Страница:
Господин Березовский возразит, что он лично не участвовал в том этапе порочного сплетения канонерок и капиталов. Но лично Березовский вообще никого не интересует, кроме особо нервных представителей определенных и особо зацикленных сил. Интересует тот, кто выступил от лица капитала и был поддержан этим капиталом. И никоим образом не лишен этой поддержки после случившегося. Так что карма российского капитала и его презренно-малодушного и никчемного поведения в чеченской кампании полностью лежит на Березовском. Иначе пусть он скажет, что пришел в политику просто со стороны, а не как представитель каких бы то ни было сущностей. И тогда как пришел, так пусть и уходит.
Итак, капитал уже показал себя во всей своей красе на первом этапе чеченской эпопеи. И когда он сейчас что-то пытается свалить на государство в лице военных, это выглядит, мягко говоря, неубедительно, а честно говоря — просто гнусно. Но вот капитал отодвинул военных и сам принялся за государственную работу. Вот тут-то все и началось!
Вновь повторю то, с чего начал. Вопрос не в муссируемых бытовых и конспирологических нюансах биографии Березовского. Опускаясь до подобных муссирований, мы теряем способность предъявить данному бизнесмену от политики действительно крупный счет. Что касается автора данного аналитического репортажа, то скажу кощунственное. Если бы Березовский был только гражданином Израиля и решал проблемы в Чечне так, как указанное государство решало свои геополитические проблемы на Ближнем Востоке, то… В общем, все, по-моему, достаточно ясно.
Крупный отечественный бизнесмен, информационный босс, теперь еще и политик приезжает для проведения переговоров. И тут же ищет, что можно еще продать из принадлежащего государству. Что еще тут “плохо лежит”. И оказывается, что его предшественники продали уже все, что можно. И продать можно только две оставшиеся бригады. Что предполагается получить взамен? Некий непонятный и неназываемый политический результат. На самом же деле взамен Березовский получает то же, что и Лебедь. Репутацию человека, умеющего решать вопросы, добиваться прорывов. Неизвестно чего прорывов и неизвестно зачем прорывов. Чем это отличается, господа вы наши родненькие, они же бывшие “товарищи комсомольцы, чекисты, партийцы”, “по зову партии и Горбачева” ушедшие воевать на коммерческий фронт, от другой, ниже описываемой типической ситуации?
Прихожу. Вижу — завод. Знаю, что приличный. Но говорю, что барахло. Нахожу покупателя. Нахожу партийного босса. Выпускаю постановление о продаже данного завода покупателю по демпинговой цене. Получаю пять (вариант — семь-десять-двенадцать) процентов комиссионных.
Все то же самое. Завод — это две бригады. Девальвация их цены — это демагогические заявления о том, что они мешают мирным переговорам, что они слабые, плохо укомплектованные, “задрипанные” (дай только штатскому поговорить на военные темы!). Покупатель — чечены, которые знают цену этим бригадам. Партийный босс, к которому есть ход — это Ельцин. Постановление о продаже завода по демпинговой цене — это выпуск указа о выводе бригад. Комиссионные… Предоставляю здесь решение этого вопроса вкусу читателя. Сам же не хочу унижать судаченьем ни себя, ни читателя. И считаю, что комиссионные — это некий псевдоуспех, некий псевдозадел для политической биографии.
А теперь самое страшное и единственное действительно значимое. Чего во всех этих схемах категорически нет? Государственных интересов нет. Нет интересов стратегического характера, предъявляемых крупным капиталом России. Нет альянса денег и канонерок, направленного на упрочение, а не сдачу российских возможностей. И наконец, нет творчества, созидания, нет способности создавать новые позиции России на Кавказе, а не торговать последним, что остается. Этого никогда не было у данного капитала. Они пришли, не побеждая и выживая в бандитских разборках. И тем более, не создавая новый софтвер, как мальчишки из компании “Эппл”. Они вовремя оказались в нужном месте и сумели обеспечить себе лоббистский потенциал. Вот и все. Куда они с этим лезут? В мировой бизнес? В большую политику? С этим можно только комиссионничать.
Вот и возникает вопрос. Не о Березовском, о нем все сказано. А об этом капитале и представительстве от его имени. Удовлетворяет ли крупный отечественный по сути капитал (вовсе не намерен копаться в деталях его родословных и биографий) такая жалкая роль, публично демонстрируемая в телеэкраны? Если не удовлетворяет… Что ж, ждем ответа. Предупреждаем, что для внесения полной ясности в этот вопрос остается немного времени. Предупреждаем, что будет сделано все возможное для того, чтобы бригады остались там, где они есть, а лица, охочие до торговли тем, что не является объектом торговли, в полной мере осознали, где именно зимуют раки. Если же внятно и публично не будет заявлена позиция крупного отечественного капитала в весьма короткие, вновь подчеркну, сроки… Что ж… Канонерки и капитал разойдутся по разные стороны баррикад. С очевидными, как надо полагать, последствиями? Не так ли?
С. КУРГИНЯН
НАШИ В ЧЕЧНЕ: СОЛДАТЫ ( заметки военного публициста ) Борис Карпов
ВОЛЯ К БОРЬБЕ или КАПИТУЛЯЦИЯ? Борис Тарасов
ДОНОС КАК ЖАНР ( реплика ) Александр Прокудин
Итак, капитал уже показал себя во всей своей красе на первом этапе чеченской эпопеи. И когда он сейчас что-то пытается свалить на государство в лице военных, это выглядит, мягко говоря, неубедительно, а честно говоря — просто гнусно. Но вот капитал отодвинул военных и сам принялся за государственную работу. Вот тут-то все и началось!
Вновь повторю то, с чего начал. Вопрос не в муссируемых бытовых и конспирологических нюансах биографии Березовского. Опускаясь до подобных муссирований, мы теряем способность предъявить данному бизнесмену от политики действительно крупный счет. Что касается автора данного аналитического репортажа, то скажу кощунственное. Если бы Березовский был только гражданином Израиля и решал проблемы в Чечне так, как указанное государство решало свои геополитические проблемы на Ближнем Востоке, то… В общем, все, по-моему, достаточно ясно.
Крупный отечественный бизнесмен, информационный босс, теперь еще и политик приезжает для проведения переговоров. И тут же ищет, что можно еще продать из принадлежащего государству. Что еще тут “плохо лежит”. И оказывается, что его предшественники продали уже все, что можно. И продать можно только две оставшиеся бригады. Что предполагается получить взамен? Некий непонятный и неназываемый политический результат. На самом же деле взамен Березовский получает то же, что и Лебедь. Репутацию человека, умеющего решать вопросы, добиваться прорывов. Неизвестно чего прорывов и неизвестно зачем прорывов. Чем это отличается, господа вы наши родненькие, они же бывшие “товарищи комсомольцы, чекисты, партийцы”, “по зову партии и Горбачева” ушедшие воевать на коммерческий фронт, от другой, ниже описываемой типической ситуации?
Прихожу. Вижу — завод. Знаю, что приличный. Но говорю, что барахло. Нахожу покупателя. Нахожу партийного босса. Выпускаю постановление о продаже данного завода покупателю по демпинговой цене. Получаю пять (вариант — семь-десять-двенадцать) процентов комиссионных.
Все то же самое. Завод — это две бригады. Девальвация их цены — это демагогические заявления о том, что они мешают мирным переговорам, что они слабые, плохо укомплектованные, “задрипанные” (дай только штатскому поговорить на военные темы!). Покупатель — чечены, которые знают цену этим бригадам. Партийный босс, к которому есть ход — это Ельцин. Постановление о продаже завода по демпинговой цене — это выпуск указа о выводе бригад. Комиссионные… Предоставляю здесь решение этого вопроса вкусу читателя. Сам же не хочу унижать судаченьем ни себя, ни читателя. И считаю, что комиссионные — это некий псевдоуспех, некий псевдозадел для политической биографии.
А теперь самое страшное и единственное действительно значимое. Чего во всех этих схемах категорически нет? Государственных интересов нет. Нет интересов стратегического характера, предъявляемых крупным капиталом России. Нет альянса денег и канонерок, направленного на упрочение, а не сдачу российских возможностей. И наконец, нет творчества, созидания, нет способности создавать новые позиции России на Кавказе, а не торговать последним, что остается. Этого никогда не было у данного капитала. Они пришли, не побеждая и выживая в бандитских разборках. И тем более, не создавая новый софтвер, как мальчишки из компании “Эппл”. Они вовремя оказались в нужном месте и сумели обеспечить себе лоббистский потенциал. Вот и все. Куда они с этим лезут? В мировой бизнес? В большую политику? С этим можно только комиссионничать.
Вот и возникает вопрос. Не о Березовском, о нем все сказано. А об этом капитале и представительстве от его имени. Удовлетворяет ли крупный отечественный по сути капитал (вовсе не намерен копаться в деталях его родословных и биографий) такая жалкая роль, публично демонстрируемая в телеэкраны? Если не удовлетворяет… Что ж, ждем ответа. Предупреждаем, что для внесения полной ясности в этот вопрос остается немного времени. Предупреждаем, что будет сделано все возможное для того, чтобы бригады остались там, где они есть, а лица, охочие до торговли тем, что не является объектом торговли, в полной мере осознали, где именно зимуют раки. Если же внятно и публично не будет заявлена позиция крупного отечественного капитала в весьма короткие, вновь подчеркну, сроки… Что ж… Канонерки и капитал разойдутся по разные стороны баррикад. С очевидными, как надо полагать, последствиями? Не так ли?
С. КУРГИНЯН
НАШИ В ЧЕЧНЕ: СОЛДАТЫ ( заметки военного публициста ) Борис Карпов
В который раз раскрыл “Воспоминания и размышления” Маршала Г.Жукова и снова осознал, ощутил глубинный смысл строки, предпосланной великим полководцем в итоговой книге о своей боевой жизни и нашей Победе — “Советскому солдату посвящаю”…
В грохоте ночного боя “бээмпэшку” мы не услышали. Уже когда на ботинки посыпалась сухая серая земля с бруствера окопа, увидели надвигающуюся на нас бронированную корму.
“Стой!” — хрипло заорал голый по пояс сержант Валера и едва начал длинную витиевато-матерную тираду, как по неглубокому ходу сообщения к нам прошмыгнул на полусогнутых не нашего батальона боец.
“Нас вам на помощь прислали”. — Солдат возбужден боем, говорит отрывисто, всматривается в темноте в лица сидящих в окопе, пытаясь угадать старшего: “Где “духи”? Куда мочить?” Механик-водитель примчался сквозь кромешный бой к “тридцатому”, к нам то есть, потому что командир полка, несмотря на отсутствие связи (перебило антенну нашей радиостанции), верно почуял-сообразил — здесь, чуть ниже бамутского кладбища, может случиться прорыв противника.
“Ты какого … перед окопом встал? Перекрыл нам сектор, как будем стрелять?! Щас “чехи” долбанут по твоей “коробке” из граника и она нам на голову свалится, всем хана! Давай направо и опять направо — в переулок дуй, за дом, где наш бэтээр стоит! “Духи” по ним с кладбища лупят!” — Валера очертил рукой дугу, показывая, куда идти боевой машине, потом плюнул, не слюной уже, а горячим прогорклым воздухом, и прохрипел: “Подожди, сам покажу! Эх, щас будем делать дело!” Он вернулся в окоп через несколько минут, удовлетворенно сообщив: “Пор-рядок! Щас влупят “духам”, мало не покажется!”
С фиолетовых сумерек до серого рассвета в Бамуте шел бой: несколько сотен стволов били со всех сторон, рвались гранаты, свистели мины, и человеку, даже военному, впервые оказавшемуся в такой… каше, спервоначалу совершенно невозможно было разобраться в этом хаосе движений, звуков, эмоций, чтобы найти свое нелишнее, невредное себе и полезное товарищам место и предназначение. Но наши новые знакомцы, солдаты, в обстановке разобрались быстро. Полк оперативного назначения внутренних войск сражался в ту ночь достойно.
Реплика “Нас окружают!”, брошенная Валерой в самом начале, еще до полуночи, не выражала ни испуга, ни тем более паники. Старший сержант, замкомвзвода, подстегивал бойцов, напрягая их в той лишь мере, которая необходима была для жесткой круговой обороны, по крайней мере до утра. Батальоном численностью в 57 штыков до поры командовал ротный, старший лейтенант. Еще были прапорщик, старшина роты и сержант-контрактник, командир взвода материально-технического обеспечения. Игорь, единственный офицер, вымотанный предыдущими боями и заботами о личном составе, свалился с ног в самом прямом смысле — был ранен. Оба “унтера” — Сергей и Владимир — мотались по позициям, руководя обороной. “Духи” атаковали с трех сторон: из поймы реки Фортанги, с кладбища и из развалин села через неширокую дорогу перед нашим окопом.
На войне не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Командир полка накануне предлагал нам остаться на его КП, где связь, где оперативно отслеживается общая обстановка, где какие-никакие стены еще есть. Утром мы узнали, что именно в командирскую “кашээмку” угодила граната. Подполковник со своим начальником штаба были выброшены из кунга взрывом и контужены. Мы же с вечера выбрали на время боя обычную солдатскую позицию в стрелковой ячейке и, кроме изрядной дозы адреналина, получили за ночь еще одно подтверждение старой истине — наш солдат непобедим.
С Валерой, Гришей, Сашкой и другими бойцами, кто заскакивал время от времени к нам в окоп, не было страшно. Они вели огонь из автоматов, пулемета, подствольников, выскакивали из окопа и бахали из РПГ, а Валера бегал еще и к стоявшей рядом БМП, мочил “духов” из ее пушки, пока орудие не заклинило. “Музыка боя” — это от лукавого, какая к черту музыка! Бой — это кусок жизни на самой ее острой грани, у роковой черты, когда за жизнь надо биться до конца, когда невидимые свинцовые многоточия из темноты запросто могут завершить твои девятнадцать, двадцать, сорок пять лет…
Я учился у солдат воевать. Оставшись без ствола, обматерил тех, кто придумал, что журналисты не комбатанты. И стал снаряжать нашим бойцам автоматные рожки и пулеметные ленты. Десять магазинов, двадцать и еще, и еще по двадцать патронов, по тридцать… счет потерялся. Бумажные патронные пачки устилали дно окопа, за бруствер выброшен один цинк, второй. Когда притащили еще один ящик, Валера прохрипел: “Да у нас 5,45 еще есть, тащите туда!” И махнул рукой в темноту. Когда перестрелка стихала, успевали сделать по паре затяжек “красной плесени” (так солдаты прозвали дешевые сигаретки “Краснопресненские”), когда фотокор Олег Смирнов обнаружил в бездонных карманах своего “разгрузника” фляжку с остатками воды, которой досталось по полглоточку — и вовсе хорошо стало.
Страх может погубить. Так же, как и паника, психоз. Отвага поможет тебе и товарищам, которые с тобой рядом. В бою могут сгубить равнодушие и расслабуха. Тот, у кого достанет физических и моральных сил, не просто выйдет из боя живым — он выйдет из него победителем. При любом итоге боя он победит себя. Такими были наши солдаты…
Матерых, как нынче принято говорить, среди солдат наших войск, повоевавших в Чечне, немало. В официальном донесении о том памятном бамутском бое особо отличившихся названо всего-то с десяток. Кого-то представят к наградам, кого-то, может, и наградят. Десятки и сотни останутся безвестными пахарями войны. Двадцатилетние фронтовики. Солдаты…
Они не сломаются ни во время службы, ни после, на гражданке. Если их не сломают разномастные пацифисты и борцы за права какого-то там человека своими воплями о “неправедной войне”, о “карательных акциях” внутренних войск России в “независимой Ичкерии”. Солдаты, люди боя, трудно привыкают к тишине. Их взбудораженные души ждут не ласки, не жалости, но человеческого понимания, тепла и участия сограждан. Солдат в России был всегда любим народом. Когда народ был добр и не ожесточен сердцем.
Они — не потерянное поколение. Они — наши сыновья. Они — рабоче-крестьянская армия. В большинстве — русская, хотя среди воевавших, смелых и отважных, раненых и погибших, награжденных боевыми наградами и не отмеченных ни единым знаком внимания, есть украинцы и белорусы, калмыки, татары и башкиры. В Бамуте встретили среди наших солдат грека, армянина и даже турка-месхетинца. Рано сделали интернационализм ругательным словом.
Но и космополитами без роду без племени не стали наши солдатушки — бравы ребятушки. Православные крестики на одном шнурке со смертным жетоном — не дань моде. Мода — это “хард-металл”, “жвачные” красотки, налепленные на автоматы, прически “чеченский ноль” — кружок на макушке. Это все преходяще. Вера — вечное. А парни наши несут в сердцах веру, хоть не кричат о ней, как “аллахакбаровцы”.
Образ российского солдата, воюющего в Чечне, на широкую публику вынесен зачастую размазанным и искаженным. То обличительно-хулительным, то слезливо-жалостным. Очень редко — уважительно-героическим. Говорят и пишут о солдатах расстрелянных, сожженных и плененных, пьяных и оборванных, цедят сквозь зубы что-то брезгливо-презрительное о солдатах-заморышах. Язвят в адрес служивых ведущие популярных теле- и радиопередач, корреспонденты демовольных газет, поносят армию и внутренние войска высокие государственные мужи, депутаты и правозащитники. И редкий голос даст этим злопыхателям достойную отповедь-вразумление.
Представитель краснодарской телерадиокомпании “Кубань” спросил недавно в прямом эфире ведущую авторского канала Российского радио: читала она что-нибудь о нынешних солдатах-Героях? Да, отвечает хозяйка эфира, были какие-то указы о награждении… И только-то? Зато растиражированные “Известиями”, НТВ образы чеченских робин гудов типа Шамиля Басаева знакомы до омерзения. Ответственные за государственную безопасность страны люди против террориста Басаева уже как будто ничего и не имеют, он, дескать, теперь себя хорошо ведет. Быстро забыли, как в кошмарные дни буденновских событий кое-кто невразумительно блеял, столкнувшись напрямую с беспрецедентным коварством и наглостью, принял условия бандитской игры, когда надо было схватиться с преступниками в решительном поединке. Нет же — на поединок, словно перед Куликовской битвой, выходят рядовые ратники. И их же, посадив на короткий поводок у ноги “хозяина”, вновь виноватят. Без зазрения совести русскоязычные зубоскалы-кукольники уже выставляют российского военного в козлином обличие. Ату, мол, его, — козла отпущения! Это должно понравиться тем, кто до икоты ржет над Чонкиным и кто считает именно его русским солдатом. А вот о конкретном подвиге конкретного российского воина рассказать никто не сподобился. Не та война?
Любимовский “Взгляд” вызволил из чеченского плена военнослужащего Российской армии. Идиллический сюжет: перед телекамерой полевой командир “духов” напоследок обнимает освобождаемого, советуя больше не воевать с чеченцами. Великодушие горцев напоказ. Реклама миролюбцам из “Взгляда” обеспечена. Добрый Любимов дает свой эфир этому “кавказскому пленнику”, свежеобращенному в мусульманство, чтобы сказал россиянам: Бог, мол, един, — что Аллах, что Христос, а командиры наши — сволочи — отрезанные головы для устрашения показывают. Надо было видеть в ту минуту глаза православного священника, претерпевшего муки чеченского плена — и гнев, и презрение смешались во взоре не старого еще батюшки, оказавшегося благодаря Любимову рядом с позорным клятвопреступником и христопродавцем, и жалость к заблудшим, и укор к публично творящим блуд.
Да, попадали в плен к бандитам наши солдаты. Многие были убиты, отказавшись нарушить присягу, предать отеческую веру, служить на стороне врага. Некоторых вызволили путем переговоров, выкупили у сребролюбивых работорговцев за собранные по кругу деньги. А недавно семеро смелых бежали из бандитского лагеря с оружием в руках, перебив “духовскую” охрану. Преодолев страх, показав, на что способен русский отважный солдат. Об этом мало кто знает.
И недокорм в войсках случается, как и повсюду нынче в стране, — на шахтах, в школах, больницах. Возьмите да посчитайте, умники, поносящие армию, сколько калорий и витаминов содержится в пайковой банке “красной рыбы” — кильки в томатном соусе, или в миске “шрапнели” — перловки, сваренной на воде. Сосчитали? Теперь съешьте с сухариком такой завтрак, наденьте пудовый бронежилет, возьмите пулемет с парой-тройкой боекомплектов и с Богом, в бой!
Пьяных солдат, хоть нечасто, тоже приходилось наблюдать. Одного такого вели патрульные на “губу” в Ханкале. Той же дорожкой, которой проходил в свой вагончик и поддавший “для снятия стресса и лечения простуды” офицер. Простим их, ибо слаб человек! А с пьянством бороться, конечно, надо — в России. И чтоб в угоду новым русским барышникам не везли с того же “непьющего” Кавказа КамАзы дурманящего зелья, должны стоять посты на дорогах.
Такой пост на федеральной (не чеченской!) трассе Ростов — Баку бился с бандитами всю ночь. “Сибирские медведи” дали жару моджахедам: уничтожили как минимум двух нападавших (подтвердил радиоперехват), захватили стрелковое оружие, мины, выстрелы к гранатомету. У наших потерь не было. Наутро часок прикорнули в землянке, умылись, малость перекусили и… в окопы, на “контроль”.
Из боя в бой идут солдаты без жалоб на усталость, без лишних эмоций. Разорванные в бою штаны и куртки менять нечем, вода для умывания — что на брезенте палатки после дождя собралось. Под тем же дождем всю ночь ремонтники латали “коробочку”, одну из двух на батальон. Не сделали б — их братишки на высоте без патронов остались бы и, кто знает, выстояли бы в следующую ночь?..
Солдаты в боевой обстановке мужают на глазах. Проходит месяц-другой, и вчерашние мальчишки — недавние рокеры и бузотеры, непослушные, своенравные, хулиганистые, — становятся бойцами. Мало кто хочет в тыл, “косящих” и ноющих в любой части можно сосчитать по пальцам одной руки. Чаще встречали других: с легкими ранениями парни ни в какую не хотели эвакуироваться в госпиталь; после тяжелых ран и контузий просились обратно на передовую.
Вспоминается одна из первых ночевок в Грозном. Январь 95-го. Квартируем у саперов. Сырой холод. Бетонный гараж пока без печки, на столе оплывает с макушки до валенок стеариновый Дед Мороз — где-то подвернулась кстати упаковка со свечами-сувенирами. Вповалку лежат на голых досках и офицеры, и солдаты. Большинство уже спят, изрядно притомившись за день. Бодрствующие переживают первые впечатления, разговор ведут прямой, без дураков:
— А это война правильная или нет? Может, зря мы сюда пришли?
— Пойми, братец, в каких войсках ты служишь — МВД! Войска внутреннего употребления. Чечня — это Россия?
— А то че же?! Вон сегодня нас кто встречал — одни русские.
— Вот! Значит, никакие мы не оккупанты. Но учтите, ребятишки, говна на нас еще ой-ей-ей сколько выльют! Я-то уже привык — и в Тбилиси был, и в Вильнюсе, и в Карабахе… Мы ведь, как ни поверни, с одной стороны в крови. Причем наша кровь-то, пацанов наших раненых и убитых. А с другой стороны — непременно в дерьме. Как ни вертись! И здесь так же. Мы вокруг Чечни стояли, к нам русские отсюда чуть не на коленях: “Ребята, что ж вы смотрите, как нас насилуют эти черные? Они ж озверели уже. Кто ж нас защитит?”
Ладно, стали заходить. Опять все через задницу! Наши из Приволжского округа под Хасавюртом в заложники попали. Нам кричат: “Как это так — солдаты с оружием в плен сдались?!” Плохо! А если б они всю эту толпу стали мочить — всех подряд, баб этих, детей? Еще хуже: вой бы поднялся на весь мир. Чеченцы нам, вэвэшникам, чекистам, энкэвэдешникам еще и 44-й год грозятся припомнить, как будто это мы их депортировали…
В общем, ребятишки, стиснем зубы — и вперед! Сейчас спим. А завтра рот не разевать. Плохой нам район достался. Да тут сами, наверное, уже врубились, дела хреновые…
— Да-да, варежку-то не разевайте, а то говна нахлебаетесь! Если не хуже…
Натянув шапки поглубже на уши, подняв воротники, бойцы прижались друг к дружке, чтобы уснуть холодным черным сном под близкий гул артиллерийской канонады.
Двое из тех бойцов бригады оперативного назначения были ранены следующим утром перед воротами Чеченглавснаба, где у “духов” был опорный пункт. Был январь 95-го.
А летом на Куликовом поле встретили мы их, загорелых, улыбчивых, в полной боевой. Едва узнали парней — за полгода раздались в плечах, походка стала солидно-твердой, какой и должна быть у хозяина своей земли. Эти-то бойцы и напомнили о том давнем разговоре. Все, говорят, так и случилось: и кровушкой умылись, и грязью поливали их после тех же Самашек. Но выдюжили — и физически, и морально. От души порадовались мы, что не перевелись на Руси добры молодцы. Выдержали они испытания войной.
Солдат, повоевавший по-настоящему, готов заменить, если потребуется, сержанта, прапорщика, даже офицера. Примеров тому за время чеченского похода — несть числа. Еще когда шли первые колонны на Грозный, младший сержант срочной службы Ковалец привел из владикавказской бригады внутренних войск двенадцать бэтээров, два топливозаправщика и санитарную “таблетку”, совершив сложнейлись в Чечне. Пока они живы, жива будет и Россия…
Полковник Борис КАРПОВ
В грохоте ночного боя “бээмпэшку” мы не услышали. Уже когда на ботинки посыпалась сухая серая земля с бруствера окопа, увидели надвигающуюся на нас бронированную корму.
“Стой!” — хрипло заорал голый по пояс сержант Валера и едва начал длинную витиевато-матерную тираду, как по неглубокому ходу сообщения к нам прошмыгнул на полусогнутых не нашего батальона боец.
“Нас вам на помощь прислали”. — Солдат возбужден боем, говорит отрывисто, всматривается в темноте в лица сидящих в окопе, пытаясь угадать старшего: “Где “духи”? Куда мочить?” Механик-водитель примчался сквозь кромешный бой к “тридцатому”, к нам то есть, потому что командир полка, несмотря на отсутствие связи (перебило антенну нашей радиостанции), верно почуял-сообразил — здесь, чуть ниже бамутского кладбища, может случиться прорыв противника.
“Ты какого … перед окопом встал? Перекрыл нам сектор, как будем стрелять?! Щас “чехи” долбанут по твоей “коробке” из граника и она нам на голову свалится, всем хана! Давай направо и опять направо — в переулок дуй, за дом, где наш бэтээр стоит! “Духи” по ним с кладбища лупят!” — Валера очертил рукой дугу, показывая, куда идти боевой машине, потом плюнул, не слюной уже, а горячим прогорклым воздухом, и прохрипел: “Подожди, сам покажу! Эх, щас будем делать дело!” Он вернулся в окоп через несколько минут, удовлетворенно сообщив: “Пор-рядок! Щас влупят “духам”, мало не покажется!”
С фиолетовых сумерек до серого рассвета в Бамуте шел бой: несколько сотен стволов били со всех сторон, рвались гранаты, свистели мины, и человеку, даже военному, впервые оказавшемуся в такой… каше, спервоначалу совершенно невозможно было разобраться в этом хаосе движений, звуков, эмоций, чтобы найти свое нелишнее, невредное себе и полезное товарищам место и предназначение. Но наши новые знакомцы, солдаты, в обстановке разобрались быстро. Полк оперативного назначения внутренних войск сражался в ту ночь достойно.
Реплика “Нас окружают!”, брошенная Валерой в самом начале, еще до полуночи, не выражала ни испуга, ни тем более паники. Старший сержант, замкомвзвода, подстегивал бойцов, напрягая их в той лишь мере, которая необходима была для жесткой круговой обороны, по крайней мере до утра. Батальоном численностью в 57 штыков до поры командовал ротный, старший лейтенант. Еще были прапорщик, старшина роты и сержант-контрактник, командир взвода материально-технического обеспечения. Игорь, единственный офицер, вымотанный предыдущими боями и заботами о личном составе, свалился с ног в самом прямом смысле — был ранен. Оба “унтера” — Сергей и Владимир — мотались по позициям, руководя обороной. “Духи” атаковали с трех сторон: из поймы реки Фортанги, с кладбища и из развалин села через неширокую дорогу перед нашим окопом.
На войне не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Командир полка накануне предлагал нам остаться на его КП, где связь, где оперативно отслеживается общая обстановка, где какие-никакие стены еще есть. Утром мы узнали, что именно в командирскую “кашээмку” угодила граната. Подполковник со своим начальником штаба были выброшены из кунга взрывом и контужены. Мы же с вечера выбрали на время боя обычную солдатскую позицию в стрелковой ячейке и, кроме изрядной дозы адреналина, получили за ночь еще одно подтверждение старой истине — наш солдат непобедим.
С Валерой, Гришей, Сашкой и другими бойцами, кто заскакивал время от времени к нам в окоп, не было страшно. Они вели огонь из автоматов, пулемета, подствольников, выскакивали из окопа и бахали из РПГ, а Валера бегал еще и к стоявшей рядом БМП, мочил “духов” из ее пушки, пока орудие не заклинило. “Музыка боя” — это от лукавого, какая к черту музыка! Бой — это кусок жизни на самой ее острой грани, у роковой черты, когда за жизнь надо биться до конца, когда невидимые свинцовые многоточия из темноты запросто могут завершить твои девятнадцать, двадцать, сорок пять лет…
Я учился у солдат воевать. Оставшись без ствола, обматерил тех, кто придумал, что журналисты не комбатанты. И стал снаряжать нашим бойцам автоматные рожки и пулеметные ленты. Десять магазинов, двадцать и еще, и еще по двадцать патронов, по тридцать… счет потерялся. Бумажные патронные пачки устилали дно окопа, за бруствер выброшен один цинк, второй. Когда притащили еще один ящик, Валера прохрипел: “Да у нас 5,45 еще есть, тащите туда!” И махнул рукой в темноту. Когда перестрелка стихала, успевали сделать по паре затяжек “красной плесени” (так солдаты прозвали дешевые сигаретки “Краснопресненские”), когда фотокор Олег Смирнов обнаружил в бездонных карманах своего “разгрузника” фляжку с остатками воды, которой досталось по полглоточку — и вовсе хорошо стало.
Страх может погубить. Так же, как и паника, психоз. Отвага поможет тебе и товарищам, которые с тобой рядом. В бою могут сгубить равнодушие и расслабуха. Тот, у кого достанет физических и моральных сил, не просто выйдет из боя живым — он выйдет из него победителем. При любом итоге боя он победит себя. Такими были наши солдаты…
Матерых, как нынче принято говорить, среди солдат наших войск, повоевавших в Чечне, немало. В официальном донесении о том памятном бамутском бое особо отличившихся названо всего-то с десяток. Кого-то представят к наградам, кого-то, может, и наградят. Десятки и сотни останутся безвестными пахарями войны. Двадцатилетние фронтовики. Солдаты…
Они не сломаются ни во время службы, ни после, на гражданке. Если их не сломают разномастные пацифисты и борцы за права какого-то там человека своими воплями о “неправедной войне”, о “карательных акциях” внутренних войск России в “независимой Ичкерии”. Солдаты, люди боя, трудно привыкают к тишине. Их взбудораженные души ждут не ласки, не жалости, но человеческого понимания, тепла и участия сограждан. Солдат в России был всегда любим народом. Когда народ был добр и не ожесточен сердцем.
Они — не потерянное поколение. Они — наши сыновья. Они — рабоче-крестьянская армия. В большинстве — русская, хотя среди воевавших, смелых и отважных, раненых и погибших, награжденных боевыми наградами и не отмеченных ни единым знаком внимания, есть украинцы и белорусы, калмыки, татары и башкиры. В Бамуте встретили среди наших солдат грека, армянина и даже турка-месхетинца. Рано сделали интернационализм ругательным словом.
Но и космополитами без роду без племени не стали наши солдатушки — бравы ребятушки. Православные крестики на одном шнурке со смертным жетоном — не дань моде. Мода — это “хард-металл”, “жвачные” красотки, налепленные на автоматы, прически “чеченский ноль” — кружок на макушке. Это все преходяще. Вера — вечное. А парни наши несут в сердцах веру, хоть не кричат о ней, как “аллахакбаровцы”.
Образ российского солдата, воюющего в Чечне, на широкую публику вынесен зачастую размазанным и искаженным. То обличительно-хулительным, то слезливо-жалостным. Очень редко — уважительно-героическим. Говорят и пишут о солдатах расстрелянных, сожженных и плененных, пьяных и оборванных, цедят сквозь зубы что-то брезгливо-презрительное о солдатах-заморышах. Язвят в адрес служивых ведущие популярных теле- и радиопередач, корреспонденты демовольных газет, поносят армию и внутренние войска высокие государственные мужи, депутаты и правозащитники. И редкий голос даст этим злопыхателям достойную отповедь-вразумление.
Представитель краснодарской телерадиокомпании “Кубань” спросил недавно в прямом эфире ведущую авторского канала Российского радио: читала она что-нибудь о нынешних солдатах-Героях? Да, отвечает хозяйка эфира, были какие-то указы о награждении… И только-то? Зато растиражированные “Известиями”, НТВ образы чеченских робин гудов типа Шамиля Басаева знакомы до омерзения. Ответственные за государственную безопасность страны люди против террориста Басаева уже как будто ничего и не имеют, он, дескать, теперь себя хорошо ведет. Быстро забыли, как в кошмарные дни буденновских событий кое-кто невразумительно блеял, столкнувшись напрямую с беспрецедентным коварством и наглостью, принял условия бандитской игры, когда надо было схватиться с преступниками в решительном поединке. Нет же — на поединок, словно перед Куликовской битвой, выходят рядовые ратники. И их же, посадив на короткий поводок у ноги “хозяина”, вновь виноватят. Без зазрения совести русскоязычные зубоскалы-кукольники уже выставляют российского военного в козлином обличие. Ату, мол, его, — козла отпущения! Это должно понравиться тем, кто до икоты ржет над Чонкиным и кто считает именно его русским солдатом. А вот о конкретном подвиге конкретного российского воина рассказать никто не сподобился. Не та война?
Любимовский “Взгляд” вызволил из чеченского плена военнослужащего Российской армии. Идиллический сюжет: перед телекамерой полевой командир “духов” напоследок обнимает освобождаемого, советуя больше не воевать с чеченцами. Великодушие горцев напоказ. Реклама миролюбцам из “Взгляда” обеспечена. Добрый Любимов дает свой эфир этому “кавказскому пленнику”, свежеобращенному в мусульманство, чтобы сказал россиянам: Бог, мол, един, — что Аллах, что Христос, а командиры наши — сволочи — отрезанные головы для устрашения показывают. Надо было видеть в ту минуту глаза православного священника, претерпевшего муки чеченского плена — и гнев, и презрение смешались во взоре не старого еще батюшки, оказавшегося благодаря Любимову рядом с позорным клятвопреступником и христопродавцем, и жалость к заблудшим, и укор к публично творящим блуд.
Да, попадали в плен к бандитам наши солдаты. Многие были убиты, отказавшись нарушить присягу, предать отеческую веру, служить на стороне врага. Некоторых вызволили путем переговоров, выкупили у сребролюбивых работорговцев за собранные по кругу деньги. А недавно семеро смелых бежали из бандитского лагеря с оружием в руках, перебив “духовскую” охрану. Преодолев страх, показав, на что способен русский отважный солдат. Об этом мало кто знает.
И недокорм в войсках случается, как и повсюду нынче в стране, — на шахтах, в школах, больницах. Возьмите да посчитайте, умники, поносящие армию, сколько калорий и витаминов содержится в пайковой банке “красной рыбы” — кильки в томатном соусе, или в миске “шрапнели” — перловки, сваренной на воде. Сосчитали? Теперь съешьте с сухариком такой завтрак, наденьте пудовый бронежилет, возьмите пулемет с парой-тройкой боекомплектов и с Богом, в бой!
Пьяных солдат, хоть нечасто, тоже приходилось наблюдать. Одного такого вели патрульные на “губу” в Ханкале. Той же дорожкой, которой проходил в свой вагончик и поддавший “для снятия стресса и лечения простуды” офицер. Простим их, ибо слаб человек! А с пьянством бороться, конечно, надо — в России. И чтоб в угоду новым русским барышникам не везли с того же “непьющего” Кавказа КамАзы дурманящего зелья, должны стоять посты на дорогах.
Такой пост на федеральной (не чеченской!) трассе Ростов — Баку бился с бандитами всю ночь. “Сибирские медведи” дали жару моджахедам: уничтожили как минимум двух нападавших (подтвердил радиоперехват), захватили стрелковое оружие, мины, выстрелы к гранатомету. У наших потерь не было. Наутро часок прикорнули в землянке, умылись, малость перекусили и… в окопы, на “контроль”.
Из боя в бой идут солдаты без жалоб на усталость, без лишних эмоций. Разорванные в бою штаны и куртки менять нечем, вода для умывания — что на брезенте палатки после дождя собралось. Под тем же дождем всю ночь ремонтники латали “коробочку”, одну из двух на батальон. Не сделали б — их братишки на высоте без патронов остались бы и, кто знает, выстояли бы в следующую ночь?..
Солдаты в боевой обстановке мужают на глазах. Проходит месяц-другой, и вчерашние мальчишки — недавние рокеры и бузотеры, непослушные, своенравные, хулиганистые, — становятся бойцами. Мало кто хочет в тыл, “косящих” и ноющих в любой части можно сосчитать по пальцам одной руки. Чаще встречали других: с легкими ранениями парни ни в какую не хотели эвакуироваться в госпиталь; после тяжелых ран и контузий просились обратно на передовую.
Вспоминается одна из первых ночевок в Грозном. Январь 95-го. Квартируем у саперов. Сырой холод. Бетонный гараж пока без печки, на столе оплывает с макушки до валенок стеариновый Дед Мороз — где-то подвернулась кстати упаковка со свечами-сувенирами. Вповалку лежат на голых досках и офицеры, и солдаты. Большинство уже спят, изрядно притомившись за день. Бодрствующие переживают первые впечатления, разговор ведут прямой, без дураков:
— А это война правильная или нет? Может, зря мы сюда пришли?
— Пойми, братец, в каких войсках ты служишь — МВД! Войска внутреннего употребления. Чечня — это Россия?
— А то че же?! Вон сегодня нас кто встречал — одни русские.
— Вот! Значит, никакие мы не оккупанты. Но учтите, ребятишки, говна на нас еще ой-ей-ей сколько выльют! Я-то уже привык — и в Тбилиси был, и в Вильнюсе, и в Карабахе… Мы ведь, как ни поверни, с одной стороны в крови. Причем наша кровь-то, пацанов наших раненых и убитых. А с другой стороны — непременно в дерьме. Как ни вертись! И здесь так же. Мы вокруг Чечни стояли, к нам русские отсюда чуть не на коленях: “Ребята, что ж вы смотрите, как нас насилуют эти черные? Они ж озверели уже. Кто ж нас защитит?”
Ладно, стали заходить. Опять все через задницу! Наши из Приволжского округа под Хасавюртом в заложники попали. Нам кричат: “Как это так — солдаты с оружием в плен сдались?!” Плохо! А если б они всю эту толпу стали мочить — всех подряд, баб этих, детей? Еще хуже: вой бы поднялся на весь мир. Чеченцы нам, вэвэшникам, чекистам, энкэвэдешникам еще и 44-й год грозятся припомнить, как будто это мы их депортировали…
В общем, ребятишки, стиснем зубы — и вперед! Сейчас спим. А завтра рот не разевать. Плохой нам район достался. Да тут сами, наверное, уже врубились, дела хреновые…
— Да-да, варежку-то не разевайте, а то говна нахлебаетесь! Если не хуже…
Натянув шапки поглубже на уши, подняв воротники, бойцы прижались друг к дружке, чтобы уснуть холодным черным сном под близкий гул артиллерийской канонады.
Двое из тех бойцов бригады оперативного назначения были ранены следующим утром перед воротами Чеченглавснаба, где у “духов” был опорный пункт. Был январь 95-го.
А летом на Куликовом поле встретили мы их, загорелых, улыбчивых, в полной боевой. Едва узнали парней — за полгода раздались в плечах, походка стала солидно-твердой, какой и должна быть у хозяина своей земли. Эти-то бойцы и напомнили о том давнем разговоре. Все, говорят, так и случилось: и кровушкой умылись, и грязью поливали их после тех же Самашек. Но выдюжили — и физически, и морально. От души порадовались мы, что не перевелись на Руси добры молодцы. Выдержали они испытания войной.
Солдат, повоевавший по-настоящему, готов заменить, если потребуется, сержанта, прапорщика, даже офицера. Примеров тому за время чеченского похода — несть числа. Еще когда шли первые колонны на Грозный, младший сержант срочной службы Ковалец привел из владикавказской бригады внутренних войск двенадцать бэтээров, два топливозаправщика и санитарную “таблетку”, совершив сложнейлись в Чечне. Пока они живы, жива будет и Россия…
Полковник Борис КАРПОВ
ВОЛЯ К БОРЬБЕ или КАПИТУЛЯЦИЯ? Борис Тарасов
Среди аргументов, которыми господин Лебедь оправдывает заключение хасавюртовских соглашений, видное место занимает тезис о бессилии российской армии. Этот мотив мы давно слышим из уст чеченских сепаратистов и их московских пособников. Нам не устают повторять: “Мы поставили на колени Россию и ее армию; мы доказали превосходство чеченца над русским солдатом; если нужно, мы придем в саму Россию и заставим ее признать нашу победу”. Мы спокойно воспринимали эти бредни, поскольку знаем, что в Чечне обнаружилась не слабость России, а маразм существующего ныне режима. Однако когда о бессилии российской армии заговорил боевой генерал, то боль сжала наши сердца. Неужели армия, которая еще несколько лет назад считалась сильнейшей в мире, не в состоянии разгромить полурегулярные, слабо организованные скопления людей, вооруженных преимущественно стрелковым оружием? Давайте разберемся в этом. Оставим в стороне рассуждения о том, что пушки не стреляют, моторы изношены, солдаты завшивлены. Применительно к Чечне в значительной мере это, увы, правда. Однако это лишь фрагмент общей картины, а в целом же обстановка выглядит так: в Чечне была использована ничтожная часть — всего 1,5-2 процента Вооруженных Сил России.
На складах и базах страны до сих пор хранятся десятки тысяч танков, орудий и других припасов, которых вполне хватит для развертывания многомиллионной армии. По мнению квалифицированных военных специалистов, Вооруженные Силы РФ способны, не проводя мобилизационных мероприятий, создать группировку такой численности и мощи, которая позволила бы проведением скоротечной операции разгромить скопления сепаратистов и приступить к решению политических и экономических проблем. Говорят, мол, для всего этого у государства нет денег, горючего, ослаблен моральный дух войск… Это пустые речи. Когда речь идет о судьбе государства и народа, вся деятельность, все ресурсы ставятся на дело обеспечения Вооруженных Сил. А народ всегда сможет потребовать от своих защитников мужества и отваги. Так было в России всегда. Так надо было поступить и сейчас. Мы понимаем, что для такого решения вопроса в нынешней России необходима большая политическая воля и решимость. Мы ждали, что А. Лебедь пойдет именно по этому пути. Вместо этого он пошел на капитуляцию, внес свою лепту в ослабление моральных сил русского народа, его армии, которые и так подо-рваны сплошной чередой бед. Миллионы людей обмануты призраком наступившего затишья. Враги единства России, корыстные банкиры, их подручные воздвигли монбланы лжи, дьявольские хитросплетения для оправдания сепаратистов и террористов и их героизации, для утверждения неизбежности развала России, ее Вооруженных Сил. Но у лжи короткие ноги. Мы убеждены, что уже в ближайшее время развитие событий сметет гнусные декорации, и взорам людей откроются весь позор, вся гнусность проводимой в Чечне политики и моральное лицо ее проводников и инициаторов.
Генерал-лейтенант Борис ТАРАСОВ
Москва
На складах и базах страны до сих пор хранятся десятки тысяч танков, орудий и других припасов, которых вполне хватит для развертывания многомиллионной армии. По мнению квалифицированных военных специалистов, Вооруженные Силы РФ способны, не проводя мобилизационных мероприятий, создать группировку такой численности и мощи, которая позволила бы проведением скоротечной операции разгромить скопления сепаратистов и приступить к решению политических и экономических проблем. Говорят, мол, для всего этого у государства нет денег, горючего, ослаблен моральный дух войск… Это пустые речи. Когда речь идет о судьбе государства и народа, вся деятельность, все ресурсы ставятся на дело обеспечения Вооруженных Сил. А народ всегда сможет потребовать от своих защитников мужества и отваги. Так было в России всегда. Так надо было поступить и сейчас. Мы понимаем, что для такого решения вопроса в нынешней России необходима большая политическая воля и решимость. Мы ждали, что А. Лебедь пойдет именно по этому пути. Вместо этого он пошел на капитуляцию, внес свою лепту в ослабление моральных сил русского народа, его армии, которые и так подо-рваны сплошной чередой бед. Миллионы людей обмануты призраком наступившего затишья. Враги единства России, корыстные банкиры, их подручные воздвигли монбланы лжи, дьявольские хитросплетения для оправдания сепаратистов и террористов и их героизации, для утверждения неизбежности развала России, ее Вооруженных Сил. Но у лжи короткие ноги. Мы убеждены, что уже в ближайшее время развитие событий сметет гнусные декорации, и взорам людей откроются весь позор, вся гнусность проводимой в Чечне политики и моральное лицо ее проводников и инициаторов.
Генерал-лейтенант Борис ТАРАСОВ
Москва
ДОНОС КАК ЖАНР ( реплика ) Александр Прокудин
В начале октября на бурной конференции профсоюза работников академических институтов попросила слова некая представительница московской власти. В то время как лишенные зарплаты ученые обсуждали программу акций протеста, сытенькая дама стала призывать их к смиренному терпению. Дамочку освистали, и та, оскорбленная, гневно бросила в зал: “А если вы все-таки выдвинете политические требования, значит вы — “красные”!” И надо сказать, в этих словах смиренницы прозвучали прямо-таки железные нотки, за которыми сразу почувствовалась вся ракетно-ядерная мощь нашей демократической державы.
Этот пример для наших дней типичен. Как только доведенные до отчаяния шахтеры, учителя или ученые переходят от экономических заявлений к политическим, требуют изменить разрушительный для страны курс правительства, диктуемый МВФ, их тут же объявляют сталинистами и гэкачепистами. А схема быстрого реагирования на “красную угрозу” отработана до мелочей.
Недавно на страницах “Завтра” выступил академик РАН Юрий Степанович Кукушкин. Тема достаточно актуальна: какой может быть общенациональная идея, способная преодолеть раскол в обществе, вывести страну из нынешнего кризиса, дать энергию для нового развития. И стоило академику высказаться о том, что советский период является неотъемлемой частью российской истории и что без такого отношения к нему общенациональной идеи не получится, как над головой ученого и надо всем МГУ, в котором он работает, тут же была занесена дубина демагитпропа. Причем речь идет не то чтобы о полемике или даже щелкоперском “наезде”, а об элементарной наводке для “компетентных органов”. Взялся же за это скорбное дело выдающий себя за серьезную и респектабельную газету “Коммерсант дейли”, опубликовав под рубрикой “Московский государственный университет” нечистоплотную статейку “Я научность марксистскую пестовал”. Ее автор, Максим Соколов, надо отдать ему должное, открыто и откровенно провозгласил жанр своего опуса — либеральный донос.
Этот пример для наших дней типичен. Как только доведенные до отчаяния шахтеры, учителя или ученые переходят от экономических заявлений к политическим, требуют изменить разрушительный для страны курс правительства, диктуемый МВФ, их тут же объявляют сталинистами и гэкачепистами. А схема быстрого реагирования на “красную угрозу” отработана до мелочей.
Недавно на страницах “Завтра” выступил академик РАН Юрий Степанович Кукушкин. Тема достаточно актуальна: какой может быть общенациональная идея, способная преодолеть раскол в обществе, вывести страну из нынешнего кризиса, дать энергию для нового развития. И стоило академику высказаться о том, что советский период является неотъемлемой частью российской истории и что без такого отношения к нему общенациональной идеи не получится, как над головой ученого и надо всем МГУ, в котором он работает, тут же была занесена дубина демагитпропа. Причем речь идет не то чтобы о полемике или даже щелкоперском “наезде”, а об элементарной наводке для “компетентных органов”. Взялся же за это скорбное дело выдающий себя за серьезную и респектабельную газету “Коммерсант дейли”, опубликовав под рубрикой “Московский государственный университет” нечистоплотную статейку “Я научность марксистскую пестовал”. Ее автор, Максим Соколов, надо отдать ему должное, открыто и откровенно провозгласил жанр своего опуса — либеральный донос.