Страница:
Это предложение было принято. А для изучения возможностей выполнения поставленных перед академией задач создается авторитетная комиссия (во главе с непременным секретарем Академии наук академиком С. Ф. Ольденбургом) в составе таких известных ученых, как Н. И. Андрусов, А. Н. Крылов, Н. С. Курнаков, В. Н. Ипатьев, В. А. Стеклов и другие. Уже 20 февраля 1918 года общее собрание Академии наук принимает решение, определившее ее принципиальную позицию: "Академия наук полагает, что значительная часть задач ставится самой жизнью, и академия всегда готова по требованию жизни и государства приняться за посильную научную и теоретическую разработку отдельных задач, выдвигаемых нуждами государственного строительства, являясь при этом звеном организующим и привлекающим ученые силы страны. На заседании Совета Народных Комиссаров 12 апреля того же года был заслушан доклад наркома просвещения А. В. Луначарского "О предложении Академией наук ученых услуг Советской власти по использованию естественных богатств страны". В принятом постановлении, подписанном В. И. Лениным, СНК решает "пойти навстречу этому предложению, принципиально признать необходимым финансировать соответствующие работы Академии наук и указать ей как особенно важную и неотложную задачу решение проблемы правильного распределения в стране промышленности и наиболее рационального использования ее хозяйственных сил".
Так Октябрьская революция с первых своих шагов делала все для осуществления самых высоких идеалов науки - идеалов служения народу.
Еще в начале февраля 1918 года В. И. Ленин составил свой знаменитый "Набросок плана научно-технических работ", в котором выдвигается грандиозная задача развития промышленности и экономического подъема страны с непосредственной помощью науки. "Академии наук, - писал он, - начавшей систематическое изучение и обследование естественных производительных сил России, следует немедленно дать от Высшего совета народного хозяйства поручение образовать ряд комиссий из специалистов для возможно более быстрого составления плана реорганизации промышленного и экономического подъема России". Все основные идеи ленинского "Наброска" получили конкретное развитие в решениях ВЦИК, Совнаркоме и ВСНХ, принятых в апреле - июле 1918 года, а позднее и в плане ГОЭЛРО.
Только за два года (1918-1920) в стране было создано свыше ста новых научно-исследовательских институтов и высших учебных заведений, сыгравших важную роль в развитии науки и индустриализации страны. В тяжелейший период гражданской войны и иностранной интервенции, разрухи и голода создаются Центральный аэродинамический институт (ЦАГИ), Государственный оптический институт (ГОИ), Физико-технический институт, Институт по изучению платины и других благородных металлов и Институт физико-химического анализа, объединившиеся позднее в Институт общей и неорганической химии имени Н. С. Курнакова, Государственный институт прикладной химии (ГИПХ), физико-химический институт имени Л. Я. Карпова, Научно-исследовательский институт по удобрениям и инсектофунгицидам (НИУИФ), Институт минерального сырья (ВНИМС), Институт чистых реактивов (ИРЕА), Средне-Азиатский государственный университет, Московский химико-технологический институт имени Д. И. Менделеева и многие, многие другие.
Построение коммунизма В. И. Ленин неразрывно связывал с резким повышением производительности труда на базе самой современной техники и неуклонным внедрением в производство всех достижений науки и техники.
"Подъем производительности труда требует, - пишет он в "Очередных задачах Советской власти", - прежде всего, обеспечения материальной основы крупной индустрии:
развития производства топлива, железа, машиностроения, химической промышленности". А в статье "Великий почин" В. И. Ленин подчеркивает, что "Производительность труда, это, в последнем счете, самое важное, самое главное для победы нового общественного строя".
Документы, воспоминания Г. М. Кржижановского, И. И. Радченко, И. М. Губкина, Л. Б. Красина, Л. Н. Мартенса и многих других ученых, партийных и хозяйственных руководителей свидетельствуют о том внимании, которое уделял Владимир Ильич в те годы увеличению добычи угля, нефти, обезвоживанию и переработке торфа, перегонке сланцев, замене пищевого сырья непищевым, металла - цементом, производству минеральных удобрений, красителей, восстановлению металлургических и химических заводов, использованию природных ресурсов Кара-Бугаза, Урала, Закавказья, Вятско-Камского района, Курской магнитной аномалии и другим проблемам развития тяжелой и, в частности, химической промышленности.
Идея осуществления социалистической индустриализации была сопряжена с преодолением неимоверных трудностей, вытекающих из технико-экономической отсталости царской России. И потому в планах индустриализации СССР взаимосвязанное развитие машиностроения, черной и цветной металлургии, химической промышленности, производства строительных материалов, добычи угля, нефти и энергетики занимали особо важное место.
Нельзя было развивать машиностроение и электрификацию без черных и цветных металлов, невозможно осуществлять химизацию сельского хозяйства и обеспечивать потребности страны в химических продуктах и материалах без мощной химической промышленности, как нереально строительство заводов, электростанций, жилых домов без цемента, кирпича, бетона.
Но для того, чтобы такое слияние и взаимопроникновение оказались возможными, фундаментальные науки должны были достичь значительных успехов. И это - главная, основная тенденция в развитии человеческих знаний, а отнюдь не особенность какой-то одной страны или отдельной области знаний.
Фундаментальные исследования именно потому и важны, что их результаты способны привести к революционному перевороту в конкретной науке или в том или ином производстве. Так, фундаментальные исследования в области синтеза аммиака Ф. Габера, В. Нернста, А. Ле-Шателье и других ученых не только дали человечеству ключ к решению наиболее острой проблемы, волновавшей исследователей в конце прошлого и начале нашего века - фиксации атмосферного азота и создания мощной азотной промышленности, но и послужили мощным стимулом для развития новых разделов физической химии (химической термодинамики и кинетики, катализа, применения высоких давлений и принципа рециркуляции в химической технологии и т. д.).
Переоценить значение этих работ для прогресса химической технологии как науки практически невозможно.
Промышленность синтетических каучуков и полимерных материалов также возникла на базе фундаментальных исследований по химии и технологии высокомолекулярных соединений, выполненных несколькими поколениями ученых.
Думаю, что нисколько не впаду в преувеличение, если скажу, что вся современная техника - детище науки.
Не зря же Д. И. Менделеев, считая главной движущей силой ученого бескорыстную страсть к познанию, не уставал повторять, что познание служит пользе, а науку рассматривал не только как сумму знаний, но и как инструмент общественного прогресса. Примеров тому - великое множество. Так, все выдающиеся открытия нашего времени и реализация их в производстве - результат взаимного влияния потребностей практики и развития науки. П. Ланжевен, например, утверждал: "Никакое чисто научное изыскание, каким бы абстрактным и "незаинтересованным" оно ни казалось, не остается без того, чтобы рано или поздно не найти своего применения:
другими словами, ни одно усилие мысли не является потерянным для действия".
Таким образом, с общественно-исторической точки зрения наука утилитарна. Но это совершенно не значит, что каждый ученый должен руководствоваться в своей деятельности одними утилитарными целями. Хотя бы потому, что исследователь не всегда может предвидеть всех возможностей практического использования своих открытий. Но всякий подлинный ученый, особенно возглавляющий большое научное подразделение, обязан руководствоваться основополагающим принципом: хотя ближайшая цель любой науки заключается в ее собственном развитии, конечная и наиболее благородная задача - познание непознанного, творческое влияние, которое она оказывает на окружающую жизнь и порядок вещей в мире, польза, которую она непосредственно приносит людям.
Именно такое понимание науки было свойственно Н. Е. Жуковскому и Л. А. Чугаеву, Н. С. Курнакову и М. В. Келдышу, И. В. Курчатову и С. П. Королеву.
Со многими из них мне посчастливилось встречаться и работать. Они были не только великими учеными, обогатившими науку фундаментальными открытиями, но и не менее замечательными организаторами целевых фундаментальных научных исследований, ставших базой, основой решения важнейших научно-технических проблем использования атомной энергии и освоения космоса.
В наши дни, когда интенсивное развитие экономики требует постоянного притока новшеств, идей, усовершенствований, именно поэтому вопросы организации, планирования и управления наукой, взаимодействия ее с производством выдвигаются на первый план.
Одна из характернейших и определяющих черт современной науки углубляющийся и расширяющийся процесс органического ее срастания с производством. Объединяясь, они и образуют материально-техническую основу общества.
Очень актуальной и современной становится проблема правильного соотношения фундаментальных исследований, вытекающих из логики развития самой науки и связанных с расширением наших знаний об окружающем мире объективных законах его развития, и чисто прикладных исследований.
Собственно говоря, интерес к этой проблеме не ослабевал с момента возникновения самой науки. Но особенно он стал острым в последнее время, когда стремительный рост промышленности, транспорта и связи, сельского хозяйства, здравоохранения требует непрерывного увеличения исследований, связанных с использованием достижений фундаментальных наук в практике.
Познание никогда не носит исчерпывающего характера, и даже самое большое и значимое сегодняшнее достижение завтра может оказаться безнадежно устаревшим.
Поэтому сложность проблемы как раз и заключается в том, что установить границу между фундаментальными и прикладными исследованиями не всегда легко.
Когда возникает, например, крупная научно-техническая проблема - будь то проблема использования атомной энергии, создание космического корабля, получения исходных веществ для полупроводников и квантовых генераторов, разработка методов опреснения морской воды или защита водоемов от вредных промышленных выбросов - всегда появляется необходимость организации комплекса фундаментальных научных исследований целевого характера, которые, как правило, приводят затем к практическому результату. Эту мысль Ф. Г. Габер, немецкий химик, решивший, как известно, фундаментальную проблему фиксации атмосферного азота, выразил, принимая Нобелевскую премию, удивительно четко: "Синтез аммиака, осуществленный в крупном масштабе, представляет собой действительный, быть может, наиболее действительный путь к удовлетворению важных народнохозяйственных нужд. Эта практическая польза не была предвзятой целью моих работ. Я не сомневался в том, что моя лабораторная работа даст не более, чем научное выяснение основ и разработку опытных методов и что к этим результатам должно быть еще много приложено, чтобы обеспечить хозяйственные достижения в промышленном масштабе.
Однако, с другой стороны, мне было бы трудно с такой глубиной изучать данный вопрос, если бы я не был убежден в хозяйственной необходимости химического успеха в этой области..."
Лично мне эта мысль Габера кажется абсолютно безупречной, особенно если учесть, что ко времени начала его работ бытовало мнение, будто сиптез аммиака из химических элементов не имеет практического значения.
Успехи любых прикладных наук уходят своими корнями в науки фундаментальные, а накопленный кропотливым трудом экспериментальный материал открывает исследователю возможности теоретически объяснить и предсказать его. Недаром выдающийся физик современности Макс Планк называл экспериментаторов ударными войсками науки.
"Они, - писал ученый, - проводят решающие эксперименты, выполняют наиважнейшую работу измерений.
Эксперимент - это вопрос, который наука ставит природе, измерение - это регистрация ответа природы. Но...
прежде чем ставить вопрос природе, его необходимо сформулировать. Прежде чем результат измерения может быть использован, он должен быть объяснен - ответ природы должен быть правильно понят. Эти две задачи лежат на обязанности теоретика".
Для гармонического развития науки необходимо, чтобы экспериментальные и теоретические знания были бы сбалансированы. Так что разделение ученых на теоретиков и экспериментаторов объясняется отнюдь не тем, что в таком размежевании есть какая-то особая целесообразность, а реально существующим своеобразием людских наклонностей. И, как показывает жизнь, наилучшие результаты дает сочетание и тех и других в одном лице, в одном человеке.
"Экспериментатор, чтобы быть достойным этого имени, должен быть вместе и теоретиком и практиком... Было бы невозможно разделить эти две вещи: голову и руку - искусная рука без головы, ею управляющей, - слепое оружие; голова без руки, которая бы осуществляла, остается бессильной", - говорил французский ученый, основоположник экспериментальной медицины и эндокринологии Клод Бернар.
При этом он предостерегал еще и от предвзятых умозаключений. "Очень многие ученые слишком сильно верят в созданные ими теории. Такие люди не только не могут делать открытий, но и наблюдения их крайне неудовлетворительны. Они проводят наблюдения с предвзятой целью и при постановке опыта стремятся истолковать его показания так, чтобы подтвердить свои теории. Они искажают таким образом свои наблюдения и пренебрегают подчас очень интересными фактами только потому, что эти факты не содействуют достижению намеченной ими цели".
Ну а чтобы в науку не попадали люди, способные грешить объективностью ради собственной корысти, должны существовать строгие критерии отбора научных кадров.
Этой проблеме всегда уделялось в пашей стране достаточно много внимания, однако в связи с последними требованиями научно-технической революции она вновь и вновь вызывает к себе всеобщий интерес.
В самом деле, какими качествами должен обладать молодой человек, вступающий на научную стезю?
Помню, как-то осенью 1928 года на расширенном заседании ученого совета МХТИ имени Д. И. Менделеева, посвященного июльскому Пленуму ЦК ВКП(б), решения которого открывали захватывающие перспективы индустриализации, зашел разговор о том, какие же черты присущи специалисту, которому предстоит участвовать в этой гигантской работе. Дело в том, что Пленум утвердил меры, способствующие резкому увеличению выпуска инженерных и научных кадров и улучшению их подготовки.
Председательствовал на том ученом совете ректор нашей Менделеевки профессор И. А. Тищенко. А присутствовали на заседании все "звезды первой величины" отечественной химии - профессора Я. И. Михайленко, Н. П. Песков, П. П. Шарыгин, М. П. Дукельский, Н. Н. Ворожцов (старший), В, Н. Юнг, Б. С. Швецов, В. С. Киселев, И. П. Лосев, Н. Ф. Юшкевич и другие.
Для меня, тогда еще совсем молодого человека, было странным и неожиданным видеть всех этих корифеев необычно возбужденными, взволнованными, словно все они вдруг разом помолодели. Впрочем, это тогда они казались мне "в возрасте", а ведь Николаю Федоровичу Юшкевичу, моему научному руководителю и одному из самых блистательных представителей отечественной химии, не было в ту пору и пятидесяти.
Так вот... после долгих обсуждений все, наконец, сошлись на том, что люди, идущие в науку, а, зчачит, и определяющие ее судьбу и будущее, должны бы ь увлеченными, способными и трудолюбивыми. Вот, мол, три основных критерия, на основе которых нужно формировать молодые научные кадры. И тогда поднялся Николай Федорович.
- Нет, - сказал он, - этих качеств недостаточно.
Главное в человеке, рекомендуемом для научной деятельности, темперамент, страсть к познанию, воля к достижению конечной цели исследования, способность получать наслаждение от научного творчества. Ради этого, если потребуется, можно пожертвовать всеми другими радостями жизни, ибо наивысшее наслаждение истинному ученому доставляет только сознание пользы, принесенной людям.
Н. Ф. Юшкевич считал необходимыми качествами научного работника широкую эрудицию и большую глубину гдыпшепия. На том памятном мне совете он говорил также, что в научном творчестве крайне нежелательны скептики, вечно и во всем сомневающиеся, и еще опасней чрезмерно самоуверенные люди, не способные объективно относиться к полученным результатам.
Он считал необходимейшим свойством ученого умение воспринимать критику и самому критически оценивать проделанную работу, подчеркивая, что без них не может быть движения вперед. Чем интереснее, чем важнее полученные результаты, тем необходимей их обстоятельное критическое обсуждение, предвосхищающее публикацию работы или ее реализацию в производстве.
Горькая правда критических замечаний, говорил Николай Федорович, полезнее, чем льстивые восхваления.
И, что особенно важно, ученый категорически высказывался за расширение научных исследований в высшей школе и за укрепление связи науки и производства. Этот тезис он затем расширил и углубил во многих последующих выступлениях в Комитете по химизации, членом которого состоял со дня его основания, и на первой сессии Совета химической промышленности в декабре 1931 года. Одно из этих выступлений под заглавием "Каким должны быть наши отраслевые исследовательские институты" было опубликовано в "Журнале химической промышленности". Должен сказать, что многие вопросы, поднятые в статье, не потеряли своей актуальности и в наше время.
Выступление Николая Федоровича вызвало большой резонанс в самых широких кругах научной общественности. Судить же о том, насколько эти положения были важны и актуальны, можно хотя бы по тому факту, что на них особенно остановился в своем докладе "Итоги развития промышленности за 1931 г. и задачи 1932 г."
на XVИ конференции ВКП(б) 30 января 1932 года Г. К. Орджоникидзе: "Один из профессоров, т. Юшкевич, на Совете химической промышленности совершенно правильно говорил, что "пора разрушить монастырские стены наших институтов и окунуть научных работников в реальную жизнь". "Из-за монастырских стен лабораторий и институтов на заводы" - вот что должно стать лозунгом в работе научно-исследовательских институтов в СССР. Этот лозунг профессора Юшкевича встретил довольно сильные возражения со стороны некоторой части профессуры. Отдельные профессора указывали на то, что как бы вследствие этого наука не отстала. Профессор Юшкевич прав: наука должна из-за "монастырских"
стен институтов идти на заводы и фабрики. Ибо если наука оплодотворит своей работой наши заводы и фабрики, она даст большие результаты и сама не только не будет отставать, но еще быстрее двинется вперед".
Авторитет Николая Федоровича среди всех, кто имел непосредственное отношение к развитию советской химической науки и промышленности, был столь велик, а обаяние личности самого ученого настолько неотразимо, что лучшего агитатора за новые принципы содружества науки и производства трудно было найти.
Помню, биография Н. Ф. Юшкевича, его творческая отдача науке буквально потрясала нашего брата-студента. И хотя в ту пору прочитать об этом официально было негде (это уже позднее появились справочники и энциклопедия с кратким изложением вклада того или иного деятеля науки в общенациональную сокровищницу мысли), нам тогда хватало и немногих сведений о любимом профессоре, которыми мы располагали. Остальное прекрасно дорисовывало богатое воображение.
Было, к примеру, известно, что Николай Федорович Юшкевич родился 5 января 1885 года в Хабаровске в семье капитана Амурского пароходства. Его дед по отцу происходил из старинного польского рода, был участником польского восстания 1848 года, захвачен с оружием в руках и заключен в Варшавскую цитадель. Судим, приговорен за нарушение присяги к смертной казни, которая заменена затем каторжными работами и вечным поселением в Сибири.
От Варшавы до Иркутска он в кандалах шел по этапу три года. А когда после 10-летней каторги ему предложили выбрать постоянное жительство в любом месте Российской империи, но не западнее Урала, выбрал самую восточную точку страны - Русский остров в заливе Петра Великого. Здесь и поселился с женой-буряткой.
В 60-70-х годах прошлого века остров был почти необитаем, покрыт лесом и лугами, и бывший каторжник занялся разведением лошадей.
Таковы истоки, "корни" нашего профессора. Сам же он обладал тем удивительным интуитивным пониманием "горячих" точек науки, которое, по моему глубокому убеждению, и отличает истинного ученого, избравшего в свое время дело жизни не только по велению сердца, но и по великому пониманию нужности, необходимости этого дела Родине.
Томский технологический институт стал для Николая Федоровича тем единственным вузом, который должен был научить его избранному делу. Однако учебу пришлось прервать. Страну потрясали революционные события 1905 года. Институт был закрыт. И Николай Федорович, дабы не терять времени в познании химии, слушает лекции в Парижском и на техническом факультете Льежского университетов.
Позднее, анализируя жизнь и деятельность этого выдающегося ученого, пытаясь понять, откуда, как пришли к моему учителю уникальное владенье фундаментальными знаниями и редкостное понимание практических потребностей металлургии и химии, я узнал прямотаки поразительные факты.
Николай Федорович учился делу в серьезной, как говорят, настоящей работе. Он ни разу не позволил себе провести каникулярное время в праздном ничегонеделанье. Летом он трудился в должности практиканта (бытовала такая практика платной работы студентов, когда с них и дело спрашивалось как с настоящих, прошедших полный курс высшего учебного заведения, специалистов)
на сибирских заводах. Он брался за такие научные задачи, которые до него оказывались не по плечу и дипломированным специалистам.
Последнее перед окончанием Томского политехнического института, где он продолжал учиться, вернувшись из-за границы, лето, например, он работал в Мариинской Тайге на заводе промышленника Родюкова. Но не просто работал, как это сделал бы любой другой практикант, а проводил еще серьезнейшие научные исследования.
Дело в том, что завод Родюкова занимался золотодобычей, извлекая драгоценный металл из зфелей (мелких и легких фракций пород, содержащих золото). Способ, которым осуществлялось получение золота, был, мягко говоря, малоэффективным - металла извлекали мало, а цианистого калия, необходимого при этом, тратили много. Когда практикант Юшкевич покидал завод после завершения практики, метод, разработанный им здесь, позволил уже почти вдвое сократить расход цианистого калия, значительно повысив извлечение золота.
Нет, я вовсе не собираюсь рассказывать читателям "Эврики" всей биографии Николая Федоровича, но я не могу не провести аналогии, которая невольно напрашивается: как похожи требования, предъявляемые к самому себе молодым химиком Н. Ф. Юшкевичем, с теми требованиями, что поставила сегодня жизнь перед выпускниками наших советских вузов. Это и понятно. Ведь в основу реформы высшей школы легли лучшие традиции формирования подлинных испытателей природы, свойственные русской химической научной школе вообще!
И в этом смысле творческий и научный путь, пройденный Николаем Федоровичем, не просто поучителен, но и чрезвычайно ценен с точки зрения методики. Причем не только для тех, кто сейчас разрабатывает и реализует главные положения реорганизации высшей школы страны, но и непосредственно для самих вузов, отрабатывающих, отлаживающих сложный механизм такого "срастания" науки и производства, при котором их раздельное, изолированное существование не могло бы обеспечивать прогресса ни одному из составных синтезированного понятия "наука - производство".
Как же должно оценивать уровень подготовки специалиста? Конечно, по практическим результатам, которые он принесет предприятию, где будет работать. А чтобы этот результат просматривался не в самой отдаленной перспективе, а гораздо быстрее, перестройка высшей школы предусматривает как можно более раннее приобщение студентов к самостоятельной работе, многократно увеличивая курс практического овладения специальностью. Например, студенты кафедры переработки пластмасс Московского химико-технологического института имени Д. И. Менделеева полгода работают аппаратчиками в научно-производственном объединении "Пластик".
Да и принцип индивидуальной подготовки студента, о котором упоминалось в проекте перестройки высшей школы, подразумевает нечто чрезвычайно важное, без чего дальнейшее развитие науки и отрасли народного хозяйства, на ней базирующейся, было бы затруднено. Речь в данном случае идет вот о чем.
Возникает, допустим, у какого-то научного направления или предприятия потребность в специалистах, способных решать строго обозначенную научно-техническую проблему - соответствующее учреждение направляет заявку в Минвуз. А тот передает полученный социальный заказ в вуз. И со студентами, избравшими нужную "заказчику" научную и производственную ориентацию, начинают работать по индивидуальному плану подготовки. В итоге научное учреждение или предприятие, заказавшее специалиста, получает его в кратчайшие сроки, а процесс практического освоения выпускником вуза дела, обычно затягивающийся на долгие годы, в данном случае вообще выпадает из цикла "вуз - производство".
Так Октябрьская революция с первых своих шагов делала все для осуществления самых высоких идеалов науки - идеалов служения народу.
Еще в начале февраля 1918 года В. И. Ленин составил свой знаменитый "Набросок плана научно-технических работ", в котором выдвигается грандиозная задача развития промышленности и экономического подъема страны с непосредственной помощью науки. "Академии наук, - писал он, - начавшей систематическое изучение и обследование естественных производительных сил России, следует немедленно дать от Высшего совета народного хозяйства поручение образовать ряд комиссий из специалистов для возможно более быстрого составления плана реорганизации промышленного и экономического подъема России". Все основные идеи ленинского "Наброска" получили конкретное развитие в решениях ВЦИК, Совнаркоме и ВСНХ, принятых в апреле - июле 1918 года, а позднее и в плане ГОЭЛРО.
Только за два года (1918-1920) в стране было создано свыше ста новых научно-исследовательских институтов и высших учебных заведений, сыгравших важную роль в развитии науки и индустриализации страны. В тяжелейший период гражданской войны и иностранной интервенции, разрухи и голода создаются Центральный аэродинамический институт (ЦАГИ), Государственный оптический институт (ГОИ), Физико-технический институт, Институт по изучению платины и других благородных металлов и Институт физико-химического анализа, объединившиеся позднее в Институт общей и неорганической химии имени Н. С. Курнакова, Государственный институт прикладной химии (ГИПХ), физико-химический институт имени Л. Я. Карпова, Научно-исследовательский институт по удобрениям и инсектофунгицидам (НИУИФ), Институт минерального сырья (ВНИМС), Институт чистых реактивов (ИРЕА), Средне-Азиатский государственный университет, Московский химико-технологический институт имени Д. И. Менделеева и многие, многие другие.
Построение коммунизма В. И. Ленин неразрывно связывал с резким повышением производительности труда на базе самой современной техники и неуклонным внедрением в производство всех достижений науки и техники.
"Подъем производительности труда требует, - пишет он в "Очередных задачах Советской власти", - прежде всего, обеспечения материальной основы крупной индустрии:
развития производства топлива, железа, машиностроения, химической промышленности". А в статье "Великий почин" В. И. Ленин подчеркивает, что "Производительность труда, это, в последнем счете, самое важное, самое главное для победы нового общественного строя".
Документы, воспоминания Г. М. Кржижановского, И. И. Радченко, И. М. Губкина, Л. Б. Красина, Л. Н. Мартенса и многих других ученых, партийных и хозяйственных руководителей свидетельствуют о том внимании, которое уделял Владимир Ильич в те годы увеличению добычи угля, нефти, обезвоживанию и переработке торфа, перегонке сланцев, замене пищевого сырья непищевым, металла - цементом, производству минеральных удобрений, красителей, восстановлению металлургических и химических заводов, использованию природных ресурсов Кара-Бугаза, Урала, Закавказья, Вятско-Камского района, Курской магнитной аномалии и другим проблемам развития тяжелой и, в частности, химической промышленности.
Идея осуществления социалистической индустриализации была сопряжена с преодолением неимоверных трудностей, вытекающих из технико-экономической отсталости царской России. И потому в планах индустриализации СССР взаимосвязанное развитие машиностроения, черной и цветной металлургии, химической промышленности, производства строительных материалов, добычи угля, нефти и энергетики занимали особо важное место.
Нельзя было развивать машиностроение и электрификацию без черных и цветных металлов, невозможно осуществлять химизацию сельского хозяйства и обеспечивать потребности страны в химических продуктах и материалах без мощной химической промышленности, как нереально строительство заводов, электростанций, жилых домов без цемента, кирпича, бетона.
Но для того, чтобы такое слияние и взаимопроникновение оказались возможными, фундаментальные науки должны были достичь значительных успехов. И это - главная, основная тенденция в развитии человеческих знаний, а отнюдь не особенность какой-то одной страны или отдельной области знаний.
Фундаментальные исследования именно потому и важны, что их результаты способны привести к революционному перевороту в конкретной науке или в том или ином производстве. Так, фундаментальные исследования в области синтеза аммиака Ф. Габера, В. Нернста, А. Ле-Шателье и других ученых не только дали человечеству ключ к решению наиболее острой проблемы, волновавшей исследователей в конце прошлого и начале нашего века - фиксации атмосферного азота и создания мощной азотной промышленности, но и послужили мощным стимулом для развития новых разделов физической химии (химической термодинамики и кинетики, катализа, применения высоких давлений и принципа рециркуляции в химической технологии и т. д.).
Переоценить значение этих работ для прогресса химической технологии как науки практически невозможно.
Промышленность синтетических каучуков и полимерных материалов также возникла на базе фундаментальных исследований по химии и технологии высокомолекулярных соединений, выполненных несколькими поколениями ученых.
Думаю, что нисколько не впаду в преувеличение, если скажу, что вся современная техника - детище науки.
Не зря же Д. И. Менделеев, считая главной движущей силой ученого бескорыстную страсть к познанию, не уставал повторять, что познание служит пользе, а науку рассматривал не только как сумму знаний, но и как инструмент общественного прогресса. Примеров тому - великое множество. Так, все выдающиеся открытия нашего времени и реализация их в производстве - результат взаимного влияния потребностей практики и развития науки. П. Ланжевен, например, утверждал: "Никакое чисто научное изыскание, каким бы абстрактным и "незаинтересованным" оно ни казалось, не остается без того, чтобы рано или поздно не найти своего применения:
другими словами, ни одно усилие мысли не является потерянным для действия".
Таким образом, с общественно-исторической точки зрения наука утилитарна. Но это совершенно не значит, что каждый ученый должен руководствоваться в своей деятельности одними утилитарными целями. Хотя бы потому, что исследователь не всегда может предвидеть всех возможностей практического использования своих открытий. Но всякий подлинный ученый, особенно возглавляющий большое научное подразделение, обязан руководствоваться основополагающим принципом: хотя ближайшая цель любой науки заключается в ее собственном развитии, конечная и наиболее благородная задача - познание непознанного, творческое влияние, которое она оказывает на окружающую жизнь и порядок вещей в мире, польза, которую она непосредственно приносит людям.
Именно такое понимание науки было свойственно Н. Е. Жуковскому и Л. А. Чугаеву, Н. С. Курнакову и М. В. Келдышу, И. В. Курчатову и С. П. Королеву.
Со многими из них мне посчастливилось встречаться и работать. Они были не только великими учеными, обогатившими науку фундаментальными открытиями, но и не менее замечательными организаторами целевых фундаментальных научных исследований, ставших базой, основой решения важнейших научно-технических проблем использования атомной энергии и освоения космоса.
В наши дни, когда интенсивное развитие экономики требует постоянного притока новшеств, идей, усовершенствований, именно поэтому вопросы организации, планирования и управления наукой, взаимодействия ее с производством выдвигаются на первый план.
Одна из характернейших и определяющих черт современной науки углубляющийся и расширяющийся процесс органического ее срастания с производством. Объединяясь, они и образуют материально-техническую основу общества.
Очень актуальной и современной становится проблема правильного соотношения фундаментальных исследований, вытекающих из логики развития самой науки и связанных с расширением наших знаний об окружающем мире объективных законах его развития, и чисто прикладных исследований.
Собственно говоря, интерес к этой проблеме не ослабевал с момента возникновения самой науки. Но особенно он стал острым в последнее время, когда стремительный рост промышленности, транспорта и связи, сельского хозяйства, здравоохранения требует непрерывного увеличения исследований, связанных с использованием достижений фундаментальных наук в практике.
Познание никогда не носит исчерпывающего характера, и даже самое большое и значимое сегодняшнее достижение завтра может оказаться безнадежно устаревшим.
Поэтому сложность проблемы как раз и заключается в том, что установить границу между фундаментальными и прикладными исследованиями не всегда легко.
Когда возникает, например, крупная научно-техническая проблема - будь то проблема использования атомной энергии, создание космического корабля, получения исходных веществ для полупроводников и квантовых генераторов, разработка методов опреснения морской воды или защита водоемов от вредных промышленных выбросов - всегда появляется необходимость организации комплекса фундаментальных научных исследований целевого характера, которые, как правило, приводят затем к практическому результату. Эту мысль Ф. Г. Габер, немецкий химик, решивший, как известно, фундаментальную проблему фиксации атмосферного азота, выразил, принимая Нобелевскую премию, удивительно четко: "Синтез аммиака, осуществленный в крупном масштабе, представляет собой действительный, быть может, наиболее действительный путь к удовлетворению важных народнохозяйственных нужд. Эта практическая польза не была предвзятой целью моих работ. Я не сомневался в том, что моя лабораторная работа даст не более, чем научное выяснение основ и разработку опытных методов и что к этим результатам должно быть еще много приложено, чтобы обеспечить хозяйственные достижения в промышленном масштабе.
Однако, с другой стороны, мне было бы трудно с такой глубиной изучать данный вопрос, если бы я не был убежден в хозяйственной необходимости химического успеха в этой области..."
Лично мне эта мысль Габера кажется абсолютно безупречной, особенно если учесть, что ко времени начала его работ бытовало мнение, будто сиптез аммиака из химических элементов не имеет практического значения.
Успехи любых прикладных наук уходят своими корнями в науки фундаментальные, а накопленный кропотливым трудом экспериментальный материал открывает исследователю возможности теоретически объяснить и предсказать его. Недаром выдающийся физик современности Макс Планк называл экспериментаторов ударными войсками науки.
"Они, - писал ученый, - проводят решающие эксперименты, выполняют наиважнейшую работу измерений.
Эксперимент - это вопрос, который наука ставит природе, измерение - это регистрация ответа природы. Но...
прежде чем ставить вопрос природе, его необходимо сформулировать. Прежде чем результат измерения может быть использован, он должен быть объяснен - ответ природы должен быть правильно понят. Эти две задачи лежат на обязанности теоретика".
Для гармонического развития науки необходимо, чтобы экспериментальные и теоретические знания были бы сбалансированы. Так что разделение ученых на теоретиков и экспериментаторов объясняется отнюдь не тем, что в таком размежевании есть какая-то особая целесообразность, а реально существующим своеобразием людских наклонностей. И, как показывает жизнь, наилучшие результаты дает сочетание и тех и других в одном лице, в одном человеке.
"Экспериментатор, чтобы быть достойным этого имени, должен быть вместе и теоретиком и практиком... Было бы невозможно разделить эти две вещи: голову и руку - искусная рука без головы, ею управляющей, - слепое оружие; голова без руки, которая бы осуществляла, остается бессильной", - говорил французский ученый, основоположник экспериментальной медицины и эндокринологии Клод Бернар.
При этом он предостерегал еще и от предвзятых умозаключений. "Очень многие ученые слишком сильно верят в созданные ими теории. Такие люди не только не могут делать открытий, но и наблюдения их крайне неудовлетворительны. Они проводят наблюдения с предвзятой целью и при постановке опыта стремятся истолковать его показания так, чтобы подтвердить свои теории. Они искажают таким образом свои наблюдения и пренебрегают подчас очень интересными фактами только потому, что эти факты не содействуют достижению намеченной ими цели".
Ну а чтобы в науку не попадали люди, способные грешить объективностью ради собственной корысти, должны существовать строгие критерии отбора научных кадров.
Этой проблеме всегда уделялось в пашей стране достаточно много внимания, однако в связи с последними требованиями научно-технической революции она вновь и вновь вызывает к себе всеобщий интерес.
В самом деле, какими качествами должен обладать молодой человек, вступающий на научную стезю?
Помню, как-то осенью 1928 года на расширенном заседании ученого совета МХТИ имени Д. И. Менделеева, посвященного июльскому Пленуму ЦК ВКП(б), решения которого открывали захватывающие перспективы индустриализации, зашел разговор о том, какие же черты присущи специалисту, которому предстоит участвовать в этой гигантской работе. Дело в том, что Пленум утвердил меры, способствующие резкому увеличению выпуска инженерных и научных кадров и улучшению их подготовки.
Председательствовал на том ученом совете ректор нашей Менделеевки профессор И. А. Тищенко. А присутствовали на заседании все "звезды первой величины" отечественной химии - профессора Я. И. Михайленко, Н. П. Песков, П. П. Шарыгин, М. П. Дукельский, Н. Н. Ворожцов (старший), В, Н. Юнг, Б. С. Швецов, В. С. Киселев, И. П. Лосев, Н. Ф. Юшкевич и другие.
Для меня, тогда еще совсем молодого человека, было странным и неожиданным видеть всех этих корифеев необычно возбужденными, взволнованными, словно все они вдруг разом помолодели. Впрочем, это тогда они казались мне "в возрасте", а ведь Николаю Федоровичу Юшкевичу, моему научному руководителю и одному из самых блистательных представителей отечественной химии, не было в ту пору и пятидесяти.
Так вот... после долгих обсуждений все, наконец, сошлись на том, что люди, идущие в науку, а, зчачит, и определяющие ее судьбу и будущее, должны бы ь увлеченными, способными и трудолюбивыми. Вот, мол, три основных критерия, на основе которых нужно формировать молодые научные кадры. И тогда поднялся Николай Федорович.
- Нет, - сказал он, - этих качеств недостаточно.
Главное в человеке, рекомендуемом для научной деятельности, темперамент, страсть к познанию, воля к достижению конечной цели исследования, способность получать наслаждение от научного творчества. Ради этого, если потребуется, можно пожертвовать всеми другими радостями жизни, ибо наивысшее наслаждение истинному ученому доставляет только сознание пользы, принесенной людям.
Н. Ф. Юшкевич считал необходимыми качествами научного работника широкую эрудицию и большую глубину гдыпшепия. На том памятном мне совете он говорил также, что в научном творчестве крайне нежелательны скептики, вечно и во всем сомневающиеся, и еще опасней чрезмерно самоуверенные люди, не способные объективно относиться к полученным результатам.
Он считал необходимейшим свойством ученого умение воспринимать критику и самому критически оценивать проделанную работу, подчеркивая, что без них не может быть движения вперед. Чем интереснее, чем важнее полученные результаты, тем необходимей их обстоятельное критическое обсуждение, предвосхищающее публикацию работы или ее реализацию в производстве.
Горькая правда критических замечаний, говорил Николай Федорович, полезнее, чем льстивые восхваления.
И, что особенно важно, ученый категорически высказывался за расширение научных исследований в высшей школе и за укрепление связи науки и производства. Этот тезис он затем расширил и углубил во многих последующих выступлениях в Комитете по химизации, членом которого состоял со дня его основания, и на первой сессии Совета химической промышленности в декабре 1931 года. Одно из этих выступлений под заглавием "Каким должны быть наши отраслевые исследовательские институты" было опубликовано в "Журнале химической промышленности". Должен сказать, что многие вопросы, поднятые в статье, не потеряли своей актуальности и в наше время.
Выступление Николая Федоровича вызвало большой резонанс в самых широких кругах научной общественности. Судить же о том, насколько эти положения были важны и актуальны, можно хотя бы по тому факту, что на них особенно остановился в своем докладе "Итоги развития промышленности за 1931 г. и задачи 1932 г."
на XVИ конференции ВКП(б) 30 января 1932 года Г. К. Орджоникидзе: "Один из профессоров, т. Юшкевич, на Совете химической промышленности совершенно правильно говорил, что "пора разрушить монастырские стены наших институтов и окунуть научных работников в реальную жизнь". "Из-за монастырских стен лабораторий и институтов на заводы" - вот что должно стать лозунгом в работе научно-исследовательских институтов в СССР. Этот лозунг профессора Юшкевича встретил довольно сильные возражения со стороны некоторой части профессуры. Отдельные профессора указывали на то, что как бы вследствие этого наука не отстала. Профессор Юшкевич прав: наука должна из-за "монастырских"
стен институтов идти на заводы и фабрики. Ибо если наука оплодотворит своей работой наши заводы и фабрики, она даст большие результаты и сама не только не будет отставать, но еще быстрее двинется вперед".
Авторитет Николая Федоровича среди всех, кто имел непосредственное отношение к развитию советской химической науки и промышленности, был столь велик, а обаяние личности самого ученого настолько неотразимо, что лучшего агитатора за новые принципы содружества науки и производства трудно было найти.
Помню, биография Н. Ф. Юшкевича, его творческая отдача науке буквально потрясала нашего брата-студента. И хотя в ту пору прочитать об этом официально было негде (это уже позднее появились справочники и энциклопедия с кратким изложением вклада того или иного деятеля науки в общенациональную сокровищницу мысли), нам тогда хватало и немногих сведений о любимом профессоре, которыми мы располагали. Остальное прекрасно дорисовывало богатое воображение.
Было, к примеру, известно, что Николай Федорович Юшкевич родился 5 января 1885 года в Хабаровске в семье капитана Амурского пароходства. Его дед по отцу происходил из старинного польского рода, был участником польского восстания 1848 года, захвачен с оружием в руках и заключен в Варшавскую цитадель. Судим, приговорен за нарушение присяги к смертной казни, которая заменена затем каторжными работами и вечным поселением в Сибири.
От Варшавы до Иркутска он в кандалах шел по этапу три года. А когда после 10-летней каторги ему предложили выбрать постоянное жительство в любом месте Российской империи, но не западнее Урала, выбрал самую восточную точку страны - Русский остров в заливе Петра Великого. Здесь и поселился с женой-буряткой.
В 60-70-х годах прошлого века остров был почти необитаем, покрыт лесом и лугами, и бывший каторжник занялся разведением лошадей.
Таковы истоки, "корни" нашего профессора. Сам же он обладал тем удивительным интуитивным пониманием "горячих" точек науки, которое, по моему глубокому убеждению, и отличает истинного ученого, избравшего в свое время дело жизни не только по велению сердца, но и по великому пониманию нужности, необходимости этого дела Родине.
Томский технологический институт стал для Николая Федоровича тем единственным вузом, который должен был научить его избранному делу. Однако учебу пришлось прервать. Страну потрясали революционные события 1905 года. Институт был закрыт. И Николай Федорович, дабы не терять времени в познании химии, слушает лекции в Парижском и на техническом факультете Льежского университетов.
Позднее, анализируя жизнь и деятельность этого выдающегося ученого, пытаясь понять, откуда, как пришли к моему учителю уникальное владенье фундаментальными знаниями и редкостное понимание практических потребностей металлургии и химии, я узнал прямотаки поразительные факты.
Николай Федорович учился делу в серьезной, как говорят, настоящей работе. Он ни разу не позволил себе провести каникулярное время в праздном ничегонеделанье. Летом он трудился в должности практиканта (бытовала такая практика платной работы студентов, когда с них и дело спрашивалось как с настоящих, прошедших полный курс высшего учебного заведения, специалистов)
на сибирских заводах. Он брался за такие научные задачи, которые до него оказывались не по плечу и дипломированным специалистам.
Последнее перед окончанием Томского политехнического института, где он продолжал учиться, вернувшись из-за границы, лето, например, он работал в Мариинской Тайге на заводе промышленника Родюкова. Но не просто работал, как это сделал бы любой другой практикант, а проводил еще серьезнейшие научные исследования.
Дело в том, что завод Родюкова занимался золотодобычей, извлекая драгоценный металл из зфелей (мелких и легких фракций пород, содержащих золото). Способ, которым осуществлялось получение золота, был, мягко говоря, малоэффективным - металла извлекали мало, а цианистого калия, необходимого при этом, тратили много. Когда практикант Юшкевич покидал завод после завершения практики, метод, разработанный им здесь, позволил уже почти вдвое сократить расход цианистого калия, значительно повысив извлечение золота.
Нет, я вовсе не собираюсь рассказывать читателям "Эврики" всей биографии Николая Федоровича, но я не могу не провести аналогии, которая невольно напрашивается: как похожи требования, предъявляемые к самому себе молодым химиком Н. Ф. Юшкевичем, с теми требованиями, что поставила сегодня жизнь перед выпускниками наших советских вузов. Это и понятно. Ведь в основу реформы высшей школы легли лучшие традиции формирования подлинных испытателей природы, свойственные русской химической научной школе вообще!
И в этом смысле творческий и научный путь, пройденный Николаем Федоровичем, не просто поучителен, но и чрезвычайно ценен с точки зрения методики. Причем не только для тех, кто сейчас разрабатывает и реализует главные положения реорганизации высшей школы страны, но и непосредственно для самих вузов, отрабатывающих, отлаживающих сложный механизм такого "срастания" науки и производства, при котором их раздельное, изолированное существование не могло бы обеспечивать прогресса ни одному из составных синтезированного понятия "наука - производство".
Как же должно оценивать уровень подготовки специалиста? Конечно, по практическим результатам, которые он принесет предприятию, где будет работать. А чтобы этот результат просматривался не в самой отдаленной перспективе, а гораздо быстрее, перестройка высшей школы предусматривает как можно более раннее приобщение студентов к самостоятельной работе, многократно увеличивая курс практического овладения специальностью. Например, студенты кафедры переработки пластмасс Московского химико-технологического института имени Д. И. Менделеева полгода работают аппаратчиками в научно-производственном объединении "Пластик".
Да и принцип индивидуальной подготовки студента, о котором упоминалось в проекте перестройки высшей школы, подразумевает нечто чрезвычайно важное, без чего дальнейшее развитие науки и отрасли народного хозяйства, на ней базирующейся, было бы затруднено. Речь в данном случае идет вот о чем.
Возникает, допустим, у какого-то научного направления или предприятия потребность в специалистах, способных решать строго обозначенную научно-техническую проблему - соответствующее учреждение направляет заявку в Минвуз. А тот передает полученный социальный заказ в вуз. И со студентами, избравшими нужную "заказчику" научную и производственную ориентацию, начинают работать по индивидуальному плану подготовки. В итоге научное учреждение или предприятие, заказавшее специалиста, получает его в кратчайшие сроки, а процесс практического освоения выпускником вуза дела, обычно затягивающийся на долгие годы, в данном случае вообще выпадает из цикла "вуз - производство".