Забелин Игорь. Пояс жизни

   - Неужели оно мертвое? - с тоской спрашивал Виктор. - Давайте спустимся и проверим!
   - Нет, сначала нужно установить, не протекают ли поблизости реки, сказал Батыгин. - Заберитесь повыше, Мачук.
   Вертолет пошел вверх. Приборы показывали высоту: двести метров, пятьсот, километр, полтора километра...
   - Вулкан! - крикнул Виктор. - Смотрите, вулкан!
   Все прильнули к окошкам и увидели далеко на юге, среди невысоких гор, почти геометрически правильный конус с усеченной вершиной. Темный столб дыма упирался в низкое небо, и облака над вулканом казались темными, словно прокоптились на дыму.
   - Вулкан... А ведь их, наверное, немало на Венере. Планета молодая, и тектоническая деятельность должна протекать активно, - сказал Свирилин. И землетрясения тут, конечно, не редки.
   - В общем, первозданная картинка, - заключил Травин.
   - Точнее - один из первых дней творения, - поправил Батыгин, и все улыбнулись. - А вон и река - к северу от нас.
   Действительно, светлая изогнутая линия делила там надвое бурое пространство. Вертолет, не снижаясь, полетел туда.
   - А море какое - без конца и без края, - вздохнул почему-то Виктор.
   - Океан, наверное.
   - Да, скорее всего - океан...
   А Батыгин думал о другом.
   - Забавно получается, - сказал он. - Мы, астрогеографы, объединяем в своей работе и далекое прошлое и сегодняшний день географии: вновь мы описатели неведомых материков и океанов, и в то же время преобразователи!.. Я уж не говорю о том, что как исследователи, натуралисты мы должны познать природные условия планеты!
   ...Река впадала в море, не разбиваясь на рукава, единым руслом, и вертолет опустился на ее левом берегу. Все вышли из него. Совсем рядом с глухим шумом накатывались на берег волны. А река была широка - никак не меньше двухсот метров!
   Батыгин подошел к самой воде. Он чувствовал себя необычайно легким и свободным - словно мог оттолкнуться и полететь над волнами. На душе было так радостно и восторженно, что утрачивалось ощущение реальности, все виделось как бы сквозь дымку - прозрачную, но скрадывающую резкие линии. Батыгин пригляделся к своим товарищам и заметил, что они тоже возбуждены, взвинчены; только астроботаник Громов отчего-то помрачнел и насупился.
   - Прекрасно, - сказал Батыгин, делая широкий жест. - Лучшего места для города не найдешь. Тут у вас будет и морской и речной порт. Организуете перевалку грузов с речных судов на морские...
   Никто не улыбнулся. Как ни фантастично это звучало, но они прилетели на Венеру для того, чтобы стало именно так, - чтобы здесь, в устье реки, был основан город, а океанские пароходы уходили от его причалов в затянутые пасмурью дали, к причалам других портов.
   - Берега придется облицевать, - решил Виктор; глаза его сияли, щеки горели. - Гранитом или даже мрамором.
   - Мрамором красивее, - сказал Денни Уилкинс; он держался ровнее, спокойнее других.
   - Конечно красивее, - согласился Виктор.
   - Кто ж это мрамором берега облицовывает? - удивился Травин. - Вот чудаки!
   - Ну ладно, гранитом, - уступил Виктор. - А пока нужно отметить это место, вогнать первый кол в землю!
   Виктор оглянулся, ища какую-нибудь палку, и тут же расхохотался - нет, на Венере палку не найдешь! И все тоже стали хохотать - бурно, захлебываясь; лишь Громов по-прежнему мрачно озирался вокруг.
   Взяв в вертолете два алюминиевых шеста, Виктор вогнал их в грунт и, скрестив, связал веревкой.
   - Ну вот, - сказал он с облегчением, как будто все самое трудное уже сделано. - Теперь давайте купаться в море. Такая теплынь!
   Предложение с радостью подхватили, и все, кроме Батыгина и хмурого Громова, бросились в волны. Батыгин, оставшись на берегу, наблюдал за купальщиками, подбадривал их возгласами, шутил. Но потом пришло иное ощущение: странно и даже неприятно было видеть, как барахтаются в мертвом море крепкие молодые тела... Батыгин подумал об этом и вдруг понял, что их восторженное состояние, чувство отрешенности - следствие тех причин, о которых предупреждал психиатр Нилин, что только этим можно объяснить безумную выходку - купание в неведомом, совершенно неисследованном море...
   К счастью, купальщикам, видимо, самим стало не по себе, и они один за другим вышли на берег.
   - Черт-те что, - сказал Травин. - Когда купаешься в море, все равно не видишь этих рачков и микроскопических водорослей. А тут знаешь, что их нет, - и совсем не то настроение!
   - Живое оно! - вдруг закричал Виктор. - Живое море!
   Сидя на корточках, он старался подцепить ладонью какую-то студенистую массу.
   - Осторожнее! - не своим голосом завопил астрозоолог Шатков. - Кто так обращается с животными!
   На песке перед Виктором лежал небольшой студенистый комок, похожий на мертвую, помятую медузу.
   - Да, это жизнь, - подтвердил взволнованный Батыгин. - Это безусловно жизнь!
   А Виктор и Денни Уилкинс уже бежали к вертолету за надувной резиновой лодкой и планктонной сеткой. Они на руках протащили лодку через полосу наката и влезли в нее.
   - А меня! - Шатков развернулся на каблуке, не зная, что делать со студенистым комочком, лежащим в его ладонях. - Меня возьмите! - закричал он, но бросился в противоположную - сторону, к вертолету. На полпути он передумал, помчался обратно, отдал растерявшемуся Свирилину студенистый комочек, на ходу прокричал что-то насчет способа сохранения пойманных животных в свежем виде и пешком попытался добраться до лодки. Убедившись, что в море это не лучший способ передвижения, он пустился вплавь, призывно крича при каждом взмахе, и Виктору поневоле пришлось подождать его.
   Как только мокрого астрозоолога втащили в лодку, Виктор бросил за борт сеть, сделанную из желтого мельничного газа; внизу к сетке был прикреплен небольшой металлический стакан с краном. Денни Уилкинс сел на весла, а Шатков принялся руководить, энергично размахивая руками.
   Они погорячились и почти сразу же вытащили сетку. Шатков трепетной рукой открыл кран, и вода из металлического стакана вылилась в банку. Волнуясь, все трое пристально вглядывались в прозрачную воду, но ничего в ней не обнаружили.
   - Давайте-ка отплывем подальше, - сказал Виктор; он неожиданно успокоился, тщательно расправил сеть и снова бросил ее за борт. - Греби сильнее!
   Денни Уилкинс старался изо всех сил, Шатков помогал ему советами, и скорость движения значительно возросла: сеть надулась, пропуская воду, и начала медленно тонуть. Лодка описала большой круг и подошла к берегу; только тогда они вытащили сетку и перелили содержимое стаканчика в банку. Даже простым глазом теперь было видно, как толчками передвигаются в воде какие-то крохотные существа, как плавают, не погружаясь, неподвижные зеленые точки.
   - Живые, они живые! - твердил Шатков, никому не доверив банку, он сам вынес ее на берег.
   - Сине-зеленые водоросли! - прошептал астроботаник Громов. - Вот эти, зелененькие!
   - Похоже, - согласился Батыгин. - С сине-зеленых водорослей и на Земле все начиналось. В сущности это они расчистили дорогу другим организмам.
   А Шатков ревниво предлагал всем обратить внимание на прыгающих блошек.
   - Животные же! - почти стонал он от восторга! - Самые настоящие, какие-нибудь рачки, наверно! Прыгают! - глаза Шаткова излучали любовь и нежность. - Нет, вы посмотрите, как прыгают!
   - Н-да, неожиданные результаты, - задумчиво сказал Батыгин. - Я думал, что тут иначе, - что жизнь только-только начинает возникать...
   - Возникать! - торжествующе воскликнул Шатков и гордо вздернул голову. - Возникать! Да она тут ключом бьет! - заявил он таким тоном, как будто всегда утверждал, что в морях Венеры жизнь бьет ключом.
   - Тем лучше, - все также задумчиво продолжал Батыгин. - Нам будет легче преобразовать планету. Возьмите, пожалуйста, пробу воды, - обратился Батыгин к своим помощникам. - И все. Больше никаких исследований, - сказав это, он вновь ощутил смутную тревогу и за своих спутников и за тех, кто остался у звездолета. - Пора возвращаться.
   - Николай Федорович, а сеять лучше всего на приморских равнинах! - не слушая, говорил Виктор. - В почве наверняка имеется хоть немного органических веществ. Я возьму образцы вон там, за дюнами...
   Громов и Шатков в это время боролись за банку с морской живностью. Маленький толстый Шатков прижимал ее обеими руками к груди, а Громов высоченный, косая сажень в плечах - боком наступал на него и уговаривал добром отдать банку: сине-зеленых водорослей в банке было больше, чем прыгающих блошек, и поэтому, утверждал Громов, хранить ее должен ботаник, а не зоолог. Шаткову великолепно было известно, что Громов - призер XXII олимпийских игр в полутяжелом весе по боксу, но сейчас он, не задумываясь, мог выйти против него на ринг и увещеванию не внимал. Черный чуб Громова, придававший ему разбойничий вид, уже сполз на самые глаза, что обозначало высшую степень разгневанности.
   Чем бы кончилась борьба за банку - можно только догадываться, но Батыгин вовремя вмешался, и хранителем банки был утвержден толстенький Шатков.
   К звездолету отряд вернулся уже под вечер. Плохо скрывая тревогу, Батыгин с беспокойством вглядывался в лица встречающих, стараясь угадать, не произошло ли чего-нибудь, но его быстро успокоили - нет, ни с кем ничего не случилось.
   Весть об открытии жизни на Венере взволновала весь экипаж, но Батыгин распорядился, чтобы в первую очередь был произведен анализ воды, а всех купавшихся в море отправил на медицинский осмотр.
   Результат анализа показал, что вода совершенно безвредна и отличается от земной морской воды лишь соленостью и составом солей - океаны на Венере были солоноватоводными.
   - Как гора с плеч, - облегченно вздохнул Батыгин. - Значит, можно купаться. А что океан не успел осолониться - это я предполагал. Не случайно же мы брали водоросли из опресненных лагун...
   Помня, что психиатр Нилин ведет систематические наблюдения за всеми участниками экспедиции, Батыгин тоже отправился во врачебный кабинет. Нилин только что закончил обследование астроботаника Громова.
   - Видите, какой неожиданный эффект? - сказал Нилин Батыгину, когда астроботаник удалился. - У большинства - неестественная веселость, возбужденность, а этот - в черную меланхолию ударился, смотрит на все подозрительно, недоверчиво, словно его обмануть собираются...
   Батыгин, когда психиатр проделал с ним все, что посчитал необходимым, пригласил его к себе в каюту и чистосердечно покаялся в неразумных поступках на берегу моря. Врач в свою очередь поведал ему о поведении людей, оставшихся у звездолета.
   - Я полагал, что отклонения от нормы будут значительнее, - заключил Нилин, и в голосе его послышалось чисто профессиональное сожаление. Отделались пустяками...
   Едва он произнес эти слова, как дверь каюты открылась, и на пороге появился астрогеолог Безликов. Лицо его было строго, почти торжественно.
   - П'ошу считать меня философом, - картавя объявил он. - Подумал и 'ешил - тео'ия п'ежде всего. Буду обобщать...
   Психиатр Нилин, не вставая с кресла, возбужденно потер руки, а в глазах его вспыхнули искорки неподдельного интереса.
   - Превосходно, - шепотом произнес он. - Лучше и не придумаешь!
   Безликов не расслышал, что сказал психиатр, но памятуя прежнюю вражду, выразительно повернулся к нему широченной спиной.
   А Батыгин растерянно молчал.
   - Философом? - переспросил он наконец и, спохватившись, сказал: Садитесь, пожалуйста.
   - Да, п'ошу, - подтвердил Безликов и величественно опустился в кресло. - Так 'ешил.
   - То есть, вы собираетесь заняться теорией познания? - Батыгин вспомнил о их последнем разговоре.
   Безликов пренебрежительно махнул рукой.
   - Это для меня слишком узко. Гово'ю же - буду обобщать. Вы, конечно, знаете, что философия спасает конк'етные науки от ползучего эмпи'изма...
   - Так вы нас спасти намереваетесь? - Батыгин неожиданно развеселился.
   - 'азумеется. Дам общую ми'овозз'енческую ка'тину.
   - Но что вы будете обобщать?
   - Все. Аст'огеологии мне мало. Масштаб не тот.
   - Значит, вы можете обобщить материал любой науки? - сдерживая улыбку, спросил Батыгин.
   - Да, - сказал Безликов.
   - И биологии?
   - Да.
   - И физики?
   - Конечно.
   - И кибернетики? - Батыгин все еще пытался быть серьезным.
   - Что за воп'ос!
   - И астрономии!
   - Безусловно.
   - И астрогеофизики?
   - П'авильно!
   - Ну и шутник вы!
   - Ничуть!
   Психиатр Нилин не выдержал - исчез из каюты и почти тотчас вернулся со своим прибором. Безликов сидел в величественной позе, преисполненный чувства собственного достоинства, и наслаждался впечатлением, произведенным на Батыгина.
   Нилин подступал к новоявленному философу робко, бочком.
   - Во имя науки, - заискивающим тоном сказал он. - Ради грядущих поколений...
   Увидев ненавистный аппарат, Безликов подскочил, как ужаленный.
   - А-а! - вскричал он. - Я за себя не 'учаюсь! Я т'ебую, чтоб ко мне не п'иставали!
   С завидной легкостью увернувшись от психиатра, Безликов выскочил из каюты.
   - Какой экспонат! - всплеснул руками Нилин. - Но от меня он не уйдет! Нет, не уйдет!
   Батыгин расхохотался - весело, неудержимо, и Нилин тотчас повернулся к нему.
   - Я ничего, - Батыгин поперхнулся. - Я по-настоящему смеюсь...
   - Конечно, конечно, - Нилин подозрительно приглядывался к начальнику экспедиции. - Я понимаю...
   - Пойдемте-ка отсюда, - не выдержал Батыгин. - Посмотрим, чем народ занимается.
   Астрозоолог Шатков и астроботаник Громов взялись наконец за микроскопы, и получалось у них так, что каждому для работы требовалась в обязательном порядке вся банка целиком. Воинственных биологов едва уговорили заключить короткое перемирие; устроившись за одним столиком и поставив банку посередине, они принялись за определение.
   Сине-зеленые водоросли так и были признаны сине-зелеными, а прыгающие блошки оказались рачками, но отнести их к какому-нибудь земному роду Шаткову не удалось.
   Анализ почв, произведенный к тому времени, дал любопытные результаты. В первом образце химики обнаружили лишь очень слабые признаки органического вещества. Есть ли там бактерии - сразу установить не удалось, и бактериологи поместили крохотную частичку образца в особую питательную среду, а банку поставили в термостат: если в образце грунта бактерии все-таки имеются, то через неделю они должны расплодиться и образовать хорошо заметную под микроскопом колонию. Во втором образце, взятом на приморской низменности, содержание органических веществ оказалось значительно выше, а под микроскопом были замечены бактерии, питавшиеся органическими остатками.
   - Вот так жизнь сама себе подготавливает условия для выхода из моря на сушу: мертвые животные и растения оседают на дно, сгнивают там, образуя органические илы, а когда илы после тектонических подвижек оказываются на суше, следом за ними устремляются бактерии, и возникают первичные почвы, говорил Батыгин. - Повторяется земная история. Впрочем, этого следовало ожидать, потому что развитие биогеносфер, несомненно, протекает однотипно. А насчет темпов развития - вот, судите сами. Принцип неравномерности помог нам правильно предсказать, что биогеносферы в пределах солнечной системы находятся на разных ступенях развития.
   - Да, теперь теория превратилась в доказанную научную истину! подтвердил Травин.
   - Но как было смело там, на Земле, построить на этой теории весь грандиозный замысел! - вдруг спохватился и испугался астроботаник Громов. - Невероятно смело и рискованно!
   Утром и рельефовед Свирилин и Шатков с Громовым дружно подступили к Батыгину с требованием отправить их на берег моря, чтобы они могли развернуть там исследования. Но Батыгин остался неумолим.
   - Сейчас - никаких исследований ради исследований, - ответил он. - У нас две задачи. Первая - перебазировать все необходимые грузы с плато Звездолета (так его стали называть участники экспедиции) к Землеграду. Вас, Свирилин, я назначаю начальником поисковой группы. Вы сегодня же отправитесь на вездеходе к устью реки и проложите туда дорогу. По пути маркируйте трассу вехами и картируйте местность. Как только вы проложите дорогу, мы бросим всю нашу технику на перевозку грузов. Вторая наша задача - найти грузовой звездолет. Место, где он опустился, мы примерно знаем, но все-таки судьба его меня волнует. Почему-то радиосигналов он не посылает. А представьте себе, что он упал на Землю... Разве легко было бы найти его?
   - Вдруг он попал в океан?
   - Потонуть он не потонет, но куда его унесет течениями - бог весть!.. Вы, Шатков и Громов, можете либо остаться здесь, либо улететь в Землеград: вертолет совершит туда несколько рейсов, перебросит часть грузов, а потом полетит на поиски астроплана. Но и в том и в другом случае вам придется временно стать чернорабочими, дорогие мои астробиологи.
   - Мы полетим в Землеград, - единодушно решили Громов и Шатков. - Там все-таки море и жизнь!
   - Пожалуйста, а пока отправляйтесь грузить сборные домики в вертолет их нужно в первую очередь перебросить на строительные площадки Землеграда.
   В каюту заглянул Виктор.
   - А ты что намерен делать?
   - Я хотел бы полететь на поиски второго звездолета.
   - Нет, - сказал Батыгин. - Полетят Травин и океанолог Кривцов... Ты будешь строить город. Будут еще вопросы?
   - Нет.
   - Иди грузить вертолет.
   Батыгин нажал клавиш внутреннего телефона.
   - Попросите ко мне капитана Вершинина.
   Через три минуты Вершинин стоял перед Батыгиным. Даже в рабочем комбинезоне он ухитрялся сохранять щегольской и в то же время подтянутый вид.
   Батыгин не без удовольствия оглядел ладную фигуру бравого капитана.
   - Вертолет сегодня же начнет перебрасывать к Землеграду вашу шхуну, Вершинин. Проследите за погрузкой и наметьте людей, которые вам понадобятся. Через три дня атомоход должен стоять на якоре у Землеграда, готовый в любую минуту выйти в море по сигналу с вертолета и, если потребуется, отбуксировать к Землеграду грузовой астроплан. Успеете за три дня?
   - Да.
   - Вопросы есть?
   - Нет.
   - Приступайте к выполнению задания.
   Прошли всего сутки со дня основания Землеграда. Еще пропадал где-то на холмистой равнине отряд Свирилина, и ни одна дорога не соединяла плато Звездолета с новым городом, а работа уже шла полным ходом: монтировались домики с герметически закрывающимися дверями и окнами, выравнивались для них площадки, устанавливалась радиомачта. Виктор трудился с лопатой в руках. Несмотря на прежний опыт, ему, как и всем, приходилось тяжко: мускулы еще не обрели прежнюю упругость и эластичность, за спиной мешали баллоны с кислородом, соленый едкий пот слепил глаза, вздувались мозоли на отвыкших от лопаты ладонях. Строители начали работу еще затемно, к вечеру смонтировали первый домик, закрылись в нем и вповалку проспали всю ночь. Но семь часов сна никого не освежили, было тесно, душно, жарко. Виктор выбрался из домика до рассвета - вялый, равнодушный ко всему на свете, кроме ноющих ладоней, и отправился к морю. Он вошел в воду и лег на песок у берега; волны перекатывались через его плечи; сразу стало прохладнее, дышалось легче, и баллоны больше не давили спину. Вскоре примеру Виктора последовали остальные, и все строители Землеграда забрались в воду.
   А едва небо посветлело и сумеречный свет пролился на море, строители наспех подкрепились концентратами и пошли на свои рабочие места. А еще через час снова горячий пот слепил глаза, снова натирали спину баллоны, к которым все никак не удавалось приноровиться, но темп работы не спадал ни на минуту. Через каждые три часа объявлялся пятнадцатиминутный перерыв, и люди забирались в море отдыхать. К вечеру смонтировали еще два домика, а когда стемнело, невдалеке от поселка вспыхнули фары вездехода: это пришел отряд Свирилина, проложивший дорогу к Землеграду.
   В эту ночь спалось свободнее и спокойнее, и утром строители чувствовали себя значительно бодрее. Жизнь постепенно налаживалась.
   Вертолет продолжал совершать по нескольку рейсов в день, доставляя все новые и новые партии груза. Однажды с последним вечерним рейсом в Землеград прибыл Батыгин.
   Вертолет опустился за дюнами, у склада, и Батыгин пошел к поселку пешком.
   Темнело. Впереди, на холме, стоял, опершись обеими руками на лопату, высокий стройный человек. Перед ним лежали низкие гряды песчаных дюн, а правее расстилалось море - широкое, спокойное, но безлюдное: еще ни один киль не прочертил борозды в его водах. Предельно простая и в то же время исполненная глубокого, почти символического значения картина потрясла Батыгина. Он остановился и пристальней вгляделся в неподвижную фигуру; это был Виктор, но Батыгин тотчас забыл о нем, потому что дело было вовсе не в Викторе. Просто на берегу пустынного моря, на безжизненной необжитой земле стоял человек, опершись на лопату. Так было всегда: человек покидал насиженные родные места, приходил на пустынные побережья и преображал их, строил города, порты. А потом снова покидал родной город и снова выходил на пустынные побережья... И вот - он пришел с Земли на Венеру и, устав, отдыхает, опершись на лопату... И Батыгину подумалось, что мыслители прошлого напрасно ломали копья в спорах о сущности человека, - вот это и есть самое важное, самое человечное, самое святое в человеке - его великое трудолюбие, его великое неспокойство. А все остальное, все, что обременяет души людей, все; что портит и усложняет им жизнь, - это все печальные наслоения минувших веков, шелуха, которую нужно сбросить с души. Наверное, главное в коммунизме и есть высвобождение человека-труженика, человека-творца и преобразователя из-под шелухи стяжательства, корыстолюбия, эгоизма, чинопоклонства, властолюбия, высвобождение из-под всего этого простой и ясной сущности человека... И Батыгину стало обидно, что не придется ему дожить до той поры, когда с человеческих душ спадет последняя мертвая шелуха и по всему "поясу жизни" - из края в край пройдет с открытой душою и высоко поднятой головой человек-труженик, великий в своей неповторимой простоте!..
   Сумерки сгущались. Небо и море потемнели и почти слились, а Виктор все еще стоял, опершись на лопату. Батыгин слышал, как волны с шумом рушатся на берег, и видел, как вечерний бриз треплет одежду Виктора...
   Утром пришедший своим ходом с плато Звездолета электротягач выехал на приморскую низменность. Он тащил за собой три плуга с поднятыми лемехами, сеялки, засыпанные элитным зерном многолетней пшеницы, и бороны...
   Трактор остановился.
   - Здесь, что ли, начнем? - спросил техник-электроник и агроном Мишукин, принявший на себя обязанности тракториста.
   Человек необыкновенной силы, тяжелоатлет, преодолевший на XXIII Олимпийских играх заветный двухсотдвадцатикилограммовый рубеж в толчке, он в раздумье забавно сморщил нос, и лицо его приняло мальчишеское выражение. Он, собственно говоря, ни к кому не обращался, он просто советовался вслух с самим собой, потому что даже Батыгин не мог соперничать с ним в знании сельского хозяйства.
   - Все равно где начинать, - сказал Виктор. У него, как и у всех прочих, в потном кулаке была зажата горсть зерна; как и все, он лелеял мечту первым бросить свою горсть в борозду. - Не будем же мы всю Венеру перепахивать, так посеем...
   - Молчал бы! - посоветовал Мишукин. Он нагнулся, взял щепоть грунта, растер между пальцев. - Сыровата земля, - вздохнул он и взглянул на небо, словно надеясь, что сейчас ветер развеет облака, и всю округу зальют жаркие солнечные лучи. - Сыровата земля, - повторил он, и все с почтением слушали.
   "Сыровата земля"... Эти слова никого не удивили. Как-то само собою слово "земля" обрело и на Венере права гражданства. Говорили: "копать землю", "разгребать землю", "теплая земля", и веяло от этих слов родным, близким, примиряющим людей с новой "чужой" планетой...
   Все были настроены на торжественный лад, и каждый по-своему переживал приближение знаменательного момента - начала сева. Одним хотелось в эти минуты помолчать, другие тихо перешептывались, третьи улыбались каким-то своим мыслям. А Безликова неудержимо потянуло произнести речь, дать дополнительную справку.
   - Д'узья мои! - проникновенным голосом сказал он, картавя от волнения сильнее, чем обычно. - Д'узья! Сейчас мы с вами станем свидетелями исто'ического све'шения события, о кото'ом благода'ные потомки будут с восхищением 'ассказывать д'уг д'угу. Что значит сеять, д'узья? Вы, наве'ное, помните, что все в ми'е 'азвивается. Но 'азвитие это не есть п'остое накопление тех же самых п'изнаков. Нет! Оно сове'шается по спи'али, идет от низшего к высшему, това'ищи, и в свете этого положения наш сев п'иоб'етает особое значение, он знаменует новую качественную ступень! И мне очень жаль, что кое-кто из выступавших 'анее, - тут "философ" покосился на Виктора, - недооценивает значения этого выдающегося акта.
   Безликов умолк и застенчиво улыбнулся.
   Мишукин отдал последние инструкции своим рьяным, но не очень надежным помощникам, из коих Безликов, хоть он и вызвался помогать добровольно, казался ему особенно ненадежным...
   Трактор плавно двинулся с места, стальные лемеха врезались в мягкий грунт и вывернули первые пласты. На сеялках еще не успели открыться диски, а сторонники прадедовских приемов уже начали швырять зерно горстями. Некоторое время все бежали за трактором, смотрели, как вспарывают плуги поверхность Венеры, как аккуратно кладут зерно в борозды диски и засыпают ли его бороны...
   - Все равно - птицы не склюют, - пошутил кто-то. - Пошли работать.
   Да, необычно выглядела эта пахота: не вились грачиные стаи над свежими бороздами, не разбегались врассыпную вывернутые из своих норок полевки, не оплетал подмаренник стертые до блеска лемеха... И все-таки это была пахота, и не только пахота, но и сев, а строители Землеграда верили, что наступит и пора жатвы.