Страница:
В здании вокзала молоденький прыщавый рядовой милиции украдкой ткнул в плечо более опытного напарника-сержанта и указал корявым пальцем на марширующего по пыльному вокзальному мрамору Самурая. Сержант оценил взглядом мужчину с раненой рукой, его прикид в баксах, золото, походку и поспешно отвел глаза. Рядовой не унимался, уж очень хотелось прыщавому юноше проверить у подозрительно обеспеченного господина документы. Сержант осадил прыть начинающего мусоpa длинной и витиеватой матерной фразой, в свою очередь, показал пальцем на пеструю стайку цыганок, мол, айда, лучше у этих спросим паспорта, авось и разживемся парой червонцев, а на крутого мэна с лялькой наезжать себе дороже обойдется.
Снующая по перрону публика, не сговариваясь, расступилась, давая Игорю возможность спокойно идти по прямой. Южане с тюками и чемоданами уважительно на него поглядывали, бомжи-алкаши не решались приставать, клянчить недостающий на бутылку рубль, а гости столицы из среднерусской полосы откровенно таращились, дивясь столичному буржую.
— Ты производишь впечатление на народ, Игорек.
— Я стараюсь.
— Какой вагон?
— Третий.
— Как приедешь, позвони сразу же.
— Обязательно, не волнуйся.
— Легко сказать...
— Все будет хорошо!.. Зайдешь со мной в купе?
— Обязательно. Мечтаю познакомиться с этим... забыла...
— С Женей. Я тоже мечтаю с ним познакомиться. Я заинтригован. Дядя Юра дал такие характеристики телохранителю, просто не верится...
— Билет доставай. Проводнику билет и паспорт надо предъявлять, разве не знаешь?
— Знаю, но представление уже началось, я уже Самурай, а мы, самураи, ни фига никому не предъявляем, нам все верят на слово, в противном случае мы жутко обижаемся.
Игорь, чуть обогнав Ирину, подошел к проводнику, закрывающему своим форменным телом вход в тамбур вагона номер три.
— Вы отъезжаете или провожаете? — спросил проводник у молча остановившегося перед ним Михайлова.
— Отойди, — недовольно бросил Игорь железнодорожному служащему. Дернул головой, прищурился. — Проход, я сказал, освободи-ка, будь любезен.
— Положено билеты предъявлять... — как бы извиняясь, произнес проводник, одновременно смещаясь в сторону, — ...порядок такой, правила...
— Бабушке своей расскажешь про правила! — оборвал проводника Игорь, заходя в тамбур. Ирина, пожав плечами, шагнула следом.
В узком коридорчике вагона СВ она, прижавшись к спине Игоря, шепнула ему на ухо:
— Чему-чему, а хамству тебя обучили на пять.
— Артур называет это дело: «выстраивать лохов». — Игорь оглянулся, подмигнул жене: — Я лишь вчера вечером сумел поймать нужное внутреннее состояние... Подожди-ка... ага, вот и мое купе за номером девять...
Дверь двухместного купе чуть приоткрыта. Игорь сунул носок ботинка в узкую щель, развернулся на каблуке, дверь отъехала в сторону. На застеленном казенным бельем диванчике, который отчего-то принято называть «полкой», сидела молодая хрупкая девушка. До того как появился Игорь, она читала, но стоило появиться Михайлову, захлопнула книгу, поднялась с диванчика и приветливо улыбнулась:
— Добрый вечер. Вы — Игорь. А я — Женя, Евгения. Будем знакомы.
— Зашибись... — прошептала Ирина. — Твое тело, Игореша, в надежных, ласковых руках.
Руки у девушки действительно выглядели «ласковыми», лучше не скажешь. Тонкие, изящные, хрупкие руки гейши, совершенно не похожие на сухие и жилистые «грабли» дяди Юры. При всем богатстве собственного воображения Михайлов не смог представить, как нежно-розовые детские пальчики с коротко остриженными ногтями бьют кому бы то ни было по глазам.
«Сволочи. И Артур, и Анатолий, сволочи. Да и дядя Юра хорош, гусь! Могли бы и предупредить, что телохранитель — девушка... Телохранительница, блин!..» — подумал Игорь, чувствуя, как «теряет лицо», как исчезает маска Самурая и из-под нее выглядывает личина рефлексирующего интеллигента.
— Игорь Александрович, если вы хотите попрощаться с вашей провожатой без свидетелей, я выйду, погуляю по платформе.
— Спасибо, Евгения... простите, как вас по отчеству?
— Просто Женя... Ну, так как? Мне уйти?
— Милая девушка, вам поручено охранять и оберегать Игоря Александровича, насколько я поняла, да? Я права? — едко заметила Ирина, подтолкнув Игоря в спину и закрыв за собой дверь купе.
— Вы правы, я его телохранитель.
— Замечательно! Раз вы ответственны за сохранность и комфорт тела Игоря Александровича, почему же вы с такой готовностью спешите оставить нас наедине? А вдруг я злоумышленница, обольстившая Игоря минуту назад, возле железнодорожных касс, и хитростью проникшая...
— Простите, я вас перебью, Ирина Александровна. Меня пре...
— Вам известно, кто я? Откуда?!
— Меня предупредили, что, возможно, жена придет проводить Игоря Александровича, — подчеркнуто холодно, деловито объяснила Евгения. — Не волнуйтесь, как только поезд тронется, я не оставлю Игоря в одиночестве ни на одну минуту.
— Легко сказать — «не волнуйтесь»!.. Что же вы, милая девушка, и в сортир с ним будете ходить, да?
— Да. И днем и ночью я буду рядом. Меня предупредили о сложной работе. Не волнуйтесь, я справлюсь, — Евгения улыбнулась мягкой, примирительной улыбкой, перевела взгляд с Ирины на Игоря: — Между прочим, Игорь Александрович, я, как и вы, училась в МГУ на биофаке. Правда, много позже вас, и всего два года.
— Вот как! — светски заулыбался Игорь в ответ. — Здорово! Выходит, мы с вами, Женя, некоторым образом...
— Игорь, я ухожу! — жена резко развернулась и решительно вышла в коридор.
— Женя, я сейчас! Сейчас вернусь... — Игорь выскочил в коридор вслед за Ирой.
Он нагнал ее на платформе. Она шла быстро, почти бежала, ее каблучки сердито цокали по асфальту, подбородок гордо вздернут, руки шарят в сумочке в поиске пачки сигарет.
— Ир, ну ты чего? — Игорь встал на ее пути, обнял здоровой рукой за талию, притянул к себе. — Ну, ты что? Ревнуешь?
— Дурак! — Ира отстранилась, взглянула на него строгим, хмурым взглядом. — Я переводила статью о профессиональных телохранителях, и я, худо-бедно, разбираюсь в этом. Первое правило телохранителя-профи: ни в коем случае не вступать в личные взаимоотношения с объектом охраны. А эта вертихвостка...
— Тсс! Тише, Иришка, на нас люди оборачиваются...
— Плевала я на людей! Они сейчас сядут в поезд, поедут, кто отдыхать, кто домой, а ты...
— Тише. Дядя Юра характеризовал Женю как очень...
— Плевать мне на дядю Юру! Кто такой дядя Юра? Кто такие твои Артур и Анатолий? Такое же фуфло, как и ты! А если под Зусова копают настоящие профессионалы? Если эта акция с мнимым маньяком инспирирована с привлечением настоящих аналитиков, если...
— Ирка! Ты слишком много читаешь детективов. Причем женских, — Игорь обнял готовую разрыдаться женщину, поцеловал в щеку. — Все будет хорошо, поверь мне! Я вернусь, я обязательно вернусь, обещаю!
Поездной состав передернула судорога. Загремели вагоны на стыках, скрипнули колеса, накатываясь на рельсы. Скрытый от глаз динамик запоздало оповестил об отправлении скорого поезда номер такой-то от такой-то платформы. Последний раз («А ведь действительно, — успел подумать Игорь, — быть может, в последний раз!») поцеловав Ирку, последний раз погладив ладонью ее щеку, еще ощущая на губах вкус ее помады, еще чувствуя пальцами тепло ее кожи, он побежал к двери ближайшего, набирающего скорость вагона. Запрыгнув в тамбур, он не хотел оглядываться, но все же не выдержал! Ирина стояла посреди платформы. В вечернем весеннем сумраке ее фигура, подсвеченная электрическими огнями вокзала, казалась призрачной и ужасно одинокой. Конечно же, и она на него смотрела, глядела вслед уходящему поезду и точно так же, как и он, уже не могла различить выражения любимого лица, заметить предательскую соленую влажность век и суровую глубокую морщинку, перечеркнувшую высокий лоб.
5. Провинция
Снующая по перрону публика, не сговариваясь, расступилась, давая Игорю возможность спокойно идти по прямой. Южане с тюками и чемоданами уважительно на него поглядывали, бомжи-алкаши не решались приставать, клянчить недостающий на бутылку рубль, а гости столицы из среднерусской полосы откровенно таращились, дивясь столичному буржую.
— Ты производишь впечатление на народ, Игорек.
— Я стараюсь.
— Какой вагон?
— Третий.
— Как приедешь, позвони сразу же.
— Обязательно, не волнуйся.
— Легко сказать...
— Все будет хорошо!.. Зайдешь со мной в купе?
— Обязательно. Мечтаю познакомиться с этим... забыла...
— С Женей. Я тоже мечтаю с ним познакомиться. Я заинтригован. Дядя Юра дал такие характеристики телохранителю, просто не верится...
— Билет доставай. Проводнику билет и паспорт надо предъявлять, разве не знаешь?
— Знаю, но представление уже началось, я уже Самурай, а мы, самураи, ни фига никому не предъявляем, нам все верят на слово, в противном случае мы жутко обижаемся.
Игорь, чуть обогнав Ирину, подошел к проводнику, закрывающему своим форменным телом вход в тамбур вагона номер три.
— Вы отъезжаете или провожаете? — спросил проводник у молча остановившегося перед ним Михайлова.
— Отойди, — недовольно бросил Игорь железнодорожному служащему. Дернул головой, прищурился. — Проход, я сказал, освободи-ка, будь любезен.
— Положено билеты предъявлять... — как бы извиняясь, произнес проводник, одновременно смещаясь в сторону, — ...порядок такой, правила...
— Бабушке своей расскажешь про правила! — оборвал проводника Игорь, заходя в тамбур. Ирина, пожав плечами, шагнула следом.
В узком коридорчике вагона СВ она, прижавшись к спине Игоря, шепнула ему на ухо:
— Чему-чему, а хамству тебя обучили на пять.
— Артур называет это дело: «выстраивать лохов». — Игорь оглянулся, подмигнул жене: — Я лишь вчера вечером сумел поймать нужное внутреннее состояние... Подожди-ка... ага, вот и мое купе за номером девять...
Дверь двухместного купе чуть приоткрыта. Игорь сунул носок ботинка в узкую щель, развернулся на каблуке, дверь отъехала в сторону. На застеленном казенным бельем диванчике, который отчего-то принято называть «полкой», сидела молодая хрупкая девушка. До того как появился Игорь, она читала, но стоило появиться Михайлову, захлопнула книгу, поднялась с диванчика и приветливо улыбнулась:
— Добрый вечер. Вы — Игорь. А я — Женя, Евгения. Будем знакомы.
— Зашибись... — прошептала Ирина. — Твое тело, Игореша, в надежных, ласковых руках.
Руки у девушки действительно выглядели «ласковыми», лучше не скажешь. Тонкие, изящные, хрупкие руки гейши, совершенно не похожие на сухие и жилистые «грабли» дяди Юры. При всем богатстве собственного воображения Михайлов не смог представить, как нежно-розовые детские пальчики с коротко остриженными ногтями бьют кому бы то ни было по глазам.
«Сволочи. И Артур, и Анатолий, сволочи. Да и дядя Юра хорош, гусь! Могли бы и предупредить, что телохранитель — девушка... Телохранительница, блин!..» — подумал Игорь, чувствуя, как «теряет лицо», как исчезает маска Самурая и из-под нее выглядывает личина рефлексирующего интеллигента.
— Игорь Александрович, если вы хотите попрощаться с вашей провожатой без свидетелей, я выйду, погуляю по платформе.
— Спасибо, Евгения... простите, как вас по отчеству?
— Просто Женя... Ну, так как? Мне уйти?
— Милая девушка, вам поручено охранять и оберегать Игоря Александровича, насколько я поняла, да? Я права? — едко заметила Ирина, подтолкнув Игоря в спину и закрыв за собой дверь купе.
— Вы правы, я его телохранитель.
— Замечательно! Раз вы ответственны за сохранность и комфорт тела Игоря Александровича, почему же вы с такой готовностью спешите оставить нас наедине? А вдруг я злоумышленница, обольстившая Игоря минуту назад, возле железнодорожных касс, и хитростью проникшая...
— Простите, я вас перебью, Ирина Александровна. Меня пре...
— Вам известно, кто я? Откуда?!
— Меня предупредили, что, возможно, жена придет проводить Игоря Александровича, — подчеркнуто холодно, деловито объяснила Евгения. — Не волнуйтесь, как только поезд тронется, я не оставлю Игоря в одиночестве ни на одну минуту.
— Легко сказать — «не волнуйтесь»!.. Что же вы, милая девушка, и в сортир с ним будете ходить, да?
— Да. И днем и ночью я буду рядом. Меня предупредили о сложной работе. Не волнуйтесь, я справлюсь, — Евгения улыбнулась мягкой, примирительной улыбкой, перевела взгляд с Ирины на Игоря: — Между прочим, Игорь Александрович, я, как и вы, училась в МГУ на биофаке. Правда, много позже вас, и всего два года.
— Вот как! — светски заулыбался Игорь в ответ. — Здорово! Выходит, мы с вами, Женя, некоторым образом...
— Игорь, я ухожу! — жена резко развернулась и решительно вышла в коридор.
— Женя, я сейчас! Сейчас вернусь... — Игорь выскочил в коридор вслед за Ирой.
Он нагнал ее на платформе. Она шла быстро, почти бежала, ее каблучки сердито цокали по асфальту, подбородок гордо вздернут, руки шарят в сумочке в поиске пачки сигарет.
— Ир, ну ты чего? — Игорь встал на ее пути, обнял здоровой рукой за талию, притянул к себе. — Ну, ты что? Ревнуешь?
— Дурак! — Ира отстранилась, взглянула на него строгим, хмурым взглядом. — Я переводила статью о профессиональных телохранителях, и я, худо-бедно, разбираюсь в этом. Первое правило телохранителя-профи: ни в коем случае не вступать в личные взаимоотношения с объектом охраны. А эта вертихвостка...
— Тсс! Тише, Иришка, на нас люди оборачиваются...
— Плевала я на людей! Они сейчас сядут в поезд, поедут, кто отдыхать, кто домой, а ты...
— Тише. Дядя Юра характеризовал Женю как очень...
— Плевать мне на дядю Юру! Кто такой дядя Юра? Кто такие твои Артур и Анатолий? Такое же фуфло, как и ты! А если под Зусова копают настоящие профессионалы? Если эта акция с мнимым маньяком инспирирована с привлечением настоящих аналитиков, если...
— Ирка! Ты слишком много читаешь детективов. Причем женских, — Игорь обнял готовую разрыдаться женщину, поцеловал в щеку. — Все будет хорошо, поверь мне! Я вернусь, я обязательно вернусь, обещаю!
Поездной состав передернула судорога. Загремели вагоны на стыках, скрипнули колеса, накатываясь на рельсы. Скрытый от глаз динамик запоздало оповестил об отправлении скорого поезда номер такой-то от такой-то платформы. Последний раз («А ведь действительно, — успел подумать Игорь, — быть может, в последний раз!») поцеловав Ирку, последний раз погладив ладонью ее щеку, еще ощущая на губах вкус ее помады, еще чувствуя пальцами тепло ее кожи, он побежал к двери ближайшего, набирающего скорость вагона. Запрыгнув в тамбур, он не хотел оглядываться, но все же не выдержал! Ирина стояла посреди платформы. В вечернем весеннем сумраке ее фигура, подсвеченная электрическими огнями вокзала, казалась призрачной и ужасно одинокой. Конечно же, и она на него смотрела, глядела вслед уходящему поезду и точно так же, как и он, уже не могла различить выражения любимого лица, заметить предательскую соленую влажность век и суровую глубокую морщинку, перечеркнувшую высокий лоб.
5. Провинция
В Никоновск поезд приходил на рассвете. Стоянка две минуты. Значительный транспортный узел, коим являлся городок Никоновск, пассажирские поезда не примечали длительными остановками. Странным образом маршруты движения грузов не совпадали с маршрутами людскими.
Задолго до того, как проводник, постучавшись в дверь купе Игоря и Жени, прокричал из коридора: «Через пять минут Никоновск», за окошком туманный среднерусский предрассветный пейзаж — поля, деревеньки, лесочки — сменился панорамой бесконечного чередования заборов, складских построек, запасных путей и великого множества товарных вагонов. В предрассветной дымке совершенно не видно было самого города, будто его и не было вовсе. Лишь на подъезде к платформе возле неказистого одноэтажного здания с циферблатом часов на фасаде и транспарантом: «Никоновск-пассажирский», мелькнул вдалеке город, блеснули в лучах рассвета остроконечные алюминиевые крыши приземистых «частных» домов и окна пятиэтажек, полыхнули золотом церковные купола.
Пассажиров в Никоновске сходило мало. Вагон СВ, кроме Игоря и Жени, вообще более никто не покинул. Все еще спали, когда пара из девятого купе пробиралась по узкому коридору в тамбур. Первым двигался Игорь со своим саквояжем, за ним Евгения. На плече у девушки болталась совсем не женская дорожная сумка, плохо гармонирующая с дорогим брючным костюмом. Сумка через плечо — чтоб руки оставались свободными, чтоб ловчее, в случае чего, выхватить спрятавшийся под жакетом «ПМ» в кобуре-босоножке. А под блузкой у Жени модифицированный к женской фигуре бронежилет. Ее эластичные брючки, что называется, «тянутся» — ножка запросто, без всякого стеснения одеждой, может взлететь вверх, и шнурованная туфелька на низком, устойчивом каблуке при желании легко достанет до виска двухметрового баскетболиста. Про особенности своей одежды, продиктованные профессиональной целесообразностью, Евгения, как бы между прочим, поведала вчера вечером Игорю. Они, Игорь и Женя, проговорили полночи. Вторую половину Михайлов спал, а Женя читала и, то и дело отрываясь от книги, бдительно прислушивалась к шумам в коридоре.
Евгения, ступив на платформу, поправила лямку сумки на плече, достала из кармана жакета темные очки, надела их на переносицу. Игорь топтался рядом, вертел головой по сторонам. Девушка проинструктировала — «как выйдем, стой и не дергайся, жди встречающих».
— Жень, на фига тебе «черные очки»? — зевнув, спросил Игорь. — Солнце только-только появилось, к чему глаза под стеклами прятать?
— Стекла «хамелеоны» скрывают директрису взгляда... Игорь, слева к нам приближается мужчина в кепке. Он тебе улыбается. Ты его знаешь?
— Это Петр. Легок на помине...
Петр приближался с крейсерской скоростью. Скакал галопом по платформе, размахивая одной рукой, другой придерживая кепку-"жириновку".
— Опоздал, бляха-муха! Фу-у-у-у... — отрапортовал он, останавливаясь и порывисто переводя дыхание. — У-у-уф... Игорь Алексаныч и вы, дамочка, очень попрошу, не говорите Иван Андреичу, что я опоздал, ага?
— Не скажем, — поручился за обоих Игорь. — Здорово, Петя.
— Здрасти. Вещички ваши давайте. И вы, дамочка, сумочку позвольте. Я при вас шофер, и носильщик, и все остальное, поэтому и руки не подаю, а то, ну, как кто увидит шестерку, ручкающуюся с тузом?.. Айда за мной, гости дорогие, тачка на привокзальной площади. Пойдемте.
— Веди, Сусанин, — Игорь барским жестом передал Петру саквояж. Евгения протянула сумку.
— Ах! — глубоко, полной грудью вздохнул Игорь, следуя за Петром. — Ах, какой воздух. Железной дорогой немного воняет, но, один черт, чувствуется весна. Я, пожалуй, сниму пальто, тепло!
Михайлов тряхнул плечами, подхватил легкое модное пальто здоровой рукой, выпрямил спину. Краешком глаза поймал заинтересованные взгляды кучки пассажиров, нагруженных авоськами. Все нормально. И здесь, как и в Москве, он производит впечатление. Правда, Михайлов отчего-то воображал, будто бы провинциалы станут тыкать в него пальцами и перешептываться за спиной, между тем мешочники из общего вагона ограничились беглым молчаливым осмотром по-хозяйски шагающего шикарного господина. «Они меня боятся, — догадался Игорь. — В столице случайные прохожие меня опасались, как опасаются оголенных проводов, до которых, если сам не дотронешься, то ничего страшного и не случится, а здесь меня по-настоящему боятся, будто я иноземный оккупант, вольный делать с местными жителями все, что заблагорассудится...»
На привокзальной площади «дорогих гостей» ожидала иномарка. Блестящий и лощеный иностранный автомобиль выглядел действительно «ино» — инородным предметом на фоне обязательного атрибута всех без исключения привокзальных площадей маленьких российских городишек — выкрашенного в «серебряную» краску памятника Владимиру Ильичу посередине круглой клумбы.
— Игорь! Садись сзади, за шофером, — распорядилась Женя.
— Почему?
— Самое безопасное место.
— Как скажешь, — пожал плечами Игорь, усаживаясь на указанное место. Евгения села рядом с водителем — Петром. Автомобиль плавно тронулся с места.
— Клево выглядишь, Самурай, — мимолетно оглянувшись к Игорю, подмигнул Петр. — Полный отпад! Не знал бы номер твоего вагона, гадом буду, не признал бы тебя, Игореха.
— Спасибо за комплимент, Петя. Куда едем-то? К Иван Андреичу?
— В гостиницу. Зарегистрируетесь, вещички бросите, и покатим к Зусову, пожрем, отметим прибытие.
— Я думал, Иван Андреевич поселит нас у себя дома.
— Не-а. Ты фишку не просек. Самурай гордый. Сечешь? Ты крутой, как дорога к счастью, и гордый, как... Ты приехал работать на Зусова, просишь с Иван Андреича за работу много бабок. Ты не шестерка какая-нибудь, козырный туз из Москвы, тебе в падлу от кого-то зависеть в личной жизни, в лом сказать «спасибо» Иван Андреичу за то, что под его крышей гостишь...
— Погоди-ка, Петь! Иван Андреич мне все по-другому объяснял. Дескать, я давно в столицах на него пашу, мол, я этакий Штирлиц под началом у Зусова, крутой, но его человек со всеми потрохами. Ни про какую «независимость» речи не велось.
— Игорек, как мне Зусов сказал, так я и передаю. Что не понятно, сам у Иван Андреевича спросишь. Сказано — отвезти тебя с мадамочкой в гостиницу, я и везу, мое дело маленькое.
— Быть может, я неправильно понял Иван Андреича?
— Скорее всего, Игорек... Во! Глянь-ка в окошко. Видишь, церковь? Храм видишь?
Автомобиль проезжал по широкой заасфальтированной улице, совсем не похожей на городскую. С обеих сторон улицы одно-двухэтажные дома с палисадниками. Преимущественно каменные, но попадаются и деревянные, бревенчатые. Возле калиток у разномастных заборов — завалинки, на перекрестках водонапорные колонки, а впереди, в окружении деревьев с уже набухшими почками — белокаменная церковь. Блеск куполов этой церкви подметил Игорь, когда поезд замедлил ход, приближаясь к станции. Яркий блеск недавно позолоченных маковок. И побелена церквуха совсем недавно. Новенькая, праздничная, как с поздравительной открытки.
— Этот храм, Игорек, восстановлен на средства Иван Андреича. Он им ох как гордится! Раньше в нем склады были. В конце прошлого года Иван Андреич взялся храм восстанавливать, и завтра здесь в первый раз будет крестный ход.
— А ведь я и забыл совсем. Завтра ж Пасха.
— Ну так! Чего в там ни случилось, а завтра вечером тебе и вам, мадамочка, хотите не хотите, придется с Иван Андреичем вместе службу стоять. И мне тоже. Чай, православные люди-то, да? Отказа Андреич не простит и не допустит, запомните!
Машина свернула с деревенской улицы к центру, к конгломерату пятиэтажных кирпичных домов. Городок Никоновск смутно напомнил Михайлову другой среднерусский городишко, подле которого располагалась военная часть, где Игорь проходил преддипломную практику. Тот город назывался Коржанск, так же, как и Никоновск, на восемьдесят процентов состоял из частных построек и имел точно такой же район «благоустроенных» пятиэтажек в центре. Жители Коржанска метко обозвали «многоэтажный» центр Манхэттеном. Никоновский Манхэттен мало отличался от коржанского. К основной городской площади (опять же с памятником Ильичу) примкнули все наиважнейшие городские постройки: универмаг, гостиница, здание мэрии, милиция. Недалече от торгово-административного центра обосновались школа, базарная площадь, пожарная команда, больница, кинотеатр и Дворец культуры. Петру хватило нескольких минут на описание топонимики Никоновска и краткую характеристику городских «достопримечательностей».
Петя первым вылез из машины. Дверцу за собой закрывать не стал, по-видимому, в городе эту иномарку знали все жулики, и ни один из них не допускал даже мысли о мелкой краже из салона «зусовской тачки».
В гостиницу вошли гуськом. Впереди Петр с вещами, за ним Игорь и Евгения. Мимо стойки администратора прошли без задержек. Тетка администраторша молча вложила ключи в растопыренную Петину пятерню и мышкой юркнула в темный уголок, под доску с номерами и ключиками на гвоздиках. Поднявшись на второй этаж, свернули, прошли длинным коридором вдоль ряда дверей. Остановились. Петр вставил один ключ в замочную скважину двери номер семь, второй ключ бросил Жене.
— Лови ключик, мадамочка... Поймала? Отчиняй восьмой номер.
— У нас с Игорем разные номера? — удивилась Женя.
— Соседние. Здеся, как на Западе, между номерами, внутри, проделана дверь. Закрывается с обеих сторон. По согласию внутренний проход позволяет шастать друг к дружке, не выходя в коридор... Заходьте, Игорь Александрович.
Петр говорил вполголоса и весьма учтиво. Игорь понял — Петя играет на случайные уши обслуживающего персонала и постояльцев гостиницы. Для всех, для всего этого города, кроме узкого круга посвященных, Михайлов — Самурай, великая, ужасная и особо уважаемая персона.
Номер оказался ничего себе. Две проходные комнаты, гостиная и спальня. Гостиная большая, отменно отремонтированная (этот факт Игорь машинально оценил в первую очередь), два двустворчатых окна, хрустальная люстра, три стола — письменный (у окна, на столе, архаичный телефонный аппарат с круглым диском), «обеденный» (здоровый стол о четырех ножках посередине комнаты, вокруг него четыре стула, на полированной столешнице вазочка с одинокой гвоздикой) и журнальный столик в углу, подле «углового» дивана. Также в гостиной имелся телевизор («Голд Стар»), торшер, пара кресел и уже упомянутая Петей дверь в соседний номер, чуть приоткрытая, когда Игорь вошел в гостиную, и распахнувшаяся настежь, едва Михайлов успел бегло оглядеться по сторонам.
— Я буду спать вон на том диванчике в углу, — безапелляционно заявила Евгения, придержав распахнувшуюся дверь. — Окна необходимо зашторить и постоянно держать закрытыми. Они выходят не на площадь, а во двор гостиницы, и во дворе много деревьев, это плохо. Двери довольно прочные, это хорошо. На стук в дверь отвечаю только я, понятно, Игорь? Петр, договоритесь, чтобы нам не нужно было каждый раз сдавать ключи дежурной и чтобы сюда никто, кроме нас, не заходил, включая уборщиц.
— Уже договорено, мадамочка. Паспорта ваши позвольте, господа, пойдемте вниз, я все оформлю, а вы меня в машине обождете, и поедем к Иван Андреичу завтракать.
— Момент, — остановила Петю Евгения. — Я хотела бы знать, кто на настоящий момент проживает рядом с нами?
— Тараканы, бляха-муха.
— А если без шуток?
— Чинуши, мать их в дышло. Комиссия из областного центра приехала нашенского мэра трясти и все евонные подведомственные службы. Полтора десятка дармоедов, бляха, весь колидор заняли, насилу для вас два номера резервных выцарапал на втором этаже. На первом — кабак и всякая херотень гостиничная, на третьем номера херовые, там хачики с рынка ночуют да дальнобойщики иногда, второй этаж самый клевый и козырный. Ну, пойдемте вниз, что ли?
Оформив документы и усевшись в водительское кресло, прежде чем вернуть Игорю и его телохранительнице паспорта, Петр достал и вручил обоим по приборчику, которые Игорь поначалу принял за трубки мобильных телефонов.
— Похожи на мобильные аппараты, да? — заулыбался Петр, хитро прищурившись. — Только сотовой связи у нас в городе нету, не тот, бляха, масштаб. Эти штучки-дрючки закос под мобильники. Это рации штатские. Тональный набор, связь надежная, но, от греха, особо откровенно в эфире базары тереть не рекомендуется, ага?.. Глянь, Игорь, и вы, мадамочка, гляньте, на изнанке аппарата скотчем бумажка приклеена, на ней два номера, один мой, другой Иван Андреича. Игорь, звякни Иван Андреичу, доложись, что скоро прибудем, ага?
Петр объяснил, каким образом вытаскивается антенна, как нужно набирать четырехзначный номер и какие кнопки нажимать, чтобы установить и прекратить связь. Лишенный от природы таланта к пониманию техники, Михайлов минуты три возился с рацией, прежде чем ему удалось связаться с Зусовым.
— Але, Зусов на связи.
— Рад приветствовать, это я, Самурай.
— О! С приездом! И я рад вас слышать. Вы сейчас где?
— К вам едем.
— Стол накрыт, ожидаю вас с нетерпением. Отбой.
С третьей попытки Михайлову удалось вырубить мигающую красным светодиодом рацию.
«Анекдот! — улыбнулся про себя Игорь. — И здесь, в Тмутаракани, местным хозяевам жизни непременно понадобился столичный модный атрибут преуспевающего бизнесмена. Нет самого атрибута, так они придумали ему замену. При советской власти провинциальные модники пришивали к болгарским джинсам фирменные лейблы, а при демократах захолустный мафиози таскает эрзац сотового телефона!»
— Глянь в окошко, Игорь, — отвлек Михайлова от размышлений Петя.
Автомобиль выехал на окраину. Вдали синеют островки леса, кажется, что лес должен быть обязательно дремучим и непроходимым, как тайга, еще дальше, за лесом, за пашней, огромное круглое озеро.
— Глянь, Игореха, вишь озеро? На евонном берегу коттедж и личное хозяйство Ивана Андреевича. Ты на лошадях умеешь кататься?
— Не-а...
— Жалко. У Ивана Андреевича есть парочка племенных арабов, по тридцать тыщ баксов за голову. Кататься на них полный кайф!
Машина нырнула с горки, покатилась по довольно приличной, несмотря на отсутствие асфальта, дорожке вниз, к лесу, к озеру.
— Петь, как озеро называется?
— Карьер.
— Так и называется — «карьер»?
— Ну! При совке здесь был карьер, земляные разработки. И еще два года назад копали, пока малец один на шашке не подорвался, общественность запротестовала, и карьер затопили.
— Здесь велись взрывные работы? — уточнила Женя.
— Ну. Зарядят аммонита, жахнут, опосля экскаватор подгонят и копают. Я сам, пацанчиком, таскал с карьера взрывчатку, все мелкие этим делом занимались. Проберемся в вагончик к подрывникам, своруем аммонит, огнепроводный шнур, запалов из черного пороха натырим и драпать. Кого ловили, того родичи ремнем драли, и в школе неуд за поведение ставили, и в детскую комнату милиции на учет. А убежишь от работяг, им же за рубль вечером аммонит со шнуром и запалом и продашь. Сам-то рабочий класс взрывчатку тырить боялся, а в пяти кэмэ к югу речка протекает нормальная, не то что наша здешняя, и глушить рыбу в той речке по выходным для нашенских работяг было вторым, после водяры, развлечением.
Петр продолжал болтать, углубляясь в историко-географические подробности местности, Евгения его переспрашивала, уточняла, когда прекратились взрывные работы и какова вероятность, что у кого-то из жителей города сохранилась в погребе уворованная взрывчатка. Игорь слушал вполуха пустой, по его мнению, разговор и наслаждался весной.
Михайлов опустил стекло рядом с собой, дышал свежим, пахнущим сырой землей воздухом, щурился на солнце. Ему вдруг сделалось удивительно хорошо, «благостно» — как говаривали в старину. Весна умиротворяет. Не та весна, что заставляла мерзнуть неделю назад в Москве, а вот эта, здешняя, среднерусская да черноземная, щедрая на тепло и солнечные лучи, на зеленый пунктир травки в рыхлой земле, на беременные почки и смеющиеся лужи, на желтые кляксы мать-и-мачехи, на чириканье шустрых пташек и жужжание проснувшихся раньше положенного майских жуков.
Между тем машина подъехала к замку. Да-да, к самому настоящему замку. Башенка с конической крышей, окна-бойницы, зубчатая каменная стена вокруг, деревянная пристройка, не иначе конюшня, дубовые, распахнутые настежь ворота. На фоне озера очень красиво. Безвкусно, аляповато, претенциозно и в то же время красиво красотою павлина, распустившего хвост на полянке в лукоморье.
Петр припарковался на специализированной площадке, где уже отдыхало несколько заморских авто. Они покинули машину, как и прежде, гуськом двинулись к замку-коттеджу.
«И никого вокруг, — украдкой поглядев по сторонам, отметил Игорь. — Ни души! Ни челяди, ни охраны, ни даже сторожевых собак. Наверное, в этой вопиющей, вызывающей незащищенности кроется красноречивый подтекст. Все богатство на виду, все напоказ, как золотая цепь на шее. Эй! Воры-грабители! Давайте, дерзайте. Только не смейте после оправдываться, будто не знали, в чьи владения вторглись, на кого наехали... Хотя, скорее всего, я не замечаю размах секретных охранных приспособлений, а, поди ж ты, спроси сейчас Женьку, и она полчаса кряду будет рассказывать, где какая камера слежения спрятана и что случится, вздумай маньяк-убийца рискнуть и напасть на Зусова в его каменном гнезде».
Задолго до того, как проводник, постучавшись в дверь купе Игоря и Жени, прокричал из коридора: «Через пять минут Никоновск», за окошком туманный среднерусский предрассветный пейзаж — поля, деревеньки, лесочки — сменился панорамой бесконечного чередования заборов, складских построек, запасных путей и великого множества товарных вагонов. В предрассветной дымке совершенно не видно было самого города, будто его и не было вовсе. Лишь на подъезде к платформе возле неказистого одноэтажного здания с циферблатом часов на фасаде и транспарантом: «Никоновск-пассажирский», мелькнул вдалеке город, блеснули в лучах рассвета остроконечные алюминиевые крыши приземистых «частных» домов и окна пятиэтажек, полыхнули золотом церковные купола.
Пассажиров в Никоновске сходило мало. Вагон СВ, кроме Игоря и Жени, вообще более никто не покинул. Все еще спали, когда пара из девятого купе пробиралась по узкому коридору в тамбур. Первым двигался Игорь со своим саквояжем, за ним Евгения. На плече у девушки болталась совсем не женская дорожная сумка, плохо гармонирующая с дорогим брючным костюмом. Сумка через плечо — чтоб руки оставались свободными, чтоб ловчее, в случае чего, выхватить спрятавшийся под жакетом «ПМ» в кобуре-босоножке. А под блузкой у Жени модифицированный к женской фигуре бронежилет. Ее эластичные брючки, что называется, «тянутся» — ножка запросто, без всякого стеснения одеждой, может взлететь вверх, и шнурованная туфелька на низком, устойчивом каблуке при желании легко достанет до виска двухметрового баскетболиста. Про особенности своей одежды, продиктованные профессиональной целесообразностью, Евгения, как бы между прочим, поведала вчера вечером Игорю. Они, Игорь и Женя, проговорили полночи. Вторую половину Михайлов спал, а Женя читала и, то и дело отрываясь от книги, бдительно прислушивалась к шумам в коридоре.
Евгения, ступив на платформу, поправила лямку сумки на плече, достала из кармана жакета темные очки, надела их на переносицу. Игорь топтался рядом, вертел головой по сторонам. Девушка проинструктировала — «как выйдем, стой и не дергайся, жди встречающих».
— Жень, на фига тебе «черные очки»? — зевнув, спросил Игорь. — Солнце только-только появилось, к чему глаза под стеклами прятать?
— Стекла «хамелеоны» скрывают директрису взгляда... Игорь, слева к нам приближается мужчина в кепке. Он тебе улыбается. Ты его знаешь?
— Это Петр. Легок на помине...
Петр приближался с крейсерской скоростью. Скакал галопом по платформе, размахивая одной рукой, другой придерживая кепку-"жириновку".
— Опоздал, бляха-муха! Фу-у-у-у... — отрапортовал он, останавливаясь и порывисто переводя дыхание. — У-у-уф... Игорь Алексаныч и вы, дамочка, очень попрошу, не говорите Иван Андреичу, что я опоздал, ага?
— Не скажем, — поручился за обоих Игорь. — Здорово, Петя.
— Здрасти. Вещички ваши давайте. И вы, дамочка, сумочку позвольте. Я при вас шофер, и носильщик, и все остальное, поэтому и руки не подаю, а то, ну, как кто увидит шестерку, ручкающуюся с тузом?.. Айда за мной, гости дорогие, тачка на привокзальной площади. Пойдемте.
— Веди, Сусанин, — Игорь барским жестом передал Петру саквояж. Евгения протянула сумку.
— Ах! — глубоко, полной грудью вздохнул Игорь, следуя за Петром. — Ах, какой воздух. Железной дорогой немного воняет, но, один черт, чувствуется весна. Я, пожалуй, сниму пальто, тепло!
Михайлов тряхнул плечами, подхватил легкое модное пальто здоровой рукой, выпрямил спину. Краешком глаза поймал заинтересованные взгляды кучки пассажиров, нагруженных авоськами. Все нормально. И здесь, как и в Москве, он производит впечатление. Правда, Михайлов отчего-то воображал, будто бы провинциалы станут тыкать в него пальцами и перешептываться за спиной, между тем мешочники из общего вагона ограничились беглым молчаливым осмотром по-хозяйски шагающего шикарного господина. «Они меня боятся, — догадался Игорь. — В столице случайные прохожие меня опасались, как опасаются оголенных проводов, до которых, если сам не дотронешься, то ничего страшного и не случится, а здесь меня по-настоящему боятся, будто я иноземный оккупант, вольный делать с местными жителями все, что заблагорассудится...»
На привокзальной площади «дорогих гостей» ожидала иномарка. Блестящий и лощеный иностранный автомобиль выглядел действительно «ино» — инородным предметом на фоне обязательного атрибута всех без исключения привокзальных площадей маленьких российских городишек — выкрашенного в «серебряную» краску памятника Владимиру Ильичу посередине круглой клумбы.
— Игорь! Садись сзади, за шофером, — распорядилась Женя.
— Почему?
— Самое безопасное место.
— Как скажешь, — пожал плечами Игорь, усаживаясь на указанное место. Евгения села рядом с водителем — Петром. Автомобиль плавно тронулся с места.
— Клево выглядишь, Самурай, — мимолетно оглянувшись к Игорю, подмигнул Петр. — Полный отпад! Не знал бы номер твоего вагона, гадом буду, не признал бы тебя, Игореха.
— Спасибо за комплимент, Петя. Куда едем-то? К Иван Андреичу?
— В гостиницу. Зарегистрируетесь, вещички бросите, и покатим к Зусову, пожрем, отметим прибытие.
— Я думал, Иван Андреевич поселит нас у себя дома.
— Не-а. Ты фишку не просек. Самурай гордый. Сечешь? Ты крутой, как дорога к счастью, и гордый, как... Ты приехал работать на Зусова, просишь с Иван Андреича за работу много бабок. Ты не шестерка какая-нибудь, козырный туз из Москвы, тебе в падлу от кого-то зависеть в личной жизни, в лом сказать «спасибо» Иван Андреичу за то, что под его крышей гостишь...
— Погоди-ка, Петь! Иван Андреич мне все по-другому объяснял. Дескать, я давно в столицах на него пашу, мол, я этакий Штирлиц под началом у Зусова, крутой, но его человек со всеми потрохами. Ни про какую «независимость» речи не велось.
— Игорек, как мне Зусов сказал, так я и передаю. Что не понятно, сам у Иван Андреевича спросишь. Сказано — отвезти тебя с мадамочкой в гостиницу, я и везу, мое дело маленькое.
— Быть может, я неправильно понял Иван Андреича?
— Скорее всего, Игорек... Во! Глянь-ка в окошко. Видишь, церковь? Храм видишь?
Автомобиль проезжал по широкой заасфальтированной улице, совсем не похожей на городскую. С обеих сторон улицы одно-двухэтажные дома с палисадниками. Преимущественно каменные, но попадаются и деревянные, бревенчатые. Возле калиток у разномастных заборов — завалинки, на перекрестках водонапорные колонки, а впереди, в окружении деревьев с уже набухшими почками — белокаменная церковь. Блеск куполов этой церкви подметил Игорь, когда поезд замедлил ход, приближаясь к станции. Яркий блеск недавно позолоченных маковок. И побелена церквуха совсем недавно. Новенькая, праздничная, как с поздравительной открытки.
— Этот храм, Игорек, восстановлен на средства Иван Андреича. Он им ох как гордится! Раньше в нем склады были. В конце прошлого года Иван Андреич взялся храм восстанавливать, и завтра здесь в первый раз будет крестный ход.
— А ведь я и забыл совсем. Завтра ж Пасха.
— Ну так! Чего в там ни случилось, а завтра вечером тебе и вам, мадамочка, хотите не хотите, придется с Иван Андреичем вместе службу стоять. И мне тоже. Чай, православные люди-то, да? Отказа Андреич не простит и не допустит, запомните!
Машина свернула с деревенской улицы к центру, к конгломерату пятиэтажных кирпичных домов. Городок Никоновск смутно напомнил Михайлову другой среднерусский городишко, подле которого располагалась военная часть, где Игорь проходил преддипломную практику. Тот город назывался Коржанск, так же, как и Никоновск, на восемьдесят процентов состоял из частных построек и имел точно такой же район «благоустроенных» пятиэтажек в центре. Жители Коржанска метко обозвали «многоэтажный» центр Манхэттеном. Никоновский Манхэттен мало отличался от коржанского. К основной городской площади (опять же с памятником Ильичу) примкнули все наиважнейшие городские постройки: универмаг, гостиница, здание мэрии, милиция. Недалече от торгово-административного центра обосновались школа, базарная площадь, пожарная команда, больница, кинотеатр и Дворец культуры. Петру хватило нескольких минут на описание топонимики Никоновска и краткую характеристику городских «достопримечательностей».
Петя первым вылез из машины. Дверцу за собой закрывать не стал, по-видимому, в городе эту иномарку знали все жулики, и ни один из них не допускал даже мысли о мелкой краже из салона «зусовской тачки».
В гостиницу вошли гуськом. Впереди Петр с вещами, за ним Игорь и Евгения. Мимо стойки администратора прошли без задержек. Тетка администраторша молча вложила ключи в растопыренную Петину пятерню и мышкой юркнула в темный уголок, под доску с номерами и ключиками на гвоздиках. Поднявшись на второй этаж, свернули, прошли длинным коридором вдоль ряда дверей. Остановились. Петр вставил один ключ в замочную скважину двери номер семь, второй ключ бросил Жене.
— Лови ключик, мадамочка... Поймала? Отчиняй восьмой номер.
— У нас с Игорем разные номера? — удивилась Женя.
— Соседние. Здеся, как на Западе, между номерами, внутри, проделана дверь. Закрывается с обеих сторон. По согласию внутренний проход позволяет шастать друг к дружке, не выходя в коридор... Заходьте, Игорь Александрович.
Петр говорил вполголоса и весьма учтиво. Игорь понял — Петя играет на случайные уши обслуживающего персонала и постояльцев гостиницы. Для всех, для всего этого города, кроме узкого круга посвященных, Михайлов — Самурай, великая, ужасная и особо уважаемая персона.
Номер оказался ничего себе. Две проходные комнаты, гостиная и спальня. Гостиная большая, отменно отремонтированная (этот факт Игорь машинально оценил в первую очередь), два двустворчатых окна, хрустальная люстра, три стола — письменный (у окна, на столе, архаичный телефонный аппарат с круглым диском), «обеденный» (здоровый стол о четырех ножках посередине комнаты, вокруг него четыре стула, на полированной столешнице вазочка с одинокой гвоздикой) и журнальный столик в углу, подле «углового» дивана. Также в гостиной имелся телевизор («Голд Стар»), торшер, пара кресел и уже упомянутая Петей дверь в соседний номер, чуть приоткрытая, когда Игорь вошел в гостиную, и распахнувшаяся настежь, едва Михайлов успел бегло оглядеться по сторонам.
— Я буду спать вон на том диванчике в углу, — безапелляционно заявила Евгения, придержав распахнувшуюся дверь. — Окна необходимо зашторить и постоянно держать закрытыми. Они выходят не на площадь, а во двор гостиницы, и во дворе много деревьев, это плохо. Двери довольно прочные, это хорошо. На стук в дверь отвечаю только я, понятно, Игорь? Петр, договоритесь, чтобы нам не нужно было каждый раз сдавать ключи дежурной и чтобы сюда никто, кроме нас, не заходил, включая уборщиц.
— Уже договорено, мадамочка. Паспорта ваши позвольте, господа, пойдемте вниз, я все оформлю, а вы меня в машине обождете, и поедем к Иван Андреичу завтракать.
— Момент, — остановила Петю Евгения. — Я хотела бы знать, кто на настоящий момент проживает рядом с нами?
— Тараканы, бляха-муха.
— А если без шуток?
— Чинуши, мать их в дышло. Комиссия из областного центра приехала нашенского мэра трясти и все евонные подведомственные службы. Полтора десятка дармоедов, бляха, весь колидор заняли, насилу для вас два номера резервных выцарапал на втором этаже. На первом — кабак и всякая херотень гостиничная, на третьем номера херовые, там хачики с рынка ночуют да дальнобойщики иногда, второй этаж самый клевый и козырный. Ну, пойдемте вниз, что ли?
Оформив документы и усевшись в водительское кресло, прежде чем вернуть Игорю и его телохранительнице паспорта, Петр достал и вручил обоим по приборчику, которые Игорь поначалу принял за трубки мобильных телефонов.
— Похожи на мобильные аппараты, да? — заулыбался Петр, хитро прищурившись. — Только сотовой связи у нас в городе нету, не тот, бляха, масштаб. Эти штучки-дрючки закос под мобильники. Это рации штатские. Тональный набор, связь надежная, но, от греха, особо откровенно в эфире базары тереть не рекомендуется, ага?.. Глянь, Игорь, и вы, мадамочка, гляньте, на изнанке аппарата скотчем бумажка приклеена, на ней два номера, один мой, другой Иван Андреича. Игорь, звякни Иван Андреичу, доложись, что скоро прибудем, ага?
Петр объяснил, каким образом вытаскивается антенна, как нужно набирать четырехзначный номер и какие кнопки нажимать, чтобы установить и прекратить связь. Лишенный от природы таланта к пониманию техники, Михайлов минуты три возился с рацией, прежде чем ему удалось связаться с Зусовым.
— Але, Зусов на связи.
— Рад приветствовать, это я, Самурай.
— О! С приездом! И я рад вас слышать. Вы сейчас где?
— К вам едем.
— Стол накрыт, ожидаю вас с нетерпением. Отбой.
С третьей попытки Михайлову удалось вырубить мигающую красным светодиодом рацию.
«Анекдот! — улыбнулся про себя Игорь. — И здесь, в Тмутаракани, местным хозяевам жизни непременно понадобился столичный модный атрибут преуспевающего бизнесмена. Нет самого атрибута, так они придумали ему замену. При советской власти провинциальные модники пришивали к болгарским джинсам фирменные лейблы, а при демократах захолустный мафиози таскает эрзац сотового телефона!»
— Глянь в окошко, Игорь, — отвлек Михайлова от размышлений Петя.
Автомобиль выехал на окраину. Вдали синеют островки леса, кажется, что лес должен быть обязательно дремучим и непроходимым, как тайга, еще дальше, за лесом, за пашней, огромное круглое озеро.
— Глянь, Игореха, вишь озеро? На евонном берегу коттедж и личное хозяйство Ивана Андреевича. Ты на лошадях умеешь кататься?
— Не-а...
— Жалко. У Ивана Андреевича есть парочка племенных арабов, по тридцать тыщ баксов за голову. Кататься на них полный кайф!
Машина нырнула с горки, покатилась по довольно приличной, несмотря на отсутствие асфальта, дорожке вниз, к лесу, к озеру.
— Петь, как озеро называется?
— Карьер.
— Так и называется — «карьер»?
— Ну! При совке здесь был карьер, земляные разработки. И еще два года назад копали, пока малец один на шашке не подорвался, общественность запротестовала, и карьер затопили.
— Здесь велись взрывные работы? — уточнила Женя.
— Ну. Зарядят аммонита, жахнут, опосля экскаватор подгонят и копают. Я сам, пацанчиком, таскал с карьера взрывчатку, все мелкие этим делом занимались. Проберемся в вагончик к подрывникам, своруем аммонит, огнепроводный шнур, запалов из черного пороха натырим и драпать. Кого ловили, того родичи ремнем драли, и в школе неуд за поведение ставили, и в детскую комнату милиции на учет. А убежишь от работяг, им же за рубль вечером аммонит со шнуром и запалом и продашь. Сам-то рабочий класс взрывчатку тырить боялся, а в пяти кэмэ к югу речка протекает нормальная, не то что наша здешняя, и глушить рыбу в той речке по выходным для нашенских работяг было вторым, после водяры, развлечением.
Петр продолжал болтать, углубляясь в историко-географические подробности местности, Евгения его переспрашивала, уточняла, когда прекратились взрывные работы и какова вероятность, что у кого-то из жителей города сохранилась в погребе уворованная взрывчатка. Игорь слушал вполуха пустой, по его мнению, разговор и наслаждался весной.
Михайлов опустил стекло рядом с собой, дышал свежим, пахнущим сырой землей воздухом, щурился на солнце. Ему вдруг сделалось удивительно хорошо, «благостно» — как говаривали в старину. Весна умиротворяет. Не та весна, что заставляла мерзнуть неделю назад в Москве, а вот эта, здешняя, среднерусская да черноземная, щедрая на тепло и солнечные лучи, на зеленый пунктир травки в рыхлой земле, на беременные почки и смеющиеся лужи, на желтые кляксы мать-и-мачехи, на чириканье шустрых пташек и жужжание проснувшихся раньше положенного майских жуков.
Между тем машина подъехала к замку. Да-да, к самому настоящему замку. Башенка с конической крышей, окна-бойницы, зубчатая каменная стена вокруг, деревянная пристройка, не иначе конюшня, дубовые, распахнутые настежь ворота. На фоне озера очень красиво. Безвкусно, аляповато, претенциозно и в то же время красиво красотою павлина, распустившего хвост на полянке в лукоморье.
Петр припарковался на специализированной площадке, где уже отдыхало несколько заморских авто. Они покинули машину, как и прежде, гуськом двинулись к замку-коттеджу.
«И никого вокруг, — украдкой поглядев по сторонам, отметил Игорь. — Ни души! Ни челяди, ни охраны, ни даже сторожевых собак. Наверное, в этой вопиющей, вызывающей незащищенности кроется красноречивый подтекст. Все богатство на виду, все напоказ, как золотая цепь на шее. Эй! Воры-грабители! Давайте, дерзайте. Только не смейте после оправдываться, будто не знали, в чьи владения вторглись, на кого наехали... Хотя, скорее всего, я не замечаю размах секретных охранных приспособлений, а, поди ж ты, спроси сейчас Женьку, и она полчаса кряду будет рассказывать, где какая камера слежения спрятана и что случится, вздумай маньяк-убийца рискнуть и напасть на Зусова в его каменном гнезде».