Захер-Мазох Леопольд фон. Немилость любой ценой

   – Но ведь она спрашивает, свободно ли еще мое сердце, что произойдет, если я отвечу без обиняков «нет»! Поскольку я якобы не знаю, что это писала царица, она не почувствует себя оскорбленной моей откровенностью, поскольку она относится не к монархине, а к некой безымянной незнакомке.
   – Стоит ей только узнать, что ваше сердце принадлежит какой-то другой женщине, – возразила графиня, – как ей с еще большей настойчивостью захочется обладать вами. Вам обоим нужно смириться и научиться во всем слушаться меня, еще не все потеряно.
   – Ах, лучше бы он был уродом, – сквозь слезы улыбнулась Анжела, – сущее наказание иметь такого красивого возлюбленного.
   На следующий вечер, едва пробило девять часов, два молодых человека, один высокий и стройный, другой маленький и поразительно толстый, вынырнули из зарослей кустарника, окружавшего китайский павильон царицы, и подошли к нему. Это был Максим, сопровождаемый своим другом Аркадием.
   – Вот счастливчик, вот баловень-то фортуны, – вздыхал последний, которому его огромное брюхо с трудом позволяло дышать и вынуждало к известной сентиментальности выражений, – всего две недели в полку, а уже, надо же, любимец высокопоставленной дамы, да в придачу красивой дамы, потому что все они богаты и пользуются исключительным влиянием. Завтра ты поручик, через месяц, глядишь, капитан, а через год и полковник. Но только что это за дама могла бы быть? Чего доброго, сама царица.
   – Как тебе такое пришло в голову!
   – А почему бы нет. Я заметил, какой взгляд она вчера на параде бросила на тебя, точно коршун, собирающийся склевать голубка. Ты только, Максим, не робей.
   В павильоне горел свет, две женщины, переодетые до неузнаваемости, стояли за плотно закрытыми жалюзи.
   – Они идут, – сказала теперь более высокая, величественным движением задергивая занавеси и скрываясь за ними. – Теперь действуй так, как я тебе говорила.
   Анжела задула свечи и присела на диван, стоявший неподалеку от окна; сердце ее учащенно билось. Максим тихонько поднялся по ступенькам, отворил дверь и заглянул вовнутрь.
   – Вы здесь? – спросил он.
   – Входите, пожалуйста, и заприте дверь, – дрожащим от волнения голосом попросила Анжела.
   Максим выполнил просьбу и затем приблизился к дивану, внезапно чья-то рука схватила его за полу мундира и потянула к себе.
   – Мадам, – запинаясь, пробормотал бедный юноша, ужасно испугавшись от неожиданности.
   – Не бойся, это я, – шепнула Анжела, – но императрица подслушивает за занавеской.
   Тогда к Максиму разом вернулась вся его отвага.
   – Вы написали мне, мадам или мадемуазель, – продолжал он, – что я имел счастье понравиться вам, позвольте же и мне увидеть теперь ваше лицо, чтобы я сказал, могу ли я полюбить вас.
   – Это исключено.
   – Но я все-таки должен удостовериться. – Он обнял Анжелу, и его рука в темноте нашла ее руку. – Какая прелестная маленькая ручка, – произнес он, – и горячая как огонь, а эта стройная фигура, о, да вы молоды, очень молоды и, похоже, красивы.
   – Нет, нет, – ответила Анжела и сделала попытку освободиться.
   Однако Максиму слишком уж понравилась роль, которую он играл.
   – Вы молоды и прекрасны, до сих пор я любил только свою императрицу, но уже сейчас чувствую, что и вас тоже буду любить, буду вам поклоняться. Ваша близость, ваше дыхание, если позволите так выразиться, обладает чем-то таким, что с непреодолимой силой захватывает меня.
   Он опустился перед ней на оба колена, и его губы в страстном поцелуе запылали на ее губах.
   – Однако, сударь, что вы себе позволяете? – воскликнула Анжела.
   – Вы пригласили меня сюда, – сказал Максим, – а сейчас хотите быть со мной такой жестокой, нет, нет, ваше сердце принадлежит мне, как вы сами признались мне в этом, и я мужчина, чтобы, приложив к нему, взять себе и все остальное.
   Занавес гневно зашелестел.
   Однако в эту минуту Максима меньше всего заботил гнев императрицы, он крепко держал возлюбленную в своих объятиях и осыпал ее поцелуями; Анжела долгое время безуспешно сопротивлялась, пока вдруг кто-то снаружи не постучал в жалюзи.
   – Что случилось? – спросил Максим.
   – Сюда идут, хватит, давай уносить ноги, – донесся в ответ голос Аркадия.
   – Да, да, вы должны покинуть меня и причем немедленно, – приказала Анжела.
   – До свидания! – прошептал Максим, еще раз привлекая ее к своим губам.
   – До свидания!
   Он стремительно выскользнул из павильона и вместе с Аркадием спрятался в зарослях кустарника.
   Теперь дамы точно так же оставили павильон и неторопливо двинулись по белой гравийной дорожке. Навстречу им быстро приближался мужчина, который, завидев их, оторопело остановился и снял головной убор.
   – Вы здесь генерал?..
   – Да... ваше величество... я ...
   – Разве я раз и навсегда не запретила вам докучать мне во время моих прогулок? – строго проговорила царица.
   – Я только думал...
   – Ступайте, – приказала деспотиня и так энергично топнула ногой по гравию, что во все стороны брызнули искры, затем повернулась к нему спиной, и он испарился точно наказанный крепостной.
   – Знаешь, кто это был? – вполголоса спросил Максим.
   – Ума не приложу.
   – Это был Потемкин.
   – Потемкин?! – изумился Аркадий. – Тогда большая величественная дама, выходит, была никто иная, как императрица. Я поздравляю ваше превосходительство с этим завоеванием и прошу лишь, чтобы вы со своей стороны не совсем забыли своего покорного слугу Аркадия Васильевича Вушичинкова. Однако сейчас давай-ка немного оправимся от пережитого ужаса у моей любезной Анастасии.
   С этими словами он подхватил Максима под руку, лабиринтом улиц отвел его в узкий грязный проулок и там втолкнул в низкую прокуренную винную лавку, в которой безраздельно господствовала Анастасия Никитична Сребина. В кабаке уже никого не было, кроме хозяйки и большой белой кошки, которую та апатично гладила по спине.
   – Позвольте представить вам моего друга Максима Урусова, – небрежно проговорил Аркадий, – а это, дорогой, моя Настя, моя прекрасная, очаровательная Анастасия; впрочем, не слишком ли много я говорю?
   Маленькая округлая вдова и в самом деле совсем не была дурнушкой, и при этом обладала таким умением обращаться со своим вялым и медлительным поклонником, которое весьма шло тому на пользу.
   – Вы, видно, голову совсем потеряли или уже где-то нализались, – сказала она, – какая нелегкая вас в такой поздний час принесла, идолы проклятые? Ну заходите уж!
   – У моего друга тут приключилась история с одной знатной дамой, – ответил Аркадий, приобнимая за плечи симпатичную вдовушку, – это нас задержало, однако я люблю только вас, верно как золото.
   Анастасия улыбнулась на это признание, кошка выгнулась дугой и, зевая и потягиваясь, выпустила когти, а Аркадий подарил округлой красавице сердечный поцелуй. В ответ она силой усадила его на стул и как бы рассерженно приказала:
   – Оставайтесь здесь и не двигайтесь. Что пить-то собираетесь?
   – Все, что вы нам предложите.
   Когда она правой рукой наполняла до краев два стакана, Аркадий поцеловал ее левую руку.
   – Не двигайтесь, я сказала, – шлепнула она его по губам.
   – Великолепная женщина, – пробормотал Аркадий, – у нее манеры царицы, она вполне могла бы править вместо Екатерины!
   Анастасия презрительно пожала плечами, уселась Аркадию на колено и принялась поигрывать косой.
 
   Максим еще лежал в постели и видел сны, когда в его горницу, звеня шпорами, тяжело вошел Аркадий и бросил ему на одеяло большой, запечатанный печатью пакет с официальным посланием.
   – Разве я не говорил тебе, – сопя, произнес он, – вот и твое назначение в подпоручики.
   – Так? Что? – не понял Максим.
   – Ты подпоручик! – закричал Аркадий еще не вполне проснувшемуся товарищу.
   – Нет, я же прапорщик?
   – Подпоручик, тебе говоре.
   – А?
   – Да, ты, и адъютант в придачу.
   – Как такое возможно?
   – Благодаря нижней юбке сегодня все возможно, – проворчал Аркадий, – особенно, если речь идет о юбке, которая находится не под обычным женским нарядом, а под могущественной горностаевой мантией. Поднимайся, счастливчик, и одевайся, ты приглашен к царице на аудиенцию.
   – Я... на аудиенцию?
   – А кто же еще, ну-ка, давай я тебе помогу, – он за ноги вытащил его из постели и принялся приводить в исправность его одежду.
   Когда в назначенный час Максим стоял среди просителей в аудиенц-зале, настроение у него было вовсе не баловня фортуны, он чувствовал себя молодой девицей, которую родители выдают замуж вопреки ее воле и которая теперь со страхом ожидает прибытия жениха. Дежурный камергер назвал его имя, и Максим проследовал в комнату, в которой императрица имела обыкновение выслушивать просьбы и жалобы своих подданных. Скрестив на груди руки, она некоторое время задумчиво расхаживала взад и вперед, потом внезапно, в черном бархатном платье и с маленькой бриллиантовой короной на белых локонах, во всем своем величии остановилась перед молодым офицером.
   – Я произвела вас в подпоручики и назначила адъютантом в своем дворце, – начала она, – потому что вы мне очень понравились и я весьма расположена к вам.
   – Не знаю, ваше величество, чем заслужил я такую великую милость... – запинаясь, проговорил несчастный фаворит.
   – Милость нельзя заслужить, – прервала его императрица, – она нежданным даром сваливается с неба, часто оставаясь чудом даже для того, кто ее оказывает. Но именно поэтому можно столь же неожиданно опять впасть в немилость. Заметьте это себе, пожалуйста, Максим Петрович, и отныне все свои шаги здесь, при дворе, соразмеряйте с указанной истиной.
   Императрица благосклонно улыбнулась ему и затем повернулась к нему спиной, избегая взгляда молодого человека, так она попыталась скрыть свою страсть к нему, однако тот воспринял это как знак того, что его отпускают, молча отвесил поклон и собрался было удалиться.
   – Прежде чем уходить, вам следовало бы поблагодарить меня, – промолвила Екатерина Вторая, быстро поворачиваясь к нему лицом, – поцелуйте мне руку, я вам позволяю.
   Максим опустился на одно колено и поднес руку монархини к своим губам.
   – Как респектабельно, – с иронией заметила Екатерина, – вы, вероятно, считаете меня ужасной тиранкой, да, эдакой Семирамидой, как галантно окрестил меня Вольтер, я же хочу быть не только глубоко уважаемой своими подданными, но и любимой ими, а ведь вы, Максим Петрович, утверждали, что меня любите.
   Молодой офицер стоял как на раскаленных углях.
   – Встаньте, пожалуйста, – чуть слышно и льстяще приказала императрица, – я вижу, что мне самой придется взять на себя приятные хлопоты по обучению вас поцелуям.
   Максим поднялся на ноги, и красивая повелительная женщина полными руками нежно обвила его шею.
   – Вот так, мой юный друг, так сделала Венера, когда на ливанском склоне не повстречала Адониса, и тогда прекрасный юноша, отбросив в сторону всякое благоговение перед богиней, поцеловал ее. Ну что, у вас и теперь еще не хватает на это храбрости?
   Екатерина привлекла его к себе, и ее губы, влажные и горячие, коснулись его губ.
   – А теперь... я хочу убедиться, насколько вы понятливы.
   Несмотря на страх, Максима при обольстительном поцелуе великолепной женщины охватил пьянящий восторг, и он не заставил повторять себе дважды. Быстро приняв решение, он мускулистыми руками обхватил царицу и поцеловал ее.
   Теперь она затрепетала у него на груди, и предательский румянец заиграл на ее щеках.
   – Вот сейчас идите, – проговорила она, – я люблю вас, Максим Петрович; это вам на дорогу.
   Когда в состоянии неописуемого смятения Максим возвратился в аудиенц-зал, там в одной из оконных ниш стоял Потемкин, который жестом поманил его к себе.
   – Так-то, стало быть, вы выражаете свою благодарность, господин подпоручик, – начал он с едва сдерживаемой яростью.
   – Ваше превосходительство, я не понимаю... – запинаясь, ответил Максим.
   – Мне все известно, – перебил его Потемкин, – императрица настроена закрутить с вами новый роман, и вы, воспользовавшись случаем, надеетесь оттеснить меня и занять мое место...
   Теперь Максим перебил могущественного фаворита Екатерины и перебил так же резко.
   – Ни слова больше, вы уже задеваете мою честь, ваше превосходительство. Заверяю вас, что у меня и в мыслях не было оттирать вас, напротив, милость императрицы приводит меня в ужас, потому что угрожает лишить меня личного счастья. Я люблю свою невесту, Анжелу Репнину, всем сердцем и не обуреваем иным честолюбивым желанием, как только быть снова любимым ею, я проклинаю тот злополучный час, когда мы с ней прибыли ко двору.
   Монолог молодого человека звучал так искренно и правдиво, что Потемкин, всегда недоверчивый и осторожный, ему поверил.
   – Вы не должны потерять свою славную девушку, – сказал он, протягивая руку Максиму, – в этом деле мы можем достичь общей цели и давайте поэтому станем честными друзьями и союзниками.
   – Тогда как же мне следует действовать, ваше превосходительство, – облегченно вздохнув, спросил Максим, – чтобы впасть у императрицы в немилость?
   – В немилость? – Потемкин громко расхохотался. – Это звучит просто невероятно здесь, где всеми силами добиваются благосклонности и милости, пресмыкаются и грызутся, здесь честный парень ищет немилости.
   – Да именно, немилости, – воскликнул Максим, – и притом немилости любой ценой!
   Уже тем же вечером через доверенную камеристку царицы Максим получил от нее письмо, в котором государыня вызывала его к себе.
   Он отправился к Потемкину, чтобы с ним посоветоваться. Опытный царедворец, единственный, под влиянием которого всю свою жизнь находилась Екатерина Вторая, дал ему обстоятельные инструкции, предусматривавшие и трактовавшие любой возможный поворот событий. Успокоенный молодой подпоручик приступил к делу. Он начал с того, что не пошел к царице и даже не ответил на ее письмо.
   На следующий день ему было приказано прибыть в кабинет императрицы, которая, едва он переступил порог, гневно нахмурила лоб. Потемкин предупредил его, что царица любит людей остроумных, и порекомендовал вести себя как можно нелепее.
   – Почему вы не пришли вчера вечером? – с криком обрушилась на него Екатерина Вторая, – вы заслужили быть наказанным как непослушный ребенок.
   – Разве я должен был прийти? – с наигранным изумлением ответил Максим.
   – Вы получили мое письмо?
   – Да.
   – Ну так?
   – Да, ваше величество, получить-то я его получил, – промолвил Максим с самой глупой физиономией на свете, – но не прочитал.
   – Не прочитал? Это почему же?
   – Потому что я не умею читать, ваше величество.
   – Вы не умеете читать?! – остолбенев от удивления, сказала Екатерина Вторая.
   – А... а... поскольку я знал, что письмо... что оно, так сказать, от вашего величества... то не посмел дать кому-то постороннему прочитать мне его, – запинаясь, пролепетал Максим.
   – Этого еще не хватало, – воскликнула Екатерина Вторая, – ладно, на сей раз вы прощены, однако вам следует незамедлительно научиться читать, и я сама хочу быть вашей учительницей. Сегодня вечером в восемь часов состоится первый урок, и боже вас упаси пропустить его.
   – Иначе я попаду в немилость? – спросил Максим, приятно обнадеженный.
   – Хуже того, – строго промолвила Екатерина Вторая, – за новое оскорбление я покараю безжалостно.
   – Разжалованием?
   – Совершенно верно, разжалованием, а потом...
   – Потом? – испуганно воскликнул Максим.
   – Да, потом вы станете рядовым солдатом, мой дорогой друг, – продолжала царица, – и солдатом, отданным в руки наистрожайшего из командиров. При малейшем проступке – а уж хороший командир постарается, чтобы вы скоро какой-нибудь совершили – вы будете безо всякой пощады выпороты кнутом.
   – О, я приду точно в срок, ваше величество, – вздохнул Максим, с трясущимися коленками стоявший перед прекрасной женщиной, которая умела быть такой же беспредельно жестокой, как и умела любить.
   – Итак, до сегодняшнего вечера...
   Наступил вечер. Уже в половине седьмого Максим исправно стоял перед дверью монаршьего будуара, куда ему на сей раз велено было явиться, а по другую сторону двери Анжела помогала царице переодеваться в неглиже, в которое та облачалась, чтобы обворожить своего жениха. Прелестный беспорядок добела напудренных прядей и локонов, похоже, вполне удался, кринолин и корсет, похожие на доспехи средневекового рыцаря, были сняты, и поверх сорочки из брюссельских кружев по бедрам царицы до самой земли заструилось белое шелковое платье, растекаясь позади мерцающим шлейфом. Потом, самодовольно разглядывая себя в зеркало, Екатерина неторопливо скользнула в просторный шлафрок из кроваво-красного бархата, подбитый сверкающим горностаем и им же расточительно отороченный. Пока она грациозно кутала плечи в роскошную пушнину, бедная девушка за ее спиной от расстройства с трудом держалась на ногах.
   – Чего это ты?
   – Ах, мех такой тяжелый!
   Со слезами на глазах Анжела в завершение еще накинула на голову императрицы белую кружевную вуаль, ниспадающую на плечи, сквозь которую обольстительно просвечивалось все, что она, казалось бы, скрывала.
   – Как ты думаешь, такой он меня полюбит, Анжела? – спросила царица, горделивым взглядом оценивая свое отражение в зеркале.
   – Я боюсь, – хотела было промолвить в ответ девушка, но вместо этого сказала, – кто мог бы устоять перед вашей красой!
   Екатерина поцеловала ее в лоб и отослала, затем бросила еще один взгляд в зеркало и отворила дверь.
   – Входите.
   В небрежной позе расположившись в кресле, она с нескрываемым удовольствием наблюдала за красивым молодым человеком, который смиренно, покорившись своей участи, стоял перед нею как раб. А разве он и в самом деле не был ее рабом, рабом ее страсти, ее прихоти?
   – Подайте-ка ту книгу, которая лежит там на туалетном столике, – приказала императрица. Максим повиновался. – Так, теперь садитесь. – Она ногой пододвинула ему скамеечку.
   Когда он уселся у ее ног, она слегка оперлась рукою о его плечо и стала показывать ему буквы, попросив его вслед за нею повторять их звучание. Во время урока Максим вел себя так непонятливо, что Екатерина Вторая очень скоро потеряла терпение и, нетерпеливо топнув ногой, отбросила книгу.
   – Как вам нравится мой туалет, – кокетливо спросила она, переменив тему, – как вы находите этот мех? – Она на мгновение распахнула шлафрок, так что горностай белым лунным светом разлился по ней.
   – Как императрица вы вынуждены его носить, – с намеренной наивностью ответил Максим, – однако в нем, вероятно, ужасно жарко.
   Царица начинала злиться на своего Адониса.
   – Попробую-ка я научить вас писать буквы, – промолвила она после непродолжительной паузы, – переставьте сюда ко мне вон тот маленький столик.
   После того, как он сделал это, она потребовала подать перо и чернила. И тут фавориту, желавшему любой ценой впасть в немилость, пришло в голову использовать соблазнительную возможность для нанесения главного удара; взяв письменные принадлежности, он понес их по возможности бестолковее и, подойдя почти вплотную к ней, с громким криком споткнулся, расплескав чернила. Царица вскочила на ноги, по ее белоснежной домашней шубке заструился черный поток. В тот же миг крепкая императорская оплеуха припечатала щеку Максима, у которого при этом сердце готово было выскочить из груди от успеха задуманного. Ему удалось-таки привести красивую деспотиню в ярость. Он был, казалось, спасен.
   – Как же можно быть таким нерасторопным? – рассердилась Екатерина Вторая, и повторный удар ее маленькой энергичной ладошки проиллюстрировал весомость ее слов. Но тут произошло нечто такое, что моментально свело на нет весь прекрасный итог совершенной Максимом проделки, в возбуждении императрица не заметила, что, стараясь спасти свой туалет, выпачкала руки чернилами. Теперь же она вдруг увидела, что обе пощечины, отвешенные Максиму справа и слева, превратили его в негра.
   – Mon Dieu! Что у вас за вид? – вскрикнула она и затряслась от неудержимого хохота.
   Максим подошел к зеркалу и, увидев себя, точно так же начал от всей души хохотать. Царица успокоилась первой.
   – Ах, теперь мне и в самом деле что-то стало жарко, – сказала она, – подайте-ка мне стакан воды. – Отпив, она вернула его Максиму. – Вы тоже можете сделать глоток, – сказала она, – да, я даже дозволяю вам приложиться своими губами к тому месту, которого касались мои.
   – Благодарю, ваше величество.
   – Благодарите?..
   – Я... я... не пью воду, – запинаясь, пробормотал Максим, решивший без оглядки идти до конца.
   – А что же вы пьете?
   – Водку.
   – Водку? Фу!.. Ступайте! Прочь с моих глаз.
   Екатерина возмущенно повернулась к нему спиной, а он, уверенный, что уж теперь-то наконец действительно впал в немилость, поспешил из будуара, пританцовывая от брызжущего через край озорства молодости, промчал через комнаты и, слетев вниз по лестнице, выскочил из дворца.
   Изумлению несчастного Максима не было предела, когда спустя несколько дней после радостной катастрофы с царицей он получил через Потемкина сообщение, что Екатерина Вторая совершенно не собирается так легко отказываться от игрушки, которую она себе выбрала. Она, правда, дала знать Максиму, что он удален от нее на неопределенное время, но удален, как оказалось, лишь для того, чтобы основательно и усердно заняться образованием в различных сферах. По поручению монархини первым к нему явился танцмейстер, который под пение старой скрипки вымуштровал его всевозможным па того чопорного и церемонного века, после него пожаловал французский словесник, имевший задание в возможно более сжатые сроки вдолбить в его голову язык Вольтера, под занавес пришел немецкий профессор, наставивший его во всяких науках. Ежедневное t?te-?-t?te с этими тремя париками понравились Максиму несравненно больше, чем оное с красивой влюбленной женщиной в императорских мехах. Он, как все русские, был объят страстной жаждой знаний, и добился поразительных успехов. Минуло три месяца, в которые молодой офицер не видел ни царицы, ни своей возлюбленной, как вдруг однажды был снова вызван к монархине.
   Роль болвана и остолопа он больше разыгрывать из себя не мог, с этим согласился и Потемкин, таким образом теперь он предстал перед Екатериной, ожидая ее приказаний, во всем изяществе, приданном ему танцмейстером.
   – Вы занимались прилежно, Максим Петрович, – с радужной доброжелательностью напала она, – ваши учителя аттестовали вас с наилучшей стороны, таким образом я намерена простить Вам все Ваши прежние неловкости и немного посодействовать вашему продвижению по службе. Еще сегодня в Берлин должен отправиться курьер, для этой миссии я выбрала вас, ибо хочу предоставить вам удобный случай проявить себя на деле. Однако подпоручику такие важные депеши обычно не доверяют. Поэтому я произвожу вас в капитаны.
   – О! Ваше величество! – воскликнул приятно удивленный Максим и опустился на колено перед императрицей не с диким энтузиазмом, как это делал прежде, а со всей элегантностью французского кавалера, совсем так, как его научил танцмейстер.
   – Как мило вы сейчас преклонили колено, – промолвила Екатерина Вторая, рассматривая его в лорнет. – Так, а теперь поцелуйте мне руку.
   Максим с галантной нежностью поднес руку царицы к губам.
   – И в поцелуях вы тоже добились прогресса, – с улыбкой заметила Екатерина Вторая, – этим вы тоже обязаны танцмейстеру, или по сей дисциплине имели другого преподавателя? – Она легонько шлепнула его ладонью по щеке. – А теперь получите у генерал-адъютанта свои депеши и отправляйтесь с богом.
   Когда Максим зашел к своему покровителю Потемкину, тот уже издали крикнул ему:
   – Поздравляю, капитан, поздравляю, – затем едва слышно добавил:
   – Однако депеши вам передавать не придется, я уже послал с ними другого человека. А мы с вами тем временем совершим новую проделку, после которой вы наверняка попадете в немилость. Только беспрекословно следуйте моим наставлениям и раскаиваться вам не придется.
   Ближе к вечеру Потемкин попросил доложить о себе монархине.
   – Что привело тебя, Григорий Александрович, ты, похоже, чем-то явно взволнован? – воскликнула при виде его царица.
   – И не без оснований, ваше величество, – ответил Потемкин. – Вопреки моему совету вы сегодня утром послали-таки этого Урусова с важными депешами. Если бы не я, вы, сами того не желая, отдали бы неблагоразумного мальчишку в руки врага.
   – Как так?
   – С тех пор, как благодаря материнской, – Потемкин намеренно сделал очень сильное ударение на последнем слове, – заботливости вашего величества господин Урусов перестал быть простофилей, он взамен этого превратился в забияку, картежника и пьяницу.
   – Он пьет водку...
   – Совершенно верно, обыкновенную водку, – подхватил Потемкин, – и, таким образом, четыре часа назад он абсолютно пьяный вернулся обратно и доложил мне, что потерял депеши.
   – Потерял? Вот негодяй! – вскричала Екатерина Вторая.
   – Вашему величеству известно, что Россия буквально наводнена неприятельскими шпионами. Как легко эти компрометирующие нас документы могли оказаться в их руках. Недолго думая, я самолично вскочил на лошадь и проскакал вдоль дороги, которую выбрал наш курьер, от трактира к трактиру, потому что этот Урусов останавливался в каждом и пил.