Забелин Игорь. Пояс жизни

   Батыгин был давно знаком с Элеонорой Джефферс и знал, какое большое место занимает она в жизни своего прославленного мужа. Когда Джефферс улетел на Луну, Батыгин переписывался с Элеонорой Джефферс, подбадривая ее, и и даже лукавил, уверяя, что полет совершенно безопасен.
   И сейчас ученые разговаривали не стесняясь ее, потому что от Элеоноры Джефферс у них не было и не могло быть секретов.
   - Все это писалось уже не один раз, - говорил Джефферс, указывая на жирные газетные заголовки. - Они не очень изобретательны, эти репортеры. Они уже не раз стыдили меня и натравливали на вас. Я привык не обращать внимания на газеты.
   - Меня они тем более не могут тронуть - пусть себе пишут. - Батыгин отпил из фужера лимонад со льдом и прямо посмотрел на Джефферса. - Но, может быть, вы все-таки подсознательно уступаете им, этим репортерам, или тем, кто стоит за ними - заправилам вашей пресловутой Компании?
   Джефферс вопросительно взглянул на Батыгина.
   - Видите ли, - Батыгин тщательно подбирал слова. - У меня сложилось впечатление, что вы не успеете подготовить астроплан ко времени великого противостояния, точнее, к тому дню, когда нужно вылететь, чтобы наверняка встретиться с Марсом в космосе...
   - Успеем, - возразил Джефферс. - Работы спланированы так, что мы должны успеть. Правда, в обрез, лишнего времени у нас не будет. Но все-таки мы сможем вылететь...
   - Я не имею права учить вас, но вы мне очень дороги, и мне не хотелось бы потерять вас...
   - Вы думаете, это так опасно? - спросила Элеонора Джефферс.
   - Да, это очень рискованно. Все нужно рассчитать с предельной точностью и вылететь обязательно в срок.
   - В таком случае, - сказала Элеонора Джефферс, - мы, непременно полетим вместе. - Она подчеркнула слово "непременно", и Батыгин понял, что они не в первый раз говорят на эту тему.
   - Но можно вообще не лететь, можно ограничиться засылкой астролабораторий с передающей аппаратурой - "звездоходов", как их у нас окрестили. Риск при космических полетах огромен.
   - Вы говорите хорошие и верные слова, дорогой коллега, - возразил Джефферс, - но я - сын своей страны. Я знаю ее недостатки. Но в отличие от вас я нахожу немало положительных, симпатичных мне сторон в нашем общественном строе. И я не могу _совсем_ игнорировать газетные статьи, пожелания руководителей Компании по эксплуатации планет, да и нашего правительства. А общее мнение таково, что на Марс нужно лететь, даже если риск будет больше, чем обычно, - все равно лететь. Как ученому, мне безразлично, кто первым прилетит на Марс, но от меня требуют, чтобы я это сделал первым. И я должен попытаться сделать это первым, хотя бы для того, чтобы оправдать деньги, пожертвованные моему институту.
   Джефферс задумался, машинально переставил свой бокал, а потом сказал:
   - Есть еще одна причина, обязывающая меня лететь: я не дождусь следующего великого противостояния Марса. Годы, мой дорогой коллега, уже не те. А я поработал достаточно много в астрогеографии, чтобы в конце жизни доставить себе и своей жене маленькое удовольствие - побывать на Марсе и нарвать большущий букет цветов; они, наверное, там есть, а Элеонора так любит цветы!
   - Вы твердо решили лететь вместе?
   - Слишком много шансов никогда больше не увидеться, если один из нас останется на Земле...
   Батыгин смотрел на Элеонору Джефферс. С океана дул бриз, и седые волосы ее слегка шевелились на ветру, иногда падая на щеку, и тогда она убирала их... Лицо ее было ясно и спокойно, словно к концу своей нелегкой, полной страхов и затаенных страданий жизни, жизни жены и друга ученого-астрогеографа, Элеонора Джефферс обрела полное душевное равновесие, простое и светлое понимание вещей. Батыгин догадывался, что спокойствие и ясность, хоть это и казалось парадоксальным, пришли к ней, когда было окончательно решено, что она отправится вместе с мужем в сопряженное с огромным риском космическое путешествие и разделит с ним его судьбу, как бы эта судьба ни сложилась - трагично или счастливо.
   И Батыгин вспоминал свою жену, ее застывшее, словно окаменевшее лицо и напряженный, - все силы собраны, чтобы не расплакаться, - взгляд, когда он прощался с ней на астродроме перед отлетом на Луну. Да, нелегка участь жен. Раньше они волновались, когда их мужья учились водить самолеты или увлекались парашютизмом, когда уходили на войну, а теперь - космические полеты... Что ж, его, Батыгина, никто не будет провожать, когда он пойдет по широкому полю астродрома к звездолету, - единственный человек, который имел бы право дойти с ним до звездолета, - жена уже не сможет проводить его...
   Батыгин провел ладонью по груди, словно растирая ее, - что-то пошаливало сердце, раньше никогда с ним этого не случалось, а вот теперь стало пошаливать, - и глубоко вздохнул.
   - Что так грустно? - спросил Джефферс.
   - У нас, стариков, много поводов для невеселых воспоминаний. Я завидую вам, завидую потому, что моя жена не сможет полететь со мной...
   Он взял руку Элеоноры Джефферс и поднес к губам, а Элеонора Джефферс притронулась пальцами к его щеке, подбородку, словно хотела навсегда запомнить и унести с собою это ощущение: твердый подбородок с чуть покалывающей нежные чувствительные пальцы щетиной, полная щека, едва приметно вздрогнувшая при легком прикосновении. Элеонора Джефферс улыбнулась, а в глазах Батыгина стояли слезы.
   - Надеюсь, вы не откажетесь выпить шампанского? - спросил Батыгин. Ведь следующий раз мы сможем вот так провести вечер лишь после возвращения на Землю...
   Официант разлил шампанское, и они подняли бокалы, желая успеха друг другу.
   - Боюсь быть нескромным, но неужели вы действительно не отправите экспедицию в космос? - спросил Джефферс.
   - От вас у меня нет секретов - я уверен, что наш разговор останется между нами, - отозвался Батыгин. - Отправим, но, так сказать, сверх программы Космического года. Наш звездолет полетит на Венеру...
   Джефферс удивился.
   - Почему вы избрали Венеру? - недоумевал он. - Хотя почему Марс, а не Венера?
   - Объяснить можно просто, например, тем, что Венера ближе. Ведь при нижнем соединении, когда Земля и Венера предельно сближаются в мировом пространстве, расстояние между ними сокращается до тридцати девяти миллионов километров, а Марс во время великого противостояния отделен от Земли пятьюдесятью шестью миллионами километров. Разница не маленькая. По крайней мере после Луны на Венеру лететь разумней, чем на Марс, это закономерный _следующий_ этап в освоении космоса человеком... И в самом деле, почему все устремляются на Марс? Почему все говорят и пишут только о Марсе?.. Видимо потому, что слава его непомерно раздута. Конечно, это очень любопытная планета с ее загадочными "каналами", "материками" и "морями". А теперь ваши газеты настойчиво раздувают версию о несметных сокровищах на ней...
   - "Золотая лихорадка" мне на руку, - усмехнулся Джефферс. - Жажда обогащения издавна движет людьми, и, кто знает, получил бы я средства на постройку астроплана, если бы руководство Компании, да и многочисленные держатели акций не верили в обогащение... Только вам, коммунистам, удалось найти более благородные стимулы прогресса. А мы пока действуем по старинке и утешаем себя тем, что и старые методы не всегда плохи: погоня за наживой привела к немалому числу открытий, у нее есть свои заслуги перед культурой и наукой... Венера, Венера, - словно прислушиваясь к звучанию слова, несколько раз повторил Джефферс. - Планета будущего, на которой, быть может, сейчас возникает жизнь! Вы станете свидетелями событий, которые происходили на Земле несколько миллиардов лет назад!.. Это настолько увлекательно, что я начинаю завидовать вам. Но почему вы держите свой замысел в тайне?..
   - А вы еще не знаете моего _замысла_. Пока я только сказал, _куда_ полечу.
   - Не понимаю.
   - Сейчас поймете. Замысел мой предельно прост: я хочу ускорить развитие жизни на Венере, ускорить развитие ее биогеносферы. Если условия там таковы, что жизнь вот-вот может возникнуть или уже возникла, но еще очень слаба, то вполне можно вмешаться в этот процесс и заставить биогеносферу Венеры развиваться в нужном нам направлении... Вы спросите, как это сделать?.. С помощью более совершенной, более сильной жизни. Если предоставить Венеру самой себе, то пройдет еще несколько миллионов лет, прежде чем жизнь станет там хоть отдаленно похожей на земную, прежде чем на Венере сложатся условия, пригодные для существования людей... Но я сам занесу на Венеру _земную_ жизнь - растения. Предки земных растений - хотя бы вон тех пальм, что растут на берегу океана, - уже прошли весь тот долгий и трудный путь, который предстоит пройти растительности на Венере. Современная земная растительность наделена приобретенной в прошлые эпохи способностью приспосабливаться к самым разнообразным природным условиям. И это вполне закономерно, потому что современные растения - это потомки наиболее живучих, наиболее гибких и стойких видов, все остальные - менее живучие, менее активные - бесследно вымерли.
   Венера сегодня, так же как Земля несколько миллиардов лет назад, кажется мне похожей на оранжерею, в которой есть все - грунт, влага, тепло, но нет жизни. И мы своими руками бросим семена жизни на Венеру, и тогда безжизненная оранжерея превратится в цветущий сад. Земная растительность, унаследовавшая закалку своих далеких предков, наверняка приживется там и преобразует планету, точнее - ее биогеносферу. Она сделает там то же, что сделала на Земле в прошлом: создаст плодородные почвы, обогатит атмосферу кислородом, уменьшит в ней содержание углекислоты. По моим расчетам, уже через несколько десятилетий люди смогут жить на Венере так же, как сейчас они живут на Земле. И тогда начнется заселение Венеры. Раньше, когда людям на Земле становилось тесно, они переселялись в новые места. Но недалеко то время, когда вся Земля окажется заселенной одинаково плотно, и тогда наступит время космических переселений: люди начнут расселяться по "поясу жизни".
   Ближайшая задача человечества, по-моему, и заключается в освоении других планет, в освоении космоса.
   Я очень высокого мнения о людях, я верю в конечное торжество разума над всеми темными стихийными силами, над всеми, дорогой мой Джефферс, - и природными, и человеческими. Я верю, что люди изживут, как здоровый организм изживает кратковременные недуги, страсть к властолюбию, к деспотии, к стяжательству, чем так славны были прошлые века, что не останется среди людей честолюбцев, завистников, клеветников, карьеристов. Я верю, что двигать человеческими стремлениями и желаниями будет прежде всего забота об общем благе, забота человека о человечестве!..
   Я не оговорился, дорогой Джефферс, сказав о кратковременных недугах ведь человечество еще в юном возрасте; ему предстоит жить гораздо дольше, чем оно прожило, и сделать неизмеримо больше, чем оно сделало. И чем скорее мы избавимся от болезней роста, тем будет лучше...
   Но все это еще не объясняет вам, почему я держу свой замысел в тайне. Я хочу, Джефферс, чтобы история Венеры была лучше, человечней, чем история Земли. Я хочу, чтобы она началась с коммунизма и чтобы никогда не ступила на Венеру нога человека, которому чужды коммунистические идеалы, коммунистическая мораль.
   ...К тому времени, когда Батыгин кончил свой рассказ, совсем стемнело. С океана веяло прохладой. Где-то далеко, у самого горизонта, шел атомоход, и созвездие желтых огней медленно перемещалось по черной кромке воды. А выше него, среди мелких металлических звезд, плыл необычно крупный раскаленный докрасна Марс - тускло-красная дорожка шла от него по черной глади через весь океан и упиралась в берег...
   И Джефферс и Элеонора сидели молча, пораженные дерзостью замысла Батыгина.
   - Это фантастично, это почти невероятно, - сказал, наконец, Джефферс. Ничего подобного мне никогда не пришло бы в голову. - Он задумался, и никто не мешал ему. - Что ж, в этом есть даже нечто закономерное: я, раб старого, доживающего свой век общества, лечу на планету, где жизнь, должно быть, тоже угасает, а вы, представитель нового общества, летите на Утреннюю звезду, утреннюю в буквальном смысле слова: над ней только-только занимается заря ее истории! - Джефферс говорил это с легкой усмешкой, но в словах его чувствовалась затаенная грусть. - Да, у Венеры должна быть лучшая история, чем у Земли. Вы глубоко правы. Сейчас я даже не завидую вам. Я слишком потрясен. Но я верю в ваш успех, всей душою верю!
   - Я тоже верю, - тихо сказала Элеонора Джефферс.
   - Обидно лишь одно: ни вы, ни я не увидим расцвета Утренней звезды.
   - Да, не увидим, - согласился Батыгин. - Но внуки наши увидят. И они научатся жить лучше нас.
   - Будем верить в это, - сказал Джефферс. - Будем верить!
   - Теперь вы согласны, что замысел этот нужно хранить в тайне?
   - Конечно! Но сейчас тайну сохранить несложно, а вот после того, как вы вернетесь на Землю... Много людей полетит с вами?
   - Несколько десятков человек.
   - Н-да, чтобы все они долгое время хранили тайну!
   - Они сохранят ее.
   - Если среди них не окажется предателя или врага.
   - Я сам буду отбирать людей и уже проверил многих.
   - Будьте осторожны. Теперь я тоже могу сообщить вам кое-что, чего не мог доверить письмам. У меня был руководитель специального отдела нашей Компании, некто Герберштейн, человек умный и настойчивый. Он не верит, что вы ограничитесь изучением Марса. Почему - не знаю. Говорит - интуиция. Сегодня я убедился, что интуиция у него действительно великолепная. Я отказался разговаривать с ним о вас. Но он наверняка следит за вами. И он постарается кого-нибудь устроить в вашу экспедицию. Мне не хотелось бы, чтоб какой-нибудь негодяй сорвал великий замысел...
   - Спасибо, - сказал Батыгин.
   - Мне остается еще раз пожелать вам успеха. Я счастлив, дорогой коллега, что вы считаете меня своим другом.
   - Разве нам нужны такие слова, Джефферс?.. Разве их говорят друзьям?..
   - Сегодня нужны, - возразил Джефферс. - Сегодня их нужно было сказать. Быть может, мы равны в науке, быть может, я сумел бы опередить вас и первым посадить астроплан на Марс. Но подобный замысел не по мне. Видимо, я иначе относился к людям, меньше, чем вы, их любил и теперь начинаю жалеть об этом... Я никогда не додумался бы до социальной проблемы такого масштаба, тут я пасую... У нас с женой будет к вам просьба.
   - С радостью выполню ее...
   - Пригласите нас к себе или приезжайте к нам, когда все мы возвратимся на Землю.
   - Обещаю, - сказал Батыгин. - Охотно обещаю.
   - Значит - до свидания.
   - До свидания.
   Джефферс с женою ушли, а Батыгин еще долго сидел на веранде, прислушивался к шуму вечернего города, всматривался в ночь. Ни один огонек не вспыхивал в океане. Взгляд увязал в густом мраке тропической ночи, и не верилось, что у океана есть берега, - казалось, что он такой же беспредельный и так же не имеет границ, как сама вселенная, покорить которую задумали люди...
   Виктор и Денни Уилкинс вернулись в Москву весной, когда Батыгин был еще в Рио-де-Жанейро. Маленький "Коралл" доставил в Советский Союз герметически закрытые ящики с семенами водных растений, злаков, теплолюбивых хвойных - араукарий, тиса, а также особые, из полимерного стекла цистерны с постоянным кислородным питанием, в которых хранились живые планктонные и бентосные водоросли, собранные в реках, озерах и солоноватых морских лагунах.
   Ко времени возвращения экспедиции в Москву в Институте астрогеографии уже получили и упаковали семена ветроопыляемых растений умеренных широт ржи, овса, ячменя, пшеницы и пшенично-пырейного гибрида, кукурузы (часть из них была передана Институтом Стимуляторов роста), конопли, ивы, ольхи, лещины, вяза, березы, бука, дуба. Из Китая, в подарок от Академии наук, прислали различные сорта бамбука - злака, обладающего колоссальной силой и скоростью роста.
   Виктор и Денни Уилкинс давно оправились от пережитых волнений, и однажды у них произошел такой разговор. Денни Уилкинс сказал Виктору:
   - Помнишь, когда мы плыли на плоту, я говорил тебе, что не хочу лететь на Марс и вообще заниматься астрогеографией?..
   Виктор все отлично помнил.
   - Давай забудем об этом!.. Я сам не могу понять, что происходило тогда со мной...
   - Можно и забыть, - согласился Виктор. - Ерунды ты в самом деле наговорил порядочно. Но ты уверен, что тебе обязательно нужно заниматься астрогеографией?.. В конце концов на вкус и цвет товарища нет...
   - Да, я совершенно уверен, что мне _обязательно нужно_ заниматься астрогеографией, - подтвердил Денни Уилкинс. - И я обещаю, что впредь, в какую бы переделку мы ни попали, буду держать себя как подобает...
   Денни Уилкинс протянул руку, и Виктор пожал ее.
   Домой Виктор не рискнул поехать сразу. Первую ночь он провел у Денни Уилкинса, а на следующий день прилетел Батыгин. И тогда произошло небывалое: Батыгин распорядился, чтобы Виктора Строганова пропустили к нему в кабинет в любое время, когда бы тот ни пришел, - даже утром.
   Виктор пришел в десятом часу, и его тотчас позвали к Батыгину.
   - Здоров, - говорил Батыгин, ласково ощупывая плечи, спину Виктора, здоров и невредим! Вырос, окреп, возмужал!.. Если б ты мог представить, сколько я пережил тут из-за тебя!.. Я и сам-то места себе не находил, а тут еще родители твои строчили жалобы в высокие инстанции, закатывали мне сцены, чуть ли не убийцей называли... Ты у них живешь?.. Нет?.. Вот как. И еще не заходил к ним?.. Это зря. Они ведь любят тебя. Не стоит лишать людей радости, и если свидание может принести эту радость - доставь ее старикам. Кстати, тебе придется срочно бежать на свидание не только с родителями. Нагоняй мне был и еще от одного очень и очень симпатичного человека...
   - Не может быть, - сказал Виктор и почувствовал, что краснеет.
   - Не может? Было, уже было. Но это такие дела, в которых ты должен разобраться сам. Или уже разобрался?
   Виктор покачал головой.
   - Не виделся с ней?
   Виктор снова покачал головой:
   - Еще нет.
   Он хмурился, и Батыгин, засмеявшись, заговорил о другом - о том, что подготовительные работы подходят к концу и наступает пора активных действий.
   - Да, не позднее, чем через неделю, мы отправим на Марс подвижную астролабораторию - наш звездоход, а примерно через три месяца ландшафты Марса появятся на экранах астротелевизора в демонстрационном зале института... И Джефферс тоже должен вылететь через неделю. Видишь, какие события назревают, Виктор... Я был у Джефферса в институте и видел его астроплан. Это нечто великолепное! Нашему он, конечно, ни в чем не уступает. Просто сердце замирает от восторга, когда думаешь, какая техника теперь в руках у людей!.. С такой техникой чудеса творить можно, и мы будем творить эти самые чудеса!
   - На Земле? - Виктор спросил это сухо, почти зло.
   - Нет, не на Земле. И я должен огорчить тебя: у нас, будет очень мало времени, чтобы любоваться пейзажами Марса. Самое большее - неделю, две. А потом мы тоже покинем Землю и полетим на Венеру... Вот все, что я могу сказать тебе сейчас и то под большим секретом. Никому, - ни любимой девушке, ни самому лучшему другу, - ты не имеешь права говорить, куда мы полетим. Пункт назначения я объявлю участникам экспедиции во время полета. Если тайна эта станет достоянием всех, - полет на Венеру все равно состоится, но нечто иное, неизмеримо более важное станет невозможным или почти невозможным, а я рисковать не хочу. Ведь то, что я делаю сейчас, это мое последнее большое дело... Да, - подтвердил он, заметив протестующий жест Виктора. - Я себя знаю. Годы уже не те, да и самочувствие порою прескверное. До Венеры я еще долечу. На нервах. А потом... если я вернусь, то полнейшей развалиной... И тебе, именно тебе, Виктор, придется продолжать, придется довести до конца задуманное мною. Я не сомневаюсь в твоих силах и убежден, что ты выполнишь мое завещание.
   - Выполню, - сказал Виктор. - Все выполню.
   - И поэтому я хочу, чтобы ты уже сейчас чувствовал себя моим помощником, чтобы ты во все вникал и, главное, приглядывался к людям, особенно к молодежи. Когда меня не станет, тебе придется вместе с ними продолжать наше общее дело, и это должны быть такие люди, которые сумеют в течение многих лет сохранять наш замысел в тайне. Если тебе кто-нибудь кажется ненадежным, если какой-нибудь поступок, - именно поступок, ведь не по анкетам же судить о людях! - вызвал у тебя подозрение, скажи мне, и мы вместе решим, брать ли нам этого человека с собой. Хороших людей много на свете, гораздо больше, чем это кажется.
   - Я присмотрюсь, - сказал Виктор, он думал о Денни Уилкинсе: брать его или не брать?..
   - И немедленно приступай к специальной тренировке перед полетом. Все, кроме вас двоих, уже проходят ее, - добавил Батыгин.
   ...Вечером они сидели на веранде, на даче Батыгина. Майские вечера прохладны, и Батыгин кутался в теплую пижамную куртку. Сирень еще не зацветала, и черемуха едва успела выбросить зеленые кисти бутонов: весна бережет черемуху, как самое дорогое, напоследок, к буйному заключительному торжеству в канун лета; весна приходит к нам по чуть посиневшему в ростепель снегу, а уходит по лугам, заметенным черемуховой порошею...
   Было тихо, очень тихо. И, как много дней назад, светлый и чистый голос нарушил тишину:
   Ой, рябина кудрявая,
   Белые цветы,
   Ой, рябина-рябинушка,
   Что взгрустнула ты?..
   Этот голос невозможно было не узнать.
   - Я пойду, - сказал Виктор, вставая. - Пойду туда.
   - Иди.
   Виктор вышел. Проскрипел песок у него под ногами, негромко хлопнула калитка.
   Через неделю миллионы людей, приникнув к экранам телевизоров, наблюдали, как уходил с астродрома в космическое путешествие астроплан со звездоходом в корпусе... На следующий день в газетах появилось официальное сообщение, что Советский Союз пошлет вскоре в космос экспедицию сверх программы МКГ. Возглавить эту экспедицию поручалось Батыгину. О ее целях и ее достижениях будет сообщено лишь после завершения всего цикла намеченных исследований и работ. Весть об этом облетела мир и стихла: все ждали, когда вылетит Джефферс.
   А Джефферс задерживался. И каждый день, проведенный на Земле, делал его путешествие все более и более рискованным.
   Батыгин дни и ночи проводил в Институте астрогеографии, который имел радиотелефонную связь со всеми Академиями наук мира. Он не звонил и не телеграфировал Джефферсу, понимая, что тому сейчас не до благих советов. Но наступил такой момент, когда пассивно ждать событий стало немыслимо. Ведь это не так-то просто - попасть на несущееся с колоссальной скоростью небесное тело, вылетев с другого небесного тела, тоже несущегося с колоссальной скоростью в мировом пространстве. Тут нужен точнейший расчет, нужно, чтобы звездолет в строго определенное время встретился с Марсом на его пути, вышел на марсианскую орбиту. Если же этого не случится, если звездолет и Марс разминутся в мировом пространстве, - обратно не повернешь и Землю не догонишь: астроплан будет лететь и лететь до тех пор, пока не попадет в зону притяжения какой-нибудь звезды, тогда он изменит свой первоначальный курс и начнет вращаться вокруг нее... И пассажиры звездолета, отважные астронавты, будут лететь, пока живы, и будут лететь, после того как умрут, исчерпав запасы кислорода, воды, продуктов. Лететь, лететь, лететь...
   И Батыгин в конце концов послал телеграмму:
   "Настоятельно советую отложить вылет на Марс. Риск неоправданно велик. Думайте о себе и людях".
   Но телеграмма Батыгина не застала Джефферса на Земле: его астроплан покинул Землю...
   - Он погибнет? - спрашивал Виктор, вглядываясь в осунувшееся от бессонницы лицо Батыгина. - Погибнет?
   - Будем надеяться, что нет, - ответил Батыгин. - Шансы встретиться с Марсом у них есть, но все-таки риск очень велик...
   - Я верю, что все кончится благополучно, - сказал Виктор. - Не может быть, чтобы кончилось плохо!
   - Будем надеяться, будем надеяться, - повторил Батыгин. - Только ждать придется очень долго. Сотни миллионов километров не пролетишь за один час!
   - А как же мы? - спросил Денни Уилкинс. - Мы и подавно упустим все сроки!
   - Нет, не упустим, - возразил Батыгин. - Наш полет строится на совершенно иных расчетах. А если все-таки опоздаем - не полетим. Зря рисковать не будем.
   Земные радиостанции через определенные промежутки времени принимали сигналы со звездных кораблей, летящих к Марсу. Бюллетени о их местонахождении каждый день публиковались в газетах. Миллионы людей во всем мире следили за полетом, желали успеха отважным, и каждый по-своему доказывал, что оба звездных корабля должны обязательно встретиться с Марсом, с таинственной планетой, над загадками которой вот уже несколько столетий бьется человеческий ум...
   В Институте астрогеографии готовились к приему радио- и телепередач с Марса. Давно уже институт не жил такой напряженной жизнью, давно не возникало в его стенах таких жарких споров о проблемах астрогеографии, о Марсе. Особенно горячилась молодежь, не скупившаяся на самые невероятные догадки.
   Вечерами теперь никто не уходил домой. И солидные ученые и более молодые их коллеги проводили время в залах и коридорах института. Близились великие события - разгадка марсианских тайн!
   И конечно же в эти дни вспоминались смелые, но далекие от истины гипотезы, рассказы о фантастических путешествиях на иные миры, сочиненные писателями прошлых веков.
   - Да, уж чего только не написано на эту тему, - говорил как-то Батыгин собравшейся вокруг него молодежи. - Фантазия писателей населяла людьми даже Луну, на которой нет и намека на жизнь. Знаменитый поэт и бретер семнадцатого столетия Сирано де Бержерак сочинил роман под названием: "Иной свет, или империи и государства Луны", в котором описал свое путешествие туда, якобы совершенное чудесным образом. Между прочим, он поместил на Луне тот самый земной рай, из которого, по библейскому преданию, был изгнан Адам.