Страница:
Надо же… и наши, лервенские дуболомы переоценили возможности ландера. Какие там четыре объекта… я один-то еле запалил. Ну, сделал бы четыре боевых вылета. Так нет – нужно было все сразу.
Интересно, что у меня даже легенды нет. Что рассказывать – ведь сейчас на допрос потащат? Они не поверят, что я лервенец – номера-то нет. И откуда такая машина, опять же? Сказать, что я с Квирина… нехорошо как-то, не нравится мне это. Получится, что Квирин вмешивается во внутренние дела Анзоры. С другой стороны, если моих Треугольных тоже поймали, они наверняка расскажут всю правду. Да и я не смогу, наверное, это скрыть, если пытать начнут.
Придется рассказывать всю правду. Сложно и неправдоподобно… почему правда всегда так не похожа на правду?
Мне пришлось ждать не так уж долго. Дверь приоткрылась, и я увидел двух местных стражников, одетых в сине-серую форму – у пояса дубинки, в кобуре что-то внушительное, на запястья нацеплены шипастые толстые браслеты.
– Выйти, – сказал один из них на лервени с жутким акцентом. – Пилот… выйти.
Я вышел. Разумеется, перед тем, как отправиться на Анзору, я отлично выучил беши – но об этом им знать не обязательно. Руки мне связали сзади чем-то металлическим на ощупь. Я не разглядел наручников. Один из стражников подтолкнул меня в спину – видимо, словарный запас у него кончился.
Я пошел вперед и вскоре был вознагражден за скромность. Охранники позади заговорили на беши.
– Если этот зури (зури – что-то вроде чужака, язычника у бешиорцев) будет вести себя так же, как те двое, я проглочу свой язык от смеха.
Выражаются они довольно-таки высокопарно.
– Этот зури ничем не лучше других, – отозвался второй.
– Э нет, Миаль, не говори так. Кор не случайно приказал поместить его и допрашивать отдельно. Ведь он не лервени. Посмотри на его руку – там нет дьявольской метки.
– Откуда же он, о сын неизреченной?
– Может быть, что он явился из другого мира, сплошь погруженного в неизреченную мерзость?
– В таком случае он еще хуже тех двух.
– Да, но Кор пожелал беседовать с ним отдельно.
На этом разговор прервался, потому что мы пришли. Кстати, дисциплинка у этих бешиорцев. Позволили бы себе наши Треугольные разглагольствовать, конвоируя пленного.
В кабинете было много разных вещей. Особенно мне не понравилось кресло с высокой спинкой – то, что оно все опутано проводами, и на кончике каждого провода – подозрительно знакомая пластинка. Точно такая же, как недавно мне накладывали на позвоночник (кости сразу заныли). Ну и еще разные вещи – я их толком не разглядел. Прямо передо мной находился стол, на нем – монитор, в общем, похожий на лервенский. За столом восседал, видимо, этот самый Кор. Пожилой мужчина с сухим лицом аскета. Глаза серые, острые. Одет он был в серый свободный балахон, пересеченный полосами золотого шитья. Богато украшенный большой крест болтался на его шее. Кор сделал знак, охранники отступили от меня на полшага.
– Назови свое имя, зури, – приказал Кор. Говорил он по-лервенски достаточно чисто. Я решил ничего не скрывать – какой смысл?
– Ландзо.
– Номер?
– У меня нет номера. Я родился в Лервене, но потом убежал, и номер мне удалили. У меня есть фамилия – Энгиро.
– Ландзо Энгиро, – повторил Кор, занося, видимо, мое имя в базу данных, – возраст?
– Двадцать шесть лет.
– Ты – пилот этого детища Неизреченной Грязи, и ты сжег завод в Луриэ и уничтожил часть нашей биологической фабрики? – спросил Кор. Я ответил утвердительно.
– Какую роль в экипаже выполняли двое других лервенцев? – резко спросил Кор.
– Они должны были меня охранять, чтобы я не сбежал и выполнял задание.
– Откуда же ты явился, зури?
– Я жил на Квирине. Захотел повидать Родину, ведь я родился в Лервене. В Лервене меня поймали и силой заставили выполнять боевое задание. Квирин к этому не имеет никакого отношения, – добавил я поспешно.
– Эта машина Люцифера, на которой ты летал – произведена на Квирине?
– Да, – ответил я, – это моя личная машина. Я приобрел ее и на ней хотел повидать Родину.
– Но такая машина не может самостоятельно преодолеть расстояние между Квирином и нашим миром, – заметил Кор.
– Да, – согласился я, – меня доставили друзья на большом корабле, по моей просьбе. Через два месяца они должны меня забрать. Если я не поднимусь на ландере, они улетят.
Можно, конечно, наоборот, припугнуть их квиринским оружием. Но мне этого не хотелось делать. Не хотелось впутывать ребят и вообще – Квирин. Если меня убьют, это чисто анзорийское дело. Все это, от начала до конца, придумано мною. И если кто-то из-за этого должен пострадать, то только я один.
Я жалел даже о том, что связался с Валтэном – лучше бы ему всего этого не знать… Ведь теперь они будут искать меня, и рисковать собой. В успех этого поиска я все равно не верю.
– В общем и целом мне известно о тебе все, зури, – холодно сказал Кор, – ты умрешь…
Он поднялся из-за стола, оказавшись довольно крупным и грузным мужчиной. Подошел ко мне, держа в руке какой-то металлический предмет вроде короткого копья. Приставил это копье к моей грудине острием.
Признаться, я все-таки ждал какой-то преамбулы. Камеры смертников там, зачитывания приговора, эшафота, завязывания глаз, предсмертной молитвы… ну хоть слов каких-нибудь. Но что меня просто вот так зарежут, как куренка… Я стиснул зубы от ужаса. Кор погружал орудие в мое тело. Вначале я отшатнулся, но двое охранников тут же подхватили меня сзади. Копье двигалось очень медленно… боль была невыносимой. Я явственно ощутил, как рвется кожа, как начинает течь кровь… И вот это – УЖЕ ВСЕ?! Вот сейчас Я УМРУ?! Этого не может, просто не может быть… о, как больно, как невыносимо! И в этот миг другая, ужасная мысль вдруг пронзила меня – я только что убил огромное количество людей, не подозревавших обо мне, не успевших подумать и подготовиться к смерти… Сейчас в Бешиоре день, все рабочие были на местах. Я уничтожил целый завод и еще часть биофабрики. Да, я лервенец, идет война – но что за чушь, какой я лервенец на самом деле… я должен был умереть и не соглашаться на эту гнусность. Почему, почему я не поступил так? Невозможно поверить, но эта мысль была до того явственной, до того пронзительной, что и собственную смерть я перестал ощущать. Я думал совсем о другом, умирая… Я чувствовал невыносимую боль, меня надевали, точно цыпленка, на вертел, но боль существовала как бы отдельно от меня – я был в тот миг ВИНОЙ.
– КТО ТЫ?– услышал я вдруг. Я не ответил – потому что ничего, кроме крика, не вырвалось бы из губ, а мне не хотелось кричать. И вмиг острая боль прекратилась. Сознание мое помутилось, я стал падать назад – меня подхватили.
Странно, но боль прекратилась совсем. Как будто и раны не было. Только что у меня было ощущение, что копье уже вошло в сердце, что кровь выплеснулась фонтаном…
– Кто ты? – повторил Кор. Я скосил глаза вниз – ничего… даже тельник не порван. Никакой крови. Но не мог же я так ошибиться! Не истерик же я…
– Квиринец, – ответил я тихо, – простите меня. Я не хотел убивать ваших. Я не хотел. Я знаю, что мне нет прощения. Убейте меня.
– Квиринец, – пробормотал Кор. Он сделал какой-то знак и вышел. Меня повели вслед за ним. Никакой боли я не ощущал, только странную слабость в ногах. Впрочем, оно и понятно – после пережитого потрясения…
Мы ехали в закрытом лифте, потом шли по коридору – похоже, подвал. Куда меня ведут? Я перестал бояться чего-либо. Боль? – но все, чем можно было причинить мне боль, осталось в том кабинете. Смерть – я заслужил ее. Какой бы она ни была…
Кор толкнул дверь и сам сделал шаг назад. Меня, со связанными по-прежнему руками, толкнули вперед. Дверь тихо задвинулась за мной.
Я увидел.
Это было Оно.
Часто говорят о непереносимом ужасе, который внушает дэггер. Говорить об этом можно сколько угодно, но вот пережить… один только раз… я даже и не понял, кто передо мной. Или что. Слов больше не было. Не было жизни и не было возможности ускользнуть в небытие. Только Оно.
Я не могу описать Это словами… туша? Черно-серая? Почти бесформенная? Толстая шкура? Мерзкие маслянистые глазки – я видел три, не знаю, сколько их всего. Нет, все это неописуемо, потому что главное – ужас. Ужас! Ощущение полной невозможности, несовместимости пребывания с этой Тварью в одном и том же участке пространства… И ложноножка – щупальце Твари – протягивается ко мне. Я всем телом ударился в дверь, не сводя глаз с Чудовища…
Я не помню, как очутился в коридоре. Какими милыми, родными показались мне бешиорцы.
– Чего же ты испугался? – обратился ко мне насмешливо Кор. – Это существо – лишь отражение мерзости твоей оболочки… Каждый видит в нем лишь себя.
– Дэггер, – прошептал я на линкосе – собственно, я не знал анзорийских слов для обозначения дэггера. Способность соображать возвращалась ко мне. Дэггер!
Но это же значит…
Меня снова привели в камеру. Развязали. Я лег на нары и принялся осмысливать пережитое.
Мне вспомнился Дэцин, который искал на Анзоре следы сагонского присутствия. Отец Таро, вроде бы, занимался тем же. Как вы ошибались!
Сагоны есть на Анзоре, но вовсе не в Лервене. Никто, кроме сагона не может управлять дэггерами. Нет, могут еще люди, находящиеся под сагонским влиянием, эммендары. Вас обманул наш Цхарн… но существует ли он на самом деле? Скорее всего, это просто выдуманный персонаж. А вот дэггер – реальность. И сагонская технология, наше орудие наказания, скорее всего, просто перекочевало в Лервену из Беши.
И еще – я помнил возникшее внезапно чувство собственной вины. Это было так, как будто кто-то вдруг промыл мне глаза… спала какая-то пелена. Я понял, как должен был поступить. Не соглашаться атаковать заводы… ни за что. Да, меня убили бы. Что это значит – меня могли убить много раньше… вся моя жизнь такова, что прекратиться может каждую минуту. Даже более того – я ведь и живу как бы не вполне законно. У меня до сих пор такое ощущение. Я должен был остаться с Арни и Таро. Вместо них. Почему же я испугался теперь?
Да нет, я не потому согласился, что испугался смерти. Мне еще и не начали угрожать… я согласился потому, что почувствовал себя лервенцем. Общинником…
Меня похвалили! Родина ценит меня! Неважно, что ценит она меня всего лишь за то, что я единственный, кто может водить эту смертоубийственную машину. И никакого значения не имеет вся боль, которую мне пришлось пережить перед этим – бессмысленная пытка, только потому, что мелкому начальнику так захотелось, а ему это позволено. И смерть моих друзей никакого значения не имеет. Я предан Родине, я лервенец. И предательство Пати…
Мне оказывается, так хотелось, чтобы меня похвалили!
Мне так хотелось жить в ладу и мире со своей Родиной-матерью. Ведь Родину, как и мать, не выбирают. Если бы я встретил, предположим, свою мать – я совсем ее не помню, но если бы? Разве я не отдал бы все за то, чтобы она любила меня?
В бессилии я ударил кулаком по стене.
Ради того, чтобы меня похвалили, я убил много людей. Ведь я квиринский ско, я видел совсем другую жизнь. Я видел Вселенную. Я знаю, что в Галактике часто убивают людей – ради своих прихотей, ради своего честолюбия, ради ложно понятых ценностей. И моя-то работа всегда заключалась в том, чтобы убийств этих становилось меньше. И вот теперь… что же я сделал?
Какое значение имеет на самом деле этот конфликт Беши и Лервены? Какая разница для Квирина, для всей Галактики, кто победит? Да никакой – ровным счетом. И если бы хоть Лервене угрожала реальная опасность… наоборот, опасность угрожала Беши, и я со своим ландером помог бы Лервене одержать полную победу… Если победят наши – бешиорцев частью уничтожат, частью загонят в Общины, их веру запретят… ну да, неправильную, идиотскую веру – но ее запретят. Если бы победили бешиорцы, запретили бы Цхарна, вместо Общин создали бы Поселения, разница небольшая.
Зачем, за что я убивал этих людей? Они ничего не ждали. Они зарабатывали свой кусок хлеба. Женщины… подростки… простые рабочие. Они гибли в огне. Я знаю, я видел, как гибнут в огне. И самое ужасное – я ни разу даже не задумался о них!
Я думал только о боевом задании, о полете, о том, как лучше выполнить то, чего от меня ждет Община.
Нет, не могу я уже быть общинником. Простите, не могу. Не из-за того, что мне пришлось пережить – просто я уже стал другим. Я никогда не вел бы себя так, если бы чувствовал себя квиринским ско. И теперь я ощущаю ужасную раздвоенность.
Теперь мне хочется, чтобы меня ценили и любили на Квирине. И надо сказать, меня действительно ценят. Я эстарг. Я чувствую себя на Квирине своим. Своим?
До такой степени, как в Лервене? Никогда. Я одинок на Квирине. И по правде сказать, мне достаточно безразлично то, что там происходит. Я честно работаю, если будет война – я пойду добровольцем. Но я не люблю Квирин.
Родину, как и мать, не выбирают.
А что делать, если ты не можешь быть послушным своей матери?
Дверь открылась. Кор вошел в мою камеру. Я спустил ноги на пол.
– Ты ведь говоришь на беши? – спросил он меня на этом языке. Я ответил утвердительно.
– Трогг испугал тебя?
– Если вы о дэггере…
– Я говорю об этом существе, которое ты видел только что, – объяснил Кор. Странно, почему это он так мягок и даже ласков со мной?
– Это существо… я его знаю. Оно вызывает непреодолимый ужас, – сказал я, – так должно быть.
– Я не хотел тебя пугать, – объяснил Кор, – трогг лишь отсканировал тебя. Это необходимо.
Интересно. Может, он и убивать меня не хотел?
– А это, – он протянул руку и коснулся моей груди, там, где в нее вонзалось копье, – всего лишь иллюзия.
Я молчал. Уже совсем ничего не понятно. Кажется, он оправдывается передо мной. Но я пленный, и по всем законам, и анзорийским, и просто моральным я заслужил смерть.
– Тебе придется провести здесь некоторое время, – продолжил Кор, – однако оно не будет долгим. Ты ведь можешь и читать на беши?
– Да.
Кор положил на нары рядом со мной тоненькую черную книгу. Потом посмотрел мне в глаза и сказал на лервени.
– Ибо ты рожден свыше… и это так же ясно, как солнечный день. Не от грязи, но от чистого Божественного млека.
И оставив меня размышлять над этой туманной фразой, Кор удалился.
Я читаю на беши даже лучше, чем говорю. На Квирине вообще не составляет никакого труда выучить язык – с помощью мнемоизлучателя. А в курсе бешиорского языка в качестве примеров приводились такие замечательные образцы их древней прозы и поэзии (написанной еще до массового принятия христианской веры), что я прямо-таки проникся красотой их языка.
Тем более, книжечка была не оригинальная, это я уже знал – переводная. Конечно, я мог прочитать ее и на Квирине, она там была очень известна, многие ее цитировали даже, так что я уже кое-что оттуда знал. Но инстинктивное отвращение ко всему христианскому (бешиорскому) не позволяло мне на Квирине этой книжечкой заинтересоваться.
Но теперь мне было все равно нечем заняться. А я уже стал квиринцем в том смысле, что неуемное любопытство к чужой мысли, к чужому искусству, к чужому обществу не дает мне просто так отложить книгу в сторону, как это сделал бы рядовой общинник. Да впрочем, я и раньше был любопытным. Еще до темноты я успел прочитать всю тонкую книжицу целиком. Состояла она из четырех разных рассказов об одном и том же событии на неизвестной мне планете – впрочем, я вспомнил, говорили, что все это происходило на Терре. Где-то этак две тысячи лет тому назад. Там, на Терре даже летоисчисление ведется от этого момента… И потом с Терры все это попало в Галактику.
Географические имена, названия ничего не говорили мне. Какое отношение все это имеет к Бешиоре и всему, что здесь происходит – я понятия не имел.
Но если отвлечься от Бешиоры, от дэггера (трогга), от всего, что мне было о Бешиоре известно, если читать эту книгу – Евангелие – совершенно отдельно от контекста, в котором я получил ее, то выходило в результате нечто совершенно потрясающее.
У меня в запасе было несколько дней.
Меня довольно неплохо кормили – три раза в день. Ведро я выносил сам – в конец коридора под конвоем. Все остальное время я мог читать Евангелие. Мог – и читал.
Для меня сразу, с первого же прочтения стало очевидно, что все это – самая что ни на есть истинная, бесспорная, ослепительная Правда. До сих пор я не знал точно, есть ли Бог вообще. Но на самом деле, в глубине души каждый эстарг верит в Бога. Во всяком случае – в то, что «Что-то там такое есть»… почему? А вот побывайте один раз в подпространстве – и это просто станет вам очевидным.
Я не задумывался об этом. Если Бог и есть – к чему Ему наше поклонение и особые какие-то культы. Он есть – и все.
И вдруг я познакомился с Богом. Я узнал, какой Он…
«Бог – это Любовь», так говорил мне Таро в пустом заброшенном доме, у окна, перед тем, как погибнуть. Ради любви к нам.
«Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную». Так писал неведомый мне ученик Иисуса Иоанн.
В Евангелии было написано, что Иисуса били, и что Его повесили на кресте, и умирал Он долго и мучительно. А я видел Его раны и чувствовал Его боль, потому что в моей собственной жизни боли хватало. Только одного я не мог постигнуть до конца – что это ведь Бог пришел и отдал Себя… Что Ему стоило, казалось бы, в один миг уничтожить всех злых и дурных людей… Ну, оставил бы двух-трех учеников, кто не подвел, кто оказался достойным.
Нет, Он себя отдал ради искупления грехов – всех людей. И моих, значит. Он мог бы простить мне то, что я сделал недавно. Он имел на это право – Он единственный. И Аригайрта… и Зай-зая… Если бы они только захотели этого! Если бы только поверили Ему!
А кто же еще во Вселенной достоин того, чтобы Ему верить?
И почему-то очень явственно я начал ощущать: это правда. Именно таков Бог нашего мира. Наш мир – он ведь очень грязный и страшный. И все же есть в нем любовь, и есть те, кто жертвует собой ради Любви. И если Бог есть любовь, если Таро прав, то Он и не мог поступить иначе. Не мог просто уничтожить нас как недостойных. Не мог выбрать достойных, не дав остальным ни малейшего шанса. Нет – Он дал нам шанс… Он показал – Сам показал – как нужно жить и умирать.
Странные это были дни, может быть – самые странные в моей жизни. Я сидел в пустой камере, не имея ни малейшего понятия о предстоящем. И предстоящее почему-то не волновало меня. Как и вообще моя собственная судьба… Я понял кое-что о Вселенной. Не только об Анзоре – обо всем нашем мире. И все повторял про себя:
«Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного…»
Настал дверь, когда дверь моей камеры открылась, и вошел Кор.
Кор, как я выяснил позже – не имя, а что-то вроде звания… Проще всего перевести его как «Посвященный», хотя раньше я этого слова по-бешиорски не знал.
Кор коснулся рукой своего лба, потом моего.
– Идем, Гаруни.
Я не понял последнего слова, но пошел вслед за Кором. Мне не связали руки… хм, теоретически можно попробовать сбежать. Глупо. Непродуманный побег практически обречен. Посмотрим, что будет дальше… Похоже, ничего страшного мне не грозит.
Мы вышли на открытую галерею. Я задохнулся от свежего льдистого ветряного порыва. Чуть прикрыл глаза – свет лился потоком, а я уже и отвык от этого в камере. Кор обернулся ко мне.
– Гаруни… я назвал тебя так, ибо надеюсь вскоре подать тебе цимо.
Я хотел спросить, что значит «цимо», но Кор уже двинулся дальше. Там, на балконе стояли какие-то люди… одетые однотипно, но формой это вряд ли назовешь. Похоже на Кора – только разное количество золотых и серебряных полос на балахонах. Странно… вроде бы я совершенно свободен. Никто не оборачивался на нас. Мы подошли к самому бортику балкона. Я глянул вниз.
Небольшой квадратный двор-колодец. В центре выстроен эшафот, и на нем какое-то странное, незнакомое приспособление, при виде которого мурашки побежали у меня по спине. Еще минута… еще немного – и я вспомнил, для чего это нужно. Я не знаю, как это у них называется. Слышал только, как в Бешиоре убивают пленных… и своих преступников тоже.
Их разрывают пополам.
Для этого и нужны две гибкие стальные мачты по углам эшафота… Меня затрясло. И тут во двор вывели преступников.
Их было трое, и двоих – в изорванной лервенской форме – я узнал сразу. Судя по виду, им хорошо досталось, они были окровавлены и пошатывались. Третий выглядел лучше и был явно коренным бешиорцем, с характерным разрезом глаз и крючковатым носом. Руки у всех троих были связаны.
На эшафот поднялся бешиорец в золотополосом балахоне. Третьего, местного преступника подвели к нему. Он поднял свой большой крест перед носом пленного и что-то забормотал.
– Цимо, – тихо сказал Кор, склонившись ко мне. – Перед смертью, если смерть не вызвана преступлением духовным, каждый тани имеет право получить цимо. Но зури, ваши нечестивые сородичи, разумеется, цимо не получают.
Между тем первого из моих несчастных охранников потащили к мачтам. Заработал мотор, и приспособление, установленное в центре площадки, стало сгибать мачты, натягивая тросы, привязанные к их верхушкам. Лервенец закричал… Он упирался в эшафот ногами, но его волокли к мачтам неумолимо. Я вцепился ладонями в бортик и закрыл глаза. Меня тошнило. Можно не смотреть на это, но крик… я всякое в жизни слышал, слышал, как кричат на качалке, но такого безумного нечеловеческого вопля я не слышал никогда.
– Зури обречены, – спокойно сказал кор над моим ухом, – их души черны, они дети Неизреченной Грязи, и погибнут безвозвратно. Поэтому мы не посвящаем их перед смертью.
Я вдруг заметил, что одной рукой вцепился не в бортик, а в запястье кора. Тот осторожно потряс свою руку, высвобождая ее.
– Пожалуйста, – меня трясло, и слова вылетали с паузами, – не надо… не надо… так… пощадите… расстреляйте его… но не так… не надо… пожалуйста.
– Истерик, – сурово сказал кор, – стой спокойно.
Я замолчал – мысль о «цимо» вдруг поразила меня. Если это посвящение дают перед смертью, и мне оно обещано… все-таки меня собираются казнить? Вопль внизу достиг нечеловеческого предела и вдруг прервался, одновременно с невыразимым, непередаваемым хрустом. Комок подкатил к моему горлу, и я едва сдержал тошноту.
К эшафоту тащили уже второго пленного…
В отличие от лервенцев, бешиорский преступник не кричал и вообще умер довольно спокойно. Я еще подумал, что вероятно, вместе с цимо ему дали и наркотик. После казни все «коры», стоящие на балконе, стали расходиться, негромко переговариваясь. Двинулись и мы с сопровождающим. Меня все еще подташнивало от страшного зрелища, и ноги подкашивались. Впрочем… в Лервене часто казнят преступников повешением на леске. Не знаю, что бы я предпочел… И какой, кто мне объяснит, какой во всем этом ужасе смысл?!
Кор вел меня не обратно в тюрьму. Здание было огромным – собственно, целая система зданий с переходами. Мы долго шли по какому-то коридору, потом пересекли двор, куда-то поднялись, миновали стеклянный переход… это уже совсем было не похоже на тюрьму.
Кор вел меня не обратно в тюрьму. Здание было огромным – собственно, целая система зданий с переходами. Мы долго шли по какому-то коридору, потом пересекли двор, куда-то поднялись, миновали стеклянный переход… это уже совсем было не похоже на тюрьму.
Кабинет, куда мы вошли, был куда роскошнее того, первого. Собственно, не кабинет, а целая квартира, по бешиорскому обычаю, комнаты переходили одна в другую галереей. И какие комнаты! Розовый мрамор, светильники из хрусталя, роскошные бешиорские ковры, статуэтки из фриза. Мы остановились в длинном помещении, почти пустом, с небольшой ступенькой-подиумом у стены, полностью – и стены, и пол – устланном узорчатыми пушистыми коврами в южном легойском стиле. Торшер на золотой ноге, высотой под потолок, диван и кресла, телеэкран в стене и черная невысокая конторка. На конторке лежала раскрытая толстая книга с золоченым тиснением. Широкое окно не было забрано решеткой – но я лишь глянул вниз, и понял, что сюда лезть не стоит – мы находились примерно на двенадцатом этаже. Кор опустился на подиум. Я сел рядом с ним.
– Предсмертное цимо, – заговорил Кор, глядя куда-то в пространство, – великое утешение для каждого тани… так мы называем всех урожденных беши. И однако предсмертное цимо неполно. Великого счастья удостаиваются лишь немногие – получить цимо в расцвете сил. Ибо есть Неизреченная Грязь, и есть Чистый Дух. И лишь очень немногие души рождены Духом. Все другие – детища Грязи, и они обречены на погибель вечную. Ты чужеземец, Ландзо. И однако – ты рожден Духом. Так признал трогг, и так признала Конфессия. Потому мы удостоены подать тебе цимо. Ты станешь одним из нас, гаруни.
Так. Интересно. Меня собираются облагодетельствовать, не поинтересовавшись моим собственным мнением. Надо было бы спросить, не отпустят ли меня домой, но почему-то я догадывался, что такой вопрос будет излишним.
– Я оставлю тебя здесь, дабы надлежащим образом подготовить к истинному цимо. Я не живу здесь, но часто бываю, и буду навещать тебя. Я оставляю тебе для чтения Книгу Посвящения. Ведь ты уже прочел Евангелие?
Я ответил утвердительно.
– Как же ты воспринял его, гаруни?
Я подумал.
– Это замечательная книга… мне кажется, все, что там написано – чистая правда, – не знаю почему, но мне хотелось говорить искренне. – Только такой Бог мог создать наш мир. И я знаю, что Он действительно воплотился в человека на одном из миров и умер ради нас… – я осекся, потому что кор качал головой и усмехался.
Интересно, что у меня даже легенды нет. Что рассказывать – ведь сейчас на допрос потащат? Они не поверят, что я лервенец – номера-то нет. И откуда такая машина, опять же? Сказать, что я с Квирина… нехорошо как-то, не нравится мне это. Получится, что Квирин вмешивается во внутренние дела Анзоры. С другой стороны, если моих Треугольных тоже поймали, они наверняка расскажут всю правду. Да и я не смогу, наверное, это скрыть, если пытать начнут.
Придется рассказывать всю правду. Сложно и неправдоподобно… почему правда всегда так не похожа на правду?
Мне пришлось ждать не так уж долго. Дверь приоткрылась, и я увидел двух местных стражников, одетых в сине-серую форму – у пояса дубинки, в кобуре что-то внушительное, на запястья нацеплены шипастые толстые браслеты.
– Выйти, – сказал один из них на лервени с жутким акцентом. – Пилот… выйти.
Я вышел. Разумеется, перед тем, как отправиться на Анзору, я отлично выучил беши – но об этом им знать не обязательно. Руки мне связали сзади чем-то металлическим на ощупь. Я не разглядел наручников. Один из стражников подтолкнул меня в спину – видимо, словарный запас у него кончился.
Я пошел вперед и вскоре был вознагражден за скромность. Охранники позади заговорили на беши.
– Если этот зури (зури – что-то вроде чужака, язычника у бешиорцев) будет вести себя так же, как те двое, я проглочу свой язык от смеха.
Выражаются они довольно-таки высокопарно.
– Этот зури ничем не лучше других, – отозвался второй.
– Э нет, Миаль, не говори так. Кор не случайно приказал поместить его и допрашивать отдельно. Ведь он не лервени. Посмотри на его руку – там нет дьявольской метки.
– Откуда же он, о сын неизреченной?
– Может быть, что он явился из другого мира, сплошь погруженного в неизреченную мерзость?
– В таком случае он еще хуже тех двух.
– Да, но Кор пожелал беседовать с ним отдельно.
На этом разговор прервался, потому что мы пришли. Кстати, дисциплинка у этих бешиорцев. Позволили бы себе наши Треугольные разглагольствовать, конвоируя пленного.
В кабинете было много разных вещей. Особенно мне не понравилось кресло с высокой спинкой – то, что оно все опутано проводами, и на кончике каждого провода – подозрительно знакомая пластинка. Точно такая же, как недавно мне накладывали на позвоночник (кости сразу заныли). Ну и еще разные вещи – я их толком не разглядел. Прямо передо мной находился стол, на нем – монитор, в общем, похожий на лервенский. За столом восседал, видимо, этот самый Кор. Пожилой мужчина с сухим лицом аскета. Глаза серые, острые. Одет он был в серый свободный балахон, пересеченный полосами золотого шитья. Богато украшенный большой крест болтался на его шее. Кор сделал знак, охранники отступили от меня на полшага.
– Назови свое имя, зури, – приказал Кор. Говорил он по-лервенски достаточно чисто. Я решил ничего не скрывать – какой смысл?
– Ландзо.
– Номер?
– У меня нет номера. Я родился в Лервене, но потом убежал, и номер мне удалили. У меня есть фамилия – Энгиро.
– Ландзо Энгиро, – повторил Кор, занося, видимо, мое имя в базу данных, – возраст?
– Двадцать шесть лет.
– Ты – пилот этого детища Неизреченной Грязи, и ты сжег завод в Луриэ и уничтожил часть нашей биологической фабрики? – спросил Кор. Я ответил утвердительно.
– Какую роль в экипаже выполняли двое других лервенцев? – резко спросил Кор.
– Они должны были меня охранять, чтобы я не сбежал и выполнял задание.
– Откуда же ты явился, зури?
– Я жил на Квирине. Захотел повидать Родину, ведь я родился в Лервене. В Лервене меня поймали и силой заставили выполнять боевое задание. Квирин к этому не имеет никакого отношения, – добавил я поспешно.
– Эта машина Люцифера, на которой ты летал – произведена на Квирине?
– Да, – ответил я, – это моя личная машина. Я приобрел ее и на ней хотел повидать Родину.
– Но такая машина не может самостоятельно преодолеть расстояние между Квирином и нашим миром, – заметил Кор.
– Да, – согласился я, – меня доставили друзья на большом корабле, по моей просьбе. Через два месяца они должны меня забрать. Если я не поднимусь на ландере, они улетят.
Можно, конечно, наоборот, припугнуть их квиринским оружием. Но мне этого не хотелось делать. Не хотелось впутывать ребят и вообще – Квирин. Если меня убьют, это чисто анзорийское дело. Все это, от начала до конца, придумано мною. И если кто-то из-за этого должен пострадать, то только я один.
Я жалел даже о том, что связался с Валтэном – лучше бы ему всего этого не знать… Ведь теперь они будут искать меня, и рисковать собой. В успех этого поиска я все равно не верю.
– В общем и целом мне известно о тебе все, зури, – холодно сказал Кор, – ты умрешь…
Он поднялся из-за стола, оказавшись довольно крупным и грузным мужчиной. Подошел ко мне, держа в руке какой-то металлический предмет вроде короткого копья. Приставил это копье к моей грудине острием.
Признаться, я все-таки ждал какой-то преамбулы. Камеры смертников там, зачитывания приговора, эшафота, завязывания глаз, предсмертной молитвы… ну хоть слов каких-нибудь. Но что меня просто вот так зарежут, как куренка… Я стиснул зубы от ужаса. Кор погружал орудие в мое тело. Вначале я отшатнулся, но двое охранников тут же подхватили меня сзади. Копье двигалось очень медленно… боль была невыносимой. Я явственно ощутил, как рвется кожа, как начинает течь кровь… И вот это – УЖЕ ВСЕ?! Вот сейчас Я УМРУ?! Этого не может, просто не может быть… о, как больно, как невыносимо! И в этот миг другая, ужасная мысль вдруг пронзила меня – я только что убил огромное количество людей, не подозревавших обо мне, не успевших подумать и подготовиться к смерти… Сейчас в Бешиоре день, все рабочие были на местах. Я уничтожил целый завод и еще часть биофабрики. Да, я лервенец, идет война – но что за чушь, какой я лервенец на самом деле… я должен был умереть и не соглашаться на эту гнусность. Почему, почему я не поступил так? Невозможно поверить, но эта мысль была до того явственной, до того пронзительной, что и собственную смерть я перестал ощущать. Я думал совсем о другом, умирая… Я чувствовал невыносимую боль, меня надевали, точно цыпленка, на вертел, но боль существовала как бы отдельно от меня – я был в тот миг ВИНОЙ.
– КТО ТЫ?– услышал я вдруг. Я не ответил – потому что ничего, кроме крика, не вырвалось бы из губ, а мне не хотелось кричать. И вмиг острая боль прекратилась. Сознание мое помутилось, я стал падать назад – меня подхватили.
Странно, но боль прекратилась совсем. Как будто и раны не было. Только что у меня было ощущение, что копье уже вошло в сердце, что кровь выплеснулась фонтаном…
– Кто ты? – повторил Кор. Я скосил глаза вниз – ничего… даже тельник не порван. Никакой крови. Но не мог же я так ошибиться! Не истерик же я…
– Квиринец, – ответил я тихо, – простите меня. Я не хотел убивать ваших. Я не хотел. Я знаю, что мне нет прощения. Убейте меня.
– Квиринец, – пробормотал Кор. Он сделал какой-то знак и вышел. Меня повели вслед за ним. Никакой боли я не ощущал, только странную слабость в ногах. Впрочем, оно и понятно – после пережитого потрясения…
Мы ехали в закрытом лифте, потом шли по коридору – похоже, подвал. Куда меня ведут? Я перестал бояться чего-либо. Боль? – но все, чем можно было причинить мне боль, осталось в том кабинете. Смерть – я заслужил ее. Какой бы она ни была…
Кор толкнул дверь и сам сделал шаг назад. Меня, со связанными по-прежнему руками, толкнули вперед. Дверь тихо задвинулась за мной.
Я увидел.
Это было Оно.
Часто говорят о непереносимом ужасе, который внушает дэггер. Говорить об этом можно сколько угодно, но вот пережить… один только раз… я даже и не понял, кто передо мной. Или что. Слов больше не было. Не было жизни и не было возможности ускользнуть в небытие. Только Оно.
Я не могу описать Это словами… туша? Черно-серая? Почти бесформенная? Толстая шкура? Мерзкие маслянистые глазки – я видел три, не знаю, сколько их всего. Нет, все это неописуемо, потому что главное – ужас. Ужас! Ощущение полной невозможности, несовместимости пребывания с этой Тварью в одном и том же участке пространства… И ложноножка – щупальце Твари – протягивается ко мне. Я всем телом ударился в дверь, не сводя глаз с Чудовища…
Я не помню, как очутился в коридоре. Какими милыми, родными показались мне бешиорцы.
– Чего же ты испугался? – обратился ко мне насмешливо Кор. – Это существо – лишь отражение мерзости твоей оболочки… Каждый видит в нем лишь себя.
– Дэггер, – прошептал я на линкосе – собственно, я не знал анзорийских слов для обозначения дэггера. Способность соображать возвращалась ко мне. Дэггер!
Но это же значит…
Меня снова привели в камеру. Развязали. Я лег на нары и принялся осмысливать пережитое.
Мне вспомнился Дэцин, который искал на Анзоре следы сагонского присутствия. Отец Таро, вроде бы, занимался тем же. Как вы ошибались!
Сагоны есть на Анзоре, но вовсе не в Лервене. Никто, кроме сагона не может управлять дэггерами. Нет, могут еще люди, находящиеся под сагонским влиянием, эммендары. Вас обманул наш Цхарн… но существует ли он на самом деле? Скорее всего, это просто выдуманный персонаж. А вот дэггер – реальность. И сагонская технология, наше орудие наказания, скорее всего, просто перекочевало в Лервену из Беши.
И еще – я помнил возникшее внезапно чувство собственной вины. Это было так, как будто кто-то вдруг промыл мне глаза… спала какая-то пелена. Я понял, как должен был поступить. Не соглашаться атаковать заводы… ни за что. Да, меня убили бы. Что это значит – меня могли убить много раньше… вся моя жизнь такова, что прекратиться может каждую минуту. Даже более того – я ведь и живу как бы не вполне законно. У меня до сих пор такое ощущение. Я должен был остаться с Арни и Таро. Вместо них. Почему же я испугался теперь?
Да нет, я не потому согласился, что испугался смерти. Мне еще и не начали угрожать… я согласился потому, что почувствовал себя лервенцем. Общинником…
Меня похвалили! Родина ценит меня! Неважно, что ценит она меня всего лишь за то, что я единственный, кто может водить эту смертоубийственную машину. И никакого значения не имеет вся боль, которую мне пришлось пережить перед этим – бессмысленная пытка, только потому, что мелкому начальнику так захотелось, а ему это позволено. И смерть моих друзей никакого значения не имеет. Я предан Родине, я лервенец. И предательство Пати…
Мне оказывается, так хотелось, чтобы меня похвалили!
Мне так хотелось жить в ладу и мире со своей Родиной-матерью. Ведь Родину, как и мать, не выбирают. Если бы я встретил, предположим, свою мать – я совсем ее не помню, но если бы? Разве я не отдал бы все за то, чтобы она любила меня?
В бессилии я ударил кулаком по стене.
Ради того, чтобы меня похвалили, я убил много людей. Ведь я квиринский ско, я видел совсем другую жизнь. Я видел Вселенную. Я знаю, что в Галактике часто убивают людей – ради своих прихотей, ради своего честолюбия, ради ложно понятых ценностей. И моя-то работа всегда заключалась в том, чтобы убийств этих становилось меньше. И вот теперь… что же я сделал?
Какое значение имеет на самом деле этот конфликт Беши и Лервены? Какая разница для Квирина, для всей Галактики, кто победит? Да никакой – ровным счетом. И если бы хоть Лервене угрожала реальная опасность… наоборот, опасность угрожала Беши, и я со своим ландером помог бы Лервене одержать полную победу… Если победят наши – бешиорцев частью уничтожат, частью загонят в Общины, их веру запретят… ну да, неправильную, идиотскую веру – но ее запретят. Если бы победили бешиорцы, запретили бы Цхарна, вместо Общин создали бы Поселения, разница небольшая.
Зачем, за что я убивал этих людей? Они ничего не ждали. Они зарабатывали свой кусок хлеба. Женщины… подростки… простые рабочие. Они гибли в огне. Я знаю, я видел, как гибнут в огне. И самое ужасное – я ни разу даже не задумался о них!
Я думал только о боевом задании, о полете, о том, как лучше выполнить то, чего от меня ждет Община.
Нет, не могу я уже быть общинником. Простите, не могу. Не из-за того, что мне пришлось пережить – просто я уже стал другим. Я никогда не вел бы себя так, если бы чувствовал себя квиринским ско. И теперь я ощущаю ужасную раздвоенность.
Теперь мне хочется, чтобы меня ценили и любили на Квирине. И надо сказать, меня действительно ценят. Я эстарг. Я чувствую себя на Квирине своим. Своим?
До такой степени, как в Лервене? Никогда. Я одинок на Квирине. И по правде сказать, мне достаточно безразлично то, что там происходит. Я честно работаю, если будет война – я пойду добровольцем. Но я не люблю Квирин.
Родину, как и мать, не выбирают.
А что делать, если ты не можешь быть послушным своей матери?
Дверь открылась. Кор вошел в мою камеру. Я спустил ноги на пол.
– Ты ведь говоришь на беши? – спросил он меня на этом языке. Я ответил утвердительно.
– Трогг испугал тебя?
– Если вы о дэггере…
– Я говорю об этом существе, которое ты видел только что, – объяснил Кор. Странно, почему это он так мягок и даже ласков со мной?
– Это существо… я его знаю. Оно вызывает непреодолимый ужас, – сказал я, – так должно быть.
– Я не хотел тебя пугать, – объяснил Кор, – трогг лишь отсканировал тебя. Это необходимо.
Интересно. Может, он и убивать меня не хотел?
– А это, – он протянул руку и коснулся моей груди, там, где в нее вонзалось копье, – всего лишь иллюзия.
Я молчал. Уже совсем ничего не понятно. Кажется, он оправдывается передо мной. Но я пленный, и по всем законам, и анзорийским, и просто моральным я заслужил смерть.
– Тебе придется провести здесь некоторое время, – продолжил Кор, – однако оно не будет долгим. Ты ведь можешь и читать на беши?
– Да.
Кор положил на нары рядом со мной тоненькую черную книгу. Потом посмотрел мне в глаза и сказал на лервени.
– Ибо ты рожден свыше… и это так же ясно, как солнечный день. Не от грязи, но от чистого Божественного млека.
И оставив меня размышлять над этой туманной фразой, Кор удалился.
Я читаю на беши даже лучше, чем говорю. На Квирине вообще не составляет никакого труда выучить язык – с помощью мнемоизлучателя. А в курсе бешиорского языка в качестве примеров приводились такие замечательные образцы их древней прозы и поэзии (написанной еще до массового принятия христианской веры), что я прямо-таки проникся красотой их языка.
Тем более, книжечка была не оригинальная, это я уже знал – переводная. Конечно, я мог прочитать ее и на Квирине, она там была очень известна, многие ее цитировали даже, так что я уже кое-что оттуда знал. Но инстинктивное отвращение ко всему христианскому (бешиорскому) не позволяло мне на Квирине этой книжечкой заинтересоваться.
Но теперь мне было все равно нечем заняться. А я уже стал квиринцем в том смысле, что неуемное любопытство к чужой мысли, к чужому искусству, к чужому обществу не дает мне просто так отложить книгу в сторону, как это сделал бы рядовой общинник. Да впрочем, я и раньше был любопытным. Еще до темноты я успел прочитать всю тонкую книжицу целиком. Состояла она из четырех разных рассказов об одном и том же событии на неизвестной мне планете – впрочем, я вспомнил, говорили, что все это происходило на Терре. Где-то этак две тысячи лет тому назад. Там, на Терре даже летоисчисление ведется от этого момента… И потом с Терры все это попало в Галактику.
Географические имена, названия ничего не говорили мне. Какое отношение все это имеет к Бешиоре и всему, что здесь происходит – я понятия не имел.
Но если отвлечься от Бешиоры, от дэггера (трогга), от всего, что мне было о Бешиоре известно, если читать эту книгу – Евангелие – совершенно отдельно от контекста, в котором я получил ее, то выходило в результате нечто совершенно потрясающее.
У меня в запасе было несколько дней.
Меня довольно неплохо кормили – три раза в день. Ведро я выносил сам – в конец коридора под конвоем. Все остальное время я мог читать Евангелие. Мог – и читал.
Для меня сразу, с первого же прочтения стало очевидно, что все это – самая что ни на есть истинная, бесспорная, ослепительная Правда. До сих пор я не знал точно, есть ли Бог вообще. Но на самом деле, в глубине души каждый эстарг верит в Бога. Во всяком случае – в то, что «Что-то там такое есть»… почему? А вот побывайте один раз в подпространстве – и это просто станет вам очевидным.
Я не задумывался об этом. Если Бог и есть – к чему Ему наше поклонение и особые какие-то культы. Он есть – и все.
И вдруг я познакомился с Богом. Я узнал, какой Он…
«Бог – это Любовь», так говорил мне Таро в пустом заброшенном доме, у окна, перед тем, как погибнуть. Ради любви к нам.
«Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную». Так писал неведомый мне ученик Иисуса Иоанн.
В Евангелии было написано, что Иисуса били, и что Его повесили на кресте, и умирал Он долго и мучительно. А я видел Его раны и чувствовал Его боль, потому что в моей собственной жизни боли хватало. Только одного я не мог постигнуть до конца – что это ведь Бог пришел и отдал Себя… Что Ему стоило, казалось бы, в один миг уничтожить всех злых и дурных людей… Ну, оставил бы двух-трех учеников, кто не подвел, кто оказался достойным.
Нет, Он себя отдал ради искупления грехов – всех людей. И моих, значит. Он мог бы простить мне то, что я сделал недавно. Он имел на это право – Он единственный. И Аригайрта… и Зай-зая… Если бы они только захотели этого! Если бы только поверили Ему!
А кто же еще во Вселенной достоин того, чтобы Ему верить?
И почему-то очень явственно я начал ощущать: это правда. Именно таков Бог нашего мира. Наш мир – он ведь очень грязный и страшный. И все же есть в нем любовь, и есть те, кто жертвует собой ради Любви. И если Бог есть любовь, если Таро прав, то Он и не мог поступить иначе. Не мог просто уничтожить нас как недостойных. Не мог выбрать достойных, не дав остальным ни малейшего шанса. Нет – Он дал нам шанс… Он показал – Сам показал – как нужно жить и умирать.
Странные это были дни, может быть – самые странные в моей жизни. Я сидел в пустой камере, не имея ни малейшего понятия о предстоящем. И предстоящее почему-то не волновало меня. Как и вообще моя собственная судьба… Я понял кое-что о Вселенной. Не только об Анзоре – обо всем нашем мире. И все повторял про себя:
«Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного…»
Настал дверь, когда дверь моей камеры открылась, и вошел Кор.
Кор, как я выяснил позже – не имя, а что-то вроде звания… Проще всего перевести его как «Посвященный», хотя раньше я этого слова по-бешиорски не знал.
Кор коснулся рукой своего лба, потом моего.
– Идем, Гаруни.
Я не понял последнего слова, но пошел вслед за Кором. Мне не связали руки… хм, теоретически можно попробовать сбежать. Глупо. Непродуманный побег практически обречен. Посмотрим, что будет дальше… Похоже, ничего страшного мне не грозит.
Мы вышли на открытую галерею. Я задохнулся от свежего льдистого ветряного порыва. Чуть прикрыл глаза – свет лился потоком, а я уже и отвык от этого в камере. Кор обернулся ко мне.
– Гаруни… я назвал тебя так, ибо надеюсь вскоре подать тебе цимо.
Я хотел спросить, что значит «цимо», но Кор уже двинулся дальше. Там, на балконе стояли какие-то люди… одетые однотипно, но формой это вряд ли назовешь. Похоже на Кора – только разное количество золотых и серебряных полос на балахонах. Странно… вроде бы я совершенно свободен. Никто не оборачивался на нас. Мы подошли к самому бортику балкона. Я глянул вниз.
Небольшой квадратный двор-колодец. В центре выстроен эшафот, и на нем какое-то странное, незнакомое приспособление, при виде которого мурашки побежали у меня по спине. Еще минута… еще немного – и я вспомнил, для чего это нужно. Я не знаю, как это у них называется. Слышал только, как в Бешиоре убивают пленных… и своих преступников тоже.
Их разрывают пополам.
Для этого и нужны две гибкие стальные мачты по углам эшафота… Меня затрясло. И тут во двор вывели преступников.
Их было трое, и двоих – в изорванной лервенской форме – я узнал сразу. Судя по виду, им хорошо досталось, они были окровавлены и пошатывались. Третий выглядел лучше и был явно коренным бешиорцем, с характерным разрезом глаз и крючковатым носом. Руки у всех троих были связаны.
На эшафот поднялся бешиорец в золотополосом балахоне. Третьего, местного преступника подвели к нему. Он поднял свой большой крест перед носом пленного и что-то забормотал.
– Цимо, – тихо сказал Кор, склонившись ко мне. – Перед смертью, если смерть не вызвана преступлением духовным, каждый тани имеет право получить цимо. Но зури, ваши нечестивые сородичи, разумеется, цимо не получают.
Между тем первого из моих несчастных охранников потащили к мачтам. Заработал мотор, и приспособление, установленное в центре площадки, стало сгибать мачты, натягивая тросы, привязанные к их верхушкам. Лервенец закричал… Он упирался в эшафот ногами, но его волокли к мачтам неумолимо. Я вцепился ладонями в бортик и закрыл глаза. Меня тошнило. Можно не смотреть на это, но крик… я всякое в жизни слышал, слышал, как кричат на качалке, но такого безумного нечеловеческого вопля я не слышал никогда.
– Зури обречены, – спокойно сказал кор над моим ухом, – их души черны, они дети Неизреченной Грязи, и погибнут безвозвратно. Поэтому мы не посвящаем их перед смертью.
Я вдруг заметил, что одной рукой вцепился не в бортик, а в запястье кора. Тот осторожно потряс свою руку, высвобождая ее.
– Пожалуйста, – меня трясло, и слова вылетали с паузами, – не надо… не надо… так… пощадите… расстреляйте его… но не так… не надо… пожалуйста.
– Истерик, – сурово сказал кор, – стой спокойно.
Я замолчал – мысль о «цимо» вдруг поразила меня. Если это посвящение дают перед смертью, и мне оно обещано… все-таки меня собираются казнить? Вопль внизу достиг нечеловеческого предела и вдруг прервался, одновременно с невыразимым, непередаваемым хрустом. Комок подкатил к моему горлу, и я едва сдержал тошноту.
К эшафоту тащили уже второго пленного…
В отличие от лервенцев, бешиорский преступник не кричал и вообще умер довольно спокойно. Я еще подумал, что вероятно, вместе с цимо ему дали и наркотик. После казни все «коры», стоящие на балконе, стали расходиться, негромко переговариваясь. Двинулись и мы с сопровождающим. Меня все еще подташнивало от страшного зрелища, и ноги подкашивались. Впрочем… в Лервене часто казнят преступников повешением на леске. Не знаю, что бы я предпочел… И какой, кто мне объяснит, какой во всем этом ужасе смысл?!
Кор вел меня не обратно в тюрьму. Здание было огромным – собственно, целая система зданий с переходами. Мы долго шли по какому-то коридору, потом пересекли двор, куда-то поднялись, миновали стеклянный переход… это уже совсем было не похоже на тюрьму.
Кор вел меня не обратно в тюрьму. Здание было огромным – собственно, целая система зданий с переходами. Мы долго шли по какому-то коридору, потом пересекли двор, куда-то поднялись, миновали стеклянный переход… это уже совсем было не похоже на тюрьму.
Кабинет, куда мы вошли, был куда роскошнее того, первого. Собственно, не кабинет, а целая квартира, по бешиорскому обычаю, комнаты переходили одна в другую галереей. И какие комнаты! Розовый мрамор, светильники из хрусталя, роскошные бешиорские ковры, статуэтки из фриза. Мы остановились в длинном помещении, почти пустом, с небольшой ступенькой-подиумом у стены, полностью – и стены, и пол – устланном узорчатыми пушистыми коврами в южном легойском стиле. Торшер на золотой ноге, высотой под потолок, диван и кресла, телеэкран в стене и черная невысокая конторка. На конторке лежала раскрытая толстая книга с золоченым тиснением. Широкое окно не было забрано решеткой – но я лишь глянул вниз, и понял, что сюда лезть не стоит – мы находились примерно на двенадцатом этаже. Кор опустился на подиум. Я сел рядом с ним.
– Предсмертное цимо, – заговорил Кор, глядя куда-то в пространство, – великое утешение для каждого тани… так мы называем всех урожденных беши. И однако предсмертное цимо неполно. Великого счастья удостаиваются лишь немногие – получить цимо в расцвете сил. Ибо есть Неизреченная Грязь, и есть Чистый Дух. И лишь очень немногие души рождены Духом. Все другие – детища Грязи, и они обречены на погибель вечную. Ты чужеземец, Ландзо. И однако – ты рожден Духом. Так признал трогг, и так признала Конфессия. Потому мы удостоены подать тебе цимо. Ты станешь одним из нас, гаруни.
Так. Интересно. Меня собираются облагодетельствовать, не поинтересовавшись моим собственным мнением. Надо было бы спросить, не отпустят ли меня домой, но почему-то я догадывался, что такой вопрос будет излишним.
– Я оставлю тебя здесь, дабы надлежащим образом подготовить к истинному цимо. Я не живу здесь, но часто бываю, и буду навещать тебя. Я оставляю тебе для чтения Книгу Посвящения. Ведь ты уже прочел Евангелие?
Я ответил утвердительно.
– Как же ты воспринял его, гаруни?
Я подумал.
– Это замечательная книга… мне кажется, все, что там написано – чистая правда, – не знаю почему, но мне хотелось говорить искренне. – Только такой Бог мог создать наш мир. И я знаю, что Он действительно воплотился в человека на одном из миров и умер ради нас… – я осекся, потому что кор качал головой и усмехался.