Я спрятался под лавкой в трамвае. Меня прогнала собака, вошедшая вместе с одним из пассажиров. Люди кричали, собака лаяла, трамвай остановился. Я выпрыгнул прямо на капот ехавшего мимо автомобиля. Помню лицо человека за стеклом, резко дернувшего руль. Скрежет металла, звон сыплющегося стекла. Машина врезалась в ехавший рядом грузовик. В суматохе я прыгнул в маленькое, низко расположенное окно гладильной прямо на стопку свеженакрахмаленного белья. Кругом крик, люди бросают в меня полотенцами. Я пробегаю под дверью в соседний захламленный подвал, а оттуда вдоль труб добираюсь до каналов.
В полусне, вслушиваясь в ритмичный стук колес, я вспоминаю все эти события. Они окружают меня, наплывают друг на друга, переплетаются, складываясь в странную мозаику памяти. Мне начинает казаться, что я попал в движущийся туннель спиральной формы, по которому я мечусь в попытках выбраться наружу. Но у этого туннеля просто нет конца, как нет и начала - я оказался в нем так неожиданно, ниоткуда. Я и двигаюсь теперь иначе, чем раньше. Лапки и коготки мне больше не нужны. Ведь я же порхаю, лечу сквозь собственные переживания, сквозь события, которые мне запомнились, лечу внутри огромного туннеля.
Вдруг я просыпаюсь. Чужая крыса, самка в период течки, изгибается передо мной, подставляет свой набрякший орган, пищит. Меня охватывает возбуждение. Через некоторое время мы, удовлетворенные, ложимся рядом друг с другом. Самка заползает мне под голову, втискивается под брюхо. Нижней челюстью я чувствую ее пушистую, теплую спину.
Поезд останавливается и стоит. Мы отправляемся на поиски воды и более разнообразной еды, потому что питаться все время одним и тем же зерном, которым наполнены мешки в вагоне, нам порядком надоело.
Мы обследуем близлежащую местность. Во время каждой из таких прогулок надо быть очень внимательным, чтобы вернуться до отхода поезда. Я замечаю, что крысы вокруг нас меняются: одни остаются на станциях, которые мы проезжаем, а их место занимают другие.
На стоянке в наш вагон забрался большой черный самец и сразу же яростно кинулся на меня в атаку.
Он долго гонялся за мной по вагону, явно стремясь перегрызть мне горло. Моя новая самка, занятая поиском блох в своей густой шерсти, равнодушно поглядывала на наши гонки.
Поезд трогается. Черный самец прекращает преследование. Он подбегает к мешку и принимается есть зерно. Спрятавшись на дне вагона, я забываю об опасности и засыпаю, убаюканный ритмичным стуком. Вдруг чувствую резкую боль в шее - черная крыса наваливается на меня всем телом. Я разрываю его маленькое безволосое ухо. Он разъяренно пищит. Мы бросаемся друг на друга. Он старше, сильнее и опытнее в драках с другими крысами. Мы стоим друг против друга, опираясь на хвосты, фыркаем, попискиваем, скалим зубы. Его крупные, на редкость острые резцы оставили кровавый след у меня на загривке. Если бы он попал в самый центр, между ушами, он мог сломать мне позвоночник. Мы с ненавистью глядим друг на друга, опасаясь неожиданного смертельного удара. Он прыгает, метит мне в шею, переворачивает на спину. Я выворачиваюсь, изгибаю спину, зубы вонзаются в шерсть.
Единственный шанс спастись - бегство. Я взлетаю на самый верх большой груды мешков. Чувствую, что он вот-вот меня догонит. Я поворачиваюсь и принимаю боевую стойку, готовый перейти в нападение. Он останавливается, моя смелость его дезориентировала. Я отталкиваюсь от сплетения стальных тросов, связывающих мешки, и прыгаю вверх - в отверстие, сквозь которое в вагон со свистом врывается ветер.
Струя воздуха отбрасывает меня в центр. Я прижимаюсь к вращающимся лопастям. Тяжесть моего тела заставляет их замедлить вращение и наконец совсем остановиться. И вот я уже снаружи - на крыше вагона.
Убежденный в том, что мой преследователь не решится на дальнейшее преследование, я прижимаюсь брюхом к покрытой рубероидом поверхности. Здесь, на открытой поверхности, под ярким дневным светом, я чувствую себя в опасности. Распластавшись, с трудом сохраняю равновесие. Вдруг появляется черный самец. Как он сюда попал? Выбрался через вентилятор или нашел какой-то другой выход? Его зубы клацают в воздухе. Я успел отскочить в сторону и теперь сползаю все ниже по покатой крыше. Черная крыса смотрит на меня сверху. Он не атакует. Я перестал быть для него опасен. Я сползаю, скатываюсь, ветер срывает меня с поезда и бросает рядом с гудящими рельсами.
Я бегу вдоль путей за шумом уходящего вдаль поезда. Наступила ночь, и на небе висит сверкающий диск луны. Меня овевает холодный ветер.
Я устал перепрыгивать через железнодорожные шпалы. Мелкие острые камни больно ранят лапы. Я забираюсь на рельс - здесь дорога удобная и достаточно Широкая. Но вскоре я снова соскакиваю с рельса - от холодного металла даже брюхо замерзает.
Я нахожусь на широком, открытом пространстве, оно волнует своими необъятными размерами. В этих условиях любая встреча с совой, котом или собакой смертельно опасна.
Нарастает шум - с противоположной стороны приближается поезд. Он быстро проезжает мимо меня.
Спрятавшись за большим белым камнем, я смотрю на светящиеся квадраты его окон. Они быстро удаляются. Я иду дальше. Прохожу мост, потом туннель.
Становится все холоднее. Луну закрывают плотные, темные облака.
Падает снег - первый снег в моей жизни. Я должен добраться до станции, залезть в вагон, продолжить путешествие.
Я поедаю колбасные шкурки, выброшенные вместе с промасленной бумагой. Я иду вперед. Скоро кончится ночь, и тогда мне придется отказаться от дальнейшего продвижения вдоль рельсов.
Над путями пролетают птицы. Я изо всех сил прижимаюсь к покрытому мокрым снегом рельсу. Вдруг слышу сопение собаки - она идет по моему следу. Я прыгаю в сторону, в канаву. Собака тявкает, бросается за мной и своим весом проламывает тонкую корку льда, по которой я благополучно перебежал на другую сторону. Пока скулящий разозленный пес выкарабкивается на берег, я бегу в сторону темнеющего на фоне неба стога.
Я уже подбегаю к нему, когда за спиной вновь слышится лай идущей по следу собаки. Из последних сил я втискиваюсь в пахучее густое сено.
Я охочусь на мышей, спрятавшихся в стогу от зимних морозов. Меня спугивает ласка - длинное белое создание с маленькими и острыми зубами.
Утопая в пушистом снегу, я добираюсь до близлежащих построек. В огромном овине тепло, уютно и тихо.
До сих пор я не встречал здесь крыс.
Ночью из овина я перебираюсь на скотный двор и здесь замечаю следы самки. Я нахожу ее нору. Она сидит, ощетинившись, обеспокоенная моим появлением. Она одинока - остальных крыс спугнули или перебили люди. Под полами конюшни, хлева, курятника, дома я перебираюсь из норы в нору. На чердаке нахожу заржавевшие крысоловки. Разбросанная везде старая отрава свидетельствует о долгой и упорной войне.
Я решаю перезимовать на этой затерявшейся среди сугробов ферме.
Самка поначалу принимает меня недоверчиво, но вскоре начинает относиться ко мне более благосклонно. Я занимаю удобное теплое гнездо в фундаменте дома. Отсюда в разные стороны ведут удобные коридоры - в подвал, где стоят бочки с квашеной капустой и огурцами и банки с разнообразной едой, в прилегающий к дому курятник, на кухню, откуда доносятся вкусные запахи, во двор. Последняя нора выходит на поверхность далеко -рядом с сараем, где хранят инструменты.
Я все время настороже: ведь я же на чужой, неизвестной мне территории. Все постройки во дворе и почти весь дом - деревянные. Я прогрызаю и прокапываю проходы в разные помещения. Собака почуяла мое присутствие, кот тоже. Собака лаяла, когда я пробирался сквозь сугробы в сторону дома. Она и теперь гавкает, стоит мне пройти мимо ее будки. Кот выследил меня и пытался напасть. Я избежал сражения, юркнув в первую попавшуюся нору. Вскоре мы с ним встретились с глазу на глаз в углу овина, где мне уже некуда было бежать, и он с шипением бросился на меня. Я встал на задние лапы и принял оборонительную стойку. Кот остановился, пораженный моей величиной и смелостью. И тогда я сам бросился на него, кусая в уши, нос и шею. Он когтем проехал мне по спине, пытается поймать за хвост. Когда он открывает морду, я вцепляюсь зубами в его нижнюю челюсть. Он выпускает меня из своих когтей и, перепуганный, убегает.
Окровавленный, с перебитой лапой, разодранной спиной и сломанным хвостом, я возвращаюсь в гнездо. Болею.
Когда я рядом, кот выгибает спину дугой, мяукает, его шерсть встает дыбом. Он боится, я вижу его страх.
Теперь я уже не удираю. Я чувствую свою силу и часто пробегаю прямо перед его носом.
Несколько раз, если людей нет поблизости, я прогоняю кота из-под печи, рядом с которой он любит вылеживаться. Он ненавидит меня, скалит зубы, фыркает.
Люди довольно долго не замечают моего присутствия, не расставляют ловушек, не сыплют ядовитого зерна, не разбрасывают отравленных лакомств.
Самка рожает. В глубоко укрытом гнезде маленькие крысята быстро подрастают. Здесь тепло, только из коридоров иногда доносятся неприятные дуновения холодного воздуха.
Я тащу в гнездо перья, солому, сено и даже кусочки дерева.
Мое любопытство вызывает стоящий в комнате огромный шкаф. Когда люди уходят из дома, я тут же кидаюсь грызть его. Пробираюсь внутрь. Светлые стопки белья как нельзя лучше подходят для моих целей. Я выгрызаю куски полотна и несу их в гнездо. Я кружу от шкафа в гнездо и обратно. В шкафу я также вырываю куски шерсти из висящей там одежды.
Начинается охота на крыс. Люди заколачивают отверстие в шкафу, расставляют ловушки, раскладывают отравленные куриные и рыбьи головы, яйца, хлеб, зерно. Толпами гибнут мыши. Наевшись отравы, подыхает кот.
Маленькие крысята пускаются в первые в своей жизни путешествия.
Несколько крысят погибают, остальные выживают. Вскоре они начнут вить свои гнезда.
На смену долгим морозам и снегопадам, когда ферму окружали высокие сугробы, приходят более теплые дни.
Мы - взрослые крысы, - как самка, так и я, не трогаем отравленных лакомств. Мы легко распознаем их и метим нашими испражнениями.
В курятнике, в хлеву, в конюшне, в кладовках полно еды.
Я хвостом вытаскиваю снесенные курами яйца, подъедаю насыпанный лошадям овес, прокрадываюсь в кладовку, где лежат куски окорока, сыры и колбасы, мешки с мукой, крупами и сахаром.
Снега тают, ветер становится теплее, начинает пригревать солнце.
Следующие поколения крысят покидают нору. Оставшиеся в живых самки из первого помета уже ждут собственного потомства.
Вместе с молодой самкой я загрызаю всех цыплят - маленькие пушистые комочки, которые люди выпустили в курятник.
В гнездо доносятся голоса людей - нервные, резкие, булькающие.
Скоро придет пора покинуть этот дом, вновь пуститься в скитания, в путешествие к неведомому городу, о котором я знаю лишь то, что он существует - полный темных каналов и подвалов.
Люди затыкают норы толстыми деревянными кольями, заливают их смолой. Но нам, крысам, ничего не стоит прокопать новый ход в глине или прогрызть дыру в подгнивших досках. У каждого из гнезд есть несколько выходов и туннелей, ведущих в соседние норы.
Ночью меня будит жажда странствий. Я покидаю теплое гнездо, где подрастает очередной выводок маленьких крысят, и через мокрое поле бегу к железнодорожным путям.
Под утро я добрался до того места, где железнодорожные пути расходятся и дальше идут параллельно. Рядом проезжают поезда.
Станция совсем близко.
Я утоляю жажду водой из канавы и ищу подходящий поезд.
За время путешествия по путям я ни разу не встречал крыс. Для местных сейчас еще слишком холодно - они предпочитают пока не покидать теплых построек.
Запах пересыпаемого зерна. Я приближаюсь и втискиваюсь между шумящими жестяными трубами. По бетонному полу одни крысы тащат и подталкивают другую, которая лежит брюхом кверху. На ее брюхе, в углублении между растопыренными лапками, лежит большая горка зерна. Крыса маневрирует спиной так, чтобы зерна не падали. Остальные аккуратно поддерживают ее за лапки и хвост, так чтобы не поранить шкуру, и придерживают с боков. Они тащат ее в нору, где копят запасы еды. Шерсть на спинах всех крыс вытерлась от регулярного трения. Они принюхиваются к моему запаху и гневно пищат. Лежащая на спине крыса стряхивает с себя зерно и бежит ко мне.
Мой поезд стоит рядом с высокой платформой, и это облегчает возможность проникнуть внутрь.
Толпа людей пугает меня, хочется удрать подальше, найти иной путь. Но я остаюсь.
Я влезаю снизу по канализационной трубе и прячусь за резервуаром с водой в туалете. Потом сквозь неплотно закрытую дверь пробираюсь в купе.
Притаившись среди отопительных труб под широким, обитым сукном сиденьем, я наблюдаю за движениями людских ног. Никогда раньше я не бывал настолько близко к людям, не слышал так близко их голосов.
Покачивание поезда усыпляет, и я, прижавшись к теплым трубам, наполовину сплю, наполовину бодрствую. Меня переполняют воспоминания и ассоциации.
Жаркая вагонная атмосфера располагает к состоянию полуоцепенения.
Я искал город. Искал и боялся, как всегда боишься неизвестного, незнакомого, сомнительного, нового.
Поезд останавливается, пассажиры выходят, входят другие - они приносят с собой запах дождя и уличной грязи. Мы проезжаем чужие места, но это не то, к чему я стремлюсь. Я хочу доехать до того города, запах которого разыскивал старый самец. Может, там я его встречу?
Этот запах не задержался в моих ноздрях, и я никогда не смогу быть уверен в том, что действительно нашел наконец именно тот город, который искал.
Я всегда смогу узнать этот запах, распознаю его среди всех других, найду город, куда он так хотел вернуться. Может, он бежал отсюда, а потом убедился, что нигде больше не сможет избавиться от беспокойства, страха, чувства опасности.
Он заразил меня своей хищностью, жаждой странствий, беспокойными снами. Я нигде не задерживаюсь надолго, перемещаюсь с места на место, ищу.
Люди приоткрывают окно, и в купе врывается влажный холодный ветер. Он подсказывает: где-то рядом большая вода. Я просыпаюсь, втягиваю воздух поглубже в ноздри. Цель уже близко.
Ритмичный стук колес обрывается. Поезд проходит одну стрелку, другую, потом еще и еще. Люди собирают вещи, застегивают сумки и чемоданы.
Станция. Поезд останавливается, и люди выходят из купе. Последний из выходящих плотно закрывает раздвижную дверь.
Я жду, пока звуки движения в коридоре не утихнут. Я заперт. Вскакиваю на сиденье, оттуда - на оконную раму. Нигде нет ни малейшей щели. Я мечусь по купе, яростно грызу и царапаю дверь.
Я добрался до города, неясные контуры которого вижу из окна, но никак не могу вылезти из этой захлопнутой коробки.
Крыса бегает по тесному помещению, взбирается на полки, проверяет все углы и закоулки, пищит, не замечая, что поезд тронулся и едет дальше.
Он останавливается на боковых путях. Я бьюсь головой о стены и стекла, пробую грызть то тут, то там, пытаясь выбраться.
Под утро, когда в окно начинают падать первые солнечные лучи, уборщица раздвигает двери. Я проскакиваю прямо у нее под ногами.
Она кричит и колотит по полу щеткой на длинной ручке.
Дверь вагона открыта, и я выпрыгиваю прямо в висящий над землей белый туман.
Под конец жаркого дня, когда я перебегаю через двор на задах какого-то ресторана, прямо рядом с моей головой пролетает камень, отскакивает от ограждающей помойку кирпичной кладки и падает в кучу жестяных банок из-под консервов. Громкое эхо разносится по всему колодцу двора. Оно гонится за мной по подвалу, заставленному булькающими бутылями с вином, и отражается от гладких стен и стеклянных поверхностей.
Я прохожу прохладный подвал и по длинному туннелю добираюсь до вентиляционной трубы, соединяющей подвал с кухней. В трубе ужасно жарко, а теплый воздух из кухни несет с собой ошеломляющие, разжигающие чувство голода ароматы.
По отвесной неоштукатуренной стенке я взбираюсь вверх и сквозь отверстие между растрескавшимися кирпичами проникаю в другой проход. Теперь я спускаюсь вниз. Во время всего этого путешествия, проходящего в почти полной темноте, я руководствуюсь лишь движениями вибриссов, нюхом и ощущением твердой поверхности под ногами. Лапы тонут в слое пепла - я в котельной, откуда горячая вода расходится по трубам по всему зданию.
Уже близко. Большинство домов здесь с многоэтажными подвалами, причем в самые глубокие, забытые и замурованные люди давным-давно не заглядывали. Они принадлежат только нам - крысам. Мы чувствуем себя здесь в безопасности, нас не преследуют, не прогоняют, здесь нет ловушек и отравы. Даже коты избегают этих подземелий, опасаясь нашего превосходства.
Мое гнездо находится на самом нижнем уровне, в огромном кирпичном подвале, среди рассыпающейся от старости мебели. Здесь много крысиных гнезд - они устроены прямо на полу или внутри истлевших шкафов и комодов. Среди крыс, живущих в здешних подвалах, я самый крупный, самый сильный и самый быстрый.
Местные крысы приняли меня, позволили обосноваться в этом незнакомом приморском городе.
Из подвала, укрепленного мощными деревянными стойками, можно пробраться в соседние подземелья, в расположенные под всей старой частью города казематы, каналы. Под землей можно добраться до самого порта. Большая часть этих проходов построена людьми, многие из щелей выдолбила проточная вода, а некоторые возникли из-за осыпавшейся местами земли. Крысы связали все эти ходы сетью своих собственных туннелей и коридоров.
Здесь, в глубоких подвалах, даже смена времен года не мешает ритму нашей жизни. Нам угрожает лишь вода, заливающая некоторые из подземелий во время сильных ливней.
Мои самки отлично ладят друг с другом, вместе ухаживают за детьми, добывают пропитание, заботятся о безопасности. Иногда они даже путают своих крысят, и тогда дело доходит до мелких стычек и легких укусов.
Когда я оказался на разбегающихся во все стороны рельсах в густом белом тумане, я был настолько поражен внезапно обрушившимся на меня резким холодом, что был уже готов забраться обратно в вагон. Но это продолжалось лишь мгновение. Пронесшийся над старым городом далекий голос корабельной сирены позвал меня за собой.
Я двинулся сквозь туман через пути навстречу этим звукам недоверчивый, взъерошенный, испуганный.
Я перебрался через рельсы, долго бродил среди набитых железками огромных складов, потом перелез через высокий сетчатый забор, перебежал через улицу прямо перед носом большого автомобиля, преодолел повисший прямо над путями виадук и широкую полосу парка. Гудящая время от времени сирена помогала мне не потерять направление.
Я оказался в лабиринте улочек старого города, среди высоких каменных зданий - и сразу почувствовал запах многочисленных крысиных гнезд. Это меня напугало, хотя вокруг было тихо и спокойно. Сквозь приоткрытое подвальное окно я проник в ближайший подвал и тут же наткнулся на первую местную крысу, которая с интересом обнюхала мою промокшую шерсть.
Я удирал от нее, а она бежала за мной по подвалам и коридорам.
Мне удалось скрыться от нее, и я остался один. Я сплю. Отдыхаю. Просыпаюсь - вокруг собрались крысы, щупают меня своими вибриссами, обнюхивают, дотрагиваются зубами.
Страх отнимает силы, парализует. Я сижу среди них, в самом центре, и боюсь пошевелиться. Ситуация угнетающая. Крысы наблюдают за моим поведением, проверяют меня на прочность. Я стараюсь вести себя так, как будто мне ничего не грозит, касаюсь мордой ближайшего ко мне самца и скалю свои мощные зубы.
Он отступает. Я сажусь на задние лапы, слизываю пыль с шерсти, приглаживаю волосок к волоску, ловлю блох.
Крысы ждут моей реакции. Они давно уже набросились бы на меня, если бы не мое спокойствие, не мои размеры, не мои зубы.
Я боюсь, нервничаю, и с каждой минутой мне все труднее сохранять спокойствие и невозмутимость.
Да нет, ничего они мне не сделают. Я же заснул в крысином гнезде, и мокрая шерсть впитала в себя новый запах. Я теперь пахну так же, как здешние крысы. Самки с готовностью изгибаются, увидев меня. Только взгляни на них! Но я не чувствовал этого. Я ощущал себя чужаком. Я боялся.
Раздается ужасающее рычание кота, привлеченного нашим присутствием. Он мяукает под дверью, царапает и грызет старые доски.
Мы удираем в следующий подвал.
Я узнаю город, путешествую. Он не похож на тот город, который я покинул. Здесь живет много крысиных семейств. Несколько раз меня прогоняют. Погоня длится недолго, крысы здесь избегают открытой борьбы.
Обилие еды, которую так просто добыть, полные вкусных отходов помойки. Легкодоступные кладовки магазинов и столовых, торговые залы, склады экзотических фруктов, наполненные пшеницей и рожью элеваторы -крысы здесь без труда набивают себе желудки.
Прекрасный город - город жратвы, город насыщения.
Таким я запомнил его в первые дни по прибытии.
Сейчас я ощущаю беспокойство, потому что даже здесь, в самых глубоких подземельях, сгущается нервная атмосфера, нарастает страх, возникают предчувствия.
Отзвуки взрывов, детонация, земля дрожит, стены вибрируют - все это сначала доносится издалека, из далекого далека, но постепенно подбирается все ближе. Я сам ясно ощущаю это.
Я не знаю, что все это означает и в какой мере может быть для меня опасно. Засыпая, я внимательно вслушиваюсь в эти странные, доносящиеся из глубин земли отголоски и стараюсь постичь их смысл, познать их причину.
Далекое эхо перестало приближаться. Оно остановилось на месте и дальше не продвигается. Отзвуки напоминают гром, грохочущий вслед за молниями проносящихся над городом гроз.
Но это все же не гром. Это нечто иное - тяжелое, гнетущее. От этих звуков дрожит земля, трясутся стены и фундаменты.
Предчувствие нарастающей угрозы вызывает у крыс неожиданную реакцию. Они страдают от бессонницы, с презрением относятся к опасности, не задумываясь, нападают на более сильных зверей, часто меняют место проживания - ведут себя совсем иначе, чем в нормальной ситуации.
Мое беспокойство еще больше усиливается из-за поведения людей, которые покидают город, уезжают в панике. Многие квартиры опустели. Я пользуюсь этим, забираясь в неведомые прежде края, залитые солнечным светом, знакомлюсь с мебелью и предметами быта - с кроватями, диванами, столами, библиотеками, шкафами, комодами, стульями, шторами, занавесками, лампами. Я изучаю комнаты, кухни, ванные. Убеждаюсь в том, что в каждое из этих помещений можно проникнуть через вытяжку, а если она забрана решеткой, то через заполненное водой отверстие в унитазе - приспособление, с которым я раньше не встречался. Достаточно преодолеть тонкий слой воды и по широкой трубе спуститься вниз до ближайшего канала.
Это простейшее соединение человеческих жилищ с подземным миром впоследствии не раз спасало мне жизнь.
Отголоски становятся все громче. Они доносятся с окраин города.
Тогда... Да, именно тогда я убедился в том, как, в сущности, хрупок и слаб мой самый главный враг - человек.
Он вдруг появляется в подземелье. В руках у него лампа, бросающая по сторонам на редкость яркий, резкий свет. Он быстро продвигается вперед, замораживая своей сутулой фигурой узкий проход коридора, служившего привычной дорогой множеству крыс. На голове у него шлем, отражающий свет его фонаря. Встревоженные и раздраженные крысы пробегают мимо него, проскальзывая между ногами, задевая за шлем и руки.
Человек идет все быстрее. И вдруг раздается писк раздавленной крысы. Подземный коридор ведет в расположенный ниже всех остальных подвал, о котором люди давно забыли, замуровав вход в него. Осталась лишь лестница, заканчивающаяся глухой кирпичной кладкой. Для нас - крыс - отсюда много выходов, но для человека они недоступны.
В подвале много крыс, и неожиданное появление человека вызывает замешательство. Он останавливается, освещая подвал, замечает вход на лестницу и идет туда.
Мы бросаемся на него, атакуем. Он подбегает к лестнице, освещает фонарем стену и, заметив замурованный прямоугольник, решает отступать тем же путем, каким попал сюда. Он сбрасывает с себя нескольких крыс. Одну из них он изо всех сил швыряет об стену, другой сворачивает шею.
Он слепит нас светом фонаря, приближается к двери, но вдруг спотыкается и давит совсем еще маленького, слепого крысенка. Разъяренная самка прыгает и вцепляется ему прямо в лицо. Он выпускает из рук фонарь, лучи которого падают теперь прямо вверх, очерчивая яркий круг на сводчатом потолке подвала.
Я бросаюсь на него, кусаю, разрываю сукно, кожу, тело.
Он сражается, убивает, давит. Я изо всех сил кусаю его сзади в шею, втискиваюсь под металлический шлем. Другие крысы следуют моему примеру. Шлем падает на пол.
Человек опускается на колени, тянет руку за фонарем, но не может до него дотянуться.
Кровь заливает ему глаза, лицо, руки. Он стоит на коленях, покрытый серой массой крыс.
Он кричит, извивается, что-то бормочет.
Одна крыса влезает ему прямо в рот, человек перекусывает ее зубами, выплевывает, хрипит, замолкает, падает на спину. Со всех сторон к нему сбегаются крысы.
Беспокойство нарастает. Менее стойкие крысы покидают старый город, переселяются, но спокойных мест нет нигде. По всему городу слышны все усиливающиеся отзвуки. Иногда они утихают, замолкают, но возвращаются снова - еще более сильные и пугающие. В редкие периоды затишья крысы успокаиваются, тешат себя иллюзиями, что все наконец вернулось на круги своя.
В полусне, вслушиваясь в ритмичный стук колес, я вспоминаю все эти события. Они окружают меня, наплывают друг на друга, переплетаются, складываясь в странную мозаику памяти. Мне начинает казаться, что я попал в движущийся туннель спиральной формы, по которому я мечусь в попытках выбраться наружу. Но у этого туннеля просто нет конца, как нет и начала - я оказался в нем так неожиданно, ниоткуда. Я и двигаюсь теперь иначе, чем раньше. Лапки и коготки мне больше не нужны. Ведь я же порхаю, лечу сквозь собственные переживания, сквозь события, которые мне запомнились, лечу внутри огромного туннеля.
Вдруг я просыпаюсь. Чужая крыса, самка в период течки, изгибается передо мной, подставляет свой набрякший орган, пищит. Меня охватывает возбуждение. Через некоторое время мы, удовлетворенные, ложимся рядом друг с другом. Самка заползает мне под голову, втискивается под брюхо. Нижней челюстью я чувствую ее пушистую, теплую спину.
Поезд останавливается и стоит. Мы отправляемся на поиски воды и более разнообразной еды, потому что питаться все время одним и тем же зерном, которым наполнены мешки в вагоне, нам порядком надоело.
Мы обследуем близлежащую местность. Во время каждой из таких прогулок надо быть очень внимательным, чтобы вернуться до отхода поезда. Я замечаю, что крысы вокруг нас меняются: одни остаются на станциях, которые мы проезжаем, а их место занимают другие.
На стоянке в наш вагон забрался большой черный самец и сразу же яростно кинулся на меня в атаку.
Он долго гонялся за мной по вагону, явно стремясь перегрызть мне горло. Моя новая самка, занятая поиском блох в своей густой шерсти, равнодушно поглядывала на наши гонки.
Поезд трогается. Черный самец прекращает преследование. Он подбегает к мешку и принимается есть зерно. Спрятавшись на дне вагона, я забываю об опасности и засыпаю, убаюканный ритмичным стуком. Вдруг чувствую резкую боль в шее - черная крыса наваливается на меня всем телом. Я разрываю его маленькое безволосое ухо. Он разъяренно пищит. Мы бросаемся друг на друга. Он старше, сильнее и опытнее в драках с другими крысами. Мы стоим друг против друга, опираясь на хвосты, фыркаем, попискиваем, скалим зубы. Его крупные, на редкость острые резцы оставили кровавый след у меня на загривке. Если бы он попал в самый центр, между ушами, он мог сломать мне позвоночник. Мы с ненавистью глядим друг на друга, опасаясь неожиданного смертельного удара. Он прыгает, метит мне в шею, переворачивает на спину. Я выворачиваюсь, изгибаю спину, зубы вонзаются в шерсть.
Единственный шанс спастись - бегство. Я взлетаю на самый верх большой груды мешков. Чувствую, что он вот-вот меня догонит. Я поворачиваюсь и принимаю боевую стойку, готовый перейти в нападение. Он останавливается, моя смелость его дезориентировала. Я отталкиваюсь от сплетения стальных тросов, связывающих мешки, и прыгаю вверх - в отверстие, сквозь которое в вагон со свистом врывается ветер.
Струя воздуха отбрасывает меня в центр. Я прижимаюсь к вращающимся лопастям. Тяжесть моего тела заставляет их замедлить вращение и наконец совсем остановиться. И вот я уже снаружи - на крыше вагона.
Убежденный в том, что мой преследователь не решится на дальнейшее преследование, я прижимаюсь брюхом к покрытой рубероидом поверхности. Здесь, на открытой поверхности, под ярким дневным светом, я чувствую себя в опасности. Распластавшись, с трудом сохраняю равновесие. Вдруг появляется черный самец. Как он сюда попал? Выбрался через вентилятор или нашел какой-то другой выход? Его зубы клацают в воздухе. Я успел отскочить в сторону и теперь сползаю все ниже по покатой крыше. Черная крыса смотрит на меня сверху. Он не атакует. Я перестал быть для него опасен. Я сползаю, скатываюсь, ветер срывает меня с поезда и бросает рядом с гудящими рельсами.
Я бегу вдоль путей за шумом уходящего вдаль поезда. Наступила ночь, и на небе висит сверкающий диск луны. Меня овевает холодный ветер.
Я устал перепрыгивать через железнодорожные шпалы. Мелкие острые камни больно ранят лапы. Я забираюсь на рельс - здесь дорога удобная и достаточно Широкая. Но вскоре я снова соскакиваю с рельса - от холодного металла даже брюхо замерзает.
Я нахожусь на широком, открытом пространстве, оно волнует своими необъятными размерами. В этих условиях любая встреча с совой, котом или собакой смертельно опасна.
Нарастает шум - с противоположной стороны приближается поезд. Он быстро проезжает мимо меня.
Спрятавшись за большим белым камнем, я смотрю на светящиеся квадраты его окон. Они быстро удаляются. Я иду дальше. Прохожу мост, потом туннель.
Становится все холоднее. Луну закрывают плотные, темные облака.
Падает снег - первый снег в моей жизни. Я должен добраться до станции, залезть в вагон, продолжить путешествие.
Я поедаю колбасные шкурки, выброшенные вместе с промасленной бумагой. Я иду вперед. Скоро кончится ночь, и тогда мне придется отказаться от дальнейшего продвижения вдоль рельсов.
Над путями пролетают птицы. Я изо всех сил прижимаюсь к покрытому мокрым снегом рельсу. Вдруг слышу сопение собаки - она идет по моему следу. Я прыгаю в сторону, в канаву. Собака тявкает, бросается за мной и своим весом проламывает тонкую корку льда, по которой я благополучно перебежал на другую сторону. Пока скулящий разозленный пес выкарабкивается на берег, я бегу в сторону темнеющего на фоне неба стога.
Я уже подбегаю к нему, когда за спиной вновь слышится лай идущей по следу собаки. Из последних сил я втискиваюсь в пахучее густое сено.
Я охочусь на мышей, спрятавшихся в стогу от зимних морозов. Меня спугивает ласка - длинное белое создание с маленькими и острыми зубами.
Утопая в пушистом снегу, я добираюсь до близлежащих построек. В огромном овине тепло, уютно и тихо.
До сих пор я не встречал здесь крыс.
Ночью из овина я перебираюсь на скотный двор и здесь замечаю следы самки. Я нахожу ее нору. Она сидит, ощетинившись, обеспокоенная моим появлением. Она одинока - остальных крыс спугнули или перебили люди. Под полами конюшни, хлева, курятника, дома я перебираюсь из норы в нору. На чердаке нахожу заржавевшие крысоловки. Разбросанная везде старая отрава свидетельствует о долгой и упорной войне.
Я решаю перезимовать на этой затерявшейся среди сугробов ферме.
Самка поначалу принимает меня недоверчиво, но вскоре начинает относиться ко мне более благосклонно. Я занимаю удобное теплое гнездо в фундаменте дома. Отсюда в разные стороны ведут удобные коридоры - в подвал, где стоят бочки с квашеной капустой и огурцами и банки с разнообразной едой, в прилегающий к дому курятник, на кухню, откуда доносятся вкусные запахи, во двор. Последняя нора выходит на поверхность далеко -рядом с сараем, где хранят инструменты.
Я все время настороже: ведь я же на чужой, неизвестной мне территории. Все постройки во дворе и почти весь дом - деревянные. Я прогрызаю и прокапываю проходы в разные помещения. Собака почуяла мое присутствие, кот тоже. Собака лаяла, когда я пробирался сквозь сугробы в сторону дома. Она и теперь гавкает, стоит мне пройти мимо ее будки. Кот выследил меня и пытался напасть. Я избежал сражения, юркнув в первую попавшуюся нору. Вскоре мы с ним встретились с глазу на глаз в углу овина, где мне уже некуда было бежать, и он с шипением бросился на меня. Я встал на задние лапы и принял оборонительную стойку. Кот остановился, пораженный моей величиной и смелостью. И тогда я сам бросился на него, кусая в уши, нос и шею. Он когтем проехал мне по спине, пытается поймать за хвост. Когда он открывает морду, я вцепляюсь зубами в его нижнюю челюсть. Он выпускает меня из своих когтей и, перепуганный, убегает.
Окровавленный, с перебитой лапой, разодранной спиной и сломанным хвостом, я возвращаюсь в гнездо. Болею.
Когда я рядом, кот выгибает спину дугой, мяукает, его шерсть встает дыбом. Он боится, я вижу его страх.
Теперь я уже не удираю. Я чувствую свою силу и часто пробегаю прямо перед его носом.
Несколько раз, если людей нет поблизости, я прогоняю кота из-под печи, рядом с которой он любит вылеживаться. Он ненавидит меня, скалит зубы, фыркает.
Люди довольно долго не замечают моего присутствия, не расставляют ловушек, не сыплют ядовитого зерна, не разбрасывают отравленных лакомств.
Самка рожает. В глубоко укрытом гнезде маленькие крысята быстро подрастают. Здесь тепло, только из коридоров иногда доносятся неприятные дуновения холодного воздуха.
Я тащу в гнездо перья, солому, сено и даже кусочки дерева.
Мое любопытство вызывает стоящий в комнате огромный шкаф. Когда люди уходят из дома, я тут же кидаюсь грызть его. Пробираюсь внутрь. Светлые стопки белья как нельзя лучше подходят для моих целей. Я выгрызаю куски полотна и несу их в гнездо. Я кружу от шкафа в гнездо и обратно. В шкафу я также вырываю куски шерсти из висящей там одежды.
Начинается охота на крыс. Люди заколачивают отверстие в шкафу, расставляют ловушки, раскладывают отравленные куриные и рыбьи головы, яйца, хлеб, зерно. Толпами гибнут мыши. Наевшись отравы, подыхает кот.
Маленькие крысята пускаются в первые в своей жизни путешествия.
Несколько крысят погибают, остальные выживают. Вскоре они начнут вить свои гнезда.
На смену долгим морозам и снегопадам, когда ферму окружали высокие сугробы, приходят более теплые дни.
Мы - взрослые крысы, - как самка, так и я, не трогаем отравленных лакомств. Мы легко распознаем их и метим нашими испражнениями.
В курятнике, в хлеву, в конюшне, в кладовках полно еды.
Я хвостом вытаскиваю снесенные курами яйца, подъедаю насыпанный лошадям овес, прокрадываюсь в кладовку, где лежат куски окорока, сыры и колбасы, мешки с мукой, крупами и сахаром.
Снега тают, ветер становится теплее, начинает пригревать солнце.
Следующие поколения крысят покидают нору. Оставшиеся в живых самки из первого помета уже ждут собственного потомства.
Вместе с молодой самкой я загрызаю всех цыплят - маленькие пушистые комочки, которые люди выпустили в курятник.
В гнездо доносятся голоса людей - нервные, резкие, булькающие.
Скоро придет пора покинуть этот дом, вновь пуститься в скитания, в путешествие к неведомому городу, о котором я знаю лишь то, что он существует - полный темных каналов и подвалов.
Люди затыкают норы толстыми деревянными кольями, заливают их смолой. Но нам, крысам, ничего не стоит прокопать новый ход в глине или прогрызть дыру в подгнивших досках. У каждого из гнезд есть несколько выходов и туннелей, ведущих в соседние норы.
Ночью меня будит жажда странствий. Я покидаю теплое гнездо, где подрастает очередной выводок маленьких крысят, и через мокрое поле бегу к железнодорожным путям.
Под утро я добрался до того места, где железнодорожные пути расходятся и дальше идут параллельно. Рядом проезжают поезда.
Станция совсем близко.
Я утоляю жажду водой из канавы и ищу подходящий поезд.
За время путешествия по путям я ни разу не встречал крыс. Для местных сейчас еще слишком холодно - они предпочитают пока не покидать теплых построек.
Запах пересыпаемого зерна. Я приближаюсь и втискиваюсь между шумящими жестяными трубами. По бетонному полу одни крысы тащат и подталкивают другую, которая лежит брюхом кверху. На ее брюхе, в углублении между растопыренными лапками, лежит большая горка зерна. Крыса маневрирует спиной так, чтобы зерна не падали. Остальные аккуратно поддерживают ее за лапки и хвост, так чтобы не поранить шкуру, и придерживают с боков. Они тащат ее в нору, где копят запасы еды. Шерсть на спинах всех крыс вытерлась от регулярного трения. Они принюхиваются к моему запаху и гневно пищат. Лежащая на спине крыса стряхивает с себя зерно и бежит ко мне.
Мой поезд стоит рядом с высокой платформой, и это облегчает возможность проникнуть внутрь.
Толпа людей пугает меня, хочется удрать подальше, найти иной путь. Но я остаюсь.
Я влезаю снизу по канализационной трубе и прячусь за резервуаром с водой в туалете. Потом сквозь неплотно закрытую дверь пробираюсь в купе.
Притаившись среди отопительных труб под широким, обитым сукном сиденьем, я наблюдаю за движениями людских ног. Никогда раньше я не бывал настолько близко к людям, не слышал так близко их голосов.
Покачивание поезда усыпляет, и я, прижавшись к теплым трубам, наполовину сплю, наполовину бодрствую. Меня переполняют воспоминания и ассоциации.
Жаркая вагонная атмосфера располагает к состоянию полуоцепенения.
Я искал город. Искал и боялся, как всегда боишься неизвестного, незнакомого, сомнительного, нового.
Поезд останавливается, пассажиры выходят, входят другие - они приносят с собой запах дождя и уличной грязи. Мы проезжаем чужие места, но это не то, к чему я стремлюсь. Я хочу доехать до того города, запах которого разыскивал старый самец. Может, там я его встречу?
Этот запах не задержался в моих ноздрях, и я никогда не смогу быть уверен в том, что действительно нашел наконец именно тот город, который искал.
Я всегда смогу узнать этот запах, распознаю его среди всех других, найду город, куда он так хотел вернуться. Может, он бежал отсюда, а потом убедился, что нигде больше не сможет избавиться от беспокойства, страха, чувства опасности.
Он заразил меня своей хищностью, жаждой странствий, беспокойными снами. Я нигде не задерживаюсь надолго, перемещаюсь с места на место, ищу.
Люди приоткрывают окно, и в купе врывается влажный холодный ветер. Он подсказывает: где-то рядом большая вода. Я просыпаюсь, втягиваю воздух поглубже в ноздри. Цель уже близко.
Ритмичный стук колес обрывается. Поезд проходит одну стрелку, другую, потом еще и еще. Люди собирают вещи, застегивают сумки и чемоданы.
Станция. Поезд останавливается, и люди выходят из купе. Последний из выходящих плотно закрывает раздвижную дверь.
Я жду, пока звуки движения в коридоре не утихнут. Я заперт. Вскакиваю на сиденье, оттуда - на оконную раму. Нигде нет ни малейшей щели. Я мечусь по купе, яростно грызу и царапаю дверь.
Я добрался до города, неясные контуры которого вижу из окна, но никак не могу вылезти из этой захлопнутой коробки.
Крыса бегает по тесному помещению, взбирается на полки, проверяет все углы и закоулки, пищит, не замечая, что поезд тронулся и едет дальше.
Он останавливается на боковых путях. Я бьюсь головой о стены и стекла, пробую грызть то тут, то там, пытаясь выбраться.
Под утро, когда в окно начинают падать первые солнечные лучи, уборщица раздвигает двери. Я проскакиваю прямо у нее под ногами.
Она кричит и колотит по полу щеткой на длинной ручке.
Дверь вагона открыта, и я выпрыгиваю прямо в висящий над землей белый туман.
Под конец жаркого дня, когда я перебегаю через двор на задах какого-то ресторана, прямо рядом с моей головой пролетает камень, отскакивает от ограждающей помойку кирпичной кладки и падает в кучу жестяных банок из-под консервов. Громкое эхо разносится по всему колодцу двора. Оно гонится за мной по подвалу, заставленному булькающими бутылями с вином, и отражается от гладких стен и стеклянных поверхностей.
Я прохожу прохладный подвал и по длинному туннелю добираюсь до вентиляционной трубы, соединяющей подвал с кухней. В трубе ужасно жарко, а теплый воздух из кухни несет с собой ошеломляющие, разжигающие чувство голода ароматы.
По отвесной неоштукатуренной стенке я взбираюсь вверх и сквозь отверстие между растрескавшимися кирпичами проникаю в другой проход. Теперь я спускаюсь вниз. Во время всего этого путешествия, проходящего в почти полной темноте, я руководствуюсь лишь движениями вибриссов, нюхом и ощущением твердой поверхности под ногами. Лапы тонут в слое пепла - я в котельной, откуда горячая вода расходится по трубам по всему зданию.
Уже близко. Большинство домов здесь с многоэтажными подвалами, причем в самые глубокие, забытые и замурованные люди давным-давно не заглядывали. Они принадлежат только нам - крысам. Мы чувствуем себя здесь в безопасности, нас не преследуют, не прогоняют, здесь нет ловушек и отравы. Даже коты избегают этих подземелий, опасаясь нашего превосходства.
Мое гнездо находится на самом нижнем уровне, в огромном кирпичном подвале, среди рассыпающейся от старости мебели. Здесь много крысиных гнезд - они устроены прямо на полу или внутри истлевших шкафов и комодов. Среди крыс, живущих в здешних подвалах, я самый крупный, самый сильный и самый быстрый.
Местные крысы приняли меня, позволили обосноваться в этом незнакомом приморском городе.
Из подвала, укрепленного мощными деревянными стойками, можно пробраться в соседние подземелья, в расположенные под всей старой частью города казематы, каналы. Под землей можно добраться до самого порта. Большая часть этих проходов построена людьми, многие из щелей выдолбила проточная вода, а некоторые возникли из-за осыпавшейся местами земли. Крысы связали все эти ходы сетью своих собственных туннелей и коридоров.
Здесь, в глубоких подвалах, даже смена времен года не мешает ритму нашей жизни. Нам угрожает лишь вода, заливающая некоторые из подземелий во время сильных ливней.
Мои самки отлично ладят друг с другом, вместе ухаживают за детьми, добывают пропитание, заботятся о безопасности. Иногда они даже путают своих крысят, и тогда дело доходит до мелких стычек и легких укусов.
Когда я оказался на разбегающихся во все стороны рельсах в густом белом тумане, я был настолько поражен внезапно обрушившимся на меня резким холодом, что был уже готов забраться обратно в вагон. Но это продолжалось лишь мгновение. Пронесшийся над старым городом далекий голос корабельной сирены позвал меня за собой.
Я двинулся сквозь туман через пути навстречу этим звукам недоверчивый, взъерошенный, испуганный.
Я перебрался через рельсы, долго бродил среди набитых железками огромных складов, потом перелез через высокий сетчатый забор, перебежал через улицу прямо перед носом большого автомобиля, преодолел повисший прямо над путями виадук и широкую полосу парка. Гудящая время от времени сирена помогала мне не потерять направление.
Я оказался в лабиринте улочек старого города, среди высоких каменных зданий - и сразу почувствовал запах многочисленных крысиных гнезд. Это меня напугало, хотя вокруг было тихо и спокойно. Сквозь приоткрытое подвальное окно я проник в ближайший подвал и тут же наткнулся на первую местную крысу, которая с интересом обнюхала мою промокшую шерсть.
Я удирал от нее, а она бежала за мной по подвалам и коридорам.
Мне удалось скрыться от нее, и я остался один. Я сплю. Отдыхаю. Просыпаюсь - вокруг собрались крысы, щупают меня своими вибриссами, обнюхивают, дотрагиваются зубами.
Страх отнимает силы, парализует. Я сижу среди них, в самом центре, и боюсь пошевелиться. Ситуация угнетающая. Крысы наблюдают за моим поведением, проверяют меня на прочность. Я стараюсь вести себя так, как будто мне ничего не грозит, касаюсь мордой ближайшего ко мне самца и скалю свои мощные зубы.
Он отступает. Я сажусь на задние лапы, слизываю пыль с шерсти, приглаживаю волосок к волоску, ловлю блох.
Крысы ждут моей реакции. Они давно уже набросились бы на меня, если бы не мое спокойствие, не мои размеры, не мои зубы.
Я боюсь, нервничаю, и с каждой минутой мне все труднее сохранять спокойствие и невозмутимость.
Да нет, ничего они мне не сделают. Я же заснул в крысином гнезде, и мокрая шерсть впитала в себя новый запах. Я теперь пахну так же, как здешние крысы. Самки с готовностью изгибаются, увидев меня. Только взгляни на них! Но я не чувствовал этого. Я ощущал себя чужаком. Я боялся.
Раздается ужасающее рычание кота, привлеченного нашим присутствием. Он мяукает под дверью, царапает и грызет старые доски.
Мы удираем в следующий подвал.
Я узнаю город, путешествую. Он не похож на тот город, который я покинул. Здесь живет много крысиных семейств. Несколько раз меня прогоняют. Погоня длится недолго, крысы здесь избегают открытой борьбы.
Обилие еды, которую так просто добыть, полные вкусных отходов помойки. Легкодоступные кладовки магазинов и столовых, торговые залы, склады экзотических фруктов, наполненные пшеницей и рожью элеваторы -крысы здесь без труда набивают себе желудки.
Прекрасный город - город жратвы, город насыщения.
Таким я запомнил его в первые дни по прибытии.
Сейчас я ощущаю беспокойство, потому что даже здесь, в самых глубоких подземельях, сгущается нервная атмосфера, нарастает страх, возникают предчувствия.
Отзвуки взрывов, детонация, земля дрожит, стены вибрируют - все это сначала доносится издалека, из далекого далека, но постепенно подбирается все ближе. Я сам ясно ощущаю это.
Я не знаю, что все это означает и в какой мере может быть для меня опасно. Засыпая, я внимательно вслушиваюсь в эти странные, доносящиеся из глубин земли отголоски и стараюсь постичь их смысл, познать их причину.
Далекое эхо перестало приближаться. Оно остановилось на месте и дальше не продвигается. Отзвуки напоминают гром, грохочущий вслед за молниями проносящихся над городом гроз.
Но это все же не гром. Это нечто иное - тяжелое, гнетущее. От этих звуков дрожит земля, трясутся стены и фундаменты.
Предчувствие нарастающей угрозы вызывает у крыс неожиданную реакцию. Они страдают от бессонницы, с презрением относятся к опасности, не задумываясь, нападают на более сильных зверей, часто меняют место проживания - ведут себя совсем иначе, чем в нормальной ситуации.
Мое беспокойство еще больше усиливается из-за поведения людей, которые покидают город, уезжают в панике. Многие квартиры опустели. Я пользуюсь этим, забираясь в неведомые прежде края, залитые солнечным светом, знакомлюсь с мебелью и предметами быта - с кроватями, диванами, столами, библиотеками, шкафами, комодами, стульями, шторами, занавесками, лампами. Я изучаю комнаты, кухни, ванные. Убеждаюсь в том, что в каждое из этих помещений можно проникнуть через вытяжку, а если она забрана решеткой, то через заполненное водой отверстие в унитазе - приспособление, с которым я раньше не встречался. Достаточно преодолеть тонкий слой воды и по широкой трубе спуститься вниз до ближайшего канала.
Это простейшее соединение человеческих жилищ с подземным миром впоследствии не раз спасало мне жизнь.
Отголоски становятся все громче. Они доносятся с окраин города.
Тогда... Да, именно тогда я убедился в том, как, в сущности, хрупок и слаб мой самый главный враг - человек.
Он вдруг появляется в подземелье. В руках у него лампа, бросающая по сторонам на редкость яркий, резкий свет. Он быстро продвигается вперед, замораживая своей сутулой фигурой узкий проход коридора, служившего привычной дорогой множеству крыс. На голове у него шлем, отражающий свет его фонаря. Встревоженные и раздраженные крысы пробегают мимо него, проскальзывая между ногами, задевая за шлем и руки.
Человек идет все быстрее. И вдруг раздается писк раздавленной крысы. Подземный коридор ведет в расположенный ниже всех остальных подвал, о котором люди давно забыли, замуровав вход в него. Осталась лишь лестница, заканчивающаяся глухой кирпичной кладкой. Для нас - крыс - отсюда много выходов, но для человека они недоступны.
В подвале много крыс, и неожиданное появление человека вызывает замешательство. Он останавливается, освещая подвал, замечает вход на лестницу и идет туда.
Мы бросаемся на него, атакуем. Он подбегает к лестнице, освещает фонарем стену и, заметив замурованный прямоугольник, решает отступать тем же путем, каким попал сюда. Он сбрасывает с себя нескольких крыс. Одну из них он изо всех сил швыряет об стену, другой сворачивает шею.
Он слепит нас светом фонаря, приближается к двери, но вдруг спотыкается и давит совсем еще маленького, слепого крысенка. Разъяренная самка прыгает и вцепляется ему прямо в лицо. Он выпускает из рук фонарь, лучи которого падают теперь прямо вверх, очерчивая яркий круг на сводчатом потолке подвала.
Я бросаюсь на него, кусаю, разрываю сукно, кожу, тело.
Он сражается, убивает, давит. Я изо всех сил кусаю его сзади в шею, втискиваюсь под металлический шлем. Другие крысы следуют моему примеру. Шлем падает на пол.
Человек опускается на колени, тянет руку за фонарем, но не может до него дотянуться.
Кровь заливает ему глаза, лицо, руки. Он стоит на коленях, покрытый серой массой крыс.
Он кричит, извивается, что-то бормочет.
Одна крыса влезает ему прямо в рот, человек перекусывает ее зубами, выплевывает, хрипит, замолкает, падает на спину. Со всех сторон к нему сбегаются крысы.
Беспокойство нарастает. Менее стойкие крысы покидают старый город, переселяются, но спокойных мест нет нигде. По всему городу слышны все усиливающиеся отзвуки. Иногда они утихают, замолкают, но возвращаются снова - еще более сильные и пугающие. В редкие периоды затишья крысы успокаиваются, тешат себя иллюзиями, что все наконец вернулось на круги своя.