Страница:
Разумеется, даже она не знала толщины этого пирога точно. Даже она не представляла всех дырочек, сквозь которые утекали денежные потоки из сосуда, наполненного в результате ее визита в «дружественный банк», не ведала обо всех «нужных людях», не знала – да и не должна была знать! – всех, кто работал на интересы «Ипотеха». Знающий такие детали вполне «законно» мог претендовать на долю, т. е. на звание совладельца, а не простого, пусть и самого высокооплачиваемого, сотрудника.
Ведь многие из тех, чьи инициалы или прозвища были нацарапаны на лежавшем сейчас перед шефом листком, порой сами даже не подозревали о существовании фирмы «Ипотех»! Но, живя своей жизнью, они время от времени делали нечто, что было необходимо шефу. Нечто такое, что помогало ему ежедневно, ежесекундно удерживать в своих руках штурвал того «реально-виртуального» корабля, который мы, бесшабашная его команда, называли порой «Ну, потеха!». А двигать его в выбранном направлении силой своей воли было отнюдь не потехой, а тяжким трудом.
Правда, эта воля, по убеждению Василия Васильевича, вовсе не была «свободной». Ею распоряжался ТОТ, о Смысле и Помыслах которого даже и думать-то всуе было несообразно…
Наконец, раздался характерный щелчок и микрофоны селекторной связи, стоявшие на каждом столе, ожили. Послышался характерный треск, который мгновенно зафиксировало обостренное сознание всех, находившихся в комнате, и голос шефа произнес:
– Илья, заходи!
Илья Стефанович предусмотрительно закрыл окно сайта «Досуг» на своем компьютере (что бы не смущать Лидию Федотовну, могущую случайно пройти мимо этого притягательного для взора экрана в его отсутствие) и надел пиджак.
Пиджак висел на спинке кресла и «как бы по счастливому стечению обстоятельств» прогревался уже третий час тепловым вентилятором «Ветерок» Подольного вентилляторного завода. (Помните – «Нам пора и Вам пора с вентилляторным заводом заключать договора. Если теплый воздух дуть – в Ваш карман не заглянуть!»?).
Действовал Илья, разумеется, грамотно, «как учили» – для подобных визитов в кабинет была предписана особая форма одежды – мальчики в пиджаках, а девочки – в жакетках. А то ведь куда конверт девать?
Спокойно, достойно, ни на кого не глядя, Илья Стефанович прошел в кабинет шефа. Внешне в комнате ничего не изменилось, но опытный взгляд мог бы заметить, что только Иосиф Самуилович действительно был увлечен чтением какой-то книги по теории гетерогенного катализа, занятия же остальных относились к понятию «работа» не больше, чем занятия Марии Ладыниной и Владимира Зельдина к свиноводству и овцеводству. Все, как и в фильме, играли свои роли и явно при этом переигрывали.
Я закончил набирать проект текста нашего договора с Амгарском, взял с тумбочки «черновиков» лист бумаги и сунул его в принтер. У нас несколько принтеров, но для черновиков используется старый, игольчатый. Я нажал клавишу «ввод», принтер затрещал, но быстро захлебнулся.
«Опять заело», – с досадой подумал я и стал извлекать застрявший листок. Вырвав его из-под валика принтера, я машинально его перевернул, пробежал глазами текст, написанный от руки, и…
– Кто положил сюда эту бумажку? – спросил я громко, обращаясь ко всем. В стоявшей в комнате тишине вопрос прозвучал грозно, все подняли на меня головы и, не вставая с места, стали всматриваться в злополучный листок.
Через полминуты напряженного разглядывания заговорила Лидия Федотовна:
– Да это черновики, которые остались от вчерашнего разговора с этим фланелевым щёголем. Когда он вышел от шефа, я спросила его телефон, а он стал рисовать, как к ним проехать на машине. Мне это и не надо было вовсе! А он все чиркает чего-то… Минут пять бумагу марал! Два листа испачкал! Вон, я отсюда вижу – схема там проезда… А что случилось, Игорь Петрович? Чего это вы голос повышаете?
– Да нет, ничего, просто не нужно сюда рваные листы класть – в принтере они застревают, – ответил я.
– Вечно вам не угодишь – то «Где бумага для черновиков?», то – «Зачем кладете?». И голос повышать не нужно! – уколола меня Лидия Федотовна и снова углубилась в свою тетрадь. И все остальные опустили глаза.
А на листке, под какой-то дорожной схемой, написанный тем же почерком, шел какой-то корявый, прихотливо разбросанный по листку, с завитками и перечеркиваниями, образующими непонятную фигуру, но вполне «читабельный» текст, начинавшийся словами: «Проект договора на поставку 350 тонн ММА от фирмы „Химтранзит“ на Амгарский нефтеперерабатывающий завод…».
«Химтранзит» – это мы. Писал – «фланелевый пиджак»! Вчера!! Морок?… Что-то с глазами – слипаются. И под ложечкой сосет…
Я сел на место и на минуту отключился от реальности. Открыв глаза, снова посмотрел на листок – под транспортной схемой был нарисован мой портрет. Я узнал манеру Елены Петровны – она иногда баловала нас шаржами. Её шутка и мой морок! Можно забыть…
Через пять минут дверь в кабинет шефа распахнулась, и вышел Илья с каменным лицом. А из динамика уже летело:
– Татьяна!
Татьяна Борисовна передернула плечами, окутанными каким-то немыслимо огромным и пушистым платком цвета испуганной мыши, как будто зябко поеживаясь, и, поправив какую-то только одной ей видимую складку на юбке, одернула жакетку и уже уверенно зацокала каблучками по направлению к кабинету. Очень это было похоже на студийную учебную импровизацию в театральном Училище имени А.В.Луначарского времен учебы в нем Гусиевича на тему: «В приемной у зубного врача». Хотя за легким Татьяниным испугом и недоумением после того, как она услышала свое имя вторым, после Ильи, которое динамик назвал голосом шефа, стояла одна наша ипотеховская примета.
Считалось (совершенно, впрочем, безосновательно!), что толщина получаемого конверта обратно пропорциональна порядковому номеру вызываемого. И услышать свое имя сразу вслед за Ильей – большая удача!
Через те же пять минут, однако, от «синдрома зубной боли» у Татьяны не осталось и следа – она буквально выпорхнула из кабинета и по ее виду было легко догадаться, что «доктор добрый, больно не сделает» и что итогом своего визита она совершенно довольна.
Дверь захлопнулась, а сквозь хрипы и трески динамика послышалось:
– Трудолюбивая!
Шеф явно был в хорошем настроении и играл с нами в свою любимую игру – придумывал и тут же награждал всякого, кто «здесь и сейчас» подворачивался ему под руку, каким-то прозвищем, соответствовавшим, по его мнению, этой своей мгновенной оценке. Оценка могла быть прямой, например он мог спросить по селектору:
– А где Ученый?
И ни у кого не вызывало сомнений то, что ему требуется Иосиф Самуилович.
Или насмешливо-ироничной, но очень конкретной:
– А что, Обидчивый опять курит свою трубку?
И, понятно, откликнуться должен был я.
Но иногда, как это было и сейчас, он загадывал нам загадку. Кого он имел в виду – Лидию Федотовну, трудолюбие которой вошло у нас в поговорку, или Елену Петровну, по отношению которой это звучало бы лёгкой иронией, или даже Елену Никоновну, справедливо соперничавшую с Лидией Федотовной и не менее ее достойную лавров такой оценки за свое отношение к работе?
Почти физически чувствовалось, как он улыбался, сидя за своим огромным письменным столом в кабинете, держа палец на той строчке своей бумажки, где были зафиксированы истинные инициалы сегодняшней «трудолюбивой». И улыбка его была вызвана тем, что мысленно он представлял себе те взгляды, которыми обменивались «попавшие под подозрение» дамы, не зная, как отреагировать на столь двусмысленный комплимент и, в тоже время, боясь упустить момент страстно желанной встречи с ним. Достаточно насладившись этой картиной, он повторил в микрофон:
– Я же позвал – «Трудолюбивая»! Чем там так занята Елена Петровна, что не слышит моего вызова?
Елена Петровна, бросив торжествующий взгляд в сторону Лидии Федотовны (иронию шефу она прощала легко, а вот за то, что опередила в данном случае Лидию Федотовну, была ему по-женски благодарна), смущенно улыбнулась и, уже вставая, сказала в коробочку:
– Ну, Вы, Василь Василич, задачки задаете! Не легче, чем моей бестолочи по арифметике!
В этот момент руки ее судорожно хлопали по поверхности стола в поисках какой-нибудь непрозрачной папки. Она, как всегда, забыла о предписанной на сегодня форме одежды, и на ней была изящная риновая атласная кофточка, расписанная крупными зелеными и неоловыми цветами с резными фиолетовыми листьями, украшенная какими-то то ли рюшечками, то ли фестончиками с массой пуговиц, но… без единого кармана!
Когда какая-то ядовито-лимонная папка все-таки нашлась, Елена Петровна быстро пошла к двери кабинета, но не упустила при этом возможности остановиться на секунду перед зеркалом, подвести губы любимой помадой Signal red, и поправить «не так» лежавший локон, сбившийся при ее лихорадочных поисках «укрытия для конверта».
Не было ее довольно долго. Ясно, что причина задержки – не в сложности пересчитывания розовых бумажек. Не могло их быть столько, чтобы пересчет занял столько времени! Тем более, после ее математической тренировки на экзерсисах сына-бестолочи.
Скорее всего, когда шеф сделал ей выговор за нарушение формы одежды (а в том, что он это сделал, я не сомневаюсь ни секунды), она что-то, от волнения не вполне политкорректное, ответила ему, чем спровоцировала его отеческий монолог на темы нравственности, перешедший в разговор «за жизнь». А Елена Петровна умела и любила поговорить с шефом на подобные темы.
Я уже начал волноваться – мне ведь ещё за билетом в Амгарск бежать, а перед этим деньги командировочные у Елены Никоновны получать (а это отдельная и, порой, не быстрая техническая процедура!), но тут, наконец, дверь кабинета щёлкнула, и Елена Петровна, прижимая к груди апельсиновую папку, со слегка мечтательным выражением на лице, вышла из кабинета. Было понятно, что и она, как и Татьяна Борисовна, в данный момент думает о чем-то весьма приятном, но страшно далеком от химического маркетинга.
А из динамика раздалось:
– Игорь Петрович!
Я вошел в кабинет и направился к шефу, который стоял у своего рабочего стола.
– Игорь Петрович, дверь! – с легкой укоризной сказал Василий Васильевич.
Я понял свою оплошность и мне стало стыдно за свою почти неприличную торопливость. Я остановился, вернулся к двери и мягко закрыл ее «до щелчка». Передача конверта во всех случаях требует полной конфиденциальности и психологической атмосферы приватности. И закрытая на замок дверь – непременное и элементарное условие таких операций.
Бумажка с инициалами и цифрами лежала перед Василием Васильевичем на столе перевернутой, так, чтобы не было видно вошедшему сотруднику того, что там написано. Думаю, что это был осознанный шефом элемент безопасности ритуала – знал он зоркость взгляда «своих орлов» и не хотел давать им повода для «досужих размышлений».
Он открыл верхний ящик стола (только теперь, когда дверь была плотно закрыта!), и, не глядя, сунул в него руку («куски пирога» лежали там уже «нарезанными» и в том порядке, в котором он нас вызывал), достал конверт и положил его на полированную поверхность.
Это ещё одно правило – если есть возможность – не передавать конверта из рук в руки. Сначала один кладет, а потом другой – берет. Обычно это делается молча, но тут был особый случай, а потому я услышал традиционное и почти сакральное:
– Игорь Петрович! Пересчитайте!..
Я взял конверт в руки (ну, теперь «доходы умножай!» – мелькнуло в голове) и мгновенно оценил приятно удивившую меня его толщину. Мое удивление, конечно, не укрылось от внимания шефа, который пристально следил за мной и как раз и ожидал от меня такой реакции. Он не стал ждать моего вопроса, а доверительно сказал:
– Заплатили-таки старый должок из Старого Новгорода. Они нам ещё за сажу были должны, а теперь снова захотели вагончик, вот и расплатились, – разъяснил он, отвечая на мое невысказанное недоумение о причинах пухлости конверта.
– Но ведь у нас сажи больше нет, мы уже полгода ею не занимаемся, – удивился я.
– Так это мы не занимаемся, в Старом Новгороде же ничего об этом не знают. А Лидия Федотовна, когда они ей позвонили, догадалась не огорчать их отказом. Она обещала им подумать, и сказала, что на результаты этих ее раздумий наверняка окажет влияние погашение со стороны староновгородцев старого должка, – с улыбкой продолжил Василий Васильевич свое пояснение, в котором одновременно ощущались и его удовольствие от того, что я приятно удивлен его сегодняшней щедростью, и ненавязчивое поучение на живом примере как нужно правильно работать с клиентами, да и гордость за грамотно проводимую им самим кадровую политику – вон какие толковые сотрудники у него работают! (Очень он гордился тем, что никогда никого не увольнял – однажды пришедший и принятый им человек становился членом семьи. А можно ли разрушить семью без позора для ее патриарха?!)
– А обещать – не значит жениться, как любит говорить Илья каждой своей пассии при расставании. Не правда ли, Игорь Петрович? – закончил свои объяснения шеф, и, посерьезнев, напомнил мне:
– Так пересчитайте же, Игорь Петрович!
Я вытащил пачку из конверта и начал пересчитывать купюры. Все они были новенькими, из одной банковской упаковки, и даже номера на них уменьшались на единицу при переходе от одной купюры к другой. (Надо будет при случае обратить его внимание на этот прокол – платеж где-то в «приличном магазине» или в банковской кассе, а, тем более, расчет с каким-либо малознакомым тебе «физическим лицом» такими деньгами мог вызвать у получателя денег недоумение, совершенно ненужное и даже чреватое непредсказуемыми последствиями… Но, разумеется, сейчас не время обращать его внимание на такие «мелочи» – он мог неправильно понять мотивы моего замечания и приписать их «привередливости». Это мне сейчас надо?)
Тем временем пересчет шел своим ходом и шеф принимал в нем самое непосредственное участие – его губы беззвучно повторяли за мной количественные числительные:
– семь, восемь девять, десять, – внятно произносил я.
– семь, восемь, девять, десять, – почти беззвучным эхом повторяли его губы.
Я остановился и изумленно взглянул на него, как бы показывая, что, по моим представлениям, счету пора бы и заканчиваться, а, тем не менее, у меня в руках еще оставалась приличная пачка бумажек!
– Считайте, считайте, Игорь Петрович! – нетерпеливо поторопил меня шеф, показывая тем самым, что он вовсе не ошибся, положив столько розовых бумажек в конверт, – у меня ещё и другие сотрудники зарплату ждут, да и вам пора за билетом бежать!
И, ободренный этим комментарием, я торопливо продолжил счет:
– …
– …дцать!!! – восторженно закончил я.
– …дцать… – механически повторили его губы.
– Всё правильно, Игорь Петрович. Вы не ошиблись, а я вас не обманул, – подвел итоги этой расчетной операции шеф. Он помолчал, глядя мне в глаза, и, видимо удовлетворенный увиденным, задал последний ритуальный вопрос:
– Ну, вы довольны?
– Спасибо, Василь Василич! – с искренней благодарностью ответил я.
– То-то же! Говорил я Вам сегодня утром, что будете благодарить меня после обеда! У меня ведь как? Целый месяц зудёж и пилёжка, вредность и глупость от меня всякая, а как день зарплаты настает – все благодарят. Ну, что говорить! Здесь – не обманывают. А вот съездите хорошо в Амгарск – то ли ещё будет! Ладно, идите…
И, уже в спину мне, добавил:
– И позовите Иосифа Самуиловича, я обещал его пораньше отпустить, что-то подустал он, да вот закрутился, забыл… А нужно старика жалеть!
Конверт уже лежал в моем кармане, и я в очередной раз убедился в справедливости «расхожих выражений». Сейчас на примере банальности «Своя ноша не тянет».
Я вошел в комнату и сказал в сторону стола, стоявшего к двери ближе всех:
– Иосиф Самуилович, к шефу!
Дверь в кабинет я за собой оставил открытой – Иосиф Самуилович, бывало, порой не справлялся с технологией ее открытия и застревал на пороге кабинета, вызывая раздражение шефа своей «технической безграмотностью».
Иосиф Самуилович вздрогнул, отложил книжку о катализе, виновато посмотрел по сторонам, как будто испугавшись, что окружающие застали его за каким-то неприличным занятием, потом встал, неуклюже натянул пиджак, к его счастью нагретый его собственной спиной на уровне внутреннего кармана за время изучения «крамольной» книги (не любил он носить пиджак, но помнил о форме одежды и почти никогда не нарушал ее), и прошёл в кабинет, не задумываясь о механике замка его двери…
Но вот когда командировка предполагает ещё и вручение конвертов… Да еще при тех цифрах, которые я сегодня согласовал с шефом!..
Где «физически» расположена «черная касса», знают только те, кто «по долгу службы» с нею связан. Даже «волчары», которые используют ее содержимое для согласованных с шефом расходов практически постоянно, могут только догадываться об этом!
А процедура ее вскрытия незамысловата: сказал Елене Никоновне нужную тебе цифру, она проверила точность твоей памяти в коротком разговоре с шефом – подожди.
Елена Никоновна выходит из комнаты и через 10–15 минут возвращается. Молча кивает тебе, и ты подходишь к ее столу.
– Пересчитайте, Игорь Петрович, – тихо говорит она сакраментальную фразу.
И ты начинаешь счет, прикрывая корпусом производящие операцию руки. Но это тоже ритуальное действие – на тебя не только никто не обращает внимания, но, скорее, все специально стараются даже не смотреть в твою сторону – как говорится, «меньше знать – крепче спать»!
А в присутствии «чужих» такие операции вообще не производятся и бывает, что процесс выдачи командировочных затягивается на полдня. Вот и маешься, пока случайный гость не выпьет предложенную ему чашку кофе, не просмотрит все подготовленные для него бумаги, и даже не обсудит с Лидией Федотовной (если гость «солидного возраста», или Еленой Петровной (если ему «до сорока») какие-нибудь ностальгические воспоминания о «чудесном голосе Муслима Нагоняева» или не поговорит об очередном хите «очаровашки из „Ласкового Июня“».
Но вот все деньги у меня на руках и я бегу в кассу «Аэроэскадры». Конечно, теперь это уже только условное понятие – в кассе продают билеты десятков авиакомпаний, среди которых «Аэроэскадра» – далеко не самая важная, но по-прежнему «самая привычная» и ставшая именем нарицательным для любой авиакомпании.
Касса находится в нашем же здании двумя этажами ниже. Так что не приходится одеваться и испытывать на себе все коварные шутки сегодняшнего мороза.
В кассе меня уже знают (не просто постоянный, а почти «штатный клиент»). И процедура идет упрощенная.
– Куда летим, Игорь Петрович? – спрашивает меня кассирша, даже не требуя паспорта – мои «реквизиты» давно сидят в ее компьютере в папке «VIP-клиенты».
– В Амгарск, Клавдия Свиридовна!
– Когда?
– Завтра!
– Как всегда – лучше с утра и из «Домопапова»?
– Конечно, Клавдия Свиридовна, в моем возрасте привычек не меняют.
– Ой ли, Игорь Петрович? – лукаво говорит она, – а кто в прошлом году никуда, кроме Волглого и не летал?
– Привычки привычками, а мы люди подневольные, – ей в тон отвечал я, – скажет шеф в Волглый – летим в Волглый, а скажет – в Сингапур, полетим и в Сингапур!.. Только что-то мало надежды на такую его милость.
Старинный, ещё игольчатый принтер кассового компьютера долго трещит и вибрирует так, что отдается в зубах, если не убрать руки с кассового прилавка.
Тут у Клавдии Свиридовны зазвонил телефон. Она взяла трубку:
– Алло? Да! Да, я, Мефодий Филиппович! Про кого? Хорошо, Мефодий Филиппович! Конечно, Мефодий Филиппович! Обижаете, Мефодий Филиппович – не первый день здесь сижу, понимаю!..
Но я не обратил никакого внимания на эту ее трескотню по телефону, поскольку именно в этот момент (вероятно, от дурацкой вибрации игольчатого принтера), мои очки, которые я держал в руках, вдруг упали на пол! Ситуация, конечно, банальная, но я и «пою простые приключенья».
Одна дужка осталась в сжимавших ее моих пальцах, а оправа со второй дужкой, ударившись о плинтус кассовой стойки, отскочила под ноги стоявшему за мной, (судя по бэджику, пришпиленному к лацкану его пиджака), представителю фирмы «Кондом и сыновья».
Представитель вздрогнул, но удержался в исходном положении и не сделал убийственного для очков шага. Я бросился на выручку своим линзам и инцидент был исчерпан. Но винтик от дужки я – увы! – потерял. Хорошо, что дома у меня были запасные очки, а до конца рабочего дня времени оставалось уже совсем мало.
Наконец, билет готов, деньги с неизменно прилагаемой шоколадкой перекочевывают сквозь окошечко в руки Клавдии Свиридовны, а билет – в мои, и, напутствуемый в спину традиционным: «Летите голубем, а прилетайте соколом!», я возвращаюсь «в контору» за бумагами: подготовленными и отпечатанными проектами Договора о поставках, Графиком платежей, Паспортом качества продукта, Справкой о присвоении нам ИНН и ещё кучей документов, которые заботливая Елена Никоновна уже сложила в отдельный файл.
Я вбежал в комнату за две минуты до конца рабочего дня. Все уже сидели за столами, поглядывая то на ручные, то на большие настенные часы и с нетерпением ожидали, когда из динамиков «оперативной связи» раздастся столь желанная сейчас команда:
– Все по домам!
Мое появление вызывает легкую досаду. Понятно почему! Ведь у всех на руках (ну, конечно, не буквально – в руках такие вещи долго не держат – в кошельках, карманах, сумках) полученная сегодня «зарплата». И все предвкушают, говоря строгим юридическим языком, начало процесса «распоряжения полученными средствами», а теперь придется подождать, пока шеф не совершит обряда моего напутствия.
Я сочувственно оглядел коллектив, решительно подошел к двери кабинета, нажал кнопку, и спросил:
– Можно, Василь Василич?
Замок двери щелкнул, и я услышал:
– Заходите, Игорь Петрович!
Сегодня и сам шеф куда-то спешил. «А вдруг и он, как и все мы, тоже ждал этого дня и теперь тоже спешит „распорядиться зарплатой“?», – вдруг пронзила меня нелепая догадка. Не знаю, настолько ли его божественная ипостась вочеловечилась, чтобы моя догадка имела под собой хоть какие-то основания, но процедура напутствия сегодня была сведена к минимуму.
Он перевернул и отложил в сторону столь многострадальный за сегодняшний день листок с «явками и паролями» (не все, значит, сегодня «отоварились» и завтра у Елены Петровны будет работа по обеспечению ароматным кофе каких-то «важных гостей»), взглянул на меня, на папку с бумагами, которые я принес ему «для ознакомления» и сказал:
– Вы мальчик большой. Что я буду у вас в бумагах орфографию править! Сами написали, сами и зеленейте, если где ошиблись! Билеты взяли? На завтра? Ну, и в добрый путь, удачи вам!
Он вышел из-за стола, сам прошел разделяющее нас расстояние, крепко пожал мне руку, ещё раз пристально глянул в глаза, и решительно выпроводил из кабинета:
– Идите!
Уже перед дверью я услышал:
– И не забудьте позвонить мне, когда прилетите! Я же волноваться буду!.. – это он сказал с искренней теплотой и озабоченностью. А потом, уже с металлом в голосе, в микрофон:
– Все по домам!
Когда я открыл изнутри дверь кабинета, выходная дверь из комнаты уже почти закрылась, и в оставшуюся щелку в коридор я успел увидеть только опушку дубленки Елены Петровны, которая убегала последней, видимо, на минутку задержавшись у зеркала, висящего рядом с выходной дверью, чтобы поправить линию губ своей любимой помадой Seaside rose. (Не вполне, кстати, соответствующей, как мне кажется, сезону…)
– Жалко, что меня не будет, когда вы вернетесь с рыбалки и будете хвастать, как эта самая щука, когда вы за жабры вытащили ее из лунки, сказала вам человеческим голосом: «Борис, ты не прав!», – добавил я.
– А почему? – спросил он.
– Да вот, улетаю завтра в командировку, – ответил я не уточняя – куда. Такие «уточнения» считались у нас «утечкой информации» и не поощрялись шефом. Да я уже и привык не болтать лишнего.
Ведь многие из тех, чьи инициалы или прозвища были нацарапаны на лежавшем сейчас перед шефом листком, порой сами даже не подозревали о существовании фирмы «Ипотех»! Но, живя своей жизнью, они время от времени делали нечто, что было необходимо шефу. Нечто такое, что помогало ему ежедневно, ежесекундно удерживать в своих руках штурвал того «реально-виртуального» корабля, который мы, бесшабашная его команда, называли порой «Ну, потеха!». А двигать его в выбранном направлении силой своей воли было отнюдь не потехой, а тяжким трудом.
Правда, эта воля, по убеждению Василия Васильевича, вовсе не была «свободной». Ею распоряжался ТОТ, о Смысле и Помыслах которого даже и думать-то всуе было несообразно…
Наконец, раздался характерный щелчок и микрофоны селекторной связи, стоявшие на каждом столе, ожили. Послышался характерный треск, который мгновенно зафиксировало обостренное сознание всех, находившихся в комнате, и голос шефа произнес:
– Илья, заходи!
Илья Стефанович предусмотрительно закрыл окно сайта «Досуг» на своем компьютере (что бы не смущать Лидию Федотовну, могущую случайно пройти мимо этого притягательного для взора экрана в его отсутствие) и надел пиджак.
Пиджак висел на спинке кресла и «как бы по счастливому стечению обстоятельств» прогревался уже третий час тепловым вентилятором «Ветерок» Подольного вентилляторного завода. (Помните – «Нам пора и Вам пора с вентилляторным заводом заключать договора. Если теплый воздух дуть – в Ваш карман не заглянуть!»?).
Действовал Илья, разумеется, грамотно, «как учили» – для подобных визитов в кабинет была предписана особая форма одежды – мальчики в пиджаках, а девочки – в жакетках. А то ведь куда конверт девать?
Спокойно, достойно, ни на кого не глядя, Илья Стефанович прошел в кабинет шефа. Внешне в комнате ничего не изменилось, но опытный взгляд мог бы заметить, что только Иосиф Самуилович действительно был увлечен чтением какой-то книги по теории гетерогенного катализа, занятия же остальных относились к понятию «работа» не больше, чем занятия Марии Ладыниной и Владимира Зельдина к свиноводству и овцеводству. Все, как и в фильме, играли свои роли и явно при этом переигрывали.
Я закончил набирать проект текста нашего договора с Амгарском, взял с тумбочки «черновиков» лист бумаги и сунул его в принтер. У нас несколько принтеров, но для черновиков используется старый, игольчатый. Я нажал клавишу «ввод», принтер затрещал, но быстро захлебнулся.
«Опять заело», – с досадой подумал я и стал извлекать застрявший листок. Вырвав его из-под валика принтера, я машинально его перевернул, пробежал глазами текст, написанный от руки, и…
– Кто положил сюда эту бумажку? – спросил я громко, обращаясь ко всем. В стоявшей в комнате тишине вопрос прозвучал грозно, все подняли на меня головы и, не вставая с места, стали всматриваться в злополучный листок.
Через полминуты напряженного разглядывания заговорила Лидия Федотовна:
– Да это черновики, которые остались от вчерашнего разговора с этим фланелевым щёголем. Когда он вышел от шефа, я спросила его телефон, а он стал рисовать, как к ним проехать на машине. Мне это и не надо было вовсе! А он все чиркает чего-то… Минут пять бумагу марал! Два листа испачкал! Вон, я отсюда вижу – схема там проезда… А что случилось, Игорь Петрович? Чего это вы голос повышаете?
– Да нет, ничего, просто не нужно сюда рваные листы класть – в принтере они застревают, – ответил я.
– Вечно вам не угодишь – то «Где бумага для черновиков?», то – «Зачем кладете?». И голос повышать не нужно! – уколола меня Лидия Федотовна и снова углубилась в свою тетрадь. И все остальные опустили глаза.
А на листке, под какой-то дорожной схемой, написанный тем же почерком, шел какой-то корявый, прихотливо разбросанный по листку, с завитками и перечеркиваниями, образующими непонятную фигуру, но вполне «читабельный» текст, начинавшийся словами: «Проект договора на поставку 350 тонн ММА от фирмы „Химтранзит“ на Амгарский нефтеперерабатывающий завод…».
«Химтранзит» – это мы. Писал – «фланелевый пиджак»! Вчера!! Морок?… Что-то с глазами – слипаются. И под ложечкой сосет…
Я сел на место и на минуту отключился от реальности. Открыв глаза, снова посмотрел на листок – под транспортной схемой был нарисован мой портрет. Я узнал манеру Елены Петровны – она иногда баловала нас шаржами. Её шутка и мой морок! Можно забыть…
Через пять минут дверь в кабинет шефа распахнулась, и вышел Илья с каменным лицом. А из динамика уже летело:
– Татьяна!
Татьяна Борисовна передернула плечами, окутанными каким-то немыслимо огромным и пушистым платком цвета испуганной мыши, как будто зябко поеживаясь, и, поправив какую-то только одной ей видимую складку на юбке, одернула жакетку и уже уверенно зацокала каблучками по направлению к кабинету. Очень это было похоже на студийную учебную импровизацию в театральном Училище имени А.В.Луначарского времен учебы в нем Гусиевича на тему: «В приемной у зубного врача». Хотя за легким Татьяниным испугом и недоумением после того, как она услышала свое имя вторым, после Ильи, которое динамик назвал голосом шефа, стояла одна наша ипотеховская примета.
Считалось (совершенно, впрочем, безосновательно!), что толщина получаемого конверта обратно пропорциональна порядковому номеру вызываемого. И услышать свое имя сразу вслед за Ильей – большая удача!
Через те же пять минут, однако, от «синдрома зубной боли» у Татьяны не осталось и следа – она буквально выпорхнула из кабинета и по ее виду было легко догадаться, что «доктор добрый, больно не сделает» и что итогом своего визита она совершенно довольна.
Дверь захлопнулась, а сквозь хрипы и трески динамика послышалось:
– Трудолюбивая!
Шеф явно был в хорошем настроении и играл с нами в свою любимую игру – придумывал и тут же награждал всякого, кто «здесь и сейчас» подворачивался ему под руку, каким-то прозвищем, соответствовавшим, по его мнению, этой своей мгновенной оценке. Оценка могла быть прямой, например он мог спросить по селектору:
– А где Ученый?
И ни у кого не вызывало сомнений то, что ему требуется Иосиф Самуилович.
Или насмешливо-ироничной, но очень конкретной:
– А что, Обидчивый опять курит свою трубку?
И, понятно, откликнуться должен был я.
Но иногда, как это было и сейчас, он загадывал нам загадку. Кого он имел в виду – Лидию Федотовну, трудолюбие которой вошло у нас в поговорку, или Елену Петровну, по отношению которой это звучало бы лёгкой иронией, или даже Елену Никоновну, справедливо соперничавшую с Лидией Федотовной и не менее ее достойную лавров такой оценки за свое отношение к работе?
Почти физически чувствовалось, как он улыбался, сидя за своим огромным письменным столом в кабинете, держа палец на той строчке своей бумажки, где были зафиксированы истинные инициалы сегодняшней «трудолюбивой». И улыбка его была вызвана тем, что мысленно он представлял себе те взгляды, которыми обменивались «попавшие под подозрение» дамы, не зная, как отреагировать на столь двусмысленный комплимент и, в тоже время, боясь упустить момент страстно желанной встречи с ним. Достаточно насладившись этой картиной, он повторил в микрофон:
– Я же позвал – «Трудолюбивая»! Чем там так занята Елена Петровна, что не слышит моего вызова?
Елена Петровна, бросив торжествующий взгляд в сторону Лидии Федотовны (иронию шефу она прощала легко, а вот за то, что опередила в данном случае Лидию Федотовну, была ему по-женски благодарна), смущенно улыбнулась и, уже вставая, сказала в коробочку:
– Ну, Вы, Василь Василич, задачки задаете! Не легче, чем моей бестолочи по арифметике!
В этот момент руки ее судорожно хлопали по поверхности стола в поисках какой-нибудь непрозрачной папки. Она, как всегда, забыла о предписанной на сегодня форме одежды, и на ней была изящная риновая атласная кофточка, расписанная крупными зелеными и неоловыми цветами с резными фиолетовыми листьями, украшенная какими-то то ли рюшечками, то ли фестончиками с массой пуговиц, но… без единого кармана!
Когда какая-то ядовито-лимонная папка все-таки нашлась, Елена Петровна быстро пошла к двери кабинета, но не упустила при этом возможности остановиться на секунду перед зеркалом, подвести губы любимой помадой Signal red, и поправить «не так» лежавший локон, сбившийся при ее лихорадочных поисках «укрытия для конверта».
Не было ее довольно долго. Ясно, что причина задержки – не в сложности пересчитывания розовых бумажек. Не могло их быть столько, чтобы пересчет занял столько времени! Тем более, после ее математической тренировки на экзерсисах сына-бестолочи.
Скорее всего, когда шеф сделал ей выговор за нарушение формы одежды (а в том, что он это сделал, я не сомневаюсь ни секунды), она что-то, от волнения не вполне политкорректное, ответила ему, чем спровоцировала его отеческий монолог на темы нравственности, перешедший в разговор «за жизнь». А Елена Петровна умела и любила поговорить с шефом на подобные темы.
Я уже начал волноваться – мне ведь ещё за билетом в Амгарск бежать, а перед этим деньги командировочные у Елены Никоновны получать (а это отдельная и, порой, не быстрая техническая процедура!), но тут, наконец, дверь кабинета щёлкнула, и Елена Петровна, прижимая к груди апельсиновую папку, со слегка мечтательным выражением на лице, вышла из кабинета. Было понятно, что и она, как и Татьяна Борисовна, в данный момент думает о чем-то весьма приятном, но страшно далеком от химического маркетинга.
А из динамика раздалось:
– Игорь Петрович!
Я вошел в кабинет и направился к шефу, который стоял у своего рабочего стола.
– Игорь Петрович, дверь! – с легкой укоризной сказал Василий Васильевич.
Я понял свою оплошность и мне стало стыдно за свою почти неприличную торопливость. Я остановился, вернулся к двери и мягко закрыл ее «до щелчка». Передача конверта во всех случаях требует полной конфиденциальности и психологической атмосферы приватности. И закрытая на замок дверь – непременное и элементарное условие таких операций.
Бумажка с инициалами и цифрами лежала перед Василием Васильевичем на столе перевернутой, так, чтобы не было видно вошедшему сотруднику того, что там написано. Думаю, что это был осознанный шефом элемент безопасности ритуала – знал он зоркость взгляда «своих орлов» и не хотел давать им повода для «досужих размышлений».
Он открыл верхний ящик стола (только теперь, когда дверь была плотно закрыта!), и, не глядя, сунул в него руку («куски пирога» лежали там уже «нарезанными» и в том порядке, в котором он нас вызывал), достал конверт и положил его на полированную поверхность.
Это ещё одно правило – если есть возможность – не передавать конверта из рук в руки. Сначала один кладет, а потом другой – берет. Обычно это делается молча, но тут был особый случай, а потому я услышал традиционное и почти сакральное:
– Игорь Петрович! Пересчитайте!..
Я взял конверт в руки (ну, теперь «доходы умножай!» – мелькнуло в голове) и мгновенно оценил приятно удивившую меня его толщину. Мое удивление, конечно, не укрылось от внимания шефа, который пристально следил за мной и как раз и ожидал от меня такой реакции. Он не стал ждать моего вопроса, а доверительно сказал:
– Заплатили-таки старый должок из Старого Новгорода. Они нам ещё за сажу были должны, а теперь снова захотели вагончик, вот и расплатились, – разъяснил он, отвечая на мое невысказанное недоумение о причинах пухлости конверта.
– Но ведь у нас сажи больше нет, мы уже полгода ею не занимаемся, – удивился я.
– Так это мы не занимаемся, в Старом Новгороде же ничего об этом не знают. А Лидия Федотовна, когда они ей позвонили, догадалась не огорчать их отказом. Она обещала им подумать, и сказала, что на результаты этих ее раздумий наверняка окажет влияние погашение со стороны староновгородцев старого должка, – с улыбкой продолжил Василий Васильевич свое пояснение, в котором одновременно ощущались и его удовольствие от того, что я приятно удивлен его сегодняшней щедростью, и ненавязчивое поучение на живом примере как нужно правильно работать с клиентами, да и гордость за грамотно проводимую им самим кадровую политику – вон какие толковые сотрудники у него работают! (Очень он гордился тем, что никогда никого не увольнял – однажды пришедший и принятый им человек становился членом семьи. А можно ли разрушить семью без позора для ее патриарха?!)
– А обещать – не значит жениться, как любит говорить Илья каждой своей пассии при расставании. Не правда ли, Игорь Петрович? – закончил свои объяснения шеф, и, посерьезнев, напомнил мне:
– Так пересчитайте же, Игорь Петрович!
Я вытащил пачку из конверта и начал пересчитывать купюры. Все они были новенькими, из одной банковской упаковки, и даже номера на них уменьшались на единицу при переходе от одной купюры к другой. (Надо будет при случае обратить его внимание на этот прокол – платеж где-то в «приличном магазине» или в банковской кассе, а, тем более, расчет с каким-либо малознакомым тебе «физическим лицом» такими деньгами мог вызвать у получателя денег недоумение, совершенно ненужное и даже чреватое непредсказуемыми последствиями… Но, разумеется, сейчас не время обращать его внимание на такие «мелочи» – он мог неправильно понять мотивы моего замечания и приписать их «привередливости». Это мне сейчас надо?)
Тем временем пересчет шел своим ходом и шеф принимал в нем самое непосредственное участие – его губы беззвучно повторяли за мной количественные числительные:
– семь, восемь девять, десять, – внятно произносил я.
– семь, восемь, девять, десять, – почти беззвучным эхом повторяли его губы.
Я остановился и изумленно взглянул на него, как бы показывая, что, по моим представлениям, счету пора бы и заканчиваться, а, тем не менее, у меня в руках еще оставалась приличная пачка бумажек!
– Считайте, считайте, Игорь Петрович! – нетерпеливо поторопил меня шеф, показывая тем самым, что он вовсе не ошибся, положив столько розовых бумажек в конверт, – у меня ещё и другие сотрудники зарплату ждут, да и вам пора за билетом бежать!
И, ободренный этим комментарием, я торопливо продолжил счет:
– …
– …дцать!!! – восторженно закончил я.
– …дцать… – механически повторили его губы.
– Всё правильно, Игорь Петрович. Вы не ошиблись, а я вас не обманул, – подвел итоги этой расчетной операции шеф. Он помолчал, глядя мне в глаза, и, видимо удовлетворенный увиденным, задал последний ритуальный вопрос:
– Ну, вы довольны?
– Спасибо, Василь Василич! – с искренней благодарностью ответил я.
– То-то же! Говорил я Вам сегодня утром, что будете благодарить меня после обеда! У меня ведь как? Целый месяц зудёж и пилёжка, вредность и глупость от меня всякая, а как день зарплаты настает – все благодарят. Ну, что говорить! Здесь – не обманывают. А вот съездите хорошо в Амгарск – то ли ещё будет! Ладно, идите…
И, уже в спину мне, добавил:
– И позовите Иосифа Самуиловича, я обещал его пораньше отпустить, что-то подустал он, да вот закрутился, забыл… А нужно старика жалеть!
Конверт уже лежал в моем кармане, и я в очередной раз убедился в справедливости «расхожих выражений». Сейчас на примере банальности «Своя ноша не тянет».
Я вошел в комнату и сказал в сторону стола, стоявшего к двери ближе всех:
– Иосиф Самуилович, к шефу!
Дверь в кабинет я за собой оставил открытой – Иосиф Самуилович, бывало, порой не справлялся с технологией ее открытия и застревал на пороге кабинета, вызывая раздражение шефа своей «технической безграмотностью».
Иосиф Самуилович вздрогнул, отложил книжку о катализе, виновато посмотрел по сторонам, как будто испугавшись, что окружающие застали его за каким-то неприличным занятием, потом встал, неуклюже натянул пиджак, к его счастью нагретый его собственной спиной на уровне внутреннего кармана за время изучения «крамольной» книги (не любил он носить пиджак, но помнил о форме одежды и почти никогда не нарушал ее), и прошёл в кабинет, не задумываясь о механике замка его двери…
Глава 13
О получении командировочных, приобретении авиабилета в Амгарск, начале истории винтика от очков, а также о традиционном напутствии шефа отбывающему в командировку.
Дальше все закрутилось колесом. Прежде всего, я получил командировочные. А это у нас совсем не простая операция! Конечно, когда речь идет о простой поездке (да хоть и полете!) для каких-нибудь «обсуждений» или даже «согласований» в пределах пары часов дороги, деньги Елена Никоновна выдает просто из коробочки, лежащей в ящике ее рабочего стола: быстро и удобно.
Рысцой поплелся смирный мой пегас;
Друзья, пою простые приключенья…
Но вот когда командировка предполагает ещё и вручение конвертов… Да еще при тех цифрах, которые я сегодня согласовал с шефом!..
Где «физически» расположена «черная касса», знают только те, кто «по долгу службы» с нею связан. Даже «волчары», которые используют ее содержимое для согласованных с шефом расходов практически постоянно, могут только догадываться об этом!
А процедура ее вскрытия незамысловата: сказал Елене Никоновне нужную тебе цифру, она проверила точность твоей памяти в коротком разговоре с шефом – подожди.
Елена Никоновна выходит из комнаты и через 10–15 минут возвращается. Молча кивает тебе, и ты подходишь к ее столу.
– Пересчитайте, Игорь Петрович, – тихо говорит она сакраментальную фразу.
И ты начинаешь счет, прикрывая корпусом производящие операцию руки. Но это тоже ритуальное действие – на тебя не только никто не обращает внимания, но, скорее, все специально стараются даже не смотреть в твою сторону – как говорится, «меньше знать – крепче спать»!
А в присутствии «чужих» такие операции вообще не производятся и бывает, что процесс выдачи командировочных затягивается на полдня. Вот и маешься, пока случайный гость не выпьет предложенную ему чашку кофе, не просмотрит все подготовленные для него бумаги, и даже не обсудит с Лидией Федотовной (если гость «солидного возраста», или Еленой Петровной (если ему «до сорока») какие-нибудь ностальгические воспоминания о «чудесном голосе Муслима Нагоняева» или не поговорит об очередном хите «очаровашки из „Ласкового Июня“».
Но вот все деньги у меня на руках и я бегу в кассу «Аэроэскадры». Конечно, теперь это уже только условное понятие – в кассе продают билеты десятков авиакомпаний, среди которых «Аэроэскадра» – далеко не самая важная, но по-прежнему «самая привычная» и ставшая именем нарицательным для любой авиакомпании.
Касса находится в нашем же здании двумя этажами ниже. Так что не приходится одеваться и испытывать на себе все коварные шутки сегодняшнего мороза.
В кассе меня уже знают (не просто постоянный, а почти «штатный клиент»). И процедура идет упрощенная.
– Куда летим, Игорь Петрович? – спрашивает меня кассирша, даже не требуя паспорта – мои «реквизиты» давно сидят в ее компьютере в папке «VIP-клиенты».
– В Амгарск, Клавдия Свиридовна!
– Когда?
– Завтра!
– Как всегда – лучше с утра и из «Домопапова»?
– Конечно, Клавдия Свиридовна, в моем возрасте привычек не меняют.
– Ой ли, Игорь Петрович? – лукаво говорит она, – а кто в прошлом году никуда, кроме Волглого и не летал?
– Привычки привычками, а мы люди подневольные, – ей в тон отвечал я, – скажет шеф в Волглый – летим в Волглый, а скажет – в Сингапур, полетим и в Сингапур!.. Только что-то мало надежды на такую его милость.
Старинный, ещё игольчатый принтер кассового компьютера долго трещит и вибрирует так, что отдается в зубах, если не убрать руки с кассового прилавка.
Тут у Клавдии Свиридовны зазвонил телефон. Она взяла трубку:
– Алло? Да! Да, я, Мефодий Филиппович! Про кого? Хорошо, Мефодий Филиппович! Конечно, Мефодий Филиппович! Обижаете, Мефодий Филиппович – не первый день здесь сижу, понимаю!..
Но я не обратил никакого внимания на эту ее трескотню по телефону, поскольку именно в этот момент (вероятно, от дурацкой вибрации игольчатого принтера), мои очки, которые я держал в руках, вдруг упали на пол! Ситуация, конечно, банальная, но я и «пою простые приключенья».
Одна дужка осталась в сжимавших ее моих пальцах, а оправа со второй дужкой, ударившись о плинтус кассовой стойки, отскочила под ноги стоявшему за мной, (судя по бэджику, пришпиленному к лацкану его пиджака), представителю фирмы «Кондом и сыновья».
Представитель вздрогнул, но удержался в исходном положении и не сделал убийственного для очков шага. Я бросился на выручку своим линзам и инцидент был исчерпан. Но винтик от дужки я – увы! – потерял. Хорошо, что дома у меня были запасные очки, а до конца рабочего дня времени оставалось уже совсем мало.
Наконец, билет готов, деньги с неизменно прилагаемой шоколадкой перекочевывают сквозь окошечко в руки Клавдии Свиридовны, а билет – в мои, и, напутствуемый в спину традиционным: «Летите голубем, а прилетайте соколом!», я возвращаюсь «в контору» за бумагами: подготовленными и отпечатанными проектами Договора о поставках, Графиком платежей, Паспортом качества продукта, Справкой о присвоении нам ИНН и ещё кучей документов, которые заботливая Елена Никоновна уже сложила в отдельный файл.
Я вбежал в комнату за две минуты до конца рабочего дня. Все уже сидели за столами, поглядывая то на ручные, то на большие настенные часы и с нетерпением ожидали, когда из динамиков «оперативной связи» раздастся столь желанная сейчас команда:
– Все по домам!
Мое появление вызывает легкую досаду. Понятно почему! Ведь у всех на руках (ну, конечно, не буквально – в руках такие вещи долго не держат – в кошельках, карманах, сумках) полученная сегодня «зарплата». И все предвкушают, говоря строгим юридическим языком, начало процесса «распоряжения полученными средствами», а теперь придется подождать, пока шеф не совершит обряда моего напутствия.
Я сочувственно оглядел коллектив, решительно подошел к двери кабинета, нажал кнопку, и спросил:
– Можно, Василь Василич?
Замок двери щелкнул, и я услышал:
– Заходите, Игорь Петрович!
Сегодня и сам шеф куда-то спешил. «А вдруг и он, как и все мы, тоже ждал этого дня и теперь тоже спешит „распорядиться зарплатой“?», – вдруг пронзила меня нелепая догадка. Не знаю, настолько ли его божественная ипостась вочеловечилась, чтобы моя догадка имела под собой хоть какие-то основания, но процедура напутствия сегодня была сведена к минимуму.
Он перевернул и отложил в сторону столь многострадальный за сегодняшний день листок с «явками и паролями» (не все, значит, сегодня «отоварились» и завтра у Елены Петровны будет работа по обеспечению ароматным кофе каких-то «важных гостей»), взглянул на меня, на папку с бумагами, которые я принес ему «для ознакомления» и сказал:
– Вы мальчик большой. Что я буду у вас в бумагах орфографию править! Сами написали, сами и зеленейте, если где ошиблись! Билеты взяли? На завтра? Ну, и в добрый путь, удачи вам!
Он вышел из-за стола, сам прошел разделяющее нас расстояние, крепко пожал мне руку, ещё раз пристально глянул в глаза, и решительно выпроводил из кабинета:
– Идите!
Уже перед дверью я услышал:
– И не забудьте позвонить мне, когда прилетите! Я же волноваться буду!.. – это он сказал с искренней теплотой и озабоченностью. А потом, уже с металлом в голосе, в микрофон:
– Все по домам!
Когда я открыл изнутри дверь кабинета, выходная дверь из комнаты уже почти закрылась, и в оставшуюся щелку в коридор я успел увидеть только опушку дубленки Елены Петровны, которая убегала последней, видимо, на минутку задержавшись у зеркала, висящего рядом с выходной дверью, чтобы поправить линию губ своей любимой помадой Seaside rose. (Не вполне, кстати, соответствующей, как мне кажется, сезону…)
Глава 14
Об ужении рыбы и его связи с семейными проблемами, птичьем ресторане, проблемах зимней моды и коварстве Госгидромета, архитектурных стилях, а также о антитеррористических проблемах городского хозяйства.
– Я вам говорю, мороз будет таким, что лед и снег не помешают хорошую сытую щуку по её желудку за 10 метров безлунной ночью увидеть! – сообщил я свое мнение о предстоящей погоде Борису, нашему рыбаку-секьюрити, когда он спросил меня на выходе о том, что же пишут о погоде в Интернете.
Пора домой! Не опоздать бы мне,
Не заперты ль ворота на запор?
И огонек мерцает ли в окне,
Маня к себе усталый, грустный взор?
– Жалко, что меня не будет, когда вы вернетесь с рыбалки и будете хвастать, как эта самая щука, когда вы за жабры вытащили ее из лунки, сказала вам человеческим голосом: «Борис, ты не прав!», – добавил я.
– А почему? – спросил он.
– Да вот, улетаю завтра в командировку, – ответил я не уточняя – куда. Такие «уточнения» считались у нас «утечкой информации» и не поощрялись шефом. Да я уже и привык не болтать лишнего.