Забирко Виталий. Слишком много приведений

   - Садись! - распахнул дверцу шофер.
   - Вот спасибо, отец! - обрадовался я, впрыгивая в машину. В общем, только на это и надеялся - за два часа более или менее понял его натуру.
   Всю дорогу шофер был мрачнее тучи и не проронил ни слова. И гнал машину как на пожар. Понять его можно - за последний год в Хацапетовке бесследно исчезли три машины такси вместе с водителями. Автомобили, по всей видимости, разобрали на запчасти, а водители как в воду канули. Никаких следов ни одного из них не нашли.
   Шофер настолько резко затормозил на пятачке у бетонной ограды больницы, что машину занесло и развернуло. Я как раз приоткрыл дверцу, и меня буквально вышвырнуло из салона.
   - Счастливо! - с явным облегчением бросил мне шофер и рванул с места так, что покрышки чуть не задымились.
   - И тебе тоже! - крикнул я вслед, прекрасно понимая, что вряд ли он меня услышит. Будет гнать машину по Хацапетовке, как на ралли, и любого голосующего на дороге лучше собьет, чем остановится.
   В палате у Владика я появился без пяти восемь. Люся нервным шагом мерила палату из угла в угол, но как только я перешагнул порог, замерла и с тревогой уставилась на меня.
   - Ничего не получилось? - убитым голосом спросила она. Не верила уже ни во что.
   - Это почему? - нарочито бодрым тоном возразил я. - Все в порядке!
   Какое-то мгновение глаза Люси недоверчиво бегали по моему лицу. Наконец смысл сказанного достиг ее сознания, и нервное напряжение отпустило. Взгляд затуманился, рукой она, как слепая, нашарила спинку стула и села.
   - Слава богу... - прошептала расслабленно. Я посмотрел на Владика. Он лежал в той же позе, что и утром, но лицо, как мне показалось, побледнело еще больше.
   Возможно, в этом были виноваты сумерки.
   - Как Владик? В сознание приходил?
   Люся отрицательно покачала головой.
   В этот момент дверь распахнулась, и в палату, включив свет, вошел интерн Лева Матюхин. Лишний раз я убедился, что приставка "интерн" никак не шла к его фигуре и умению держаться. Хирург, да и только, причем весьма опытный, уверенный в себе.
   - Добрый вечер, - сказал он и вопросительным взглядом уставился на меня. Мол, урочный час пробил.
   Я кивнул. Тогда интерн закрыл дверь и подошел ко мне.
   - Пять тысяч? - переспросил я.
   - Да.
   Я вынул из кармана заранее приготовленную пачку и передал ему.
   - Погодите, сейчас добавлю... - встрепенулась Люся, пытаясь непослушными пальцами расстегнуть сумочку.
   - Люся, уже все оплачено, - мягко сказал я. Она не слышала.
   - Минутку... - дергала заклинившую "молнию". Я шагнул к ней и взял за руку.
   - Все оплачено, - повторил я.
   Люся обмякла, запрокинула голову и посмотрела на меня снизу вверх широко распахнутыми глазами. В ее взгляде читалось полное непонимание происходящего.
   - Так как же это?.. - прошептала она.
   - Успокойся. Все нормально.
   Ладошка у нее была маленькая, холодная, и ее не хотелось отпускать. Хотелось согреть.
   Будущий известный хирург Матюхин дотошно пересчитал деньги и спрятал в карман халата.
   "Считай не считай, - мимоходом решил я про себя, а после операции все до цента Рыжей Харе отдашь..."
   - Сейчас я пришлю реаниматолога, - сказал интерн. - Будем готовить вашего друга к операции.
   Я с сожалением отпустил Люсину руку. Давненько не испытывал подобного чувства. Странно в общем-то.
   - А где находится операционная?
   - На третьем этаже.
   Матюхин кивнул и степенно удалился. Нет, определенно этого интерна ждет слава. Мирового значения вряд ли, а вот на местном уровне - весьма значительная. Одним своим представительным видом ее завоюет.
   Через пару минут пожилая, грузноватая врачиха в помятом халате вкатила в палату небольшой столик с медицинскими инструментами и висящими на двух штативах капельницами. Сопровождала ее худенькая, совсем юная девушка, этакая пигалица, в безукоризненно выглаженном халатике и таком же, удивительной белизны, колпаке. Скорее всего, медсестра-практикантка, поскольку врачиха не доверила ей даже столик с инструментами.
   - Попрошу родственников и знакомых покинуть палату, - тоненьким голоском заявила пигалица, стараясь придать тону строгость. Строгость не получилась. Получилось этакое детско-наивное "сюси-пуси".
   Пряча улыбку, я нагнулся к Люсе.
   - Пойдем, - взял ее под локоть. - Будем ждать возле операционной.
   Операция затянулась до часу ночи. В половине девятого, опустив грузовым лифтом на третий этаж каталку с Владиком, реаниматологи ввезли его в операционную. Минут через пятнадцать туда проследовали две медсестры, а ровно в девять из ординаторской показалась внушительная процессия хирургов и медленно, выражая всем своим видом профессиональную сосредоточенность, направилась в операционную. Посередине шел мощного телосложения старик с крючковатым носом и надменно поджатыми губами - надо понимать, тот самый "знаменитый" профессор Милыптейн. Справа от него шагал ассистент - хирург средних лет, отнюдь не уступающий в комплекции профессору, а слева сопровождал интерн Левушка Матюхин. Этакие "Три богатыря" Васнецова на современный лад. Один вид "богатырей" внушал не то что доверие, а стопроцентную уверенность в блистательном исходе операции. Косвенным подтверждением тому было и молчание дара предвидения. Никогда в "воспоминаниях будущего" ничего хорошего мне не представлялось. Взять хотя бы финал скачки на Большой приз города - исчез дар предвидения, и все тут. А как пакости накликать - это завсегда пожалуйста...
   Сидя с Люсей на стульях у стены, мы проводили хирургов взглядами, не смея произнести ни слова, чтобы не нарушить их предоперационный настрой. Лицо ассистента профессора показалось мне знакомым, причем почему-то представлялось, что встречались мы с ним где-то в пивной. Глупее мысли возникнуть не могло. Наверное, был у меня случайный собутыльник, похожий на хирурга, и теперь ассоциативная память изволит со мной шутки шутить в самый неподходящий момент.
   Перед операционной медсестра, сопровождавшая хирургов, суетливо забежала вперед, распахнула дверь. И хирурги соответственно рангу торжественно вошли. Медсестра закрыла за ними дверь и направилась в ординаторскую.
   Я посмотрел на Люсю. Она сидела никакая, вперившись пустым взглядом в двери операционной. Досталось ей - ночь без сна, день в тревоге, теперь операция... Вероятно, захочет и эту ночь быть у постели Владика.
   Я подхватился со стула и догнал медсестру.
   - Извините, сестричка...
   - Да?
   Она остановилась и обернулась. Приятное у нее оказалось лицо. Доброе, как у сестры милосердия. Редкость по нынешним временам, особенно в медицинском учреждении.
   - Скажите... после операции кто-нибудь находится с пациентом?
   - Обязательно, - заверила она. - Реанимационная сестра, да и врач-реаниматолог от него не отходит, пока состояние не стабилизируется.
   - А... А кто будет у Владика врачом-реаниматологом? Или еще не известно?
   - Известно, - улыбнулась медсестра. - Светлана Анатольевна. Она сейчас с ним на операции, а затем будет из наркоза выводить.
   - Она достаточно опытная?
   - Вы скажете! Ученица Лаврентьева. Ее на все сложнейшие операции вызывают - рука у нее легкая. Знаете, каких она пациентов с того света возвращала? Никто уже не верил. А у вашего друга состояние средней степени тяжести. Так что все будет в порядке.
   - Спасибо.
   Медсестра с обликом сестры милосердия мягко улыбнулась.
   - Это вы Светлане Анатольевне при случае скажете.
   Немного ободренный, я вернулся к Люсе, и потянулись долгие часы ожидания. Где-то в полночь, заметив, что девушка стала как бы выпадать из реальности, то ли засыпая с открытыми глазами, то ли погружаясь в обморочное состояние, я перехватил в коридоре медбрата и поинтересовался, есть ли в больнице буфет, где можно выпить кофе и съесть пару бутербродов. Оказалось, что буфет есть, но работает он только в дневное время, а разжиться чем-нибудь съестным посреди ночи ни в больнице, ни где-либо поблизости никак нельзя. Впрочем, за двадцать долларов медбрат разжился-таки на две чашки растворимого кофе и два бутерброда с вареной колбасой.
   Люся от бутербродов отказалась, а кофе выпила. Он ее немного взбодрил, но ненадолго. Вскоре она снова начала впадать в беспамятство с открытыми глазами. К счастью, в это время дверь операционной открылась, и вышел интерн Матюхин.
   Я вскочил. Люся попыталась встать, но у нее ничего не получилась. Она так и осталась сидеть, судорожно вцепившись рукой в спинку соседнего стула и со страхом уставясь на вышедшего интерна.
   - Все хорошо, - кивнул еще издали интерн. Он приблизился. - Операция прошла успешно. Недельки три полежит в больнице, потом месяц реабилитации, и будет абсолютно здоров.
   Люсины плечи мелко задрожали, она беззвучно заплакала.
   Матюхин перевел взгляд с нее на меня.
   - Просьба небольшая, - сказал он. - Сейчас выйдет профессор, так вы, пожалуйста, с благодарностями к нему не приставайте. Устал старик. Ему отдохнуть надо.
   Я кивнул.
   Дверь распахнулась, и из операционной грузно вышел профессор Милыитейн, поддерживаемый под локоть ассистентом. Надменная брезгливость напрочь исчезла с губ профессора, уступив место блаженной улыбке. Он проковылял к нам, остановился напротив Люси и потрепал ее по щеке.
   - Не плачьте, девица! - ласково сказал он. - Мы еще на вашей свадьбе погуляем.
   Профессора пошатнуло, и ассистент еле удержал его. Люся не нашлась, что ответить.
   - Пошли, Илья Григорьевич, - предложил ассистент, увлекая ведущего хирурга к ординаторской, и скользнул по мне взглядом. Странный это был взгляд: острый как укол и потому неприятный и непонятный.
   Мильштейн устало кивнул, сделал шаг, но вдруг остановился и с ехидцей посмотрел на ассистента.
   - Коллега, не понял, вы мне скабрезности предлагаете произносить или за бутылкой гонца послать?
   Ассистент недоуменно посмотрел на профессора, затем рассмеялся и покачал головой.
   - Опять вы со своими правилами русского языка, - сказал он. - Идемте.
   - Идем... - согласился профессор, и они стали удаляться.
   - Кстати, по поводу гонца... А не кажется ли вам, профессор, что после столь блестящей операции и водочки выпить не грех? - спросил ассистент.
   - Непременно, коллега, всенепременно! - с молодым задором согласился профессор. - С устатку ве-есьма пользи-тельно!
   И тогда на сердце у меня потеплело, и я отказался от замысла наслать на них Рыжую Харю. Даже неприятный взгляд ассистенту простил. Похоже, ерничая в душе над хирургами, я их сильно недооценил. Не пять часов назад, а именно сейчас сам бы с дорогой душой пять тысяч долларов отдал и искреннее спасибо сказал. Если уж государство не ценит их искусство, то кто-то же должен благодарить? Не побираться же хирургам на паперти...
   Через полчаса вывезли каталку с Владиком. Пожилая врачиха на весу держала у изголовья капельницу, а пигалица подталкивала каталку сзади. Владик с забинтованной головой лежал на каталке с приоткрытыми глазами, но по мутному взгляду, задурманенному наркозом, было понятно, что он еще не пришел в себя.
   - Я с ним... - сорвалась с места Люся. - Подежурю....
   Я не стал ее отговаривать и подошел к врачихе.
   - Светлана Анатольевна, - обратился вполголоса. Она не отреагировала. То ли не услышала, то ли с капельницей в руках ей было не до меня.
   - Светлана Анатольевна! - сказал я громче, наклонившись к ее уху.
   Она вздрогнула и недоуменно посмотрела на меня.
   - Что вам угодно? - пропел сзади "сюси-пусин" голосок.
   Меня как по голове ударили. Я повернулся и ошарашенно уставился на пигалицу.
   - Вы... Свет-ла-на А-на-толь-ев-на? - раздельно, по слогам, с трудом выговорил я.
   -Да.
   - Врач-реаниматолог?
   - Врач-реаниматолог, - нараспев подтвердила пигалица. - Что вам угодно?
   Я сглотнул слюну. Надо же так опростоволоситься! Никогда не подумаешь, что эта худенькая, хрупкая девчушка уже давно врач, к тому же настолько опытный, что ее предпочитают видеть на самых сложных операциях. По внешнему виду полная противоположность респектабельному интерну Матюхину. Как говорится, не верь глазам своим...
   - Очень вас попрошу, - сказал я, попытавшись вложить в слова всю задушевность, на которую был способен, - подежурьте возле него, чтобы все было в порядке. Сами видите, - указал я глазами на Люсю, - толку от нас сегодня ночью будет мало.
   И аккуратно опустил в карман халата реаниматолога пятьсот долларов.
   - Могли бы и не просить, - "сюси-пусиным" речитативом отпела Светлана Анатольевна. - Это наша прямая обязанность.
   Однако от денег не отказалась.
   - Ну а если какие лекарства нужны будут...
   - Да, нужны. Церебролизин.
   - Вы знаете... - замялся я, косясь на пожилую медсестру, - боюсь что-нибудь в названии перепутать. А вам, по-моему, проще препарат достать. Этого хватит? - протянул еще сто долларов.
   - Даже с излишком, - честно призналась она, не прикасаясь к деньгам. Надо же, совестливая! Определенно не обратила внимания, какую сумму ей в карман опустил.
   - А вдруг еще какие-нибудь лекарства понадобятся? - подсказал я компромисс.
   - Хорошо, - как-то не очень уверенно согласилась врач-реаниматолог и взяла деньги.
   Каталку завезли в кабину грузового лифта, Люся тоже попыталась войти, но я удержал ее за талию.
   - Какая из тебя сейчас сиделка? Заснешь у кровати, а если ночью Владику понадобится помощь, что тогда?
   - Но как же он один... - попыталась вырваться Люся. Я прижал ее к себе и шепнул на ухо:
   - Возле него всю ночь будут дежурить квалифицированные врачи. Я заплатил. А тебе сейчас лучше поехать домой и как следует выспаться.
   Дверь лифта закрылась. Люся обмякла у меня в руках, но сердце у нее колотилось, словно у воробышка. Я невольно вдохнул запах ее волос, и голова закружилась. Не хотелось отпускать девушку. Хотелось поцеловать.
   Все же нашел в себе силы и расцепил объятия.
   - Идем, - сказал, - провожу домой.
   И, подхватив под руку, увлек к выходу. Люся не сопротивлялась, шла как сомнамбула, механически переставляя ноги.
   Вахтер на первом этаже, недовольно бурча, открыл дверь, мы вышли. И лишь когда прошли метров двадцать и за нами лязгнул металлический засов на дверях больницы, до меня дошло, что я наделал. По собственному желанию очутиться посреди ночи на улицах Хацапетовки мог только полный идиот.
   Я оглянулся. Свет в холле первого этажа погас, и стало совсем темно. Черта с два вахтер назад пустит - видел я его лицо. Так что обратной дороги нет. Единственный путь - к конечной остановке троллейбуса, хотя у меня было большое сомнение, что по этому маршруту ходит дежурный троллейбус.
   Переулок не освещался, но с безоблачного неба светила луна в последней четверти, и разобраться, что под ногами, не составляло труда.
   Люся к сложившейся ситуации отнеслась спокойно. То ли не знала, что это за район, то ли в мыслях все еще была в больнице. Скорее было верно второе, так как, очутившись посреди ночи на пустынной, глухой улочке, все девушки ведут себя одинаково боязливо - если и не жмутся к парням, то по крайней мере берут их под руку. Люся же молча шла рядом, не проявляя никаких признаков беспокойства. Далеко она сейчас была и от меня, и от этого переулка.
   Я не стал ничего говорить - надеялся, что в два часа ночи нам вряд ли кто встретится. Всякого рода отребье в это время тоже спит. Их время охоты поздний вечер, когда можно повстречать запоздалого прохожего, а сейчас делать нечего.
   Вдали показался огонек единственного в переулке фонаря, и на душе стало легче. Хотя, рассуждая трезво, чему радоваться? Фонарь освещал конечную остановку, но троллейбуса на ней не было и, скорее всего, до утра не предвиделось. Предстояло идти пешком через всю Хацапетовку.
   Радоваться было не только нечему, но и. рано. Не успели мы сделать несколько шагов к фонарю, как из зыбкой тени ближайшего дома выступили две тени. Не все отребье, оказывается, спит глухой ночью.
   Я невольно замедлил шаг.
   "Сейчас будут просить закурить..." - с тоской пронеслось в голове.
   Люся заметила их чуть позже, споткнулась и, остановившись, с тревогой посмотрела на меня. Наконец-то до нее дошло, где мы находимся.
   Двое парней медленно приближались. В свете луны их лица казались мертвыми, но гораздо хуже лунного наваждения было то, что в руках у одного болталась длинная, почти до земли, увесистая цепь с большими звеньями, а второй поигрывал пружинным ножом, то выщелкивая лезвие, то пряча его.
   - Какие люди здесь ходят! - с издевкой проговорил один из них.
   - Роман! - вскрикнула Люся, схватила меня за руку и спряталась за спину.
   - Дура, чо боишься? - хохотнул второй. - Подумаешь, трахнем по разу. Впервой тебе, что ли? Не убудет!
   - Ро-ома-ан... - выбивая дробь зубами, прошептала Люся и мертвой хваткой вцепилась в правое плечо.
   Парни приближались. Я пытался освободиться от Люсиной хватки, чтобы иметь возможность для маневра в драке, но ничего не получилось. Впрочем, не будь у них ножа и цепи, и не виси у меня на руке Люся, драки тоже бы не получилось;
   Какой из меня боец... Но и умирать просто так, за здорово живешь, не хотелось.
   - Ну, вы... - попытался я ерепениться, но парень с ножом выбросил вперед руку, и острое лезвие ткнулось мне в подбородок.
   - Молчи, падла! - прошипел он. - Одно слово, одно движение, и порежу на мелкие кусочки!
   Я застыл.
   Второй налетчик зашел сзади и рывком оторвал от меня Люсю.
   - Ро-о-ман! - дико закричала она.
   - Чо орешь, дура?!
   Послышалась звонкая оплеуха. Я вздрогнул.
   - Не дергайся! - вновь прошипел парень с ножом и неглубоко вонзил лезвие мне в подбородок. - Будешь стоять смирно, может, и не порежу на мелкие кусочки. - Свободной рукой он принялся шарить у меня по карманам. - На крупные порежу... - с садистской ухмылкой пообещал он.
   Сзади донеслись звуки отчаянной борьбы, треск раздираемой одежды.
   - Помогите! - истошно закричала Люся.
   В моем оледеневшем сознаний не было ни одной мысли. От кого можно ждать помощи? От милиции, что ли? От нее дождешься... О своих трансцендентных защитниках я напрочь забыл. Не привык к их присутствию - чуть больше месяца они при мне и не всегда на зов откликались.
   Но помощь пришла.
   Рыжая, когтистая лапа возникла из ничего, перехватила руку с ножом и вздернула вверх любителя мелкой нарезки. Это была жуткая картина. На сей раз Рыжая Харя оказалась почему-то четырехметрового роста и смотрелась рядом с нами кинематографическим циклопом. Пару мгновений она держала на весу онемевшего от ужаса налетчика, а затем не спеша, будто эскимо на палочке, откусила ему кисть вместе с ножом.
   - У-а-а! - по-звериному взвыл налетчик и безвольно повис на вытянутой руке, потеряв сознание.
   - Протоплазма... - раздумчиво произнесла Рыжая Харя, мерно пережевывая и хрустя лезвием ножа. - Активная протоплазма. Люблю активную протоплазму...
   От дикой сцены волосы у меня на голове встали дыбом, и все же сознание где-то на периферии отстраненно отметило, что эту фразу я уже когда-то слышал. Или читал.
   За спиной раздался крик ужаса, и я резко обернулся. Бросив цепь и отшвырнув от себя потерявшую сознание Люсю, второй налетчик в панике бежал по улице, не разбирая дороги.
   И я не стал ждать финала. Подскочил к неподвижно лежащей девушке, подхватил ее на руки и устремился прочь в другую сторону. Но уши себе заткнуть не смог. Никогда со мной ничего подобного не происходило, но почему-то я точно знал, что там, за спиной, сейчас делается. И слышал. Вначале раздалось быстрое, весьма характерное чавканье, а затем приглушенно запиликал, именно запиликал, а не заиграл, похоронный марш. Патефонно шепеляво, в ритме собачьего вальса.
   Я не Геракл, и конституция у меня весьма скромная. При нормальных обстоятельствах в лучшем случае девушку метров десять на руках бы пронес, но не более. А тут пробежал метров пятьдесят до пустынной троллейбусной остановки, где и рухнул со своей бесчувственной ношей на скамейку. Точнее, на остатки скамейки - две узкие поперечины, лежавшие на бетонных боковинах. Одна поперечина была вместо сиденья, вторая - вместо спинки.
   Рухнул и чуть не уронил Люсю. Как в этот момент я понимал безумный аллюр Аристотеля...
   Немного отдышавшись, я попытался привести девушку в сознание. Ничего не получилось - скорее всего, потому, что не знал, как это делается. Осторожно похлопал по левой щеке (по правой побоялся - на ней расплывался огромный синяк), но это ни к чему не привело. Тело девушки было настолько расслабленным, что съезжало с колен, голова запрокидывалась, и я никак не мог устроить Люсю поудобнее. Наконец нашел выход: положил тело поперек колен, а голову - на сгиб локтя. Ноги свесились, разорванная юбка задралась, оголив белые трусики. Будем считать, что легко отделалась - синяк под глазом, разорванная юбка, глубокий обморок. Если, конечно, это потом не отразится на психике.
   Я тяжело вздохнул. Ну и что делать дальше? Сидеть, ждать троллейбуса? Бесполезно. Пусть девушка очнется, а там видно будет. При мысли, что придется пешком пробираться по Хацапетовке, мороз пробежал по коже.
   Как я ни старался не смотреть в сторону переулка, где произошли жуткие события, а все же не удержался и бросил мимолетный взгляд. Мне показалось, что на месте происшествия белеет что-то знакомое, точнее, даже не белеет, а в свете луны призрачно светится. Но видение было настолько кошмарным, что я не захотел в него верить,
   Тишина в Хацапетовке стояла мертвая. Невероятно, но после душераздирающих криков на ночной улице ни в одном окне не загорелся свет, и ни один обыватель хотя бы из любопытства не поинтересовался, что происходит. Насколько же надо запугать население, чтобы никто даже не пытался вызвать милицию...
   Внезапно со стороны магистральной улицы, над которой был провешен троллей, донесся звук приближающегося на большой скорости автомобиля. На душе у меня потеплело. Как нехорошо я все-таки думал о местных жителях. Рискнул кто-то, не побоялся позвонить ментам.
   Однако, когда, слепя фарами, на пятачок конечной остановки вынеслась легковая машина, я с горечью отметил, что никакая это не милиция, а такси. И оно, естественно, нас не подберет...
   К моему изумлению, машина подкатила к скамейке и резко затормозила. Передняя дверца открылась, и из салона степенно выбралась Рыжая Харя, уменьшенная до полутора метров.
   Меня передернуло, но я тут же взял себя в руки. Мне-то чего ее бояться? Пусть другие боятся.
   Рыжая Харя шаркнула нижней конечностью, оставив когтями глубокие борозды на асфальте, и в полупоклоне распахнула заднюю дверцу.
   - Прошу, - елейным голосом предложила она, обнажив в улыбке клыки. Против ожидания чистые, без следов крови.
   Я с трудом поднялся, донес Люсю до машины и, кое-как усадив ее, забрался сам.
   - Ты с нами не поедешь, - буркнул я Рыжей Харе.
   - Ах, ах, ах! - фиглярничая, проворковала она. - Я в таком расстройстве...
   Я глянул на нее исподлобья и раздраженно захлопнул дверцу.
   Тогда Рыжая Харя наклонилась и подала в открытое окно Люсину сумочку и пачку долларов, которые налетчик с ножом успел выгрести из моих карманов.
   - Граждане пассажиры, - проговорила Рыжая Харя голосом вокзального репродуктора, - не забывайте свои вещи и не оставляйте их без присмотра.
   - Да пошла ты!.. - не выдержал я.
   - Сейчас пойду, - нормальным тоном согласилась Рыжая Харя и протянула мне беленькую горошину. - Если хочешь, чтобы с твоей подругой было все нормально, потри ей виски, а затем дай понюхать. - Она повернула голову к шоферу и приказала: - Шеф, жми на Островского, дом четыре!
   И шеф "выжал" с места так, что меня вдавило в сиденье. Я невольно обратил внимание на водителя. Он сидел неподвижно, как манекен, а его глаза в зеркальце заднего вида казались двумя плошками. Тоже один из моих "бесов", или это Рыжая Харя произвела на обыкновенного смертного столь неизгладимое впечатление?
   Снадобьям Рыжей Хари стоило верить - на себе убедился, - потому, почувствовав, что белая горошина начинает таять, я натер девушке виски. И правильно сделал, так как горошина тут же полностью испарилась.
   - А куда это мы едем - Островского, четыре? - наконец сообразил спросить я.
   Шофер не ответил, молча, как автомат, управляя машиной на сумасшедшей скорости. И в глазах-плошках ничего не мигнуло, будто не к нему обращался.
   Зато Люся глубоко вдохнула и открыла глаза.
   - Это мой дом. Я там живу.
   Что меня больше всего поразило, произнесла это спокойным, будничным голосом, словно в переулке у травматологической больницы ничего не случилось.
   Глава 7
   Четвертый дом на улице Островского оказался одной из тех самых типовых панельных, пятиэтажек, миллионы которых были понастроены в шестидесятые годы по всей стране и вполне заслуженно именовались "хрущобами" из-за чрезвычайно тесных комнатушек. Точно в таком доме жил и я. Шофер въехал во двор и остановился у крайнего подъезда. Я помог Люсе выбраться из машины, затем склонился к водителю.
   - Спасибо, - сказал я застывшему манекену за рулем. - Сколько с меня?
   Вместо ответа он рванул с места так, что меня чуть не прихлопнуло дверцей. При выезде со двора машину занесло, и я услышал из открытого окна такси отборный мат. Типа того, каким извращенным способом я, преждевременно рожденный сын чрезвычайно порочной самки из отряда собачьих, должен был свои, испражненные вместе с человеческими миазмами деньги дефлорировать в Рыжую Харю. Все-таки шофер оказался не зомби, а обыкновенным русским человеком. И реагировал на трансцендентные шуточки в соответствии с менталитетом.