Страница:
Наспех похоронив убитых, перевязав раненых и уложив их в сарканы, караван продолжил путь. Темп передвижения был крайне низким, работающие за троих возчие быстро уставали, и приходилось устраивать привалы через каждые два часа. К середине второй смены движения караван бросил на дороге один из сарканов. Многие раненые умерли, а еще живых можно было разместить и в одном.
– Вот такие вот у нас радостные дела, – подвел черту под своим печальным рассказом Зигер. – По подсчетам командира, если будем двигаться так же медленно, то до пункта назначения еще пара смен пути.
– Не кисни, все не так уж и плохо, – неожиданно заявил Пархавиэль, пытаясь подбодрить заразившегося упадническими настроениями товарища. – Конечно, погибших жаль, но давай не будем преждевременно хоронить и остальных!
Сидевшие у костра с искренним удивлением уставились на хауптмейстера. Им показалось, что он не смог перенести печальных известий и начал сходить с ума. Однако Пархавиэль тут же рассеял их тяжкие предположения.
– Скрипун, будь оптимистом! Все плохо, положение отряда ужасно, но не настолько, чтобы вешать нос и молиться за упокой наших грешных душ. Нам повезло, мы пережили страшную бойню и все еще тащимся по маршруту. «Псы» так подчистили долину, что за две смены пути не было ни одного нападения. Мне кажется, все будет спокойно и впредь.
– Почему? – воодушевленно спросил Зигер, настроение которого явно начало улучшаться.
– А ты рассуди сам, старина, – усмехнулся Пархавиэль. – Уцелевшие хищники напуганы, забились по самым глубоким пещерам и еще долго будут бояться высунуть из них свои уродливые морды. Число бандитов на маршруте тоже основательно уменьшилось, может быть, их вообще нет. У нас хорошие шансы дойти без потерь. Жаль только, что из раненых мало кого живьем довезем. Вы бы их хоть из саркана на свежий воздух выносили, а то еще задохнутся…
– Командир не велел, – поморщившись, произнесу Зигер, – говорит, что тяжелораненых лучше не трогать. Перевязал, уложил, дескать, да отойди, коль в лекарском деле ничего не смыслишь. А у нас, как назло, все санитары погибли. Раны обработать и то толком некому, на каждой стоянке по паре раненых, да хороним…
– Ну ладно, вы отдыхайте тут, а я пойду с Карлом пообщаюсь, – решил Пархавизль вовремя прервать раз, говор, в котором снова начали появляться печальные нотки, как правило, приводящие к упадку боевого духа и деморализации бойцов, – надо мозгами пораскинуть, как дальше быть.
Морщась от боли в крепко стянутой бинтами груди, Зингершульцо встал, накинул на плечи легкий походный, плащ и собирался уйти, как его внезапно остановили жестокие слова Зигера:
– Парх, Железного Карла больше нет, отрядом командует Бонер.
К счастью, Пархавиэль успел повернуться спиной к теперь уже единственным членам своей группы. Ни Зигер, ни новичок Гифер не видели, как исказилось от боли и побледнело лицо хауптмейстера, а по его щекам потекли ручейки слез. Смерть друга ранит больше, чем самый острый клык.
Время не шло, оно тянулось нудно и медленно, а порой, казалось, совсем останавливалось, не желая окончания мучительного похода. Многие гномы спали, сняв доспехи и удобно устроившись на плащах. Кто-то готовил еду или чистил оружие, а Пархавиэль с Зигером нашли куда более достойное занятие, чтобы скоротать долгие минуты ожидания. Они сидели возле мешков с товарами, снятых с одной из телег, и резались в карты. Вначале игра доставляла им удовольствие, но через пару часов, когда толпа болельщиков рассосалась, а вино закончилось, и тому, и другому стало неинтересно шельмовать. Азартное действо по обману партнера превратилось в механическое перекладывание колоды из рук в руки, стало лишь нудным времяпрепровождением, пока Бонер и пара солдат не вернутся с поверхности и не дадут «добро» на начало погрузки товаров в старенький скрипучий лифт.
Наконец-то из шахты донесся скрежет, и стальные тросы подъемника пришли в движение. Через пару минут перед глазами гномов возникла медленно опускающаяся вниз цельнометаллическая платформа. Озабоченное лицо седобородого Бонера, не так давно взвалившего на свои стариковские плечи бремя командования, не предвещало ничего хорошего.
– Разбиваем лагерь, и всем отдыхать до дальнейших распоряжений! Юзерос, выстави караул, пятерых хватит! Панрий, возьми своих ребят, подгоните телеги ближе к проходу и загородите вход в пещеру сарканами! Раненых, кто еще жив, положите на мешки! – прозвучали строгие команды ветерана, как только он сошел с платформы лифта и решительной походкой направился к картежникам. – Парх, давай бросай карты, и в сторонку отойдем, поговорить надо!
В желании Бонера поговорить с Зингершульцо с глазу на глаз не было ничего необычного, по крайней мере оно не вызвало удивления среди остальных караванщиков. Новый командир и Пархавиэль были единственными выжившими хауптмейстерами и представляли весьма поредевшие ряды командного состава отряда.
– Пархавиэль, у нас беда, – тихо прошептал Бонер, как только они остановились за одной из телег, – чрезвычайная ситуация!
– У нас вся жизнь чрезвычайная, так что уж привыкнуть пора, – равнодушно отреагировал на известие Пархавиэль, внимательно изучая начинающуюся отрываться подошву левого сапога. – Ты не тяни, Бонер, говори, в чем дело, может быть, вдвоем покумекаем и решение найдем!
– Завидую твоему спокойствию, но на этот раз дела наши действительно плохи, – нервничая, произнес ветеран, которого к тому же очень беспокоило появившееся в последнее время чересчур спокойное отношение Зингершульцо к происходящим вокруг неординарным событиям. – Наверху никого нет: ни телег, ни встречающих. По близости от пещеры тоже никого!!
– Ну и чего тут странного? – буркнул Пархавиэль не отрываясь от высокоинтеллектуального занятия по разглядыванию порванных сапог. – Мы задержались на целых пять смен, глупо было бы ожидать, что люди разобьют лагерь у входа и будут терпеливо медитировать на шахту лифта. Как мне рассказывал один знакомый бандит, люди вообще народ импульсивный, ждать совсем не умеют…
– Ты что, с бандитами якшаешься… – выкрикнул Бонер, испуганно уставившись на товарища, – да как ты мог?!
– Успокойся, – все так же невозмутимо продолжил Пархавиэль, – в позапрошлом походе тебя с отрядом не было, так вот, мы вдвоем с Бифом бандюгу одного живьем взяли. Он Карлу много чего интересного тогда рассказал, но дело не в этом. У них в шайке несколько людей было, беглых каторжников из рудников, так что какое-то представление об этом народце у меня есть. Суматошные они чересчур, нетерпеливые. Пришли, увидели, что конвоя нет, подождали пару часов, ну, может быть, смену и обратно ушли.
– Куда ушли, – произнес Бонер, недоуменно разводя руками в стороны, – а как же поставка?!
– Ну а я откуда знаю?! – наконец-то дал волю эмоциям Пархавиэль. – Наверное, по домам разошлись, а потом заявились в наше наземное представительство и сказали, что так, мол, и так: «Ваши тупоголовые пещерные собратья не сумели доставить груз в срок, посему мы умываем руки, а вы, достопочтенные купцы, возитесь с грузом сами, доставьте его туда-то и туда-то и причем не позднее такого-то числа!»
– Понятно, – недовольно буркнул Бонер, хмуря морщинистый лоб. – Что делать-то будем?
– А я почем знаю? Ты командир, ты и решай! Наверное, до торгового представительства надо добраться, сообщить купцам, что груз пришел. А они уж, толстосумы, пускай и решают, как поступить.
– Точно, – обрадованно поддакнул Бонер, – у тебя в группе двое осталось, бери их, и дуйте наверх. Сообщите купцам, что груз на месте. Пускай присылают грузчиков и охраны побольше, да еще про лекарей не забудь!
– Постой-ка! – недовольно пробасил Пархавиэль, не на шутку испуганный поставленной перед ним сложной задачей. – А почему именно я?! Я же на поверхности был всего пару раз, да и дальше ста шагов от шахты не отходил, куда идти, не знаю…
– А кто знает? – ответил вопросом на вопрос Бонер. – Ни я, ни кто другой из отряда представления не имеет, куда идти и где купцов искать. Был бы Биф, пошел бы он, а так не обессудь, тебе придется. Ты хоть что-то о людях знаешь, да и с разведчиками часто на задания ходил.
– Но…
– Не пререкайся, Парх, выхода другого нет. Кому-то из нас двоих идти придется. Хочешь остаться здесь и взять на себя командование?!
Пархавиэль отрицательно замотал головой. Он был морально не готов нести ответственность за груз и жизни уцелевших бойцов. К тому же гнома мучило алогичное и иррациональное ощущение, что фортуна отвернулась от него и специально заставляет проходить через все новые и новые испытания. Командир без удачи – мучение для солдат. «Уж лучше в разведку, там хоть и опаснее, но зато потом никто не обвинит, что из-за моих неумелых действий погибли солдаты или что-то произошло с грузом», – поразмыслив, пришел к неутешительному заключению Зингершульцо.
Известие о предстоящих поисках на поверхности было воспринято соратниками Пархавиэля неоднозначно. Хауптмейстер подозревал, что ворчливый и вечно недовольный жизнью Зигер, так же как и он, лелеял в глубине души мечту еще раз очутиться наверху и насладиться краткими минутами пребывания в загадочном «внешнем» мире. Однако одно дело недолго постоять около входа в пещеру, где можно скрыться при возникновении малейшей опасности, и совершенно другое – втроем отправиться путешествовать по бескрайним просторам чужого мира, искать помощи неизвестно где и от кого.
Природная любознательность гномов вступила в борьбу с инстинктом самосохранения, подсказывающим, что опасно отрываться от основной части отряда, а также подсознательной боязнью всего неизвестного.
Внешне солдаты отреагировали на новость по-разному. Гифер на какое-то время потерял дар речи и испуган; но таращился на командира. Комично выпученные глаза и широко открытый от удивления рот привлекли внимание окружающих. Сидевшие по соседству гномы повернули головы в сторону троицы и напрягли слух, пытаясь разобрать слова тихого шепота Пархавиэля. До них долетали только отдельные обрывки фраз, из которых никак не удавалось понять, о чем же шла речь, но караванщики инстинктивно почувствовали, что разговор был не из приятных.
Зигер был более сдержан и не выставлял напоказ своих чувств. На протяжении всей беседы он оставался невозмутимым и спокойным, а под конец, что случалось с ним крайне редко, даже воздержался от бурного негодования по поводу глупого, с его точки зрения, решения командира отряда. Лишь после того, как Пархавиэль закончил говорить и пошел собираться в дорогу, на усталом лице бывалого солдата был отчетливо виден риторический вопрос, заданный самому себе: «Ну почему все гадости в этом проклятом мире случаются именно со мной?»
Сборы были недолгими, да и что брать солдатам в путь, кроме оружия и походных харчей? Доверху набив мешки провизией, разведчики не спеша направились к платформе лифта. И тут произошло событие, заставившее весь отряд изумленно замереть…
Пархавиэль начал раздеваться. Сначала он расстегнул тугие ремни кожанки, отвязал наручи и наколенники, а затем, под удивленными взглядами окружающих, стянул с ног высокие армейские сапоги. Неприличное действо сопровождалось кряхтением, охами и почесыванием различных частей волосатого тела.
– Ну, чего рты-то раззявили, скидывайте манатки, живо! – прикрикнул Пархавиэль на опешивших сослуживцев.
– Зачем это? – испуганно промямлил Гифер, сильно покраснев и еще больше вытаращив глаза.
– Инструкция 147Р пп. 5–8, зачитываю, – невозмутимо принялся объяснять Зингершульцо, подпоясывая своим любимым ремнем обнаженный волосатый живот. – «Кунгутная смола относится к стратегически важным материалам Махаканского Общества. Необходимо хранить рецепт ее приготовления в строжайшей тайне и препятствовать всеми доступными средствами передаче сведений о приготовлении смеси, запасов смолы, а также покрытых ею частей брони и прочей одежды в руки представителей „внешнего“ мира. Разглашение секрета или передача образцов кунгута карается смертной казнью…» Дальше продолжать или и так все понятно? – закончил прочтение когда-то заученного наизусть положения гном и для пущей убедительности резким движением заткнул за пояс одноручный топор.
Зигер с Гифером недовольно поморщились, переглянулись и начали медленно раздеваться. Настроение у солдат было преотвратным. Им пришлось не только краснеть со стыда, раздеваясь почти догола на глазах у сослуживцев, но и предстояло отправиться навстречу опасностям в одних лишь тонких холщовых кальсонах. И перепуганный новичок Гифер, и опытный караванщик Зигер чувствовали себя незащищенными и слабыми агнцами, отправляемыми на убой.
Текст всесильной Инструкции, сумевшей предусмотреть даже такой неординарный случай, был длинным и благозвучным. Патриотически-возвышенные и строгие канцелярские слова сливались в изысканные обороты речи и заставляли караванщиков проникнуться мыслью о необходимости строжайших мер безопасности при общении с представителями «внешнего» мира. Однако у каждой медали есть оборотная сторона. Применительно к реально сложившейся походной ситуации смысл красноречивых изысков столичных клерков сводился к следующему: «Лучше разоружить нескольких гномов и послать их на верную смерть, чем раскрыть чужакам секрет приготовления кунгута».
По пояс голые и босые разведчики взошли на платформу грузового лифта. Холодный металл обжигал ноги и заставлял трястись в ознобе. Гробовое молчание караванщиков, смотревших на разведчиков с сочувствием и печалью, а также свист ветра в шахте лифта навевали Пархавиэлю странное ощущение обреченности. В тот миг ему казалось, что он навсегда покидает суровый, но привычный и милый сердцу подземный мир.
Один поворот рычага, и тяжелая платформа начала рывками подниматься наверх. Разведчики тряслись от холода и молча наблюдали, как маленькие фигурки столпившихся у шахты гномов медленно уплывали вдаль, становились все меньше и меньше, пока совсем не растворились в бездонном мраке подземелья.
Глава 5
– Вот такие вот у нас радостные дела, – подвел черту под своим печальным рассказом Зигер. – По подсчетам командира, если будем двигаться так же медленно, то до пункта назначения еще пара смен пути.
– Не кисни, все не так уж и плохо, – неожиданно заявил Пархавиэль, пытаясь подбодрить заразившегося упадническими настроениями товарища. – Конечно, погибших жаль, но давай не будем преждевременно хоронить и остальных!
Сидевшие у костра с искренним удивлением уставились на хауптмейстера. Им показалось, что он не смог перенести печальных известий и начал сходить с ума. Однако Пархавиэль тут же рассеял их тяжкие предположения.
– Скрипун, будь оптимистом! Все плохо, положение отряда ужасно, но не настолько, чтобы вешать нос и молиться за упокой наших грешных душ. Нам повезло, мы пережили страшную бойню и все еще тащимся по маршруту. «Псы» так подчистили долину, что за две смены пути не было ни одного нападения. Мне кажется, все будет спокойно и впредь.
– Почему? – воодушевленно спросил Зигер, настроение которого явно начало улучшаться.
– А ты рассуди сам, старина, – усмехнулся Пархавиэль. – Уцелевшие хищники напуганы, забились по самым глубоким пещерам и еще долго будут бояться высунуть из них свои уродливые морды. Число бандитов на маршруте тоже основательно уменьшилось, может быть, их вообще нет. У нас хорошие шансы дойти без потерь. Жаль только, что из раненых мало кого живьем довезем. Вы бы их хоть из саркана на свежий воздух выносили, а то еще задохнутся…
– Командир не велел, – поморщившись, произнесу Зигер, – говорит, что тяжелораненых лучше не трогать. Перевязал, уложил, дескать, да отойди, коль в лекарском деле ничего не смыслишь. А у нас, как назло, все санитары погибли. Раны обработать и то толком некому, на каждой стоянке по паре раненых, да хороним…
– Ну ладно, вы отдыхайте тут, а я пойду с Карлом пообщаюсь, – решил Пархавизль вовремя прервать раз, говор, в котором снова начали появляться печальные нотки, как правило, приводящие к упадку боевого духа и деморализации бойцов, – надо мозгами пораскинуть, как дальше быть.
Морщась от боли в крепко стянутой бинтами груди, Зингершульцо встал, накинул на плечи легкий походный, плащ и собирался уйти, как его внезапно остановили жестокие слова Зигера:
– Парх, Железного Карла больше нет, отрядом командует Бонер.
К счастью, Пархавиэль успел повернуться спиной к теперь уже единственным членам своей группы. Ни Зигер, ни новичок Гифер не видели, как исказилось от боли и побледнело лицо хауптмейстера, а по его щекам потекли ручейки слез. Смерть друга ранит больше, чем самый острый клык.
Время не шло, оно тянулось нудно и медленно, а порой, казалось, совсем останавливалось, не желая окончания мучительного похода. Многие гномы спали, сняв доспехи и удобно устроившись на плащах. Кто-то готовил еду или чистил оружие, а Пархавиэль с Зигером нашли куда более достойное занятие, чтобы скоротать долгие минуты ожидания. Они сидели возле мешков с товарами, снятых с одной из телег, и резались в карты. Вначале игра доставляла им удовольствие, но через пару часов, когда толпа болельщиков рассосалась, а вино закончилось, и тому, и другому стало неинтересно шельмовать. Азартное действо по обману партнера превратилось в механическое перекладывание колоды из рук в руки, стало лишь нудным времяпрепровождением, пока Бонер и пара солдат не вернутся с поверхности и не дадут «добро» на начало погрузки товаров в старенький скрипучий лифт.
Наконец-то из шахты донесся скрежет, и стальные тросы подъемника пришли в движение. Через пару минут перед глазами гномов возникла медленно опускающаяся вниз цельнометаллическая платформа. Озабоченное лицо седобородого Бонера, не так давно взвалившего на свои стариковские плечи бремя командования, не предвещало ничего хорошего.
– Разбиваем лагерь, и всем отдыхать до дальнейших распоряжений! Юзерос, выстави караул, пятерых хватит! Панрий, возьми своих ребят, подгоните телеги ближе к проходу и загородите вход в пещеру сарканами! Раненых, кто еще жив, положите на мешки! – прозвучали строгие команды ветерана, как только он сошел с платформы лифта и решительной походкой направился к картежникам. – Парх, давай бросай карты, и в сторонку отойдем, поговорить надо!
В желании Бонера поговорить с Зингершульцо с глазу на глаз не было ничего необычного, по крайней мере оно не вызвало удивления среди остальных караванщиков. Новый командир и Пархавиэль были единственными выжившими хауптмейстерами и представляли весьма поредевшие ряды командного состава отряда.
– Пархавиэль, у нас беда, – тихо прошептал Бонер, как только они остановились за одной из телег, – чрезвычайная ситуация!
– У нас вся жизнь чрезвычайная, так что уж привыкнуть пора, – равнодушно отреагировал на известие Пархавиэль, внимательно изучая начинающуюся отрываться подошву левого сапога. – Ты не тяни, Бонер, говори, в чем дело, может быть, вдвоем покумекаем и решение найдем!
– Завидую твоему спокойствию, но на этот раз дела наши действительно плохи, – нервничая, произнес ветеран, которого к тому же очень беспокоило появившееся в последнее время чересчур спокойное отношение Зингершульцо к происходящим вокруг неординарным событиям. – Наверху никого нет: ни телег, ни встречающих. По близости от пещеры тоже никого!!
– Ну и чего тут странного? – буркнул Пархавиэль не отрываясь от высокоинтеллектуального занятия по разглядыванию порванных сапог. – Мы задержались на целых пять смен, глупо было бы ожидать, что люди разобьют лагерь у входа и будут терпеливо медитировать на шахту лифта. Как мне рассказывал один знакомый бандит, люди вообще народ импульсивный, ждать совсем не умеют…
– Ты что, с бандитами якшаешься… – выкрикнул Бонер, испуганно уставившись на товарища, – да как ты мог?!
– Успокойся, – все так же невозмутимо продолжил Пархавиэль, – в позапрошлом походе тебя с отрядом не было, так вот, мы вдвоем с Бифом бандюгу одного живьем взяли. Он Карлу много чего интересного тогда рассказал, но дело не в этом. У них в шайке несколько людей было, беглых каторжников из рудников, так что какое-то представление об этом народце у меня есть. Суматошные они чересчур, нетерпеливые. Пришли, увидели, что конвоя нет, подождали пару часов, ну, может быть, смену и обратно ушли.
– Куда ушли, – произнес Бонер, недоуменно разводя руками в стороны, – а как же поставка?!
– Ну а я откуда знаю?! – наконец-то дал волю эмоциям Пархавиэль. – Наверное, по домам разошлись, а потом заявились в наше наземное представительство и сказали, что так, мол, и так: «Ваши тупоголовые пещерные собратья не сумели доставить груз в срок, посему мы умываем руки, а вы, достопочтенные купцы, возитесь с грузом сами, доставьте его туда-то и туда-то и причем не позднее такого-то числа!»
– Понятно, – недовольно буркнул Бонер, хмуря морщинистый лоб. – Что делать-то будем?
– А я почем знаю? Ты командир, ты и решай! Наверное, до торгового представительства надо добраться, сообщить купцам, что груз пришел. А они уж, толстосумы, пускай и решают, как поступить.
– Точно, – обрадованно поддакнул Бонер, – у тебя в группе двое осталось, бери их, и дуйте наверх. Сообщите купцам, что груз на месте. Пускай присылают грузчиков и охраны побольше, да еще про лекарей не забудь!
– Постой-ка! – недовольно пробасил Пархавиэль, не на шутку испуганный поставленной перед ним сложной задачей. – А почему именно я?! Я же на поверхности был всего пару раз, да и дальше ста шагов от шахты не отходил, куда идти, не знаю…
– А кто знает? – ответил вопросом на вопрос Бонер. – Ни я, ни кто другой из отряда представления не имеет, куда идти и где купцов искать. Был бы Биф, пошел бы он, а так не обессудь, тебе придется. Ты хоть что-то о людях знаешь, да и с разведчиками часто на задания ходил.
– Но…
– Не пререкайся, Парх, выхода другого нет. Кому-то из нас двоих идти придется. Хочешь остаться здесь и взять на себя командование?!
Пархавиэль отрицательно замотал головой. Он был морально не готов нести ответственность за груз и жизни уцелевших бойцов. К тому же гнома мучило алогичное и иррациональное ощущение, что фортуна отвернулась от него и специально заставляет проходить через все новые и новые испытания. Командир без удачи – мучение для солдат. «Уж лучше в разведку, там хоть и опаснее, но зато потом никто не обвинит, что из-за моих неумелых действий погибли солдаты или что-то произошло с грузом», – поразмыслив, пришел к неутешительному заключению Зингершульцо.
Известие о предстоящих поисках на поверхности было воспринято соратниками Пархавиэля неоднозначно. Хауптмейстер подозревал, что ворчливый и вечно недовольный жизнью Зигер, так же как и он, лелеял в глубине души мечту еще раз очутиться наверху и насладиться краткими минутами пребывания в загадочном «внешнем» мире. Однако одно дело недолго постоять около входа в пещеру, где можно скрыться при возникновении малейшей опасности, и совершенно другое – втроем отправиться путешествовать по бескрайним просторам чужого мира, искать помощи неизвестно где и от кого.
Природная любознательность гномов вступила в борьбу с инстинктом самосохранения, подсказывающим, что опасно отрываться от основной части отряда, а также подсознательной боязнью всего неизвестного.
Внешне солдаты отреагировали на новость по-разному. Гифер на какое-то время потерял дар речи и испуган; но таращился на командира. Комично выпученные глаза и широко открытый от удивления рот привлекли внимание окружающих. Сидевшие по соседству гномы повернули головы в сторону троицы и напрягли слух, пытаясь разобрать слова тихого шепота Пархавиэля. До них долетали только отдельные обрывки фраз, из которых никак не удавалось понять, о чем же шла речь, но караванщики инстинктивно почувствовали, что разговор был не из приятных.
Зигер был более сдержан и не выставлял напоказ своих чувств. На протяжении всей беседы он оставался невозмутимым и спокойным, а под конец, что случалось с ним крайне редко, даже воздержался от бурного негодования по поводу глупого, с его точки зрения, решения командира отряда. Лишь после того, как Пархавиэль закончил говорить и пошел собираться в дорогу, на усталом лице бывалого солдата был отчетливо виден риторический вопрос, заданный самому себе: «Ну почему все гадости в этом проклятом мире случаются именно со мной?»
Сборы были недолгими, да и что брать солдатам в путь, кроме оружия и походных харчей? Доверху набив мешки провизией, разведчики не спеша направились к платформе лифта. И тут произошло событие, заставившее весь отряд изумленно замереть…
Пархавиэль начал раздеваться. Сначала он расстегнул тугие ремни кожанки, отвязал наручи и наколенники, а затем, под удивленными взглядами окружающих, стянул с ног высокие армейские сапоги. Неприличное действо сопровождалось кряхтением, охами и почесыванием различных частей волосатого тела.
– Ну, чего рты-то раззявили, скидывайте манатки, живо! – прикрикнул Пархавиэль на опешивших сослуживцев.
– Зачем это? – испуганно промямлил Гифер, сильно покраснев и еще больше вытаращив глаза.
– Инструкция 147Р пп. 5–8, зачитываю, – невозмутимо принялся объяснять Зингершульцо, подпоясывая своим любимым ремнем обнаженный волосатый живот. – «Кунгутная смола относится к стратегически важным материалам Махаканского Общества. Необходимо хранить рецепт ее приготовления в строжайшей тайне и препятствовать всеми доступными средствами передаче сведений о приготовлении смеси, запасов смолы, а также покрытых ею частей брони и прочей одежды в руки представителей „внешнего“ мира. Разглашение секрета или передача образцов кунгута карается смертной казнью…» Дальше продолжать или и так все понятно? – закончил прочтение когда-то заученного наизусть положения гном и для пущей убедительности резким движением заткнул за пояс одноручный топор.
Зигер с Гифером недовольно поморщились, переглянулись и начали медленно раздеваться. Настроение у солдат было преотвратным. Им пришлось не только краснеть со стыда, раздеваясь почти догола на глазах у сослуживцев, но и предстояло отправиться навстречу опасностям в одних лишь тонких холщовых кальсонах. И перепуганный новичок Гифер, и опытный караванщик Зигер чувствовали себя незащищенными и слабыми агнцами, отправляемыми на убой.
Текст всесильной Инструкции, сумевшей предусмотреть даже такой неординарный случай, был длинным и благозвучным. Патриотически-возвышенные и строгие канцелярские слова сливались в изысканные обороты речи и заставляли караванщиков проникнуться мыслью о необходимости строжайших мер безопасности при общении с представителями «внешнего» мира. Однако у каждой медали есть оборотная сторона. Применительно к реально сложившейся походной ситуации смысл красноречивых изысков столичных клерков сводился к следующему: «Лучше разоружить нескольких гномов и послать их на верную смерть, чем раскрыть чужакам секрет приготовления кунгута».
По пояс голые и босые разведчики взошли на платформу грузового лифта. Холодный металл обжигал ноги и заставлял трястись в ознобе. Гробовое молчание караванщиков, смотревших на разведчиков с сочувствием и печалью, а также свист ветра в шахте лифта навевали Пархавиэлю странное ощущение обреченности. В тот миг ему казалось, что он навсегда покидает суровый, но привычный и милый сердцу подземный мир.
Один поворот рычага, и тяжелая платформа начала рывками подниматься наверх. Разведчики тряслись от холода и молча наблюдали, как маленькие фигурки столпившихся у шахты гномов медленно уплывали вдаль, становились все меньше и меньше, пока совсем не растворились в бездонном мраке подземелья.
Глава 5
Выгодный контракт
Люди любят праздники не потому, что они беспечны по натуре своей и терпеть не могут работать, а из-за особой волшебной атмосферы, сопровождающей любое торжество и начинающей волновать сердца обывателей еще за несколько дней до накрытия праздничных столов. Юбилеи, церемонии, свадьбы и прочие «круглые даты» скрашивают своей разноцветной мишурой и радостным ожиданием чуда серые будни однообразного существования, дают силы бороться с невзгодами жизни и надеяться на лучшее. Праздник – это не просто застолье и танцы до упада, торжественные речи и невнятное бормотание перепивших гуляк, коллективные драки и песнопения; это бальзам для души, уставшей от повседневных забот.
Тальберт любил веселиться, особенно ему нравились карнавалы и народные гулянья, когда на время забывшие о формальностях этикета и строгих нормах приличия степенные горожане перестают делить себя на классы, ранги, сословия и превращаются просто в людей, умеющих пить и веселиться, пускаться в безудержный пляс и заводить легкие любовные интрижки.
Бывший капитан имперской гвардии Тальберт Арканс подкинул поленья в костер и, передернувшись от порыва холодного ночного ветра, поднял выше воротник форменной куртки. Пляшущие языки пламени успокаивали его и помогали подавить бушевавший внутри гнев. Сегодня он был зол и крайне раздражителен. Виновником плохого настроения солдата являлся его новый хозяин, главный казначей имперского двора герцог Лоранто.
«И зачем я только согласился уйти из армии? Деньги, уважение, слава – конечно, хорошо, но ребята сейчас гуляют, а я торчу пес знает где! – ругал себя Тальберт за то, что месяц назад согласился на перевод в Казначейство. – Ночь, темнота, не видно ни зги, да еще заброшенное кладбище под боком, а в столице сейчас карнавал!»
Жизненный путь сорокадвухлетнего солдата был тяжелым, полным случайностей, невзгод и комичных парадоксов. Ровно двадцать лет назад седьмому сыну мелкопоместного герканского дворянина Тальберту Аркансу не оставалось ничего другого, как записаться в армию и тяжелым двуручным мечом завоевывать себе место под солнцем.
Герканская армия той поры представляла собой нечто среднее между народным ополчением и сборищем батраков, корпящих денно и нощно на плантациях именитых генералов, бывших к тому же и крупными землевладельцами. Солдаты работали много, а платили им плохо и нерегулярно. Быстро сообразив, что с полководцами-плантаторами ему не по пути, Тальберт дезертировал и покинул родину, встав на скользкий и опасный путь наемника.
Вначале фортуна была к нему благосклонна. За первые пять лет своей блестящей карьеры он участвовал во многих кампаниях, причем на стороне разных королевств. Двадцатисемилетний воин достиг всего, о чем только можно было мечтать: полковничьи эполеты, деньги, слава и толпы бегающих за ним высокопоставленных вербовщиков из армий почти всех известных ему королевств. Но тут он совершил ошибку и в одночасье потерял все. В тот самый год разразилась война между Наполисом и Герканией Приблизительно за месяц до начала боевых действий Тальберт получил выгодные предложения от обеих враждующих сторон. Не понаслышке зная, что собой представляла армия его родного королевства, наемник встал во главе полка легкой кавалерии Наполиса. Ну кто же мог знать, что когда войска Геркании будут уже разбиты, а жители столицы, древнего города Форна, будут готовы открыть городские ворота перед победителями, на арене боевых действий появится еще один и к тому же очень сильный противник.
Два имперских экспедиционных корпуса появились в тылу наступающей армии внезапно и всего за два дня отрезали ее от основных баз снабжения. Армия Наполиса сдалась, даже не приняв сражения, а Тальберт попал в плен к своим бывшим соотечественникам.
Военный трибунал судил наемника не как полковника вражеской армии, а как бывшего герканского лейтенанта, дезертировавшего пять лет назад. Сколько Тальберт ни пытался доказать высокому суду, что нельзя считать изменой родине уклонение от сбора урожая свеклы, его красноречивые аргументы не были восприняты всерьез. Как ни странно, а от позорной смерти в петле его спасло вмешательство имперского генерала.
Еще в самом начале военной карьеры Тальберт случайно стал свидетелем нападения шайки разбойников на карету богатого вельможи. Будучи честным наемником, а не мародером, он встал на сторону жертвы, за что и получил в благодарность несколько золотых по окончании схватки. Маленькое дорожное приключение забылось солдатом удачи сразу, как только закончились заработанные деньги, но, к счастью, граф Фредерис Арно не забыл лица своего спасителя.
Шею Тальберта вынули из петли всего за несколько секунд до того, как должна была оборваться барабанная дробь, а его сапоги беспомощно заколыхаться в воздухе. Высокопоставленный заступник не ограничил свою благодарность помилованием. Через пару недель Тальберт надел новенький черный мундир имперского лейтенанта и принял под командование эскадрон.
С этого момента для заново родившегося солдата началась другая, тихая и размеренная жизнь. За семнадцать лет службы в имперской кавалерии он участвовал всего в трех незначительных пограничных конфликтах, причем в двух из них даже ни разу не вступил в бой.
Инородцев, тем более бывших вольных наемников в Империи не любили, поэтому и карьера Арканса текла вяло и размеренно. В ней было всего два значительных события: повышение до капитана и перевод в гвардию. Для кого-то, может быть, это и много, но не для талантливого командира, уже в двадцать семь лет щеголявшего в полковничьих эполетах.
Давно вышедший в отставку, но не забывший о судьбе Тальберта граф Арно порекомендовал его своему близкому другу, герцогу Лоранто. Несмотря на сомнительное прошлое протеже, главный казначей заинтересовался личностью капитана и предложил ему должность помощника начальника его личной охраны. Формальное понижение в должности с лихвой компенсировалось деньгами и повышением положения в обществе. Перевод Арканса вызвал искреннее удивление сослуживцев. Никто не мог подумать, что безродный офицер с позорным клеймом «бывший наемник и дезертир» получит хорошую должность при дворе.
И все же Тальберту не нравилась его новая работа, хотя она была не только лучше оплачиваемой и престижной, но и чрезвычайно простой: ходить по пятам за герцогом и следить, чтобы никто из придворных или пугливых клерков Казначейства не наступил бы ему ненароком на ногу. Бывшего гвардейца раздражало все: уродливая форма ярко-красного цвета, походившая скорее на костюм шута, чем на обмундирование солдата; чванливость и бахвальство охранников, попавших на хорошее место неизвестно за какие заслуги, интриги, плетущиеся буквально всеми, даже прачками и поварятами, и многое, многое другое…
Но верхом придворного идиотизма, по мнению бывалого солдата, была та поспешность и нервозность, с которой в самый неподходящий момент давались весьма странные, порой просто абсурдные поручения.
Дежурство Тальберта в тот день закончилось около семи часов вечера. Распустив охранников по домам и передав пост самому Хорну, начальнику охраны, Арканс хотел наконец-то избавиться от ненавистной формы и отправиться в город на карнавал, устроенный столичными властями в честь рождения четвертого сына Императора. Конечно, повод для празднества был не ахти, тем более что новорожденный навряд ли когда-нибудь займет престол, но богатый столичный люд не жалел денег, чтобы лишний раз показать свою раболепную преданность двору и государю. Ничтожность повода компенсировалась изобилием дармовых яств на уличных столах и красивым карнавальным действом, на которое городские власти тоже не поскупились.
И вот в самый последний момент перед уходом его догнал Бертрат, щуплый, курносый отпрыск какого-то благородного семейства, ходивший у герцога в секретарях, и, пыжась от важности, сообщил, что у него для Тальберта срочное поручение от САМОГО господина Лоранто.
Предчувствие, что вечер испорчен окончательно и бесповоротно, возникло еще до того, как Тальберт сорвал сургуч и распечатал конверт. Всего пара фраз, выведенных на листе гербовой бумаги небрежным почерком, заставили Арканса возненавидеть хозяина.
Тальберт, возьми семерых лучших людей и карету! В конюшне вас ждет кучер, он знает, куда ехать. Встретьте ожидающую вас в условленном месте персону и отвезите ее ко мне в загородный особняк. В кабинет пройдите через черный ход. Лица персоны никто не должен видеть.
«Ну вот, опять любовные похождения под усиленным конвоем, – проворчал Тальберт, недовольный, что мучения выпали не дежурившему в ту ночь Хорну, а именно на его долю. – И что у вельмож все не как у людей? Даже тени своей, и то боятся».
Однако вскоре Арканс изменил свое мнение. Предстоящее свидание было явно не любовным. Немногословный седой кучер привез их не к дому какой-нибудь молодой аристократки и даже не к женскому монастырю. Кругом простирался лес, до ближайшего села было не менее пяти верст, а на краю опушки виднелись поваленная, наполовину сгнившая изгородь и заросшие мхом могильные плиты.
«То ли кучер спьяну перепутал, то ли герцог пошутил», – мелькнула в голове шальная мысль, как только он приоткрыл дверцу кареты. Но, как известно, приказы не обсуждаются, а выполняются дословно, какими бы абсурдными они ни казались. Охранники развели костер и привязали к дереву нервничающих из-за близости мертвецов лошадей. Троих Тальберт выставил в караул, охранять подходы к стоянке; одного солдата посадил на козлы к кучеру, а остальным разрешил немного вздремнуть у костра.
Потянулись долгие минуты ожидания. Близилось к полуночи, а загадочная персона так и не появлялась. «Ждем еще пару часов и уходим, не век же здесь торчать!» – только подумал Арканс, как вдруг у него возникло странное ощущение, что за ним наблюдают. Тальберт поднял с земли арбалет и быстро оглянулся, готовый мгновенно нажать на спусковой механизм.
Незнакомец стоял, вальяжно облокотившись о дерево, буквально в трех шагах от костра и задумчиво рассматривал храпевших во сне стражей. Его высокая фигура была закутана в длинный плащ с глухим капюшоном. Таинственная личность не шелохнулась даже при виде нацеленного ей в голову арбалета.
«Кто он, человек или призрак? – пытался сообразить Тальберт, чувствуя, как начинают трястись от страха руки, а немеющий палец может в любой момент нажать на спусковой крючок. – Появился так внезапно, да еще в таком месте… и как он, черт подери, сумел пройти незамеченным через посты?!»
«Персиваль и Торбен», – прозвучал хриплый голос, заставивший опустить оружие. «Кем бы он ни был, а пароль назвал правильно», – подумал Тальберт, жестом приглашая таинственного незнакомца сесть в карету. В эту минуту охранник был не в состоянии говорить.
Тальберт любил веселиться, особенно ему нравились карнавалы и народные гулянья, когда на время забывшие о формальностях этикета и строгих нормах приличия степенные горожане перестают делить себя на классы, ранги, сословия и превращаются просто в людей, умеющих пить и веселиться, пускаться в безудержный пляс и заводить легкие любовные интрижки.
Бывший капитан имперской гвардии Тальберт Арканс подкинул поленья в костер и, передернувшись от порыва холодного ночного ветра, поднял выше воротник форменной куртки. Пляшущие языки пламени успокаивали его и помогали подавить бушевавший внутри гнев. Сегодня он был зол и крайне раздражителен. Виновником плохого настроения солдата являлся его новый хозяин, главный казначей имперского двора герцог Лоранто.
«И зачем я только согласился уйти из армии? Деньги, уважение, слава – конечно, хорошо, но ребята сейчас гуляют, а я торчу пес знает где! – ругал себя Тальберт за то, что месяц назад согласился на перевод в Казначейство. – Ночь, темнота, не видно ни зги, да еще заброшенное кладбище под боком, а в столице сейчас карнавал!»
Жизненный путь сорокадвухлетнего солдата был тяжелым, полным случайностей, невзгод и комичных парадоксов. Ровно двадцать лет назад седьмому сыну мелкопоместного герканского дворянина Тальберту Аркансу не оставалось ничего другого, как записаться в армию и тяжелым двуручным мечом завоевывать себе место под солнцем.
Герканская армия той поры представляла собой нечто среднее между народным ополчением и сборищем батраков, корпящих денно и нощно на плантациях именитых генералов, бывших к тому же и крупными землевладельцами. Солдаты работали много, а платили им плохо и нерегулярно. Быстро сообразив, что с полководцами-плантаторами ему не по пути, Тальберт дезертировал и покинул родину, встав на скользкий и опасный путь наемника.
Вначале фортуна была к нему благосклонна. За первые пять лет своей блестящей карьеры он участвовал во многих кампаниях, причем на стороне разных королевств. Двадцатисемилетний воин достиг всего, о чем только можно было мечтать: полковничьи эполеты, деньги, слава и толпы бегающих за ним высокопоставленных вербовщиков из армий почти всех известных ему королевств. Но тут он совершил ошибку и в одночасье потерял все. В тот самый год разразилась война между Наполисом и Герканией Приблизительно за месяц до начала боевых действий Тальберт получил выгодные предложения от обеих враждующих сторон. Не понаслышке зная, что собой представляла армия его родного королевства, наемник встал во главе полка легкой кавалерии Наполиса. Ну кто же мог знать, что когда войска Геркании будут уже разбиты, а жители столицы, древнего города Форна, будут готовы открыть городские ворота перед победителями, на арене боевых действий появится еще один и к тому же очень сильный противник.
Два имперских экспедиционных корпуса появились в тылу наступающей армии внезапно и всего за два дня отрезали ее от основных баз снабжения. Армия Наполиса сдалась, даже не приняв сражения, а Тальберт попал в плен к своим бывшим соотечественникам.
Военный трибунал судил наемника не как полковника вражеской армии, а как бывшего герканского лейтенанта, дезертировавшего пять лет назад. Сколько Тальберт ни пытался доказать высокому суду, что нельзя считать изменой родине уклонение от сбора урожая свеклы, его красноречивые аргументы не были восприняты всерьез. Как ни странно, а от позорной смерти в петле его спасло вмешательство имперского генерала.
Еще в самом начале военной карьеры Тальберт случайно стал свидетелем нападения шайки разбойников на карету богатого вельможи. Будучи честным наемником, а не мародером, он встал на сторону жертвы, за что и получил в благодарность несколько золотых по окончании схватки. Маленькое дорожное приключение забылось солдатом удачи сразу, как только закончились заработанные деньги, но, к счастью, граф Фредерис Арно не забыл лица своего спасителя.
Шею Тальберта вынули из петли всего за несколько секунд до того, как должна была оборваться барабанная дробь, а его сапоги беспомощно заколыхаться в воздухе. Высокопоставленный заступник не ограничил свою благодарность помилованием. Через пару недель Тальберт надел новенький черный мундир имперского лейтенанта и принял под командование эскадрон.
С этого момента для заново родившегося солдата началась другая, тихая и размеренная жизнь. За семнадцать лет службы в имперской кавалерии он участвовал всего в трех незначительных пограничных конфликтах, причем в двух из них даже ни разу не вступил в бой.
Инородцев, тем более бывших вольных наемников в Империи не любили, поэтому и карьера Арканса текла вяло и размеренно. В ней было всего два значительных события: повышение до капитана и перевод в гвардию. Для кого-то, может быть, это и много, но не для талантливого командира, уже в двадцать семь лет щеголявшего в полковничьих эполетах.
Давно вышедший в отставку, но не забывший о судьбе Тальберта граф Арно порекомендовал его своему близкому другу, герцогу Лоранто. Несмотря на сомнительное прошлое протеже, главный казначей заинтересовался личностью капитана и предложил ему должность помощника начальника его личной охраны. Формальное понижение в должности с лихвой компенсировалось деньгами и повышением положения в обществе. Перевод Арканса вызвал искреннее удивление сослуживцев. Никто не мог подумать, что безродный офицер с позорным клеймом «бывший наемник и дезертир» получит хорошую должность при дворе.
И все же Тальберту не нравилась его новая работа, хотя она была не только лучше оплачиваемой и престижной, но и чрезвычайно простой: ходить по пятам за герцогом и следить, чтобы никто из придворных или пугливых клерков Казначейства не наступил бы ему ненароком на ногу. Бывшего гвардейца раздражало все: уродливая форма ярко-красного цвета, походившая скорее на костюм шута, чем на обмундирование солдата; чванливость и бахвальство охранников, попавших на хорошее место неизвестно за какие заслуги, интриги, плетущиеся буквально всеми, даже прачками и поварятами, и многое, многое другое…
Но верхом придворного идиотизма, по мнению бывалого солдата, была та поспешность и нервозность, с которой в самый неподходящий момент давались весьма странные, порой просто абсурдные поручения.
Дежурство Тальберта в тот день закончилось около семи часов вечера. Распустив охранников по домам и передав пост самому Хорну, начальнику охраны, Арканс хотел наконец-то избавиться от ненавистной формы и отправиться в город на карнавал, устроенный столичными властями в честь рождения четвертого сына Императора. Конечно, повод для празднества был не ахти, тем более что новорожденный навряд ли когда-нибудь займет престол, но богатый столичный люд не жалел денег, чтобы лишний раз показать свою раболепную преданность двору и государю. Ничтожность повода компенсировалась изобилием дармовых яств на уличных столах и красивым карнавальным действом, на которое городские власти тоже не поскупились.
И вот в самый последний момент перед уходом его догнал Бертрат, щуплый, курносый отпрыск какого-то благородного семейства, ходивший у герцога в секретарях, и, пыжась от важности, сообщил, что у него для Тальберта срочное поручение от САМОГО господина Лоранто.
Предчувствие, что вечер испорчен окончательно и бесповоротно, возникло еще до того, как Тальберт сорвал сургуч и распечатал конверт. Всего пара фраз, выведенных на листе гербовой бумаги небрежным почерком, заставили Арканса возненавидеть хозяина.
Тальберт, возьми семерых лучших людей и карету! В конюшне вас ждет кучер, он знает, куда ехать. Встретьте ожидающую вас в условленном месте персону и отвезите ее ко мне в загородный особняк. В кабинет пройдите через черный ход. Лица персоны никто не должен видеть.
«Ну вот, опять любовные похождения под усиленным конвоем, – проворчал Тальберт, недовольный, что мучения выпали не дежурившему в ту ночь Хорну, а именно на его долю. – И что у вельмож все не как у людей? Даже тени своей, и то боятся».
Однако вскоре Арканс изменил свое мнение. Предстоящее свидание было явно не любовным. Немногословный седой кучер привез их не к дому какой-нибудь молодой аристократки и даже не к женскому монастырю. Кругом простирался лес, до ближайшего села было не менее пяти верст, а на краю опушки виднелись поваленная, наполовину сгнившая изгородь и заросшие мхом могильные плиты.
«То ли кучер спьяну перепутал, то ли герцог пошутил», – мелькнула в голове шальная мысль, как только он приоткрыл дверцу кареты. Но, как известно, приказы не обсуждаются, а выполняются дословно, какими бы абсурдными они ни казались. Охранники развели костер и привязали к дереву нервничающих из-за близости мертвецов лошадей. Троих Тальберт выставил в караул, охранять подходы к стоянке; одного солдата посадил на козлы к кучеру, а остальным разрешил немного вздремнуть у костра.
Потянулись долгие минуты ожидания. Близилось к полуночи, а загадочная персона так и не появлялась. «Ждем еще пару часов и уходим, не век же здесь торчать!» – только подумал Арканс, как вдруг у него возникло странное ощущение, что за ним наблюдают. Тальберт поднял с земли арбалет и быстро оглянулся, готовый мгновенно нажать на спусковой механизм.
Незнакомец стоял, вальяжно облокотившись о дерево, буквально в трех шагах от костра и задумчиво рассматривал храпевших во сне стражей. Его высокая фигура была закутана в длинный плащ с глухим капюшоном. Таинственная личность не шелохнулась даже при виде нацеленного ей в голову арбалета.
«Кто он, человек или призрак? – пытался сообразить Тальберт, чувствуя, как начинают трястись от страха руки, а немеющий палец может в любой момент нажать на спусковой крючок. – Появился так внезапно, да еще в таком месте… и как он, черт подери, сумел пройти незамеченным через посты?!»
«Персиваль и Торбен», – прозвучал хриплый голос, заставивший опустить оружие. «Кем бы он ни был, а пароль назвал правильно», – подумал Тальберт, жестом приглашая таинственного незнакомца сесть в карету. В эту минуту охранник был не в состоянии говорить.