Съемка "Джорджино" начинается в декабре 1992 года. Работа над фильмом заняла два года, снимался он в Чехословакии и имел очень приличный для европейского кино тех лет бюджет. "Джорджино" вышел на экраны в 1994 году, однако прокат не принес Лорану никакой радости - лента жестоко провалилась, замысел режиссера не поняли. Тогда Бутонна выкупил все права на картину и положил пленку в сейф.
   Между тем нашлись те немногие, благодаря которым "Джорджино" не оказался предан забвению. Со временем у фильма оказался круг преданных поклонников: легендарную ленту возвели в статус культа, у нее появились фан-клубы в разных точках земного шара. В результате, благодаря настойчивости фанатов, в декабре 2007 года в Париже состоялись повторная премьера "Джорджино", и его последующее триумфальное шествие на DVD.
   1918 год. Джорджо Волли (Джефф Дальгрен) - молодой врач с отравленными газом легкими, возвращается с фронта домой. Он ищет сиротский приют, в котором вырос и работал до войны. Он узнает о том, что дети эвакуированы в далекую деревушку в горах и едет на их поиски. В пронзительно-равнодушных снегах он столкнется с миром, в котором не осталось места для детства и невинности. Джорджо рассказывают странную историю о том, что дети погибли при загадочных обстоятельствах: не то утонули в болоте, не то их съели волки. И пускай местные жители твердят о том, что волков в их лесу не было отродясь, Джорджо более склонен верить аутичной девушке Катрин (Милен Фармер), якобы виновной в смерти маленьких сирот. В холодной пустыне выжженных горем чувств и расцветшей на их месте жестокости, Джорджо Валли (Джорджино, как называла его мать) обретет свою последнюю любовь, пламенеющую как волосы рыжей Катрин и сверкающую как ее черный, антрацитовый взгляд.
   "Джорджино" - это, прежде всего, поэтическое кино, воспринимать которое требуется сердцем. Он не дает однозначного ответа на вопросы, заданные с точки зрения логики. Главная загадка прячется в том, что в происходящих на экране событиях нет четкой грани между внутренним миром героев и внешним. В фильме совсем нет мистики, но все три часа зритель оказывается погружен в мистическое состояние: ощущение такое, как если бы атмосферу "Таинственного незнакомца" Марка Твена перемешать с фантасмагориями Франца Кафки. Пылает рябиновым огнем на снегу бордовое платье Катрин, отчаянной растерянностью леденеет тонкое лицо Джорджино, звериной одержимостью охвачены сердца жителей деревеньки. И Джорджино, и Катрин - взрослые дети в мире волков - персонажей, будто сошедших с картин Гойи или Босха. Война изменила жизнь раз и навсегда, и безмятежности детства больше не будет. Сердечная чистота вымирает, как потерянный вид, она обречена. Она останется в памяти чередой образов, фотографически четких и сюрреалистичных, безнадежно трогательных и пронзительных.
   Мотив потерянности, несовместимости с той реальностью, которая окружает "чистых сердцем", присутствует во многих клипах Милен Фармер. Она и играет в фильме ту Милен, к которой мы все привыкли. А вот исполнитель главной роли, очень похожий на Джонни Деппа, Джефф Дальгрен демонстрирует тончайшую актерскую игру с множеством нюансов. Примечательно, что Дальгрен даже не профессиональный актер, а музыкант, гитарист из группы Фармер. Но в компании таких профессионалов как Джосс Экланд и Луиза Флетчер, он чувствует себя более чем уверенно. Жаль, что сегодня след его безнадежно потерян в бесконечных просторах лет и зим.
   Сомерсет Моэм, как-то рассуждая о красоте, написал, что лучшая рецензия критика на подлинное произведение искусства, - это рекомендация взглянуть на него собственными глазами. В любом ином случае критик напишет историю или биографию, или что-нибудь еще, мало имеющее отношение к теме. То же самое можно сказать и о "Джорджино", который как никакой другой фильм сродни музыке. И завершая тему, процитировать строчки Владимира Высоцкого, как нельзя лучше иллюстрирующие суть этой чарующей ленты:
   Она жила под солнцем - там,
   Где синих звезд без счета,
   Куда под силу лебедям
   Высокого полета.
 
   Ты воспари - крыла раскинь -
   В густую трепетную синь.
   Скользи по божьим склонам, -
   В такую высь, куда и впредь
   Возможно будет долететь
   Лишь ангелам и стонам.

Илья Матисович КИСТЬ УМУДРЁННАЯ

   На фоне "актуально-концептуального" официоза и крикливых ярмарок арт-тщеславия особенно ценны явления культуры, составляющие сердцевину художественного процесса России. И здесь уместно обратиться к небольшой, но очень изящной персональной выставке харизматичного Кима Николаевича Бритова, которая проходит в эти дни в Центральном Доме Художника на Крымском валу.
   Феномен Бритова поражает. Как в одномерную эпоху социалистического реализма и плакатного "сурового стиля" сформировался столь яркий и пронзительный, в прямом смысле слова, бесстрашный и правдивый колористический талант? Как в подобных условиях ему удалось ещё и создать целое постфовистское направление в русском искусстве ХХ века - неповторимую Владимирскую школу живописи?
   Ким Бритов родился 8 января 1925 года. В 18 лет ушёл добровольцем на фронт, где сражался в полковой и артиллерийской разведке и был тяжело ранен. Будущий художник брал Берлин, был участником встречи на Эльбе, имеет медаль "За Отвагу".
   Примечательно, что его становление как художника произошло не под прессом мёртвых академических традиции в удушливых стенах академий и институтов, когда надломить молодой хрупкий талант особенно легко. Он, подобно мастерам древности, был воспитан тремя талантливыми художниками старой школы напрямую. Как опытный разведчик, он нашёл учителей сам.
   До войны его научил ценить и понимать природу первый учитель Сергей Михайлович Чесноков. Позднее Бритов учился в Мстерской художественно-промышленной школе, но стать мастером миниатюры было не суждено: изуродованная ранением рука не позволяла работать тонкими кисточками. Здесь его заметил выдающийся русский пейзажист Константин Иванович Мазин, не только открывший Бритову живопись классиков начала века (многих из которых мэтр знал лично), но и давший возможность ученику, как в древности, работать совместно, непосредственно наблюдать работу учителя. А знаменитый мастер реставрации Николай Петрович Сычёв раскрыл для него мир русской иконописи, знаменитое "строгановское письмо".
   Именно поэтому Бритов по духу не импрессионист, не просто мастер точного впечатления, а мощный философ в живописи. Его недавние работы, представленные на выставке, наглядно подтверждают это. Точность и острота в передаче солнечного света и тонких настроений природы ёмко осмысливаются колористически и композиционно. Вот почему каждый обыденный мотив: и стадо в лесу (удивительно остроумно родство орнаментальных фигур животных с узором берёзовых стволов), и солнце над полем с подсолнухами, и оттепель в городе, и первый снег на крышах избушек, - фокусируются до уровня философской притчи. Даже самая маленькая по формату работа - предельно-эпический символ, монументальная симфония.
   При абсолютной законченности каждого произведения, свежесть первого натурного впечатления не уходит, а напротив, усиливается. Видимо, в этом и состоит магистральная задача создания каждого холста: предельно ёмко сформулировать это впечатление. В этом секрет разнообразия и неповторимости искусства Бритова.
   Отважный прорыв Владимирской школы живописи всегда состоял в бесстрашном использовании предельно ярких, открытых, форсированных цветов. Однако оглушительная мажорность бритовского колорита - не просто эффектное декоративное решение. Цвет вырастает изнутри самой жизни, из плоти родной природы, из земли, из воздуха, из солнечного света, что подчёркивается фактурой материала: холста, оргалита, "скульптурой" сильных мазков. Так и тянет врыться в эту роскошную, мокрую "Пашню", настолько она вкусна и убедительна. Хочется влиться и в зябкую уютность закатного зимнего солнца ("Суздаль. Масленица"), запустить руку по локоть в глубоко синий, осязаемо пушистый снег, нырнуть в обжигающую бездонность мартовского озера. А в "пасмурных" мотивах цвет не затухает, но, напротив, как бы аккумулируется внутрь, благодаря чему звучит с удесятерённой силой.
   Подобно старому мощному древу, художник врыт корнями в русскую землю. Особенно ясно это ощущается при сравнении с его "зарубежными" произведениями. Французские пейзажи холодны и изысканны, нет в них той самой прочувствованности, вулканической внутренней силы. Они написаны, скорее, кистью любопытствующего "туриста".
   Поражаешься, что с годами мастер не только не устал, не "забронзовел", а наоборот, бурно развивается и остро ценит каждое мгновение жизни и творчества. А умудрённость кисти и гигантский бытийный опыт дают возможность ещё пронзительнее и глубже выразить эту, поистине юношескую, влюблённость в мир.
   Как и прежде, полковой разведчик совершает вылазки в область невозможного. И, наперекор нашему унынию, жестокости и пошлой суете, протягивает нам чашу радости, в которой отражена родная земля: яркая, светоносная и ослепительно прекрасная Россия наша.

Андрей Смирнов МУЖСКИЕ ПЕСНИ

   АФ СКЛЯР. "Песни моряков" ("СОЮЗ"), 2008.
   В прошлом номере, говоря о последней пластинке группы "Ундервуд", упомянул Головина. Посему логично затронуть свежую работу одного его старинного знакомца, считающего себя учеником мэтра. Некоторые головинские произведения становились достоянием общественности именно через альбомы Александра Скляра и "Ва-Банка" - "Эльдорадо", "Робинзон Крузо", "Склиф" - весьма заметные номера в скляровском творческом багаже.
   Подруга прослушала пластинку, фыркнула: "Молодится!" Да, Скляр в этом году отметил пятидесятилетний юбилей. Хотя внешне за последние лет двадцать, кажется, совсем не изменился.
   С налёта понять, почему "Песни моряков" - сольник - сложно. Густой современный рок-н-ролл с влиянием альтернативного рока и шансонными интонациями вполне ложился бы в концепцию "Ва-Банка" и в дискографии не выглядел бы курьёзом. Но за что можно уважать Скляра, так это за упрямое нежелание следовать сложившейся репутации. Большое число побочных проектов, параллельных службе в "Ва-Банкъ", свидетельствуют о разносторонних интересах, богатом потенциале. Здесь тебе и "Библиотека путешествий", интерпретация наследия Вертинского, Алёши Дмитриевича, совместный альбом с "самим" Виктором Пелевиным. При этом совершенно необъяснимое долговременное пестование редкостного отстоя в виде фестиваля "альтернативщиков" "Учитесь плавать" (да ещё дать бездарным выкрутасам название одного из самых тонких поэтических опусов Головина).
   Скляр уже оговорился, что "Песни моряков" не стоит путать с "Песнью моряка" Кена Кизи. Но эпиграф к роману из Леонарда Коэна уместен и здесь:
   И Христос был мореходом,
   По волнам бродя как посуху,
   И увидел Он сквозь воды,
   Раздвигаемые посохом,
   Что лишь очи утопающих
   Видят лик Его светлейший,
   И велел Он начинающим
   Воды бороздить в дальнейшем
   И сказал: "Пока свободу
   Не найдёт в пучине,
   Заповедую по водам
   Плыть вперёд мужчине".
 
   В "Песнях моряков" прежние интересы и проявления Скляра сливаются в единое целое: "Ва-Банкъ"; сольники наподобие пластинки "ДендиДиана"; совместные циклы с Сукачёвым и Глебом Самойловым.
   Альбом имеет примечательный эпиграф из легендарного самурая Миямото Мусаси: "Каждый должен стремиться к совершенству на своём пути". "Книгу пяти колец" Мусаси о военной стратегии и искусстве фехтования Скляр некогда озвучил в формате МР3.
   Так что "Песни моряков" - своего рода подведение итогов. В последнем номере "Rolling Stone" Скляр выразился таким образом, что прошёл этап становления, подготовки: "Ныне нащупал всё".
   Собственно, песни в альбоме объединены не темой моря, это мужские песни. Отсюда крепкие варианты "Шамана" и "Предательства и контрабанды", очень личная "Буду я любить".
   Романтизм Скляра суров, вся его экзотика лишь правильный и успешный фон для самообретения.
   Также среди "песен моряков" - убедительная версия цоевской "Мама, мы все тяжело больны". Журнал русских традиционалистов "Ориентация" в середине девяностых интерпретировал эту песню как разрыв с миром дольним: "Мама, мать-природа всегда символизировала эмпирическую действительность. Осознание того, что мы все сошли с ума свидетельствует об их чуждости этому миру, ведь они сошли с ума для "матери". Человек от мира сего так воспринимает мистиков, подвижников".
   Кстати, в вышеупомянутом интервью Скляр хладнокровно определяет себя именно как "мистика".
   Завершает пластинку триумфальный хит раннего "Ва-Банка" (актуальный в свете последних "гастролей" президента) "Революционеры на Кубе" и почему-то скрытая кода "Три Ноль Шесть".
   Несмотря на некоторую помпезность, альбом по звучанию почти идеален. Но не хватает некоей изюминки, дабы можно было сказать: "Чёрт знает что, но отличнейшая вещь", а такое определение подойдёт десяткам и сотням больших произведений, особенно в формате рок-н-ролла.
   Что обламывает в некоторых скляровских проявлениях, творческих и декларативных, так это явственный тактизм. Помню, как изумился в феврале этого года добрым словам памяти Летова. За год до этого довелось видеть запись, где Александр Феликсович резко критически отзывался о творчестве Егора. Поменял мнение, передумал? Вряд ли, скорее решил выступить политически верно.
   Может быть, именно поэтому несомненная верность рок-н-ролльному богу была воспринята как - "молодится".
   Скляр твёрдо стоит на земле. Но земля - женская стихия. Ведь как писал Головин: "Для мужчины нет ни прошлого, ни будущего, для него нет вообще категории протяженности, а есть мгновение. Он живет сердцем, порывом, не знает ни трусости, ни храбрости по одной причине - сердце не знает подобных эмоций".

Евгений Нефёдов ЕВГЕНИЙ О НЕКИХ

   Был у нас такой поэт - знаменитость с юных лет. Опериться лишь успел - сразу Сталина воспел. Воспевал он Красный флаг, Кубу, Братской ГЭС размах, всё о Родине кричал да буржуев обличал…
   Словом, много наваял… Но при всём при том стоял с дарованием своим - среди тех, кто был "гоним"… Как от власти он страдал! Книг - лишь тысячу издал. Посетил лишь сотни стран. Не житьё - а стыд и срам…
   Потому-то, наконец, стал он - ельцинский певец. Дальше - больше. На Беслан отклик был такой им дан, где виновником всех бед вывел… Сталина поэт!
   Написал я потому - подражание ему:
   "Я поэтом юным был - верно Сталина любил. Но когда маститым стал - прах великий растоптал. Я же век на том стою: то люблю - то предаю. Вот и Сталина портрет так загадил - места нет…
   Заплевал и закопал. Словом, тему - исчерпал. Подзабыли и меня… Вдруг - Беслан в кольце огня! И опять я - тут как тут: нити к Сталину ведут! И везде, куда ни глянь, вижу я тирана длань!
   Всю страну швырнули в ад - это Сталин виноват. Горбачёв иудой стал - это Сталин воспитал. Ельцин пьяница и вор - это Сталину укор. Путин заслан из ЧК - это Сталина рука.
   "Курск" от взрыва утонул - это Сталин поднырнул… И Манеж сгорел дотла - это Сталина дела. Террорист проник в Беслан - это Сталин подослал. Под Чубайсом рвут фугас - это Сталин дал приказ…
   В мире кризис и провал - Сталин организовал. Главным в Штатах стал цветной - Сталин брат его родной. Тяжко Грузия больна - это Сталина страна. Президент наш либерал - это Сталин выбирал…
   Будут Кудрина менять - это Сталин хочет снять. Сердюков покинет пост - это Сталин поднял тост. Всем Сванидзе надоел - это Сталин гнать велел. Русским дать телеэкран - это Сталин строит план…
   Вся земля полна беды - это Сталина плоды. Мрут народы от нужды - это Сталина труды. Если в кране нет воды - это Сталина следы. Спятил к старости поэт - это Сталин шлёт привет…"
   …Что-то, может, и не так в этих было бы стихах. Угадать-то нелегко: стихотворец далеко. То в Америке гостит, то Россию навестит. Чтоб народ его у нас не забыл, неровен час.
   А народ, увы, певца впрямь забыл: каков с лица?.. Помнит кепочку, пиджак, а вот имя - ну никак… Может, с памятью чего приключилось у него? Так ведь нет: который год - помнит Сталина народ!