Завтра Газета. Газета Завтра N760

 
Оставив компьютер на сутки с небольшим, Михаил обнаружил за прошедшее время восемьдесят (!) свежих релизов. И как работать с такими объёмами? Не новая идея, но в специализированных музыкальных изданиях обзоры зачастую выглядят, как каталог из ИКЕИ - "вот трип-хоп", "вот панк", "симфо-металл для сынка", "хард для папы", "поп-рок-фьюжн отлично подойдёт для машины делового человека". За маркетологией вещи исчезают.  
СЕГОДНЯ СЛОЖНОвыражаться в пафосе "рок-н-рольного фронта". Есть частные проекты, инициативы с их внутренней логикой. Есть более интересный и важный уровень - формации, среды и сообщества, где внутри идут обмен, работа. В такой оптике критерий "наше"/"не наше" уходит, заменяясь куда более фундаментальным: сильное/слабое. А зачем слабое ищущим точки роста в культуре?  
Под асфальтом шоу-бизнеса, формата и маркетинга идёт своя, неясная, но наполненная жизнь. Художники ищут, формулируют, заявляют себя. Наблюдается большое разнооцветие. С него и может начаться нечто. Проблема сегодняшнего культурного опыта не в отсутствии новых стилей и эстетических открытий, но в возможности и необходимости новой ситуации. Ситуации, в которой высказывание, жест не превращаются в развлечение, декорацию, сотрясение воздуха.  
Парадоксально, но имперская необходимость заключается в работе со множеством проявлений, в диалоге с культурными островами, помощи в наведении между ними мостов, параллельных коммуникаций, в поддержке альтернатив. Важно фиксировать тенденции, направления, явления. Давать им голос, предлагать свою интерпретацию. И оставить соблазн этакого концептуального "экскаватора". Во всяком случае, пока.  
Многие типы деятельности, подходы, направления существуют параллельно. Но постепенно меняют своё положение в культурной иерархии. То, что сегодня локально, в перспективе запросто может стать новым Большим Стилем.
 

НАДО СЛУШАТЬ!

 
     
Дмитрий РЕВЯКИН. "Жатва" ("Цветной звук"). 2007. КАЛИНОВ МОСТ. "Ледяной поход" ("Navigator records"). 2007.  
"МУЗЫКА - это передовая политика, потому что через неё происходит захват души человека. И на чьей он стороне, решает музыка.  
- Сейчас столько цепей на человека повешено, столько гирь, что свободнее человек не стал. И политика - в том числе. Человеку кажется, что он вне политики, но он смотрит в телевизор - а это сконцентрированная политика. Когда он делается апатичным к политике - это тоже политика. И самая главная цель любой политики - чтобы человек не верил в Бога. А верил во всякие мази, в рекламу, в пустышки", - так говорит сегодня Дмитрий Ревякин.  
"Мост", в его нынешнем понимании, "это Вертикаль - прямо в Небо". Произведение - всегда свидетельствует об авторе, его жизни, опыте, взглядах. Художнику необходимы периодические "встряски", иначе творческий организм начинает работать по инерции. Иногда инерционность сопровождается мастерством и уверенностью. Но здесь речь уже идёт о ремесле.  
Дмитрий Ревякин постоянно находит вдохновение вне музыкального пространства. Новый мощный импульс творчеству дало его воцерковление. Оное для многих, увы, порой оборачивается начётничеством неофита. Или же происходит отлично выраженное в своё время Башлачёвым: "В церкву едут поутру / все интеллигенты. / Были - к дьякону, к попу ли / Интересовалися. / Сине небо вниз тянули. / Тьфу ты! Надорвалися."  
У Ревякина получилось найти своё место и не изменить себе. Как водится в нашем подлунном мире - Дух живёт "по краям". Вот и Ревякин всегда идёт до конца. Изучает, прорабатывает, проживает. Если политика - то в её радикальном формате, вспомним НБП. Если христианство - то в строго-фундаменталистском облачении. На пластинках обретается символика истинно православных христиан, к которым присоединился Дмитрий.  
На таком пути неизбежны рискованные подходы, спорные исторические выводы. Сегодня Ревякин ориентируется на героев белого движения, разумеется, не из "кадетствующих верхов и меньшивиствующих низов", а на монархистов, боевых казачьих атаманов.  
Возможно, именно основательность Ревякина даёт сильный и содержательный выход в творчестве. Исследователи отмечали сложность модели пространства в поэтическом мире Ревякина. "Можно говорить о том, что мы имеем дело не с одной моделью, а двумя: ориентированной вертикально и ориентированной горизонтально. Вертикальная - трехсоставная, по сути, это - традиционная мифологическая модель: нижний мир - срединный мир (мир человека) - верхний мир (Небеса)… Основной интерес Ревякина находится на границе срединного и верхнего миров. Преодоление этой границы, прорыв в Небо - основная тема многих ревякинских текстов. Горизонтальная модель, язычество - фактически модель срединного, человеческого мира."  
На последних пластинках две модели, две оптики наложились друг на друга и превратились в Крест. И словотворец Хлебников в качестве поэтического вдохновителя сменяется кристальным Гумилёвым.  
Ахматова говорила о гумилёвской книге "Колчан": "Николай Степанович творит войну. Он - вершитель каких-то событий. Он - участник их." Так и Ревякин в своих пластинках - не только боян, летописец, сказитель, воспевающий долг, честь как верность, но и сам - ратник, защитник своей земли и покоритель новых пространств.  
В "Воспоминании о Дивеевском лете 1991 года" Александра Баркашова некий монах так напутствовал бойцов РНЕ: "Не сейчас еще, но уже скоро, наступит год, когда освободит Господь своим промыслом Россию, и будет тогда жатва у Бога в России. Жатва большая, а жнецов мало. Поэтому торопитесь и усердней делайте дело свое".  
По словам самого Ревякина, "Жатва" повествует о столкновении европейской и азиатской цивилизаций: "Я в свое время был и евразийцем, и азиатом, и кем только не был в своих творческих и духовных исканиях. Сейчас я себя ощущаю белым человеком, потомком викингов, варягов. И продолжаю традиции казачества".  
У альбома выстроенная драматургия - образы и картины Русского Дома сменяют апокалиптические картины нашествия иноплеменных. Светлая "Нордическая Русь" и тревожный "Аттила", пленительная "Кто же вплёл" и жуткая "Гордая Рязань" - гимн защитникам Рязани во время батыева нашествия.  
 
Вычерпать море,  
яростно вырубить створы.  
Дерзкий прищур обещает победу  
громкой наградой  
Негой стреноженных рады  
Ждут свою горькую участь  
в жертву пропеты.  
Когда ряды героев иссякнут в дикий смерч  
И грозный взгляд Аттилы  
глотает хищно нивы.  
Исполнись, Воля Божья! В годины укрепи,  
Дай силы и отваги стоять несокрушимо.  
 
ЕСЛИ В СЛУЧАЕ экспериментально-психоделической "Жатвы" приходят аналогии с пластинками "Обряд" и "Всё поле в цветах", то в "Ледяном походе" узнаваем "Калинов мост". Классический американо-британский рок в современном прочтении с симфо-эпическим лоском. "Марковский полк уткнулся в реку. Замялись. Но медлить нельзя - проиграется дело. А на реке ледяная кора. "Полк вперёд!" - и генерал Марков первым шагает вброд. Идут в бой через ледяную реку, высоко в темноте держат винтовки."  
Альбом, правда, даёт указание на другой эпизод гражданской войны - здесь речь идёт сибирском ледяном походе - отступление остатков армии Колчака в Забайкалье. Но основания, описанные в знаменитом произведении Романа Гуля и на пластинке "Калинова моста", - общие.  
"Ледяной поход" - концептуальное творение, композиции подчинены идее альбома. Пластинка - это призыв каждому найти своё поле чести, выйти в свой "ледяной поход", против упадка и разложения. Иного пути нет, ибо "вечное небо помнит тебя всегда, вечное небо подвига ждёт". И "где даруют в подвиг силы, где война с колен поднимет".  
На альбоме посвящения атаману Семёнову и барону Унгерну, проповедничество о Сибири как об истоке грядущего возрождения, торжество русского духа в балладе "Севастополь". Но при этом "Ледяной поход" не оставляет впечатления чего-то тяжеловесно-непроходимого. Не случайно Ревякин постоянно апеллирует к казакам: подлинно казачьи лихость и озорство создают неповторимую атмосферу пластинки.  
 
Сорвана завеса, вижу ясно, Господи.  
Устрашился беспощадно истреблять обман.  
Эй, не спи, вставай, есть, где казаковать!  
И пылает меч начало удержать.  
Бью челом вам, братья ангелы,  
Одного в пути не бросили,  
В бой не оставили.  
Не отдали на потребу бесам-псам,  
Бью челом вам, братья ангелы,  
Отслужу!  
 
ЛЕНИНГРАД. "Аврора" ("ШнурОК", "2+2=5"). 2007.  
МЕНЯ ДАВНО занимает вопрос, как бы действовал Шнур, окажись он на два десятилетия раньше, во времена пика отечественного рок-движения: возводил бы баррикады или медитировал на публику, плясал бы возле костров перестройки или провидчески издевался над наивными ожиданиями грядущего рая?  
Сегодня Сергей Шнуров и группировка постоянно попадают в болевые точки общества, откликаясь на новые веяния, явления. "Ленинград" движется параллельным курсом, пожалуй, с Пелевиным. Но если писатель даёт своеобразный социологический анализ, то Шнур подставляет обществу зеркало.  
После проходного альбома "Бабье лето", который выглядел как набор отбраковки с "Хлеба", группа выпустила по-настоящему "ленинградский" альбом "Аврора". С лихой "лирикой" и отличными мелодиями. Привычно, но не обламывает . обилие цитат, самоцитат, возвращение к старым темам.  
"Аврора" - отвязный саундтрек ко времени, музыка для уставших от "гламура и лоска". Два десятка забавных историй, кромешных ситуаций. На гора и с маргинальным блеском. Казалось, невозможно перебить телешоу под названием "Программа Максимум", где тролль-ведущий пугает затравленное население ужасами. Шнуров усугубляет - и в итоге ежесубботние телепонты канала НТВ выглядят конъюнктурным идиотизмом. Внимательно и остроумно отрабатываются пропагандистские штампы. По полной получают шоу-бизнес и рокеры. За некоторые пассажи песни "Яблочко", как сказал один коллега, "в девяностые могли и посадить". Вновь демонстрируется уникальное умение - только "ленинградцы" одновременно сумели воспеть и обстебать пресловутый средний класс.  
Метод Шнурова (если так можно выразиться) - не тиражирование, апология или, наоборот, однозначный стёб. Это фирменное погружение в образ без скороспелых моральных характеристик, посему картина получается весьма достоверной. Для многих наблюдателей, в том числе из музыкантов, объект предельно дистанцирован или же наколот, как бабочка на иголку. Шнур исследует всё на собственной шкуре. Странно, что он ещё не тусанулся на "Фабрике звёзд", не спел дуэтом с какой-нибудь поп-девочкой, выдав мат в прямой эфир, не хлопнул по рюмашке с Пугачёвой. (А может, нечто подобное уже было и я просто проглядел?)  
Понятно, что очень многим людям, которые за это отвечали кровью, карьерой, "ленинградские" опусы кажутся перформансом, хамством, баловством. Но сегодня очень часто, чтобы тебя услышали, надо уметь говорить несерьёзно.  
DOLPHIN. "Юность" ("Зита и Гита"). 2007.  
ОДНА ИЗ САМЫХ ярких и заметных пластинок прошлого года сотворена в стилистике музыки восьмидесятых - синтипоп, электро, альтернативный рок, поп-нойз. Музыкально - это работа проверенного соратника Дельфина, гитариста Павла Додонова. Такое звучание в чём-то наивно и старомодно, но "Юность" тот случай, когда получилось свежо и стильно. К тому же многие темы и ожидания восьмидесятых вновь занимают публику.  
По словам Дельфина, "эта пластинка о детях и для детей, которые остались внутри нас и которых хочется сохранить. Мне кажется, альбом должен вызывать внутреннее напряжение, некоторый трепет, даже некий приятный дискомфорт". Напряжение и дискомфорт - несомненно, но приятный?.. Если только тем, кто не боится, когда почву выбивают из-под ног.  
"Детскость" Дельфина - не инфантильна. Ведь дело совсем не в конфетах, игрушках и умении строить рожицы. Его детское - искренyость, бескомпромиссность, живость восприятия.  
К излюбленной экзистенциальной проблематике прибавилась осязаемая социальная агрессия. Дельфин ведёт диалог с миром и обществом, ставя неудобные, жёсткие вопросы. "Юность" - возврат и осмысление последних лет, работа с основаниями цивилизации. Для усиления "мессиджа" использован приём, когда живое содержание подчёркнуто машинным звучанием, голос пробивается через механическую стену.  
Интересно, что "Юность" Дельфина перекликается (и стилистически, и настроением) с неизвестными широкой публике пластинками андеграунда вроде "Исключения из правил" закрытого проекта "Затерянные в космосе": "Что до чистых пропорций, то давайте забудем про это/Главное, чтобы моё поколение было сыто…"  
За разговорами о количественных проблемах (реальных и болезненных) в расчёт не берётся качество. Но сытые яппи - далеко не оплот наcтоящего и ресурс будущего. И без чистых пропорций долго не протянет ни одна конструкция.  
Дельфин - голос поколения конца шестидесятых-начала семидесятых годов рождения. Поколения, чьё полновесное вхождение в мир пришлось на слом эпох, кошмар девяностых - войны, экономические обвалы, наркотики, массовый поход в криминал. И только совсем недавно эти люди начали заново осознавать себя, свой путь, окружающий мир.  
 
Мы здесь одни,  
Среди тысяч заплаканных глаз.  
Это они  
Смотрят в прицел на нас.  
Слышишь все ближе  
Мертвых собак лай.  
Целься чуть ниже.  
Стреляй!..  
 

    Обозреватель
 

ЧЕЛОВЕК НЕОТМЕНИМЫЙ Споры о романе Александра Потёмкина «Человек отменяется»

 
     
В Доме Ростовых - в Международном сообществе писательских союзов - состоялось обсуждение романа Александра Потемкина "Человек отменяется". Провокационное название, сложное многослойное произведение вызвало оживленную дискуссию, в которой приняли участие первый секретарь исполкома МСПС Ф.Кузнецов, президент Академии русской литературы В.Мирнев, известный критик Л.Аннинский, доктор филологических наук И.Арзамасцева, писатели, ученые… Откровенный, профессиональный разговор касался достоинств и недостатков романа, например, поэт Г.Онанян упрекнул автора в слишком достоверно изображенных жестких сценах, прозаик А.Торопцев советовал тщательнее редактировать тексты… Ведущий собрания - писатель А.Салуцкий - сказал, что читая Александра Потёмкина, испытывал истинное удовольствие - эстетическое наслаждение, потому что ни одной строки, ни одного слова у него не сказано просто так, а обязательно - со смыслом и нестандартно. Ирония автора по-настоящему глубокая, с проникновением в суть дела. Написанный в острой литературной манере, роман Александра Потёмкина "Человек отменяется" стал первой, настоящей классической крупномасштабной сатирой на то, что происходит в России и с Россией. Были высказаны пожелания продолжить роман, написать вторую часть с названием "Неотменяемый человек" - другим взглядом посмотреть на проблемы, затронутые в романе. Взяв за основу выдержки из обсуждения, мы продолжили его на страницах газеты "Завтра".  

    Владимир Бондаренко
     
АЛЕКСАНДР ПРОХАНОВ: ВСЁ ВПЕРЕДИ  
Россия бредит развитием. Россия находится в ожидании нового витка развития. Россия говорит о развитии. России предстоит развитие. Развитие - это переведение страны с одного уровня на новый уровень. С уровня упадка, декаданса, развала, в котором мы все еще пребываем, на уровень Богопознания, на уровень расцвета, на уровень создания абсолютно новой общности, нового социума, который состоит не только из новых машин, механизмов, дорог, но и из человеческой общности.  
Роман Александра Потёмкина "Человек отменяется" очень важен тем, что ставит проблему человека в период, предшествующий русскому развитию. Он ставит на человеке крест, он ставит на социуме, которому предстоит выстраивать новую Россию крест. Говоря, что этот социум безнадежен. Что он состоит из гнили, из слизи. Во многом это так. Александр Потёмкин говорит, что он сам - того же мнения, что и его герои, что человечество должно быть расчищено, вырублено, вырезано, и на его месте должны возникнуть какие-то супермашины и сверхгерои. Этим он оговаривает себя. Потёмкин думает, конечно, иначе. Его радикализм, художественный и творческий, утверждение, что он и себя чуть ли не включает в число палачей ничтожного человечества, это - его места о развитии. На самом деле пафос его романа не антигуманистический, а насквозь гуманистический. Русское развитие потребует нового человечества и нового человека. Потребует преображения сегодняшнего народа, прошедшего через катастрофы 1991 года, 1993 года, утратившего веру в будущее, потерявшего стыд, растленного, униженного. Преображения народа, испытывающего ежедневные пытки. Этому народу предстоит преобразиться. Как будет протекать преображение народа - одному Богу известно. Скорее всего, это преображение будет протекать через чудо. Чудо всегда связано с явлением. Поэтому в России должен появиться сверхчеловек. Человек, который, как Данко, вырвет свое сердце и понесет его, освещая народ. Его сердцем будет преображено сегодняшнее человечество. "Человек отменяется" по Потёмкину, и "Чело- век вменяется" по Проханову. Следующая книга того же Потёмкина уже будет написана об этой восхитительной утопии. О появлении среди всеобщего мрака, распада, чудовищной и бессмысленной власти нового сверхчеловека, который будет способен на героизм, на Богопознание, на творчество, на Русское Чудо.  
АНАСТАСИЯ ГАЧЕВА, СВЕТЛАНА СЕМЁНОВА: ХИМЕРЫ РАЗУМА ИЛИ ИСТИНА СЕРДЦА?  
В романе "Человек отменяется" сознание, говорящее с самим собой, стоит в центре повествования. Даже там, где герой произносит слова, его монолог сохраняет приметы внутренней речи. Да и диалоги, вкрапляемые в текст повествования, зачастую тоже монологичны: собеседники не слышат друг друга, каждый вещает на надрывном фортиссимо, звучит в своей тональности и ведет собственную идею-мелодию слово другого внутрь его сознания не проникает, отскакивает, как шар, и катится одинокой дорогой. Каждый переполнен собой, занят своим возлюбленным "эго", его лелеет и превозносит, ему воспевает осанну.  
И совсем не просты оказываются самые, казалось бы, невзрачные экземпляры рода людского, маленькие человечки вроде Семена Семеновича Химушкина… Химушкин, как подпольный герой Достоевского, предпочитает "скандалить в собственном сознании". Он - завистливый, злой фантазер, и в своем мечтательном, фантомальном захлебе рождает такие химеры разума, что не снились ни гоголевскому Поприщину, ни Голядкину Достоевского. В повседневном же бытии скукожен и мелок: подглядывает за квартирантками, не прочь тяпнуть водочки и попитаться за чужой счет, конфликтов старательно избегает и в гражданском смысле вполне благонадежен.  
Но зато ослепительно великолепен его двойник - всемогущий олигарх Иван Степанович Гусятников, в которого на пиках воспаленной фантазии перевоплощается Семён Семёнович. Этот тоже предается неуемным мечтаниям, громоздя картины немыслимых извращений, то дьявольски-утонченных, то нарочито грубых. Но, в отличие от Химушкина, обладая вожделенными капиталами, что, как известно, правят цивилизованным миром, он имеет шанс проверить практически, насколько быстро лишается человек своего достоинства, легко ли утрачивает тонкую пленку культурности, истребляя в себе все, что отличает его от кровожадного зверя.  
Гусятников становится режиссером дьявольского спектакля, изощренно мизансценируя предельно жестокие ситуации, чтобы под их прессом человек из человека "вытек", как когда-то выражался Бабель. Устраивает себе крепостную деревню и понуждает новоиспеченных холопов исполнять все прихоти "барина". То заставит сношаться друг с другом до исступления, то начнет морить голодом, дразня голодные глаза и ноздри видом и запахом упомопрачительных деликатесов. То поселит в одном бараке убийц и спровоцирует столкновение между ними, да какое, кончающееся душегубством самого садистского толка. Как змей-искуситель, Гусятников толкает людишек на смертный грех, а сам подсматривает в щелочку, испытывая самое яростное наслаждение от созерцания их падения: где немедленного и покорного, а где - после немалого сопротивления, которое, впрочем, лишь разжигает его глумливый восторг. Надо отметить, сцены в поэтике шока у Александра Потёмкина особенно художественно выразительны.  
Главный вывод, к которому приходит Гусятников в результате своих экспериментов: человек - мразь, гниль, ничтожество, не заслуживает ни уважения, ни любви, и "мир вокруг него не стоит и ломаного гроша" .  
Именно такую схватку с реальностью, когда на одной стороне игральной доски бытие во всей его необъятности, а на другой - обособленный, голый разум, непрерывно подогревающий себя ненавистью к живой материи, ко всему что не есть гордая мысль, ведет в романе третий герой-идеолог, Виктор Петрович Дыгало. Он, как и отражающиеся друг в друге Химушкин и Гусятников, испытывает глубочайшее презрение к человеку и ищет всё новых и новых подтверждений его недостоинства. А как же иначе? Ведь Виктор Петрович задумал ни больше ни меньше, как "отменить человека", силой озлобленной мысли уничтожить человеческий род, волевым, самовластным рывком прекратить жизнь на земле. "Я пытался, я хотел любить человека, но из этого ничего не получалось. Не встретил я его, не раскрылся он передо мной россыпью своих талантов. Теперь же я его больше не ищу. Он ни мне, ни материи не интересен. Он никому, кроме себя самого, не нужен. Человек! Ты отменяешься!" (с. 558, 559).  
Единственный романный персонаж, верующий в человека, вершинное творение Божие, чудо земли, надежду всей твари, что "стенает и мучится доныне" (Рим. 8:19) и ждет спасения, - палеоантрополог Настя Чудецкая. И имя, и фамилия говорящие. В самом имени девушки запечатлено главное христианское чаяние "воскресения мертвых и жизни будущего века" (Анастасия - по-гречески "воскресение"). А фамилия напоминает о тех чудиках, юродивых, взыскующих "Града Небесного", которыми испокон веков держится русская земля. И у нее совсем иной подход к человеку. Для Насти человек уникален и неповторим. Более того, существо, растущее, творческое, стремящееся превзойти самое себя, как бы иначе вышел он из первобытного, полузвериного своего состояния, создал величайшую цивилизацию и культуру, достиг таких духовных взлетов?!  
А героев, отменяющих человека, художественная логика произведения приводит к окончательному фиаско. Впрочем, сам автор не выстраивает свое произведение так недвусмысленно и идейно благостно. Здесь звучит полифония голосов: яростных, упертых в свой вариант разрешения кричащих противоречий человека и бытия. Острота антропологического кризиса никак не затушевывается, более того - в этом умном, увлекательном, шокирующем и вызывающем работу мысли и сердца романе ставится как срочная проблема перед современным человеком и нынешней цивилизацией.  
ЛЕВ АННИНСКИЙ: ПРОКЛЯТЫЕ ВОПРОСЫ  
Если подумать, Достоевский и Толстой символизируют два принципиально разных художественных подхода к реальности. Я бы сказал так: подход Толстого исходит из того, что жизнь в принципе нормальна и вменяема. Она строится по определенному порядку, как и должно быть. Так он формулирует и в кавказских своих очерках - "Набеге" и других. Что такое героизм в предельных необыкновенных условиях? Веди себя так, как ты всегда должен себя вести, и получится само собой героизм. То есть у Толстого все ситуации абсолютно нормальные. А уж если внутри человек отходит от чего-то, то тогда жди… А кто воздаст? А может, и не воздаст… Но в принципе все ситуации абсолютно логичны.  
У Достоевского всё наоборот и навыворот. В принципе все ситуации невозможны, нелогичны, трагически безысходны. И внутри этого начинаются разгово- ры, как при этом выживать и так далее. Всё вываливается за пределы данного монолога в какую-то вот такую ситуацию… У Достоевского ни одной ситуации нет нормальной. Всё или надумано, или фантастически невыносимо.  
Вот два пути. А то, что Александр Потёмкин идет по пути Достоевского, также нормально. Как и то, что еще очень большое количество писателей идут по пути Толстого. Это два крыла русской прозы. Применительно к Александру Потемкину вопрос стоит так. Всё, что он делает, как конкретно мыслящий человек с уникальным жизненным опытом. Не буду рассказывать. Какой это опыт. Кто знает, тот почувствовал. На все эти вопросы у него есть ответы. Но когда речь идет о том, откуда возникают эти вопросы, эти бытийные вопросы, эти метафорические вопросы. О том, почему человек так глуп? Зачем Бог создал такого человека? С тем, чтобы человек Богу вернул эти знания. Или наоборот, чтобы это утонуло где-то. Нет ответа на эти вопросы. Они по-русски называются - проклятые. Нет на эти вопросы ответа ни у Потёмкина, ни у Достоевского, ни у нас с вами. Это и есть та загадка бытия, которая никогда не будет отгадана, на то она и существует. А конкретные пути к ней - какие угодно могут быть. Истина неисчерпаема, исчерпаемы только правды, которые сталкиваются на пути к этой истине. Ну, например, если взять этот замечательный эпизод, с тем, что государство, имея все деньги практически у себя, решило устроить рынок. Нет денег, как самостоятельных единиц, которые сталкиваются для того, чтобы высекать здравый смысл. Ничего этого нет. Я вас спрашиваю: за тысячу лет русские люди на этой равнине когда-нибудь имели что-нибудь, кроме единого гигантского государства?! Да, они имели большое количество отдельных княжеств и бесконечных драк. Драка, междоусобица, из которых не было выхода, пока не пришли татары и научили нас государственному мышлению. И с тех пор - только государственное мышление. Всё остальное - это попытки развести гусей там, где нет корма…