуют в исследованиях, и это требует поправки на присутствие наблюдателя. А вообще о предмете нашего изучения мы не знаем ничего. Мы в худшей позиции, чем люди, изучающие редкие виды носорогов: они-то хоть могут добраться до них и посмотреть. Сексологу гораздо тяжелей, а если он идет на жертвы ради науки, то с большой вероятностью окажется в тюрьме, – смеется Линор. – Это касается и подзамочных записей: ни малейшего представления.
«Ни малейшего представления» – ее любимый ответ. Как человек, делающий все возможное, чтобы ненароком не вступить в какую-нибудь дискуссию и не оказаться в ситуации, когда нужно высказывать экспертное, решающее или просто «умное» мнение, Линор изо всех сил притворяется, что ни о чем таком не думает и никаких мнений по предложенным вопросам не имеет. На самом деле – и думает, и имеет; просто, как и все, не хочет отвечать за базар, если можно этого не делать.
– Большинство записей под замок люди делают потому, что они не хотят отвечать за базар перед всем миром. Причины неотвечания за базар могут быть самые разные: это слишком личное, или это вещь, которую мы не готовы обсуждать, даже если она касается предпочтений в литературе. Люди, которых читают многие, иногда делают самые простые записи подзамочными, чтобы их не цитировали, чтобы эти записи не расходились. Иначе говоря, они готовы открыть их 800 людям, зная, что 800 – это предел. Я знаю ситуации, когда люди использовали закрытые записи, чтобы заниматься какими-то интригами между собой, своей подругой и ее любовником – один видит запись, другой не видит… Другими словами, это механизм, который можно применить к чему угодно. Я делаю закрытые записи, или когда они личные, или когда я не готова вступать в публичное обсуждение.
В ЖЖ, как и в жизни, самые интересные обсуждения – непубличные. Даже если они ведутся в якобы публичном пространстве – в комментариях к открытой записи, в гостевой книге, на вечеринке.
– Носик?
– Да, Антон Носик, естественно. Большинство людей, которые в рейтинге «Яндекса» занимают первые 50 позиций, – я вообще не знаю, кто это такие. Ну, то есть, впервые вижу их ники. Я фильтрую сильно: у меня и те, кто добавлен в друзья, не факт, что добавлены в группу, которую я читаю. Так что у меня какой-то совсем другой, «параллельный ЖЖ», как говорит Толик Воробей. Вот, кстати, Толика Воробья я читаю, который юзер avva.
– У вас были какие-то сильные эмоции от вашей жизни в ЖЖ?
– Только на очень ранних этапах, потому что тогда его читало мало людей, и никто не мог предсказать, что его будут читать многие. Если мне хочется поделиться чем-нибудь сильно личным – у меня есть группа, потом еще более узкая группа, потом совсем узкая группа человек из четырех, наверное. Да, у меня есть другой ЖЖ, в который вы добавлены, естественно, и который служил для совсем личных переживаний. Но я просто поняла, что технически это бессмысленно. И он сейчас – просто группа внутри snorapp. Но и там я пишу или тогда, когда меня совсем все достало и хочется кому-нибудь поплакаться, или когда у меня есть вопрос, который я готова задать этим пяти людям и больше никому.
– Как вы думаете, подзамочные записи у всех устроены так же?
– Знаете, это из области вопросов про секс. Одна из самых больших проблем в сексологии – тот факт, что мы никогда не наблюдаем изучаемый предмет в действии. Мы знаем свой опыт, насколько можем. Мы знаем опыт своих знакомых, насколько они рассказывают. Мы знаем опыт добровольцев, которые участвуют в исследованиях, и это требует поправки на присутствие наблюдателя. А вообще о предмете нашего изучения мы не знаем ничего. Мы в худшей позиции, чем люди, изучающие редкие виды носорогов: они-то хоть могут добраться до них и посмотреть. Сексологу гораздо тяжелей, а если он идет на жертвы ради науки, то с большой вероятностью окажется в тюрьме, – смеется Линор. – Это касается и подзамочных записей: ни малейшего представления.
«Ни малейшего представления» – ее любимый ответ. Как человек, делающий все возможное, чтобы ненароком не вступить в какую-нибудь дискуссию и не оказаться в ситуации, когда нужно высказывать экспертное, решающее или просто «умное» мнение, Линор изо всех сил притворяется, что ни о чем таком не думает и никаких мнений по предложенным вопросам не имеет. На самом деле – и думает, и имеет; просто, как и все, не хочет отвечать за базар, если можно этого не делать.
– Большинство записей под замок люди делают потому, что они не хотят отвечать за базар перед всем миром. Причины неотвечания за базар могут быть самые разные: это слишком личное, или это вещь, которую мы не готовы обсуждать, даже если она касается предпочтений в литературе. Люди, которых читают многие, иногда делают самые простые записи подзамочными, чтобы их не цитировали, чтобы эти записи не расходились. Иначе говоря, они готовы открыть их 800 людям, зная, что 800 – это предел. Я знаю ситуации, когда люди использовали закрытые записи, чтобы заниматься какими-то интригами между собой, своей подругой и ее любовником – один видит запись, другой не видит… Другими словами, это механизм, который можно применить к чему угодно. Я делаю закрытые записи, или когда они личные, или когда я не готова вступать в публичное обсуждение.
В ЖЖ, как и в жизни, самые интересные обсуждения – непубличные. Даже если они ведутся в якобы публичном пространстве – в комментариях к открытой записи, в гостевой книге, на вечеринке.
Корпоративная вечеринка – уй, еее – журнала «Жалюз». Прелесть: полное отсутствие корпоративности. Просто теплый зал, черная водка, абсент, который милые люди бутылками забирали из бара и приносили к себе, а стало быть, и к нам, на столик и делились; толпа народу, никаких приветственных речей, никаких танцующих главных редакторов, ни одной красивой женщины и на весь зал двое красивых мужчин – Стиш и Гоша. Гоша прекрасен. Мы с Юркой решили, что в раю все такие. И вот там, среди бутербродов с соленой рыбой и райских мальчиков, мы два часа, напиваясь, говорили об ужасах бытия.
Из журнала snorapp, 25 декабря 2002
Френды и друзья
«Есть такая Линор, – пишет некто yakovis в своем журнале 9 сентября 2002 года. – Умеет писать. Еще умеет рисовать, кажется. Писать она умеет очень хорошо. До того хорошо, что один юзер признавался мне, что от зависти читать ее не может».
В качестве примера yakovis приводит две ссылки: на «Дневник шиншиллы в изгнании» и на «Нейротику» – колонку об эротике и порнографии в современной культуре на Гранях. ру. «Пишет заумно и скучно», – гласит первый же комментарий к этой записи. Это закон блогосферы: писатель в ней должен быть больше, чем просто писатель, чтобы вызывать интерес у широкой публики.
В качестве примера yakovis приводит две ссылки: на «Дневник шиншиллы в изгнании» и на «Нейротику» – колонку об эротике и порнографии в современной культуре на Гранях. ру. «Пишет заумно и скучно», – гласит первый же комментарий к этой записи. Это закон блогосферы: писатель в ней должен быть больше, чем просто писатель, чтобы вызывать интерес у широкой публики.