Страница:
Как образно выразился Л.Н. Гумилев, «два века татары приходили на Русь как агенты чужой и далекой власти. Они защищали Русь от Литвы, как пастухи охраняют стадо от волков, чтобы можно было их доить и стричь». Однако в XV веке соотношение сил изменилось. Немецкое рыцарство потеряло свою агрессивность, Польско—Литовское государство разделилось на два и уже не представляло собой того грозного противника, для защиты от которого была нужна помощь третьих стран. Татары своими бесконечными заговорами и междоусобными войнами, а также противоборством с одним из опаснейших завоевателей Средневековья – Тимуром ослабли настолько, что Русь получила возможность для ведения самостоятельной внешней политики.
Почуяв возрождающуюся силу, вокруг Москвы стали объединяться не только русичи, но и представители других народов. Нужно полагать, что они почувствовали выгоду от нахождения «под рукой Великого князя Московского», как совсем недавно сами русские предпочитали татарское покровительство или, как бы это сказали в конце XX века, «татарскую крышу». На службу московскому князю устремились лучшие в то время специалисты по конному строю и маневренной войне – татары. Часть из них принимала христианство, вступала в смешанные браки и вливалась в русский этнос, привнося свой национальный колорит, а другая, оставаясь мусульманами, продолжала жить в своей национальной среде (касимовские татары), поддерживая добрососедские отношения с другими народами и племенами. Примерно в это же время в великорусский этнос вошли и угро—финские племена. Одни из них, приняв православие, слились со славянами настолько, что забыли свои былые названия (меря, мурома, голядь, чудь заволоцкая), другие сохранили не только имена предков, но и свой язык, культуру. Это чуваши, черемисы (мари), вотяки (удмурты), мордва, ижора, вепсы и другие. Став данниками московского князя, они получили не только защиту от агрессивных действий кочевников и враждебных вылазок соседей, но и возможность приобщиться к более высокой цивилизации, бережно и с уважением относящейся к национальным меньшинствам. И это отношение, нужно сказать, Великая Россия пронесла через все последующие шесть веков своего существования.
О возрастающем могуществе Руси, приобретении ею державности говорят и многочисленные переходы на ее сторону литовских феодалов с дружинами, а также впечатляющий поход Семена Курбского накануне XVI века, положивший начало освоению русскими землепроходцами Урала, Сибири и Дальнего Востока. В 1500 году к титулу Ивана III добавились звания князя Югорского, Обдорского и Кондийского. Присоединение это было осуществлено хоть и в результате военной экспедиции, но на добровольных началах туземного населения и знаменовало собой дальнейшее ослабление влияния сибирских татар.
Следующим, прямо скажем, эпохальным событием в становлении России стала ликвидация Казанского и Астраханского царств, продолжавших свои разбойничьи набеги на русские города и села, сопровождавшиеся убийствами и массовым захватом русских людей с целью их последующей продажи на невольничьих рынках. Стратегия и тактика московских князей, в отличие от предшествующих времен, в корне поменялась. От осады, от оборонительных боев и сражений Россия перешла в наступление. Покорение Казани было, как тогда говорили, богоугодным делом, ведь в середине XVI века там томились в неволе более 60 тысяч православных христиан.[5]
С этого времени Россия, находившаяся на пассионарном подъеме и в окружении стран, не способных по ряду объективных причин причинить ей существенный территориальный или политический урон, в кои—то веки получила возможность расширить свое влияние на жизнь соседствующих с ней народов. И если выходу к Балтийскому и Черному морям противодействовали достаточно организованные силы Крымского ханства, Польско—Литовского княжества и Шведского королевства, то путь на Восток был открыт.
Пионерами в освоении новых земель были беглые, «гулящие люди, искавшие личной свободы и приключений. Предприимчивые и энергичные, они оседали среди местного населения, обзаводились семьями, приобретая родственников и друзей из числа туземного населения. За ними шли купцы и промышленники. Начиналась меновая торговля, открывались промыслы. Появлялись заимки, острожки, кордоны с профессиональной вооруженной силой – казаками, нанятыми теми же купцами и промышленниками для охраны своих богатств, освоения новых земель и объясачивания туземцев. После того как новые „верноподданные“ начинали платить дань, появлялся царский воевода со стрельцами и гражданской администрацией. И так шаг за шагом: от Урала до Тобола, от Тобола до Оби и Енисея, а дальше до Анадыря и Камчатки. Казачьи отряды в 50–70 человек осваивали территории, равные по площади любому европейскому государству, и если бы не легкомысленное приобщение туземцев к спиртным напиткам – ведь они не имели иммунитета от болезненного привыкания к этому зелью, – то русским практически не в чем было бы себя упрекать. Такого национального многоцветия и такого бережного отношения к национальным меньшинствам не знала ни одна империя. Свой быт, язык, культуру сохранили более сотни народностей Севера, Сибири, Дальнего Востока.
С правовой точки зрения эти туземные племена не были субъектами международных отношений, в связи с чем населяемые ими земли считались как бы ничейными, «незнаемыми», а поэтому их присоединение к России было естественным процессом накопления мощи европейски признанного государства.
Сложнее происходило освоение, а вернее, завоевание южных земель: низовий Дона, Южноуральских степей, Северного Кавказа. Многочисленные казачьи станицы, выдвинутые на сотни километров перед пограничными засечными полосами и негласно поддерживаемые царским правительством, находились в состоянии постоянной «малой войны» с кочевыми ордами и «немирными» горцами Кавказа. Россия следовала за ними тяжелой поступью крепостей: Елец, Белгород, Оскол, Царицын, Царев—Борисов.
Целью этого продвижения в первую очередь явилась оборона от кочевников Средней Азии, крымских татар и набиравших силу турок Османской империи. «Нейтральная полоса» между ними и Россией простиралась на сотни километров, и ее конфигурация зависела от соотношения сил в этих малых и больших войнах. Говорить о захватах не приходится. Здесь лучше подходит такое определение, как «освоение», поскольку земли эти опять же были ничейными и не имели оседлого населения.
По—разному комментируют обстоятельства воссоединения Украины с Россией и те торгашеские методы, что применялись при этом как правительством Алексея Михайловича, так и старшиной гетмана Xмельницкого. Однако нельзя отрицать, что русские под властью Речи Посполитой находились в положении завоеванного и закабаленного народа, чья религиозная, национальная и культурная жизнь были под угрозой уничтожения. Поэтому Украина, несмотря на настойчивые предложения турецкого султана, крымского хана и польского короля, предпочла пойти на объединение с единоверной и единокровной Россией. А та в свою очередь вынуждена была из—за этого вступить в невыгодную и кровопролитную войну с Польшей и забыть обиды, нанесенные «братьями» в предшествующие столетия, когда они участвовали в войнах против Северо—Восточной Руси в составе литовско—польских войск и крымских орд. Время показало, что этот путь был единственно правильный, позволивший малороссам не только сохраниться, но и преумножиться, расшириться территориально, расцвести культурно и занять достойное (временами – доминирующее) положение среди других народов России и заметное место в мировой истории.
Да простят меня латыши и эстонцы, но их предки ранее никогда не играли самостоятельной роли в европейской политике: государственной самостоятельностью они не обладали, а их земли на протяжении веков были предметом экспансии соседних государств. То ими владел Господин Великий Новгород, то немецкие рыцари, то датчане, а то и шведы. Русским был нужен выход к морю, немецким рыцарям – плацдарм для крестовых походов на Восток, датчане стремились к владычеству над морскими торговыми путями, шведы же, плотоядно поглядывая на земли Литвы, Польши, Украины, России, лелеяли мечту о Великой Швеции. Кроме стремления к приобретению «морских ворот», у России была и другая веская причина претендовать на эти земли: необходимость обеспечения безопасности северо—западных рубежей путем возвращения под свою юрисдикцию некогда принадлежавших ей земель и перенесения государственной границы на береговую линию Балтийского моря. До XVI века Россия лишь сдерживала натиск агрессивных соседей. Иван Грозный попытался переломить ситуацию, заявив словом и делом о своих правах на эти земли. Петр I реализовал эти права в ходе победоносной войны со шведами, поставив точку в их агрессивной политике. Ливония, своеобразный приз в этой войне, приобрела под крылом великой европейской державы спокойствие и уверенность на два столетия вперед, при этом она не утратила своей автономии, дворянских вольностей и не испытала прелестей крепостного права.
Забегая на столетие вперед, можно сказать, что и присоединение Финляндии в результате очередной войны России со Швецией преследовало те же цели, а именно – исключить возможность использования ее территории в качестве плацдарма для нападения на Россию. Финляндия из беднейшей шведской провинции, которой она была более 600 лет, превратилась в Великое княжество со своим сеймом, правительством, судебными и исполнительными органами. Непрерывные войны сменились миром, что способствовало экономическому и культурному подъему. Финский язык получил статус государственного, его стали преподавать в школе, появилась финская литература. Императорская Россия за счет Швеции и северных земель расширила территорию расселения финнов, и, наконец, из рук уже Советской России Финляндия получила государственный суверенитет.
Стремление России на юг с точки зрения исторической правды было естественным и правомерным. Хочется это кому—то признавать или не хочется, но русские издревле селились в Крыму, Тмутаракани, в низовьях Дона и Днепра, в долине Терека. Да и само Черное море некогда именовалось Русским. Однако татаро—монгольское нашествие, грубо разделившее Русь на две части, лишило ее этих земель – сначала они стали добычей Золотой Орды, затем Крымского ханства, а потом постепенно подпали под влияние Оттоманской империи, уже подчинившей себе Грецию, Балканы и помышлявшей о странах Центральной и Западной Европы. Поэтому нет ничего удивительного в том, что при очередном движении маятника истории, когда Россия почувствовала в себе силы, она захотела вернуть то, что у нее когда—то отняли. Желание это было обусловлено еще и тем, что новые претенденты на владение южными землями вели себя довольно агрессивно. Крымские татары по наущению Порты совершали регулярные набеги на русские города и села, в то время как сами турки, желая отрезать Россию от южных морей, запирали устья рек своими крепостями. Более того, они начали вести работы среди российских мусульман, подстрекая их к неповиновению и переходу со своими «землицами» на сторону единоверцев.
Помимо территориальных приобретений и возможности свободного выхода на морские торговые пути, движение на юг преследовало и еще одну цель: оказание помощи православным народам Грузии и Армении, страдающим от турецкого засилья и тяготеющим к союзу с Россией.
Эти планы вынашивали Иван Грозный и Алексей Михайлович, Крымские походы предпринимали Борис Годунов и царица Софья. Но даже сам Петр Великий, победитель Карла XII, не смог добиться в этом направлении успеха. Потерпев жестокое поражение от турок на берегу Прута, он был вынужден отказаться от территорий, приобретенных в результате двух предыдущих Азовских походов. И только в царствование Екатерины II эти планы начали реализовываться. Инициатором войны, как и во времена Петра I, были турки, однако результат оказался прямо противоположным. Сухопутные войска и флот под руководством Румянцева и Орлова, а потом – Суворова и Ушакова нанесли туркам ряд сокрушительных поражений на суше и на море. В итоге Россия утвердилась на своих исторически естественных границах по берегам Азовского и Черного морей, получила в 1783 году Крым, освободив, кстати, более 10 тысяч русских рабов, и в том же году заключила Георгиевский трактат, согласно которому Восточная Грузия, сохраняя широкую автономию, официально перешла под покровительство России. Этим актом было положено начало ликвидации многовековых междоусобных распрей в Закавказье, освобождению из—под турецкого и персидского владычества исконных грузинских земель, что способствовало сохранению грузинского и армянского этносов.
Менее известна история утверждения России на просторах Средней Азии. Походы киевских дружин, новгородских ушкуйников, донских и волжских казаков за «персидской добычей» отмечены в исторических хрониках, но первой серьезной попыткой освоения этого края следует признать трагический Xиванский поход экспедиционного военного отряда под предводительством князя Бековича в 1717 году и поход Петра I в 1722–1723 годах на Кавказское побережье Каспийского моря, предпринятый им в отместку за нападение на русских купцов в Шемахе. Торговые пути в «полуденные страны» Азии нужны были российскому правительству для взаимовыгодной торговли. Они же явились «яблоком раздора» во взаимоотношениях с Англией, уже признанной мировой империей, обеспокоенной своим практически монопольным правом распоряжаться в этом регионе. Еще одно обстоятельство толкало Россию на освоение этих безжизненных песков с редкими оазисами по берегам естественных водоемов – желание обезопасить свои южные и юго—восточные границы от опытного колониального хищника, передвинуть их как можно дальше от внутренних губерний. И надо сказать, что нашим предкам это удалось – где мирным путем, где малой кровью, а где и с помощью экономической заинтересованности присоединяемых земель и покоряемых народов.
Первый практический шаг в этом направлении был сделан еще во времена Анны Иоанновны, принявшей в свое подданство Абул—Хаира – хана Меньшей орды казахов и сорок тысяч его кибиток. После этого Россия, как бы готовясь к решительному наступлению, более ста лет занималась созданием оборонительно—сторожевой линии, строила города—крепости, превращая их в перевалочные базы нового Шелкового пути, населяла окраинные земли казаками, промышленными людьми, крестьянами. Средняя Азия ждала своего часа – пока Россия не наберет индустриальной мощи и не начнет так называемую средне—азиатскую железнодорожную политику, позволившую доставить к Памиру и Кушке, Персии и Афганистану русское оружие и русские товары. Эта политика и определила судьбу Бухарского эмирата, Кокандского и Хивинского ханств. Земли, прилегающие к железным дорогам, вошли в состав России, а более отдаленные – перешли под ее покровительство.
Говорить о каком—либо национальном угнетении со стороны великороссов по отношению к среднеазиатским народам вряд ли справедливо, ибо только благодаря русским они за сто лет сделали, как считалось, «большой скачок» из феодализма в социализм, а по существу, это был путь из лоскутной национальной чересполосицы и внутриазиатского национального угнетения к созданию национальных республик со своими академиями наук и университетами, своими национальными кадрами, писателями и композиторами, своей национальной культурой и знанием русского языка как средства межнационального общения, своей промышленностью, созданной в основном за счет общесоюзного (считай – российского) бюджета.
Обитатели национальных окраин, малые народы внутренней России в советское время получили собственные национальные округа (10), народности покрупнее – автономные области (8), нации, исчисляемые десятками—сотнями тысяч, получили статус автономных республик уже со своими конституциями и своим законодательством (20), а нации, перешагнувшие миллионный рубеж, наравне с Россией стали союзными республиками (14).
Вопреки этим очевидным фактам, фальсификаторы истории до сих пор пытаются представить Российскую империю и Советский Союз как «тюрьму народов», «империю зла», а отношение великороссов к другим народам – как шовинизм. Жизнь опровергала и опровергает эти утверждения. Под властью ли царя, генерального ли секретаря, но русские разделяли одну общую судьбу с другими народами и судьба эта была не сладкой. «Бесправие не было уделом только иноверцев», наоборот, некоторые «инородцы» имели больше прав, льгот и привилегий, чем русское население.
Xотя нет. Русские, проживавшие на национальных территориях, имели одну привилегию, и эта привилегия – труд. Если в Средней Азии они составляли костяк науки и промышленности, то в Прибалтике их уделом были строительные и рабочие специальности, дорожные работы и малоквалифицированный труд. Без русских, украинцев и белорусов не было бы тяжелой промышленности и машиностроения в Казахстане и Грузии, значительно меньшими темпами развивалась бы экономика Азербайджана и Молдавии. В то же время если в РСФСР первыми лицами в обкомах и облисполкомах, в министерствах и ведомствах могли быть и грузин, и украинец, и еврей, и армянин, то в автономных и союзных республиках русского на руководящих постах можно было встретить крайне редко. Даже в «единокровной» Украине, где русские составляют четвертую часть населения, русскому парню было на порядок сложнее сделать карьеру, чем «украинскому хлопчику». Они же, нерусские, чувствовали себя в России да и в Союзе в целом если не как хозяева, то, по крайней мере, как избалованные дети. А детям у нас – все лучшее: на подъем Нечерноземья денег нет, а на освоение казахских целинных земель есть; на поддержание древних городов России, их исторических памятников и жилого фонда денег нет, но есть на реконструкцию Вильнюса и восстановление Ташкента, строительство Навои или какого—нибудь очередного – бада или – керта; нет мест в Московском университете для рязанского паренька, а для малограмотного «джигита» оно забронировано. И так во всем: в науке, искусстве, здравоохранении.
Но какой разительный контраст в отношении русских к «инородцам», когда русские составляли подавляющее большинство в советском обществе, и «инородцев» к русским, когда те приобрели суверенитет, получили неплохую долю из «совместно нажитого имущества», а меньшинством стали русские… Но стоит ли перечислять обиды и «умножать скорбь»?
И выходит, что Россия оказалась той деревенской бабой, может быть, и не очень образованной, но доброй и отзывчивой, которая в лихую годину приютила осиротевших соседских ребятишек, обогрела их, обиходила, вырастила, построила каждому из них по своим средствам и на своей усадьбе по флигелечку, а они, почуяв себя «большими», взяли да и отгородились от приемной матери и друг от друга частоколом и колючей проволокой.
А теперь спросим себя: есть ли разница в исторических судьбах наших народов, русских и евреев? Ответ, думаю, очевиден.
ДОСОВЕТСКИЙ ОПЫТ ОБЩЕЖИТИЯ
Почуяв возрождающуюся силу, вокруг Москвы стали объединяться не только русичи, но и представители других народов. Нужно полагать, что они почувствовали выгоду от нахождения «под рукой Великого князя Московского», как совсем недавно сами русские предпочитали татарское покровительство или, как бы это сказали в конце XX века, «татарскую крышу». На службу московскому князю устремились лучшие в то время специалисты по конному строю и маневренной войне – татары. Часть из них принимала христианство, вступала в смешанные браки и вливалась в русский этнос, привнося свой национальный колорит, а другая, оставаясь мусульманами, продолжала жить в своей национальной среде (касимовские татары), поддерживая добрососедские отношения с другими народами и племенами. Примерно в это же время в великорусский этнос вошли и угро—финские племена. Одни из них, приняв православие, слились со славянами настолько, что забыли свои былые названия (меря, мурома, голядь, чудь заволоцкая), другие сохранили не только имена предков, но и свой язык, культуру. Это чуваши, черемисы (мари), вотяки (удмурты), мордва, ижора, вепсы и другие. Став данниками московского князя, они получили не только защиту от агрессивных действий кочевников и враждебных вылазок соседей, но и возможность приобщиться к более высокой цивилизации, бережно и с уважением относящейся к национальным меньшинствам. И это отношение, нужно сказать, Великая Россия пронесла через все последующие шесть веков своего существования.
О возрастающем могуществе Руси, приобретении ею державности говорят и многочисленные переходы на ее сторону литовских феодалов с дружинами, а также впечатляющий поход Семена Курбского накануне XVI века, положивший начало освоению русскими землепроходцами Урала, Сибири и Дальнего Востока. В 1500 году к титулу Ивана III добавились звания князя Югорского, Обдорского и Кондийского. Присоединение это было осуществлено хоть и в результате военной экспедиции, но на добровольных началах туземного населения и знаменовало собой дальнейшее ослабление влияния сибирских татар.
Следующим, прямо скажем, эпохальным событием в становлении России стала ликвидация Казанского и Астраханского царств, продолжавших свои разбойничьи набеги на русские города и села, сопровождавшиеся убийствами и массовым захватом русских людей с целью их последующей продажи на невольничьих рынках. Стратегия и тактика московских князей, в отличие от предшествующих времен, в корне поменялась. От осады, от оборонительных боев и сражений Россия перешла в наступление. Покорение Казани было, как тогда говорили, богоугодным делом, ведь в середине XVI века там томились в неволе более 60 тысяч православных христиан.[5]
С этого времени Россия, находившаяся на пассионарном подъеме и в окружении стран, не способных по ряду объективных причин причинить ей существенный территориальный или политический урон, в кои—то веки получила возможность расширить свое влияние на жизнь соседствующих с ней народов. И если выходу к Балтийскому и Черному морям противодействовали достаточно организованные силы Крымского ханства, Польско—Литовского княжества и Шведского королевства, то путь на Восток был открыт.
Пионерами в освоении новых земель были беглые, «гулящие люди, искавшие личной свободы и приключений. Предприимчивые и энергичные, они оседали среди местного населения, обзаводились семьями, приобретая родственников и друзей из числа туземного населения. За ними шли купцы и промышленники. Начиналась меновая торговля, открывались промыслы. Появлялись заимки, острожки, кордоны с профессиональной вооруженной силой – казаками, нанятыми теми же купцами и промышленниками для охраны своих богатств, освоения новых земель и объясачивания туземцев. После того как новые „верноподданные“ начинали платить дань, появлялся царский воевода со стрельцами и гражданской администрацией. И так шаг за шагом: от Урала до Тобола, от Тобола до Оби и Енисея, а дальше до Анадыря и Камчатки. Казачьи отряды в 50–70 человек осваивали территории, равные по площади любому европейскому государству, и если бы не легкомысленное приобщение туземцев к спиртным напиткам – ведь они не имели иммунитета от болезненного привыкания к этому зелью, – то русским практически не в чем было бы себя упрекать. Такого национального многоцветия и такого бережного отношения к национальным меньшинствам не знала ни одна империя. Свой быт, язык, культуру сохранили более сотни народностей Севера, Сибири, Дальнего Востока.
С правовой точки зрения эти туземные племена не были субъектами международных отношений, в связи с чем населяемые ими земли считались как бы ничейными, «незнаемыми», а поэтому их присоединение к России было естественным процессом накопления мощи европейски признанного государства.
Сложнее происходило освоение, а вернее, завоевание южных земель: низовий Дона, Южноуральских степей, Северного Кавказа. Многочисленные казачьи станицы, выдвинутые на сотни километров перед пограничными засечными полосами и негласно поддерживаемые царским правительством, находились в состоянии постоянной «малой войны» с кочевыми ордами и «немирными» горцами Кавказа. Россия следовала за ними тяжелой поступью крепостей: Елец, Белгород, Оскол, Царицын, Царев—Борисов.
Целью этого продвижения в первую очередь явилась оборона от кочевников Средней Азии, крымских татар и набиравших силу турок Османской империи. «Нейтральная полоса» между ними и Россией простиралась на сотни километров, и ее конфигурация зависела от соотношения сил в этих малых и больших войнах. Говорить о захватах не приходится. Здесь лучше подходит такое определение, как «освоение», поскольку земли эти опять же были ничейными и не имели оседлого населения.
По—разному комментируют обстоятельства воссоединения Украины с Россией и те торгашеские методы, что применялись при этом как правительством Алексея Михайловича, так и старшиной гетмана Xмельницкого. Однако нельзя отрицать, что русские под властью Речи Посполитой находились в положении завоеванного и закабаленного народа, чья религиозная, национальная и культурная жизнь были под угрозой уничтожения. Поэтому Украина, несмотря на настойчивые предложения турецкого султана, крымского хана и польского короля, предпочла пойти на объединение с единоверной и единокровной Россией. А та в свою очередь вынуждена была из—за этого вступить в невыгодную и кровопролитную войну с Польшей и забыть обиды, нанесенные «братьями» в предшествующие столетия, когда они участвовали в войнах против Северо—Восточной Руси в составе литовско—польских войск и крымских орд. Время показало, что этот путь был единственно правильный, позволивший малороссам не только сохраниться, но и преумножиться, расшириться территориально, расцвести культурно и занять достойное (временами – доминирующее) положение среди других народов России и заметное место в мировой истории.
Да простят меня латыши и эстонцы, но их предки ранее никогда не играли самостоятельной роли в европейской политике: государственной самостоятельностью они не обладали, а их земли на протяжении веков были предметом экспансии соседних государств. То ими владел Господин Великий Новгород, то немецкие рыцари, то датчане, а то и шведы. Русским был нужен выход к морю, немецким рыцарям – плацдарм для крестовых походов на Восток, датчане стремились к владычеству над морскими торговыми путями, шведы же, плотоядно поглядывая на земли Литвы, Польши, Украины, России, лелеяли мечту о Великой Швеции. Кроме стремления к приобретению «морских ворот», у России была и другая веская причина претендовать на эти земли: необходимость обеспечения безопасности северо—западных рубежей путем возвращения под свою юрисдикцию некогда принадлежавших ей земель и перенесения государственной границы на береговую линию Балтийского моря. До XVI века Россия лишь сдерживала натиск агрессивных соседей. Иван Грозный попытался переломить ситуацию, заявив словом и делом о своих правах на эти земли. Петр I реализовал эти права в ходе победоносной войны со шведами, поставив точку в их агрессивной политике. Ливония, своеобразный приз в этой войне, приобрела под крылом великой европейской державы спокойствие и уверенность на два столетия вперед, при этом она не утратила своей автономии, дворянских вольностей и не испытала прелестей крепостного права.
Забегая на столетие вперед, можно сказать, что и присоединение Финляндии в результате очередной войны России со Швецией преследовало те же цели, а именно – исключить возможность использования ее территории в качестве плацдарма для нападения на Россию. Финляндия из беднейшей шведской провинции, которой она была более 600 лет, превратилась в Великое княжество со своим сеймом, правительством, судебными и исполнительными органами. Непрерывные войны сменились миром, что способствовало экономическому и культурному подъему. Финский язык получил статус государственного, его стали преподавать в школе, появилась финская литература. Императорская Россия за счет Швеции и северных земель расширила территорию расселения финнов, и, наконец, из рук уже Советской России Финляндия получила государственный суверенитет.
Стремление России на юг с точки зрения исторической правды было естественным и правомерным. Хочется это кому—то признавать или не хочется, но русские издревле селились в Крыму, Тмутаракани, в низовьях Дона и Днепра, в долине Терека. Да и само Черное море некогда именовалось Русским. Однако татаро—монгольское нашествие, грубо разделившее Русь на две части, лишило ее этих земель – сначала они стали добычей Золотой Орды, затем Крымского ханства, а потом постепенно подпали под влияние Оттоманской империи, уже подчинившей себе Грецию, Балканы и помышлявшей о странах Центральной и Западной Европы. Поэтому нет ничего удивительного в том, что при очередном движении маятника истории, когда Россия почувствовала в себе силы, она захотела вернуть то, что у нее когда—то отняли. Желание это было обусловлено еще и тем, что новые претенденты на владение южными землями вели себя довольно агрессивно. Крымские татары по наущению Порты совершали регулярные набеги на русские города и села, в то время как сами турки, желая отрезать Россию от южных морей, запирали устья рек своими крепостями. Более того, они начали вести работы среди российских мусульман, подстрекая их к неповиновению и переходу со своими «землицами» на сторону единоверцев.
Помимо территориальных приобретений и возможности свободного выхода на морские торговые пути, движение на юг преследовало и еще одну цель: оказание помощи православным народам Грузии и Армении, страдающим от турецкого засилья и тяготеющим к союзу с Россией.
Эти планы вынашивали Иван Грозный и Алексей Михайлович, Крымские походы предпринимали Борис Годунов и царица Софья. Но даже сам Петр Великий, победитель Карла XII, не смог добиться в этом направлении успеха. Потерпев жестокое поражение от турок на берегу Прута, он был вынужден отказаться от территорий, приобретенных в результате двух предыдущих Азовских походов. И только в царствование Екатерины II эти планы начали реализовываться. Инициатором войны, как и во времена Петра I, были турки, однако результат оказался прямо противоположным. Сухопутные войска и флот под руководством Румянцева и Орлова, а потом – Суворова и Ушакова нанесли туркам ряд сокрушительных поражений на суше и на море. В итоге Россия утвердилась на своих исторически естественных границах по берегам Азовского и Черного морей, получила в 1783 году Крым, освободив, кстати, более 10 тысяч русских рабов, и в том же году заключила Георгиевский трактат, согласно которому Восточная Грузия, сохраняя широкую автономию, официально перешла под покровительство России. Этим актом было положено начало ликвидации многовековых междоусобных распрей в Закавказье, освобождению из—под турецкого и персидского владычества исконных грузинских земель, что способствовало сохранению грузинского и армянского этносов.
Менее известна история утверждения России на просторах Средней Азии. Походы киевских дружин, новгородских ушкуйников, донских и волжских казаков за «персидской добычей» отмечены в исторических хрониках, но первой серьезной попыткой освоения этого края следует признать трагический Xиванский поход экспедиционного военного отряда под предводительством князя Бековича в 1717 году и поход Петра I в 1722–1723 годах на Кавказское побережье Каспийского моря, предпринятый им в отместку за нападение на русских купцов в Шемахе. Торговые пути в «полуденные страны» Азии нужны были российскому правительству для взаимовыгодной торговли. Они же явились «яблоком раздора» во взаимоотношениях с Англией, уже признанной мировой империей, обеспокоенной своим практически монопольным правом распоряжаться в этом регионе. Еще одно обстоятельство толкало Россию на освоение этих безжизненных песков с редкими оазисами по берегам естественных водоемов – желание обезопасить свои южные и юго—восточные границы от опытного колониального хищника, передвинуть их как можно дальше от внутренних губерний. И надо сказать, что нашим предкам это удалось – где мирным путем, где малой кровью, а где и с помощью экономической заинтересованности присоединяемых земель и покоряемых народов.
Первый практический шаг в этом направлении был сделан еще во времена Анны Иоанновны, принявшей в свое подданство Абул—Хаира – хана Меньшей орды казахов и сорок тысяч его кибиток. После этого Россия, как бы готовясь к решительному наступлению, более ста лет занималась созданием оборонительно—сторожевой линии, строила города—крепости, превращая их в перевалочные базы нового Шелкового пути, населяла окраинные земли казаками, промышленными людьми, крестьянами. Средняя Азия ждала своего часа – пока Россия не наберет индустриальной мощи и не начнет так называемую средне—азиатскую железнодорожную политику, позволившую доставить к Памиру и Кушке, Персии и Афганистану русское оружие и русские товары. Эта политика и определила судьбу Бухарского эмирата, Кокандского и Хивинского ханств. Земли, прилегающие к железным дорогам, вошли в состав России, а более отдаленные – перешли под ее покровительство.
Говорить о каком—либо национальном угнетении со стороны великороссов по отношению к среднеазиатским народам вряд ли справедливо, ибо только благодаря русским они за сто лет сделали, как считалось, «большой скачок» из феодализма в социализм, а по существу, это был путь из лоскутной национальной чересполосицы и внутриазиатского национального угнетения к созданию национальных республик со своими академиями наук и университетами, своими национальными кадрами, писателями и композиторами, своей национальной культурой и знанием русского языка как средства межнационального общения, своей промышленностью, созданной в основном за счет общесоюзного (считай – российского) бюджета.
Обитатели национальных окраин, малые народы внутренней России в советское время получили собственные национальные округа (10), народности покрупнее – автономные области (8), нации, исчисляемые десятками—сотнями тысяч, получили статус автономных республик уже со своими конституциями и своим законодательством (20), а нации, перешагнувшие миллионный рубеж, наравне с Россией стали союзными республиками (14).
Вопреки этим очевидным фактам, фальсификаторы истории до сих пор пытаются представить Российскую империю и Советский Союз как «тюрьму народов», «империю зла», а отношение великороссов к другим народам – как шовинизм. Жизнь опровергала и опровергает эти утверждения. Под властью ли царя, генерального ли секретаря, но русские разделяли одну общую судьбу с другими народами и судьба эта была не сладкой. «Бесправие не было уделом только иноверцев», наоборот, некоторые «инородцы» имели больше прав, льгот и привилегий, чем русское население.
Xотя нет. Русские, проживавшие на национальных территориях, имели одну привилегию, и эта привилегия – труд. Если в Средней Азии они составляли костяк науки и промышленности, то в Прибалтике их уделом были строительные и рабочие специальности, дорожные работы и малоквалифицированный труд. Без русских, украинцев и белорусов не было бы тяжелой промышленности и машиностроения в Казахстане и Грузии, значительно меньшими темпами развивалась бы экономика Азербайджана и Молдавии. В то же время если в РСФСР первыми лицами в обкомах и облисполкомах, в министерствах и ведомствах могли быть и грузин, и украинец, и еврей, и армянин, то в автономных и союзных республиках русского на руководящих постах можно было встретить крайне редко. Даже в «единокровной» Украине, где русские составляют четвертую часть населения, русскому парню было на порядок сложнее сделать карьеру, чем «украинскому хлопчику». Они же, нерусские, чувствовали себя в России да и в Союзе в целом если не как хозяева, то, по крайней мере, как избалованные дети. А детям у нас – все лучшее: на подъем Нечерноземья денег нет, а на освоение казахских целинных земель есть; на поддержание древних городов России, их исторических памятников и жилого фонда денег нет, но есть на реконструкцию Вильнюса и восстановление Ташкента, строительство Навои или какого—нибудь очередного – бада или – керта; нет мест в Московском университете для рязанского паренька, а для малограмотного «джигита» оно забронировано. И так во всем: в науке, искусстве, здравоохранении.
Но какой разительный контраст в отношении русских к «инородцам», когда русские составляли подавляющее большинство в советском обществе, и «инородцев» к русским, когда те приобрели суверенитет, получили неплохую долю из «совместно нажитого имущества», а меньшинством стали русские… Но стоит ли перечислять обиды и «умножать скорбь»?
И выходит, что Россия оказалась той деревенской бабой, может быть, и не очень образованной, но доброй и отзывчивой, которая в лихую годину приютила осиротевших соседских ребятишек, обогрела их, обиходила, вырастила, построила каждому из них по своим средствам и на своей усадьбе по флигелечку, а они, почуяв себя «большими», взяли да и отгородились от приемной матери и друг от друга частоколом и колючей проволокой.
А теперь спросим себя: есть ли разница в исторических судьбах наших народов, русских и евреев? Ответ, думаю, очевиден.
ДОСОВЕТСКИЙ ОПЫТ ОБЩЕЖИТИЯ
Мы уже говорили о горьком опыте общежития русов—славян с иудео—хазарами, в процессе которого первые приобрели достаточно стойкую аллергическую реакцию на вторых, реакцию, ставящую под сомнение возможность их совместного проживания, ибо между этими народами стояли лицемерие и ложь, притеснение и рабство, коварство и обман и кровь, кровь, кровь… Не случайно в памяти народа сохранились сказания о Казарине и Жидовине, о борьбе с «царем иудейским и силою жидовскою».
После падения Xазарского каганата евреи—ашкенази (иудео—хазары) более ста лет не решались селиться среди русичей и вести свои дела в их городах. Разогнанные Святославом, они затаились на Северном Кавказе, в Крыму и на западных границах Киевской Руси. Шло время. Из памяти новых поколений постепенно исчезла историческая правда о минувшем. В Киеве и в других городах стали вновь появляться евреи. Сначала как пленники и наемные работники, а затем уже и как «самостоятельные субъекты предпринимательской деятельности». Образовывались их общины, возводились синагоги. На торговле и ростовщичестве начал расти их капитал, с помощью которого торились тропки, а потом и дороги к сердцам сильных мира сего: князьям и боярам. Особенно преуспели они при великом князе Святополке II (1093–1113), разжигавшем вражду между князьями, но потворствовавшем евреям, вследствие чего последние, по утверждению В.Н. Татищева, «отняли все промыслы христианские и… имели великую свободу и власть, через что многие купцы и ремесленники разорились; они же многих прельстили в их закон…», то есть обратили в иудейство. Поэтому вполне объяснима реакция киевлян на это «беззаконие», вылившаяся после смерти князя в 1113 году в народное восстание, острие которого было направлено в первую очередь против ближайших бояр Святополка и «жидов». Недовольство людей было настолько обоснованным, что вновь избранный великий князь Владимир Всеволодович (Мономах) вынужден был созвать съезд князей, который решил «из всея Руския земли всех жидов со всем их имением выслать и впредь не впускать…». Обратите внимание: русичи, в отличие от западных народов, не ограбили и не побили корыстолюбивых евреев, а выпустили их за пределы своего княжества «подобру—поздорову».
После этого на Руси вплоть до XVIII века синагог не возводилось, общин еврейских не создавалось, а если на русских просторах и появлялся какой—нибудь еврей, то это был либо купец, либо иудейский разведчик, либо опять же наемный работник. Тем не менее, как свидетельствуют исторические источники, даже в такой мизерной концентрации они пытались влиять на князей и их окружение, а при случае – вершить государственные дела. Известно, например, что два представителя этого народа (один с Кавказа, а другой, судя по имени, из Польши), став приближенными князя Андрея Боголюбского, примкнули к числу его противников и приняли непосредственное участие в его убийстве (1174).
В рамках борьбы с христианством не оставляли евреи надежд и на реформирование Русской православной церкви. Неизвестно, как и по чьей вине это произошло, но среди переписчиков и распространителей церковной православной литературы в XIV–XV веках появились люди, стремившиеся заменить церковно—служебные книги, переведенные с греческого, на аналоги переводов с еврейского. По этой причине в ряде приходов Северо—Западной Руси священники стали использовать Книги Ветхого Завета не в христианском, а в иудейском толковании, а вместо Псалтыря – еврейский молитвенник «Махазор». Тем самым исподволь в сознание церковнослужителей и прихожан внедрялась антихристианская ересь, проявлявшаяся в иконоборчестве, надругательстве над Честным Крестом и Святыми Мощами, а также в непременном для еретиков блуде и разврате. Когда же почва была основательно подготовлена, в Новгороде, в свите киевского князя Михаила Олельковича, появился «жидовин» Схария, принадлежавший иудейской секте караимов, признававшей Иисуса Христа лишь в качестве пророка. С его легкой руки ересь «жидовствующих» расцвела буйным цветом, охватывая все большее количество людей как в Новгороде, так и в самой Москве. Ей начинают покровительствовать в окружении Ивана III и его наследника руководитель внешней политики дьяк Федор Курицын и митрополит Зосима. Однако за чистоту веры православной встали Иосиф Волоцкий, Нил Сорский, Геннадий Новгородский и весь Собор Русской церкви, осудившие «жидовствующих прелестников и отступников веры Xристовой».
Евреи «отмечались» в истории Государства Российского и во времена Петра II (ряд торгово—финансовых афер) и Анны Иоанновны (дело Боруха и Возницына), и в Смутное время (самозванство Тушинского вора).
Однако была и Русь, находившаяся под властью Польско—Литовского государства. Там евреи занимали весьма престижное положение, так как их капиталом пользовались и польский король, и шляхта. Евреи определяли отношения между производителями и потребителями, между польским панством и русским (украинским) крестьянством. В своих прямых контактах с русскими работниками они вели себя агрессивно и даже садистски.
Именно этим, по всей видимости, объясняется тот факт, что русские цари предпринимали все от них зависящее, чтобы оградить своих подданных от этих напастей. После суда над «жидовствующими» въезд иудеев в Россию был вновь запрещен. Этот запрет подтвердил и Иван Грозный. Ту же политику вел Алексей Михайлович, выселивший евреев из Москвы и Левобережной Украины. И даже космополит и западник Петр I был готов скорее принять магометан и язычников, чем евреев, для которых, как он говорил, «не будет… в России ни жилища, ни торговли, сколько о сем ни стараются и как ближних ко мне ни подкупают». Екатерина I, Анна Иоанновна, Елизавета Петровна придерживались тех же взглядов. «От врагов Xристовых не желаю интересной прибыли», – заявляла дочь Петра Великого. И не кто другой, а немка, Екатерина II, встревоженная многочисленностью еврейского населения, доставшегося ей в результате раздела Польши, стремясь, «чтобы грань инородья исчезла и древние области России были русскими не одним именем, но душою и сердцем», установила «черту оседлости», за пределами которой евреи не имели права селиться.
После падения Xазарского каганата евреи—ашкенази (иудео—хазары) более ста лет не решались селиться среди русичей и вести свои дела в их городах. Разогнанные Святославом, они затаились на Северном Кавказе, в Крыму и на западных границах Киевской Руси. Шло время. Из памяти новых поколений постепенно исчезла историческая правда о минувшем. В Киеве и в других городах стали вновь появляться евреи. Сначала как пленники и наемные работники, а затем уже и как «самостоятельные субъекты предпринимательской деятельности». Образовывались их общины, возводились синагоги. На торговле и ростовщичестве начал расти их капитал, с помощью которого торились тропки, а потом и дороги к сердцам сильных мира сего: князьям и боярам. Особенно преуспели они при великом князе Святополке II (1093–1113), разжигавшем вражду между князьями, но потворствовавшем евреям, вследствие чего последние, по утверждению В.Н. Татищева, «отняли все промыслы христианские и… имели великую свободу и власть, через что многие купцы и ремесленники разорились; они же многих прельстили в их закон…», то есть обратили в иудейство. Поэтому вполне объяснима реакция киевлян на это «беззаконие», вылившаяся после смерти князя в 1113 году в народное восстание, острие которого было направлено в первую очередь против ближайших бояр Святополка и «жидов». Недовольство людей было настолько обоснованным, что вновь избранный великий князь Владимир Всеволодович (Мономах) вынужден был созвать съезд князей, который решил «из всея Руския земли всех жидов со всем их имением выслать и впредь не впускать…». Обратите внимание: русичи, в отличие от западных народов, не ограбили и не побили корыстолюбивых евреев, а выпустили их за пределы своего княжества «подобру—поздорову».
После этого на Руси вплоть до XVIII века синагог не возводилось, общин еврейских не создавалось, а если на русских просторах и появлялся какой—нибудь еврей, то это был либо купец, либо иудейский разведчик, либо опять же наемный работник. Тем не менее, как свидетельствуют исторические источники, даже в такой мизерной концентрации они пытались влиять на князей и их окружение, а при случае – вершить государственные дела. Известно, например, что два представителя этого народа (один с Кавказа, а другой, судя по имени, из Польши), став приближенными князя Андрея Боголюбского, примкнули к числу его противников и приняли непосредственное участие в его убийстве (1174).
В рамках борьбы с христианством не оставляли евреи надежд и на реформирование Русской православной церкви. Неизвестно, как и по чьей вине это произошло, но среди переписчиков и распространителей церковной православной литературы в XIV–XV веках появились люди, стремившиеся заменить церковно—служебные книги, переведенные с греческого, на аналоги переводов с еврейского. По этой причине в ряде приходов Северо—Западной Руси священники стали использовать Книги Ветхого Завета не в христианском, а в иудейском толковании, а вместо Псалтыря – еврейский молитвенник «Махазор». Тем самым исподволь в сознание церковнослужителей и прихожан внедрялась антихристианская ересь, проявлявшаяся в иконоборчестве, надругательстве над Честным Крестом и Святыми Мощами, а также в непременном для еретиков блуде и разврате. Когда же почва была основательно подготовлена, в Новгороде, в свите киевского князя Михаила Олельковича, появился «жидовин» Схария, принадлежавший иудейской секте караимов, признававшей Иисуса Христа лишь в качестве пророка. С его легкой руки ересь «жидовствующих» расцвела буйным цветом, охватывая все большее количество людей как в Новгороде, так и в самой Москве. Ей начинают покровительствовать в окружении Ивана III и его наследника руководитель внешней политики дьяк Федор Курицын и митрополит Зосима. Однако за чистоту веры православной встали Иосиф Волоцкий, Нил Сорский, Геннадий Новгородский и весь Собор Русской церкви, осудившие «жидовствующих прелестников и отступников веры Xристовой».
Евреи «отмечались» в истории Государства Российского и во времена Петра II (ряд торгово—финансовых афер) и Анны Иоанновны (дело Боруха и Возницына), и в Смутное время (самозванство Тушинского вора).
Однако была и Русь, находившаяся под властью Польско—Литовского государства. Там евреи занимали весьма престижное положение, так как их капиталом пользовались и польский король, и шляхта. Евреи определяли отношения между производителями и потребителями, между польским панством и русским (украинским) крестьянством. В своих прямых контактах с русскими работниками они вели себя агрессивно и даже садистски.
Именно этим, по всей видимости, объясняется тот факт, что русские цари предпринимали все от них зависящее, чтобы оградить своих подданных от этих напастей. После суда над «жидовствующими» въезд иудеев в Россию был вновь запрещен. Этот запрет подтвердил и Иван Грозный. Ту же политику вел Алексей Михайлович, выселивший евреев из Москвы и Левобережной Украины. И даже космополит и западник Петр I был готов скорее принять магометан и язычников, чем евреев, для которых, как он говорил, «не будет… в России ни жилища, ни торговли, сколько о сем ни стараются и как ближних ко мне ни подкупают». Екатерина I, Анна Иоанновна, Елизавета Петровна придерживались тех же взглядов. «От врагов Xристовых не желаю интересной прибыли», – заявляла дочь Петра Великого. И не кто другой, а немка, Екатерина II, встревоженная многочисленностью еврейского населения, доставшегося ей в результате раздела Польши, стремясь, «чтобы грань инородья исчезла и древние области России были русскими не одним именем, но душою и сердцем», установила «черту оседлости», за пределами которой евреи не имели права селиться.