Страница:
– Испытайте меня, сир, – предложил Трелли. – Я готов скрестить клинки с кем угодно! Редкий из гвардейцев сможет устоять против меня.
– Хвастунишка. – Капитал быстрым движением выхватил из руки Трелли рекомендацию, сломал печать и развернул свиток. – Много ты знаешь о гвардейцах…
"…кого попало я бы не прислал. Этот юноша – прекрасный воин, и его преданность государю не знает границ. На последнем турнире в Маргонне Тео ди Тайр сразился с двумя профессиональными гладиаторами, и оба они едва ли когда-нибудь выйдут на арену. Он крепок телом и духом, но это не мешает его склонности к изящным искусствам – он дивно играет на лире и знает множество героических баллад, повествующих об эпохе истребления альвов, его пение способно усладить слух сколь угодно высокопоставленных особ. Тео ди Тайр имеет девять поколений благородных предков, и, хотя никто из них не достиг слишком высокого положения, все они верно служили Империи, и большинство сложило головы на полях сражений. Уверен, если командование имперской гвардии сочтёт возможным пойти навстречу…"
– Это чудило, твой сир Конрад, и раньше был со странностями, а теперь у него, похоже, на старости лет совсем крыша поехала… – Капитан не успел закончить фразы, как стол, заваленный свитками, за которым он сидел, распался надвое под ударом тяжёлого меча.
– Сир, не смейте! Я не позволю оскорблять… – Трелли стремительным движением загнал меч обратно в ножны. – Извольте ответить. Где ваш клинок?
Капитан задумчиво почесал подбородок, уже с некоторым интересом разглядывая нахального юношу.
– Вот это другой разговор. – Он отбросил в сторону обломок столешницы, упавший ему на колени и поднялся с шаткого табурета, опираясь на стоящую рядом с ним буковую трость. – Рекомендации рекомендациями, а я хотел сам убедиться, что ты чего-то стоишь. Ты прав – такого никому спускать нельзя. Не взирая на чины… Да!
– Так я принят? – Трелли ещё не поверил в собственную удачу. К тому же, он был несколько смущён тем, что только что пытался вызвать на поединок хромоногого инвалида.
– Пожалуй… Знаешь, эта скотина, мажордом, требует, чтобы в дворцовую стражу принимали только красавчиков, вроде тебя. А где таких напасёшься – чтобы и красавчик, и толковый, и не трус… Мало таких, но ты нам подходишь.
– Я бы предпочёл…
– А тебя никто об этом не спрашивает! Куда скажу, туда и пойдёшь. И радуйся, что хоть так получилось. – Капитан ткнул новобранца тростью в грудь. – Десять дорги в месяц, завтрак и обед – от щедрот государя, мундир – за свой счёт, отдельная комната в гвардейских палатах. Служба, в мирное время – сутки через двое. Видел – у меня в приёмной за конторкой писарь стоит? Скажи ему, чтобы патент тебе оформил. Я подпишу. Потом пусть сюда зайдёт – вот этот хлам прибрать и спалить на заднем дворе. – Капитан пнул деревянной ногой ворох свитков, придавленных к полу обломками стола.
До сих пор всё складывалось удачно, слишком удачно. Временами казалось, что сами боги подстилали соломки там, где была опасность оступиться. Иногда от этого становилось даже как-то не по себе – учитель Тоббо не раз говорил: в чрезмерном везении таится подвох, а слишком лёгкие пути могут привести в западню.
Прошло всего-то чуть больше года с тех пор, остров на болоте, последняя земля, населённая альвами, затерялась среди чахлых низкорослых зарослей и клочьев серого тумана, а один из фрагментов картины, написанной когда-то чародеем Хатто, уже лежит под его кроватью, занимающей почти половину крохотной комнатки в гвардейских палатах. Да и второй – вот он, рядом, стоит сделать лишь несколько шагов, протянуть руку, и можно прикоснуться к мраморной стене легендарного Кармелла, великого города, которым некогда владел славный Горлнн-воитель, великий альв, которому показался тесен собственный мир. Но делать этого нельзя… Тронный зал даже ночью охраняет изнутри дюжина стражников, и все искоса поглядывают друг на друга, не смея без команды даже переступить с ноги на ногу. Стоит сделать подозрительное или просто неловкое движение, и, когда на пост заступит новая смена, последуют долгие разбирательства, а потом виновного могут с позором выгнать из дворцовой стражи и гвардии, если, конечно, сочтут, что виной всему неловкость или отсутствие выдержки. Если повезёт, могут отправить в какой-нибудь пограничный гарнизон, а если кто-то заподозрит в лишних движениях стражника злой умысел, можно вообще лишится всех прав, быть вычеркнутым из Реестра Благородных Домов Империи, подвергнуться публичной порке, а потом оказаться в каком-нибудь каторжном поселении. Нет, до этого, конечно, не дойдёт – после первого же удара хлыста из раны выступит голубая кровь, и тогда можно будет рассчитывать лишь на место в личном императорском зверинце.
С самого дня падения Альванго никто из альвов не видел стен Кармелла… Полотно не истлело, краски ничуть не потускнели, и казалось, что этот клочок чудного видения может ожить в любое мгновение. Почти все канделябры погашены, но по высокому мраморному своду растекался мягкий свет, который излучает сиденье трона. Люди – странные существа… Многие из них ещё верят, что, пока император своим седалищем попирает родину бывших поработителей, никто и ничто не сможет угрожать Империи, и народ будет вечно благоденствовать под светлым скипетром Доргонов, потомков славного Гиго-победителя альвов. Большинство гвардейцев, служащих в дворцовой страже – младшие отпрыски древних родов, которым в наследство досталось лишь собственное имя в Реестре. Каждый из них запросто перегрызёт глотку ближнему своему, чтобы выслужиться. Здесь, во дворце, самый мелкий донос ценится несравненно дороже, чем героизм на поле брани, а значит, не стоит рисковать – прикосновение к обрывку святыни альвов не приблизит к цели, а если когда-нибудь представится случай вынести отсюда этот самый охраняемый фрагмент картины чародея Хатто, то с остальными, возможно, будет проще. Но об этом пока лучше не думать…
Барабанщик, стоящий, вытянувшись в струнку, в центре зала, дважды ударил в барабан и чётким, отработанным годами движением перевернул песочные часы, венчающие высокую бронзовую подставку. Значит, нужно повернуться кругом, щёлкнуть каблуками и переложить лёгкую парадную секиру с левого плеча на правое. Ещё одна порция песка медленно перетечёт из верхней колбы в нижнюю, и придёт смена… Но пока надо стоять неподвижно, как памятник самому себе, стараясь даже не мигать. Шевеление век не воспрещается уставом, но и не приветствуется начальством как препятствующее бдительности стражника, находящегося при исполнении. Если бы Трелли не обладал умением отрывать сознание от ощущений тела, умением, без которого было бы невозможно проникать в призрачный мир, то новобранец императорской гвардии Тое ди Тайр едва ли сумел бы выдержать испытание, дающее почётное право нести караул во внутренних покоях, в дюжине шагов от трона. Но что толку от такой близости, если нет никакой возможности сделать следующий шаг… Может быть, устроить переполох? Указать на какую-то тень, которая якобы мелькнула среди ветвей зимнего сада? Но обман вскоре откроется, если там никого не обнаружится. А если тень действительно мелькнёт? Не так уж и трудно, стоя вот так, словно каменный истукан, действительно проникнуть в призрачный мир и вытащить оттуда какую-нибудь безобидную тварь устрашающего вида. И никому в голову не придёт, что к её появлению может быть причастен один из стражников, ничем не отличающийся от других. Об этом, пожалуй, стоит подумать… Но паника и суматоха едва ли дадут возможность вынести трон из дворца, тем более что он, похоже, сделан из морёного дуба, и едва ли спина выдержит такой груз… Итак, ответа нет, есть лишь время подумать. Впрочем, ничто не мешает прямо сейчас проникнуть в призрачный мир и там поискать ответ. Главное – чтобы глаза остались открытыми, пока это тело останется без хозяина…
Не успел он, как следует, сосредоточиться, как впереди, затмевая сияние трона, начали мелькать размытые серые пятна, стремительно, словно облака на ветру, меняющие форму. Призрачный мир, место, где смешались прошлое и будущее, а настоящего не бывает, место, где сходятся нити земного бытия, место, которого нет… Он сам двигался навстречу, не дожидаясь, пока душа Трелли вырвется из плена плоти, обретёт лёгкость и свободу, воспарит над бескрайним зелёным пространством…
– Ты где был? – Учитель Тоббо полулежал на рыхлом облаке и почёсывал за ушком огромную полупрозрачную сонную пятнистую дикую кошку. – Я уже начал думать, что тебя нет…
– Но мы не договаривались о встрече, – попытался возразить Трелли.
– Ты сам должен был догадаться, – проворчал Тоббо. – Я же волнуюсь за тебя.
– Прости, учитель, но до сих пор у меня не было нужды обращаться к Силам.
– И чего же ты достиг?
– У меня сейчас мало времени, чтобы рассказывать о том, что было. Скоро смена караула…
– Где ты сейчас?
– В тронном зале императорского дворца. Я поступил в имперскую гвардию.
– Неплохо, малыш, неплохо…
– Один фрагмент уже у меня.
– Неплохо, малыш, неплохо…
– И ещё один рядом, в дюжине шагов, но я не моргу к нему даже прикоснуться.
– Неплохо, малыш, неплохо…
– Учитель! Ты меня слышишь?
– Прости, малыш, я, кажется, задремал. Слишком долго я жду тебя здесь. Слишком долго…
– Ты сам говорил, чтобы я не спешил.
– Да, говорил… Так что тебе мешает сейчас?
– Кармелл – на обивке императорского трона, а во дворце сотни стражников.
– Ты можешь попробовать наслать на них морок.
– Я не унесу трон.
– Заставь других стражников. Внуши им, что во дворце пожар.
– Но я не смогу заморочить всех,
– Да, – со вздохом сказал Тоббо. – Когда-то я тоже пытался проникнуть во дворец. Лет двести назад я поднял бунт мастеровых в Дорги, благо, это было не так уж трудно сделать. Но нас не пустили дальше Смоляной слободы. Я сам едва сумел скрыться тогда… Кстати, у трона четыре ноги?
– Четыре, – ответил Трелли, не понимая, почему учитель задал этот нелепый вопрос.
Тоббо что-то шепнул на ухо кошке, похлопал её по загривку и вновь обратился к Трелли:
– Это Йурга, малыш, эта славная зверушка была когда-то стражем у входа в небесный чертог Таккара. Но боги порой бывают слишком заносчивы и капризны, так что теперь ей нужен новый хозяин. Возьмёшь её себе?
– Но…
– С ней будет немного хлопот, малыш, – заверил его Тоббо, – Соглашайся быстрей, пока она благодушно настроена, а то будет поздно, и ты рискуешь навсегда остаться караулить то, что должен похитить.
– Конечно, учитель… Как я могу отказаться.
– Возьми это. – Тоббо, перейдя на шепот, протянул ему небольшую, в четверть ладони, бляху на цепочке – золотой силуэт стремительно бегущей кошки. – Не настоящая, конечно, – сам сделал. Но откуда Йурге об этом знать…
– Что это? – Трелли взвесил на ладони странную вещицу, полученную от учителя.
– А ты не понял? – Казалось, Тоббо разочарован непонятливостью ученика. – Это амулет. Пока он у тебя, кошка богов будет тебе послушна.
Зелёная равнина под редкими облаками растаяла так же внезапно, как и возникла, исчез и учитель Тоббо, успев на прощанье махнуть рукой. Осталась только Йурга, клочковатая шерсть на её загривке поднялась дыбом, а сквозь её полупрозрачное тело виднелся свод тронного зала, отражающий слабый свет далёкого Кармелла. И видел её не только Трелли – все прочие стражники, вцепившись в свои секиры, как в спасительные соломинки, смотрели на спускающийся с потолка призрак, они медленно пятились к стенам, и до сих пор не обратились в бегство лишь потому, что покинуть пост означало конец карьере, правёж, заточенье, а затем – нищету, болезни, смерть. Барабанщик несмело ударил в барабан, потом ещё – на этот раз изо всех сил, но неведомый зверь не обратил никакого внимания на его труды. Йурга медленно превращалась в бесформенный сгусток бледного света и опускалась прямо на трон.
– Гинна, царица жизни и смерти, Тронн, владыка времени и судьбы, Таккар, даритель радостей и скорбей! – вдруг завопил один из стражников, отбросив свою секиру и бухнувшись на колени. – Избавьте от наваждения. Я каждому в храм по двадцать дорги, гадом буду, пожертвую!
На мгновение показалось, что богам цена показалась приемлемой, и они смилостивились над несчастным – пятно света, опускавшееся с потолка, слилось со свечением, исходящим от обивки трона, и пропало из виду. Но стоило нескольким стражникам попытаться приблизиться, как трон неожиданно поднялся на дыбы, с громким топотом сорвался с места и ленивой иноходью двинулся по ковровой дорожке, ведущей мимо зимнего сада к императорской гостиной.
– За ним! – крикнул Тео ди Тайр, единственный, кто сохранил присутствие духа, и первым бросился в погоню за взбесившимся троном.
С каждым мгновением погоня обрастала всё новыми людьми, сначала к ней присоединились стражники, охранявшие гостиную, затем – те, что стояли на широкой мраморной лестнице, ведущей к парадному входу, и, наконец, – дозорные, державшие под неусыпным наблюдением парк, раскинувшийся перед фасадом дворца. Но никто не посмел или не догадался броситься наперерез неведомому чудовищу, принявшему обличье трона, гонимого вперёд явно тёмными силами. Для стражников, изо всех сил пытающихся выполнить свой долг, оставался единственный шанс на успех: что чугунное кружево ограды, опоясавшее дворец со всех сторон, окажется серьёзной преградой для бестии, вселившейся в трон. Но в душе почти каждый надеялся, что ожившая мебель сможет вырваться за ограду, и её не придётся брать живьём. Выстрелить в беглеца из самострела или зацепить его клинком тоже никто не мог решиться – чем бы ни был одержим императорский трон, он оставался императорским троном. Даже огромные чёрные лохматые сторожевые псы, которых на ночь выпускали в дворцовый парк, поджав хвосты, с визгом и поскуливаньем шарахались от скрипящего и лязгающего чудовища.
– Обходи слева! – скомандовал Тео, стараясь перекричать топот толпы, в которую превратилась дворцовая стража. Чинов и званий в этой суматохе уже никто не замечал, и несколько стражников, в том числе и те, чьи рукава украшало по несколько нашивок, на перегонки бросились исполнять приказ новобранца, который без году неделя в гвардии.
Трелли был уже готов в прыжке ухватиться за подлокотник трона, который мчался прямо на ограду, но то, что произошло в следующее мгновение, заставило попятиться даже самых отчаянных.
Трон, оттолкнувшись задними ножками, врезался о чугунное кружево и разлетелся в щепки, и почти сразу, уже за пределами дворцового парка, обнаружилась огромная лохматая полупрозрачная пятнистая кошка, которая держала в зубах волочащуюся по мостовой обивку сидения, к которому успели приложить седалище больше дюжины законных императоров и два узурпатора.
Йурга искоса глянула на своих преследователей, беззлобно рыкнула и бесшумно растворилась в ночи. Преследовать неведомого призрака за пределами ограждения никто бы не решился даже под страхом смерти.
После восхода наверняка полетят с плеч чьи-то головы, но молодой гвардеец Тео ди Тайр, храбрейший из трусов, бдительнейший из слепцов, единственный, кто не поддался панике и смятению, наверняка будет удостоен более мягкого наказания, например – будет отправлен в один из гарнизонов Пограничья.
А Йурга вернётся сама, стоит только её позвать, и бесценный фрагмент картины чародея Хатто будет при ней. Но теперь придётся постоянно помнить о другом: если у тебя появился слуга из призрачного мира, будь внимателен и осторожен… Слуга-призрак едва ли будет долго мирится с ролью слуги, если его хозяин – не бог…
ГЛАВА 8
Может быть, никто из её предков и не был здесь ни разу за те четыреста с лишним лет, прошедших с тех пор, как император Гиго Доргон I Освободитель вручил одному из своих сподвижников, легендарному Орлону, грамоту на владение всеми землями между Серебряной Долиной и Альдами… Здесь, в этих каменоломнях, могло быть лишь нечто такое, что может пригодиться раз в сотни лет, и пользоваться этим можно лишь тогда, когда судьба не оставляет иного выхода.
Ута смутно помнила всё, что происходило с ней до того дня, когда она последний раз видела отца, но само расставание запомнилось ей во всех деталях. Стоило закрыть глаза, и сквозь пелену прошедших лет проступала медленная одинокая слеза, стекающая по глубокому косому рубцу на впалой щеке, плотно сжатые губы и глаза, спокойные, холодные, непроницаемые. Лорд Робин посадил её себе на колени – последняя скупая отцовская нежность… А потом: "Иди. Иди и не оглядывайся…" И невозможно ослушаться… И нет сил идти…
И ещё одно воспоминание крепко засело в памяти. В завещании Орлона, первого лорда Литта, грозного воителя, истребившего в этих землях заносчивых альвов, ясно сказано: каждый из его потомков может взять из сокровищницы лишь то, без чего нельзя обойтись, а если в том не случится крайней нужды, то пусть сокровищница остаётся неприкосновенной. Отец не раз повторял ей это, едва она начала понимать значение слов. Возможно, лорд Робин сам так ни разу и не побывал здесь, но ему вполне могло достаться какая-нибудь вещица, из тех, что взял из сокровищницы кто-то из предков. Взял и не смог воспользоваться… Иначе непонятно, как целая армия горландцев в одно мгновение смешалась с дорожной пылью.
Ута смотрела на бронзовую дверь и в который раз спрашивала себя: а не поторопилась ли она прийти сюда? Она даже не знала, что ей стоит отсюда взять… Судя по тому, что сокровища стережёт зай-грифон, существо, которое едва ли попадалось на глаза кому-нибудь из ныне живущих людей, этот тайник был устроен ещё альвами, и всё, что может быть скрыто за этой дверью, лежит там с той поры, когда люди были рабами голубокровых. Военная добыча Орлона ди Литта досталась его потомкам, и теперь только за этой дверью осталось то, на что можно рассчитывать в борьбе за трон и замок. Конечно, есть верный Франго, а в селищах Литта ещё найдётся немало простолюдинов, которые возьмутся за топоры, если поверят, что можно победить белолицего злодея, неправедно овладевшего наследством благородных лордов… Но, прежде чем начинать войну или поднимать бунт, нужно и самой точно знать, что ведёшь людей не на смерть, а к победе. Знать или хотя бы надеяться… В конце концов, стоило ли проделывать весь этот путь, протискиваться сквозь леденящий ужас темноты, подвергать опасности себя и своих спутников только ради того, чтобы вот так постоять перед этой дверью и отправиться назад сквозь ту же темноту, наполненную скользкими липкими призраками, которые могут напугать кого угодно, даже храброго воина, даже старика, готового к смерти. Наверное, страх смерти легче перенести, чем страх неизвестности – когда случается смерть, страх, скорее всего, уходит… Но и сейчас Ута ощутила, что недавние страхи уже покинули её. На смену им пришло чувство досады – ужас, через который ей пришлось пройти, был недостоин дочери лорда, наследницы Литта. Всего того, что она испытала за последние годы, оказалось мало, чтобы перестать быть маленькой и слабой… Если гномик откликнулся на её зов, значит, кто-то там, за пределами зримого мира, и сейчас продолжает считать её ребёнком, девочкой, которая сама себе кажется взрослой.
Нет, так можно стоять вечно, превратиться в соляную статую, стать памятником собственной нерешительности… Даже зай-грифон, который недавно довольно урчал и тыкался холодным влажным носом ей в спину, похоже, задремал, отчаявшись понять, чего хочет его новая хозяйка. А циркачи, и Айлон, и Луц Баян, и "мона Лаира", и карлик Крук, оставшиеся возле чадящего костра, наверное, уже устали её ждать, и теперь потихоньку собираются трогаться в путь. Только куда им идти? Если Франго захватил Ан-Торнн, то им лучше не соваться туда без своей хозяйки. Командор не будет разбираться, кто в чём и насколько виновен – лучше им самим будет броситься в пропасть. Есть и другие перевалы, но, чтобы свернуть к ним, нужно сначала оказаться в опасной близости от замка, а оказаться на каменоломнях было ничем не лучше, чем угодить в руки разгневанного Франго. А ещё может быть, что они отправились восвояси сразу же после того, как Купол оказался у Айлона. Всё может быть, но сейчас об этом лучше не думать… Всё равно, единственное, что сейчас остаётся сделать, это распустить шнуровку на груди, запустить за пазуху руку и извлечь тяжёлый, тронутый ржавчиной ключ с тремя фигурными бородками, который постепенно становится всё теплее, и, если её нерешительность затянется, то он, наверное, может раскалиться докрасна и выжечь на коже что-то вроде клейма, там, во впадине между двумя маленькими холмиками. Наверное, это больно, очень больно…
Позеленевшая от времени бронзовая дверь, покрытая чешуйками причудливого кованого узора, казалась неприступной, и, даже если ей удастся повернуть ключ, ещё неизвестно, хватит ли сил распахнуть прикипевшие друг к другу тяжёлые створки высотой в два человеческих роста… Может быть, всё-таки стоило взять с собой Айлона или Луца? Но для зай-грифона, для вечного стража этой сокровищницы, они были бы чужаками, и, кто знает, смогли бы она убедить терпеливого зверя в том, что эти люди пришли с ней и хотят лишь помочь…
Пора. Ключ уже греет ладонь, а в замочной скважине разгорается изумрудная звезда в три луча. И теперь остаётся лишь сказать себе: будь, что будет! В конце концов, именно отец сказал ей, как сюда попасть, а он не мог желать зла своей единственной дочери, своей последней надежде, что род ди Литтов не угаснет.
Рука, держащая ключ, сама потянулась к звезде в три луча, которая разгоралась всё ярче, как будто там, за дверью, полыхало холодное изумрудное пламя. Проснувшийся зай-грифон снова ткнулся носом в её спину, как будто подталкивая свою хозяйку к двери. Он прав – бессмысленно возвращаться назад, когда впереди призывным светом горит эта звезда. Ключ вошёл в замочную скважину без лязга и скрипа, и Ута, почти не прилагая усилий, повернула его на пол-оборота. Дверь мелко задрожала, и с неё начала осыпаться зелёная короста. Ута едва успела выдернуть ключ и зажать его в горсти, как бронзовые створки начали медленно раздвигаться, и изумрудное сияние ослепило её. Она закрыла глаза и шагнула вперёд, ничего не видя, и не слыша ничего, кроме частого дыхания зай-грифона за спиной. По ногам пробежала тёплая волна, и Ута, разлепив веки, обнаружила, что стоит по колено в изумрудном светящемся тумане, а перед ней возвышаются три полупрозрачных изваяния. Здесь всё было, как святилище на границе Серебряной долины, куда они ездили с отцом незадолго до вторжения горландцев. Наверное, тогда, предчувствуя скорую беду, лорд Робин отправился, чтобы принести жертвы богам. Тогда, прежде чем начался ритуал, две няньки вывели её из просторного зала, где так же, как и здесь, Тронн, владыка времени и судьбы, Гинна, царица жизни и смерти, Таккар, даритель радостей и скорбей, стояли величественно и безучастно.
Когда-то люди старались истребить всё, что могло напомнить им о владычестве альвов, их города были разрушены до основания, их книги летели в огонь, чудесные вазы из золота, серебра и бронзы отправлялись в плавильные печи вслед за рабскими ошейниками… Остались только дороги, прямые широкие и неподвластные даже времени, кладбища, к которым поначалу просто опасались приближаться, веря, что мёртвые альвы могут восстать из могил, если их потревожить. И ещё остались древние альвийские боги, которым бывшие рабы остались благодарны за то, что те отвернулись от поработителей.
Безбородый старик Тронн смотрел на свои ладони, читая начертанные на них пути судеб всех ныне живущих на земле; в кончиках губ прекрасной обнажённой Гинны таилась едва заметная улыбка – сейчас её лик был светел, но горе тому, кто увидит тёмный лик царицы жизни и смерти; вечно юный Таккар, давно уставший от чужих радостей и чужих скорбей, стоял между ними с закрытыми глазами, явно не желая видеть ничего такого, что происходит вне его сознания…
Однажды Хо, как бы невзначай сказал, что великое счастье людей состоит в том, что богам всё равно, как они живут и умирают, иначе судьба была бы слишком непреклонна, стёрлась бы грань между жизнью и смертью, а живые были бы беззащитны перед собственными радостями и скорбями. Слова непонятные и страшные, слова, которые, наверно, стоило бы забыть…
И что же теперь? Вместо сокровищницы в конце пути оказалось святилище, и, наверное, нельзя даже прикоснуться к россыпям самоцветов, которые лежат у подножий этих изваяний, которые кажутся живыми. Всё это, наверняка, жертвы, которые кто-то когда-то принёс богам, надеясь обрести лучшую судьбу, отдалить собственную смерть, поменять скорбь на радость. Нельзя забирать у богов то, что уже принадлежит им, иначе им может перестать быть всё равно…
– Хвастунишка. – Капитал быстрым движением выхватил из руки Трелли рекомендацию, сломал печать и развернул свиток. – Много ты знаешь о гвардейцах…
"…кого попало я бы не прислал. Этот юноша – прекрасный воин, и его преданность государю не знает границ. На последнем турнире в Маргонне Тео ди Тайр сразился с двумя профессиональными гладиаторами, и оба они едва ли когда-нибудь выйдут на арену. Он крепок телом и духом, но это не мешает его склонности к изящным искусствам – он дивно играет на лире и знает множество героических баллад, повествующих об эпохе истребления альвов, его пение способно усладить слух сколь угодно высокопоставленных особ. Тео ди Тайр имеет девять поколений благородных предков, и, хотя никто из них не достиг слишком высокого положения, все они верно служили Империи, и большинство сложило головы на полях сражений. Уверен, если командование имперской гвардии сочтёт возможным пойти навстречу…"
– Это чудило, твой сир Конрад, и раньше был со странностями, а теперь у него, похоже, на старости лет совсем крыша поехала… – Капитан не успел закончить фразы, как стол, заваленный свитками, за которым он сидел, распался надвое под ударом тяжёлого меча.
– Сир, не смейте! Я не позволю оскорблять… – Трелли стремительным движением загнал меч обратно в ножны. – Извольте ответить. Где ваш клинок?
Капитан задумчиво почесал подбородок, уже с некоторым интересом разглядывая нахального юношу.
– Вот это другой разговор. – Он отбросил в сторону обломок столешницы, упавший ему на колени и поднялся с шаткого табурета, опираясь на стоящую рядом с ним буковую трость. – Рекомендации рекомендациями, а я хотел сам убедиться, что ты чего-то стоишь. Ты прав – такого никому спускать нельзя. Не взирая на чины… Да!
– Так я принят? – Трелли ещё не поверил в собственную удачу. К тому же, он был несколько смущён тем, что только что пытался вызвать на поединок хромоногого инвалида.
– Пожалуй… Знаешь, эта скотина, мажордом, требует, чтобы в дворцовую стражу принимали только красавчиков, вроде тебя. А где таких напасёшься – чтобы и красавчик, и толковый, и не трус… Мало таких, но ты нам подходишь.
– Я бы предпочёл…
– А тебя никто об этом не спрашивает! Куда скажу, туда и пойдёшь. И радуйся, что хоть так получилось. – Капитан ткнул новобранца тростью в грудь. – Десять дорги в месяц, завтрак и обед – от щедрот государя, мундир – за свой счёт, отдельная комната в гвардейских палатах. Служба, в мирное время – сутки через двое. Видел – у меня в приёмной за конторкой писарь стоит? Скажи ему, чтобы патент тебе оформил. Я подпишу. Потом пусть сюда зайдёт – вот этот хлам прибрать и спалить на заднем дворе. – Капитан пнул деревянной ногой ворох свитков, придавленных к полу обломками стола.
До сих пор всё складывалось удачно, слишком удачно. Временами казалось, что сами боги подстилали соломки там, где была опасность оступиться. Иногда от этого становилось даже как-то не по себе – учитель Тоббо не раз говорил: в чрезмерном везении таится подвох, а слишком лёгкие пути могут привести в западню.
Прошло всего-то чуть больше года с тех пор, остров на болоте, последняя земля, населённая альвами, затерялась среди чахлых низкорослых зарослей и клочьев серого тумана, а один из фрагментов картины, написанной когда-то чародеем Хатто, уже лежит под его кроватью, занимающей почти половину крохотной комнатки в гвардейских палатах. Да и второй – вот он, рядом, стоит сделать лишь несколько шагов, протянуть руку, и можно прикоснуться к мраморной стене легендарного Кармелла, великого города, которым некогда владел славный Горлнн-воитель, великий альв, которому показался тесен собственный мир. Но делать этого нельзя… Тронный зал даже ночью охраняет изнутри дюжина стражников, и все искоса поглядывают друг на друга, не смея без команды даже переступить с ноги на ногу. Стоит сделать подозрительное или просто неловкое движение, и, когда на пост заступит новая смена, последуют долгие разбирательства, а потом виновного могут с позором выгнать из дворцовой стражи и гвардии, если, конечно, сочтут, что виной всему неловкость или отсутствие выдержки. Если повезёт, могут отправить в какой-нибудь пограничный гарнизон, а если кто-то заподозрит в лишних движениях стражника злой умысел, можно вообще лишится всех прав, быть вычеркнутым из Реестра Благородных Домов Империи, подвергнуться публичной порке, а потом оказаться в каком-нибудь каторжном поселении. Нет, до этого, конечно, не дойдёт – после первого же удара хлыста из раны выступит голубая кровь, и тогда можно будет рассчитывать лишь на место в личном императорском зверинце.
С самого дня падения Альванго никто из альвов не видел стен Кармелла… Полотно не истлело, краски ничуть не потускнели, и казалось, что этот клочок чудного видения может ожить в любое мгновение. Почти все канделябры погашены, но по высокому мраморному своду растекался мягкий свет, который излучает сиденье трона. Люди – странные существа… Многие из них ещё верят, что, пока император своим седалищем попирает родину бывших поработителей, никто и ничто не сможет угрожать Империи, и народ будет вечно благоденствовать под светлым скипетром Доргонов, потомков славного Гиго-победителя альвов. Большинство гвардейцев, служащих в дворцовой страже – младшие отпрыски древних родов, которым в наследство досталось лишь собственное имя в Реестре. Каждый из них запросто перегрызёт глотку ближнему своему, чтобы выслужиться. Здесь, во дворце, самый мелкий донос ценится несравненно дороже, чем героизм на поле брани, а значит, не стоит рисковать – прикосновение к обрывку святыни альвов не приблизит к цели, а если когда-нибудь представится случай вынести отсюда этот самый охраняемый фрагмент картины чародея Хатто, то с остальными, возможно, будет проще. Но об этом пока лучше не думать…
Барабанщик, стоящий, вытянувшись в струнку, в центре зала, дважды ударил в барабан и чётким, отработанным годами движением перевернул песочные часы, венчающие высокую бронзовую подставку. Значит, нужно повернуться кругом, щёлкнуть каблуками и переложить лёгкую парадную секиру с левого плеча на правое. Ещё одна порция песка медленно перетечёт из верхней колбы в нижнюю, и придёт смена… Но пока надо стоять неподвижно, как памятник самому себе, стараясь даже не мигать. Шевеление век не воспрещается уставом, но и не приветствуется начальством как препятствующее бдительности стражника, находящегося при исполнении. Если бы Трелли не обладал умением отрывать сознание от ощущений тела, умением, без которого было бы невозможно проникать в призрачный мир, то новобранец императорской гвардии Тое ди Тайр едва ли сумел бы выдержать испытание, дающее почётное право нести караул во внутренних покоях, в дюжине шагов от трона. Но что толку от такой близости, если нет никакой возможности сделать следующий шаг… Может быть, устроить переполох? Указать на какую-то тень, которая якобы мелькнула среди ветвей зимнего сада? Но обман вскоре откроется, если там никого не обнаружится. А если тень действительно мелькнёт? Не так уж и трудно, стоя вот так, словно каменный истукан, действительно проникнуть в призрачный мир и вытащить оттуда какую-нибудь безобидную тварь устрашающего вида. И никому в голову не придёт, что к её появлению может быть причастен один из стражников, ничем не отличающийся от других. Об этом, пожалуй, стоит подумать… Но паника и суматоха едва ли дадут возможность вынести трон из дворца, тем более что он, похоже, сделан из морёного дуба, и едва ли спина выдержит такой груз… Итак, ответа нет, есть лишь время подумать. Впрочем, ничто не мешает прямо сейчас проникнуть в призрачный мир и там поискать ответ. Главное – чтобы глаза остались открытыми, пока это тело останется без хозяина…
Не успел он, как следует, сосредоточиться, как впереди, затмевая сияние трона, начали мелькать размытые серые пятна, стремительно, словно облака на ветру, меняющие форму. Призрачный мир, место, где смешались прошлое и будущее, а настоящего не бывает, место, где сходятся нити земного бытия, место, которого нет… Он сам двигался навстречу, не дожидаясь, пока душа Трелли вырвется из плена плоти, обретёт лёгкость и свободу, воспарит над бескрайним зелёным пространством…
– Ты где был? – Учитель Тоббо полулежал на рыхлом облаке и почёсывал за ушком огромную полупрозрачную сонную пятнистую дикую кошку. – Я уже начал думать, что тебя нет…
– Но мы не договаривались о встрече, – попытался возразить Трелли.
– Ты сам должен был догадаться, – проворчал Тоббо. – Я же волнуюсь за тебя.
– Прости, учитель, но до сих пор у меня не было нужды обращаться к Силам.
– И чего же ты достиг?
– У меня сейчас мало времени, чтобы рассказывать о том, что было. Скоро смена караула…
– Где ты сейчас?
– В тронном зале императорского дворца. Я поступил в имперскую гвардию.
– Неплохо, малыш, неплохо…
– Один фрагмент уже у меня.
– Неплохо, малыш, неплохо…
– И ещё один рядом, в дюжине шагов, но я не моргу к нему даже прикоснуться.
– Неплохо, малыш, неплохо…
– Учитель! Ты меня слышишь?
– Прости, малыш, я, кажется, задремал. Слишком долго я жду тебя здесь. Слишком долго…
– Ты сам говорил, чтобы я не спешил.
– Да, говорил… Так что тебе мешает сейчас?
– Кармелл – на обивке императорского трона, а во дворце сотни стражников.
– Ты можешь попробовать наслать на них морок.
– Я не унесу трон.
– Заставь других стражников. Внуши им, что во дворце пожар.
– Но я не смогу заморочить всех,
– Да, – со вздохом сказал Тоббо. – Когда-то я тоже пытался проникнуть во дворец. Лет двести назад я поднял бунт мастеровых в Дорги, благо, это было не так уж трудно сделать. Но нас не пустили дальше Смоляной слободы. Я сам едва сумел скрыться тогда… Кстати, у трона четыре ноги?
– Четыре, – ответил Трелли, не понимая, почему учитель задал этот нелепый вопрос.
Тоббо что-то шепнул на ухо кошке, похлопал её по загривку и вновь обратился к Трелли:
– Это Йурга, малыш, эта славная зверушка была когда-то стражем у входа в небесный чертог Таккара. Но боги порой бывают слишком заносчивы и капризны, так что теперь ей нужен новый хозяин. Возьмёшь её себе?
– Но…
– С ней будет немного хлопот, малыш, – заверил его Тоббо, – Соглашайся быстрей, пока она благодушно настроена, а то будет поздно, и ты рискуешь навсегда остаться караулить то, что должен похитить.
– Конечно, учитель… Как я могу отказаться.
– Возьми это. – Тоббо, перейдя на шепот, протянул ему небольшую, в четверть ладони, бляху на цепочке – золотой силуэт стремительно бегущей кошки. – Не настоящая, конечно, – сам сделал. Но откуда Йурге об этом знать…
– Что это? – Трелли взвесил на ладони странную вещицу, полученную от учителя.
– А ты не понял? – Казалось, Тоббо разочарован непонятливостью ученика. – Это амулет. Пока он у тебя, кошка богов будет тебе послушна.
Зелёная равнина под редкими облаками растаяла так же внезапно, как и возникла, исчез и учитель Тоббо, успев на прощанье махнуть рукой. Осталась только Йурга, клочковатая шерсть на её загривке поднялась дыбом, а сквозь её полупрозрачное тело виднелся свод тронного зала, отражающий слабый свет далёкого Кармелла. И видел её не только Трелли – все прочие стражники, вцепившись в свои секиры, как в спасительные соломинки, смотрели на спускающийся с потолка призрак, они медленно пятились к стенам, и до сих пор не обратились в бегство лишь потому, что покинуть пост означало конец карьере, правёж, заточенье, а затем – нищету, болезни, смерть. Барабанщик несмело ударил в барабан, потом ещё – на этот раз изо всех сил, но неведомый зверь не обратил никакого внимания на его труды. Йурга медленно превращалась в бесформенный сгусток бледного света и опускалась прямо на трон.
– Гинна, царица жизни и смерти, Тронн, владыка времени и судьбы, Таккар, даритель радостей и скорбей! – вдруг завопил один из стражников, отбросив свою секиру и бухнувшись на колени. – Избавьте от наваждения. Я каждому в храм по двадцать дорги, гадом буду, пожертвую!
На мгновение показалось, что богам цена показалась приемлемой, и они смилостивились над несчастным – пятно света, опускавшееся с потолка, слилось со свечением, исходящим от обивки трона, и пропало из виду. Но стоило нескольким стражникам попытаться приблизиться, как трон неожиданно поднялся на дыбы, с громким топотом сорвался с места и ленивой иноходью двинулся по ковровой дорожке, ведущей мимо зимнего сада к императорской гостиной.
– За ним! – крикнул Тео ди Тайр, единственный, кто сохранил присутствие духа, и первым бросился в погоню за взбесившимся троном.
С каждым мгновением погоня обрастала всё новыми людьми, сначала к ней присоединились стражники, охранявшие гостиную, затем – те, что стояли на широкой мраморной лестнице, ведущей к парадному входу, и, наконец, – дозорные, державшие под неусыпным наблюдением парк, раскинувшийся перед фасадом дворца. Но никто не посмел или не догадался броситься наперерез неведомому чудовищу, принявшему обличье трона, гонимого вперёд явно тёмными силами. Для стражников, изо всех сил пытающихся выполнить свой долг, оставался единственный шанс на успех: что чугунное кружево ограды, опоясавшее дворец со всех сторон, окажется серьёзной преградой для бестии, вселившейся в трон. Но в душе почти каждый надеялся, что ожившая мебель сможет вырваться за ограду, и её не придётся брать живьём. Выстрелить в беглеца из самострела или зацепить его клинком тоже никто не мог решиться – чем бы ни был одержим императорский трон, он оставался императорским троном. Даже огромные чёрные лохматые сторожевые псы, которых на ночь выпускали в дворцовый парк, поджав хвосты, с визгом и поскуливаньем шарахались от скрипящего и лязгающего чудовища.
– Обходи слева! – скомандовал Тео, стараясь перекричать топот толпы, в которую превратилась дворцовая стража. Чинов и званий в этой суматохе уже никто не замечал, и несколько стражников, в том числе и те, чьи рукава украшало по несколько нашивок, на перегонки бросились исполнять приказ новобранца, который без году неделя в гвардии.
Трелли был уже готов в прыжке ухватиться за подлокотник трона, который мчался прямо на ограду, но то, что произошло в следующее мгновение, заставило попятиться даже самых отчаянных.
Трон, оттолкнувшись задними ножками, врезался о чугунное кружево и разлетелся в щепки, и почти сразу, уже за пределами дворцового парка, обнаружилась огромная лохматая полупрозрачная пятнистая кошка, которая держала в зубах волочащуюся по мостовой обивку сидения, к которому успели приложить седалище больше дюжины законных императоров и два узурпатора.
Йурга искоса глянула на своих преследователей, беззлобно рыкнула и бесшумно растворилась в ночи. Преследовать неведомого призрака за пределами ограждения никто бы не решился даже под страхом смерти.
После восхода наверняка полетят с плеч чьи-то головы, но молодой гвардеец Тео ди Тайр, храбрейший из трусов, бдительнейший из слепцов, единственный, кто не поддался панике и смятению, наверняка будет удостоен более мягкого наказания, например – будет отправлен в один из гарнизонов Пограничья.
А Йурга вернётся сама, стоит только её позвать, и бесценный фрагмент картины чародея Хатто будет при ней. Но теперь придётся постоянно помнить о другом: если у тебя появился слуга из призрачного мира, будь внимателен и осторожен… Слуга-призрак едва ли будет долго мирится с ролью слуги, если его хозяин – не бог…
ГЛАВА 8
Каждый из благородных родов имеет свою родовую тайну. Чем древнее род, тем больше тёмных делишек и чёрных дел повисает на ветвях генеалогического древа. Казалось бы, нет ничего проще, чем просто предать их забвению, но каждое семейное предание, повествующее о всяческих мерзостях и кровавых драмах, с величайшим тщанием передаётся из поколения в поколение.
Чья-то запись на полях справочника «100 древнейших родов империи».
Может быть, никто из её предков и не был здесь ни разу за те четыреста с лишним лет, прошедших с тех пор, как император Гиго Доргон I Освободитель вручил одному из своих сподвижников, легендарному Орлону, грамоту на владение всеми землями между Серебряной Долиной и Альдами… Здесь, в этих каменоломнях, могло быть лишь нечто такое, что может пригодиться раз в сотни лет, и пользоваться этим можно лишь тогда, когда судьба не оставляет иного выхода.
Ута смутно помнила всё, что происходило с ней до того дня, когда она последний раз видела отца, но само расставание запомнилось ей во всех деталях. Стоило закрыть глаза, и сквозь пелену прошедших лет проступала медленная одинокая слеза, стекающая по глубокому косому рубцу на впалой щеке, плотно сжатые губы и глаза, спокойные, холодные, непроницаемые. Лорд Робин посадил её себе на колени – последняя скупая отцовская нежность… А потом: "Иди. Иди и не оглядывайся…" И невозможно ослушаться… И нет сил идти…
И ещё одно воспоминание крепко засело в памяти. В завещании Орлона, первого лорда Литта, грозного воителя, истребившего в этих землях заносчивых альвов, ясно сказано: каждый из его потомков может взять из сокровищницы лишь то, без чего нельзя обойтись, а если в том не случится крайней нужды, то пусть сокровищница остаётся неприкосновенной. Отец не раз повторял ей это, едва она начала понимать значение слов. Возможно, лорд Робин сам так ни разу и не побывал здесь, но ему вполне могло достаться какая-нибудь вещица, из тех, что взял из сокровищницы кто-то из предков. Взял и не смог воспользоваться… Иначе непонятно, как целая армия горландцев в одно мгновение смешалась с дорожной пылью.
Ута смотрела на бронзовую дверь и в который раз спрашивала себя: а не поторопилась ли она прийти сюда? Она даже не знала, что ей стоит отсюда взять… Судя по тому, что сокровища стережёт зай-грифон, существо, которое едва ли попадалось на глаза кому-нибудь из ныне живущих людей, этот тайник был устроен ещё альвами, и всё, что может быть скрыто за этой дверью, лежит там с той поры, когда люди были рабами голубокровых. Военная добыча Орлона ди Литта досталась его потомкам, и теперь только за этой дверью осталось то, на что можно рассчитывать в борьбе за трон и замок. Конечно, есть верный Франго, а в селищах Литта ещё найдётся немало простолюдинов, которые возьмутся за топоры, если поверят, что можно победить белолицего злодея, неправедно овладевшего наследством благородных лордов… Но, прежде чем начинать войну или поднимать бунт, нужно и самой точно знать, что ведёшь людей не на смерть, а к победе. Знать или хотя бы надеяться… В конце концов, стоило ли проделывать весь этот путь, протискиваться сквозь леденящий ужас темноты, подвергать опасности себя и своих спутников только ради того, чтобы вот так постоять перед этой дверью и отправиться назад сквозь ту же темноту, наполненную скользкими липкими призраками, которые могут напугать кого угодно, даже храброго воина, даже старика, готового к смерти. Наверное, страх смерти легче перенести, чем страх неизвестности – когда случается смерть, страх, скорее всего, уходит… Но и сейчас Ута ощутила, что недавние страхи уже покинули её. На смену им пришло чувство досады – ужас, через который ей пришлось пройти, был недостоин дочери лорда, наследницы Литта. Всего того, что она испытала за последние годы, оказалось мало, чтобы перестать быть маленькой и слабой… Если гномик откликнулся на её зов, значит, кто-то там, за пределами зримого мира, и сейчас продолжает считать её ребёнком, девочкой, которая сама себе кажется взрослой.
Нет, так можно стоять вечно, превратиться в соляную статую, стать памятником собственной нерешительности… Даже зай-грифон, который недавно довольно урчал и тыкался холодным влажным носом ей в спину, похоже, задремал, отчаявшись понять, чего хочет его новая хозяйка. А циркачи, и Айлон, и Луц Баян, и "мона Лаира", и карлик Крук, оставшиеся возле чадящего костра, наверное, уже устали её ждать, и теперь потихоньку собираются трогаться в путь. Только куда им идти? Если Франго захватил Ан-Торнн, то им лучше не соваться туда без своей хозяйки. Командор не будет разбираться, кто в чём и насколько виновен – лучше им самим будет броситься в пропасть. Есть и другие перевалы, но, чтобы свернуть к ним, нужно сначала оказаться в опасной близости от замка, а оказаться на каменоломнях было ничем не лучше, чем угодить в руки разгневанного Франго. А ещё может быть, что они отправились восвояси сразу же после того, как Купол оказался у Айлона. Всё может быть, но сейчас об этом лучше не думать… Всё равно, единственное, что сейчас остаётся сделать, это распустить шнуровку на груди, запустить за пазуху руку и извлечь тяжёлый, тронутый ржавчиной ключ с тремя фигурными бородками, который постепенно становится всё теплее, и, если её нерешительность затянется, то он, наверное, может раскалиться докрасна и выжечь на коже что-то вроде клейма, там, во впадине между двумя маленькими холмиками. Наверное, это больно, очень больно…
Позеленевшая от времени бронзовая дверь, покрытая чешуйками причудливого кованого узора, казалась неприступной, и, даже если ей удастся повернуть ключ, ещё неизвестно, хватит ли сил распахнуть прикипевшие друг к другу тяжёлые створки высотой в два человеческих роста… Может быть, всё-таки стоило взять с собой Айлона или Луца? Но для зай-грифона, для вечного стража этой сокровищницы, они были бы чужаками, и, кто знает, смогли бы она убедить терпеливого зверя в том, что эти люди пришли с ней и хотят лишь помочь…
Пора. Ключ уже греет ладонь, а в замочной скважине разгорается изумрудная звезда в три луча. И теперь остаётся лишь сказать себе: будь, что будет! В конце концов, именно отец сказал ей, как сюда попасть, а он не мог желать зла своей единственной дочери, своей последней надежде, что род ди Литтов не угаснет.
Рука, держащая ключ, сама потянулась к звезде в три луча, которая разгоралась всё ярче, как будто там, за дверью, полыхало холодное изумрудное пламя. Проснувшийся зай-грифон снова ткнулся носом в её спину, как будто подталкивая свою хозяйку к двери. Он прав – бессмысленно возвращаться назад, когда впереди призывным светом горит эта звезда. Ключ вошёл в замочную скважину без лязга и скрипа, и Ута, почти не прилагая усилий, повернула его на пол-оборота. Дверь мелко задрожала, и с неё начала осыпаться зелёная короста. Ута едва успела выдернуть ключ и зажать его в горсти, как бронзовые створки начали медленно раздвигаться, и изумрудное сияние ослепило её. Она закрыла глаза и шагнула вперёд, ничего не видя, и не слыша ничего, кроме частого дыхания зай-грифона за спиной. По ногам пробежала тёплая волна, и Ута, разлепив веки, обнаружила, что стоит по колено в изумрудном светящемся тумане, а перед ней возвышаются три полупрозрачных изваяния. Здесь всё было, как святилище на границе Серебряной долины, куда они ездили с отцом незадолго до вторжения горландцев. Наверное, тогда, предчувствуя скорую беду, лорд Робин отправился, чтобы принести жертвы богам. Тогда, прежде чем начался ритуал, две няньки вывели её из просторного зала, где так же, как и здесь, Тронн, владыка времени и судьбы, Гинна, царица жизни и смерти, Таккар, даритель радостей и скорбей, стояли величественно и безучастно.
Когда-то люди старались истребить всё, что могло напомнить им о владычестве альвов, их города были разрушены до основания, их книги летели в огонь, чудесные вазы из золота, серебра и бронзы отправлялись в плавильные печи вслед за рабскими ошейниками… Остались только дороги, прямые широкие и неподвластные даже времени, кладбища, к которым поначалу просто опасались приближаться, веря, что мёртвые альвы могут восстать из могил, если их потревожить. И ещё остались древние альвийские боги, которым бывшие рабы остались благодарны за то, что те отвернулись от поработителей.
Безбородый старик Тронн смотрел на свои ладони, читая начертанные на них пути судеб всех ныне живущих на земле; в кончиках губ прекрасной обнажённой Гинны таилась едва заметная улыбка – сейчас её лик был светел, но горе тому, кто увидит тёмный лик царицы жизни и смерти; вечно юный Таккар, давно уставший от чужих радостей и чужих скорбей, стоял между ними с закрытыми глазами, явно не желая видеть ничего такого, что происходит вне его сознания…
Однажды Хо, как бы невзначай сказал, что великое счастье людей состоит в том, что богам всё равно, как они живут и умирают, иначе судьба была бы слишком непреклонна, стёрлась бы грань между жизнью и смертью, а живые были бы беззащитны перед собственными радостями и скорбями. Слова непонятные и страшные, слова, которые, наверно, стоило бы забыть…
И что же теперь? Вместо сокровищницы в конце пути оказалось святилище, и, наверное, нельзя даже прикоснуться к россыпям самоцветов, которые лежат у подножий этих изваяний, которые кажутся живыми. Всё это, наверняка, жертвы, которые кто-то когда-то принёс богам, надеясь обрести лучшую судьбу, отдалить собственную смерть, поменять скорбь на радость. Нельзя забирать у богов то, что уже принадлежит им, иначе им может перестать быть всё равно…