Страница:
В единственном уцелевшем строении замка Литт, чёрной башне, воздвигнутой в незапамятные времена альвами, рухнули все перекрытия, и внутри старой башни пришлось строить новую. Большинство помещений годилось только под склады для припасов, а личные покои лорда пришлось устраивать под самой крышей, где в чёрном камне, не поддававшемся никакому инструменту, было несколько небольших круглых окон.
– Ящики с самым ценным уже подняты наверх, как вы и приказали, Ваша Милость, – сообщил Геркус, когда они подошли к открытой двери подъёмного механизма. Клеть, дюжина локтей в длину, полдюжины – в высоту, и столько же – в ширину, из твёрдого, как камень жёлтого дерева, не поддающегося ни огню, ни гниению, сохранилась, как и сама башня, со времён альвов, только вверх она теперь поднималась не с помощью неведомых магических сил, а на двух толстых канатах.
– И как эта штук работает? – с некоторым сомнением в голосе осведомился лорд, заглядывая внутрь клети.
– А там наверху дозорные заодно и ворот крутят. Чего им зря штаны просиживать, – гордо заявил Геркус. – Заходите, Ваша Милость, я на этой штуке сотню раз подымался.
Хенрик, осторожно ткнул дощатый помост носком сапога, словно холодную воду босой ногой, и решительно шагнул внутрь. За ним последовали четыре охранника, закованных в стальные чешуйчатые латы. Командор зашёл последним, и клеть со скрипом начала двигаться вверх.
– А если у них руки отвалятся? – осведомился Хенрик, глядя вверх и стараясь не делать лишних движений.
– Я тогда им ноги пообрываю, – пообещал Геркус. – А клеть не упадёт – вниз спустится, медленно и плавно. Прежний лорд, дубина, этой штукой и не пользовался. Из шахты столько хлама пришлось повыбрасывать – лет пятьсот копили.
Клеть ударилась о потолок и резко остановилась, так, что один из охранников даже не устоял на ногах, и, гремя железом, повалился на помост. Геркус, перешагнув через него, пинком распахнул дверь, вышел в прихожую, застеленную роскошными коврами, вывезенными ещё из столичного дома Раима Драя, освещённую несколькими напольными канделябрами, и, церемонно поклонившись, выдал давно заготовленную фразу, которую придумал для него писарь Кима Косаря, зодчего из столичной гильдии, который за три тысячи дорги подрядился вести строительство:
– Преисполняясь всепоглощающей радостью от созерцания вашей милости во славе и силе, всепокорнейше приветствую вас, славный Хенрик ди Остор, лорд Литта, в стенах сей неприступной цитадели, коя будет твердынею вам навеки!
Если бы сии изысканные речи не пришлись лорду по вкусу, писаря бы на весь день подвесили за ногу на недостроенной стене, и тот, зная об этом, старался изо всех сил. Но лорд, казалось, просто не заметил красноречия своего командора.
– Где два больших ящика, которые я приказал выгружать первыми? – спросил он, проходя мимо Геркуса, продолжавшего стоять в полусогнутом виде.
– Рядом с опочивальней, в соседней комнате, – сообщил командор. – Я провожу.
– Сам найду, – остановил его лорд. – А ты иди пока делами занимайся. И эти мне здесь тоже не нужны. – Он кивнул на охранников.
Геркус почувствовал, что его господин совершенно не настроен с ним более общаться, и молча шагнул обратно в клеть. Когда дверь за ним закрылась, Хенрик отправился на поиски ящиков с саркофагами, заодно осматривая свои новые апартаменты.
Света из небольших круглых окон в помещение просачивалось немного, зато горящие канделябры стояли в каждом углу, освещая просторные комнаты с высокими чёрными потолками. За прихожей следовал тронный зал, затем алая ковровая дорожка вывела его в трапезную. В опочивальне окон вообще не оказалось, а в изголовье широкой кровати, укрытой расшитым золотом покрывалом из синего бархата, стояло изваяние, подпирающее потолок – чёрная каменная птица со сложенными крыльями и девичьей головой.
Осталась последняя дверь… Ещё несколько шагов, и можно будет продолжить разговор, начатый полгода назад. "Человек, дай мне воды, и ты увидишь, как я прекрасна", – так сказала Ойя Вианна, бывшая альвийская красотка, а теперь – сморщенная мумия, скелет, обтянутый синей кожей. Когда он, лорд Литта, лично забивал последний гвоздь в тяжёлый дубовый ящик, сквозь дюймовые доски, казалось, проникал её настороженный взгляд, и, стоило закрыть глаза, было видно, как её тонкогубый рот расплывается в хищной ухмылке. Прекрасна! Говорят, у землепашцев-аббаров есть обычай – если хозяин участка убил на своей земле вора, то его тело привязывают к шесту и ставят посреди посевов, чтобы птицам неповадно было склёвывать всходы. Если бы эту красотку выставить на каком-нибудь поле, не то что птицы – ни одна муха близко бы не подлетела. Что ж, если для другого дела эти страшилища не сгодятся, то можно будет подарить их тела землепашцам Литта, облагодетельствовать своих подданных, наградить за самоотверженный труд на строительстве замка…
Каморка, где лежали ящики, оказалась крохотной, но здесь было окно, сквозь которое пробивался солнечный луч. Кто-то предусмотрительно оставил на ящике гвоздодёр, видимо, зная, что лорд пожелает отодрать доски, когда рядом не будет посторонних глаз.
Что ж, остаётся только продолжить начатое… Эти полудохлые альвы должны дать ключ к тайному смыслу книги, переписанной Раимом Драем – хоть какая-то была польза от старого маразматика, возомнившего себя магом. Истинные маги исчезли после того, как был забыт истинный смысл заклинаний, и никто в этом мире не сможет обрести его вновь – только он, Хенрик ди Остор, лорд Литта, держит в руках единственную нить, которая может привести к истинному могуществу… Конечно, ещё неизвестно, куда заведёт эта нить… Кто знает, сколько на этом пути вырыто волчьих ям, поставлено капканов, сколько охотников прячется в кустах… Белый волк с древнего герба ди Осторов достиг самого юга имперских владений, где и снега-то толком не бывает, и теперь отступать поздно да и некуда.
Император несколько недель тянул с вручением новому лорду вассальной грамоты на владение Литтом, и дело, как выяснилось, было вовсе не в занятости и не в забывчивости… Оказалось, что виной всему были интриги, которые плёл при дворе дядя Иероним, то предлагая государю более соблазнительные способы времяпрепровождения, то просто уговаривая его не слишком торопиться в раздаче милостей. Барон наверняка надеялся, что племянник не выдержит отсрочки, что однажды позволит себе высказать недовольство, а этого, если умело преподнести, было бы волне достаточно, чтобы милость сменилась на гнев, а попасть в опалу у Лайя Доргона XIII Справедливого означало попасть в опалу навсегда. Тогда даже наследство Раима Драя едва ли удалось бы отстоять, тогда оставалось бы только одно – записаться рядовым в линейную пехоту и пытаться дослужиться хотя бы до сотника, а потом на каком-нибудь смотре застрелить родного дядю из самострела, что бы тот перед смертью понял, чего может стоить чёрная зависть… Но теперь это всё позади – вручить грамоту гораздо легче, чем отнять её. И теперь надо успеть сделать три дела – отстроить замок, обзавестись приличным войском и овладеть магией… Не фокусами, которыми стяжал себе славу и богатство Раим Драй, а истинной магией, способной рушить города и воздвигать дворцы. А к этому есть только один путь…
Хенрик протолкнул гвоздодёр в щель между досками и навалился на него всем телом. Длинные гвозди из оружейной стали были вбиты почти намертво, и поддавались с трудом. Пришлось изрядно попотеть, прежде чем первая доска отскочила. Когда очередь дошла до второй, он даже призадумался – а стоит ли так торопиться, не лучше ли сначала дождаться восстановления замка, а уж потом вплотную взяться за альвийские гробы и их обитателей… Но уже через мгновение пришлось признаться себе, что внутри звучит не голос разума, а голос страха перед неизвестностью. Ведь не просто так эти самый Агор и Ойя позволили замуровать себя заживо, наверно есть какая-то цель в их многовековом ожидании. Ожидании чего? Чтобы какой-нибудь недоумок пробудил их к новой жизни на свою голову? Может быть, как только они обретут возможность двигаться и говорить, а их тела вновь обретут былую силу и стать, из всех щелей полезут синемордые чудовища, власти людей на земле вообще придёт конец, и всем – и черни, и знати, придётся надеть на себя рабские ошейники, как, если верить легендам, водилось во времена владычества альвов. Отступать всё равно некуда, но следует быть осторожным… А пока достаточно будет повторить ту часть заклинания, которая уже была однажды произнесена – там, в подвале дома Раима Драя…
Вторая доска отскочила гораздо легче, с третьей пришлось повозиться, а четвёртая, последняя, отвалилась сама – то ли плотник поскупился на гвозди, то ли дерево оказалось с гнильцой.
Вот она, Ойя Вианна, изнывающая от жажды…
– Ты принёс мне воды? – повторила она вопрос, заданный полгода назад, как будто прошло лишь несколько мгновений. Впрочем, что такое полгода для того, кто провёл полвечности в гробу…
– Зачем тебе вода, красотка? – попытался съязвить Хенрик, удивлённый тем, что заклинание со временем не утратило силу, и альвийка вновь не погрузилась в глубокое беспамятство.
– Ты боишься меня человек, – вместо ответа заметила Ойя, и рот её при этом почти не открывался.
– Да, боюсь, – честно признался Хенрик. – А кто не боится мертвецов, желающих подняться из гроба?
– А кто здесь мертвец? – Ойя криво ухмыльнулась. – Может быть, ты?
– Кто здесь мертвец мы разберёмся потом, а тебе, мерзкое отродье, следует знать одну простую вещь: здесь ничего не делается даром. – Хенрик решил не разыгрывать из себя добрячка, сообразив, что альвийка видит его насквозь даже с закрытыми глазами. – И прежде, чем я для тебя что-то сделаю, ты должна многое, очень многое сделать для меня. А я посмотрю, на что ты способна ради глотка воды.
– Ну, и чего же ты хочешь?
– Для начала скажи мне, что означает заклинание, которое тебя разбудило. – Хенрик решил начать издалека. – Скажи так, чтобы я понял.
– А ты повтори его ещё раз…
Повторить? Заклинание, произнесённое дважды, может иметь совсем иной смысл, чем каждая из половинок в отдельности… Пробуждённые повторным заклинанием силы могут оказаться во много раз могущественнее тех, что проснулись при однократном произнесение. До этого допёр даже Раим Драй, глупый старикашка.
– А хочешь, я оторву голову твоему дружку? – Хенрик решил, что эта фраза подействует на альвийку сильнее любого заклинания.
– Он здесь? Агор…
– Отвечай. Я не привык ждать.
– Тай, блуждающий по граням миров, открой свой слух. Знающий имя твоё повелевает тебе: дай векам Ойи разомкнуться, и губам её разомкнуться позволь.
– Тай? Что такое тай?
– Это имя одного из тех, кто блуждает по граням миров, – ответила Ойя. – А теперь дай мне глоток воды. Моя кровь высохла, и скоро у меня не останется сил, чтобы говорить с тобой.
– Завтра я дам тебе воды. Может быть… – пообещал Хенрик и, не оглядываясь, вышел. Для первого раза он узнал достаточно, а завтра, прежде чем разговор продолжится, этот мешок с костями должен понять, что здесь альвийское отродье может лишь просить, умолять, клянчить, А если попробует взбрыкнуть, то найдётся способ заставить испытать бездну боли даже телу, в котором высохла кровь.
Безмолвный голос Агора настиг её, когда сознание уже готово было раствориться в привычной пустоте ожидания…
– Ойя, зачем тебе это? Зачем? Нам давно пора отправиться в путь по Дороге Ушедших, а ты…
– Я не держу тебя, ты же знаешь. Можешь убираться куда хочешь.
– Но разве я могу оставить тебя одну…
– Стоит только захотеть.
– Уйдём вместе, Ойя. Жизнь людей коротка. Все, кому ты хотела отомстить, давно мертвы.
– Мертвы!? Но я ещё здесь. А ты забыл, как рушились стены Альванго, как пылали наши дворцы, как эти взбесившиеся чудовища топтали конями тех, кто спасся из пламени!? Нет, я не смогу уйти, пока люди, эти мерзкие твари, ходят без ошейников. Пусть эта земля никогда не будет принадлежать альвам, но и людям она не достанется.
– Люди уже забыли обо всём.
– Я им напомню.
– Но как? Стоит тебе подняться из купели вечной свежести, как тело твоё рассыплется в прах, а душе поневоле придётся стать свободной.
– А я и не собираюсь отсюда вставать. Достаточно будет того, что я кое-чему научу этого юнца, который думает, будто я в его власти. Я научу его заклинаниям, я научу его, как пропитать магией любой предмет, как пользоваться Силами… И, главное, я научу его делать ошейники для рабов. Он хочет многого, и он не остановится, пока в этом мире все кроме него не станут его рабами. Представь себе, Агор, что их ждёт, когда все они станут рабами, а он, их хозяин, останется в одиночестве! Скоро, очень скоро здесь всё превратится в смрадную пустыню, и это будет достойной местью за разрушение прекрасного Альванго и истребление альвов. Подожди, Агор, ждать осталось не слишком долго, по сравнению с веками ожидания – мгновение. Подожди, Агор, мне бы тоже не хотелось начинать новый путь в одиночестве…
– Я буду ждать…
– Попробовал бы ты ответить иначе…
ГЛАВА 4
Сколько раз Сайку Кайло приходилось делать невозможное – преодолевать в себе соблазн стукнуть своего господина, Тео ди Тайра, по голове чем-нибудь тяжёлым. Он всё надеялся, что однажды подвернётся более удобный случай осуществить свой замысел, но за всё время, прошедшее с тех пор, как ворота Лакосса остались позади, ему что-нибудь да мешало – то встречный обоз, то попутный имперский курьер с охраной, то нищие, стоящие у дороги. А ночами было ещё трудней сделать своё чёрное – на постоялых дворах господин, как и полагалось, брал себе лучшие комнаты, а слуге обычно доставалось место на сеновале. Но, всё равно, полоса невезения когда-нибудь должна была кончиться – однажды дух-хранитель этого щёголя, обласканного судьбой по праву рождения, должен задремать, и тогда альвийский меч, это бесценное сокровище найдёт хозяина, способного им достойно распорядиться. Мысленно он уже начал продавать хозяйский клинок за десять тысяч дорги, а по ночам, если удавалось заснуть, Сайку снились неуловимые сундуки с золотом, которые носились по кущам на коротких ножках, перепрыгивая через заботливо поставленные капканы и волчьи ямы. Нет, такой жизни врагу не пожелаешь, не то, что себе… Вот и теперь проклятому юнцу не сиделось в тепле, не игралось в кости с таким же придурковатым сотником, начальником заставы, зачем-то торчащей на границе между имперскими провинциями Маргонн и Самри – его понесло в ночь, в дождь, едва кто-то ляпнул, что неподалёку живёт отшельником какой-то свихнувшийся знаток альвийских древностей… Юный балбес вообще оказался неравнодушен к альвам и пытался заговорить о них и с каждым встречным, и с любым, кого боги посылали ему в попутчики, а вот теперь из-за его дурацкого любопытства приходится месить эту проклятую грязь и мокнуть под этим гнусным дождём.
– Нет, господин мой, лучше бы нам всё-таки было подождать, пока дождь кончится, и дорога подсохнет, – проворчал Сайк, разглядывая свои штаны и полы кафтана, живописно обляпанные коричневой грязью. – Этак даже в ворота постучаться неприлично, примут за оборванца и на порог не пустят.
Усадьба, одиноко притулившейся на склоне холма, поросшего густым ельником, оказалась всего-навсего замшелой приземистой овальной башней, сложенной из грубого булыжника. Строение было древним – такие крохотные крепостицы когда-то строили воины Гиго Доргона на подступах к столице альвов, когда кровь, красная и голубая, заливала поля сражений, а исхода долгой войны ещё никто не мог предсказать.
Из трёх небольших окон под самой крышей, на высоте в дюжину локтей, сочился слабый мерцающий свет, но никаких звуков оттуда не доносилось, а размытая дорога обрывалась в сотне шагов от неприступных дубовых ворот – дальше сплошным ковром росла густая несмятая трава. Как будто все прочие посетители, чуть-чуть не дойдя до ворот, поворачивали обратно.
– Стучать я буду сам, а тебе и заходить туда незачем, – ответил Тео, преодолевший верхом пять лиг пути, в отличие от слуги, который всю дорогу шёл, держась за стремя. Одежда ди Тайра была мокра насквозь, но упругие струи дождя смывали с его панталон грязные брызги, летевшие из-под конских копыт.
Слуга уже успел заметить, что наездник из его господина, мягко говоря, неважный, и в седло он, скорее всего, сел впервые там, на заставе – с помощью двух стражников, которые едва сдерживали хохот. Экипаж, запряжённый парой лошадей, на котором они добрались из самого Лакосса, наверняка увяз бы в этом месиве серой глины. Начальник заставы, добродушный увалень, считающий дни до отставки, наверное, пошутил, называя дорогой путь до усадьбы, носящей по прихоти своего чудаковатого хозяина имя древней столицы альвов – Альванго.
Сайк всю дорогу, проваливаясь по колено в грязь, клял тот момент, когда он решил увязаться за этим психом из благородных. А когда узнал название того места, куда вдруг приспичило направиться его хозяину, вообще проклял всё на свете. Альванго – нет, так хорошее место не назовут… От таких мест лучше подальше держаться! Хотя, может, здесь и случится какое-нибудь лихо с этим Тео… Или всё-таки шмякнуть его по головушке, когда с коня сползать будет… Кистень давно в рукаве спрятан, мелкий, правда, но господская кость в темечке тонкая – глядишь, и хватит ему…
Но Тео неожиданно легко соскользнул вниз, и приземлился так, что под ним даже грязюка не хлюпнула. Быстро учится… Только почему, спрашивается, он раньше балбесничал, а теперь на лету всё схватывает? Может, и не стоило с ним связываться? Пока за этим мечом гоняешься, столько дел идёт псу под хвост, пусть не столь прибыльных, зато верных…
– Тут стой, – приказал Тео, бросая слуге поводья, и шагнул к воротам, возле которых висел бронзовый колокольчик.
Сайк тяжко вздохнул, выбираясь на дёрн и глядя вслед своему господину, своей будущей жертве. И со спины подкрадываться к нему бесполезно – чует, поганец, когда на него сзади пялятся, как будто глаза на затылке…
На звонок никто не отреагировал, и Тео начал молотить кулаком в потемневшие от времени дубовые доски, но те, рассчитанные на удар тарана, даже не дрогнули.
– Говорил же я – зря мы сюда… И место тут гнилое, – продолжал ныть Сайк. – Если поспешим, может, затемно и назад успеем…
– Замолчи и отвернись! – приказал Тео, не повышая голоса.
Сайк не рискнул ослушаться, но его тут же бросило в дрожь от странного гортанного пенья – чего-то среднего между волчьим воем и соловьиной трелью. Потом спине стало жарко, а на дождевые струи упали отсветы огня. Никогда ему так не хотелось бежать прочь, бежать, не оглядываясь… Только ноги, казалось, окаменели, приросли к земле, налились свинцом.
Как только жуткие звуки затихли, а свечение погасло, до его слуха донёсся скрежет засова, а за тем – скрип петель.
– За мной… – Голос хозяина показался ему зловещим, но ослушаться было невозможно…
Узкая калитка в правой створке ворот распахнулась, и в проёме обнаружилась лестница с узкими крутыми ступенями, на которые откуда-то сверху падал тот же слабый мерцающий свет, отблески которого были видны в окнах. Сайк, как привязанный, на ватных ногах двигался вслед за хозяином, и теперь страх его пошёл на убыль – умение открывать запертые двери показалось ему ещё более ценным сокровищем, чем альвийский клинок, а верная служба такому господину могла оказаться делом, более выгодным, чем хищение меча, который, может, и сбыть-то не удастся по настоящей цене…
– Кто бы вы ни были, ещё шаг и я буду стрелять! – На верхней ступеньке показался тёмный силуэт человека в домашнем халате. Незнакомец держал в руках заряженный самострел и, судя по голосу, шутить не собирался.
– Прошу простить нас, благородный хозяин, я хотел лишь укрыться от непогоды. – Тео вытянул руки перед собой, показывая, что в них нет никакого оружия.
– Ты лжёшь, проходимец. – Человек сделал пару осторожных шагов вниз и, не спуская глаз с незваных гостей, присел на верхнюю ступеньку. – Дальше дороги нет, и вы шли сюда, именно сюда. Говори, чего тебе надо, и уходи. Я не жду гостей.
– Сир Конрад ди Платан? – на всякий случай спросил Тео, хотя и знал почти наверняка, что никого другого здесь едва ли можно встретить.
– Да, это я! – ответил Конрад, не опуская самострела. – А ты не только взломщик, но и лгун! Если ты знаешь, как меня зовут, значит, и шёл ко мне. Зачем? И назови своё имя, а то, видят боги, твоя могила будет безымянна.
– Тео ди Тайр, сын Яго ди Тайра, – представился Трелли, и лож уже не жгла его уста, как в первое время, когда ему приходилось называться чужим именем. – Я слышал, вы, сир, большой знаток альвийских древностей, а меня весьма занимают те славные времена, когда среди героев не было самозванцев. – Эту фразу Трелли заготовил заранее. Ещё на заставе, где он собирался переночевать, тамошний сотник за кружкой горячего сладкого отвара, рассказывая о владельцах окрестных усадьб, сообщил, что сир Конрад ди Платан, тридцать лет отслуживший в имперской латной кавалерии, всю жизнь собирал альвийские древности, а в последнее время окончательно сдвинулся на альвах, и разговаривал только с теми, кто соглашался, что нынешняя жизнь – жалкое подобие прежних времён, когда у людей была цель – освободиться от господства чужаков. – Мне сказали, что вы гостеприимный хозяин и приятный собеседник.
– Кто сказал?!
– Тик Пупен, начальник заставы.
– Тик – дурак, лентяй и проходимец. Такой всю жизнь проходил бы в рабском ошейнике и не пикнул.
– Признаться, мне тоже так показалось.
– Ладно, проходи, – внезапно подобрел хозяин. – Только меч твой пусть слуга постережёт. И кинжал тоже.
– Он голоден и продрог, – сказал Тео, оглянувшись на Сайка.
– Сухарей ему принесут, тут и погрызёт! – отрезал Конрад. – А в моём доме только мне позволяется ходить при оружии. И челяди по нему дозволено разгуливать только моей.
– Сир, господин мой… – От волнения у Сайка перехватило дыхание. – Я тут… Я посторожу. Я уже согрелся.
Тео-Трелли стянул с себя перевязь с мечом и кинжалом, не глядя, перекинул её назад, прямо в подставленные руки слуги, и, стараясь не делать резких движений, начал подниматься. Хозяин усадьбы, также не спеша, пятился назад, опуская самострел.
– И всё же, что ты хочешь от меня, Тео ди Тайр? – Разговор продолжался в небольшой прихожей, застеленной плетёными тряпичными ковриками, в которой о высоком положении хозяина говорило лишь искусно сделанное чучело чёрного медведя, стоящее в углу.
– Сир, позвольте мне сначала обсохнуть и согреться, – уклончиво ответил Трелли. На самом деле он вовсе не продрог, его даже удивляло, почему люди испытывают такие муки от холода и сырости.
Хозяин усадьбы дважды негромко хлопнул в ладоши, и Трелли замер в ожидании – от людей, как он уже успел убедиться, можно было ждать любого коварства, и эти хлопки могли означать всё, что угодно, в том числе и сигнал к нападению. Но, вместо вооружённых охранников, в узкую дверь, одна за другой, протиснулись три служанки – бодренькая старушка, женщина средних лет и молоденькая девушка.
– Ты, Марта, – распорядился Конрад, обращаясь к старшей из них, – проводи-ка гостя и дай ему что-нибудь переодеться. А вы на стол накройте.
– Как хотите, сир, а кроме холодной оленины и мочёных яблок ничего нету, – нахально заявила младшая из служанок. – Вы сегодня ужинать не собирались.
– Неси, что есть, и грогу сделай, – на удивление добродушно отозвался хозяин.
Трелли уже повернулся к нему спиной – нужно было следовать за шустрой старушенцией, которая уже скрылась за углом и бодро семенила по узкому коридору, неся перед собой свечу.
Когда он покидал остров на болоте, последнее прибежище альвов, была середина весны, а сейчас уже стояла поздняя осень… Всё это время промчалось, как одно мгновение, но пока даже не удалось напасть на след обрывков картины чародея Хатто, и мало кто вообще помнил, что когда-то были какие-то альвы, которые властвовали над людьми. Бесценное сокровище, которое могло бы открыть альвам путь к возвращению, невежественные чудовища могли просто выбросить, как ненужный хлам, пустить на растопку, забыть на пыльном чердаке. С самого начала Трелли сознавал, что не стоит слишком надеяться на успех, но он понимал и другое – нельзя терять надежду в самом начале пути.
– Вот, благородный господин, ваша комната, – проскрипела старуха. – Пока халат этот накиньте, а одёжку свою здесь оставьте, я к утру высушу. – Она, пятясь, вышла из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь, а Трелли начал стягивать с себя мокрую одежду.
Не удивительно, что люди стараются не обнажаться в присутствии друг друга – их тела слишком уродливы, и даже их мешковатая одежда не всегда способна скрыть их уродство… Как он ни старался преодолеть в себе презрение к людям, помня последние наставления Тоббо, давалось это с трудом…
– Господин, вы готовы? – донёсся нетерпеливый голос из-за двери, но он не удостоил служанку ответа. Подождёт. Да и хозяину этого захудалого строения тоже спешить некуда… И, прежде чем выйти, надо спрятать кошель с остатками монет, которые перед расставанием выдал ему вождь Китт. В том, что ценные вещи нельзя оставлять на виду и без присмотра, Трелли уже не раз успел убедиться. В конце концов, он просто сунул кошель под подушку.
– Ящики с самым ценным уже подняты наверх, как вы и приказали, Ваша Милость, – сообщил Геркус, когда они подошли к открытой двери подъёмного механизма. Клеть, дюжина локтей в длину, полдюжины – в высоту, и столько же – в ширину, из твёрдого, как камень жёлтого дерева, не поддающегося ни огню, ни гниению, сохранилась, как и сама башня, со времён альвов, только вверх она теперь поднималась не с помощью неведомых магических сил, а на двух толстых канатах.
– И как эта штук работает? – с некоторым сомнением в голосе осведомился лорд, заглядывая внутрь клети.
– А там наверху дозорные заодно и ворот крутят. Чего им зря штаны просиживать, – гордо заявил Геркус. – Заходите, Ваша Милость, я на этой штуке сотню раз подымался.
Хенрик, осторожно ткнул дощатый помост носком сапога, словно холодную воду босой ногой, и решительно шагнул внутрь. За ним последовали четыре охранника, закованных в стальные чешуйчатые латы. Командор зашёл последним, и клеть со скрипом начала двигаться вверх.
– А если у них руки отвалятся? – осведомился Хенрик, глядя вверх и стараясь не делать лишних движений.
– Я тогда им ноги пообрываю, – пообещал Геркус. – А клеть не упадёт – вниз спустится, медленно и плавно. Прежний лорд, дубина, этой штукой и не пользовался. Из шахты столько хлама пришлось повыбрасывать – лет пятьсот копили.
Клеть ударилась о потолок и резко остановилась, так, что один из охранников даже не устоял на ногах, и, гремя железом, повалился на помост. Геркус, перешагнув через него, пинком распахнул дверь, вышел в прихожую, застеленную роскошными коврами, вывезенными ещё из столичного дома Раима Драя, освещённую несколькими напольными канделябрами, и, церемонно поклонившись, выдал давно заготовленную фразу, которую придумал для него писарь Кима Косаря, зодчего из столичной гильдии, который за три тысячи дорги подрядился вести строительство:
– Преисполняясь всепоглощающей радостью от созерцания вашей милости во славе и силе, всепокорнейше приветствую вас, славный Хенрик ди Остор, лорд Литта, в стенах сей неприступной цитадели, коя будет твердынею вам навеки!
Если бы сии изысканные речи не пришлись лорду по вкусу, писаря бы на весь день подвесили за ногу на недостроенной стене, и тот, зная об этом, старался изо всех сил. Но лорд, казалось, просто не заметил красноречия своего командора.
– Где два больших ящика, которые я приказал выгружать первыми? – спросил он, проходя мимо Геркуса, продолжавшего стоять в полусогнутом виде.
– Рядом с опочивальней, в соседней комнате, – сообщил командор. – Я провожу.
– Сам найду, – остановил его лорд. – А ты иди пока делами занимайся. И эти мне здесь тоже не нужны. – Он кивнул на охранников.
Геркус почувствовал, что его господин совершенно не настроен с ним более общаться, и молча шагнул обратно в клеть. Когда дверь за ним закрылась, Хенрик отправился на поиски ящиков с саркофагами, заодно осматривая свои новые апартаменты.
Света из небольших круглых окон в помещение просачивалось немного, зато горящие канделябры стояли в каждом углу, освещая просторные комнаты с высокими чёрными потолками. За прихожей следовал тронный зал, затем алая ковровая дорожка вывела его в трапезную. В опочивальне окон вообще не оказалось, а в изголовье широкой кровати, укрытой расшитым золотом покрывалом из синего бархата, стояло изваяние, подпирающее потолок – чёрная каменная птица со сложенными крыльями и девичьей головой.
Осталась последняя дверь… Ещё несколько шагов, и можно будет продолжить разговор, начатый полгода назад. "Человек, дай мне воды, и ты увидишь, как я прекрасна", – так сказала Ойя Вианна, бывшая альвийская красотка, а теперь – сморщенная мумия, скелет, обтянутый синей кожей. Когда он, лорд Литта, лично забивал последний гвоздь в тяжёлый дубовый ящик, сквозь дюймовые доски, казалось, проникал её настороженный взгляд, и, стоило закрыть глаза, было видно, как её тонкогубый рот расплывается в хищной ухмылке. Прекрасна! Говорят, у землепашцев-аббаров есть обычай – если хозяин участка убил на своей земле вора, то его тело привязывают к шесту и ставят посреди посевов, чтобы птицам неповадно было склёвывать всходы. Если бы эту красотку выставить на каком-нибудь поле, не то что птицы – ни одна муха близко бы не подлетела. Что ж, если для другого дела эти страшилища не сгодятся, то можно будет подарить их тела землепашцам Литта, облагодетельствовать своих подданных, наградить за самоотверженный труд на строительстве замка…
Каморка, где лежали ящики, оказалась крохотной, но здесь было окно, сквозь которое пробивался солнечный луч. Кто-то предусмотрительно оставил на ящике гвоздодёр, видимо, зная, что лорд пожелает отодрать доски, когда рядом не будет посторонних глаз.
Что ж, остаётся только продолжить начатое… Эти полудохлые альвы должны дать ключ к тайному смыслу книги, переписанной Раимом Драем – хоть какая-то была польза от старого маразматика, возомнившего себя магом. Истинные маги исчезли после того, как был забыт истинный смысл заклинаний, и никто в этом мире не сможет обрести его вновь – только он, Хенрик ди Остор, лорд Литта, держит в руках единственную нить, которая может привести к истинному могуществу… Конечно, ещё неизвестно, куда заведёт эта нить… Кто знает, сколько на этом пути вырыто волчьих ям, поставлено капканов, сколько охотников прячется в кустах… Белый волк с древнего герба ди Осторов достиг самого юга имперских владений, где и снега-то толком не бывает, и теперь отступать поздно да и некуда.
Император несколько недель тянул с вручением новому лорду вассальной грамоты на владение Литтом, и дело, как выяснилось, было вовсе не в занятости и не в забывчивости… Оказалось, что виной всему были интриги, которые плёл при дворе дядя Иероним, то предлагая государю более соблазнительные способы времяпрепровождения, то просто уговаривая его не слишком торопиться в раздаче милостей. Барон наверняка надеялся, что племянник не выдержит отсрочки, что однажды позволит себе высказать недовольство, а этого, если умело преподнести, было бы волне достаточно, чтобы милость сменилась на гнев, а попасть в опалу у Лайя Доргона XIII Справедливого означало попасть в опалу навсегда. Тогда даже наследство Раима Драя едва ли удалось бы отстоять, тогда оставалось бы только одно – записаться рядовым в линейную пехоту и пытаться дослужиться хотя бы до сотника, а потом на каком-нибудь смотре застрелить родного дядю из самострела, что бы тот перед смертью понял, чего может стоить чёрная зависть… Но теперь это всё позади – вручить грамоту гораздо легче, чем отнять её. И теперь надо успеть сделать три дела – отстроить замок, обзавестись приличным войском и овладеть магией… Не фокусами, которыми стяжал себе славу и богатство Раим Драй, а истинной магией, способной рушить города и воздвигать дворцы. А к этому есть только один путь…
Хенрик протолкнул гвоздодёр в щель между досками и навалился на него всем телом. Длинные гвозди из оружейной стали были вбиты почти намертво, и поддавались с трудом. Пришлось изрядно попотеть, прежде чем первая доска отскочила. Когда очередь дошла до второй, он даже призадумался – а стоит ли так торопиться, не лучше ли сначала дождаться восстановления замка, а уж потом вплотную взяться за альвийские гробы и их обитателей… Но уже через мгновение пришлось признаться себе, что внутри звучит не голос разума, а голос страха перед неизвестностью. Ведь не просто так эти самый Агор и Ойя позволили замуровать себя заживо, наверно есть какая-то цель в их многовековом ожидании. Ожидании чего? Чтобы какой-нибудь недоумок пробудил их к новой жизни на свою голову? Может быть, как только они обретут возможность двигаться и говорить, а их тела вновь обретут былую силу и стать, из всех щелей полезут синемордые чудовища, власти людей на земле вообще придёт конец, и всем – и черни, и знати, придётся надеть на себя рабские ошейники, как, если верить легендам, водилось во времена владычества альвов. Отступать всё равно некуда, но следует быть осторожным… А пока достаточно будет повторить ту часть заклинания, которая уже была однажды произнесена – там, в подвале дома Раима Драя…
Вторая доска отскочила гораздо легче, с третьей пришлось повозиться, а четвёртая, последняя, отвалилась сама – то ли плотник поскупился на гвозди, то ли дерево оказалось с гнильцой.
Вот она, Ойя Вианна, изнывающая от жажды…
– Ты принёс мне воды? – повторила она вопрос, заданный полгода назад, как будто прошло лишь несколько мгновений. Впрочем, что такое полгода для того, кто провёл полвечности в гробу…
– Зачем тебе вода, красотка? – попытался съязвить Хенрик, удивлённый тем, что заклинание со временем не утратило силу, и альвийка вновь не погрузилась в глубокое беспамятство.
– Ты боишься меня человек, – вместо ответа заметила Ойя, и рот её при этом почти не открывался.
– Да, боюсь, – честно признался Хенрик. – А кто не боится мертвецов, желающих подняться из гроба?
– А кто здесь мертвец? – Ойя криво ухмыльнулась. – Может быть, ты?
– Кто здесь мертвец мы разберёмся потом, а тебе, мерзкое отродье, следует знать одну простую вещь: здесь ничего не делается даром. – Хенрик решил не разыгрывать из себя добрячка, сообразив, что альвийка видит его насквозь даже с закрытыми глазами. – И прежде, чем я для тебя что-то сделаю, ты должна многое, очень многое сделать для меня. А я посмотрю, на что ты способна ради глотка воды.
– Ну, и чего же ты хочешь?
– Для начала скажи мне, что означает заклинание, которое тебя разбудило. – Хенрик решил начать издалека. – Скажи так, чтобы я понял.
– А ты повтори его ещё раз…
Повторить? Заклинание, произнесённое дважды, может иметь совсем иной смысл, чем каждая из половинок в отдельности… Пробуждённые повторным заклинанием силы могут оказаться во много раз могущественнее тех, что проснулись при однократном произнесение. До этого допёр даже Раим Драй, глупый старикашка.
– А хочешь, я оторву голову твоему дружку? – Хенрик решил, что эта фраза подействует на альвийку сильнее любого заклинания.
– Он здесь? Агор…
– Отвечай. Я не привык ждать.
– Тай, блуждающий по граням миров, открой свой слух. Знающий имя твоё повелевает тебе: дай векам Ойи разомкнуться, и губам её разомкнуться позволь.
– Тай? Что такое тай?
– Это имя одного из тех, кто блуждает по граням миров, – ответила Ойя. – А теперь дай мне глоток воды. Моя кровь высохла, и скоро у меня не останется сил, чтобы говорить с тобой.
– Завтра я дам тебе воды. Может быть… – пообещал Хенрик и, не оглядываясь, вышел. Для первого раза он узнал достаточно, а завтра, прежде чем разговор продолжится, этот мешок с костями должен понять, что здесь альвийское отродье может лишь просить, умолять, клянчить, А если попробует взбрыкнуть, то найдётся способ заставить испытать бездну боли даже телу, в котором высохла кровь.
Безмолвный голос Агора настиг её, когда сознание уже готово было раствориться в привычной пустоте ожидания…
– Ойя, зачем тебе это? Зачем? Нам давно пора отправиться в путь по Дороге Ушедших, а ты…
– Я не держу тебя, ты же знаешь. Можешь убираться куда хочешь.
– Но разве я могу оставить тебя одну…
– Стоит только захотеть.
– Уйдём вместе, Ойя. Жизнь людей коротка. Все, кому ты хотела отомстить, давно мертвы.
– Мертвы!? Но я ещё здесь. А ты забыл, как рушились стены Альванго, как пылали наши дворцы, как эти взбесившиеся чудовища топтали конями тех, кто спасся из пламени!? Нет, я не смогу уйти, пока люди, эти мерзкие твари, ходят без ошейников. Пусть эта земля никогда не будет принадлежать альвам, но и людям она не достанется.
– Люди уже забыли обо всём.
– Я им напомню.
– Но как? Стоит тебе подняться из купели вечной свежести, как тело твоё рассыплется в прах, а душе поневоле придётся стать свободной.
– А я и не собираюсь отсюда вставать. Достаточно будет того, что я кое-чему научу этого юнца, который думает, будто я в его власти. Я научу его заклинаниям, я научу его, как пропитать магией любой предмет, как пользоваться Силами… И, главное, я научу его делать ошейники для рабов. Он хочет многого, и он не остановится, пока в этом мире все кроме него не станут его рабами. Представь себе, Агор, что их ждёт, когда все они станут рабами, а он, их хозяин, останется в одиночестве! Скоро, очень скоро здесь всё превратится в смрадную пустыню, и это будет достойной местью за разрушение прекрасного Альванго и истребление альвов. Подожди, Агор, ждать осталось не слишком долго, по сравнению с веками ожидания – мгновение. Подожди, Агор, мне бы тоже не хотелось начинать новый путь в одиночестве…
– Я буду ждать…
– Попробовал бы ты ответить иначе…
ГЛАВА 4
Вкусивший прижизненной славы редко стремится к славе посмертной.
Из «Книги мудрецов Горной Рупии».
Сколько раз Сайку Кайло приходилось делать невозможное – преодолевать в себе соблазн стукнуть своего господина, Тео ди Тайра, по голове чем-нибудь тяжёлым. Он всё надеялся, что однажды подвернётся более удобный случай осуществить свой замысел, но за всё время, прошедшее с тех пор, как ворота Лакосса остались позади, ему что-нибудь да мешало – то встречный обоз, то попутный имперский курьер с охраной, то нищие, стоящие у дороги. А ночами было ещё трудней сделать своё чёрное – на постоялых дворах господин, как и полагалось, брал себе лучшие комнаты, а слуге обычно доставалось место на сеновале. Но, всё равно, полоса невезения когда-нибудь должна была кончиться – однажды дух-хранитель этого щёголя, обласканного судьбой по праву рождения, должен задремать, и тогда альвийский меч, это бесценное сокровище найдёт хозяина, способного им достойно распорядиться. Мысленно он уже начал продавать хозяйский клинок за десять тысяч дорги, а по ночам, если удавалось заснуть, Сайку снились неуловимые сундуки с золотом, которые носились по кущам на коротких ножках, перепрыгивая через заботливо поставленные капканы и волчьи ямы. Нет, такой жизни врагу не пожелаешь, не то, что себе… Вот и теперь проклятому юнцу не сиделось в тепле, не игралось в кости с таким же придурковатым сотником, начальником заставы, зачем-то торчащей на границе между имперскими провинциями Маргонн и Самри – его понесло в ночь, в дождь, едва кто-то ляпнул, что неподалёку живёт отшельником какой-то свихнувшийся знаток альвийских древностей… Юный балбес вообще оказался неравнодушен к альвам и пытался заговорить о них и с каждым встречным, и с любым, кого боги посылали ему в попутчики, а вот теперь из-за его дурацкого любопытства приходится месить эту проклятую грязь и мокнуть под этим гнусным дождём.
– Нет, господин мой, лучше бы нам всё-таки было подождать, пока дождь кончится, и дорога подсохнет, – проворчал Сайк, разглядывая свои штаны и полы кафтана, живописно обляпанные коричневой грязью. – Этак даже в ворота постучаться неприлично, примут за оборванца и на порог не пустят.
Усадьба, одиноко притулившейся на склоне холма, поросшего густым ельником, оказалась всего-навсего замшелой приземистой овальной башней, сложенной из грубого булыжника. Строение было древним – такие крохотные крепостицы когда-то строили воины Гиго Доргона на подступах к столице альвов, когда кровь, красная и голубая, заливала поля сражений, а исхода долгой войны ещё никто не мог предсказать.
Из трёх небольших окон под самой крышей, на высоте в дюжину локтей, сочился слабый мерцающий свет, но никаких звуков оттуда не доносилось, а размытая дорога обрывалась в сотне шагов от неприступных дубовых ворот – дальше сплошным ковром росла густая несмятая трава. Как будто все прочие посетители, чуть-чуть не дойдя до ворот, поворачивали обратно.
– Стучать я буду сам, а тебе и заходить туда незачем, – ответил Тео, преодолевший верхом пять лиг пути, в отличие от слуги, который всю дорогу шёл, держась за стремя. Одежда ди Тайра была мокра насквозь, но упругие струи дождя смывали с его панталон грязные брызги, летевшие из-под конских копыт.
Слуга уже успел заметить, что наездник из его господина, мягко говоря, неважный, и в седло он, скорее всего, сел впервые там, на заставе – с помощью двух стражников, которые едва сдерживали хохот. Экипаж, запряжённый парой лошадей, на котором они добрались из самого Лакосса, наверняка увяз бы в этом месиве серой глины. Начальник заставы, добродушный увалень, считающий дни до отставки, наверное, пошутил, называя дорогой путь до усадьбы, носящей по прихоти своего чудаковатого хозяина имя древней столицы альвов – Альванго.
Сайк всю дорогу, проваливаясь по колено в грязь, клял тот момент, когда он решил увязаться за этим психом из благородных. А когда узнал название того места, куда вдруг приспичило направиться его хозяину, вообще проклял всё на свете. Альванго – нет, так хорошее место не назовут… От таких мест лучше подальше держаться! Хотя, может, здесь и случится какое-нибудь лихо с этим Тео… Или всё-таки шмякнуть его по головушке, когда с коня сползать будет… Кистень давно в рукаве спрятан, мелкий, правда, но господская кость в темечке тонкая – глядишь, и хватит ему…
Но Тео неожиданно легко соскользнул вниз, и приземлился так, что под ним даже грязюка не хлюпнула. Быстро учится… Только почему, спрашивается, он раньше балбесничал, а теперь на лету всё схватывает? Может, и не стоило с ним связываться? Пока за этим мечом гоняешься, столько дел идёт псу под хвост, пусть не столь прибыльных, зато верных…
– Тут стой, – приказал Тео, бросая слуге поводья, и шагнул к воротам, возле которых висел бронзовый колокольчик.
Сайк тяжко вздохнул, выбираясь на дёрн и глядя вслед своему господину, своей будущей жертве. И со спины подкрадываться к нему бесполезно – чует, поганец, когда на него сзади пялятся, как будто глаза на затылке…
На звонок никто не отреагировал, и Тео начал молотить кулаком в потемневшие от времени дубовые доски, но те, рассчитанные на удар тарана, даже не дрогнули.
– Говорил же я – зря мы сюда… И место тут гнилое, – продолжал ныть Сайк. – Если поспешим, может, затемно и назад успеем…
– Замолчи и отвернись! – приказал Тео, не повышая голоса.
Сайк не рискнул ослушаться, но его тут же бросило в дрожь от странного гортанного пенья – чего-то среднего между волчьим воем и соловьиной трелью. Потом спине стало жарко, а на дождевые струи упали отсветы огня. Никогда ему так не хотелось бежать прочь, бежать, не оглядываясь… Только ноги, казалось, окаменели, приросли к земле, налились свинцом.
Как только жуткие звуки затихли, а свечение погасло, до его слуха донёсся скрежет засова, а за тем – скрип петель.
– За мной… – Голос хозяина показался ему зловещим, но ослушаться было невозможно…
Узкая калитка в правой створке ворот распахнулась, и в проёме обнаружилась лестница с узкими крутыми ступенями, на которые откуда-то сверху падал тот же слабый мерцающий свет, отблески которого были видны в окнах. Сайк, как привязанный, на ватных ногах двигался вслед за хозяином, и теперь страх его пошёл на убыль – умение открывать запертые двери показалось ему ещё более ценным сокровищем, чем альвийский клинок, а верная служба такому господину могла оказаться делом, более выгодным, чем хищение меча, который, может, и сбыть-то не удастся по настоящей цене…
– Кто бы вы ни были, ещё шаг и я буду стрелять! – На верхней ступеньке показался тёмный силуэт человека в домашнем халате. Незнакомец держал в руках заряженный самострел и, судя по голосу, шутить не собирался.
– Прошу простить нас, благородный хозяин, я хотел лишь укрыться от непогоды. – Тео вытянул руки перед собой, показывая, что в них нет никакого оружия.
– Ты лжёшь, проходимец. – Человек сделал пару осторожных шагов вниз и, не спуская глаз с незваных гостей, присел на верхнюю ступеньку. – Дальше дороги нет, и вы шли сюда, именно сюда. Говори, чего тебе надо, и уходи. Я не жду гостей.
– Сир Конрад ди Платан? – на всякий случай спросил Тео, хотя и знал почти наверняка, что никого другого здесь едва ли можно встретить.
– Да, это я! – ответил Конрад, не опуская самострела. – А ты не только взломщик, но и лгун! Если ты знаешь, как меня зовут, значит, и шёл ко мне. Зачем? И назови своё имя, а то, видят боги, твоя могила будет безымянна.
– Тео ди Тайр, сын Яго ди Тайра, – представился Трелли, и лож уже не жгла его уста, как в первое время, когда ему приходилось называться чужим именем. – Я слышал, вы, сир, большой знаток альвийских древностей, а меня весьма занимают те славные времена, когда среди героев не было самозванцев. – Эту фразу Трелли заготовил заранее. Ещё на заставе, где он собирался переночевать, тамошний сотник за кружкой горячего сладкого отвара, рассказывая о владельцах окрестных усадьб, сообщил, что сир Конрад ди Платан, тридцать лет отслуживший в имперской латной кавалерии, всю жизнь собирал альвийские древности, а в последнее время окончательно сдвинулся на альвах, и разговаривал только с теми, кто соглашался, что нынешняя жизнь – жалкое подобие прежних времён, когда у людей была цель – освободиться от господства чужаков. – Мне сказали, что вы гостеприимный хозяин и приятный собеседник.
– Кто сказал?!
– Тик Пупен, начальник заставы.
– Тик – дурак, лентяй и проходимец. Такой всю жизнь проходил бы в рабском ошейнике и не пикнул.
– Признаться, мне тоже так показалось.
– Ладно, проходи, – внезапно подобрел хозяин. – Только меч твой пусть слуга постережёт. И кинжал тоже.
– Он голоден и продрог, – сказал Тео, оглянувшись на Сайка.
– Сухарей ему принесут, тут и погрызёт! – отрезал Конрад. – А в моём доме только мне позволяется ходить при оружии. И челяди по нему дозволено разгуливать только моей.
– Сир, господин мой… – От волнения у Сайка перехватило дыхание. – Я тут… Я посторожу. Я уже согрелся.
Тео-Трелли стянул с себя перевязь с мечом и кинжалом, не глядя, перекинул её назад, прямо в подставленные руки слуги, и, стараясь не делать резких движений, начал подниматься. Хозяин усадьбы, также не спеша, пятился назад, опуская самострел.
– И всё же, что ты хочешь от меня, Тео ди Тайр? – Разговор продолжался в небольшой прихожей, застеленной плетёными тряпичными ковриками, в которой о высоком положении хозяина говорило лишь искусно сделанное чучело чёрного медведя, стоящее в углу.
– Сир, позвольте мне сначала обсохнуть и согреться, – уклончиво ответил Трелли. На самом деле он вовсе не продрог, его даже удивляло, почему люди испытывают такие муки от холода и сырости.
Хозяин усадьбы дважды негромко хлопнул в ладоши, и Трелли замер в ожидании – от людей, как он уже успел убедиться, можно было ждать любого коварства, и эти хлопки могли означать всё, что угодно, в том числе и сигнал к нападению. Но, вместо вооружённых охранников, в узкую дверь, одна за другой, протиснулись три служанки – бодренькая старушка, женщина средних лет и молоденькая девушка.
– Ты, Марта, – распорядился Конрад, обращаясь к старшей из них, – проводи-ка гостя и дай ему что-нибудь переодеться. А вы на стол накройте.
– Как хотите, сир, а кроме холодной оленины и мочёных яблок ничего нету, – нахально заявила младшая из служанок. – Вы сегодня ужинать не собирались.
– Неси, что есть, и грогу сделай, – на удивление добродушно отозвался хозяин.
Трелли уже повернулся к нему спиной – нужно было следовать за шустрой старушенцией, которая уже скрылась за углом и бодро семенила по узкому коридору, неся перед собой свечу.
Когда он покидал остров на болоте, последнее прибежище альвов, была середина весны, а сейчас уже стояла поздняя осень… Всё это время промчалось, как одно мгновение, но пока даже не удалось напасть на след обрывков картины чародея Хатто, и мало кто вообще помнил, что когда-то были какие-то альвы, которые властвовали над людьми. Бесценное сокровище, которое могло бы открыть альвам путь к возвращению, невежественные чудовища могли просто выбросить, как ненужный хлам, пустить на растопку, забыть на пыльном чердаке. С самого начала Трелли сознавал, что не стоит слишком надеяться на успех, но он понимал и другое – нельзя терять надежду в самом начале пути.
– Вот, благородный господин, ваша комната, – проскрипела старуха. – Пока халат этот накиньте, а одёжку свою здесь оставьте, я к утру высушу. – Она, пятясь, вышла из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь, а Трелли начал стягивать с себя мокрую одежду.
Не удивительно, что люди стараются не обнажаться в присутствии друг друга – их тела слишком уродливы, и даже их мешковатая одежда не всегда способна скрыть их уродство… Как он ни старался преодолеть в себе презрение к людям, помня последние наставления Тоббо, давалось это с трудом…
– Господин, вы готовы? – донёсся нетерпеливый голос из-за двери, но он не удостоил служанку ответа. Подождёт. Да и хозяину этого захудалого строения тоже спешить некуда… И, прежде чем выйти, надо спрятать кошель с остатками монет, которые перед расставанием выдал ему вождь Китт. В том, что ценные вещи нельзя оставлять на виду и без присмотра, Трелли уже не раз успел убедиться. В конце концов, он просто сунул кошель под подушку.