Сыскарь Юра оказался гораздо проворнее сраженного первым ударом молодца. Перешагнув порог, Юра вскинул руку навстречу платку-кистеню, перехватил красную ткань так ловко, что она намоталась на его предплечье, дернул и вырвал тряпочное оружие из крепко сжатого кулака Игната. Сергач на мгновение потерял равновесие и прозевал мощнейший удар остроносым ботинком между ног.
Игнат упал на колени, стукнулся лбом об пол, скрючился, перестав что-либо соображать. Острая, жгучая боль захватила Игната целиком, переполнила до краев и вырвалась наружу тихим шипящим стоном. Недаром китайские мастера мордобоя называют паховую область «золотой целью», ох недаром!
Захлопали двери офисов, соседствующих с двенадцатым. В коридор выглядывали озабоченные и озадаченные, испуганные и заинтригованные, недовольные и глупо улыбающиеся мужчины и женщины, юноши и девушки. Боевой клич Игната и шум потасовки переполошили офисную.
— Все в порядке, господа! — поспешил успокоить соседей Юра. — Все нормально. Какой-то пьяный дурак прорвался через охрану, но мы его успокоили! Нет повода для волнений, господа и дамы, мы сейчас же вызовем милицию и отправим алкаша куда следует!
— Он не прорвался, — попытался защитить профессиональную честь охранник, силясь подняться с корточек. — Он, падла, сказал, что...
— Все хорошо, не волнуйся! Нет к тебе никаких претензий. — Юра подскочил к кряхтящему охраннику, обнял его за плечи и шепнул в ухо: — Николай Васильевич тебе лично выплатит ПОЛНУЮ компенсацию, в обиде не будешь.
Юра лучезарно улыбался, улаживал дела с соседями и охраной, а тем временем двое сообразительных и быстрых на руку сотрудников фирмы Самохина выскочили в коридор, подхватили бодающего пол Игната за ноги, за руки и уволокли долой с досужих глаз.
Едва Игната вынесли из коридора, едва закрыли дверь, сразу же перевернули на живот, закрутили руки за спину, на запястьях защелкнули браслеты наручников.
— Тащим его в кабинет Николая, — сказал незнакомый Игнату голос, и Сергача тут же подхватили под мышки, поволокли.
Широкополая шляпа упала под ноги, точнее, под коленки Сергачу. Коленки, волочась по полу, смяли шляпу. Скованные за спиной руки еще немного и сломаются в плечевых суставах. Больно, блин!..
Скрип петель, мякоть ковра внизу, рывок вверх за шиворот, и задница Сергача плюхается в мягкое кресло, пелена боли двумя слезинками спадает с глаз, Игнат моргает, начинает различать четкие очертания предметов и людей.
Да, он в кабинете Николая Васильевича. Сидит в начальственном кресле. Слева окно с листом фанеры вместо выбитого вчера стекла, по бокам кресла двое мужчин среднего возраста в строгих темных костюмах. Руки за спиной мешают как следует выпрямиться, все время хочется наклониться и лечь щекой на столешницу.
— Оклемался? — В кабинет вошел Юра. — Саня, позвони Николаю, расскажи новости.
Мужчина по правую руку от Игната достал из внутреннего кармана пиджака трубку мобильного телефона.
— Бесполезно! — хрипло закричал Игнат. То есть он хотел закричать, не вышло. Крик сорвался на хрип.
— Чего «бесполезно», козлик? — Юра подошел к столу, нагнулся, потрепал Игната ладошкой по щеке. — Чего «бесполезно», я спрашиваю?
Игнат мотнул головой, пытаясь отстраниться от чужой шершавой ладони.
— Ах так? — улыбнулся Юра. — Тебе ласка не нравится, козлик?
Юра размахнулся, отвесил Игнату звонкую пощечину.
— Чего «бесполезно», козел?! Поясни!
— Бесполезно звонить Самохину! — оскалился Игнат, исподлобья глядя на Юру прищуренными злыми глазами. — МЫ его принесли в жертву! Самохин мертв! Как и его брат! Как и все другие! И тебя МЫ убьем! Задушим! Всех вас задушим!!!
Что-то сказал Саня, прижимавший телефонную трубку к уху. Что конкретно — понять невозможно, мешают истеричные крики Игната.
— Заткнись! — Юрий ударил Сергача основанием ладони по носу. Из разбитого носа моментально потекла ручейком кровь, крик застрял у Игната в горле, рефлекторно откликнулась на удар слезная железа, снова туманя взор, снова заливая зрачки соленым. — Заткнулся? Саня, повтори, чего сказал.
— "Абонент не отвечает или временно недоступен", — повторил Саня вслед за телефонной трубкой.
— Зона действия телефонной сети не распространяется на загробный мир! — прошипел Игнат, глотая кровь и слезы. — МЫ ТУГИ! Нас много! МЫ убили Самохина, час назад мы его задушили! А еще через час мы задушим ЗУСОВА!
— Чего?! — Юра ухватил пленника за подбородок, заставил поднять голову. — Чего ты блеешь, козел?
— Я! Я задушил Виталия Самохина! Мы! Мы принесли в жертву во имя Великой Кали Николая Самохина! Мы убили Шумилова! Мы убьем его брата — Зусова!..
Удар по носу. На сей раз Юра бил кулаком. Пальцами правой руки придерживал Игната за подбородок и ударил сбоку по носу левым кулаком. Звук ломающегося носового хрящика прозвучал для Сергача будто выстрел, от которого заложило уши. Пальцы, фиксирующие подбородок, разжались, окровавленное лицо упало щекою на стол. Сергач продолжал слышать голоса, но звучали они откуда-то издалека, имели абсолютно одинаковый, очень низкий тягучий тембр, словно не трое, а один и тот же человек разговаривал сам с собою.
— Чего Николай сказал, когда уезжал?
— Ничего. Молча выбежал на улицу, точно ошпаренный весь красный, суматошный, прыгнул в тачку, и по газам, я в окно видел — с ходу помчал километров под сто.
— Полтора часа от него ни слуху ни духу... Чего делать будем?
— Ждать.
— А вдруг этот козел не врет про Зусова? По идее, он, гад, вообще про существование Ивана не должен знать. Соображаете, куда я клоню?
— Думаешь, стоит предупредить Ваню?
— Предупредить?! Сдадим козла Ивану, и пусть чего хочет с ним, то и делает. Захочет — ментам отдаст, захочет — паяльник в жопу засунет.
— Слышь, а когда Николай вернется, чего ему скажем?
— Как есть, так и скажем. Предупреждать Зусова в любом случае надо. А ну как, в натуре, на Ивана охотятся психи?
— Братцы! Есть компромиссный вариантик! Сдаем козлину Зусову с оговоркой: когда нарисуется Николай, Иван Андреич нам козлика вернет до окончания следствия.
— Рожки до ножки он нам вернет.
— Короче! Время уходит, Зусову так и так придется звонить, и, следовательно, звонок лучше сделать побыстрее. В конце концов Зусов — заказчик, его хлеб едим. Я прав?
— Похоже, что прав.
— Тогда я звоню, а вы пока тряханите козлика на предмет местонахождения Николая. Пока гориллы Зусова сюда доедут, попробуем выбить из него, сколько успеем, после спишем на сопротивление при задержании.
— Ищи дураков! Выдашь Зусову отбивную котлету, из самого после антрекот сделают. Не, мужики, я с больными работать отказываюсь, а козел больной головушкой, псих, сразу видно. Еще язык себе откусит, отвечай потом...
— Он, скотина, косит, мужики!
— А если не косит, а? Был тихим, стал буйным. Мне в девяносто восьмом похожий клиент попался, тоже думал — косит, а он себе кусанул язык и помер от потери крови. Давайте-ка я на всякий пожарный ему в пасть тряпку засуну, да? Иди, Юра, звони с той комнаты, а то вдруг этот орать начнет, от разговора отвлекать. Деликатно поговори с Иваном, вежливо, а мы козлятину запеленаем...
— На Колю, получается, ты клал с прибором. Так, Санек?
— Хотя бы и так! Коля — взрослый мальчик, инструкций насчет этого козла не давал, сорвался без объяснений, хрен знает, куда и зачем. А вдруг его реально замочили? Моя забота — с Иваном Андреевичем Зусовым не поссориться...
— Бздун ты, Саша.
— Хоть бы и так! Хоть горшком обзови, только в печку не ставь... Иди, звони. Юра, козла давно пора упаковывать, иди...
Игнат улыбнулся окровавленными губами. Хвала духам, события развиваются в точности как предвидел Сергач. Нет, блин, не зря все же Игнат Кириллович зовется «прорицателем», честное слово — не зря!
12. Четверг, середина дня
Игнат упал на колени, стукнулся лбом об пол, скрючился, перестав что-либо соображать. Острая, жгучая боль захватила Игната целиком, переполнила до краев и вырвалась наружу тихим шипящим стоном. Недаром китайские мастера мордобоя называют паховую область «золотой целью», ох недаром!
Захлопали двери офисов, соседствующих с двенадцатым. В коридор выглядывали озабоченные и озадаченные, испуганные и заинтригованные, недовольные и глупо улыбающиеся мужчины и женщины, юноши и девушки. Боевой клич Игната и шум потасовки переполошили офисную.
— Все в порядке, господа! — поспешил успокоить соседей Юра. — Все нормально. Какой-то пьяный дурак прорвался через охрану, но мы его успокоили! Нет повода для волнений, господа и дамы, мы сейчас же вызовем милицию и отправим алкаша куда следует!
— Он не прорвался, — попытался защитить профессиональную честь охранник, силясь подняться с корточек. — Он, падла, сказал, что...
— Все хорошо, не волнуйся! Нет к тебе никаких претензий. — Юра подскочил к кряхтящему охраннику, обнял его за плечи и шепнул в ухо: — Николай Васильевич тебе лично выплатит ПОЛНУЮ компенсацию, в обиде не будешь.
Юра лучезарно улыбался, улаживал дела с соседями и охраной, а тем временем двое сообразительных и быстрых на руку сотрудников фирмы Самохина выскочили в коридор, подхватили бодающего пол Игната за ноги, за руки и уволокли долой с досужих глаз.
Едва Игната вынесли из коридора, едва закрыли дверь, сразу же перевернули на живот, закрутили руки за спину, на запястьях защелкнули браслеты наручников.
— Тащим его в кабинет Николая, — сказал незнакомый Игнату голос, и Сергача тут же подхватили под мышки, поволокли.
Широкополая шляпа упала под ноги, точнее, под коленки Сергачу. Коленки, волочась по полу, смяли шляпу. Скованные за спиной руки еще немного и сломаются в плечевых суставах. Больно, блин!..
Скрип петель, мякоть ковра внизу, рывок вверх за шиворот, и задница Сергача плюхается в мягкое кресло, пелена боли двумя слезинками спадает с глаз, Игнат моргает, начинает различать четкие очертания предметов и людей.
Да, он в кабинете Николая Васильевича. Сидит в начальственном кресле. Слева окно с листом фанеры вместо выбитого вчера стекла, по бокам кресла двое мужчин среднего возраста в строгих темных костюмах. Руки за спиной мешают как следует выпрямиться, все время хочется наклониться и лечь щекой на столешницу.
— Оклемался? — В кабинет вошел Юра. — Саня, позвони Николаю, расскажи новости.
Мужчина по правую руку от Игната достал из внутреннего кармана пиджака трубку мобильного телефона.
— Бесполезно! — хрипло закричал Игнат. То есть он хотел закричать, не вышло. Крик сорвался на хрип.
— Чего «бесполезно», козлик? — Юра подошел к столу, нагнулся, потрепал Игната ладошкой по щеке. — Чего «бесполезно», я спрашиваю?
Игнат мотнул головой, пытаясь отстраниться от чужой шершавой ладони.
— Ах так? — улыбнулся Юра. — Тебе ласка не нравится, козлик?
Юра размахнулся, отвесил Игнату звонкую пощечину.
— Чего «бесполезно», козел?! Поясни!
— Бесполезно звонить Самохину! — оскалился Игнат, исподлобья глядя на Юру прищуренными злыми глазами. — МЫ его принесли в жертву! Самохин мертв! Как и его брат! Как и все другие! И тебя МЫ убьем! Задушим! Всех вас задушим!!!
Что-то сказал Саня, прижимавший телефонную трубку к уху. Что конкретно — понять невозможно, мешают истеричные крики Игната.
— Заткнись! — Юрий ударил Сергача основанием ладони по носу. Из разбитого носа моментально потекла ручейком кровь, крик застрял у Игната в горле, рефлекторно откликнулась на удар слезная железа, снова туманя взор, снова заливая зрачки соленым. — Заткнулся? Саня, повтори, чего сказал.
— "Абонент не отвечает или временно недоступен", — повторил Саня вслед за телефонной трубкой.
— Зона действия телефонной сети не распространяется на загробный мир! — прошипел Игнат, глотая кровь и слезы. — МЫ ТУГИ! Нас много! МЫ убили Самохина, час назад мы его задушили! А еще через час мы задушим ЗУСОВА!
— Чего?! — Юра ухватил пленника за подбородок, заставил поднять голову. — Чего ты блеешь, козел?
— Я! Я задушил Виталия Самохина! Мы! Мы принесли в жертву во имя Великой Кали Николая Самохина! Мы убили Шумилова! Мы убьем его брата — Зусова!..
Удар по носу. На сей раз Юра бил кулаком. Пальцами правой руки придерживал Игната за подбородок и ударил сбоку по носу левым кулаком. Звук ломающегося носового хрящика прозвучал для Сергача будто выстрел, от которого заложило уши. Пальцы, фиксирующие подбородок, разжались, окровавленное лицо упало щекою на стол. Сергач продолжал слышать голоса, но звучали они откуда-то издалека, имели абсолютно одинаковый, очень низкий тягучий тембр, словно не трое, а один и тот же человек разговаривал сам с собою.
— Чего Николай сказал, когда уезжал?
— Ничего. Молча выбежал на улицу, точно ошпаренный весь красный, суматошный, прыгнул в тачку, и по газам, я в окно видел — с ходу помчал километров под сто.
— Полтора часа от него ни слуху ни духу... Чего делать будем?
— Ждать.
— А вдруг этот козел не врет про Зусова? По идее, он, гад, вообще про существование Ивана не должен знать. Соображаете, куда я клоню?
— Думаешь, стоит предупредить Ваню?
— Предупредить?! Сдадим козла Ивану, и пусть чего хочет с ним, то и делает. Захочет — ментам отдаст, захочет — паяльник в жопу засунет.
— Слышь, а когда Николай вернется, чего ему скажем?
— Как есть, так и скажем. Предупреждать Зусова в любом случае надо. А ну как, в натуре, на Ивана охотятся психи?
— Братцы! Есть компромиссный вариантик! Сдаем козлину Зусову с оговоркой: когда нарисуется Николай, Иван Андреич нам козлика вернет до окончания следствия.
— Рожки до ножки он нам вернет.
— Короче! Время уходит, Зусову так и так придется звонить, и, следовательно, звонок лучше сделать побыстрее. В конце концов Зусов — заказчик, его хлеб едим. Я прав?
— Похоже, что прав.
— Тогда я звоню, а вы пока тряханите козлика на предмет местонахождения Николая. Пока гориллы Зусова сюда доедут, попробуем выбить из него, сколько успеем, после спишем на сопротивление при задержании.
— Ищи дураков! Выдашь Зусову отбивную котлету, из самого после антрекот сделают. Не, мужики, я с больными работать отказываюсь, а козел больной головушкой, псих, сразу видно. Еще язык себе откусит, отвечай потом...
— Он, скотина, косит, мужики!
— А если не косит, а? Был тихим, стал буйным. Мне в девяносто восьмом похожий клиент попался, тоже думал — косит, а он себе кусанул язык и помер от потери крови. Давайте-ка я на всякий пожарный ему в пасть тряпку засуну, да? Иди, Юра, звони с той комнаты, а то вдруг этот орать начнет, от разговора отвлекать. Деликатно поговори с Иваном, вежливо, а мы козлятину запеленаем...
— На Колю, получается, ты клал с прибором. Так, Санек?
— Хотя бы и так! Коля — взрослый мальчик, инструкций насчет этого козла не давал, сорвался без объяснений, хрен знает, куда и зачем. А вдруг его реально замочили? Моя забота — с Иваном Андреевичем Зусовым не поссориться...
— Бздун ты, Саша.
— Хоть бы и так! Хоть горшком обзови, только в печку не ставь... Иди, звони. Юра, козла давно пора упаковывать, иди...
Игнат улыбнулся окровавленными губами. Хвала духам, события развиваются в точности как предвидел Сергач. Нет, блин, не зря все же Игнат Кириллович зовется «прорицателем», честное слово — не зря!
12. Четверг, середина дня
Игната завернули в ковер. Банально до безобразия — «гориллы Зусова», как их называли люди Самохина, приехали за Игнатом, прихватив с собой свернутый в двухметровую трубу турецкий ковер. Приехали они через сорок минут после звонка Юры Ивану Андреевичу. К моменту приезда «горилл» Саня и его безымянный подручный на совесть «запеленали» Игната. Щиколотки ног перевязали красным платком, «румалом», с помощью коего Игнат устроил дебош возле двери двенадцатого офиса. Колени обмотали обычным марлевым медицинским бинтом. Так же, бинтом, зафиксировали возле тела скованные наручниками за спиной руки. Бинтовали поверх пальто, что дополнительно стесняло движения. В рот засунули кляп — носовой платок, слава всевышнему, чистый. Кровь в разбитом носу, к счастью, успела подсохнуть, но дышал Игнат, громко сопя и пуская розовые сопливые пузыри. Когда в кабинет вошли «гориллы», Игнат мог пошевелить разве что глазами. Пошевелил, скосил глаза, узнал жлоба в кепке-"жириновке" и успокоился окончательно. Все шло по его задумке. Искалеченный нос и до сих пор ноющие гениталии — мелкие издержки основного плана. Больно, конечно, обидно — однако, как говорится, когда рубят голову, по волосам не плачут. Да и есть, хвала духам, у Сергача опыт пребывания в плену. Есть с чем сравнивать. В прошлом году, весной, и нос кровоточил не в пример обильней, и вязали Игната гораздо грубее. «Я, можно сказать, пленник-ветеран», — усмехнулся Сергач, закрывая глаза.
Громилы-"гориллы" расстелили ковер, уложили Игната на жесткий цветастый ворс и закатали, завернули в турецкое ковровое изделие. Дышать стало сложнее, поскольку в нос полезла пыль, но в общем и целом положение было вполне сносным. Правда, лишь до тех пор, пока завернутый в ковер Игнат находился на полу. Когда же его подняли и понесли, как то памятное ленинское бревно на первом коммунистическом субботнике, кто-то из носильщиков чересчур сильно стиснул шею и дыхание затруднилось до предела.
Его выносили через черный ход, спешили, и на лесенке запасного входа-выхода здоровенный ковровый куль почти что уронили. Причем нерасторопность выказала как раз та невидимая Игнату «горилла», что тискала шею. Перехватывая соскользнувший с плеча тюк, неловкая «горилла» сместила захват с шеи на грудь, и Сергач вздохнул с облегчением, почти полной грудью.
По субъективным ощущениям Игната, его погрузили в микроавтобус. Поместили в промежутке между двумя рядами кресел. Везли явно через центр, поскольку дольше стояли, чем ехали. Во время долгих стоянок провинциальные мафиози смачно материли знаменитые московские автомобильные пробки, остальное время помалкивали.
Сгружали Игната, наверное, в тишине московского дворика, так как во время разгрузки обычный для столицы звуковой фон практически отсутствовал. Аккуратно, не торопясь, ковер с пленником внутри занесли в парадное, о чем Сергач догадался по хлопанью дверей и гулкому эху шагов. Шаги затихли, движение прекратилось, загудел лифт. С характерным звуком разъехались в стороны створки лифта, пленника внесли в кабину, лифт поплыл вверх. Остановился. Снова движение, и опять звук открывающихся дверей. Не иначе добрались наконец до жилого помещения.
Ковер раскатали в небольшой, уютной комнате. Строго говоря, «уютной» эту комнату вправе назвать разве что какая-нибудь графиня из позапрошлого века. То, что лет сто пятьдесят назад скромно именовалось уютом, ныне выглядит ошеломляющим шиком. Ни один модерновый евроремонт не сравнится со скупой музейной роскошью, ибо нельзя сравнивать паркетчика, даже наивысшей степени мастерства, с художником-краснодеревщиком, а любое современное стенное покрытие меркнет по сравнению с дорогим шелком, и мебельные подделки под старину мигом теряют буржуазную импозантность рядом с антикварными образцами.
Комната была идеально квадратной. Шелк на стенах, шелковые гардины на окнах, узорчатый пол из ценных пород дерева, лепной потолок, «скромная» люстра из натурального горного хрусталя, два мягких кресла с атласной обивкой, круглый одноногий столик возле одного из кресел.
Игната усадили в кресло, что стояло спинкой к зашторенному окну, прямо напротив было другое кресло, возле него, сбоку, упомянутый столик. На столике графин тонкого стекла, наполненный чем-то прозрачным, высокий бокал и белая салфетка. А на салфетке — выложенные в ряд медицинские инструменты: блестящие металлические палочки с разнообразными закорючками на концах, всевозможные щипцы больших и маленьких размеров.
«Блин, да это же стоматологический инструментарий! — догадался Игнат. — Пугают или, в натуре, собираются пытать? Конечно, собираются! Черт побери, если бы, как в книжках, вместо пыток сделали укол „сыворотки правды“, вот было бы замечательно! Но нет. „Сыворотку правды“ и прочую подобную дребедень придумали авторы шпионских романов, которых полным-полно у меня в прихожей на этажерке. На самом деле в жизни все проще и грубее — распорку в рот и зуб напополам клещами. А потом стальную закорючку в обломок клыка и с нажимом, да с поворотом, да по оголенному нерву. Просто и эффективно...»
— Спину разогни! — Жлоб в кепке-"жириновке" потянул Игната за волосы, заставляя выпрямиться в кресле, накинул на шею пленника веревочную петлю, обмотал веревкой грудь, плечи, ноги, присел, привязал веревочный конец к ножке кресла.
«Горилла» в кепке и «гориллы» без головных уборов гурьбой вышли из комнаты, забрав с собой опустевший турецкий ковер. Игнат остался один. Попытался взглянуть на себя со стороны. Одет в пальто, перебинтован, связан веревкой, узловатым красным платком вокруг щиколоток. Сидит в антикварном кресле в музейном интерьере. Во рту скомканный носовой платок. Нос, чувствуется, распух, и кровавая корочка над верхней губой, наверное, похожа на нарисованные клоунские усы. Широкополая шляпа потеряна, волосы растрепаны. Замечательная картинка. Иллюстрация Сальвадора Дали к сочинениям маркиза де Сада.
В одиночестве Игнат пробыл недолго. Минуты через три бесшумно отворилась белая дверь с медной ручкой в виде головы льва и в комнату вошел высокий худой мужчина в белом халате, белой докторской шапочке, с марлевой повязкой на лице и резиновых перчатках на кистях рук.
«Неужели сразу начнут пытать? — ужаснулся Игнат. — Без всяких разговоров, вот так с ходу возьмет сейчас щипцы со столика садист-белохалатник, вытащит кляп изо рта и начнет дергать зубы?..»
Человек в белом халате обошел столик, не удостоив взглядом стоматологические принадлежности, Игнату немного полегчало. Еще чуть-чуть полегчало, когда мужчина в докторской шапочке вытащил изо рта скомканный носовой платок.
— Нос болит? — спросил доктор, пряча обслюнявленный кляп в карман халата.
— Немного, — ответил Игнат и кашлянул, прочищая горло.
— Выпейте воды. — Доктор повернулся к круглому столику, взял в обтянутую резиной руку графин, жестом попросил Игната запрокинуть голову и прямо из горлышка напоил Сергача, тщательно следя, чтобы выпачканные кровью губы пациента не соприкоснулись, не дай бог, с кристально чистым стеклом.
Как мало нужно человеку, дабы почувствовать прилив сил и бодрости. Возможность совершенно нормально, без всяких помех дышать, глоток холодной, вкусной воды — и почти счастье, почти комфорт.
— Как вы себя чувствуете?
— Хорошо... Гм, настолько хорошо, насколько это возможно в моем положении.
— Что-нибудь еще, кроме носа, болит?
— Яй... пардон, и в паховой области побаливает.
— В промежности острая боль?
— Скорее, тупая, ноющая.
— Вас туда ударили?
— Да, и сильно.
— Больше ничего не болит?
— Голова... как бы это сказать-то... Дурная голова, тяжелая.
— Тяжесть в голове. В затылке?
— Да.
— У вас давление подскочило, пульс... — доктор прикоснулся резиновым пальцем к пульсирующей на шее жилке, — пульс учащен. Примите таблетку.
Рука в перчатке извлекла из нагрудного кармана халата пузырек с мелкими горошинами.
— Возьмите под язык, рассосите.
— Валидол?
— Нет... Не бойтесь, травить я вас не собираюсь. Во всяком случае пока.
Игнат слизнул с резины малюсенький шарик, пристроил его под языком. Или показалось, или действительно буквально через несколько секунд в голове стало яснее.
— Следите за моим пальцем... Нет! Голову поворачивать не нужно. Следите за пальцем зрачками.
Игнат скосил глаза вправо, влево, разглядел на кончике докторского пальца крохотную резиновую морщинку.
— Закатите глаза... Теперь закройте... Откройте... Хорошо. Какой сегодня день недели, помните?
— Четверг. Доктор, я вполне психически здоров.
— Вижу, что вы вполне адекватны, вижу. Как вас зовут, помните?
— Игнат.
— Скажите, как вас зовут полностью. Назовите фамилию, имя, отчество.
— Сергач, Игнат Кириллович.
— Вот что, Игнат Кириллович, сейчас сюда придет Иван Андреевич Зусов. Я возьму на себя смелость, сообщу Ивану Андреевичу, что, по моему мнению, вы вполне адекватны, но... — доктор многозначительно погрозил Игнату резиновым пальцем, — но, учтите, скомпрометируете мой диагноз, начнете прикидываться буйным сумасшедшим, сто раз пожалеете! Вам ясно?
— Вполне.
— Чудно! К Ивану Андреевичу обращаться на «вы», называть его по имени-отчеству. Постарайтесь его не сердить, иначе я вернусь, и вы узнаете, какие веселые фокусы способен проделать умелый доктор со строптивым пациентом, имея под рукой подходящий инструмент.
— Я догадываюсь. — Игнат взглянул на орудия пыток, разложенные поверх белой салфетки. Доктор перехватил его взгляд и, скривив губы, высокомерно хмыкнул.
— Нет, Игнат Кириллович, ни о чем вы не догадываетесь. Для начала, с помощью тех милых штучек, что вы изволите видеть, я изменю форму ваших ноздрей, потом ушей, потом век. Зубами займемся в последнюю очередь. Однако вы можете избавить меня от необходимости фантазировать на темы лицеполостной хирургии и экстремальной стоматологии. От всей души советую и, если хотите, прошу: сделайте все от вас зависящее, чтобы мне не пришлось нарушать клятву Гиппократа. Постарайтесь.
— Можете не сомневаться. Буду стараться изо всех сил.
— Весьма надеюсь. Всего вам доброго, Игнат Кириллович!
Четко чеканя шаг, доктор вышел за дверь. Игнат с облегчением перевел дух, тряхнул просветленной головой, глубоко вздохнул, резко выдохнул. Дверь снова отворилась, в комнату вошел Зусов, Иван Андреевич.
Реальный Зусов ни капельки не напоминал артиста Джигарханяна в роли пахана Горбатого. Скорее, если уж проводить параллели с персонажами режиссера Говорухина, Иван Андреевич отдаленно смахивал на вора Ручечника в исполнении покойного гения кино, телеэкрана и сцены Евгения Александровича Евстигнеева. Невысок ростом, худой, подтянутый, лысоватый, пожилой, с иголочки одетый гражданин, пардон — господин, с налетом аристократического лоска поверх едва уловимых провинциальных примет, заметных лишь взгляду коренного москвича и истинного петербуржца.
Самым замечательным во внешности Ивана Андреевича были глаза и руки. Проницательные, умные глаза сметливого купца и холеные кисти рук с длинными, сильными и цепкими пальцами. Цепкий взгляд и цепкие пальцы. Взгляд, способный подчинить, обмануть, заинтересовать, и пальцы пианиста, способные легко, с хрустом поломать все фортепьянные клавиши.
Иван Андреевич сел в кресло напротив, закинул ногу за ногу, сцепил пальцы поверх коленки. Улыбнулся, но глаза его остались холодны и серьезны.
— Нуте-с, молодой человек, разведка доложила — вы грозились меня придушить. Извольте объясниться.
— Да, я заочно вам угрожал, наговаривал на себя, но лишь для того, чтобы мы встретились. Вы и я. Позавчера я, простите, улизнул от ваших парней, сегодня сам пришел... В смысле, сам проявил инициативу. Я бы в принципе мог поднапрячься и выйти на вас иным, менее экзотическим образом, но для этого пришлось бы обращаться за помощью к друзьям, а контакты со мной, сегодняшним, к сожалению, опасны для третьих лиц. Ничего другого не оставалось, кроме как рискнуть здоровьем ради нашей с вами встречи, Иван Андреевич.
— Какой вы храбрец, однако, молодой человек! — Улыбка Зусова сделалась еще шире, блеснул идеальный ряд белоснежных искусственных зубов. — Вы или отчаянный храбрец, или редкий наглец, молодой человек. Доктор прав — на психопата вы совсем не похожи.
— Я не псих, не храбрец и не наглец. Просто мне не хочется быть козлом отпущения. Не хочется подыхать ради чужой выгоды.
— Чего же вам хочется, голуба моя?
— Справедливости.
— Ой, голубь вы мой, ах-ха-ха... — рассмеялся Иван Андреевич вполне искренне. — Ой, повеселили старика! Нету, голуба моя, на белом свете справедливости, а есть одна сплошная экономическая целесообразность! Зарубите эту простую истину у себя на носу... Ой, да вам нос-то уже, как я погляжу, поломали. Вижу, вы уже успели, голуба моя, пострадать за свою «справедливость».
— Сломанным носом я заплатил за наш с вами разговор, Иван Андреевич. Я хотел бы объя...
— Ай как интересно! — оборвал Сергача на полуслове Зусов. — Он еще чего-то пытается хотеть. Окстись, голубь! Единственное, чего тебе сейчас надо хотеть, о чем надо мечтать, чтоб я не кликнул доктора Айболита и не приказал превратить твою симпатичную рожицу в свинячью харю с пятачком заместо носяры, с острыми ушками и круглыми глазками. Минутку с тобой поболтал, голубь мой, а уже устал от кучерявых разговорчиков. Давай-ка, без лишних базаров, колись, голубь, — ты родственнику моему, Стасику Шумилову, удавку на шею накидывал? Ты или кто другой? Кто? Колись! Пой, голубок, воркуй, пидор гнойный, не томи.
Игнат внутренне собрался — отступать некуда, мосты сожжены, пора брать, образно говоря, быка за рога.
— Иван Андреевич, простите, вам известно, что ваш... что владелец фармацевтической фирмы «Октал» покойный Станислав Семенович Шумилов болел СПИДом?
— Правильнее сказать, Стасик был ВИЧ-инфицированным. — Иван Андреевич откинулся в кресле, вытянул ноги, скрестил руки на груди. — Сдается мне, на поставленные вопросы ты отвечать не хочешь. Придется звать доктора...
— Иван Андреевич! Погодите! Я не знаю, кто конкретно задушил вашего брата, но я знаю... то есть мне кажется, что я знаю... в смысле, лично я убежден, что знаю, кто его заказал!
— И кто же?!
Как ни старался Зусов сохранить на лице прежнее надменное выражение, не получилось. У Ивана Андреевича чуть заметно дернулась щека, глаза сузились, лоб сморщился.
— Не томи, голубь! С огнем играешь.
Игнат набрал в легкие побольше воздуха и выпалил на одном дыхании:
— Шумилова Станислава Семеновича, заказал Шумилов Станислав Семенович! В смысле, ваш брат сам себя заказал. Сохраняя полное инкогнито, скрывая свое имя и внешность, вышел на киллера, на исполнителя или посредника и заказал магната Шумилова, то есть самого себя.
Зусов молча смотрел в глаза Игнату, молча и пристально. Не иначе снова пытался понять, кто же все-таки сидит перед ним? Законченный безумец? Сумасшедший? Наглец, каковых свет не видывал? Мазохист?
— Позвольте, я все объясню, Иван Андреевич! — поспешил продолжить Игнат. — Дайте мне высказаться, рассказать свою версию, а потом, если сочтете нужным, — зовите доктора Айболита, пусть кромсает мне рожу или сразу зарежет — все равно, больше того, что я собираюсь вам сообщить вполне добровольно, я не скажу! Николай Самохин сделал все возможное и невозможное, чтобы представить меня в виде этакого чудака не от мира сего, свихнувшегося на почве заморской религии озлобленного педераста и маньяка, но хотя бы на время, хотя бы на десять минут поверьте — я абсолютно нормален. Я не пидор, и не псих, и не сумасшедший. И я никого не убивал, черт побери! Меня подставили! Меня подставил Николай Васильевич Самохин. Как мне кажется... Нет! Не кажется! Я убежден, что знаю, зачем и почему он меня подставил. Я хочу, я мечтаю вам все-все рассказать, дайте мне такую возможность, а потом... А потом делайте со мной все что вам заблагорассудится! В конце концов, и вы, Иван Андреевич, сомневаетесь в Самохине. Ведь правда? Ведь так? Сомневаетесь! Иначе зачем бы вам позавчера устраивать на меня засаду? Зачем, иначе, пытаться похитить меня, увести из-под носа Николая Ва...
— Довольно!!! — Зусов встрепенулся в кресле, шарахнул кулаком по столешнице круглого столика, что стоял рядом. Столик покачнулся и упал. Со звоном разбился графин, разлетелся вдребезги бокал, рассыпались по полу врачебные пыточные инструменты.
Со стуком распахнулась дверь. В комнату вбежали врач и двое громил. Один со сжатыми кулаками, второй с короткоствольным, миниатюрным автоматом.
— Пошли вон! — рявкнул Зусов, не оборачиваясь.
Доктор и громилы-"гориллы" выскочили, как на прокрученной в обратную сторону кинопленке. Только что были тут, секунда — и их уже нет, а дверь снова плотно закрыта.
Зусов прикрыл глаза. Медленно сцепил пальцы в замок, хрустнул суставами. Шумно втянул носом воздух, повернул голову, открыл глаза и, разглядывая безобразие на полу, тихо произнес:
— Что ж, молодой человек, вы правы, я в последнее время весь в сомнениях. С одной стороны, Коля Самохин брата потерял, как и я сам, с другой... Что ж, голубь мой... Что ж, воркуй, послушаю тебя, отчего бы не послушать, в самом деле. Пойму, что болтовней надеешься оттянуть приход доктора, — очень пожалеешь. Чирикай, голубок, десять минут я тебе, так уж и быть, подарю.
Игнат тряхнул головой. Медленно вздохнул, резко выдохнул. Ощущение было такое, словно прыгнул с парашютом, дернул кольцо, а белый купол медлил, медлил и все-таки раскрылся. В последний момент, когда кажется, что все, конец, и когда уже успел мысленно проститься с жизнью.
Громилы-"гориллы" расстелили ковер, уложили Игната на жесткий цветастый ворс и закатали, завернули в турецкое ковровое изделие. Дышать стало сложнее, поскольку в нос полезла пыль, но в общем и целом положение было вполне сносным. Правда, лишь до тех пор, пока завернутый в ковер Игнат находился на полу. Когда же его подняли и понесли, как то памятное ленинское бревно на первом коммунистическом субботнике, кто-то из носильщиков чересчур сильно стиснул шею и дыхание затруднилось до предела.
Его выносили через черный ход, спешили, и на лесенке запасного входа-выхода здоровенный ковровый куль почти что уронили. Причем нерасторопность выказала как раз та невидимая Игнату «горилла», что тискала шею. Перехватывая соскользнувший с плеча тюк, неловкая «горилла» сместила захват с шеи на грудь, и Сергач вздохнул с облегчением, почти полной грудью.
По субъективным ощущениям Игната, его погрузили в микроавтобус. Поместили в промежутке между двумя рядами кресел. Везли явно через центр, поскольку дольше стояли, чем ехали. Во время долгих стоянок провинциальные мафиози смачно материли знаменитые московские автомобильные пробки, остальное время помалкивали.
Сгружали Игната, наверное, в тишине московского дворика, так как во время разгрузки обычный для столицы звуковой фон практически отсутствовал. Аккуратно, не торопясь, ковер с пленником внутри занесли в парадное, о чем Сергач догадался по хлопанью дверей и гулкому эху шагов. Шаги затихли, движение прекратилось, загудел лифт. С характерным звуком разъехались в стороны створки лифта, пленника внесли в кабину, лифт поплыл вверх. Остановился. Снова движение, и опять звук открывающихся дверей. Не иначе добрались наконец до жилого помещения.
Ковер раскатали в небольшой, уютной комнате. Строго говоря, «уютной» эту комнату вправе назвать разве что какая-нибудь графиня из позапрошлого века. То, что лет сто пятьдесят назад скромно именовалось уютом, ныне выглядит ошеломляющим шиком. Ни один модерновый евроремонт не сравнится со скупой музейной роскошью, ибо нельзя сравнивать паркетчика, даже наивысшей степени мастерства, с художником-краснодеревщиком, а любое современное стенное покрытие меркнет по сравнению с дорогим шелком, и мебельные подделки под старину мигом теряют буржуазную импозантность рядом с антикварными образцами.
Комната была идеально квадратной. Шелк на стенах, шелковые гардины на окнах, узорчатый пол из ценных пород дерева, лепной потолок, «скромная» люстра из натурального горного хрусталя, два мягких кресла с атласной обивкой, круглый одноногий столик возле одного из кресел.
Игната усадили в кресло, что стояло спинкой к зашторенному окну, прямо напротив было другое кресло, возле него, сбоку, упомянутый столик. На столике графин тонкого стекла, наполненный чем-то прозрачным, высокий бокал и белая салфетка. А на салфетке — выложенные в ряд медицинские инструменты: блестящие металлические палочки с разнообразными закорючками на концах, всевозможные щипцы больших и маленьких размеров.
«Блин, да это же стоматологический инструментарий! — догадался Игнат. — Пугают или, в натуре, собираются пытать? Конечно, собираются! Черт побери, если бы, как в книжках, вместо пыток сделали укол „сыворотки правды“, вот было бы замечательно! Но нет. „Сыворотку правды“ и прочую подобную дребедень придумали авторы шпионских романов, которых полным-полно у меня в прихожей на этажерке. На самом деле в жизни все проще и грубее — распорку в рот и зуб напополам клещами. А потом стальную закорючку в обломок клыка и с нажимом, да с поворотом, да по оголенному нерву. Просто и эффективно...»
— Спину разогни! — Жлоб в кепке-"жириновке" потянул Игната за волосы, заставляя выпрямиться в кресле, накинул на шею пленника веревочную петлю, обмотал веревкой грудь, плечи, ноги, присел, привязал веревочный конец к ножке кресла.
«Горилла» в кепке и «гориллы» без головных уборов гурьбой вышли из комнаты, забрав с собой опустевший турецкий ковер. Игнат остался один. Попытался взглянуть на себя со стороны. Одет в пальто, перебинтован, связан веревкой, узловатым красным платком вокруг щиколоток. Сидит в антикварном кресле в музейном интерьере. Во рту скомканный носовой платок. Нос, чувствуется, распух, и кровавая корочка над верхней губой, наверное, похожа на нарисованные клоунские усы. Широкополая шляпа потеряна, волосы растрепаны. Замечательная картинка. Иллюстрация Сальвадора Дали к сочинениям маркиза де Сада.
В одиночестве Игнат пробыл недолго. Минуты через три бесшумно отворилась белая дверь с медной ручкой в виде головы льва и в комнату вошел высокий худой мужчина в белом халате, белой докторской шапочке, с марлевой повязкой на лице и резиновых перчатках на кистях рук.
«Неужели сразу начнут пытать? — ужаснулся Игнат. — Без всяких разговоров, вот так с ходу возьмет сейчас щипцы со столика садист-белохалатник, вытащит кляп изо рта и начнет дергать зубы?..»
Человек в белом халате обошел столик, не удостоив взглядом стоматологические принадлежности, Игнату немного полегчало. Еще чуть-чуть полегчало, когда мужчина в докторской шапочке вытащил изо рта скомканный носовой платок.
— Нос болит? — спросил доктор, пряча обслюнявленный кляп в карман халата.
— Немного, — ответил Игнат и кашлянул, прочищая горло.
— Выпейте воды. — Доктор повернулся к круглому столику, взял в обтянутую резиной руку графин, жестом попросил Игната запрокинуть голову и прямо из горлышка напоил Сергача, тщательно следя, чтобы выпачканные кровью губы пациента не соприкоснулись, не дай бог, с кристально чистым стеклом.
Как мало нужно человеку, дабы почувствовать прилив сил и бодрости. Возможность совершенно нормально, без всяких помех дышать, глоток холодной, вкусной воды — и почти счастье, почти комфорт.
— Как вы себя чувствуете?
— Хорошо... Гм, настолько хорошо, насколько это возможно в моем положении.
— Что-нибудь еще, кроме носа, болит?
— Яй... пардон, и в паховой области побаливает.
— В промежности острая боль?
— Скорее, тупая, ноющая.
— Вас туда ударили?
— Да, и сильно.
— Больше ничего не болит?
— Голова... как бы это сказать-то... Дурная голова, тяжелая.
— Тяжесть в голове. В затылке?
— Да.
— У вас давление подскочило, пульс... — доктор прикоснулся резиновым пальцем к пульсирующей на шее жилке, — пульс учащен. Примите таблетку.
Рука в перчатке извлекла из нагрудного кармана халата пузырек с мелкими горошинами.
— Возьмите под язык, рассосите.
— Валидол?
— Нет... Не бойтесь, травить я вас не собираюсь. Во всяком случае пока.
Игнат слизнул с резины малюсенький шарик, пристроил его под языком. Или показалось, или действительно буквально через несколько секунд в голове стало яснее.
— Следите за моим пальцем... Нет! Голову поворачивать не нужно. Следите за пальцем зрачками.
Игнат скосил глаза вправо, влево, разглядел на кончике докторского пальца крохотную резиновую морщинку.
— Закатите глаза... Теперь закройте... Откройте... Хорошо. Какой сегодня день недели, помните?
— Четверг. Доктор, я вполне психически здоров.
— Вижу, что вы вполне адекватны, вижу. Как вас зовут, помните?
— Игнат.
— Скажите, как вас зовут полностью. Назовите фамилию, имя, отчество.
— Сергач, Игнат Кириллович.
— Вот что, Игнат Кириллович, сейчас сюда придет Иван Андреевич Зусов. Я возьму на себя смелость, сообщу Ивану Андреевичу, что, по моему мнению, вы вполне адекватны, но... — доктор многозначительно погрозил Игнату резиновым пальцем, — но, учтите, скомпрометируете мой диагноз, начнете прикидываться буйным сумасшедшим, сто раз пожалеете! Вам ясно?
— Вполне.
— Чудно! К Ивану Андреевичу обращаться на «вы», называть его по имени-отчеству. Постарайтесь его не сердить, иначе я вернусь, и вы узнаете, какие веселые фокусы способен проделать умелый доктор со строптивым пациентом, имея под рукой подходящий инструмент.
— Я догадываюсь. — Игнат взглянул на орудия пыток, разложенные поверх белой салфетки. Доктор перехватил его взгляд и, скривив губы, высокомерно хмыкнул.
— Нет, Игнат Кириллович, ни о чем вы не догадываетесь. Для начала, с помощью тех милых штучек, что вы изволите видеть, я изменю форму ваших ноздрей, потом ушей, потом век. Зубами займемся в последнюю очередь. Однако вы можете избавить меня от необходимости фантазировать на темы лицеполостной хирургии и экстремальной стоматологии. От всей души советую и, если хотите, прошу: сделайте все от вас зависящее, чтобы мне не пришлось нарушать клятву Гиппократа. Постарайтесь.
— Можете не сомневаться. Буду стараться изо всех сил.
— Весьма надеюсь. Всего вам доброго, Игнат Кириллович!
Четко чеканя шаг, доктор вышел за дверь. Игнат с облегчением перевел дух, тряхнул просветленной головой, глубоко вздохнул, резко выдохнул. Дверь снова отворилась, в комнату вошел Зусов, Иван Андреевич.
Реальный Зусов ни капельки не напоминал артиста Джигарханяна в роли пахана Горбатого. Скорее, если уж проводить параллели с персонажами режиссера Говорухина, Иван Андреевич отдаленно смахивал на вора Ручечника в исполнении покойного гения кино, телеэкрана и сцены Евгения Александровича Евстигнеева. Невысок ростом, худой, подтянутый, лысоватый, пожилой, с иголочки одетый гражданин, пардон — господин, с налетом аристократического лоска поверх едва уловимых провинциальных примет, заметных лишь взгляду коренного москвича и истинного петербуржца.
Самым замечательным во внешности Ивана Андреевича были глаза и руки. Проницательные, умные глаза сметливого купца и холеные кисти рук с длинными, сильными и цепкими пальцами. Цепкий взгляд и цепкие пальцы. Взгляд, способный подчинить, обмануть, заинтересовать, и пальцы пианиста, способные легко, с хрустом поломать все фортепьянные клавиши.
Иван Андреевич сел в кресло напротив, закинул ногу за ногу, сцепил пальцы поверх коленки. Улыбнулся, но глаза его остались холодны и серьезны.
— Нуте-с, молодой человек, разведка доложила — вы грозились меня придушить. Извольте объясниться.
— Да, я заочно вам угрожал, наговаривал на себя, но лишь для того, чтобы мы встретились. Вы и я. Позавчера я, простите, улизнул от ваших парней, сегодня сам пришел... В смысле, сам проявил инициативу. Я бы в принципе мог поднапрячься и выйти на вас иным, менее экзотическим образом, но для этого пришлось бы обращаться за помощью к друзьям, а контакты со мной, сегодняшним, к сожалению, опасны для третьих лиц. Ничего другого не оставалось, кроме как рискнуть здоровьем ради нашей с вами встречи, Иван Андреевич.
— Какой вы храбрец, однако, молодой человек! — Улыбка Зусова сделалась еще шире, блеснул идеальный ряд белоснежных искусственных зубов. — Вы или отчаянный храбрец, или редкий наглец, молодой человек. Доктор прав — на психопата вы совсем не похожи.
— Я не псих, не храбрец и не наглец. Просто мне не хочется быть козлом отпущения. Не хочется подыхать ради чужой выгоды.
— Чего же вам хочется, голуба моя?
— Справедливости.
— Ой, голубь вы мой, ах-ха-ха... — рассмеялся Иван Андреевич вполне искренне. — Ой, повеселили старика! Нету, голуба моя, на белом свете справедливости, а есть одна сплошная экономическая целесообразность! Зарубите эту простую истину у себя на носу... Ой, да вам нос-то уже, как я погляжу, поломали. Вижу, вы уже успели, голуба моя, пострадать за свою «справедливость».
— Сломанным носом я заплатил за наш с вами разговор, Иван Андреевич. Я хотел бы объя...
— Ай как интересно! — оборвал Сергача на полуслове Зусов. — Он еще чего-то пытается хотеть. Окстись, голубь! Единственное, чего тебе сейчас надо хотеть, о чем надо мечтать, чтоб я не кликнул доктора Айболита и не приказал превратить твою симпатичную рожицу в свинячью харю с пятачком заместо носяры, с острыми ушками и круглыми глазками. Минутку с тобой поболтал, голубь мой, а уже устал от кучерявых разговорчиков. Давай-ка, без лишних базаров, колись, голубь, — ты родственнику моему, Стасику Шумилову, удавку на шею накидывал? Ты или кто другой? Кто? Колись! Пой, голубок, воркуй, пидор гнойный, не томи.
Игнат внутренне собрался — отступать некуда, мосты сожжены, пора брать, образно говоря, быка за рога.
— Иван Андреевич, простите, вам известно, что ваш... что владелец фармацевтической фирмы «Октал» покойный Станислав Семенович Шумилов болел СПИДом?
— Правильнее сказать, Стасик был ВИЧ-инфицированным. — Иван Андреевич откинулся в кресле, вытянул ноги, скрестил руки на груди. — Сдается мне, на поставленные вопросы ты отвечать не хочешь. Придется звать доктора...
— Иван Андреевич! Погодите! Я не знаю, кто конкретно задушил вашего брата, но я знаю... то есть мне кажется, что я знаю... в смысле, лично я убежден, что знаю, кто его заказал!
— И кто же?!
Как ни старался Зусов сохранить на лице прежнее надменное выражение, не получилось. У Ивана Андреевича чуть заметно дернулась щека, глаза сузились, лоб сморщился.
— Не томи, голубь! С огнем играешь.
Игнат набрал в легкие побольше воздуха и выпалил на одном дыхании:
— Шумилова Станислава Семеновича, заказал Шумилов Станислав Семенович! В смысле, ваш брат сам себя заказал. Сохраняя полное инкогнито, скрывая свое имя и внешность, вышел на киллера, на исполнителя или посредника и заказал магната Шумилова, то есть самого себя.
Зусов молча смотрел в глаза Игнату, молча и пристально. Не иначе снова пытался понять, кто же все-таки сидит перед ним? Законченный безумец? Сумасшедший? Наглец, каковых свет не видывал? Мазохист?
— Позвольте, я все объясню, Иван Андреевич! — поспешил продолжить Игнат. — Дайте мне высказаться, рассказать свою версию, а потом, если сочтете нужным, — зовите доктора Айболита, пусть кромсает мне рожу или сразу зарежет — все равно, больше того, что я собираюсь вам сообщить вполне добровольно, я не скажу! Николай Самохин сделал все возможное и невозможное, чтобы представить меня в виде этакого чудака не от мира сего, свихнувшегося на почве заморской религии озлобленного педераста и маньяка, но хотя бы на время, хотя бы на десять минут поверьте — я абсолютно нормален. Я не пидор, и не псих, и не сумасшедший. И я никого не убивал, черт побери! Меня подставили! Меня подставил Николай Васильевич Самохин. Как мне кажется... Нет! Не кажется! Я убежден, что знаю, зачем и почему он меня подставил. Я хочу, я мечтаю вам все-все рассказать, дайте мне такую возможность, а потом... А потом делайте со мной все что вам заблагорассудится! В конце концов, и вы, Иван Андреевич, сомневаетесь в Самохине. Ведь правда? Ведь так? Сомневаетесь! Иначе зачем бы вам позавчера устраивать на меня засаду? Зачем, иначе, пытаться похитить меня, увести из-под носа Николая Ва...
— Довольно!!! — Зусов встрепенулся в кресле, шарахнул кулаком по столешнице круглого столика, что стоял рядом. Столик покачнулся и упал. Со звоном разбился графин, разлетелся вдребезги бокал, рассыпались по полу врачебные пыточные инструменты.
Со стуком распахнулась дверь. В комнату вбежали врач и двое громил. Один со сжатыми кулаками, второй с короткоствольным, миниатюрным автоматом.
— Пошли вон! — рявкнул Зусов, не оборачиваясь.
Доктор и громилы-"гориллы" выскочили, как на прокрученной в обратную сторону кинопленке. Только что были тут, секунда — и их уже нет, а дверь снова плотно закрыта.
Зусов прикрыл глаза. Медленно сцепил пальцы в замок, хрустнул суставами. Шумно втянул носом воздух, повернул голову, открыл глаза и, разглядывая безобразие на полу, тихо произнес:
— Что ж, молодой человек, вы правы, я в последнее время весь в сомнениях. С одной стороны, Коля Самохин брата потерял, как и я сам, с другой... Что ж, голубь мой... Что ж, воркуй, послушаю тебя, отчего бы не послушать, в самом деле. Пойму, что болтовней надеешься оттянуть приход доктора, — очень пожалеешь. Чирикай, голубок, десять минут я тебе, так уж и быть, подарю.
Игнат тряхнул головой. Медленно вздохнул, резко выдохнул. Ощущение было такое, словно прыгнул с парашютом, дернул кольцо, а белый купол медлил, медлил и все-таки раскрылся. В последний момент, когда кажется, что все, конец, и когда уже успел мысленно проститься с жизнью.