Страница:
События показали, что арест руководителей Западного фронта кардинально обстановку не изменил, да и, конечно, изменить не мог. В условиях постоянно нараставших по силе ударов вермахта войска продолжали отход. 10–12 июля противник сломил сопротивление наших обороняющихся частей в районе Витебска, южнее Орши и Могилева и стал быстро продвигаться в сторону Смоленска. Во всей полосе Западного фронта развернулось гигантское Смоленское сражение.
Если бы Сталин был последователен, он, учитывая, что перелома на фронте достичь не удалось, должен был поступить с Мехлисом так, как он обошелся с бывшим командованием фронтом. Но в том-то и дело, что армейский комиссар 1-го ранга был послан туда с иной миссией. Вождь руками своих присных добивался вполне определенной цели – дать населению страны простое и понятное объяснение сокрушительных поражений, припугнуть военные кадры тяжестью и неотвратимостью верховной кары, показать, что и с началом войны устои власти остались прежними. И судя по всему, Сталин уверился, что эта цель на Западном фронте его эмиссаром достигнута.
…Однако – вернемся к крестному пути, который выпало пройти командованию Западным фронтом. И попробуем ответить на второй вопрос из тех, что были поставлены вначале: действительно ли генералы совершили те преступления, в которых обвинялись – струсили, проявили бездействие, допустили развал управления войсками и пр.?
После ареста Павлова, Климовских, Григорьева и Коробкова доставили на Лубянку во внутреннюю тюрьму. Началось следствие, пошли допросы.
С самого начала и политические, и военные власти не стеснялись в средствах, создавалась лишь видимость законности. О том, что арест Павлова был санкционирован лишь спустя два дня после фактического взятия его под стражу, уже говорилось. Само постановление на арест, подписанное заместителем начальника следственной части 3-го управления НКО старшим батальонным комиссаром Б. С. Павловским, не содержало доказательств вины, а свелось к надуманным мотивам, чтобы хоть как-то обосновать сам факт заключения генерала под стражу[7]. Точно так же постфактум Павловским было вынесено, а Тимошенко утверждено постановление о содержании под стражей, как мере пресечения в отношении Павлова. Обвинительное заключение по делу всех четверых генералов (их следственные дела были объединены в одно), утвержденное заместителем наркома внутренних дел СССР комиссаром госбезопасности 3-го ранга В. С. Абакумовым 21 июля 1941 г., также было бездоказательным, не содержало ни отсылок к конкретным материалам, на основании которых перечисленные выше лица были арестованы, ни ссылок на доказательства, которые свидетельствовали бы о виновности привлекаемых к уголовной ответственности лиц.
По ходу дела постоянно велась переквалификация преступлений, в совершении которых обвинялись подследственные, а затем и подсудимые. Тот же Павлов был арестован и заключен под стражу, как подозреваемый в преступлениях, предусмотренных ст. 58—1б и 58–11 УК РСФСР. Эти же статьи фигурируют в обвинительном заключении в отношении Павлова и Климовских. Григорьев и Коробков обвинялись в преступлениях по ст. 193—17б УК РСФСР. А уже на следующий день, 22 июля, дело в судебном заседании Военной коллегии рассматривалось с предъявлением обвинения уже совершенно по иному кодексу – не РСФСР, а Белорусской ССР – и новым статьям: Павлову и Климовских – ст. 63—2 и 76 УК БССР, Григорьеву и Коробкову – ст. 180-б УК БССР. Судя по протоколу судебного заседания, подсудимые об этой переквалификации поставлены в известность не были, председательствующий Ульрих лишь спросил, получили ли они копию обвинительного заключения и познакомились ли с ним.
Да простит читатель педантизм автора, но нельзя не проследить эту цепь беззаконий до конца. В приговоре Военной коллегии действия всех четверых подсудимых были вновь переквалифицированы, на сей раз на ст. 193—17б и 193—20б УК РСФСР.
В процессе следствия беззаконие заявляло о себе раз за разом. Первый допрос генерала армии Павлова 7 июля продолжался непрерывно 15 часов. Следователи сразу же требуют: «…Приступайте к показаниям о вашей предательской деятельности». Павлова – как обухом по голове: следствие только началось, а его не просто подозревают в совершении преступления – ему, по сути, уже предъявляют обвинение.
Естественно, допрашиваемый категорически заявляет, что он не предатель. Следователи тут же перебивают его следующим вопросом: «У следствия имеются данные, говорящие за то, что ваши действия на протяжении ряда лет были изменническими, которые особенно проявились во время вашего командования Западным фронтом». Генерал вновь настаивает: «Я не изменник, злого умысла в моих действиях, как командующего фронтом, не было». Категорически возражал он и против предположений, что кто-то из его подчиненных совершал изменнические действия[8].
Бывший командующий подробно описал обстановку, сложившуюся после нападения гитлеровских войск, свои действия по управлению войсками. Прорыв немецких войск он объяснял их огромным превосходством в танках и авиации, а также утратой связи с первых часов войны.
Но следователей это, судя по всему, мало интересует. Они завершают допрос тем же, с чего и начали, добиваясь от Павлова признательных показаний о том, что тот намеренно открыл фронт противнику: «Напрасно вы (Павлов. – Ю.Р.) пытаетесь свести поражение к не зависящим от вас причинам. Следствием установлено (когда? – Ю.Р.), что вы являлись участником заговора еще в 1935 г. и тогда еще имели намерение в будущей войне изменить родине. Настоящее положение у вас на фронте подтверждает эти следственные данные».
Следственные данные, надо понимать, это – материалы допросов тех военачальников, которые были в свое время привлечены к делу о военном заговоре в РККА (дело Тухачевского и др.), ожидавшие своего часа в архивах НКВД. И это время пришло.
К слову, а кому было поручено вести допросы? Когда вместе, а когда сменяя друг друга, это делали уже упомянутый заместитель начальника следственной части 3-го управления НКО старший батальонный комиссар Павловский и следователь младший лейтенант госбезопасности В. И. Комаров.
Комаров позднее выдвинется по службе, в 1948 г. станет полковником госбезопасности, заместителем начальника следственной части по особо важным делам Министерства госбезопасности СССР. Закончит он так, как закончили многие его жертвы. В конце 1952 г. вместе с рядом сослуживцев он будет арестован, а 1954 г. осужден и расстрелян, в том числе за использование незаконных методов ведения следствия.
Мог ли младший лейтенант госбезопасности (соответствует армейскому старшему лейтенанту) компетентно судить о действиях командования фронтом? Ответ представляется очевидным. Уже сам по себе этот факт лишний раз доказывает, что следствие явно не интересовали реальные причины произошедшего в полосе Западного фронта. Отрабатывалась заговорщицкая, изменническая версия.
А поскольку Комаров отличался большой физической силой, то и применял соответствующие методы следствия. Недаром он обладал «говорящим» прозвищем «Костолом». Павлова вынудили признать, что он являлся участником антисоветского военного заговора еще с середины 30-х годов, что был выдвиженцем «врага народа» командарма 1-го ранга И. П. Уборевича, командующего войсками Белорусского военного округа, расстрелянного в 1937 г. вместе с М. Н. Тухачевским. Заставили его признать и участие в «военно-фашистском заговоре», и преднамеренное открытие фронта врагу.
Генерал-майор Климовских участия в заговоре не признал, но был «изобличен», как соучастник, двумя «заговорщиками», расстрелянными еще до войны. Григорьеву и Коробкову «политику» вменять не стали, ограничившись обвинениями в преступном бездействии.
Явно переусердствовали младшие лейтенанты госбезопасности. Как и члены Военной коллегии, в ходе судебного заседания также активно добивавшиеся признания подсудимых в антисоветской деятельности. Даже кремлевский заказчик не оценил их служебного рвения. Когда Сталину принесли проект приговора, он текст в целом одобрил, но через своего секретаря А. Н. Поскребышева передал указание весь «хлам» о заговоре убрать[9].
Этим как раз и объясняется исчезновение из приговора 58-й, «политической» статьи.
Суд под председательством армвоенюриста В. В. Ульриха, председателя Военной коллегии Верховного суда СССР, состоялся 22 июля. Он длился ровно три часа. В сталинском праве, как и судопроизводстве времен инквизиции, доказательства желательны, но не обязательны. Павлов нашел в себе мужество отказаться от своих показаний о предательской, заговорщической деятельности, данных им на предварительном следствии, хотя Ульрих все время пытался вернуть генерала к этому, столь любимому судом сюжету. На «укоризненное» замечание председательствующего: «Несколько часов тому назад вы говорили совершенно другие, и в частности о своей вражеской деятельности», Дмитрий Григорьевич заявил: «Антисоветской деятельностью я никогда не занимался. Показания о своем участии в антисоветском военном заговоре я дал, будучи в невменяемом состоянии». Настаивал на этом и в последнем слове: «Я прошу доложить нашему правительству, что в Западном особом фронте (так в документе. – Ю.Р.) измены и предательства не было. Все работали с большим напряжением. Мы в данное время сидим на скамье подсудимых не потому, что совершили преступления в период военных действий, а потому, что недостаточно готовились в мирное время к этой войне»[10].
Климовских еще раз заявил, что участником антисоветской заговорщической организации не был, и признал себя виновным только в ошибках по службе, допущенных, как подчеркнул Владимир Ефимович, «без всякого злого умысла».
Генералы Григорьев и Коробков также признали лишь ошибки, прося суд учесть при вынесении приговора те условия, в которых оказались войска с началом германского вторжения и которые от них не зависели.
Все подсудимые просили дать им возможность делами искупить свою вину.
Но, вероятно, и сами подсудимые не очень надеялись на объективность. Они не могли не видеть, что творится самая настоящая расправа, прикрытая инсценировкой суда, ибо приговор основывался только на показаниях подсудимых, никакие оперативные документы при этом к разбирательству не привлекались и показания свидетелей не заслушивались.
По приговору суда генералы Павлов и Климовских были признаны виновными в том, что они проявили трусость, бездействие власти, нераспорядительность, допустили развал управления войсками, сдачу оружия противнику без боя и самовольное оставление боевых позиций частями фронта, тем самым дезорганизовали оборону страны и создали возможность противнику прорвать фронт советских войск.
Генерал Григорьев, по заключению суда, проявил паникерство, преступное бездействие в обеспечении организации работы связи фронта, в результате чего было нарушено управление войсками и нормальное взаимодействие воинских соединений.
Генерал Коробков был признан виновным в трусости, малодушии и преступном бездействии, в результате чего вверенные ему соединения и части понесли большие потери и были дезорганизованы[11].
Всех четырех лишили воинских званий и приговорили к расстрелу. Даже если осужденным и дали возможность просить Президиум Верховного Совета СССР о помиловании, настоящего, объективного рассмотрения такого ходатайства, конечно, не было, ибо приговор был приведен в исполнение в тот же день.
В сентябре расстреляли и генерал-лейтенанта Клича: его по какой-то причине Сталин посчитал необходимым не объединять в группу с остальными генералами фронта и осудить отдельно.
То, что над командованием Западным фронтом просто расправились, подтверждает хотя бы тот факт, что формулировка состава преступления для обвинительного приговора была прямо заимствована из постановления ГКО № 169сс от 16 июля 1941 г., изданного за 6 дней до суда. Как и было принято в сталинском государстве: политика шла впереди норм закона.
Из всех указанных выше военачальников Западного фронта избежал расстрела лишь И. С. Лазаренко. Военным трибуналом фронта он был приговорен к высшей мере наказания с заменой тюремным заключением. По личному ходатайству Президиум Верховного Совета СССР в октябре 1942 г. досрочно освободил его от наказания и направил в действующую армию. Генерал И. С. Лазаренко, будучи командиром 369-й стрелковой дивизии 2-го Белорусского фронта, погиб в бою 25 июня 1944 г. Посмертно он был удостоен звания Героя Советского Союза.
Иначе, чем у генералов Западного фронта, сложилась судьба лиц, также фигурировавших в постановлении ГКО, но представлявших другие фронты действующей армии. Был расстрелян только командир 30-й горно-стрелковой (в постановлении ГКО она ошибочно названа стрелковой) дивизии Южного фронта генерал-майор С. Г. Галактионов. Приговор военного трибунала Южного фронта датирован 21 июля 1941 г.
Командир 41-го стрелкового корпуса Северо-Западного фронта генерал-майор И. С. Кособуцкий 26 июля 1941 г. по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР был лишен воинского звания и подвергнут наказанию в виде лишения свободы в ИТЛ сроком на 10 лет. Но уже в конце октября 1942 г. постановлением Президиума Верховного Совета СССР досрочно освобожден от всех видов наказания с направлением в действующую армию, восстановлен в воинском звании. Войну генерал-лейтенант Кособуцкий закончил командиром 34-го стрелкового корпуса Юго-Западного фронта.
Заместитель командира по политической части 60-й горно-стрелковой дивизии Южного фронта полковой комиссар И. Г. Курочкин был осужден военным трибуналом фронта к 8 годам лишения свободы с отсрочкой исполнения приговора до окончания военных действий. Был направлен на фронт с понижением в воинском звании. 24 августа 1941 г. погиб в бою.
Полковой комиссар И. К. Елисеев, заместитель командира по политической части, комиссар 30-й горно-стрелковой дивизии, был осужден к лишению свободы сроком на 10 лет с отсрочкой исполнения наказания после окончания войны. До февраля 1945 г. он воевал в должности заместителя командира по политчасти 50-й гвардейской, а затем 99-й стрелковых дивизий.
Наконец, командир 60-й горно-стрелковой дивизии Южного фронта генерал-майор М. Б. Салихов 29 июля 1941 г. военным трибуналом Южного фронта был осужден на 10 лет тюремного заключения с отбытием наказания по окончании войны, лишен генеральского звания. Был снижен в должности до командира полка и в звании до полковника. Считался погибшим в бою, именно с такой формулировкой был исключен из списков Красной Армии в январе 1942 г. Позднее выяснилось, что он сдался в плен и сотрудничал с немецкой разведкой. 21 июня 1943 г. Военной коллегией Верховного суда СССР заочно осужден к высшей мере наказания.
…Возвратиться к делу Павлова и его товарищей стало возможным только спустя 16 лет. Под влиянием обстановки, сложившейся вследствие ХХ съезда КПСС, Верховный суд СССР в 1956 г. запросил заключение Генерального штаба Вооруженных Сил относительно событий в полосе Западного фронта в июне 1941 г. Оно готовилось на основе мнений ряда военачальников.
Одним из первых свою позицию высказал ушедший к тому времени в запас генерал-полковник Л. М. Сандалов, который, как уже упоминалось выше, начал войну в должности начальника штаба 4-й армии Западного фронта. Позднее он выдвинулся в начальники штаба Центрального, Брянского, 2-го Прибалтийского и 4-го Украинского фронтов. Роковая случайность заставила его расстаться с активной службой: в 1953 г., будучи начальником штаба – первым заместителем командующего Московским военным округом, в авиационной катастрофе он получил тяжелые увечья. Прикованный к инвалидному креслу, этот мужественный человек продолжал напряженно трудиться, сконцентрировавшись на научной и литературной работе. Своим человеческим долгом он посчитал возвращение честного имени незаконно репрессированным военачальникам Западного фронта, вместе с которыми Леониду Михайловичу довелось принять первые удары врага.
1 сентября 1956 г. он направил начальнику Военно-научного управления Генштаба генералу армии В. В. Курасову служебную записку, в которой обстоятельно проанализировал ситуацию, сложившуюся в конце июня 1941 г. в полосе Западного фронта, и действия высших должностных лиц фронтового управления.
На вопрос, виновато ли командование Западным фронтом и 4-й армии в разгроме войск в начальный период войны, он отвечал отрицательно. Соседи Западного фронта – Северо-Западный (бывший Прибалтийский особый военный округ) и Юго-Западный (Киевский ОВО) фронты – были также разгромлены, хотя главный удар врага и не нацеливался на них. Прибегая к этому аргументу, Сандалов делал вывод, что в тех условиях поражение войск западных приграничных военных округов (фронтов) в конечном счете зависело не от качества управления войсками. По его мнению, главная причина поражений коренилась в слабом техническом оснащении и недостаточной подготовке войск и штабов Красной Армии по сравнению с вермахтом, а также во внезапном нападении полностью отмобилизованной и сосредоточенной у советских границ фашистской армии на наши войска, не приведенные в боевую готовность.
Оговариваясь, что в сложившейся неблагоприятной ситуации и более талантливый командный состав не смог бы предотвратить разгром, Сандалов тем не менее не снимал определенной ответственности и с командования войсками Западного фронта.
Управление войсками фронта и армий он называл слабым, проистекавшим из неудачного подбора командного состава и, в первую очередь, несоответствия своей должности самого командующего. Генерал Павлов, отмечал Сандалов, не имея опыта в командовании войсковыми соединениями (до назначения командующим войсками ЗОВО командовал лишь танковой бригадой), ни достаточного военного образования и широкого оперативного кругозора, растерялся в сложной обстановке начального периода войны и выпустил из рук управление войсками.
Не соответствующими своим должностям были также командующий ВВС генерал И. И. Копец и командующий артиллерией генерал Н. А. Клич, как и Павлов, не имевшие достаточного опыта управлении войсками. В связи с этим часть вины за подбор неподготовленных командных кадров должны были нести те, «кто утвердил такой состав», то есть высшее политическое и военное руководство страны (хотя никого конкретно Сандалов назвать не решился).
Что же касается начальника штаба фронта генерала Климовских и начальника связи генерала Григорьева, то, по мнению Сандалова, «и тот, и другой являлись одними из лучших в Красной Армии штабными командирами. Но оба эти начальника имели один общий важный недостаток: слабоволие и безынициативность. Самостоятельных инициативных решений в сложной обстановке эти начальники, как правило, не принимали».
Генерал Коробков показал себя храбрым и энергичным командующим армией, но и его недостаток заключался «в стремлении безоговорочно выполнять любое распоряжение командования войсками округа, в том числе и явно не соответствующее складывающейся обстановке».
Сандалов делал нелицеприятный вывод о том, что безынициативностью страдала большая часть высшего командного состава Красной Армии, поскольку «широкая инициатива среди высшего комсостава, как известно, у нас вообще в предвоенное время не культивировалась и не поощрялась».
Резюмируя содержание служебной записки, ее автор считал необходимым снять с командования войсками Западного фронта основную вину за разгром войск фронта в начальный период войны. «Никакого заранее намеченного умысла по разгрому войск округа или способствованию разгрому войск со стороны всего командования округа и его отдельных лиц не было», – убежденно делал он вывод[12].
Безусловно, аргументированное мнение человека, который в дни описываемых им событий находился рядом с военачальниками, позднее попавшими под секиру репрессий, было особенно ценно. И Генштаб учел его. Признав в своем заключении крупные недочеты в подготовке войск округа к войне, он решительно отмел обвинение командования фронтом в трусости, бездействии, сознательном развале управления войсками и сдаче оружия противнику.
Все это позволило суду вынести справедливый вердикт. Определением Военной коллегии Верховного суда СССР от 31 июля 1957 г. приговор от 22 июля 1941 г. в отношении генералов Д. Г. Павлова, В. Е. Климовских, А. Т. Григорьева и А. А. Коробкова, а также приговор от 17 сентября 1941 г. в отношении генерала Н. А. Клича были отменены, и дела на них производством прекращены за отсутствием в их действиях состава преступления.
Из заключения освободили семьи военачальников. Обратим внимание, что статьи, по которым были осуждены Павлов и его боевые товарищи, не предусматривали наказания близких родственников. Но кто из ретивых Ульрихов когда-нибудь обращал внимание на такие «мелочи»? Без всякой вины пострадали семьи, и особенно, конечно, дети. Из лагеря они вернулись уже взрослыми, с изломанными характерами. Надо ли говорить, что происходит с человеком, формирование которого как личности шло за колючей проволокой?
Осудили военачальников Западного фронта громко, объявили об этом вплоть до последнего солдата, а вот вокруг их посмертной судьбы даже после реабилитации власть устроила самый настоящий заговор молчания, который не могли прорвать даже их боевые товарищи.
Текст приговора не обнародовался вплоть до 1992 г. Л. М. Сандалов пытался рассказать о судьбе своих боевых соратников в увидевшей свет в 1961 г. книге «Пережитое». Но рукопись значительно сократили, купировав сомнительные с точки зрения цензуры места. Ситуация повторилась при издании в 1970 г. книги «На московском направлении», куда вошли переработанные автором главы «Пережитого». Публикация книг послужила поводом для переписки Леонида Михайловича с бывшими сослуживцами. Даже они, люди, много повидавшие на своем веку, наверное, не допускали, что автор книг далеко не добровольно шел на замалчивание событий прошлого, и укоряли его за это.
Бывший в 1938–1939 гг. командующим войсками Белорусского военного округа генерал-полковник М. П. Ковалев, хорошо знавший все командование Западным фронтом по совместной службе, писал Сандалову 22 марта 1962 г.: «… Тот, кто способен серьезно мыслить, может сделать правильный вывод, что армия была подготовлена к войне – умела воевать и патриотизма было достаточно, а не на высоте было руководство войсками и политикой…
Мне очень жаль Климовских, Григорьева (н-к связи) и Коробкова. Они творили чужую волю. Даже Павлов виноват только в том, что взялся за непосильное для него дело».
Особого внимания заслуживает письмо Сандалову от бывшего начальника оперативного отдела штаба Западного фронта генерал-майора И. И. Семенова 28 апреля 1962 г. Приведем его с максимальной полнотой: «…О личности тов. Коробкова. Тот, кто не знает его, из Вашей книги может сделать о нем совершенно неверные выводы, ведь не надо забывать, что по приказу, который был широко опубликован, он как враг народа и предатель был расстрелян, а его семья репрессирована и долго томилась в ссылке.
То же можно сказать и о генералах Павлове, Климовских, Григорьеве, Клич, т. е. о руководстве фронта, как будто только они были виновниками катастрофы на фронте.
Я лично от начала и до конца был непосредственным участником этих событий. Со всей ответственностью могу сказать, что ни паники, ни растерянности с их стороны не было. Все, что можно было сделать в тех тяжелых условиях, делалось, но было поздно, мы расплачивались за упущенное время и за то, что были успокоены и верили, вернее нас заставляли верить, что немцы наши чуть ли не друзья, вспомните заявление ТАСС[13] и снимки в газетах.
Лично я предлагал Климовских и Павлову за две-три недели до начала войны поднять войска по плану прикрытия, но они на это не пошли, было прямое указание не делать этого.
Эх, Леонид Михайлович! Если бы мы это сделали хотя бы за неделю до войны, разве бы мы дали немцам так быстро продвигаться, даже несмотря на их превосходство?..
Нельзя полностью обвинять Павлова и Климовских в бездействии и потому, что фактически руководил всем маршал Шапошников, который уже через 5–6 часов после начала войны прибыл в Минск (начальник Генерального штаба маршал Б. М. Шапошников находился в штабе Западного фронта с 23 по 30 июня 1941 г. – Ю.Р.). Вы пишете в книге, что он был в Могилеве, из Могилева я его отправил в Москву, а до этого все события докладывал лично ему. Все распоряжения по фронту были согласованы и одобрены им. Никогда не забуду слов, сказанных им, когда он уже сидел в машине и пожимал мне на прощание руку: “Не волнуйтесь, голубчик, наши неудачи временные, как результат внезапности, скоро все переменится”.
Если бы Сталин был последователен, он, учитывая, что перелома на фронте достичь не удалось, должен был поступить с Мехлисом так, как он обошелся с бывшим командованием фронтом. Но в том-то и дело, что армейский комиссар 1-го ранга был послан туда с иной миссией. Вождь руками своих присных добивался вполне определенной цели – дать населению страны простое и понятное объяснение сокрушительных поражений, припугнуть военные кадры тяжестью и неотвратимостью верховной кары, показать, что и с началом войны устои власти остались прежними. И судя по всему, Сталин уверился, что эта цель на Западном фронте его эмиссаром достигнута.
…Однако – вернемся к крестному пути, который выпало пройти командованию Западным фронтом. И попробуем ответить на второй вопрос из тех, что были поставлены вначале: действительно ли генералы совершили те преступления, в которых обвинялись – струсили, проявили бездействие, допустили развал управления войсками и пр.?
После ареста Павлова, Климовских, Григорьева и Коробкова доставили на Лубянку во внутреннюю тюрьму. Началось следствие, пошли допросы.
С самого начала и политические, и военные власти не стеснялись в средствах, создавалась лишь видимость законности. О том, что арест Павлова был санкционирован лишь спустя два дня после фактического взятия его под стражу, уже говорилось. Само постановление на арест, подписанное заместителем начальника следственной части 3-го управления НКО старшим батальонным комиссаром Б. С. Павловским, не содержало доказательств вины, а свелось к надуманным мотивам, чтобы хоть как-то обосновать сам факт заключения генерала под стражу[7]. Точно так же постфактум Павловским было вынесено, а Тимошенко утверждено постановление о содержании под стражей, как мере пресечения в отношении Павлова. Обвинительное заключение по делу всех четверых генералов (их следственные дела были объединены в одно), утвержденное заместителем наркома внутренних дел СССР комиссаром госбезопасности 3-го ранга В. С. Абакумовым 21 июля 1941 г., также было бездоказательным, не содержало ни отсылок к конкретным материалам, на основании которых перечисленные выше лица были арестованы, ни ссылок на доказательства, которые свидетельствовали бы о виновности привлекаемых к уголовной ответственности лиц.
По ходу дела постоянно велась переквалификация преступлений, в совершении которых обвинялись подследственные, а затем и подсудимые. Тот же Павлов был арестован и заключен под стражу, как подозреваемый в преступлениях, предусмотренных ст. 58—1б и 58–11 УК РСФСР. Эти же статьи фигурируют в обвинительном заключении в отношении Павлова и Климовских. Григорьев и Коробков обвинялись в преступлениях по ст. 193—17б УК РСФСР. А уже на следующий день, 22 июля, дело в судебном заседании Военной коллегии рассматривалось с предъявлением обвинения уже совершенно по иному кодексу – не РСФСР, а Белорусской ССР – и новым статьям: Павлову и Климовских – ст. 63—2 и 76 УК БССР, Григорьеву и Коробкову – ст. 180-б УК БССР. Судя по протоколу судебного заседания, подсудимые об этой переквалификации поставлены в известность не были, председательствующий Ульрих лишь спросил, получили ли они копию обвинительного заключения и познакомились ли с ним.
Да простит читатель педантизм автора, но нельзя не проследить эту цепь беззаконий до конца. В приговоре Военной коллегии действия всех четверых подсудимых были вновь переквалифицированы, на сей раз на ст. 193—17б и 193—20б УК РСФСР.
В процессе следствия беззаконие заявляло о себе раз за разом. Первый допрос генерала армии Павлова 7 июля продолжался непрерывно 15 часов. Следователи сразу же требуют: «…Приступайте к показаниям о вашей предательской деятельности». Павлова – как обухом по голове: следствие только началось, а его не просто подозревают в совершении преступления – ему, по сути, уже предъявляют обвинение.
Естественно, допрашиваемый категорически заявляет, что он не предатель. Следователи тут же перебивают его следующим вопросом: «У следствия имеются данные, говорящие за то, что ваши действия на протяжении ряда лет были изменническими, которые особенно проявились во время вашего командования Западным фронтом». Генерал вновь настаивает: «Я не изменник, злого умысла в моих действиях, как командующего фронтом, не было». Категорически возражал он и против предположений, что кто-то из его подчиненных совершал изменнические действия[8].
Бывший командующий подробно описал обстановку, сложившуюся после нападения гитлеровских войск, свои действия по управлению войсками. Прорыв немецких войск он объяснял их огромным превосходством в танках и авиации, а также утратой связи с первых часов войны.
Но следователей это, судя по всему, мало интересует. Они завершают допрос тем же, с чего и начали, добиваясь от Павлова признательных показаний о том, что тот намеренно открыл фронт противнику: «Напрасно вы (Павлов. – Ю.Р.) пытаетесь свести поражение к не зависящим от вас причинам. Следствием установлено (когда? – Ю.Р.), что вы являлись участником заговора еще в 1935 г. и тогда еще имели намерение в будущей войне изменить родине. Настоящее положение у вас на фронте подтверждает эти следственные данные».
Следственные данные, надо понимать, это – материалы допросов тех военачальников, которые были в свое время привлечены к делу о военном заговоре в РККА (дело Тухачевского и др.), ожидавшие своего часа в архивах НКВД. И это время пришло.
К слову, а кому было поручено вести допросы? Когда вместе, а когда сменяя друг друга, это делали уже упомянутый заместитель начальника следственной части 3-го управления НКО старший батальонный комиссар Павловский и следователь младший лейтенант госбезопасности В. И. Комаров.
Комаров позднее выдвинется по службе, в 1948 г. станет полковником госбезопасности, заместителем начальника следственной части по особо важным делам Министерства госбезопасности СССР. Закончит он так, как закончили многие его жертвы. В конце 1952 г. вместе с рядом сослуживцев он будет арестован, а 1954 г. осужден и расстрелян, в том числе за использование незаконных методов ведения следствия.
Мог ли младший лейтенант госбезопасности (соответствует армейскому старшему лейтенанту) компетентно судить о действиях командования фронтом? Ответ представляется очевидным. Уже сам по себе этот факт лишний раз доказывает, что следствие явно не интересовали реальные причины произошедшего в полосе Западного фронта. Отрабатывалась заговорщицкая, изменническая версия.
А поскольку Комаров отличался большой физической силой, то и применял соответствующие методы следствия. Недаром он обладал «говорящим» прозвищем «Костолом». Павлова вынудили признать, что он являлся участником антисоветского военного заговора еще с середины 30-х годов, что был выдвиженцем «врага народа» командарма 1-го ранга И. П. Уборевича, командующего войсками Белорусского военного округа, расстрелянного в 1937 г. вместе с М. Н. Тухачевским. Заставили его признать и участие в «военно-фашистском заговоре», и преднамеренное открытие фронта врагу.
Генерал-майор Климовских участия в заговоре не признал, но был «изобличен», как соучастник, двумя «заговорщиками», расстрелянными еще до войны. Григорьеву и Коробкову «политику» вменять не стали, ограничившись обвинениями в преступном бездействии.
Явно переусердствовали младшие лейтенанты госбезопасности. Как и члены Военной коллегии, в ходе судебного заседания также активно добивавшиеся признания подсудимых в антисоветской деятельности. Даже кремлевский заказчик не оценил их служебного рвения. Когда Сталину принесли проект приговора, он текст в целом одобрил, но через своего секретаря А. Н. Поскребышева передал указание весь «хлам» о заговоре убрать[9].
Этим как раз и объясняется исчезновение из приговора 58-й, «политической» статьи.
Суд под председательством армвоенюриста В. В. Ульриха, председателя Военной коллегии Верховного суда СССР, состоялся 22 июля. Он длился ровно три часа. В сталинском праве, как и судопроизводстве времен инквизиции, доказательства желательны, но не обязательны. Павлов нашел в себе мужество отказаться от своих показаний о предательской, заговорщической деятельности, данных им на предварительном следствии, хотя Ульрих все время пытался вернуть генерала к этому, столь любимому судом сюжету. На «укоризненное» замечание председательствующего: «Несколько часов тому назад вы говорили совершенно другие, и в частности о своей вражеской деятельности», Дмитрий Григорьевич заявил: «Антисоветской деятельностью я никогда не занимался. Показания о своем участии в антисоветском военном заговоре я дал, будучи в невменяемом состоянии». Настаивал на этом и в последнем слове: «Я прошу доложить нашему правительству, что в Западном особом фронте (так в документе. – Ю.Р.) измены и предательства не было. Все работали с большим напряжением. Мы в данное время сидим на скамье подсудимых не потому, что совершили преступления в период военных действий, а потому, что недостаточно готовились в мирное время к этой войне»[10].
Климовских еще раз заявил, что участником антисоветской заговорщической организации не был, и признал себя виновным только в ошибках по службе, допущенных, как подчеркнул Владимир Ефимович, «без всякого злого умысла».
Генералы Григорьев и Коробков также признали лишь ошибки, прося суд учесть при вынесении приговора те условия, в которых оказались войска с началом германского вторжения и которые от них не зависели.
Все подсудимые просили дать им возможность делами искупить свою вину.
Но, вероятно, и сами подсудимые не очень надеялись на объективность. Они не могли не видеть, что творится самая настоящая расправа, прикрытая инсценировкой суда, ибо приговор основывался только на показаниях подсудимых, никакие оперативные документы при этом к разбирательству не привлекались и показания свидетелей не заслушивались.
По приговору суда генералы Павлов и Климовских были признаны виновными в том, что они проявили трусость, бездействие власти, нераспорядительность, допустили развал управления войсками, сдачу оружия противнику без боя и самовольное оставление боевых позиций частями фронта, тем самым дезорганизовали оборону страны и создали возможность противнику прорвать фронт советских войск.
Генерал Григорьев, по заключению суда, проявил паникерство, преступное бездействие в обеспечении организации работы связи фронта, в результате чего было нарушено управление войсками и нормальное взаимодействие воинских соединений.
Генерал Коробков был признан виновным в трусости, малодушии и преступном бездействии, в результате чего вверенные ему соединения и части понесли большие потери и были дезорганизованы[11].
Всех четырех лишили воинских званий и приговорили к расстрелу. Даже если осужденным и дали возможность просить Президиум Верховного Совета СССР о помиловании, настоящего, объективного рассмотрения такого ходатайства, конечно, не было, ибо приговор был приведен в исполнение в тот же день.
В сентябре расстреляли и генерал-лейтенанта Клича: его по какой-то причине Сталин посчитал необходимым не объединять в группу с остальными генералами фронта и осудить отдельно.
То, что над командованием Западным фронтом просто расправились, подтверждает хотя бы тот факт, что формулировка состава преступления для обвинительного приговора была прямо заимствована из постановления ГКО № 169сс от 16 июля 1941 г., изданного за 6 дней до суда. Как и было принято в сталинском государстве: политика шла впереди норм закона.
Из всех указанных выше военачальников Западного фронта избежал расстрела лишь И. С. Лазаренко. Военным трибуналом фронта он был приговорен к высшей мере наказания с заменой тюремным заключением. По личному ходатайству Президиум Верховного Совета СССР в октябре 1942 г. досрочно освободил его от наказания и направил в действующую армию. Генерал И. С. Лазаренко, будучи командиром 369-й стрелковой дивизии 2-го Белорусского фронта, погиб в бою 25 июня 1944 г. Посмертно он был удостоен звания Героя Советского Союза.
Иначе, чем у генералов Западного фронта, сложилась судьба лиц, также фигурировавших в постановлении ГКО, но представлявших другие фронты действующей армии. Был расстрелян только командир 30-й горно-стрелковой (в постановлении ГКО она ошибочно названа стрелковой) дивизии Южного фронта генерал-майор С. Г. Галактионов. Приговор военного трибунала Южного фронта датирован 21 июля 1941 г.
Командир 41-го стрелкового корпуса Северо-Западного фронта генерал-майор И. С. Кособуцкий 26 июля 1941 г. по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР был лишен воинского звания и подвергнут наказанию в виде лишения свободы в ИТЛ сроком на 10 лет. Но уже в конце октября 1942 г. постановлением Президиума Верховного Совета СССР досрочно освобожден от всех видов наказания с направлением в действующую армию, восстановлен в воинском звании. Войну генерал-лейтенант Кособуцкий закончил командиром 34-го стрелкового корпуса Юго-Западного фронта.
Заместитель командира по политической части 60-й горно-стрелковой дивизии Южного фронта полковой комиссар И. Г. Курочкин был осужден военным трибуналом фронта к 8 годам лишения свободы с отсрочкой исполнения приговора до окончания военных действий. Был направлен на фронт с понижением в воинском звании. 24 августа 1941 г. погиб в бою.
Полковой комиссар И. К. Елисеев, заместитель командира по политической части, комиссар 30-й горно-стрелковой дивизии, был осужден к лишению свободы сроком на 10 лет с отсрочкой исполнения наказания после окончания войны. До февраля 1945 г. он воевал в должности заместителя командира по политчасти 50-й гвардейской, а затем 99-й стрелковых дивизий.
Наконец, командир 60-й горно-стрелковой дивизии Южного фронта генерал-майор М. Б. Салихов 29 июля 1941 г. военным трибуналом Южного фронта был осужден на 10 лет тюремного заключения с отбытием наказания по окончании войны, лишен генеральского звания. Был снижен в должности до командира полка и в звании до полковника. Считался погибшим в бою, именно с такой формулировкой был исключен из списков Красной Армии в январе 1942 г. Позднее выяснилось, что он сдался в плен и сотрудничал с немецкой разведкой. 21 июня 1943 г. Военной коллегией Верховного суда СССР заочно осужден к высшей мере наказания.
…Возвратиться к делу Павлова и его товарищей стало возможным только спустя 16 лет. Под влиянием обстановки, сложившейся вследствие ХХ съезда КПСС, Верховный суд СССР в 1956 г. запросил заключение Генерального штаба Вооруженных Сил относительно событий в полосе Западного фронта в июне 1941 г. Оно готовилось на основе мнений ряда военачальников.
Одним из первых свою позицию высказал ушедший к тому времени в запас генерал-полковник Л. М. Сандалов, который, как уже упоминалось выше, начал войну в должности начальника штаба 4-й армии Западного фронта. Позднее он выдвинулся в начальники штаба Центрального, Брянского, 2-го Прибалтийского и 4-го Украинского фронтов. Роковая случайность заставила его расстаться с активной службой: в 1953 г., будучи начальником штаба – первым заместителем командующего Московским военным округом, в авиационной катастрофе он получил тяжелые увечья. Прикованный к инвалидному креслу, этот мужественный человек продолжал напряженно трудиться, сконцентрировавшись на научной и литературной работе. Своим человеческим долгом он посчитал возвращение честного имени незаконно репрессированным военачальникам Западного фронта, вместе с которыми Леониду Михайловичу довелось принять первые удары врага.
1 сентября 1956 г. он направил начальнику Военно-научного управления Генштаба генералу армии В. В. Курасову служебную записку, в которой обстоятельно проанализировал ситуацию, сложившуюся в конце июня 1941 г. в полосе Западного фронта, и действия высших должностных лиц фронтового управления.
На вопрос, виновато ли командование Западным фронтом и 4-й армии в разгроме войск в начальный период войны, он отвечал отрицательно. Соседи Западного фронта – Северо-Западный (бывший Прибалтийский особый военный округ) и Юго-Западный (Киевский ОВО) фронты – были также разгромлены, хотя главный удар врага и не нацеливался на них. Прибегая к этому аргументу, Сандалов делал вывод, что в тех условиях поражение войск западных приграничных военных округов (фронтов) в конечном счете зависело не от качества управления войсками. По его мнению, главная причина поражений коренилась в слабом техническом оснащении и недостаточной подготовке войск и штабов Красной Армии по сравнению с вермахтом, а также во внезапном нападении полностью отмобилизованной и сосредоточенной у советских границ фашистской армии на наши войска, не приведенные в боевую готовность.
Оговариваясь, что в сложившейся неблагоприятной ситуации и более талантливый командный состав не смог бы предотвратить разгром, Сандалов тем не менее не снимал определенной ответственности и с командования войсками Западного фронта.
Управление войсками фронта и армий он называл слабым, проистекавшим из неудачного подбора командного состава и, в первую очередь, несоответствия своей должности самого командующего. Генерал Павлов, отмечал Сандалов, не имея опыта в командовании войсковыми соединениями (до назначения командующим войсками ЗОВО командовал лишь танковой бригадой), ни достаточного военного образования и широкого оперативного кругозора, растерялся в сложной обстановке начального периода войны и выпустил из рук управление войсками.
Не соответствующими своим должностям были также командующий ВВС генерал И. И. Копец и командующий артиллерией генерал Н. А. Клич, как и Павлов, не имевшие достаточного опыта управлении войсками. В связи с этим часть вины за подбор неподготовленных командных кадров должны были нести те, «кто утвердил такой состав», то есть высшее политическое и военное руководство страны (хотя никого конкретно Сандалов назвать не решился).
Что же касается начальника штаба фронта генерала Климовских и начальника связи генерала Григорьева, то, по мнению Сандалова, «и тот, и другой являлись одними из лучших в Красной Армии штабными командирами. Но оба эти начальника имели один общий важный недостаток: слабоволие и безынициативность. Самостоятельных инициативных решений в сложной обстановке эти начальники, как правило, не принимали».
Генерал Коробков показал себя храбрым и энергичным командующим армией, но и его недостаток заключался «в стремлении безоговорочно выполнять любое распоряжение командования войсками округа, в том числе и явно не соответствующее складывающейся обстановке».
Сандалов делал нелицеприятный вывод о том, что безынициативностью страдала большая часть высшего командного состава Красной Армии, поскольку «широкая инициатива среди высшего комсостава, как известно, у нас вообще в предвоенное время не культивировалась и не поощрялась».
Резюмируя содержание служебной записки, ее автор считал необходимым снять с командования войсками Западного фронта основную вину за разгром войск фронта в начальный период войны. «Никакого заранее намеченного умысла по разгрому войск округа или способствованию разгрому войск со стороны всего командования округа и его отдельных лиц не было», – убежденно делал он вывод[12].
Безусловно, аргументированное мнение человека, который в дни описываемых им событий находился рядом с военачальниками, позднее попавшими под секиру репрессий, было особенно ценно. И Генштаб учел его. Признав в своем заключении крупные недочеты в подготовке войск округа к войне, он решительно отмел обвинение командования фронтом в трусости, бездействии, сознательном развале управления войсками и сдаче оружия противнику.
Все это позволило суду вынести справедливый вердикт. Определением Военной коллегии Верховного суда СССР от 31 июля 1957 г. приговор от 22 июля 1941 г. в отношении генералов Д. Г. Павлова, В. Е. Климовских, А. Т. Григорьева и А. А. Коробкова, а также приговор от 17 сентября 1941 г. в отношении генерала Н. А. Клича были отменены, и дела на них производством прекращены за отсутствием в их действиях состава преступления.
Из заключения освободили семьи военачальников. Обратим внимание, что статьи, по которым были осуждены Павлов и его боевые товарищи, не предусматривали наказания близких родственников. Но кто из ретивых Ульрихов когда-нибудь обращал внимание на такие «мелочи»? Без всякой вины пострадали семьи, и особенно, конечно, дети. Из лагеря они вернулись уже взрослыми, с изломанными характерами. Надо ли говорить, что происходит с человеком, формирование которого как личности шло за колючей проволокой?
Осудили военачальников Западного фронта громко, объявили об этом вплоть до последнего солдата, а вот вокруг их посмертной судьбы даже после реабилитации власть устроила самый настоящий заговор молчания, который не могли прорвать даже их боевые товарищи.
Текст приговора не обнародовался вплоть до 1992 г. Л. М. Сандалов пытался рассказать о судьбе своих боевых соратников в увидевшей свет в 1961 г. книге «Пережитое». Но рукопись значительно сократили, купировав сомнительные с точки зрения цензуры места. Ситуация повторилась при издании в 1970 г. книги «На московском направлении», куда вошли переработанные автором главы «Пережитого». Публикация книг послужила поводом для переписки Леонида Михайловича с бывшими сослуживцами. Даже они, люди, много повидавшие на своем веку, наверное, не допускали, что автор книг далеко не добровольно шел на замалчивание событий прошлого, и укоряли его за это.
Бывший в 1938–1939 гг. командующим войсками Белорусского военного округа генерал-полковник М. П. Ковалев, хорошо знавший все командование Западным фронтом по совместной службе, писал Сандалову 22 марта 1962 г.: «… Тот, кто способен серьезно мыслить, может сделать правильный вывод, что армия была подготовлена к войне – умела воевать и патриотизма было достаточно, а не на высоте было руководство войсками и политикой…
Мне очень жаль Климовских, Григорьева (н-к связи) и Коробкова. Они творили чужую волю. Даже Павлов виноват только в том, что взялся за непосильное для него дело».
Особого внимания заслуживает письмо Сандалову от бывшего начальника оперативного отдела штаба Западного фронта генерал-майора И. И. Семенова 28 апреля 1962 г. Приведем его с максимальной полнотой: «…О личности тов. Коробкова. Тот, кто не знает его, из Вашей книги может сделать о нем совершенно неверные выводы, ведь не надо забывать, что по приказу, который был широко опубликован, он как враг народа и предатель был расстрелян, а его семья репрессирована и долго томилась в ссылке.
То же можно сказать и о генералах Павлове, Климовских, Григорьеве, Клич, т. е. о руководстве фронта, как будто только они были виновниками катастрофы на фронте.
Я лично от начала и до конца был непосредственным участником этих событий. Со всей ответственностью могу сказать, что ни паники, ни растерянности с их стороны не было. Все, что можно было сделать в тех тяжелых условиях, делалось, но было поздно, мы расплачивались за упущенное время и за то, что были успокоены и верили, вернее нас заставляли верить, что немцы наши чуть ли не друзья, вспомните заявление ТАСС[13] и снимки в газетах.
Лично я предлагал Климовских и Павлову за две-три недели до начала войны поднять войска по плану прикрытия, но они на это не пошли, было прямое указание не делать этого.
Эх, Леонид Михайлович! Если бы мы это сделали хотя бы за неделю до войны, разве бы мы дали немцам так быстро продвигаться, даже несмотря на их превосходство?..
Нельзя полностью обвинять Павлова и Климовских в бездействии и потому, что фактически руководил всем маршал Шапошников, который уже через 5–6 часов после начала войны прибыл в Минск (начальник Генерального штаба маршал Б. М. Шапошников находился в штабе Западного фронта с 23 по 30 июня 1941 г. – Ю.Р.). Вы пишете в книге, что он был в Могилеве, из Могилева я его отправил в Москву, а до этого все события докладывал лично ему. Все распоряжения по фронту были согласованы и одобрены им. Никогда не забуду слов, сказанных им, когда он уже сидел в машине и пожимал мне на прощание руку: “Не волнуйтесь, голубчик, наши неудачи временные, как результат внезапности, скоро все переменится”.