Замыслов Валерий. Иван Болотников (Часть 2)

   - Царь на нас стрельцов, а мы того царя грудью прикрываем. Вот так-то, боярин.
   - Это вы-то грудью! - сорвался на крик Куракин. - Воры, разбойники!
   - Грудью, боярин, - веско повторил Васильев. - Казы-Гирей на Русь идет, и мы его здесь остановим.
   Куракин опешил: о набеге татар он еще ничего не слыхал. Ужель и в самом деле басурмане хлынут? Тут не стольный град, можно и головы лишиться.
   - Доподлинны ли вести, атаман?
   - Доподлинны, боярин. Скоро татары будут у Раздор.
   Куракину стало не по себе, мысли его лихорадочно заметались, и он уже почти совсем забыл о своем гневе к раздорской вольнице. Боярина обуял страх, и эту перемену в его лице хорошо уловил Васильев.
   - Хан пойдет со всем войском. Будет жарко, боярин, - не скрывая иронии, промолвил атаман.
   "Господи, мать-богородица! Угодил же в самое пекло, - растерянно ахал Илья Митрофаныч. - Уж лучше в опале у государя быть, чем под носом татарина сидеть. Ой, лихо тут! Как не хотелось в Раздоры ехать, да царь приказал. И не царь вовсе. Борис Годунов именем царя повелел". "Поезжай, Илья Митрофаныч, и приведи казаков к послушанию". Приведешь их! Разбойник на разбойнике. Вон и Васильев куражится. Но пошто тогда на Москву тайного гонца присылал? Чтоб царя улестить, а самому вновь разбоем промышлять? Хитер же, Богдашка, лукав... А мне-то как быть? Тут оставаться опасно".
   Куракин взопрел, глаза его потерянно забегали по столу.
   - Выпей, боярин, - вновь придвинул кубок Васильев.
   Куракин выпил, закусил икрой, и ему малость полегчало. Атаман же опять наполнил кубки.
   - Еще по единой, боярин. За здравие государя всея Руси!
   За государя не выпить - грех. Осушил боярин кубок до дна и вскоре обмяк, раскраснелся; скинул шубу с плеч, оставшись в синем бархатном кафтане.
   - Царя-то хоть известили?
   - Известили, боярин. Хан врасплох не застанет.
   - А сами-то как? Нешто орды не боитесь?
   - В Диком Поле живем, боярин. Соберем в Раздоры станицы и будем отбиваться... Да вот одно худо, - Васильев нахмурился. - Маловато у нас пороху, свинца и ядер. Пушечного зелья и на седмицу не хватит. Татары же, бывает, месяцами крепости берут. А про хлеб и гутарить неча. Оскудели, боярин. Царь нам три года хлеба не присылает.
   - Гневается на вас царь. Басурман задерите, беглых укрываете?
   - Басурмане нас сами задорят... А вот о беглых особая речь. Тут нам, боярин, поразмыслить надо. Крепко поразмыслить.
   Васильев кинул на боярина пытливый взгляд, и Куракин насторожился.
   - Поразмыслим, атаман. За тем к тебе и притащился. О беглых бояре пуще всего в затуге. Надобны они нам, атаман, ох, как надобны!
   - Вам надобны, а Дону - помеха, - наугрюмился Васильев. - Хоть сейчас выдал бы до единого.
   - Вот и слава богу! - возрадовался Куракин. - Вот за то и выпьем.
   Богдан Васильев давно носил в себе тайный умысел - отгородиться крепкой стеной от беглого люда, от которого он видел все беды на Дону. "Чем больше голытьбы! - не раз говорил он своим доверенным старшинам, - тем больше голоду и напастей". Дон как ни велик, но всех ему не прокормить. А голытьба прет и прет, где тут хлеба набраться. Старожилые, домовитые казаки уж сколь лет на беглых косятся. Они им - поперек горла. Придут на Дон - ни кола, ни двора, глотки дерут: "Вы тут разжились, дворы от богатства ломятся, а мы босы и наги. Айда на поганых! Айда на Волгу купчишек грабить!" И начинается буча. Пойдут на разбой, а перед царем отвечать всему Дону. И нет тогда ни хлеба, ни зелья. Вот и выходит: беглого пригреешь, от царя упрячешь, а домовитым - потуже гашник подтягивать да за свое добро опасаться. Голытьба вот-вот на старожилых кинется, и тогда пойдет такая заваруха, что вовек не расхлебать. А заварухи Васильев не хотел. Доном должны владеть крепкие домовитые казаки, те, что давно надуванили добра и со всеми жаждали замирения: будь то татарин, турок или поволжский ногаец. Дон устал от беспрестанных войн и набегов.
   После третьего кубка Куракин и вовсе повеселел - вино было крепкое, но Васильев посмотрел на боярина смуро.
   "Задавили мужика, вот и бежит на Дон. Нет бы чуток слабину дали, господа вислобрюхие!"
   Куракин, не замечая насупленного взгляда атамана, навалился на снедь, благо на столе было всего довольно. Осведомился:
   - Когда ж за беглых возьмешься, Богдан Андреич?
   - А вот как от крымца отобьемся, так и возьмусь.
   - Тяжеленько будет, атаман. Беглых прорва. Тыщами лезут на Дон, стрелецкие заставы не управляются. У меня вон полста оратаев сбегло, а пымали только троих. Мудрено мужика остановить.
   - Мудрено, боярин. Но ежели крепко за него взяться, - остановим, не пустим на Дон.
   - Да как крепче-то, атаман?
   - А вот так, боярин, - Васильев глянул на дверь и придвинулся к Куракину. - Надо вкупе с Москвой браться. Одних царевых застав мало. Мыслю своих донцов поставить.
   - Своих? - озадаченно протянул Куракин. - Этих-то смутьянов? Пустое речешь, атаман. Наслушался на площади.
   - Кричали больше из голодранцев. Но есть у нас и добрые казаки, те, что на Дону издавна. Их у нас тысячи. Соберем из домовитых станицы - и в Верховье. Ни один беглый не проскочит.
   - А нонешных горлопанов куда денешь? У тебя их, почитай, целая рать.
   Васильев к Куракину еще теснее.
   - И горлопанам сыщем место. Лишь бы царь помог... Я вот что мекаю, боярин. Голытьба в набег просится. Давно норовит в поход уйти. И пусть идет!
   - Куда ж, атаман?
   - На Волгу, боярин. Вас, бояр, громить да купчишек зорить. Пусть снаряжаются.
   Куракин оторопело глянул на Васильева.
   - Рехнулся, атаман! Да мыслимо ли дело голытьбу на бояр напущатъ? То бунт!
   - Погодь, боярин, уйми гнев. Не на бунт призываю. Помыслы мои иные. И царь будет доволен, и на Дону станет спокойно.
   - Не разумею тебя, Богдан Андреич, никак не разумею.
   - Сейчас уразумеешь, боярин. Но хочу упредить, - разговор наш держи в тайне великой. Иначе ни мне, ни тебе головы не сносить.
   - Не болтлив я, Богдан Андреич. Богом клянусь, - истово перекрестившись, заверил Куракин.
   Васильев поднялся и толкнул ногой дверь. В сенях никого не было. Атаман вновь подсел к боярину, но заговорил не сразу, все еще не решаясь высказать задуманное.
   - Коли от татар отобьемся, голытьбе в куренях не усидеть - в набег подастся. Многие с Дона уйдут, то и добро. Дурную траву - с поля вон. Придет голытьба на Волгу, захочет купцов и бояр зорить, а угодит в капкан.
   Куракин вновь непонимающе глянул на Васильева, и тот наконец прояснил:
   - О разбойном походе извещу на Москву. Борис Годунов уж сколь лет помышляет покончить с крамолой на Дону. Вот и пусть изводит. Прикажет снять цареву рать с Оки - и конец голодранцам. Уяснил, боярин?
   - Вот ты каков, - крутнул головой Куракин. - Коварен, Богдан Андреич, ох, коварен. Ужель своих донцов не жаль?
   - Какие они "свои"? - желчно отмахнулся Васильев. - Они добрым казакам житья не дают. Не нужны они Дону!
   В тот же день Куракин заспешил в Москву.
   ГЛАВА 9
   КРЫМСКИЙ ПОВЕЛИТЕЛЬ
   Вскоре все казачье Понизовье собралось в Раздорах. Покинула свою станицу и родниковская повольница во главе с атаманом Болотниковым.
   Раздоры готовились к осаде.
   Пушкари и затинщики чистили пушки, пищали и самопалы, возили к наряду16 картечь, ядра и бочки с зельем. Казаки волокли на стены бревна, колоды и каменные глыбы, втаскивали на затинный помост медные котлы со смолой. В кузнях без умолку громыхали молоты: бывшие посадские ремесленники ковали мечи и копья, плели кольчуги, закаливали в чанах сабли и точили стрелы.
   Многие казаки прибыли в Раздоры по Дону; на берегу скопились сотни челнов, будар и стругов. Болотников как-то посмотрел с крепостной стены на суда и покачал головой.
   - Не дело, казаки. Надо убирать струги.
   - Пошто? - не понял его Федька. - Струги могут и понадобиться.
   - Татарам, Федор. Придут и спалят. А того хуже - ров судами завалят и под самый тын перескочат. Дело ли?
   - Не дело, друже, - кивнул Берсень.
   - Разумно Болотников гутарит, - поддержал Ивана казак Гришка Солома. Татары нам лишь спасибо скажут. Убирать надо струги.
   - Ужель в город тянуть? Пуп сорвешь, - молвил Васюта.
   - Тяжеленько, - вздохнули казаки.
   - Пошто в город? Струги для воды ладили. Упрячем в плавнях, и ни один поганый не сыщет. Без струга на Дону - как без коня. Авось еще и на море соберемся. Так ли, донцы?
   - Так, детинушка! Нельзя нам без стругов!
   В тот же день все суда были надежно укрыты в донских плавнях.
   Раздоры ждали вестей. Три раза на дню в город прибывали дозорные и доносили:
   - Тихо в степи. Татар не видно.
   - На курганах молчат.
   Донцы недоумевали:
   - А, может, ордынцы стороной прошли? Взяли да и махнули Муравским шляхом.
   - И то верно, сакма тореная. Пошто орде крюк давать?
   Однако на другой день гутарили иное: сторожевые курганы ожили, задымили кострами. Первыми заприметили татар дозорные родниковской сторожи. Казак Емоха, напряженно вглядываясь в степь, вдруг подтолкнул локтем соседа-повольника.
   - Глянь, Деня. Небоскат будто почернел. Аль тучи набегают?
   - Зрю... Колышутся тучи-то... Да то ж орда, Емоха!
   - Орда?.. Уж больно велика. Весь небоскат в сутеми.
   - Тьма-тьмущая! Орда, Емоха!
   Казаки поспешно запалили костер; над высоким курганом взметнулся столб дыма. Емоха и Деня вскочили на коней и стрелой понеслись к соседнему дозору, расположенному в двух верстах. Но там дым тотчас увидели и запалили на кургане свой костер; затем взвились дымы на третьем и четвертом курганах...
   Хан Казы-Гирей двинулся на Русь. Несколько лет он готовился к этому набегу. Он жаждал добычи и мести. Последний большой поход на урусов был неудачен. Казы-Гирей успешно дошел до Москвы, захватил богатый ясырь и награбил много добра; оставалось взять столицу урусов. Но русская рать, вставшая под Москвой, разбила ханские тумены и погнала в степь.
   Тщеславный Казы-Гирей не оставил мечты о захвате столицы урусов.
   - Я покорю Русь! - кричал он своим приближенным. - Москва будет лежать у моих ног. Неверным не устоять против моих славных багатуров17. С нами аллах!
   Взгляд Казы-Гирея остановился на турецком паше, прибывшем в Бахчисарай из Царьграда.
   - Готовы ли твои янычары, Ахмет?
   Статный рыжебородый паша в высокой белой чалме и шелковом халате с рубиновыми пуговицами учтиво склонил голову.
   - Готовы, великий хан. Султан султанов и царь царей, повелитель земель Магомет Третий в великом гневе на московского государя. Он выделил из своего войска тридцать тысяч спахов18 и янычар. Они бесстрашны, как львы. Вместе с твоими багатурами они испепелят Русь.
   Крымский хан знал, что султан Магомет давно недоволен Москвой. Дерзость урусов не знает границ: они не только посягают на Крымское ханство, но и протягивают руки к Иверии, Кахетии и Кабарде, они заигрывают с Персией - заклятым врагом Османской империи.
   Особую заботу вызвал у султана город Азов - опорная каменная крепость Османской империи. Через Азов проходил наиболее оживленный и наиболее прибыльный для Стамбула торговый путь. Но вот Азову начали угрожать русские. Донские казаки поселились почти у самого города и помышляли захватить крепость, чтоб свободно, без помех выходить в Черное море и грабить побережье Османской империи. Казаки на сотнях стругов проскакивали мимо Азова и нападали на Измаил и Очаков, Синоп и Трапезунд, Кафу и Судак. Появлялись струги и под самым Царьградом.
   Неслыханная дерзость донской повольницы приводила "царя царей" в ярость. Он посылал на казаков галеры с умелыми в морском бою турками. Те расстреливали струти из пушек, топили и поджигали суда огненными ядрами, и все же многие струги безнаказанно возвращались с добычей на Дон. Казаки были смелы, хитры и изворотливы, они не унимались и редкий год не выходили в Черное море.
   Азов надо было укрепить, чтоб навсегда преградить путь русским в морские владения султана.
   Магомет послал в крепость большой огнестрельный наряд и многотысячное войско отборных янычар.
   Не пожалел султан выделить янычар и для крымского набега.
   - Казаков надо уничтожить, их городки предать огню!
   Казы-Гирей вначале помышлял обойти Раздоры стороной. Он хотел идти на Москву давно изведанным путем - Муравским шляхом. Но он не мог ослушаться своего сюзерена и послал на Раздоры два тумена под началом отважного мурзы Джанибека. Приказал ему:
   - Раздоры стереть с лица земли! Так велит аллах. Казаков в ясырь не брать, всех резать до единого. Колодцы отравить, степь выжечь, превратить Дон в мертвую пустыню!
   - Я выполню твою волю, мой повелитель, - склонив голову и приложив руки к груди, твердо сказал мурза.
   ГЛАВА 10
   ПО ЗАВЕТАМ ЧИНГИС-ХАНА
   Из степей на Раздоры грозно наплывала татарская орда.
   Гудела земля от топота копыт, шарахались птицы и звери от визга и воя наездников. Татары неслись к главному казачьему городу.
   Миновав Перекоп, Джанибек повел тумены Муравским шляхом, но через триста верст он повернул войско направо и ступил на Калмиусскую сакму, где вскоре должны были начаться казачьи городки и станицы.
   Но первое же донское становище оказалось пустым; в землянках не было даже древних стариков и старух. Тишиной и запустением встретили Джанибека и другие станицы.
   "Худая примета, - подумал мурза. - Урусы узнали о походе и предупредили Москву".
   Однако особой тревоги не было: Москва - дело хана Казы-Гирея, ему же надлежало взять Раздоры.
   Вначале татары шли осторожно; пряча тумены от казачьих степных разъездов, они крались по лощинам и оврагам, ночью не разводили огней и во все стороны рассылали ловких юртджи; но когда орде стали попадаться покинутые становища, Джанибек повел войско в открытую.
   На пятый день юртджи донесли:
   - Раздоры близко, досточтимый мурза. Полдня пути - и войско будет у крепости.
   Джанибек остановил тумены на отдых. Так было всегда: прежде чем приступать к бою, орда два-три дня восстанавливала силы. Так завещал великий Чингис-хан.
   Проворные слуги принялись ставить походный шатер. Вскоре Джанибек восседал на высоко взбитых подушках и тянул кальян19. На мурзе белоснежная чалма из тончайшей ткани, усеянная жемчугом и алмазами, парчовый халат с широким золотым поясом, усыпанным самоцветами, красные сафьяновые сапоги с нарядной вязью.
   Шатер увешан бухарскими коврами и дорогими струйчатыми материями. Окна шатра узкие, скупо пропускавшие свет, но в высоких медных светильниках ярко полыхают толстые свечи из бараньего сала.
   Джанибек величав и спокоен, его не гнетут тяжкие думы. Он уверен: Раздорам не устоять против его войска. Азовский Ахмет-паша плывет по Тану20 с большим огнестрельным нарядом. Скоро он присоединится к Джанибеку и ударит своими пушками по казачьей крепости. Мурзу и пашу ждет богатая добыча, у казаков всегда есть чем поживиться. Они награбили много добра, и теперь все оно в Раздорах.
   По шатру забарабанил дождь. Джанибек сполз с подушек и раздвинул шелковый полог. Над ордой нависли низкие темные тучи. Но и ненастье не обеспокоило мурзу: степной дождь не долог, вскоре с Маныча придет ветер и унесет тучи за Тан.
   В шатре стало прохладней.
   - Принесите мангал, - приказал Джанибек слугам. Те кинулись к вьючным животным, а затем втащили в шатер походную жаровню на глинобитной подушке. Слуги раздули угли, раскалили мангал, и в шатре стало тепло.
   - Достархан21! - раздалось новое повеление Джанибека.
   На пиру мурза громко и хвастливо произнес:
   - Сегодня - малый достархан, но не пройдет и семи лун, как мы будем сидеть за большим пиром. И прислуживать нам будут не эти черномазые рабы, а урусы-казачки.
   - Мы давно знаем тебя, несравненный Джанибек, - льстиво заговорил темник Вахты. - Ты великий воин. В сердце твоем нет страха. Мы помним твои походы на Валахию, Молдавию и Польшу. И всегда ты был удачлив, принося крымскому повелителю богатую добычу. Теперь перед тобой казаки. Им не уйти от карающего меча Джанибека!
   - Не уйти! - закричал другой темник, грузный, заплывший жиром мурза Саип. - Мы перебьем их, как шелудивых собак! Великий аллах давно сердит на презренных иноверцев. Они угнали мои лучшие табуны и пограбили улус на Колчике22. Я остался без ясыря и коней. Мои жены делят грязное ложе с урусами.
   - Хорошо еще свою голову не потерял, - усмехнулся молодой тысяцкий Давлет. - До самого Перекопа бежал от казаков наш отважный мурза.
   Глаза Саипа налились кровью, дебелая рука стиснула рукоять кривой сабли.
   - Я потомок великого хана Батыя, и никто не смеет обвинить меня в трусости!
   - Бату-хан никогда не показывал спину урусам, - вновь язвительно произнес Давлет.
   Саип вскочил, бешено взвизгнул и выхватил из ножен саблю.
   - Я убью тебя, собака!
   Джанибек кивнул тургадурам и те, могучие и свирепые, закрутили руки темника за спину.
   - Сядь, Саип, - спокойно сказал Джанибек. - Я позвал вас на достархан не для ругани. Каждый докажет свою удаль на поле брани, и тот, кто первым ворвется в Раздоры, будет удостоен особой милости Казы-Гирея. А сейчас пейте хорзу и любуйтесь моими плясуньями.
   Джанибек хлопнул в ладоши, и рабы кинулись из шатра за наложницами. Явились трое: персиянка, гречанка и кахетинка. Все они были необычайно стройны и красивы. Большеглазые, юные, в легких прозрачных одеждах, они послушно встали возле Джанибека. Тот взмахнул рукой, и в шатре зазвучали зурны; плясуньи тотчас сорвались с места и с улыбкой начали свой танец; их гибкие, полуголые тела замелькали вокруг достархана.
   Тысяцкие и темники пили, ели и похотливо пожирали глазами джанибековых наложниц.
   Мурза довольно поглаживал короткую, подкрашенную хной бороду; его танцовщицы могли украсить любой гарем, сам турецкий султан не отказался бы от таких наложниц. В Раздорах Джанибек добудет новых ясырок. Казачки Тана красивейшие в мире. Скорее бы взять этот дерзкий город.
   Всех больше пил на достархане темник Саип. Он косо глядел на Давлета и осушал чашу за чашей. Когда же угощение кончилось, темник не смог подняться с ковра.
   - Слаб ты, Саип, - усмехнулся Давлет. - Теперь тебе и сабли не вынуть.
   Темник в ответ лишь что-то невнятно пробурчал и всем грузным, тяжелым телом распластался на ковре.
   - Унесите мурзу, - приказал рабам Джанибек.
   Когда все покинули шатер, Джанибек повернулся к одному из своих тургадуров:
   - Менгли ко мне.
   То была одна из наложниц. Служанки-рабыни принялись обряжать Менгли для мурзамецкого ложа. Они раздели ее, расчесали черные густые волосы, промыли их в воде.
   - Понравлюсь ли я господину? Нарядите меня в лучшие одежды, - ручейком журчала Менгли.
   - Ты прекрасна. Господин будет доволен тобою, - сказали рабыни, вдевая в уши наложницы яркие рубиновые подвески.
   Вскоре Менгли стояла у ложа. Тургадуры покинули шатер. Джанибек придирчиво осмотрел персиянку и ласково улыбнулся.
   - Я подарю тебе в Раздорах маленького казачонка и много украшений.
   Менгли распростерлась у ног мурзы.
   - Спасибо, мой властелин.
   - А теперь поднимись и пляши.
   Джанибек опустился на ложе. Сейчас Менгли будет танцевать только для него. Он любил смотреть на ее извивающееся, полное страсти, тело. Как всегда, после танца, Джанибек накидывался на Менгли и срывал с нее прозрачные одежды.
   Рано утром к шатру явился телохранитель Саипа.
   - Мурза мертв, - бесстрастно произнес тургадур.
   Пришлось нарушить покой Джанибека. Получив столь неожиданную весть, Джанибек разгневанно спросил:
   - Его зарезали?
   - Нет, повелитель. Мурза Саип умер своей смертью.
   - Опился хорзой? Я всегда говорил, что вино и наложницы источат его силы.
   - Такова воля аллаха, - скрестив на груди руки, смиренно произнес Давлет.
   - Ты прав, мурза. Для похода нужны джигиты, а Саип уподобился ленивому ишаку. Аллах наказал Саипа,- презрительно произнес Джанибек.
   Саип был знатным воином, и хоронили его с почестями, по древнему монгольскому обычаю. Из каждого тумена было выделено по шесть человек, которые с кирками пришли к мурзамецкому шатру и принялись рыть нишу. Могилу украсили коврами, устроили в ней пышное ложе. Нукеры и тургадуры принесли в усыпальницу оружие Саипа: золоченый шлем и серебристую кольчугу, кривой меч в дорогих ножнах с каменьями и круглый красный щит. Рабы Саипа положили вокруг ложа любимые вещи господина, поставили золотые и серебряные сосуды с винами и напитками.
   Ровно в полдень печально запели зурны. Тумен Саипа упал на колени и принялся совершать намаз23. Седобородые муллы ходили вокруг усыпальницы и, вскидывая руки над головой, просили аллаха принять "правоверного сына земли на священное небо".
   Выли наложницы и рабыни, молились воины, протяжно и громко взывали к мусульманскому богу муллы. Стон и плач стоял над туменом.
   Тургадуры вынесли Саипа из шатра и понесли в нишу. Вой и рев усилился, еще печальнее зазвенели зурны.
   Джанибек, облачившись в траурную одежду, подошел к усыпальнице и приказал:
   - Приведите молодого коня.
   Нукеры тотчас привели белого жеребца с красным хвостом. Джанибек взял коня за узду и вытянул из ножен саблю.
   - Правоверные! - громко воскликнул он. - Пусть горячая кровь не остынет в жилах темника Саипа!
   Джанибек ударил саблей по конской шее. Жеребец рухнул на землю, из шеи хлынула темная кровь.
   Джанибек наполнил чашу, выпил.
   Вновь жалобно зазвенели зурны. Воины, закончив намаз, поднялись с земли и разошлись по своим юртам. Теперь ни один человек не мог подойти к усыпальнице Саипа; надо ждать полуночи.
   Зарывали могилу, когда над степью покатилась луна. Усыпальницу окружили шаманы в лохматых шубах, увешанных звонкими колокольцами, цветными лентами и деревянными идолами. У каждого шамана - маленький, тугой бубен.
   Почти до рассвета продолжалась их неистовая, колдовская пляска, а затем шаманы окропили могилу кровью убитого беркута и ушли в степь.
   - Пора джигиты! - воскликнул сидевший на коне Джанибек и, огрев жильной плетью молодого и сильного аргамака, помчался к усыпальнице. За ним, с воем и визгом, тронулась отборная сотня нукеров.
   Джанибек проехал по могильному холму и тотчас повернул назад. То же сделали и нукеры.
   Не прошло и часа, как могила сравнялась со степью, и теперь уже ничто не напоминало о месте погребения мурзы Саипа.
   Через три дня татарская орда снялась со своих становищ и подошла к Дону.
   Джанибек въехал на холм и оглядел Раздоры.
   Казачья крепость стояла на правом берегу Дона и была рядом - в версте от Джанибека. Мурза уже знал от юртджи, что с трех сторон крепость огибал водяной ров, а четвертую - замкнул Дон.
   "Урусы сметливы. Умеют ставить города. Придется лезть через водяное кольцо и тащить к стенам тараны и пушки", - подумал Джанибек.
   Мурза съехал с холма и приказал собрать тысяцких и темников на курлутай24.
   - Мы у Раздор, - сказал он. - Готовы ли темники взять крепость урусов? Говори, Давлет.
   Джанибек вперил острые волчьи глаза в могучего желтолицего темника в малиновом чекмене. Еще вчера он был тысяцким, сегодня же Джанибек поставил его на место Саипа. Он был из знатного рода Гиреев - молодой, отважный и горячий.
   - Мои воины рвутся в бой, мурза. Никакие преграды не остановят моих славных джигитов. Прикажи - и тумен сегодня же возьмет город неверных! воинственно и гордо прокричал Давлет.
   - А ты что скажешь, Бахты? Удастся ли нам с ходу взять крепость урусов?
   - С ходу городов не берут. И ты это знаешь, несравненный Джанибек. Волка не сразу вынимают из капкана. Зверя вначале надо обложить, - с улыбкой поглядывая на Давлета, произнес Бахты.
   - Воинам нужна добыча, они не хотят топтаться у стен иноверцев, недовольно сказал Давлет.
   - Враг силен и хитер, и никто не умеет защищать крепости, как урусы. Они бьются до последнего воина. На стенах сражаются женщины и дети, проговорил Бахты.
   - Что же ты предлагаешь, темник? - качнувшись на шелковых подушках, спросил Джанибек.
   - То же самое, что всегда делаешь ты, наихрабрейший мурза. Ты умеешь брать города. Тебе покорились крепости Валахии и Буковины, - польстил Бахты. Все последние месяцы он восхвалял военачальника Джанибека.
   "Хан Казы-Гирей не вечен, - размышлял темник. - И может настать такой день, когда бахчисарайский трон опустеет. Казы-Гирей не пользуется милостью султана Магомета. Последние походы хана были неудачны. Он не пополнил султанскую казну ни золотом, ни богатым ясырем. А если и этот набег не принесет Казы-Гирею удачи, то его отправят к аллаху. Люди султана хорошо пользуются ядом и кинжалом. Ханский трон займет мурза Джанибек, а я буду его визирем. А там, глядишь, и Джанибек не угодит султану".
   - Я верю в искусного предводителя Джанибека. Все, что он прикажет, принесет нам победу! - громко воскликнул Бахты.
   Старшие военачальники поспешили поддержать темника:
   - И мы верим!
   - Приказывай, Джанибек.
   Мурза благосклонно обласкал глазами Бахты и властно, сцепив короткими жесткими пальцами рукоять меча, проговорил:
   - Раздоры угрожают нашему ханству и турецкому Азову. Дерзкие гяуры25 пришли в степь, но им никогда не владеть Диким Полем. Степь - колыбель татар. Тан, звери и птицы должны принадлежать Бахчисараю. Раздоры - хищный тигр, но ему больше не рыскать по нашим кочевьям. Мы убьем хищного зверя! Сейчас я подниму воинов и окружу Раздоры. Тумен Давлета перейдет Тан и будет осаждать крепость с реки.
   - Я готов, Джанибек! Я перейду Тан и прикажу моим воинам лезть на крепость! - вскочил с мягкой сафьяновой подушки темник.
   - Не спеши, Давлет. Сегодня ни один из воинов не полезет на крепость, - охладил пыл темника Джанибек.
   - Но почему, мурза?