Страница:
Донос составлен профессионально и, по-видимому, достаточно убедительно для тех, кому адресован. В качестве затравки — настойчивое напоминание властям о том, что, согласно опросам накануне президентских выборов, студенты гуманитарных факультетов МГУ “нимало не опасались победы коммунистов”.
Далее — лихая увязка провозглашенного автором в связи с итогами опроса “убожества первого университета страны” со взглядами его нынешней “красной” профессуры, в частности декана исторического факультета Ю.С.Кукушкина, изложенными в газете “Завтра” (здесь для стройности общей схемы допускается “маленькая” неточность — как бы незнание того, что тот уже не является деканом). Потом следует небольшая порция вырванных из текста фраз якобы о “лучезарности” советской истории, которой противопоставляется целый каскад демагитпроповских штампов: концлагеря, людоедство, всеобщий стук-стук, отречение от родителей и, наконец, знак равенства между советской эпохой и временем Третьего рейха. Причем особо подчеркивается, что искупления Россией в связи с этим “исторической вины” и “исторического греха”, то есть “исторической расплаты” так и не состоялось.
И вот главное: готовые ответы добровольных осведомителей “Ъ” на извечный русский вопрос, кто виноват и что делать? Виноват — первый университет страны, который вместо гуманитарных знаний “способен качать вниз (то есть от элиты в массы — ред.) преимущественно нечистоты”… Что делать? — Прекратить финансирование МГУ, этого “марксистско-ленинского заповедника”, ликвидировать университетскую автономию, чтобы разогнать “красную” профессуру и неблагонадежных студентов.
Итак, донос “Коммерсанта” кому надо “подброшен”, и круги в бюрократической тине уже пошли. Причем в этом современном варианте “стук-стук”, вопреки своему страстному желанию перечеркнуть и выбросить из нашей жизни весь советский период, газета демонстрирует поразительную связь определенного типа времен и соответствующих представителей поколений. Что же касается “новой российской элиты”, о выращивании которой так печется газета, то, видимо, главным интеллектуальным оружием последней станет именно либеральный донос.
Донос — расплата общества за тиранию, донос — расплата общества за либерализм. Но, как говорится, хрен редьки не слаще.
Александр ПРОКУДИН
ПОД МОСКВОЙ Александр Синцов
Далее — лихая увязка провозглашенного автором в связи с итогами опроса “убожества первого университета страны” со взглядами его нынешней “красной” профессуры, в частности декана исторического факультета Ю.С.Кукушкина, изложенными в газете “Завтра” (здесь для стройности общей схемы допускается “маленькая” неточность — как бы незнание того, что тот уже не является деканом). Потом следует небольшая порция вырванных из текста фраз якобы о “лучезарности” советской истории, которой противопоставляется целый каскад демагитпроповских штампов: концлагеря, людоедство, всеобщий стук-стук, отречение от родителей и, наконец, знак равенства между советской эпохой и временем Третьего рейха. Причем особо подчеркивается, что искупления Россией в связи с этим “исторической вины” и “исторического греха”, то есть “исторической расплаты” так и не состоялось.
И вот главное: готовые ответы добровольных осведомителей “Ъ” на извечный русский вопрос, кто виноват и что делать? Виноват — первый университет страны, который вместо гуманитарных знаний “способен качать вниз (то есть от элиты в массы — ред.) преимущественно нечистоты”… Что делать? — Прекратить финансирование МГУ, этого “марксистско-ленинского заповедника”, ликвидировать университетскую автономию, чтобы разогнать “красную” профессуру и неблагонадежных студентов.
Итак, донос “Коммерсанта” кому надо “подброшен”, и круги в бюрократической тине уже пошли. Причем в этом современном варианте “стук-стук”, вопреки своему страстному желанию перечеркнуть и выбросить из нашей жизни весь советский период, газета демонстрирует поразительную связь определенного типа времен и соответствующих представителей поколений. Что же касается “новой российской элиты”, о выращивании которой так печется газета, то, видимо, главным интеллектуальным оружием последней станет именно либеральный донос.
Донос — расплата общества за тиранию, донос — расплата общества за либерализм. Но, как говорится, хрен редьки не слаще.
Александр ПРОКУДИН
ПОД МОСКВОЙ Александр Синцов
Москва огородилась кольцевой дорогой, как китайской стеной, даже от любезного Подмосковья.
Показательный капитализм Москвы циничен и жесток. Десятки дивных заводов, сотни людных совхозов услужливого Подмосковья придушены указами кремлевских воротил. Люди выброшены на улицы — торговать с локтя, с лотка, воровать и убивать, сбившись в группировки — Люберецкие, Солнцевские и т. д.
Попраны законы землячества — преданы “свои” директора из Калининграда, Егорьевска, Мытищ, “свои” председатели из Луховиц, Кудинова, Шарьи.
На призывы губернатора Тяжлова о сотрудничестве охотно отзываются Киев и Минск — Москва же за кольцевой дорогой мерцает вечно холодным сполохом.
Сама русская девственная земля Подмосковья совращается похотливыми миллионерами из-за кольца, обезображивается праздными коттеджами, дачами самодовольных любителей оттянуться на лоне природы под тупые удары барабанов из динамиков.
Если для дальних губерний холодность, заносчивость Москвы в порядке вещей, то Подмосковье — в изумлении. Оно становится частью России — Подмосковье, а не придатком стольного города, как было раньше.
Некая новая субкультура нарождается в городках Московской области, некий новый порядок, в котором провинциальной экзотики не меньше, чем в Тамбове и на Сахалине.
Куда ни ткни в карту Московской области, везде на своих колесах домчишь за час с небольшим. По наружной полосе кольца руль вправо — и вот они, Люберцы. А там и до Электростали рукой подать…
ТУХЛЫЕ ЯЙЦА
Птицефабрика на окраине Люберец. Один из осколков великого “Птицепрома”, когда за пять лет в застойные реформы построили по стране сотню таких фабрик, десятки комбикормовых заводов, и завалили страну птицей. Это был как БАМ в русской сельской жизни, так же теперь опошленный, как опошлено объявление о наборе детей в кружки фабричного Дворца культуры припиской: “Студия секса”.
Через Рязанское шоссе от Дворца культуры — проходная с турникетом и охранником. За ней по пологому скату холма — птичники, склады, цеха по переработке. В бытовке одного из птичников слышно, как за окном хищно шипит мокрое шоссе, а за дверью — гомонят тысячи кур в клетках. Анна Михайловна Сиротина, подтянутая, нервная от избытка сил, в белоснежном халате, поит меня чаем и рассказывает:
— У нас тут за забором целый городок. Ну не городок, а так — микрорайон мультяшный. Зданий двадцать по территории. У шоссе место — завидное. Дорога из Челябинска прямо на Москву. Поэтому многие птичники в аренду сдали, под склады. Кур — под нож. Я однажды поинтересовалась, что возят в эти склады. Глянула — все коробки заграничные. Газировка, вино какое-то. Потом — компьютеры. Так получалось, будто вместо наших яиц москвичи стали эту воду, вино пить. А ведь раньше как в прорву яйца шли в Москву подчистую. Бывало цех ячного порошка неделями стоял. Не из чего было перерабатывать. Значит, все съедалось. А теперь, говорят, в Москве едоков и того больше — понаехали, прописки теперь не требуется. А от наших яиц вроде как отказываются. Почему? Вот однажды гляжу — из грузовика коробки с яйцами выгружают в наш склад. Не наши коробки-то! Подхожу, спрашиваю: это что, новая тара теперь у нас? Нет, говорят, тетка. Это мы из Белоруссии яйца вам привезли. Меня всю перевернуло. Это все равно, что мой мужик ко мне домой чужую бабу привел бы. Значит, сами сокращаем производство, а со стороны везем яйца. Я дозналась тогда о цене. Худо в Белоруссии с деньгами с нашими, с русскими. И яйца они чуть ли не по полторы тысячи спустили. Хотя у самих в республике нехватка. А наши прохвосты навар сделали триста процентов.
Нам за аренду складов от них, конечно, тоже что-то перепало, но ведь это же крохи, если бы мы свои продали по четыре-то пятьсот. Да вы посмотрите, какой товар-то у них, у белорусов? У нас — ломанбраун, яичко на Пасху и красить не надо — в крапинку, с разводами, коричневое. А у них даже на глаз видно, слава Богу, наметан — слабые яйца. Залежалые. И для здоровья — один вред. В них голый холестерин. И для нас убытки. И для белорусов — это тоже не выручка. Только перекупщикам польза. Триста процентов навар!
Пускай даже начальству нашему от этого хорошо отстегивается, но ведь неужели же радость от таких денег?
Стали недавно мы прямо с фабрики свои яйца продавать — по три пятьсот. С проходной. Отбою нет. Ящиками хватают. Почему нашему начальству свою торговлю не наладить было в Москве? Езды полчаса. А пойди — сунься. Эти, с тухлыми-то яйцами, не пускают. У них там куплено все кругом. Был случай, мы привезли в Выхино коробок десять, разрешение имелось, все, как положено. Только торговля пошла — вдруг грузовик какой-то сзади попер на наши коробки — все подавил. В следующий раз, говорит, вас самих давить будем.
У меня в Москве у двоюродной сестры муж — большой ученый, чуть ли не профессор. Он тоже торговлей теперь занялся. Уехал в Финляндию, там живет в дешевой гостинице и закупает яйца у фермеров. И у него есть специальный станочек. Перед отправкой лотки опрыскивает лаком, чтобы яйцо блестело, а внутри — тухлятина, пускай еще и не воняет.
Конечно, начальство наше фабричное прохлопало ушами, когда надо было киоски торговые ставить по всей Москве — это еще лет пять назад. Тогда и деньги еще у фабрики водились, и недорого стоили сами-то киоски, и главное, коммерсанты еще не пронюхали — не затоварили Москву своей дешевкой. Надо бы, конечно, наше начальство за одно место на сук повесить, надо. Да ведь верили они, что не даст Москва погибнуть. Но на нас плюнули да растоптали.
Хорошо, что цех яичного порошка построили. Бабы стоят теперь за конторками, день и ночь кокают ножичками яйца. За смену около двухсот тысяч надо раскокать. Около двух тонн порошка получается. Хлебозаводы хорошо берут, мясокомбинаты, кулинарии.
КАК МУЖИК КРУТИТСЯ
Под грохочущими самолетами у аэропорта Быково в деревне Кишкино я остановил машину у дома фермера Алексея Алексеевича Тихонова.
Осенью с крестьянином легко беседовать. Сено коровам задано, до вечерней дойки еще далеко. Сидим в застекленной веранде, смотрим на дождик. Тихонову под шестьдесят, но изработанности, изжитости незаметно ни в глазах, ни в руках, потому что лет двадцать уже не пьет и не курит — с тех пор, как второй раз женился удачно.
У него двенадцать коров в большом сарае с сеновалом поверху. Удой до двадцати литров.
— Как же вам сбывать удается, Алексей Алексеевич? На что уж могучее хозяйство “Раменье”, а и то половину молока сушит. А вы один на один с Москвой.
— Нет, не один. В этом все и дело. У меня, как у Штирлица — агентурная сеть налажена. Одному товарное производство не вытянуть. Себя — прокормишь, а чтобы на бензин заработать, это уже — фигушки. Я литр молока нашему молокозаводу продаю по 1000. А бензин для моих “Жигулей” — две тысячи. Прогар обеспечен. Потому это для меня побочный бизнес. Примерно три-четыре коровы только работают у меня на наш молокозавод. Остальные — на вас, на москвичей. Жив — потому что я не жадный. Богатеть не намерен. Так, для поддержки штанов требуется немного прибыли — не больше.
— Вы тут о какой-то агентурной сети заикнулись…
— А кто же своих агентов выдает?
— Ну, вы хотя бы в общих чертах. Интересно же.
— Знаешь, что были раньше такие толкачи? Ну Так вот, на них мой главный бизнес и держится. Один сидит в местной администрации. А двое в Москве, в префектуре и магазине.
— Это сейчас еще лоббированием называется.
— Подмазка везде нужна, подмазка.
— Взятка?
— Процент от выручки — почему взятка?
— Неужели с ваших десяти “московских” коров может набежать солидная сумма толкачам “на поддержку штанов”?
— Она и не маленькая — эта сумма, но главное, постоянная. В нашей администрации мой человек имеет выход на департамент продовольствия Лужкова. Включает меня в заявку. Из префектуры звонят директору магазина, чтобы тот принял, вот и все. За такую работу они получают очень прилично. Потом ведь у них не один я такой.
— А как же рассчитываетесь?
— Самолично вожу процент из магазина.
— По домам? По квартирам?
— А чего тут такого? Я сам за рулем. Москву знаю в пределах необходимого.
— Чтобы наладить такую сеть, надо быть, точно, Штирлицем. Выйти на них как-то надо, завербовать…
— Один — родственник. Это который в администрации. А на других я вышел из магазина. Намекнул директор — я понял.
— Вы один работник с сошкой. Да трое с ложкой.
— Всего-то трое! За это свечку надо каждый день Богу ставить. Все-таки это тебе не рэкет.
ЧРЕВО МОСКВЫ
В департаменте продовольствия правительства Москвы мне удалось добыть документы, свидетельствующие об антиподмосковной деятельности этой конторы.
73 процента московских хозяек предпочитают отечественные продукты. Таков результат, конечно же, закрытого, социологического опроса специальной службы департамента.
А теперь общедоступное.
За первое полугодие этим домохозяйкам удалось купить отечественного мяса всего 48 процентов от того, что предполагало Подмосковье. Масла — 52 процента, сыра — 49 процентов, сухого молока — 65 процентов.
Потому что только в десяти городах работают московские контрактные фирмы по закупкам отечественного продовольствия. В то время как лишь в одной крохотной Голландии “пашут” около тридцати таких организаций. И поэтому поставки из дальнего зарубежья составили от плановых за полгода: мяса — 116 процентов, масла — 120 процентов.
РУССКИЕ АКСАКАЛЫ
По пути в Электросталь не мог не тормознуть в Люберцах на Октябрьском проспекте возле единственного пока в Подмосковье православного храма воинам Красной Армии.
Звезда и крест — два символа, две национальные стихии, белая и красная, православия и коммунизма — в душе каждого русского непримиримо-примиренные давно и навеки. Это власть вдруг, очнувшись от наркоза, занудила о еще каком-то согласии красных и белых — очередное лицемерие.
Вот он храм креста и звезды. “Люберчанам, павшим за Веру и Отечество”. Высокий кирпичный, застекленный барабан со сферическим куполом и крестом. И вечный огонь в нем — не язык газового пламени, а кисточка горящей свечи. Часовню создал Михаил Петрович Изместьев, фронтовик… Как-то опорожнилась суть этого понятия в последнее время. Живые ветераны Великой войны приобретают некую былинность, сливаются в рядах с другими русскими воинами в тысячелетней истории и отдаляются.
Михаил Петрович и в свои семьдесят пять закален и крепок — настоящий полковник. Мы беседуем с ним в городском краеведческом музее, который тоже он создал.
— Родина моя — в Тюменской области. Был сельским учителем истории и рисования. Закончил художественную студию. Перед войной вышел приказ Сталина: всех, имеющих среднее образование, направить в военные училища. Стал зенитчиком. Под Ленинградом написал свой первый военный рисунок: сбитый немецкий самолет. Закончил службу в 68-м. Оба сына — военные. Ракетчики. Младший — Борис, подполковник, известный в свое время спортсмен-спринтер. Была знаменитая четверка: Александр Карнелюк, Борис Изместьев, Юрий Силов, Валерий Борзых. У него 21 золотая медаль. Старший, Владимир — полковник. Внук Миша окончил школу, поступил в военный университет. Дима два года отслужил в армии водителем танка. Я — советский, русский офицер. Люблю искусство, архитектуру. И в этой часовне — вся моя душа…
Долго еще перед глазами стояло у меня это мужественное лицо сильного русского человека. Москва едина с Россией именно такими лицами. Их тысячи и тысячи на демонстрациях протеста в столице и в тиши малых городков провинции. Пожилые люди, русские аксакалы — они эмоциональны и деятельны, их храм — площадь, их четки — газетные листы под пальцами. Они не подходят на роль старейшин и свадебных генералов в политической жизни и войне. Они — слово и дело народа.
СМЕРТЬ МЫТАРЯ
В Электростали первой новостью для меня было убийство налогового инспектора. Даже в военной Чечне офицеру налоговой полиции была дарована жизнь. В Электростали страшнее, чем на войне.
Я не успел на собрание служащих инспекции, но текст открытого письма президенту (считай, в пустоту) все-таки получил.
“Трагическое событие заставило нас, руководителей районных и городских налоговых инспекций Московской области, обратиться к вам с этим письмом от имени своих коллективов.
Только что по пути с работы домой был расстрелян наш друг и коллега 37-летний Андрей Александрович Песков — начальник госналоговой инспекции Электростали. Эта смерть буквально потрясла нас. По существу, нам дали понять, что мы беспомощны перед лицом уголовного беспредела, ибо закон, которым предусмотрена защита сотрудников нашей службы, на деле пустой звук.
Прямые и косвенные угрозы физической расправы, оскорбления и избиения сотрудников становятся обычным явлением. Причем ни одно из преступлений не было раскрыто. Следствием этой безнаказанности и стало убийство А. Пескова. Однако, несмотря на это, мы продолжаем выполнять свои нелегкие служебные обязанности, так как наша профессиональная ответственность и чувство гражданского долга — выше страха.
Не пасовал перед угрозами и А. Песков, у которого остались родители-пенсионеры, жена и дочь-школьница. Кто теперь им поможет?.. Бросив нас на произвол судьбы, государство тем самым облегчило жизнь “дельцам-коммерсантам”. Им проще, дешевле “заказать”, к примеру, убийство двух-трех сотрудников ненавистной им службы, чем уплатить штраф в 26 миллионов рублей за торговлю без контрольно-кассовой машины.
Мы понимаем, что защита жизни сотрудников налоговой службы требует средств, а их в бюджете нет. Создана ВЧК, но и она не принесет результата, пока не будут созданы соответствующие условия для нормальной и эффективной работы налоговых инспекций.
Сложилось так, что в налоговых инспекциях работает много женщин, поскольку мужчины за такую низкую заработную плату на эту службу идут неохотно. Может ли женщина дать адекватный отпор бандитствующим коммерсантам? Кто надежно обеспечит ее безопасность?
Чрезвычайная ситуация, сложившаяся в налоговых инспекциях Московской области, заставляет нас прибегнуть к необычной форме взаимоотношений для государственных служащих — обращению лично к вам, господин президент. Условия, в которых мы работаем, реально препятствуют выполнению возложенных на нас обязанностей. Это является, на наш взгляд, одной из главных причин снижения собираемости налогов в регионах.
Наша служба — основной сборщик налогов и источник пополнения доходной части бюджета — низведена ныне до нищенства. Подмосковные инспекции не имеют реальных денег, чтобы расплатиться за электроэнергию, телефон, воду, аренду помещения, содержание охраны. Не говоря уже о невозможности улучшения технической оснащенности инспекций, мы не можем даже оплатить подписку на периодические издания, расходы на приобретение конвертов и служебную переписку с юридическими и физическими лицами. И все это при том, что в среднем каждый наш работник “приносит” в бюджет России сумму, в несколько сот раз превышающую ту, которая затрачивается на его содержание.
Мы все сильнее ощущаем на себе ежедневные увеличения объемов работы, а зарплата наша остается прежней и выдается с задержками. Ваш Указ от 23.05.96 г. о повышении заработной платы сотрудникам налоговой службы до сих пор не выполняется.
Положение районных и городских налоговых инспекций Подмосковья — отчаянное, близкое к критическому, запас человеческой прочности небеспределен. Именно поэтому сейчас из наших коллективов уходят наиболее квалифицированные специалисты.
Выражая решительный протест по случаю злодейского убийства нашего друга и коллеги Андрея Александровича Пескова, мы требуем использования всех необходимых сил и средств для розыска и наказания убийц.
Требуем выплатить семье убитого установленную российским законодательством материальную компенсацию в полном размере”.
ТЕПЕРЬ МЫ БУДЕМ
ЖИТЬ ПО ГОРЬКОМУ!
В Электростали припарковал “Жигули” в центре, возле Дворца культуры, который никак не менее Карнеги-холла. И заложен еще при Сталине.
Потом мы с Михаилом Николаевичем Лисицыным сидели в кухнегостиной его квартиры, выходящей окнами на этот дворец. Технарь по рождению, физик-романтик, русский инженер послевоенного поколения, он когда-то пахал на заводе с утра до ночи. Теперь в вынужденном расслаблении может себе позволить полдня “проработать на дому”. В свои сорок восемь он спортивен. Лысоват в меру, как и полагается атомщику.
— Вот только что получил письмо от брата. Он в Никеле работает. Заводы нашего города были основными потребителями их продукции. Пишет: вы нам теперь весь сбыт закрыли. Ни грамма не берем. Плавим низкосортные стали в болванки и сбываем итальянцам, в третьи страны. А раньше делали обшивки для “Буранов”, и наша сталь была дороже золота. Соответственно квалификация сталеваров, рабочих.
Кроме металлургического завода, у нас в городе еще завод тяжелого машиностроения. Помните, когда западные немцы в связи с войной в Афганистане отказались нам поставлять трубы, то именно здесь, в Электростали, мы наладили технологию. Еще есть завод атомной промышленности. Именно здесь работал тот пленный ученый — немец, когда мы создавали свою атомную бомбу. Моя мать у него работала в лаборатории. С Курчатовым за руку здоровалась. А курировал — Берия. Серьезный был городок. Именно мы начали отработку атомных технологий, только потом распространилось по Красноярскам и Армавирам. Производство было довольно чистое. Бомб не делали. Выпускали таблетки для атомных реакторов — тепловыделяющие элементы. Немца ученого потом отправили на родину. Рабочих наградили. Было за что. Они работали, можно сказать, голыми руками. Но вот что интересно, особых последствий для их здоровья незаметно. Наверно, потому, что сам уран, когда он не обогащенный, не особо опасен. И еще есть завод “Химпром”. Он выпускал великолепные противогазы — даже от бактериологического оружия. Единственный в Европе. И вот на каждом из этих предприятий трудилось примерно по пятнадцать тысяч человек, и когда я был студентом, то даже друга-болгарина не мог сюда привезти. А теперь иностранцы табунами ходят по городу. Обидно. Национальное богатство растаскивают по крохам.
Сейчас на Электростали закрыто семь цехов. Цех электродуговых печей, последнее слово техники, тоже — стоит. Оставили самых классных специалистов, остальных — вон. Весь инженерный корпус — на рынке теперь, у вокзала. Приятные люди, одно удовольствие пообщаться. Ни хамства, ни обмана. Ну и как следствие — минимальный навар. Каждый мечтает об одном — вернуться в отдел на свои сто шестьдесят. Они на глазах деградируют. Чтобы выстоять день на холоде — выпивают. Теряют навыки, знания, здоровье. Уровень интересов — снижен до торгашеских, где выгоднее купить, продать. Они самые низшие в торговой иерархии. Неграмотные кавказцы с гор великодушно дают им партии товаров, потому что приятные люди, культурные, не обманут, не убьют, очень убедительно расскажут покупателям о всех химических свойствах косметики, например… Есть на свете семь профессий, которые позволяют человеку духовно возвыситься. Торговля туда не входит…
В общем сейчас на Электростали осталось только около семи тысяч работников. И те по три месяца без зарплаты сидят. На “Химпроме” — тысяча восемьсот, вместо четырех тысяч. Производство почти остановлено. А технология была высочайшая. Антибактериальные фильтры — лучшие в мире. Куда теперь их? Ну, делают фильтры для очистки питьевой воды.
Город — чисто советский. У каждого предприятия были свои школы, детские сады, дома культуры, стадионы, бассейны. Детскими кружками руководили в основном столичные преподаватели. Был свой оперный театр, костюмы к его постановками шили в мастерских Большого театра. Дирижер — оттуда же. А сейчас в это Доме культуры — конечно же — офис! И это еще хорошо, потому что другие Дома культуры просто не востребованными стоят — никто не берет в аренду. Есть, конечно, немного и музыкальных кружков, и танцевальный. Но вот что интересно — ни одного коллектива русского народного танца. Только эстрадно-бальные. Девочек готовят в танцовщицы для ночных клубов. И еще за очень высокую плату можно пойти учиться английскому языку.
А какой политехникум был в Электростали. Даже из Московского физико-технического института приезжали, арендовали уникальные приборы. Часть научных программ МИФИ проводилась именно у нас. У меня как раз отец занимался опытами с бериллием. Производство, конечно, не безвредное для здоровья. Теперь уже давно не плавят бериллий. Не надо бояться такой болезни, как бериллиоз. Но не смотря на это, смертность в городе увеличилась за последние пять лет вдвое, а рождаемость вдвое упала. Это почти в экологически чистом теперь городке. Как много спекуляций было когда-то на тему экологической опасности. На этом тонко сыграли организаторы развала страны. Не о здоровье людей они беспокоились. Ибо именно сейчас, в чистой экологии, люди мрут, как мухи, в Электростали. Взгляните в медзаключения о причинах смерти: колото-резаные раны, удушение, утопление, интоксикация, дистрофия. Зато бериллий не плавим. Вредно! Да, мы переживаем переходный период. Но куда? На кладбище. Агония — это тоже переходный период. Я добыл такую статистику: в 1987 году родилось в Электростали 2206 человек. Умерло 1458. А вот берем 1995 год. Родилось 1066. Умерло 2414. В этом весь Ельцин. Он попросту уморил народ. В пять раз возросла смертность от самоубийств. Кончают с собой даже десятилетние дети.
Мой сын, как многие двадцатилетние, увлекается рок-музыкой. Недавно у нас был конкурс молодежных ансамблей. Он туда пошел. Приходит в ужасе. Папа, ты себе не представляешь, что там делается. Кругом наркотики. Валяются обкуренные головами в писсуарах. Пьют прямо в зале. Это поколение всего лет на пять младше моего сына. Но даже и ему дико. Наркотики дешевые, их полно в городе. И в нашем поколении, конечно, были грехи. Но ведь мы пьяные в школу не ходили. А о наркотиках вообще не слышали.
У сына есть знакомый сверстник. Он закончил сельхозтехникум. Взялись ребята выращивать грибы в подвале. Все организовали как следует. Грибам что надо? Тепло и влага. Не успели сбыть первую партию, как подвал у них отобрали. Но они и сами понимали уже тогда, что арендную плату не вытянут. Да еще дикие налоги. Да в магазине свое возьмут. Потом они еще что-то пробовали организовать — безнадежно. То есть даже инициативным молодым людям дверь в эту жизнь закрыта. Нужен папа — мэр. Мама — директор рынка. Начальный капитал нужен. В Электростали таких мало. Еще один знакомый сына закончил Институт стали. Сейчас в Москве охраняет наперсточников.
Показательный капитализм Москвы циничен и жесток. Десятки дивных заводов, сотни людных совхозов услужливого Подмосковья придушены указами кремлевских воротил. Люди выброшены на улицы — торговать с локтя, с лотка, воровать и убивать, сбившись в группировки — Люберецкие, Солнцевские и т. д.
Попраны законы землячества — преданы “свои” директора из Калининграда, Егорьевска, Мытищ, “свои” председатели из Луховиц, Кудинова, Шарьи.
На призывы губернатора Тяжлова о сотрудничестве охотно отзываются Киев и Минск — Москва же за кольцевой дорогой мерцает вечно холодным сполохом.
Сама русская девственная земля Подмосковья совращается похотливыми миллионерами из-за кольца, обезображивается праздными коттеджами, дачами самодовольных любителей оттянуться на лоне природы под тупые удары барабанов из динамиков.
Если для дальних губерний холодность, заносчивость Москвы в порядке вещей, то Подмосковье — в изумлении. Оно становится частью России — Подмосковье, а не придатком стольного города, как было раньше.
Некая новая субкультура нарождается в городках Московской области, некий новый порядок, в котором провинциальной экзотики не меньше, чем в Тамбове и на Сахалине.
Куда ни ткни в карту Московской области, везде на своих колесах домчишь за час с небольшим. По наружной полосе кольца руль вправо — и вот они, Люберцы. А там и до Электростали рукой подать…
ТУХЛЫЕ ЯЙЦА
Птицефабрика на окраине Люберец. Один из осколков великого “Птицепрома”, когда за пять лет в застойные реформы построили по стране сотню таких фабрик, десятки комбикормовых заводов, и завалили страну птицей. Это был как БАМ в русской сельской жизни, так же теперь опошленный, как опошлено объявление о наборе детей в кружки фабричного Дворца культуры припиской: “Студия секса”.
Через Рязанское шоссе от Дворца культуры — проходная с турникетом и охранником. За ней по пологому скату холма — птичники, склады, цеха по переработке. В бытовке одного из птичников слышно, как за окном хищно шипит мокрое шоссе, а за дверью — гомонят тысячи кур в клетках. Анна Михайловна Сиротина, подтянутая, нервная от избытка сил, в белоснежном халате, поит меня чаем и рассказывает:
— У нас тут за забором целый городок. Ну не городок, а так — микрорайон мультяшный. Зданий двадцать по территории. У шоссе место — завидное. Дорога из Челябинска прямо на Москву. Поэтому многие птичники в аренду сдали, под склады. Кур — под нож. Я однажды поинтересовалась, что возят в эти склады. Глянула — все коробки заграничные. Газировка, вино какое-то. Потом — компьютеры. Так получалось, будто вместо наших яиц москвичи стали эту воду, вино пить. А ведь раньше как в прорву яйца шли в Москву подчистую. Бывало цех ячного порошка неделями стоял. Не из чего было перерабатывать. Значит, все съедалось. А теперь, говорят, в Москве едоков и того больше — понаехали, прописки теперь не требуется. А от наших яиц вроде как отказываются. Почему? Вот однажды гляжу — из грузовика коробки с яйцами выгружают в наш склад. Не наши коробки-то! Подхожу, спрашиваю: это что, новая тара теперь у нас? Нет, говорят, тетка. Это мы из Белоруссии яйца вам привезли. Меня всю перевернуло. Это все равно, что мой мужик ко мне домой чужую бабу привел бы. Значит, сами сокращаем производство, а со стороны везем яйца. Я дозналась тогда о цене. Худо в Белоруссии с деньгами с нашими, с русскими. И яйца они чуть ли не по полторы тысячи спустили. Хотя у самих в республике нехватка. А наши прохвосты навар сделали триста процентов.
Нам за аренду складов от них, конечно, тоже что-то перепало, но ведь это же крохи, если бы мы свои продали по четыре-то пятьсот. Да вы посмотрите, какой товар-то у них, у белорусов? У нас — ломанбраун, яичко на Пасху и красить не надо — в крапинку, с разводами, коричневое. А у них даже на глаз видно, слава Богу, наметан — слабые яйца. Залежалые. И для здоровья — один вред. В них голый холестерин. И для нас убытки. И для белорусов — это тоже не выручка. Только перекупщикам польза. Триста процентов навар!
Пускай даже начальству нашему от этого хорошо отстегивается, но ведь неужели же радость от таких денег?
Стали недавно мы прямо с фабрики свои яйца продавать — по три пятьсот. С проходной. Отбою нет. Ящиками хватают. Почему нашему начальству свою торговлю не наладить было в Москве? Езды полчаса. А пойди — сунься. Эти, с тухлыми-то яйцами, не пускают. У них там куплено все кругом. Был случай, мы привезли в Выхино коробок десять, разрешение имелось, все, как положено. Только торговля пошла — вдруг грузовик какой-то сзади попер на наши коробки — все подавил. В следующий раз, говорит, вас самих давить будем.
У меня в Москве у двоюродной сестры муж — большой ученый, чуть ли не профессор. Он тоже торговлей теперь занялся. Уехал в Финляндию, там живет в дешевой гостинице и закупает яйца у фермеров. И у него есть специальный станочек. Перед отправкой лотки опрыскивает лаком, чтобы яйцо блестело, а внутри — тухлятина, пускай еще и не воняет.
Конечно, начальство наше фабричное прохлопало ушами, когда надо было киоски торговые ставить по всей Москве — это еще лет пять назад. Тогда и деньги еще у фабрики водились, и недорого стоили сами-то киоски, и главное, коммерсанты еще не пронюхали — не затоварили Москву своей дешевкой. Надо бы, конечно, наше начальство за одно место на сук повесить, надо. Да ведь верили они, что не даст Москва погибнуть. Но на нас плюнули да растоптали.
Хорошо, что цех яичного порошка построили. Бабы стоят теперь за конторками, день и ночь кокают ножичками яйца. За смену около двухсот тысяч надо раскокать. Около двух тонн порошка получается. Хлебозаводы хорошо берут, мясокомбинаты, кулинарии.
КАК МУЖИК КРУТИТСЯ
Под грохочущими самолетами у аэропорта Быково в деревне Кишкино я остановил машину у дома фермера Алексея Алексеевича Тихонова.
Осенью с крестьянином легко беседовать. Сено коровам задано, до вечерней дойки еще далеко. Сидим в застекленной веранде, смотрим на дождик. Тихонову под шестьдесят, но изработанности, изжитости незаметно ни в глазах, ни в руках, потому что лет двадцать уже не пьет и не курит — с тех пор, как второй раз женился удачно.
У него двенадцать коров в большом сарае с сеновалом поверху. Удой до двадцати литров.
— Как же вам сбывать удается, Алексей Алексеевич? На что уж могучее хозяйство “Раменье”, а и то половину молока сушит. А вы один на один с Москвой.
— Нет, не один. В этом все и дело. У меня, как у Штирлица — агентурная сеть налажена. Одному товарное производство не вытянуть. Себя — прокормишь, а чтобы на бензин заработать, это уже — фигушки. Я литр молока нашему молокозаводу продаю по 1000. А бензин для моих “Жигулей” — две тысячи. Прогар обеспечен. Потому это для меня побочный бизнес. Примерно три-четыре коровы только работают у меня на наш молокозавод. Остальные — на вас, на москвичей. Жив — потому что я не жадный. Богатеть не намерен. Так, для поддержки штанов требуется немного прибыли — не больше.
— Вы тут о какой-то агентурной сети заикнулись…
— А кто же своих агентов выдает?
— Ну, вы хотя бы в общих чертах. Интересно же.
— Знаешь, что были раньше такие толкачи? Ну Так вот, на них мой главный бизнес и держится. Один сидит в местной администрации. А двое в Москве, в префектуре и магазине.
— Это сейчас еще лоббированием называется.
— Подмазка везде нужна, подмазка.
— Взятка?
— Процент от выручки — почему взятка?
— Неужели с ваших десяти “московских” коров может набежать солидная сумма толкачам “на поддержку штанов”?
— Она и не маленькая — эта сумма, но главное, постоянная. В нашей администрации мой человек имеет выход на департамент продовольствия Лужкова. Включает меня в заявку. Из префектуры звонят директору магазина, чтобы тот принял, вот и все. За такую работу они получают очень прилично. Потом ведь у них не один я такой.
— А как же рассчитываетесь?
— Самолично вожу процент из магазина.
— По домам? По квартирам?
— А чего тут такого? Я сам за рулем. Москву знаю в пределах необходимого.
— Чтобы наладить такую сеть, надо быть, точно, Штирлицем. Выйти на них как-то надо, завербовать…
— Один — родственник. Это который в администрации. А на других я вышел из магазина. Намекнул директор — я понял.
— Вы один работник с сошкой. Да трое с ложкой.
— Всего-то трое! За это свечку надо каждый день Богу ставить. Все-таки это тебе не рэкет.
ЧРЕВО МОСКВЫ
В департаменте продовольствия правительства Москвы мне удалось добыть документы, свидетельствующие об антиподмосковной деятельности этой конторы.
73 процента московских хозяек предпочитают отечественные продукты. Таков результат, конечно же, закрытого, социологического опроса специальной службы департамента.
А теперь общедоступное.
За первое полугодие этим домохозяйкам удалось купить отечественного мяса всего 48 процентов от того, что предполагало Подмосковье. Масла — 52 процента, сыра — 49 процентов, сухого молока — 65 процентов.
Потому что только в десяти городах работают московские контрактные фирмы по закупкам отечественного продовольствия. В то время как лишь в одной крохотной Голландии “пашут” около тридцати таких организаций. И поэтому поставки из дальнего зарубежья составили от плановых за полгода: мяса — 116 процентов, масла — 120 процентов.
РУССКИЕ АКСАКАЛЫ
По пути в Электросталь не мог не тормознуть в Люберцах на Октябрьском проспекте возле единственного пока в Подмосковье православного храма воинам Красной Армии.
Звезда и крест — два символа, две национальные стихии, белая и красная, православия и коммунизма — в душе каждого русского непримиримо-примиренные давно и навеки. Это власть вдруг, очнувшись от наркоза, занудила о еще каком-то согласии красных и белых — очередное лицемерие.
Вот он храм креста и звезды. “Люберчанам, павшим за Веру и Отечество”. Высокий кирпичный, застекленный барабан со сферическим куполом и крестом. И вечный огонь в нем — не язык газового пламени, а кисточка горящей свечи. Часовню создал Михаил Петрович Изместьев, фронтовик… Как-то опорожнилась суть этого понятия в последнее время. Живые ветераны Великой войны приобретают некую былинность, сливаются в рядах с другими русскими воинами в тысячелетней истории и отдаляются.
Михаил Петрович и в свои семьдесят пять закален и крепок — настоящий полковник. Мы беседуем с ним в городском краеведческом музее, который тоже он создал.
— Родина моя — в Тюменской области. Был сельским учителем истории и рисования. Закончил художественную студию. Перед войной вышел приказ Сталина: всех, имеющих среднее образование, направить в военные училища. Стал зенитчиком. Под Ленинградом написал свой первый военный рисунок: сбитый немецкий самолет. Закончил службу в 68-м. Оба сына — военные. Ракетчики. Младший — Борис, подполковник, известный в свое время спортсмен-спринтер. Была знаменитая четверка: Александр Карнелюк, Борис Изместьев, Юрий Силов, Валерий Борзых. У него 21 золотая медаль. Старший, Владимир — полковник. Внук Миша окончил школу, поступил в военный университет. Дима два года отслужил в армии водителем танка. Я — советский, русский офицер. Люблю искусство, архитектуру. И в этой часовне — вся моя душа…
Долго еще перед глазами стояло у меня это мужественное лицо сильного русского человека. Москва едина с Россией именно такими лицами. Их тысячи и тысячи на демонстрациях протеста в столице и в тиши малых городков провинции. Пожилые люди, русские аксакалы — они эмоциональны и деятельны, их храм — площадь, их четки — газетные листы под пальцами. Они не подходят на роль старейшин и свадебных генералов в политической жизни и войне. Они — слово и дело народа.
СМЕРТЬ МЫТАРЯ
В Электростали первой новостью для меня было убийство налогового инспектора. Даже в военной Чечне офицеру налоговой полиции была дарована жизнь. В Электростали страшнее, чем на войне.
Я не успел на собрание служащих инспекции, но текст открытого письма президенту (считай, в пустоту) все-таки получил.
“Трагическое событие заставило нас, руководителей районных и городских налоговых инспекций Московской области, обратиться к вам с этим письмом от имени своих коллективов.
Только что по пути с работы домой был расстрелян наш друг и коллега 37-летний Андрей Александрович Песков — начальник госналоговой инспекции Электростали. Эта смерть буквально потрясла нас. По существу, нам дали понять, что мы беспомощны перед лицом уголовного беспредела, ибо закон, которым предусмотрена защита сотрудников нашей службы, на деле пустой звук.
Прямые и косвенные угрозы физической расправы, оскорбления и избиения сотрудников становятся обычным явлением. Причем ни одно из преступлений не было раскрыто. Следствием этой безнаказанности и стало убийство А. Пескова. Однако, несмотря на это, мы продолжаем выполнять свои нелегкие служебные обязанности, так как наша профессиональная ответственность и чувство гражданского долга — выше страха.
Не пасовал перед угрозами и А. Песков, у которого остались родители-пенсионеры, жена и дочь-школьница. Кто теперь им поможет?.. Бросив нас на произвол судьбы, государство тем самым облегчило жизнь “дельцам-коммерсантам”. Им проще, дешевле “заказать”, к примеру, убийство двух-трех сотрудников ненавистной им службы, чем уплатить штраф в 26 миллионов рублей за торговлю без контрольно-кассовой машины.
Мы понимаем, что защита жизни сотрудников налоговой службы требует средств, а их в бюджете нет. Создана ВЧК, но и она не принесет результата, пока не будут созданы соответствующие условия для нормальной и эффективной работы налоговых инспекций.
Сложилось так, что в налоговых инспекциях работает много женщин, поскольку мужчины за такую низкую заработную плату на эту службу идут неохотно. Может ли женщина дать адекватный отпор бандитствующим коммерсантам? Кто надежно обеспечит ее безопасность?
Чрезвычайная ситуация, сложившаяся в налоговых инспекциях Московской области, заставляет нас прибегнуть к необычной форме взаимоотношений для государственных служащих — обращению лично к вам, господин президент. Условия, в которых мы работаем, реально препятствуют выполнению возложенных на нас обязанностей. Это является, на наш взгляд, одной из главных причин снижения собираемости налогов в регионах.
Наша служба — основной сборщик налогов и источник пополнения доходной части бюджета — низведена ныне до нищенства. Подмосковные инспекции не имеют реальных денег, чтобы расплатиться за электроэнергию, телефон, воду, аренду помещения, содержание охраны. Не говоря уже о невозможности улучшения технической оснащенности инспекций, мы не можем даже оплатить подписку на периодические издания, расходы на приобретение конвертов и служебную переписку с юридическими и физическими лицами. И все это при том, что в среднем каждый наш работник “приносит” в бюджет России сумму, в несколько сот раз превышающую ту, которая затрачивается на его содержание.
Мы все сильнее ощущаем на себе ежедневные увеличения объемов работы, а зарплата наша остается прежней и выдается с задержками. Ваш Указ от 23.05.96 г. о повышении заработной платы сотрудникам налоговой службы до сих пор не выполняется.
Положение районных и городских налоговых инспекций Подмосковья — отчаянное, близкое к критическому, запас человеческой прочности небеспределен. Именно поэтому сейчас из наших коллективов уходят наиболее квалифицированные специалисты.
Выражая решительный протест по случаю злодейского убийства нашего друга и коллеги Андрея Александровича Пескова, мы требуем использования всех необходимых сил и средств для розыска и наказания убийц.
Требуем выплатить семье убитого установленную российским законодательством материальную компенсацию в полном размере”.
ТЕПЕРЬ МЫ БУДЕМ
ЖИТЬ ПО ГОРЬКОМУ!
В Электростали припарковал “Жигули” в центре, возле Дворца культуры, который никак не менее Карнеги-холла. И заложен еще при Сталине.
Потом мы с Михаилом Николаевичем Лисицыным сидели в кухнегостиной его квартиры, выходящей окнами на этот дворец. Технарь по рождению, физик-романтик, русский инженер послевоенного поколения, он когда-то пахал на заводе с утра до ночи. Теперь в вынужденном расслаблении может себе позволить полдня “проработать на дому”. В свои сорок восемь он спортивен. Лысоват в меру, как и полагается атомщику.
— Вот только что получил письмо от брата. Он в Никеле работает. Заводы нашего города были основными потребителями их продукции. Пишет: вы нам теперь весь сбыт закрыли. Ни грамма не берем. Плавим низкосортные стали в болванки и сбываем итальянцам, в третьи страны. А раньше делали обшивки для “Буранов”, и наша сталь была дороже золота. Соответственно квалификация сталеваров, рабочих.
Кроме металлургического завода, у нас в городе еще завод тяжелого машиностроения. Помните, когда западные немцы в связи с войной в Афганистане отказались нам поставлять трубы, то именно здесь, в Электростали, мы наладили технологию. Еще есть завод атомной промышленности. Именно здесь работал тот пленный ученый — немец, когда мы создавали свою атомную бомбу. Моя мать у него работала в лаборатории. С Курчатовым за руку здоровалась. А курировал — Берия. Серьезный был городок. Именно мы начали отработку атомных технологий, только потом распространилось по Красноярскам и Армавирам. Производство было довольно чистое. Бомб не делали. Выпускали таблетки для атомных реакторов — тепловыделяющие элементы. Немца ученого потом отправили на родину. Рабочих наградили. Было за что. Они работали, можно сказать, голыми руками. Но вот что интересно, особых последствий для их здоровья незаметно. Наверно, потому, что сам уран, когда он не обогащенный, не особо опасен. И еще есть завод “Химпром”. Он выпускал великолепные противогазы — даже от бактериологического оружия. Единственный в Европе. И вот на каждом из этих предприятий трудилось примерно по пятнадцать тысяч человек, и когда я был студентом, то даже друга-болгарина не мог сюда привезти. А теперь иностранцы табунами ходят по городу. Обидно. Национальное богатство растаскивают по крохам.
Сейчас на Электростали закрыто семь цехов. Цех электродуговых печей, последнее слово техники, тоже — стоит. Оставили самых классных специалистов, остальных — вон. Весь инженерный корпус — на рынке теперь, у вокзала. Приятные люди, одно удовольствие пообщаться. Ни хамства, ни обмана. Ну и как следствие — минимальный навар. Каждый мечтает об одном — вернуться в отдел на свои сто шестьдесят. Они на глазах деградируют. Чтобы выстоять день на холоде — выпивают. Теряют навыки, знания, здоровье. Уровень интересов — снижен до торгашеских, где выгоднее купить, продать. Они самые низшие в торговой иерархии. Неграмотные кавказцы с гор великодушно дают им партии товаров, потому что приятные люди, культурные, не обманут, не убьют, очень убедительно расскажут покупателям о всех химических свойствах косметики, например… Есть на свете семь профессий, которые позволяют человеку духовно возвыситься. Торговля туда не входит…
В общем сейчас на Электростали осталось только около семи тысяч работников. И те по три месяца без зарплаты сидят. На “Химпроме” — тысяча восемьсот, вместо четырех тысяч. Производство почти остановлено. А технология была высочайшая. Антибактериальные фильтры — лучшие в мире. Куда теперь их? Ну, делают фильтры для очистки питьевой воды.
Город — чисто советский. У каждого предприятия были свои школы, детские сады, дома культуры, стадионы, бассейны. Детскими кружками руководили в основном столичные преподаватели. Был свой оперный театр, костюмы к его постановками шили в мастерских Большого театра. Дирижер — оттуда же. А сейчас в это Доме культуры — конечно же — офис! И это еще хорошо, потому что другие Дома культуры просто не востребованными стоят — никто не берет в аренду. Есть, конечно, немного и музыкальных кружков, и танцевальный. Но вот что интересно — ни одного коллектива русского народного танца. Только эстрадно-бальные. Девочек готовят в танцовщицы для ночных клубов. И еще за очень высокую плату можно пойти учиться английскому языку.
А какой политехникум был в Электростали. Даже из Московского физико-технического института приезжали, арендовали уникальные приборы. Часть научных программ МИФИ проводилась именно у нас. У меня как раз отец занимался опытами с бериллием. Производство, конечно, не безвредное для здоровья. Теперь уже давно не плавят бериллий. Не надо бояться такой болезни, как бериллиоз. Но не смотря на это, смертность в городе увеличилась за последние пять лет вдвое, а рождаемость вдвое упала. Это почти в экологически чистом теперь городке. Как много спекуляций было когда-то на тему экологической опасности. На этом тонко сыграли организаторы развала страны. Не о здоровье людей они беспокоились. Ибо именно сейчас, в чистой экологии, люди мрут, как мухи, в Электростали. Взгляните в медзаключения о причинах смерти: колото-резаные раны, удушение, утопление, интоксикация, дистрофия. Зато бериллий не плавим. Вредно! Да, мы переживаем переходный период. Но куда? На кладбище. Агония — это тоже переходный период. Я добыл такую статистику: в 1987 году родилось в Электростали 2206 человек. Умерло 1458. А вот берем 1995 год. Родилось 1066. Умерло 2414. В этом весь Ельцин. Он попросту уморил народ. В пять раз возросла смертность от самоубийств. Кончают с собой даже десятилетние дети.
Мой сын, как многие двадцатилетние, увлекается рок-музыкой. Недавно у нас был конкурс молодежных ансамблей. Он туда пошел. Приходит в ужасе. Папа, ты себе не представляешь, что там делается. Кругом наркотики. Валяются обкуренные головами в писсуарах. Пьют прямо в зале. Это поколение всего лет на пять младше моего сына. Но даже и ему дико. Наркотики дешевые, их полно в городе. И в нашем поколении, конечно, были грехи. Но ведь мы пьяные в школу не ходили. А о наркотиках вообще не слышали.
У сына есть знакомый сверстник. Он закончил сельхозтехникум. Взялись ребята выращивать грибы в подвале. Все организовали как следует. Грибам что надо? Тепло и влага. Не успели сбыть первую партию, как подвал у них отобрали. Но они и сами понимали уже тогда, что арендную плату не вытянут. Да еще дикие налоги. Да в магазине свое возьмут. Потом они еще что-то пробовали организовать — безнадежно. То есть даже инициативным молодым людям дверь в эту жизнь закрыта. Нужен папа — мэр. Мама — директор рынка. Начальный капитал нужен. В Электростали таких мало. Еще один знакомый сына закончил Институт стали. Сейчас в Москве охраняет наперсточников.