Страница:
– Водку? – спросила царица.
– Да, обыкновенную водку, – продолжал Потемкин, – и в конце концов я нашел-таки одного умного хозяина, который подобрал выпавший у пьяного курьера пакет и хорошенько его припрятал. Я немедленно послал в Берлин другого человека, а капитана Урусова велел отправить на гауптвахту, где он и дожидается взыскания, которое ваше величество соизволит на него наложить.
– Его следует наказать примерно, – решила императрица, гневно расхаживая взад и вперед, – я сейчас же разжалую его в рядовые и кроме того приговариваю к ста ударам кнутом.
– Ваше величество, не слишком ли это суровый приговор, – заметил Потемкин, у которого, впрочем, даже и в мыслях не было приводить наказание в исполнение и который с трудом себя сдерживал, чтобы не рассмеяться.
– Но я хочу быть суровой, – воскликнула Екатерина Вторая, – и более того, в этом случае я хочу быть даже жестокой, экзекуция состоится завтра в девять утра, и я сама буду за ней наблюдать.
Потемкин, как никто другой знавший свою повелительницу и понимавший, что в данный момент сделать ничего больше было нельзя, отвесил поклон и удалился. Но уже через час его снова вызвали к ней.
– Я тут подумала, наверно, было бы бесчеловечно заставить этого красивого молодого человека умереть под кнутом палача или навсегда остаться изуродованным, – сказала Екатерина Вторая.
– Конечно, ваше величество.
– Но разжалование сохраняется в силе.
– Как прикажет ваше величество.
На следующий день разжалование тоже было отменено, и когда Максим появился у Потемкина, тот со смехом сообщил ему, что императрица засчитывает ему в качестве наказания пережитый им страх и производит его в полковники.
Сперва Максим не поверил своим ушам и воспринял это как шутку, но увидев патент, более не мог сомневаться и в охватившем его ликовании был близок к тому, чтобы поцеловать руку Потемкину.
– Но что это за страх, который-де я испытал? – поинтересовался он затем. – О каком таком страхе все-таки идет речь?
– Ну, это долгая история, – объяснил ему Потемкин, – пока вы со своими товарищами кутили, вас успели сначала арестовать, затем разжаловать и приговорить к наказанию кнутом, а затем снова помиловать.
– Стало быть, она всерьез собиралась меня выпороть? – с некоторым содроганием спросил Максим.
– Разумеется, и вдобавок лично при этом присутствовать, – рассмеялся Потемкин, – да, женщины непредсказуемы, мой дорогой Максим Петрович, и прежде всего тогда, когда любят нас.
Вскоре после того, как новоиспеченный полковник получил свой полк, в окрестностях Москвы состоялись большие маневры под наблюдением императрицы. Часть войск под командованием Суворова представляла турок, ее должны были обойти смелым фланговым движением и вынудить к сдаче на милость императрицы, на стороне которой русскими предводительствовал Потемкин.
Однако события приняли иной оборот.
Потемкин не без умысла доверил полковнику Урусову управление войсками, которым предстояло провести сей гениальный маневр, и за день до этого обстоятельно изучил с ним карту местности.
В момент, когда русские должны были нанести по туркам неожиданный удар во фланг и с тыла, Екатерина Вторая тщетно ждала появления конницы Урусова, перед которой стояла задача смять суворовский резерв, и его орудий, которым надлежало взять неприятеля под перекрестный огонь. Прошло пятнадцать минут, прошло еще пятнадцать, никто не появлялся, тогда Суворов внезапной атакой своей кавалерии прорвал центр русских и взял в плен императрицу.
Императрица сделала хорошую мину при плохой игре, она смеясь протянула Суворову руку, но теперь весь гнев ее обрушился на голову красивого полковника.
Был послан адъютант, чтобы вызвать его к царице.
Тот вернулся один с неподобающим грозности событий веселым выражением лица.
– Где полковник? – в нескрываемой запальчивости спросила Екатерина Вторая.
– Господин полковник приносит свои извинения, но сейчас он прибыть никак не может, – доложил адъютант, опасавшийся сболтнуть лишнее.
– Не может, когда я приказываю? – крикнула красивая деспотиня.
– Господин полковник со своими пушками, солдатами и лошадями по горло увяз в огромном болоте, – сказал адъютант.
Императрица секунду оторопело смотрела на него, потом разразилась звонким смехом, который сперва подхватили офицеры генерального штаба и, в конце концов, вся армия.
– Вы не находите, ваше величество, что было бы самое время отправить этого господина полковника на пенсию? – спросил Потемкин, на обратном пути покачиваясь в седле рядом с нею.
– О! Совершенно не время, – воскликнула Екатерина Вторая, сверкнув на него смелыми и умными глазами, – этот полковник, как я вижу, в состоянии заставить вас ревновать, дорогой Потемкин, а это обстоятельство доставляет мне такое несказанное удовольствие, что я теперь и подавно намерена ему протежировать.
Императрица с доверенным другом Потемкиным работала в своем кабинете. Она приняла решение отменить ряд обременительных налогов и ввести абсолютно новую систему внутреннего управления, при которой впервые должны были найти практическое применение фундаментальные принципы французских философов. Она быстро и с исключительной проницательностью, вообще характеризующей стиль ее работы, вникала в суть проектов, лежавших перед ней на столе, и тут же, обнаружив слабые места их, диктовала Потемкину те исправления, которые, на ее взгляд, необходимо было внести. Потом она устало вытянулась на мягких бархатных подушках, и ее глаза со спокойной насмешливостью остановились на единственном мужчине, который действительно был близок ее сердцу; желая скоротать время и немного его помучить, она спросила:
– Ты все еще ревнуешь, Григорий Александрович?
– К кому?
– К Урусову.
– Больше не ревную.
– Больше не ревнуешь? И что же тебя так быстро вылечило?
– Убеждение, что моя ревность не имела под собой никаких оснований, – ответил Потемкин.
– Ты, стало быть, не веришь, что я люблю его? – выжидающе спросила Екатерина Вторая.
– Я лишь не верю тому, что полковник любит тебя.
– Как это?
– Или, точнее говоря, я верю, что он любит другую.
Потемкин с торжествующей убежденностью посмотрел на императрицу, которую эта убежденность привела в замешательство.
– Другой? Ты лжешь.
Потемкин пожал плечами.
– Сама убедись.
– Когда я могу это сделать?
– Да хоть сегодня же вечером, коли есть охота.
– Хорошо, сегодня же вечером, а если ты окажешься прав? – промолвила, вставая, Екатерина.
– Обещаешь мне, что тогда он попадет в немилость и будет вынужден покинуть двор? – быстро нашелся Потемкин.
– Ха! Мой друг, значит, ты все-таки ревнуешь, – заметила Екатерина, приятно удивленная, – ну, а если правой окажусь я, Потемкин, что тогда?
– Тогда сошли меня в Сибирь, – предложил Потемкин.
– Это я и без того могу сделать, – со злорадной поспешностью возразила Екатерина Вторая, ибо не могла упустить удобного случая унизить мужчину, власть которого всегда чувствовала над собой.
– Ты, разумеется, можешь все, что тебе заблагорассудится, – нисколько не изменившись в лице проговорил Потемкин, – я твой подданный, твой раб.
Екатерина, не проронив ни слова, взглянула на него и затем протянула ему руку.
– Я поостерегусь ссылать тебя в Сибирь, – сердечно сказала она, – ты мне здесь гораздо нужнее. Итак, сегодня вечером.
Когда совершенно стемнело, Максим, по уговору со своим покровителем, отправился в императорский сад, по главной аллее окаймленной стенами подстриженного тиса прошел вверх до водомета, который выбрасывал высоко в воздух серебристую струю и, рассыпавшись на тысячи алмазных брызг, снова ронял ее в удерживаемую обнаженной нимфой большую раковину. Он уселся на скамейку из дерна, которая была ему указана; она выделялась статуей Амура, собирающегося выпустить стрелу, и помещалась в образованной тисовой стеной зеленой нише позади него. Здесь он остался сидеть, рассматривая чудесный звездный узор на безоблачном небе и воскрешая в памяти Анжелу.
Внезапно перед ним появилась фигура в белом. Не императрица ли это? Он поднялся и почтительно снял шляпу.
– Это я, Максим, – произнес до боли знакомый голос, сладкого звучания которого он так давно был лишен, и две нежные руки обняли его. После долгого поцелуя Анжела высвободилась.
– Это еще не все, – сказала она, – я присяду на скамейку, а ты должен опуститься на колени и клясться мне в любви.
– Должен?
– Помни, что нам надо вывести из себя императрицу.
– Зачем?
– Хватит вопросов, так хочет Потемкин, и для меня этого достаточно. На колени!
Белой рукой она указала на землю и вдруг показалась Максиму такой величественной, что ему оставалось только повиноваться. Таким образом расположившись у ее ног, он, то глядя на нее, то возводя глаза к звездам, принялся нести какую-то клятвенную бессмыслицу, которую звезды слушали терпеливо, однако Анжела, слегка потрепав его по щеке, прошептала:
– Будь посерьезнее!
И она привлекла его к груди и покрыла любимое лицо поцелуями, а в это время Екатерина Вторая с Потемкиным стояла за зеленой стеной, полная гнева и ревности.
– Я могла бы разорвать его на куски, – пробормотала она, но поскольку была не в состоянии это сделать в реальности, крепко ущипнула за руку Потемкина.
– Давай послушаем, что она скажет, красавица разговаривает с ним, – ответил фаворит, с трудом сдерживая веселое настроение.
– Сейчас, Максим, настал решительный момент, – прошептала Анжела так, чтобы никто кроме него не мог услышать, – царица здесь, я слышу, как под ногами у нее похрустывает песок.
– А я вижу ее горностай, просвечивающийся сквозь зеленую стену, – также шепотом ответил Максим. – Итак, начинай!
– Мой дорогой полковник, – в полный голос заговорила Анжела, – вы клянетесь, что любите меня, и все же мне кажется, что другую даму вы любите несравненно сильнее, чем меня.
– Кого вы имеете в виду? – также громко спросил Максим.
– Императрицу, говорят, и говорят, видимо, не без основания, что вы находитесь у нее в большом фаворе, – продолжала Анжела.
– Не стану отрицать, что она весьма благосклонно относится ко мне, – промолвил в ответ Максим, – но как вы могли поверить, что женщина ее гениальности и достоинства могла опуститься до того, чтобы полюбить такого молодого и незначительного человека, как я?
– Слышишь? – тихо-тихо спросил Екатерину Потемкин.
– Но вы-то ее любите, – продолжала Анжела.
– Я? – воскликнул молодой полковник. – Екатерина Вторая, скажу вам, самая красивая женщина на свете.
– Слышишь? – прошептала теперь царица своему доверенному другу.
– Я чту великую государыню, – продолжал Максим, – и боготворю в ней красивую женщину, но именно поэтому не смею даже поднять на нее глаза, и никогда не набрался бы смелости полюбить ее.
– Слышишь? – сказал Потемкин.
– Я люблю вас, Анжела, – заключил Максим, – только вас.
– Ну тогда, господин полковник, и я вас люблю, – как можно громче проговорила в ответ Анжела, и они снова принялись целоваться точно два голубка, при свете звезд воркующих в зелени кустов.
– Предательница! – пробормотала Екатерина. – Она у меня поплатится.
– Она? – удивился Потемкин. – Это было бы несправедливо и, более того, неумно, а на обе эти женские слабости я считаю свою великую императрицу неспособной.
– Ты прав, но они до глубины души возмутили меня и сделали больно, а поцелуям конца и края не видно, с ума можно сойти, пойдем, Григорий. – Она быстро широким шагом двинулась вниз по аллее, затем зеленым боковым коридором, сопровождаемая Потемкиным, дошла до второго фонтана и здесь опустилась на дерновую скамейку, над которой белая мраморная Венера ласково болтала с мраморным Адонисом. – Не будь же таким медведем, Григорий, что делают, когда под усыпанным сверкающими звездами небом остаются наедине с женщиной?
– С самой красивой женщиной на свете, ты хотела сказать, Катюша, – воскликнул Потемкин с искренним воодушевлением, – перед ней преклоняют колени и молятся на нее.
С этими словами он бросился к ее ногам и, погрузив лицо в мерцающий мех, осыпал роскошную грудь царицы пылкими поцелуями. Екатерина улыбнулась.
– Однако нам еще нужно как-то наказать эту парочку, – сказала она.
– Ты права, – ответил Потемкин, – и права вдвойне.
– Что ты предлагаешь?
– Да поженить их, и дело с концом!
Когда императрица осталась в спальных покоях одна, собираясь отойти ко сну, в ней, хотя она полагала, что уже полностью справилась с ним, вдруг с новой силой вспыхнуло чувство к вероломному Адонису. Она была слишком гордой, чтобы и далее говорить ему о любви, но в достаточной мере женщиной, и потому желала, чтобы он любил ее. Теперь она решила соткать вокруг него сеть кокетства и сладострастия, дать ему догадаться, что обладание ею не было для него столь недостижимой целью, как он думал, и лишь затем уже, со стрелою в сердце, удалить его от себя; не она должна стать отвергнутой, но он должен лежать у ее ног, отвергнутый и высмеянный.
Она взяла лист бумаги и написала ему:
«Неблагодарный! Мне известно, что вы любите другую, но несмотря на это я хочу еще раз увидеть вас, завтра в полночь в китайском павильоне».
Максим получил указанное письмо на следующий день, но на сей раз не пошел к Потемкину, а решил сам разыграть дурацкое представление. Он запечатал написанные рукою царицы строки в другой конверт без адреса и с одним верным и надежным слугой послал его в казарму Симбирского полка, где через дежурного унтер-офицера он был передан для вручения господину Аркадию Вушичинкову. Прошло совсем немного времени, и в комнату своего друга, полковника, тяжело дыша и отдуваясь, ввалился Аркадий.
– Вот, почитай-ка это письмо, – с торжественностью проговорил он. Казалось, Аркадий вырос на добрых четыре вершка.
Максим с совершенно серьезным видом прочитал и затем вернул лист Аркадию.
– Ну, что скажешь?
– Что ты настоящий счастливчик.
– Я... но совершенно не представляю, кем написаны эти строки. Письмо принес какой-то лакей, это установлено, но на белом свете так много лакеев! – сокрушенно вздохнул Аркадий.
– Разумеется, но есть только одна женщина, обладающая таким смелым, я бы даже сказал, деспотическим почерком, – заметил в ответ Максим.
– И кто же она?
– А ты посмотри-ка на подпись.
– «Екатерина».
– Ну?
– Ну.
– Царица, кто же еще.
– Так она же любит тебя, – недоверчиво произнес Аркадий.
– С чего это тебе взбрело в голову, той дамой тогда была совершенно другая, благодаря ей я сегодня полковник, ты только вообрази, какая судьба тебе уготована, если сама царица...
– Позволь мне присесть, у меня что-то голова кружится, – вздохнул Аркадий.
– Но вот она там пишет, что хочет еще раз увидеть меня, – усевшись, продолжал он, – еще раз!
– Все очень просто. Ты точно помнишь все обстоятельства моего тогдашнего рандеву в китайском павильоне?
– Да.
– Помнишь высокую величественную даму, сопровождавшую мою красавицу?
– Да.
– Это была Екатерина, она увидела тебя в тот момент, когда ты стучал в жалюзи, и без памяти влюбилась в тебя, – закончил полковник свое разъяснение.
– Откуда же она узнала, что я люблю другую? – спросил Аркадий, которого все еще не покидали сомнения.
– Задай этот вопрос ей лично.
– Гм-гм! Пресвятая Богоматерь Казанская, стало быть, ты полагаешь, что я, как есть, должен сегодня ночью пойти-таки на свидание!
– Разумеется, я только боюсь, что при своих габаритах ты не сможешь протиснуться в узкую дверь, – рассмеялся Максим.
– Итак, я пойду, но только если ты, Максим, будешь сопровождать меня.
– Договорились.
И они пожали друг другу руки.
Вечером Аркадий как обычно отправился к своей симпатичной водочной вдовушке, на сей раз собрав лоб в глубокомысленные морщины и высоко задрав красный нос.
– Добрый вечер, госпожа Сребина, – переступив порог, с достоинством начал он.
– С каких пор мы так церемонны друг с другом, – подбочениваясь ответила Настасья, – и нос-то точно генерал держит, и говорит-то будто митрополит.
– Да-с, времена меняются, госпожа Сребина, а вместе с ними меняется и человек, – вздохнул Аркадий, – сегодня ты еще прапорщик, а назавтра, глядишь, и в самом деле генерал. Вы знаете, Анастасия Никитична, что мое сердце бьется только для вас, однако сложилась такая ситуация...
– Что за ерунду ты, осел, несешь?
– Одна высокопоставленная дама положила на меня глаз, – продолжал Аркадий.
– На тебя-то? Ха-ха-ха! Может сама царица, нет? – ехидно поддела Настя.
– Так и есть, Анастасия, сама царица, – с оттенком растроганности в голосе ответил Аркадий, – и как верному подданному Ее величества мне остается только беспрекословно повиноваться. Мы с вами вынуждены расстаться, Анастасия Никитична.
– Это, однако, очень печально, – отозвалась Настасья совершенно вдруг изменившимся тоном, ибо сделанное сообщение действительно очень задело ее за душу.
– Очень печально, Анастасия Никитична, – хныча, согласился Аркадий, – дай-ка мне, пожалуйста, стопочку водки.
Она стала наливать, и в рюмку жемчужными каплями капали слезы.
Когда на соседней башне пробило полночь, Аркадий, исполненное страха сердце которого стучало точно целая деревенская кузница, уже стоял вместе с Максимом у китайского павильона.
– Так, теперь пора, – прошептал Максим, – давай заходи.
– Но Максим, – озабоченно вздохнул Аркадий, – ты погляди только какая здесь маленькая и узкая дверь, как же мне войти-то туда?
– Только вперед.
Максим спрятался в зарослях кустарника, а Аркадий боком медленно и осторожно протиснулся в павильон, где было совершенно темно.
– Тс! Есть тут кто? – спросил он. Никакого ответа не последовало. – Тс! Ваше величество! – продолжал он. Вокруг по-прежнему царила мертвая тишина. Сейчас он охотнее всего снова незаметно улизнул бы отсюда, но тут на ум ему пришли такие неприятные вещи, как Сибирь, кнуты и оковы, и он обреченно остался стоять посреди павильона, принявшись благоговейно молиться.
Но вот дверь позади него наконец скрипнула, и в помещение вошла Екатерина.
– Вы здесь?
– Да, я здесь, «и избави нас от лукавого, аминь», – пробормотал Аркадий глухим замогильным голосом.
– Вы что охрипли, полковник, – сказала царица, – ваш голос звучит совершенно не так, как обычно.
«Уже полковник, – подумал Аркадий, – быстро же дело двигается, если так и дальше пойдет, то после ее ухода я буду как минимум генералом».
– Я, собственно говоря, должна была бы на вас сердиться, – проговорила царица.
– Из-за другой, – промелькнуло у Аркадия в голове, и он поспешил заверить, – не стоит, ваше величество, с этим уже покончено.
– Уже покончено?
– В связи с получением письма вашего величества все отношения разорваны.
– Возможно ль такое? Стало быть, вы меня любите? – прошептала Екатерина, заключая Аркадия в объятия.
– Как дурак люблю, ваше величество.
Екатерина одарила толстенного прапорщика пылким поцелуем.
– Ну и растолстели же вы, однако, полковник, за последнее время, – проговорила она затем удивленно, – я вас вообще не узнаю, этот осипший голос и выражения, попахивающие кабаком.
– Прошу прощения, ваше величество.
– Да от вас самого тоже несет водкой, fi donc [4]! – воскликнула царица, – а ну-ка, зажгите свет.
Аркадий повиновался. И в тот момент, когда он запалил свечи в серебряном канделябре, у императрицы вырвался вопль ужаса.
– Что это такое? Кто вы? Кто посмел? – кричала она в приступе невероятной ярости, топая ногою.
– Это письмо... Ваше величество... я думал... я думал... ох! Пресвятая Богородица Казанская, я ни в чем не виноват, – простонал великан и с такой энергией рухнул на колени перед Екатериной, что весь павильон заходил ходуном.
– Вот письмо.
Императрица взяла письмо и поднесла его к свету.
– Конечно же, это мои строки.
– Я получил их через одного ла... кея, – запинаясь лепетал Аркадий, ни живой ни мертвый.
– И я вас поцеловала! – крикнула Екатерина, сверкая глазами.
– Нет, нет, нет! Клянусь, ваше величество, никакого поцелуя и в помине не было, – завопил толстый прапорщик, сердце которого разрывалось от страха.
– Вы действительно можете в этом поклясться? – спросила императрица, настроение которой при виде своего невольного селадона и его отчаяния становилось все веселее.
– Готов побожиться, что все происходящее сплошной сон и сейчас я лежу на своем месте в казарме, ни что иное как сон, тяжелый кошмарный сон.
– Да, так оно и есть, – промолвила императрица, милостиво кладя ладонь на плечо Аркадия, – и во сне ваша императрица говорит вам, что отныне вы капитан.
– Ка... пи... тан?
– А когда вы проснетесь, под подушкой у вас будет лежать патент.
– Не брани меня, Григорий, – ответила Екатерина Вторая мягко и почти смущенно, – мне захотелось еще разок увидеть его, но из этого ничего не вышло.
– Ах! Знаю я.
– Успокойся, успокойся! – воскликнула царица.
– И с какой же целью вы хотели его повидать? – продолжил Потемкин.
– Я всего лишь женщина, – сказала Екатерина Вторая, – даже если ношу горностай, тщеславная слабая женщина в горностаевой мантии. У меня возникла прихоть покровительствовать этому молодому Адонису, но она прошла, и сейчас меня одолевает другая прихоть.
– И какая же?
– Не оказаться в роли отвергнутой, – быстро произнесла она, – увидеть его у своих ног изнывающим от любви, а потом высмеять.
– Ну, этого легко было бы добиться, – улыбнувшись, проговорил Потемкин в ответ.
– Ты полагаешь? Тогда позволь мне этот триумф, – с мольбой в голосе попросила всемогущая.
– Более того, я намерен сказать полковнику, который называет тебя самой красивой женщиной на свете и, по-видимому, бессознательно любит, что он любит не без надежды, – заявил фаворит, увидевший, что угрожавшая ему опасность уменьшилась, – еще сегодня он будет лежать у твоих ног.
– И я посмеюсь над ним, даю слово, Григорий Александрович, а ты знаешь, что оно для меня свято.
Под вечер симпатичная вдовушка, совсем опечаленная, сидела за батареей винных бутылок и думала об Аркадии, любимце царицы и генерале.
Вдруг распахнулась дверь, и он в сопровождении Максима переступил порог. Ей хотелось бы броситься ему на шею, но она даже не пошевелилась.
– Чего господа изволят?
– Вы сердитесь на меня, Анастасия Никитична? – заговорил Аркадий, пытаясь спрятаться за спиной Максима.
– Какое право я имела бы на вас сердиться, – холодно промолвила в ответ Настасья. От нее не ускользнуло, что Аркадий держался довольно неуверенно. – Ага, голубчик, – подумала она и решила безжалостно воспользоваться своим преимуществом.
– Вы уже генерал, господин Вушичинков?
– Нет, но капитан, – ответил Аркадий более апатично, чем естественно предполагалось бы при его заслугах.
– Капитан?.. Этот осел... и вправду капитан? – закричала вдовушка раздраженно. – Да он лжет нам, как ему не стыдно, он же пропойца!
Оба друга молчали. Максим, потому что боролся с собой, чтобы не расхохотаться, а Аркадий, потому что видел, как надвигается гроза, от которой не знал где искать спасения.
– Он действительно стал капитаном? – обратилась она к полковнику.
– Да, госпожа Сребина, он и в самом деле теперь капитан, – ответил Максим.
– По милости царицы?
– Да, по божьему состраданию, – сказал Аркадий. – Дайте-ка мне, пожалуйста, стопочку водки, госпожа Сребина.
– Стало быть, императрица действительно нашла удовольствие в этой винной бочке, в этом осипшем вороне, этом осле, – закричала симпатичная вдовушка.
– Нет, Анастасия, – растроганно возразил Аркадий, – она думала не обо мне, а я, я люблю только тебя, все произошедшее было лишь испытанием.
– Испытанием? Как так? – опешив, промолвила рассерженная Настасья.
– Я хотел убедиться, что ты действительно меня любишь, и тогда... тогда выдумал эту сказку, – постарался объяснить Аркадий, – все лишь простое испытание, дорогая Настя, которое ты блестяще выдержала, ты чистое золото, ты... – он хотел было обнять ее.
– Стоп, мусье Аркадий, – холодно бросила симпатичная вдовушка, метнув злобный взгляд, который нагнал на него ничуть не меньше смертельного страху, чем тот, что с грохотом поверг давеча к ногам Екатерины. – Ты так легко не отделаешься. Я не ребенок, которому можно рассказывать сказки, а что касается испытания, то я могла бы устроить его тебе с б?льшим основанием. Таким образом, мне не на что на тебя обижаться, но и тебе не стоит.
– Но чего же тогда ты, собственно говоря, хочешь? – спросил Аркадий.
– Чего я хочу, – проговорила вдова с решимостью, в корне исключавшей всякое возражение. – Ты расплатился со мной, сейчас я расплачусь с тобой. Долг платежом красен. Ты позабавился моей мукой, а теперь ты у меня хорошенько подергаешься. Для испытания тебе придется испытать наказание. Я прощу тебя, да...
– Да, обыкновенную водку, – продолжал Потемкин, – и в конце концов я нашел-таки одного умного хозяина, который подобрал выпавший у пьяного курьера пакет и хорошенько его припрятал. Я немедленно послал в Берлин другого человека, а капитана Урусова велел отправить на гауптвахту, где он и дожидается взыскания, которое ваше величество соизволит на него наложить.
– Его следует наказать примерно, – решила императрица, гневно расхаживая взад и вперед, – я сейчас же разжалую его в рядовые и кроме того приговариваю к ста ударам кнутом.
– Ваше величество, не слишком ли это суровый приговор, – заметил Потемкин, у которого, впрочем, даже и в мыслях не было приводить наказание в исполнение и который с трудом себя сдерживал, чтобы не рассмеяться.
– Но я хочу быть суровой, – воскликнула Екатерина Вторая, – и более того, в этом случае я хочу быть даже жестокой, экзекуция состоится завтра в девять утра, и я сама буду за ней наблюдать.
Потемкин, как никто другой знавший свою повелительницу и понимавший, что в данный момент сделать ничего больше было нельзя, отвесил поклон и удалился. Но уже через час его снова вызвали к ней.
– Я тут подумала, наверно, было бы бесчеловечно заставить этого красивого молодого человека умереть под кнутом палача или навсегда остаться изуродованным, – сказала Екатерина Вторая.
– Конечно, ваше величество.
– Но разжалование сохраняется в силе.
– Как прикажет ваше величество.
На следующий день разжалование тоже было отменено, и когда Максим появился у Потемкина, тот со смехом сообщил ему, что императрица засчитывает ему в качестве наказания пережитый им страх и производит его в полковники.
Сперва Максим не поверил своим ушам и воспринял это как шутку, но увидев патент, более не мог сомневаться и в охватившем его ликовании был близок к тому, чтобы поцеловать руку Потемкину.
– Но что это за страх, который-де я испытал? – поинтересовался он затем. – О каком таком страхе все-таки идет речь?
– Ну, это долгая история, – объяснил ему Потемкин, – пока вы со своими товарищами кутили, вас успели сначала арестовать, затем разжаловать и приговорить к наказанию кнутом, а затем снова помиловать.
– Стало быть, она всерьез собиралась меня выпороть? – с некоторым содроганием спросил Максим.
– Разумеется, и вдобавок лично при этом присутствовать, – рассмеялся Потемкин, – да, женщины непредсказуемы, мой дорогой Максим Петрович, и прежде всего тогда, когда любят нас.
Вскоре после того, как новоиспеченный полковник получил свой полк, в окрестностях Москвы состоялись большие маневры под наблюдением императрицы. Часть войск под командованием Суворова представляла турок, ее должны были обойти смелым фланговым движением и вынудить к сдаче на милость императрицы, на стороне которой русскими предводительствовал Потемкин.
Однако события приняли иной оборот.
Потемкин не без умысла доверил полковнику Урусову управление войсками, которым предстояло провести сей гениальный маневр, и за день до этого обстоятельно изучил с ним карту местности.
В момент, когда русские должны были нанести по туркам неожиданный удар во фланг и с тыла, Екатерина Вторая тщетно ждала появления конницы Урусова, перед которой стояла задача смять суворовский резерв, и его орудий, которым надлежало взять неприятеля под перекрестный огонь. Прошло пятнадцать минут, прошло еще пятнадцать, никто не появлялся, тогда Суворов внезапной атакой своей кавалерии прорвал центр русских и взял в плен императрицу.
Императрица сделала хорошую мину при плохой игре, она смеясь протянула Суворову руку, но теперь весь гнев ее обрушился на голову красивого полковника.
Был послан адъютант, чтобы вызвать его к царице.
Тот вернулся один с неподобающим грозности событий веселым выражением лица.
– Где полковник? – в нескрываемой запальчивости спросила Екатерина Вторая.
– Господин полковник приносит свои извинения, но сейчас он прибыть никак не может, – доложил адъютант, опасавшийся сболтнуть лишнее.
– Не может, когда я приказываю? – крикнула красивая деспотиня.
– Господин полковник со своими пушками, солдатами и лошадями по горло увяз в огромном болоте, – сказал адъютант.
Императрица секунду оторопело смотрела на него, потом разразилась звонким смехом, который сперва подхватили офицеры генерального штаба и, в конце концов, вся армия.
– Вы не находите, ваше величество, что было бы самое время отправить этого господина полковника на пенсию? – спросил Потемкин, на обратном пути покачиваясь в седле рядом с нею.
– О! Совершенно не время, – воскликнула Екатерина Вторая, сверкнув на него смелыми и умными глазами, – этот полковник, как я вижу, в состоянии заставить вас ревновать, дорогой Потемкин, а это обстоятельство доставляет мне такое несказанное удовольствие, что я теперь и подавно намерена ему протежировать.
Императрица с доверенным другом Потемкиным работала в своем кабинете. Она приняла решение отменить ряд обременительных налогов и ввести абсолютно новую систему внутреннего управления, при которой впервые должны были найти практическое применение фундаментальные принципы французских философов. Она быстро и с исключительной проницательностью, вообще характеризующей стиль ее работы, вникала в суть проектов, лежавших перед ней на столе, и тут же, обнаружив слабые места их, диктовала Потемкину те исправления, которые, на ее взгляд, необходимо было внести. Потом она устало вытянулась на мягких бархатных подушках, и ее глаза со спокойной насмешливостью остановились на единственном мужчине, который действительно был близок ее сердцу; желая скоротать время и немного его помучить, она спросила:
– Ты все еще ревнуешь, Григорий Александрович?
– К кому?
– К Урусову.
– Больше не ревную.
– Больше не ревнуешь? И что же тебя так быстро вылечило?
– Убеждение, что моя ревность не имела под собой никаких оснований, – ответил Потемкин.
– Ты, стало быть, не веришь, что я люблю его? – выжидающе спросила Екатерина Вторая.
– Я лишь не верю тому, что полковник любит тебя.
– Как это?
– Или, точнее говоря, я верю, что он любит другую.
Потемкин с торжествующей убежденностью посмотрел на императрицу, которую эта убежденность привела в замешательство.
– Другой? Ты лжешь.
Потемкин пожал плечами.
– Сама убедись.
– Когда я могу это сделать?
– Да хоть сегодня же вечером, коли есть охота.
– Хорошо, сегодня же вечером, а если ты окажешься прав? – промолвила, вставая, Екатерина.
– Обещаешь мне, что тогда он попадет в немилость и будет вынужден покинуть двор? – быстро нашелся Потемкин.
– Ха! Мой друг, значит, ты все-таки ревнуешь, – заметила Екатерина, приятно удивленная, – ну, а если правой окажусь я, Потемкин, что тогда?
– Тогда сошли меня в Сибирь, – предложил Потемкин.
– Это я и без того могу сделать, – со злорадной поспешностью возразила Екатерина Вторая, ибо не могла упустить удобного случая унизить мужчину, власть которого всегда чувствовала над собой.
– Ты, разумеется, можешь все, что тебе заблагорассудится, – нисколько не изменившись в лице проговорил Потемкин, – я твой подданный, твой раб.
Екатерина, не проронив ни слова, взглянула на него и затем протянула ему руку.
– Я поостерегусь ссылать тебя в Сибирь, – сердечно сказала она, – ты мне здесь гораздо нужнее. Итак, сегодня вечером.
Когда совершенно стемнело, Максим, по уговору со своим покровителем, отправился в императорский сад, по главной аллее окаймленной стенами подстриженного тиса прошел вверх до водомета, который выбрасывал высоко в воздух серебристую струю и, рассыпавшись на тысячи алмазных брызг, снова ронял ее в удерживаемую обнаженной нимфой большую раковину. Он уселся на скамейку из дерна, которая была ему указана; она выделялась статуей Амура, собирающегося выпустить стрелу, и помещалась в образованной тисовой стеной зеленой нише позади него. Здесь он остался сидеть, рассматривая чудесный звездный узор на безоблачном небе и воскрешая в памяти Анжелу.
Внезапно перед ним появилась фигура в белом. Не императрица ли это? Он поднялся и почтительно снял шляпу.
– Это я, Максим, – произнес до боли знакомый голос, сладкого звучания которого он так давно был лишен, и две нежные руки обняли его. После долгого поцелуя Анжела высвободилась.
– Это еще не все, – сказала она, – я присяду на скамейку, а ты должен опуститься на колени и клясться мне в любви.
– Должен?
– Помни, что нам надо вывести из себя императрицу.
– Зачем?
– Хватит вопросов, так хочет Потемкин, и для меня этого достаточно. На колени!
Белой рукой она указала на землю и вдруг показалась Максиму такой величественной, что ему оставалось только повиноваться. Таким образом расположившись у ее ног, он, то глядя на нее, то возводя глаза к звездам, принялся нести какую-то клятвенную бессмыслицу, которую звезды слушали терпеливо, однако Анжела, слегка потрепав его по щеке, прошептала:
– Будь посерьезнее!
И она привлекла его к груди и покрыла любимое лицо поцелуями, а в это время Екатерина Вторая с Потемкиным стояла за зеленой стеной, полная гнева и ревности.
– Я могла бы разорвать его на куски, – пробормотала она, но поскольку была не в состоянии это сделать в реальности, крепко ущипнула за руку Потемкина.
– Давай послушаем, что она скажет, красавица разговаривает с ним, – ответил фаворит, с трудом сдерживая веселое настроение.
– Сейчас, Максим, настал решительный момент, – прошептала Анжела так, чтобы никто кроме него не мог услышать, – царица здесь, я слышу, как под ногами у нее похрустывает песок.
– А я вижу ее горностай, просвечивающийся сквозь зеленую стену, – также шепотом ответил Максим. – Итак, начинай!
– Мой дорогой полковник, – в полный голос заговорила Анжела, – вы клянетесь, что любите меня, и все же мне кажется, что другую даму вы любите несравненно сильнее, чем меня.
– Кого вы имеете в виду? – также громко спросил Максим.
– Императрицу, говорят, и говорят, видимо, не без основания, что вы находитесь у нее в большом фаворе, – продолжала Анжела.
– Не стану отрицать, что она весьма благосклонно относится ко мне, – промолвил в ответ Максим, – но как вы могли поверить, что женщина ее гениальности и достоинства могла опуститься до того, чтобы полюбить такого молодого и незначительного человека, как я?
– Слышишь? – тихо-тихо спросил Екатерину Потемкин.
– Но вы-то ее любите, – продолжала Анжела.
– Я? – воскликнул молодой полковник. – Екатерина Вторая, скажу вам, самая красивая женщина на свете.
– Слышишь? – прошептала теперь царица своему доверенному другу.
– Я чту великую государыню, – продолжал Максим, – и боготворю в ней красивую женщину, но именно поэтому не смею даже поднять на нее глаза, и никогда не набрался бы смелости полюбить ее.
– Слышишь? – сказал Потемкин.
– Я люблю вас, Анжела, – заключил Максим, – только вас.
– Ну тогда, господин полковник, и я вас люблю, – как можно громче проговорила в ответ Анжела, и они снова принялись целоваться точно два голубка, при свете звезд воркующих в зелени кустов.
– Предательница! – пробормотала Екатерина. – Она у меня поплатится.
– Она? – удивился Потемкин. – Это было бы несправедливо и, более того, неумно, а на обе эти женские слабости я считаю свою великую императрицу неспособной.
– Ты прав, но они до глубины души возмутили меня и сделали больно, а поцелуям конца и края не видно, с ума можно сойти, пойдем, Григорий. – Она быстро широким шагом двинулась вниз по аллее, затем зеленым боковым коридором, сопровождаемая Потемкиным, дошла до второго фонтана и здесь опустилась на дерновую скамейку, над которой белая мраморная Венера ласково болтала с мраморным Адонисом. – Не будь же таким медведем, Григорий, что делают, когда под усыпанным сверкающими звездами небом остаются наедине с женщиной?
– С самой красивой женщиной на свете, ты хотела сказать, Катюша, – воскликнул Потемкин с искренним воодушевлением, – перед ней преклоняют колени и молятся на нее.
С этими словами он бросился к ее ногам и, погрузив лицо в мерцающий мех, осыпал роскошную грудь царицы пылкими поцелуями. Екатерина улыбнулась.
– Однако нам еще нужно как-то наказать эту парочку, – сказала она.
– Ты права, – ответил Потемкин, – и права вдвойне.
– Что ты предлагаешь?
– Да поженить их, и дело с концом!
Когда императрица осталась в спальных покоях одна, собираясь отойти ко сну, в ней, хотя она полагала, что уже полностью справилась с ним, вдруг с новой силой вспыхнуло чувство к вероломному Адонису. Она была слишком гордой, чтобы и далее говорить ему о любви, но в достаточной мере женщиной, и потому желала, чтобы он любил ее. Теперь она решила соткать вокруг него сеть кокетства и сладострастия, дать ему догадаться, что обладание ею не было для него столь недостижимой целью, как он думал, и лишь затем уже, со стрелою в сердце, удалить его от себя; не она должна стать отвергнутой, но он должен лежать у ее ног, отвергнутый и высмеянный.
Она взяла лист бумаги и написала ему:
«Неблагодарный! Мне известно, что вы любите другую, но несмотря на это я хочу еще раз увидеть вас, завтра в полночь в китайском павильоне».
Максим получил указанное письмо на следующий день, но на сей раз не пошел к Потемкину, а решил сам разыграть дурацкое представление. Он запечатал написанные рукою царицы строки в другой конверт без адреса и с одним верным и надежным слугой послал его в казарму Симбирского полка, где через дежурного унтер-офицера он был передан для вручения господину Аркадию Вушичинкову. Прошло совсем немного времени, и в комнату своего друга, полковника, тяжело дыша и отдуваясь, ввалился Аркадий.
– Вот, почитай-ка это письмо, – с торжественностью проговорил он. Казалось, Аркадий вырос на добрых четыре вершка.
Максим с совершенно серьезным видом прочитал и затем вернул лист Аркадию.
– Ну, что скажешь?
– Что ты настоящий счастливчик.
– Я... но совершенно не представляю, кем написаны эти строки. Письмо принес какой-то лакей, это установлено, но на белом свете так много лакеев! – сокрушенно вздохнул Аркадий.
– Разумеется, но есть только одна женщина, обладающая таким смелым, я бы даже сказал, деспотическим почерком, – заметил в ответ Максим.
– И кто же она?
– А ты посмотри-ка на подпись.
– «Екатерина».
– Ну?
– Ну.
– Царица, кто же еще.
– Так она же любит тебя, – недоверчиво произнес Аркадий.
– С чего это тебе взбрело в голову, той дамой тогда была совершенно другая, благодаря ей я сегодня полковник, ты только вообрази, какая судьба тебе уготована, если сама царица...
– Позволь мне присесть, у меня что-то голова кружится, – вздохнул Аркадий.
– Но вот она там пишет, что хочет еще раз увидеть меня, – усевшись, продолжал он, – еще раз!
– Все очень просто. Ты точно помнишь все обстоятельства моего тогдашнего рандеву в китайском павильоне?
– Да.
– Помнишь высокую величественную даму, сопровождавшую мою красавицу?
– Да.
– Это была Екатерина, она увидела тебя в тот момент, когда ты стучал в жалюзи, и без памяти влюбилась в тебя, – закончил полковник свое разъяснение.
– Откуда же она узнала, что я люблю другую? – спросил Аркадий, которого все еще не покидали сомнения.
– Задай этот вопрос ей лично.
– Гм-гм! Пресвятая Богоматерь Казанская, стало быть, ты полагаешь, что я, как есть, должен сегодня ночью пойти-таки на свидание!
– Разумеется, я только боюсь, что при своих габаритах ты не сможешь протиснуться в узкую дверь, – рассмеялся Максим.
– Итак, я пойду, но только если ты, Максим, будешь сопровождать меня.
– Договорились.
И они пожали друг другу руки.
Вечером Аркадий как обычно отправился к своей симпатичной водочной вдовушке, на сей раз собрав лоб в глубокомысленные морщины и высоко задрав красный нос.
– Добрый вечер, госпожа Сребина, – переступив порог, с достоинством начал он.
– С каких пор мы так церемонны друг с другом, – подбочениваясь ответила Настасья, – и нос-то точно генерал держит, и говорит-то будто митрополит.
– Да-с, времена меняются, госпожа Сребина, а вместе с ними меняется и человек, – вздохнул Аркадий, – сегодня ты еще прапорщик, а назавтра, глядишь, и в самом деле генерал. Вы знаете, Анастасия Никитична, что мое сердце бьется только для вас, однако сложилась такая ситуация...
– Что за ерунду ты, осел, несешь?
– Одна высокопоставленная дама положила на меня глаз, – продолжал Аркадий.
– На тебя-то? Ха-ха-ха! Может сама царица, нет? – ехидно поддела Настя.
– Так и есть, Анастасия, сама царица, – с оттенком растроганности в голосе ответил Аркадий, – и как верному подданному Ее величества мне остается только беспрекословно повиноваться. Мы с вами вынуждены расстаться, Анастасия Никитична.
– Это, однако, очень печально, – отозвалась Настасья совершенно вдруг изменившимся тоном, ибо сделанное сообщение действительно очень задело ее за душу.
– Очень печально, Анастасия Никитична, – хныча, согласился Аркадий, – дай-ка мне, пожалуйста, стопочку водки.
Она стала наливать, и в рюмку жемчужными каплями капали слезы.
Когда на соседней башне пробило полночь, Аркадий, исполненное страха сердце которого стучало точно целая деревенская кузница, уже стоял вместе с Максимом у китайского павильона.
– Так, теперь пора, – прошептал Максим, – давай заходи.
– Но Максим, – озабоченно вздохнул Аркадий, – ты погляди только какая здесь маленькая и узкая дверь, как же мне войти-то туда?
– Только вперед.
Максим спрятался в зарослях кустарника, а Аркадий боком медленно и осторожно протиснулся в павильон, где было совершенно темно.
– Тс! Есть тут кто? – спросил он. Никакого ответа не последовало. – Тс! Ваше величество! – продолжал он. Вокруг по-прежнему царила мертвая тишина. Сейчас он охотнее всего снова незаметно улизнул бы отсюда, но тут на ум ему пришли такие неприятные вещи, как Сибирь, кнуты и оковы, и он обреченно остался стоять посреди павильона, принявшись благоговейно молиться.
Но вот дверь позади него наконец скрипнула, и в помещение вошла Екатерина.
– Вы здесь?
– Да, я здесь, «и избави нас от лукавого, аминь», – пробормотал Аркадий глухим замогильным голосом.
– Вы что охрипли, полковник, – сказала царица, – ваш голос звучит совершенно не так, как обычно.
«Уже полковник, – подумал Аркадий, – быстро же дело двигается, если так и дальше пойдет, то после ее ухода я буду как минимум генералом».
– Я, собственно говоря, должна была бы на вас сердиться, – проговорила царица.
– Из-за другой, – промелькнуло у Аркадия в голове, и он поспешил заверить, – не стоит, ваше величество, с этим уже покончено.
– Уже покончено?
– В связи с получением письма вашего величества все отношения разорваны.
– Возможно ль такое? Стало быть, вы меня любите? – прошептала Екатерина, заключая Аркадия в объятия.
– Как дурак люблю, ваше величество.
Екатерина одарила толстенного прапорщика пылким поцелуем.
– Ну и растолстели же вы, однако, полковник, за последнее время, – проговорила она затем удивленно, – я вас вообще не узнаю, этот осипший голос и выражения, попахивающие кабаком.
– Прошу прощения, ваше величество.
– Да от вас самого тоже несет водкой, fi donc [4]! – воскликнула царица, – а ну-ка, зажгите свет.
Аркадий повиновался. И в тот момент, когда он запалил свечи в серебряном канделябре, у императрицы вырвался вопль ужаса.
– Что это такое? Кто вы? Кто посмел? – кричала она в приступе невероятной ярости, топая ногою.
– Это письмо... Ваше величество... я думал... я думал... ох! Пресвятая Богородица Казанская, я ни в чем не виноват, – простонал великан и с такой энергией рухнул на колени перед Екатериной, что весь павильон заходил ходуном.
– Вот письмо.
Императрица взяла письмо и поднесла его к свету.
– Конечно же, это мои строки.
– Я получил их через одного ла... кея, – запинаясь лепетал Аркадий, ни живой ни мертвый.
– И я вас поцеловала! – крикнула Екатерина, сверкая глазами.
– Нет, нет, нет! Клянусь, ваше величество, никакого поцелуя и в помине не было, – завопил толстый прапорщик, сердце которого разрывалось от страха.
– Вы действительно можете в этом поклясться? – спросила императрица, настроение которой при виде своего невольного селадона и его отчаяния становилось все веселее.
– Готов побожиться, что все происходящее сплошной сон и сейчас я лежу на своем месте в казарме, ни что иное как сон, тяжелый кошмарный сон.
– Да, так оно и есть, – промолвила императрица, милостиво кладя ладонь на плечо Аркадия, – и во сне ваша императрица говорит вам, что отныне вы капитан.
– Ка... пи... тан?
– А когда вы проснетесь, под подушкой у вас будет лежать патент.
* * *
– А у вас, оказывается, опять состоялось рандеву с полковником, – внезапно сказал Потемкин, когда императрица излагала перед ним новый торговый проект на Черное море. Он всегда выражался очень церемонно, когда принимал вид обиженного.– Не брани меня, Григорий, – ответила Екатерина Вторая мягко и почти смущенно, – мне захотелось еще разок увидеть его, но из этого ничего не вышло.
– Ах! Знаю я.
– Успокойся, успокойся! – воскликнула царица.
– И с какой же целью вы хотели его повидать? – продолжил Потемкин.
– Я всего лишь женщина, – сказала Екатерина Вторая, – даже если ношу горностай, тщеславная слабая женщина в горностаевой мантии. У меня возникла прихоть покровительствовать этому молодому Адонису, но она прошла, и сейчас меня одолевает другая прихоть.
– И какая же?
– Не оказаться в роли отвергнутой, – быстро произнесла она, – увидеть его у своих ног изнывающим от любви, а потом высмеять.
– Ну, этого легко было бы добиться, – улыбнувшись, проговорил Потемкин в ответ.
– Ты полагаешь? Тогда позволь мне этот триумф, – с мольбой в голосе попросила всемогущая.
– Более того, я намерен сказать полковнику, который называет тебя самой красивой женщиной на свете и, по-видимому, бессознательно любит, что он любит не без надежды, – заявил фаворит, увидевший, что угрожавшая ему опасность уменьшилась, – еще сегодня он будет лежать у твоих ног.
– И я посмеюсь над ним, даю слово, Григорий Александрович, а ты знаешь, что оно для меня свято.
Под вечер симпатичная вдовушка, совсем опечаленная, сидела за батареей винных бутылок и думала об Аркадии, любимце царицы и генерале.
Вдруг распахнулась дверь, и он в сопровождении Максима переступил порог. Ей хотелось бы броситься ему на шею, но она даже не пошевелилась.
– Чего господа изволят?
– Вы сердитесь на меня, Анастасия Никитична? – заговорил Аркадий, пытаясь спрятаться за спиной Максима.
– Какое право я имела бы на вас сердиться, – холодно промолвила в ответ Настасья. От нее не ускользнуло, что Аркадий держался довольно неуверенно. – Ага, голубчик, – подумала она и решила безжалостно воспользоваться своим преимуществом.
– Вы уже генерал, господин Вушичинков?
– Нет, но капитан, – ответил Аркадий более апатично, чем естественно предполагалось бы при его заслугах.
– Капитан?.. Этот осел... и вправду капитан? – закричала вдовушка раздраженно. – Да он лжет нам, как ему не стыдно, он же пропойца!
Оба друга молчали. Максим, потому что боролся с собой, чтобы не расхохотаться, а Аркадий, потому что видел, как надвигается гроза, от которой не знал где искать спасения.
– Он действительно стал капитаном? – обратилась она к полковнику.
– Да, госпожа Сребина, он и в самом деле теперь капитан, – ответил Максим.
– По милости царицы?
– Да, по божьему состраданию, – сказал Аркадий. – Дайте-ка мне, пожалуйста, стопочку водки, госпожа Сребина.
– Стало быть, императрица действительно нашла удовольствие в этой винной бочке, в этом осипшем вороне, этом осле, – закричала симпатичная вдовушка.
– Нет, Анастасия, – растроганно возразил Аркадий, – она думала не обо мне, а я, я люблю только тебя, все произошедшее было лишь испытанием.
– Испытанием? Как так? – опешив, промолвила рассерженная Настасья.
– Я хотел убедиться, что ты действительно меня любишь, и тогда... тогда выдумал эту сказку, – постарался объяснить Аркадий, – все лишь простое испытание, дорогая Настя, которое ты блестяще выдержала, ты чистое золото, ты... – он хотел было обнять ее.
– Стоп, мусье Аркадий, – холодно бросила симпатичная вдовушка, метнув злобный взгляд, который нагнал на него ничуть не меньше смертельного страху, чем тот, что с грохотом поверг давеча к ногам Екатерины. – Ты так легко не отделаешься. Я не ребенок, которому можно рассказывать сказки, а что касается испытания, то я могла бы устроить его тебе с б?льшим основанием. Таким образом, мне не на что на тебя обижаться, но и тебе не стоит.
– Но чего же тогда ты, собственно говоря, хочешь? – спросил Аркадий.
– Чего я хочу, – проговорила вдова с решимостью, в корне исключавшей всякое возражение. – Ты расплатился со мной, сейчас я расплачусь с тобой. Долг платежом красен. Ты позабавился моей мукой, а теперь ты у меня хорошенько подергаешься. Для испытания тебе придется испытать наказание. Я прощу тебя, да...