Страница:
V
Опять Надод. — Крик снеговой совы. — Это они! — Герцог Норрландский. — Ловкое переодевание. — В библиотеке.
В эту самую минуту вошел опять Мак-Грегор, но Фредерик де-Тревьер держался настороже и не дал застать себя врасплох.Он заметил, что от шотландца не укрылось его смущение и что адмиральский слуга как-то особенно внимательно за ним наблюдает.
— Что еще? — спросил равнодушным тоном молодой человек.
— Сэр, пришел неизвестный человек, называющий себя Надодом и желающий видеть его светлость.
Хорошо, что на веранде было темно, а то шотландец непременно увидал бы, как щеки адмиральского секретаря покрылись вдруг смертельной бледностью и сейчас же вслед за тем к ним с силою прилила кровь, от которой они покрылись густой краской. В глазах у молодого человека потемнело, в горле пересохло. Несколько времени он ничего не видел и не мог выговорить ни слова.
Коллингвуд! Пеггам! Надод!.. Что ему сделали эти люди? Отчего он не мог слышать равнодушно, когда произносились их имена?
Странно, ведь Фредерик де-Тревьер был канадец; какое же мог иметь он отношение к этому зловредному трио? Или они даже в Канаде успели натворить гнусных преступлений?
Однако Фредерик де-Тревьер сделал над собой усилие и с протяжным зевком, как будто Мак-Грегор вывел его из легкого усыпления, сказал, по-видимому, самым беспечным и равнодушным тоном:
— Это, должно быть, тот самый человек, о котором мне говорил адмирал. Проводи его в библиотеку и оставайся при нем. Ты должен смотреть за ним так, чтобы ни один жест его от тебя не укрылся. Таков приказ адмирала. Я потом приду и сменю тебя.
Молодой человек чувствовал потребность остаться наедине с самим собою, чтобы привести в порядок свои мысли и чувства.
Мак-Грегор едва успел уйти, как Фредерик де-Тревьер, несмотря на темноту, увидал с веранды, что три каких-то человека пробрались в подъезд дома, стоящего напротив Эксмут-Гауза. Можно было подумать, что эти люди желают наблюдать за домом адмирала Коллингвуда.
Заинтересованный этим в высшей степени, молодой человек спрятался за колонну и притаился там.
Три незнакомца стояли на подъезде противоположного дома и старались занять такое место, чтобы им был виден весь фасад адмиральского отеля, но чтобы их самих не видел никто. Вот один из них выступил несколько вперед из подъезда, и, увидав его громадный рост, Фредерик де-Тревьер едва не вскрикнул от удивления.
По одному этому росту он узнал незнакомца.
— Гуттор! — пробормотал он. — Это они! Сам Бог посылает их сюда!
И, желая поскорее убедиться, что он не ошибся, молодой человек крикнул, как кричит норвежская снеговая сова.
Едва по воздуху пронеслись три монотонные резкие ноты: «ки-уи-вуи», как богатырь поспешил вернуться в тень подъезда, и вслед за тем раздался точно такой же ответный крик.
— Я говорил, что это они, — вскричал с нескрываемою радостью адмиральский секретарь: — они и есть!
Убежденный в справедливости своей догадки, он вышел из-за колонны и, перегнувшись через балюстраду, повторил еще раз тот же крик.
От группы отделился один человек и перешел через улицу.
— Кто это здесь, в Лондоне, подражает крику северной птицы? — спросил он.
— Это я, Грундвиг, — отвечал молодой человек, — я, Фредерик Биорн.
— Герцог! Господин наш дорогой! Вы здесь?
— Да. Отойдите на противоположную сторону от дома. Там есть глухой переулок. Мне нужно с вами поговорить.
Он позвонил Мак-Грегору и сказал ему, что пойдет узнать, кончилось ли заседание парламента, так как его начинает уже беспокоить такое продолжительное отсутствие адмирала. Напомнив шотландцу еще раз, чтобы он хорошенько смотрел за Надодом, Фредерик ушел.
Проводив его, шотландец покачал головой и пробормотал:
— Странные происходят здесь вещи. Смотри в оба, Мак-Грегор… Этот молодой человек, свалившийся к нам точно с неба, довольно подозрителен.
Герцог Норрландский — читатели, конечно, уже узнали его — отчаялся в возможности овладеть адмиралом Коллингвудом среди его эскадры и воспользовался газетным объявлением, чтобы втереться к герцогу Эксмуту в качестве частного секретаря. Теперь он спешил передать своим верным служителям, в каком положении находятся дела. В нескольких словах он объяснил им все: как его хитрость увенчалась успехом и как случай устроил, что Коллингвуд, Пеггам и Надод соберутся в этот вечер все вместе. По мнению Фредерика, их теперь очень легко было захватить. Для этого Грундвиг с товарищами должен был отправиться в Саутварк и привести с собой пятьдесят человек матросов, впрочем, без огнестрельного оружия, чтобы не возбудить подозрения в полицейских. Фредерик Биорн брался провести их тайно в отель, после чего тремя злодеями можно было овладеть без всякого кровопролития.
На рассвете предполагалось сняться с якорей и идти в Розольфсе, — и убитые жертвы были бы отомщены.
Грундвиг возразил, что экипаж Олафа насчитывает едва пятьдесят человек, а так как всех взять с корабля нельзя, то, следовательно, требование герцога невыполнимо. Тогда герцог объявил, что утром в Саутварк только что пришли еще два розольфских корабля «Гаральд» и «Магнус-Биорн» под начальством герцогского брата Эдмунда. Он прибавил, что с братом он еще не виделся, так как торопился вернуться в Эксмут-Гауз. Поэтому Грундвигу поручено было передать Эдмунду, чтобы сам он не съезжал со своего корабля, так как вся эскадра должна была готовиться к отплытию.
Времени было мало, поэтому разговаривать долго не приходилось. Обмен мыслями совершался наскоро, в самых коротких словах.
Однако Грундвиг успел сообщить герцогу, по какой причине они явились к дому адмирала и как они собирались похитить Надода при выходе его от Коллингвуда.
— Берегитесь, ваша светлость, — в заключение предостерег он герцога, — берегитесь, как бы Красноглазый не узнал вас. Ведь вы не хуже меня знаете, как он хитер и на что способен.
— Я ничем не рискую, милый мой Грундвиг, — отвечал Фредерик, — я так удачно замаскирован, что нет никакой возможности меня узнать. Надод знал меня белокурым и обритым, а теперь я брюнет с бородой, как у британского сапера.
— Вы не видали еще здесь этого негодяя, ваша светлость?
— Нет, не видал. Я его оставил под надзором доверенного слуги адмирала.
— Как хорошо, что мы встретились с вами и можем вас предупредить! Ведь вы знаете, Надод до такой степени переменился в своей наружности, что если бы вы увидели его, то невольно выразили бы удивление. Его совершенно нельзя узнать.
— Что такое? Я ничего не понимаю.
— Вы знали Надода чудовищем, уродом, не так ли? Теперь ничего подобного нет. Доктор Патерсон, королевский хирург, сделал ему превосходный стеклянный глаз. Ценою ужасной боли Надод позволил выпрямить себе нос и челюсти… Это была ужасная боль, так как приходилось сызнова ломать кости и опять их сращивать… Все это он сам рассказывал Биллю, которого пытался заманить в общество «Грабителей». Только благодаря этому мы и отыскали злодея, иначе мы сто раз прошли бы мимо него и не заметили.
— Да, действительно, ты очень хорошо сделал, что предупредил меня, иначе могло бы выйти очень опасное недоразумение. Ну, я вас больше не задерживаю, потому что вам надо спешить и спешить.
Пять минут спустя Грундвиг и два его товарища исчезли вдали в лондонском тумане. Они спешили в Саутварк, а Фредерик Биорн подозвал кэб и поехал в Вестминстер, в палату лордов.
Заседание там все еще продолжалось. Вильям Питт говорил речь, возражая ораторам оппозиции. Вокруг здания парламента, несмотря на темную ночь, стояла громадная толпа, лихорадочно дожидавшаяся результатов прений, которым не предвиделось конца.
Очевидно, адмирал Коллингвуд еще не скоро мог освободиться. Однако, в ответ на пересланную ему Фредериком Биорном записку Пеггама, он велел сказать, что вернется домой через четверть часа, так как, ввиду громадного числа записавшихся ораторов, окончательное голосование могло последовать не раньше как на следующий день.
Молодой человек вернулся домой, радуясь, что ему удалось устроить возвращение адмирала.
Описать все его волнение не было никакой возможности. Он чувствовал, что приближается развязка, что три бандита будут схвачены все вместе и одновременно понесут достойную кару за их злодейства. Совесть нисколько не упрекала его за то, что он обманом втерся в доверие адмирала Коллингвуда: бывают такие преступники, против которых позволительно действовать всякими способами.
Воротясь в отель, он сейчас же прошел в библиотеку, чтобы сменить там Мак-Грегора.
Не без крайнего отвращения ожидал он той минуты, когда снова увидит гнусного убийцу своего отца. Предупрежденный Грундвигом, он был уверен, что не выразит ничем своего удивления при виде преображенного Надода.
Когда он вошел в библиотеку, Надод встал и поклонился ему. Фредерик Биорн ответил на поклон с видом холодного равнодушия, с каким обыкновенно относятся к незнакомым людям, до которых нет дела. Однако, желая лучше рассмотреть перемену в наружности злодея, он пристально взглянул ему в лицо и сказал:
— Вы дожидаетесь адмирала Коллингвуда, и уже давно? Могу вас утешить, сударь, что он скоро вернется.
Услышав голос Фредерика, Надод невольно вздрогнул, но сейчас же овладел собою.
— Благодарю вас, сударь, — отвечал он с улыбкой, которую старался сделать как можно приветливее. — Я рассчитывал, что адмирал вернется гораздо раньше, и меня очень огорчает, что его до сих пор нет.
Как и все, знавшие Надода до его преображения, Фредерик был чрезвычайно удивлен происшедшей с ним переменой.
В свою очередь Надод тоже внимательно разглядывал Фредерика, думая при этом: «Положительно, я где-то слышал этот голос и видел это лицо. Но где?»
Мак-Грегор, стоя у стола, исподлобья поглядывал на обоих.
— Можешь идти, — сказал ему Фредерик, заметив эту непонятную и неуместную пытливость.
Шотландец удалился, не сказав ни слова, но при этом бросил на молодого человека взгляд, исполненный самой жгучей ненависти.
Этот взгляд не укрылся от Надода, который не преминул принять его к сведению.
VI
Мак-Грегор. — Внутреннее устройство Эксмут-Гауза. — Недоверие Мак-Грегора. — Адмирал и Надод. — Отказ Коллингвуда.
Мак-Грегор питал к своему барину, адмиралу Коллингвуду, самую преданную любовь, доходившую до какого-то обожания. Когда ему было еще двадцать лет от роду, старый лорд Эксмут приставил его дядькой к своему восьмилетнему младшему сыну Чарльзу, которого Мак-Грегор и сопровождал во все школы, в которых учился маленький Коллингвуд. В разговоре старый слуга нередко выражался: «Когда мы были в Итопском коллегиуме» или «Мы кончили вторыми в морском училище». Со своей стороны молодой лорд, как истый англичанин, хотя и любил своего дядьку, но все-таки смотрел на него как на существо низшее, в чем, впрочем, и сам Мак-Грегор был искренно убежден. Денежные затруднения своего барина старый дядька всегда принимал очень близко к сердцу и возненавидел старшего его брата всеми силами души за то, что к этому братцу должны были со временем перейти титул и богатство герцогов Эксмутов, минуя Чарльза Коллингвуда.Знал ли Мак-Грегор об убийстве герцога Эксмута?.. Никто не мог этого сказать утвердительно, тем более, что старый слуга никогда не говорил о смерти старшего брата своего господина и даже избегал малейшего намека на это обстоятельство.
Но, знал он об этом что-нибудь или нет, во всяком случае он скорее дал бы себя растерзать на мелкие куски, чем сказал бы хотя одно слово во вред адмиралу.
Впрочем, один факт, случившийся вскоре после перехода Эксмуг-Гауза в собственность адмирала, свидетельствует о том, что шотландец кое-что знал о таинственном деле.
Прежде чем решиться на поселение в отеле, адмирал Коллингвуд, терзаемый угрызениями совести, пожелал радикально переделать там все внутри, чтобы ничто не напоминало ему о брате. За переделками наблюдать поручено было Мак-Грегору.
По окончании всех работ адмирал въехал в отель и изумился: там все было приспособлено точно для самого темного заговора. Снаружи ничто не бросалось в глаза, но стоило нажать рукой в том или другом месте старинную дубовую резьбу — открывалась тайная дверь на какую-нибудь витую лестницу, которая вела сперва в верхний этаж, а оттуда в какое-нибудь подземелье. Каждая комната, каждый коридор, каждый закоулок были снабжены секретною дверью и секретною лестницей, через которые можно было скрыться в один миг.
Но это не все. В отеле был, кроме того, устроен тайный механизм, посредством которого можно было в один миг запереть там все двери, окна и коридоры при помощи опускных железных заслонов. Этим способом все комнаты можно было разом изолировать одна от другой, и находившиеся в них люди попали бы в мышеловку. Вместе с тем дом был роскошно отделан и обставлен с самым обдуманным комфортом.
Осмотрев отель, Коллингвуд остался чрезвычайно доволен. Он понял, что верный слуга стремился всячески оградить его от покушения со стороны Биорнов, предполагая, что те не пожалеют никаких трудов и расходов для борьбы со своим врагом для отмщения ему. Но в таком случае Мак-Грегору, стало быть, известна была трагедия на Лафоденских островах? Адмирал решил проверить это и спросил своего слугу поддельно-равнодушным тоном:
— К чему столько предосторожностей?
— Здешний квартал очень ненадежен, милорд, — ответил шотландец, — и еще недавно «Грабители», забравшись в дом лорда Лейчестера, выбрали из него все ценное до последней булавки, не говоря уже о том, что они захватили в плен молодого сына лорда и отпустили его лишь за выкуп в сорок тысяч фунтов стерлингов.
— А! Так ты выдумал все это против «Грабителей»?
— Против них и вообще против всех врагов вашей светлости.
— Какие же у меня еще враги? Разве ты еще кого-нибудь знаешь, Мак-Грегор?
— У человека в вашем положении, милорд, всегда много врагов, — отвечал он. — Но, — прибавил он с сумрачным видом, — горе тем, которые вздумают тронуть хоть один волос у вас на голове!
Таким образом шотландец уклонился от прямого ответа, но зато сам воспользовался случаем, чтобы обратиться к своему лорду с просьбой, которая чрезвычайно удивила Коллингвуда.
— Милорд, — сказал он, — по поводу всех этих переделок у меня к вам есть очень большая просьба.
— Заранее исполняю ее, если только могу. В чем дело?
— Позвольте вас просить, милорд, чтобы секрет всего этого устройства знали только вы да я.
— Вижу, вижу, куда ты клонишь. Ты терпеть не можешь моего секретаря.
— Я не его лично имел в виду, хоть, действительно, не люблю его. Я намекал на его должность.
— Объяснись. Я не понимаю.
— Видите ли, милорд, ваш секретарь у вас в доме не свой человек, не то, что я. Мак-Грегоры пятьсот лет служат герцогам Эксмутским, я смотрю на себя как на вашу собственность, на вашу вещь. Для меня нет ни короля, ни отечества; для меня существует только герцог Эксмут, как для собаки ее хозяин.
— Я это знаю, мой честный Мак-Грегор, — сказал герцог, против воли растроганный такою преданностью, несмотря на ее несколько дикий характер.
— Я не стану вам говорить, что ненавижу вашего секретаря за то, что он кажется мне подозрительным, что все в нем, на мой взгляд, фальшиво и неестественно. Я вам скажу только, что ведь он не более, как наемный секретарь, и не вечно будет служить у вас. Сегодня он, завтра другой кто-нибудь. Что же будет, если каждому секретарю вы будете сообщать тайну отеля? Тайна только тогда тайна, когда она известна одному человеку и уж самое большее двум; если же она известна троим или четверым, то перестает быть тайной.
— С этой точки зрения я нахожу, что ты совершенно прав, — сказал лорд после минутного размышления. — Даю тебе слово, что маркиз де-Тревьер не узнает ничего о тайных приспособлениях в отеле.
Мак-Грегор возненавидел де-Тревьера с первого же дня его поступления к Коллингвуду. Причин для ненависти было много. Во-первых, Мак-Грегор ревновал адмирала к молодому секретарю, во-вторых, ему порою казалось, что Фредерик кидает на лорда взгляды, исполненные ненависти. Наконец, шотландцу удалось однажды ночью подсмотреть, как молодой человек, саркастически улыбаясь, упивался страданиями адмирала, когда тот метался по своей постели, преследуемый галлюцинациями. С этого дня Мак-Грегор окончательно убедился, что Фредерик де-Тревьер поступил к Коллингвуду неспроста, что он шпион, действующий либо за собственный свой счет, либо подосланный другими. Верный слуга понял, что во всяком случае его господину грозит опасность.
Сначала он хотел рассказать все герцогу, но потом раздумал, решив собрать побольше данных для изобличения коварного секретаря и для этой цели не спускать с него глаз ни на одну минуту.
С этого времени Мак-Грегор сделался, так сказать, тенью Фредерика де-Тревьера, подстерегал малейший его взгляд, малейший жест, перетолковывая их по-своему. Частые отлучки секретаря по приезде в Лондон еще более заинтриговали Мак-Грегора. Шотландец заметил, что молодой человек знает столицу Англии как свои пять пальцев, хотя адмиралу говорил, будто ни разу в жизни там не был.
Однако, несмотря на всю бдительность, Мак-Грегор до сих пор еще не открыл ничего определенного. Теперь понятно, почему шотландец взглянул с такой ненавистью на секретаря, когда тот велел ему уйти из библиотеки. Отношения между ними обоими были крайне натянуты, хотя Фредерик Биорн и не подозревал всего.
Молодой человек едва успел обменяться с Надодом несколькими банальными фразами, как вошел лорд Коллингвуд, к великому удовольствию обоих собеседников, не знавших, о чем им говорить и как себя держать друг с другом.
Фредерик де-Тревьер сейчас же ушел из библиотеки, и адмирал остался с Надодом наедине.
— Извините, что я заставил вас ждать, — сказал Коллингвуд. — Заседание палаты было очень бурное и затянулось… Мой секретарь говорил вам, какой у нас вышел досадный случай?
— У вас нет денег налицо? — перебил со своей обычной живостью Надод, испугавшийся за свое место на корабле, удержанное им заранее.
В этом восклицании было столько тревоги!
— Извините, Надод, — возразил удивленный адмирал, — деньги здесь, — вся сумма, какая нужна.
И он указал ему на небольшую шкатулку черного дерева с перламутровой инкрустацией.
Надод перевел дух.
— Так за чем же дело стало? — спросил он.
— Вот, прочитайте, — отвечал Коллингвуд, подавая ему письмо Пеггама.
Надод взял письмо и, начав читать, позеленел… На лбу у него выступил холодный пот. Итак, мечты его разлетелись прахом!
Когда он поднял голову, то заметил, что Коллингвуд с любопытством глядит на него. Действительно, адмирал, не зная о намерении бандита прикарманить деньги, которые ему было поручено взять от Коллингвуда, был чрезвычайно удивлен его волнением.
Чтобы хоть немного оправиться, Надод стал перечитывать письмо Пеггама и вдруг ударил себя по лбу.
— Это письмо подложное! — вскричал он с прежнею самоуверенностью. — Почерк и подпись не похожи на то, как пишет глава общества «Грабителей».
— Вы вполне уверены в этом? — спросил лорд Коллингвуд.
— Совершенно уверен! Это подделка и даже очень грубая.
— Боюсь, что вы ошибаетесь. Письмо, правда, написано на клочке, очевидно, наскоро, быть может, даже в темноте, но нет никаких данных для того, чтобы утверждать его подложность.
— Поверьте, это чей-нибудь фокус. Ну, посудите сами: какая опасность может грозить вам вследствие того, что вы передадите деньги мне? Не все ли равно, через чьи руки пройдут они в кассу общества — через мои или через руки самого Пеггама?
— Это верно, но вот именно потому, что тут есть какое-то сомнение, я и воздержусь до поры до времени.
— Стало быть, вы отказываетесь заплатить сто тысяч фунтов стерлингов?
— спросил Надод, вставая и гневно выпрямляясь во весь рост.
— Не отказываюсь, а только откладываю уплату впредь до разъяснения дела. Впрочем, ждать придется недолго, Пеггам обещался явиться сюда сам через час после этого. Прошло уже больше часа и ему давно бы пора прийти.
— Вот вам и доказательство, что это все вздор, и что Пеггам не придет. Выслушайте меня внимательно, Коллингвуд, и вы увидите, в какое положение вы себя поставите, если не заплатите мне денег. Я уверен, что вашей гибели желает какой-нибудь ваш тайный враг, который, конечно, и написал это письмо.
— Объяснитесь. Я буду рад, если это дело выяснится начистоту.
— Сумма, которую я уполномочен от вас получить, имеет очень важное значение для «Грабителей». Я непременно должен иметь ее в руках, прежде чем взойдет солнце. Если я ее не получу, то общество, конечно, обойдется и без нее, но вам оно за это страшно отомстит.
— Я вас не понимаю.
— Удивляюсь, как это вы не понимаете! Чтобы вас наказать, нам стоит только переслать генерал-атторнею кое-какие бумаги, которые докажут, что «Грабители» действуют иногда по указаниям некоторых пэров Англии…
— Негодяй!.. Ты смеешь!..
— Слушайте, Коллингвуд, давайте играть в открытую. Это будет выгодно и для вас, и для меня… Впрочем, для вас даже выгоднее, чем для меня.
— Говори.
— Во-первых, я бы вас попросил не говорить со мной на ты. Такое обращение означает или короткость, или презрение. В коротких отношениях с лордом Эксмутом я не имею чести состоять, хотя мы и убивали вместе, а презрение переносить я тоже ни от кого не желаю. Поэтому, встречая от вас презрение, я буду платить вам тем же.
— О! Как тяжело быть в зависимости от подобного негодяя!
— Вот уже два раза, Коллингвуд, вы назвали меня негодяем, а, между тем, кто из нас двоих больший негодяй — это еще вопрос. Правда, я убивал людей, но на моих руках нет крови брата, его жены и детей.
Надод стал рассказывать про свою молодость.
Коллингвуд внимательно слушал старого бандита, голос которого дышал дикой энергией.
— Так ты был дядькой молодого Биорна? — спросил он Надода.
Это известие показалось адмиралу очень важным.
— Я был к нему приставлен для надзора, и ребенок очень меня любил. Это не помешало мне ненавидеть его, и я решил сыграть с ним злую шутку. Случай мне благоприятствовал…
Коллингвуд с любопытством смотрел на бандита и ничего не отвечал.
Надод продолжал:
— Мне страстно хотелось видеть этого мальчишку голодным, плохо одетым, подвергнутым дурному обращению. Однажды мы катались с ним в лодке по Розольфскому фиорду, и тут я увидал чью-то неизвестную яхту. Притворившись, что я сирота-рыбак, без всяких средств к жизни, и что этот мальчик — мой братишка, я изобрел целую историю, растрогавшую незнакомцев, и согласился на их предложение — отдать им ребенка. Таким образом я похитил у герцога Норрландского его старшего сына и наследника.
Адмирал вздрогнул и пролепетал:
— Сына герцога Норрландского!
— Да, ваша светлость. Вы видите, между мной и Биорнами не было родства, тогда как вы утопили в море своего родного брата со всей семьей. Как бледно мое преступление в сравнении с вашим!.. И за свое преступление я понес варварское наказание: меня избили, изуродовали, я сделался отверженцем общества и не мудрено, если объявил ему беспощадную войну. Врагам своим я жестоко мстил. Год тому назад я убил Черного герцога и одного из его сыновей, а сегодня ночью покончил, в таверне «Висельника», счеты с Гуттором.
— Розольфским богатырем?
— Да, с ним, а также и с Грундвигом, его товарищем… Так вот, ваша светлость, клятву свою я сдержал и врагам отомстил, наружность моя исправлена, благодаря искусству доктора Патерсона, следовательно, я могу теперь жить по-человечески. Двадцать с лишком лет я злодействовал, и не было дня, чтобы я не желал сделаться честным человеком. Не смейтесь надо мной, это я говорю совершенно серьезно. И вот, лорд Коллингвуд, для меня пробил, наконец, желанный час. Поэтому я говорю вам: давайте играть в открытую. Мое предложение такого рода… — Постойте минутку, Надод, — перебил его адмирал. — Ваш рассказ меня заинтересовал, я с удовольствием готов вас слушать, но скажите мне сначала, что сталось с молодым Биорном, которого вы уступили неизвестным людям?
— О, это такая романтическая история! Его взял к себе один богатый арматор, и он сделался знаменитым капитаном Ингольфом.
— Как! Тем самым, который отличился в шведско-русскую войну и которого я чуть было не повесил в Розольфсе?
— Вот именно. И в ту минуту, когда вы его арестовали, он сам собирался арестовать герцога Норрландского и его сыновей, обвинявшихся в заговоре против короля.
— Стало быть, человек, которого я хотел повесить как пирата, как капитана Вельзевула…
— Этот самый человек — в настоящее время герцог Норрландский, по праву первородства в фамилии Биорнов.
— Странная, странная история!.. Скажите, Надод, вы разве не боитесь, что он станет мстить вам за смерть отца и брата?
— Не думаю, милорд. Но посмотрите, какая прочная связь между моими и вашими преступлениями: разве вы, в свою очередь, не опасаетесь, что он станет вам мстить за сестру и племянников?
— Для этого нужно, чтобы он знал истинную подкладку трагической катастрофы, а, между тем, все Биорны поверили официальному сообщению о крушении корабля.
— А помните, в чем вас обвинил перебежчик Иоиль?
— Что значат слова одного человека, когда сто свидетелей подтвердили на следствии факт крушения судна? Нет, с этой стороны я ничего не боюсь и в случае надобности сумею защититься… Однако продолжайте, пожалуйста. В чем состоит предложение, которое вы собираетесь мне сделать?