Железников Владимир Карпович. Путешественник с багажом

   - Никуда не пойду! - сказал я. - Я правду говорю.
   - Однако каков хулиган! - крикнул толстяк. - Вырастет, будет бандитом. Определённо...
   - Тихо, тихо! - перебил его старик. - Это уже слишком.
   - Честное слово, дяденьки, я говорю правду! - закричал я.
   Я посмотрел на их лица: на старика, на толстяка, у которого от возбуждения нос покрылся капельками пота, на старуху, которая рассказывала про внуков. Ещё в троллейбусе сидели молодой парень с девушкой - но, по-моему, они ничего не слышали и не видели - и пожилая женщина, похожая на артистку.
   Я смотрел на них и думал: ну как объяснишь этим чужим людям, если они ничего не хотят знать! Им что, они придут домой, и всё у них дома в порядке, а наша семья разбросана на два конца.
   - Честное слово, я из совхоза. Честное слово! Вот, пожалуйста, у меня есть деньги, я сейчас куплю билет.
   - Скажи-ка, три рубля! - пропела старуха. - Не иначе, стащил у родителей.
   - Почему обязательно стащил? - сказала женщина, похожая на артистку. - Как вам не стыдно!
   - Вы меня не стыдите, - ответила старуха. - Ишь какая! Нацепила шляпку и думает, что умнее всех.
   - Тётя, - сказал я, - но вы-то мне верите, что я не безбилетник?
   - Конечно, верю, - ответила женщина.
   - Ну ладно, - сказала контролёр. - Плати штраф пять-десять копеек, и делу конец.
   Я нехотя подал три рубля. Пятьдесят копеек ни за что ни про что - это было просто возмутительно. Но в милицию я тоже не мог идти, не было у меня времени бороться за справедливость. И потом, легко сказать - в милицию: они там сразу во всём разберутся. Могут сообщить в совхоз или в Артек - и возникнет "международный скандал".
   - Возьмите, - сказал я. - Денег мне не жалко, только это несправедливо.
   - Ладно, ладно, - ответила контролёр. - Теперь будешь внимательней.
   Она взяла у меня три рубля и стала рыться в карманах, чтобы сдать сдачу. В это время троллейбус остановился, и женщина, похожая на артистку, вышла.
   Из кабины выскочил водитель, молодой парень, очень похожий на наших совхозных трактористов.
   - Граждане, прекратите базар! - крикнул он. - Ну, чего вы ругаетесь?
   - Безбилетников возите, - сказал толстяк. - Народную копейку не бережёте.
   - Кто здесь безбилетник? - спросил водитель. - Ты?
   - Да, - ответил я.
   - Штрафуете? - спросил он у контролёра.
   - Штрафую, - ответила она.
   Он внимательно посмотрел на меня.
   Пока я тут ворочался, вскакивал и садился, разорвалась обёртка на вазе. И теперь из обёртки выглядывал чёрный глаз жёлтого петуха.
   - Братишке? - спросил водитель.
   - Нет, - ответил я. - Отцу.
   - Тоже неплохо, - сказал водитель. - Весёлый петушок!
   Вдруг он выхватил три рубля из рук контролёра, сунул их мне и подтолкнул к двери. А я, вместо того чтобы бежать, стал упираться. Совсем обалдел.
   - Иди, иди, - сказал водитель. - И больше не попадайся. Это пиратство - брать с мальчишки пятьдесят копеек.
   - Я на вас акт составлю! - закричала контролёр.
   Но тут-то я опомнился и выскочил из троллейбуса.
   А троллейбус тронулся. Когда он проезжал мимо меня, я увидел, как толстяк и старуха открывали и закрывали рты. Они были похожи на рыб в аквариуме.
   8
   Всё окончилось хорошо, и я даже волноваться стал меньше. Иду, смотрю по сторонам. Неплохой всё же городок Москва. Машин много, это по мне. Придётся попросить отца, чтобы повозил по городу. А то вернусь в совхоз, ребята - ко мне, а я ничего не видел. И тут меня окликнула женщина, та самая, которая защищала в троллейбусе.
   - Отпустили?
   - Водитель заступился, даже штраф не взяли. Он сказал, это пиратство - брать с меня пятьдесят копеек.
   - Я с ним согласна, - сказала женщина. - Если меня когда-нибудь выберут председателем Моссовета, я разрешу всем детям ездить в троллейбусах бесплатно. - Она на минуту задумалась. - Нет, не всем. Тогда они будут целыми днями раскатывать. Отличникам, да, отличникам. Им надо придумать значки, чтобы все знали: вот идёт отличник. И везде ему вход бесплатный: в троллейбус, в метро и даже в научно-популярное кино.
   Вот это была идея! Я понял, что передо мной необыкновенная женщина. Здесь надо было действовать решительно.
   - Знаете что, - сказал я, - приезжайте к нам в совхоз. Вам там понравится. У нас здорово! Шерстнёв вам руки будет целовать.
   - Прости, прости, - сказала она неожиданно басом. - Кто такой Шерстнёв и почему он будет мне целовать руки? Он мне не муж и не жених. Я его имя слышу первый раз.
   - Это директор нашего совхоза, - сказал я. - Совсем забыл, что вы его не знаете. У него такая поговорка. Если ему кто-нибудь по душе, он всегда говорит: "Передай ему - приеду, руки у него буду целовать". Ну, это вроде самого большого спасибо.
   - Любопытный ваш Шерстнёв.
   - Очень. Он у нас придумал закон: каждый, кто уезжает на запад, должен обязательно привезти с собой новенького.
   - Ах, вот как! А ты, значит, меня наметил жертвой?
   - Вас, - ответил я.
   - Мило и неожиданно, - сказала она. - Чем же я тебе понравилась?
   - У нас в совхозе нет ни одной такой, как вы.
   - Выходит, я вроде ихтиозавра или носорога буду у вас в совхозе? Ты меня будешь демонстрировать в клетке?
   - Нет, зачем же, - ответил я. - Вы будете работать. Чем вы занимаетесь?
   - Преподаю немецкий язык.
   - Шпрехен зи дейч? - обрадовался я.
   - Умоляю, больше ни слова! - застонала она. - У тебя варварское произношение.
   - Хорошо, - охотно согласился я. - Не буду. У нас в школе с немецким языком очень плохо. Ведь смех и грех, у нас немецкий преподаёт учитель физкультуры. По совместительству. Он служил в армии в Германии и вот преподаёт немецкий язык.
   - Ты это серьёзно?
   - Да, - тихо ответил я. - Вы же испугались моего произношения. Но я лучший в классе, а другие, они думают, что "презенс" - это прошедшее время... Вспомнить страшно!
   - Возмутительно! - сказала женщина. А что смотрит районо, облоно?
   - Не знаю, - сказал я. - Вероятно, они оторвались от народа.
   - Ну-ка, ну-ка, дай мне адрес твоего совхоза. Физкультурник преподаёт немецкий язык!
   Она вытащила маленькую книжку и записала с моих слов адрес нашего совхоза, моё имя и фамилию.
   - Ты не волнуйся, я не буду упоминать твоё имя, чтобы у тебя не было осложнений в школе.
   - А я не боюсь, - ответил я. - Я принципиальный.
   - Вот как! - сказала женщина. - Интересно, какая будет жизнь, когда вы будете управлять страной?
   - Прежде всего у нас будут работать все автоматы с газированной водой - это раз. А то, вы подумайте, из ста автоматов, из которых я хотел напиться воды, восемьдесят пять не работают.
   - Правильно, - сказала женщина. - С маленького начинается большое. А собственно, куда ты держишь путь, милый Сева?
   - В Артек.
   - А сейчас?
   - Ищу Хомутовский тупик.
   - Э, братец, тебе в другую сторону.
   - Знаю, - ответил я. - Только я решил вас немного проводить.
   - Отчаянные родители, - сказала женщина. - Такого маленького мальчика пускают гулять по незнакомой Москве.
   - У нас в степи заблудиться опаснее, чем здесь, - ответил я. - Тут вон сколько людей, а там пустота. А ночью все эти фонари горят?
   - Горят, - сказала она.
   - А у нас ночью ни одного фонаря. - Я подумал, что проговорился и теперь уж ни за что не уговорить её приехать к нам в совхоз, и добавил: В степи темнота, а в посёлке лампочки дневного света. - Хотел ещё сказать, что их включают только по большим праздникам, и снова вовремя остановился.
   Вообще ведь со взрослыми надо осторожнее: они придирчивы к мелочам. Очень для них важно, чтобы была уютная квартира, и чтобы хорошая постель, и обязательно завтрак и обед по расписанию. У нас, например, был такой случай. Приехал в школу новый учитель, побыл неделю, и след его простыл. Оказывается, он уехал из-за туалета! Школьный туалет у нас на улице поэтому он уехал.
   - А ещё, ещё у нас... - Я никак не мог придумать, чем бы её сразить.
   - Не уговаривай, у меня в Москве муж и двое детей, - сказала женщина. - А в министерство я обязательно зайду. До свидания.
   - Жалко, что отказываетесь, - сказал я. - У нас бы для всех нашлось дело - и для вашего мужа, и для ваших детей.
   Потом мы разошлись. На душе у меня было спокойно. Жалко, конечно, что я не уговорил эту женщину приехать к нам. Это была бы победа, если бы она со всей семьёй прикатила в совхоз; интересно, что тогда про меня сказал бы Шерстнёв?
   А у "Богини Саваофы" вот бы вытянулось лицо. А то она считает, что совершила героический поступок, приехав на целину. Самый настоящий героический поступок, ну вроде впрыгнула на ходу в горящий поезд и спасла десять грудных детей, которые вот-вот должны были сгореть в этом пламени.
   А тут приезжает целая семья; и никакого геройства в этом не видят... Да, геройство. Как же! У нас в школе три учителя немецкого языка. Одного прислали из Барнаула. Одну привезли трактористы, когда ездили на выставку в Москву. А следом за ней приехал ещё один: как выяснилось, её бывший однокурсник.
   Он хотел работать именно в нашей школе, и баста. Директор сначала не соглашался его оставлять, а потом почему-то оставил. Именно он и преподавал физкультуру.
   Я успокоил себя, что не очень-то соврал, сказал только наоборот, что у нас физкультурник преподаёт немецкий, а нужно было сказать, что "немец" преподаёт физкультуру. Да ещё такой свирепый: все команды отдаёт по-немецки. "Лёйф!" - кричит он. А я: "Что такое?" Притворяюсь, что не расслышал его команды. А он: "Шприх дейч!" Значит, говори по-немецки. А я: "Вас ист дас?" У меня из-за этого на физкультуре всё не так получается. Он приказывает: "Ложись!", а я стою. Он говорит: "Бегом!", а я иду шагом. Раньше для меня физкультура была отдыхом, а теперь я даже не понимал: не то я на уроке физкультуры, не то на уроке немецкого.
   9
   Целых двадцать минут я стоял на углу Хомутовского тупика. Ноги у меня тряслись от страха, и руки тоже тряслись: чуть не уронил вазу. Казалось, стоит мне войти в этот Хомутовский тупик, как я сразу столкнусь с отцом.
   Я думал, что буду искать тупик ну хотя бы два часа, а он вот, передо мной: маленькая, совсем не московская улочка в старых домах, изогнутая змейкой. Я помнил адрес на память: дом пятнадцать, квартира шесть.
   Сколько раз я представлял, как приду к отцу и скажу: "Ну, хватит! Не знаю там, что у вас с мамой случилось, но тебе пора возвращаться. А то что же получается? На весь наш класс я один без отца. А "Богиня Саваофа" даже крикнула мне: "Безотцовщина!" Как, по-твоему, хорошо это?" - "А за что она тебе это крикнула? Небось нахулиганил?" - спросит он. "Может, и нахулиганил, я не отказываюсь. Приедешь - и разберёшься. Если надо, можешь меня наказать, я не возражаю".
   "Эх, - подумал я. - Скандал теперь будет. Наташа, видно, уже спохватилась, и началась паника, а я тут стою, точно присох к месту".
   Я вошёл в этот несчастный тупик и стал искать дом пятнадцать. Прошёл раз: нет дома пятнадцать. Прошёл второй раз: снова нет. Дом тринадцать, потом небольшой сквер, а потом сразу дом семнадцать.
   В сквере на скамейке сидел старик и читал газету. Я сел рядом. Старик посмотрел на меня, и я сказал просто так, неизвестно кому:
   - Странная улица: дом тринадцать, а потом сразу семнадцать.
   - М-да... - промычал старик. - Сейчас много странного. Вот, к примеру, я вчера прочёл в журнале, что профессор Чумаков испытал действие лекарства против полиомиелита на себе. Страшная болезнь, при ней ноги отнимаются. Он двойную порцию этой вакцины принял, жизнью рисковал. Вот это странно, удивительно и достойно восхищения. А то, что нет дома пятнадцать, в этом ничего странного нет.
   - А по-моему, странно, - сказал я.
   - Дом этот снесли, - сказал старик. - Старый был, ветхий. Его построили после наполеоновского пожара. В тысяча восемьсот тринадцатом году! Значит, стукнуло ему сто пятьдесят лет. Его и снесли. Скоро всю нашу улицу снесут, и не будет Хомутовского тупика. А то ведь какое унизительное название придумали: "Хомутовский тупик!" А ты сам где живёшь?
   - Далеко, я приезжий, - ответил я.
   - Ах, ты приезжий! Для тебя здесь много интересного. Видал, как Москва строится?
   - У нас в совхозе тоже строятся.
   - Что ты, что ты! Сравнил! - сказал старик. - Масштабы не те.
   - А где же все жители дома пятнадцать?
   - Переехали в новые дома. Одни - в Измайлово, другие - в Мазилово, третьи - на Ленинские горы.
   - А как же теперь быть? - спросил я. - У меня в этом доме жил знакомый. Мне необходимо его повидать.
   - Очень просто, - ответил старик. - Выйдешь на большую улицу, найдёшь справочное бюро и узнаешь.
   Я вышел на большую улицу и нашёл справочное. Перед окошком справочного стояла женщина, и в справочном сидела женщина. Они разговаривали на посторонние темы, это было сразу ясно. У нас в совхозе женщины тоже любили поговорить, но они всегда говорили о важных делах: о том, какой намечается урожай, о своих детях, о новых людях в совхозе, о том, чей муж хороший, а чей плохой. А эти разговаривали о танцах - чего только не придумают москвичи! - про какое-то "па-де-де" и про какую-то "польку через ножку". Ну прямо как наши девчонки.
   Мне надоело их слушать, я спешил, а они - "па-де-де", и я сказал:
   - Скоро у вас кончится перерыв?
   Они замолчали, и та, что стояла рядом со мной, сказала: "Извините", и мелким-мелким шагом, как-то смешно ставя ноги, почти побежала по тротуару. А та, что сидела в справочном, посмотрела на меня, как "Богиня Саваофа", поджала губы и прищурила глаза, выпустила в меня электрический заряд силой в несколько ампер.
   Я сказал ей, что мне надо, и она начала приставать: где он родился, когда родился, где жил последнее время. В общем, ясно, что нарочно придиралась. Хотела отомстить, что прервал разговор. Смешно, когда люди злятся, а тебе хоть бы что.
   - Ах, какая персона! - сказала она. - Персона грата без пяти минут.
   Я не знал, что такое персона грата, но на всякий случай сказал:
   - А вы меня не оскорбляйте.
   - Если не знаешь, что значит "персона грата", лучше помолчи, сказала она.
   - Я спешу. - И добавил: - Я приезжий.
   - Ну и что же? Это не даёт тебе права врываться в чужой разговор. Все спешат. И, между прочим, у каждого человека есть своя жизнь. Об этом всегда надо помнить. Женщина, которую ты сейчас прогнал, да, да, прогнал, я не боюсь резких слов, - нежнейшее существо, героиня! Она была балериной, и какой!
   - Я не хотел её обидеть, - сказал я. - Просто у меня сегодня тяжёлый день.
   - Вот-вот, я же говорю, ты эгоист! В первую очередь думаешь о себе. Она сняла трубку телефона и стала передавать всё об отце: и фамилию, и когда родился, и где жил последнее время. Выходит, она ко мне не придиралась, когда всё выспрашивала. Потом она подняла глаза, в них не было уже никаких электрических зарядов, и сказала: - Придёшь через двадцать минут.
   Я отошёл в сторону и подумал: "Неплохо бы сейчас догнать балерину и вернуть её обратно. Пусть себе поговорят ещё немного, раз у них свободное время, раз им так интересно разговаривать про свои танцы". Потом посмотрел на толпы людей, шагающих по тротуару, и понял, что мне уже никогда её не найти. Стало как-то не по себе. Появился перед тобой человек и пропал. Ты его больше никогда не увидишь, и он, может быть, тебя не запомнил. А ты его запомнил, и тебе неприятно, что ты с ним плохо обошёлся.
   Да, хорошо бы найти балерину, но разве в этой толпе кого-нибудь разыщешь? Здесь люди перед тобой пролетают, как падающие звёзды в небе. Мелькнут и пропадут навсегда. И мне вдруг стало не по себе. Показалось, что никогда не найти в этом чужом и громадном городе отца. Наскочил на меня страх. Вернуться бы к ребятам, и сразу всё стало бы просто и легко, и через какие-нибудь шесть часов я сидел бы в поезде и катил в Артек.
   Ну нет, этого сделать я не мог, хоть убей, хоть разорви на мелкие кусочки, чтобы я отступил от своего. Вспомнил мать, вспомнил длинные зимние вечера, когда мы сидели вдвоём и она вдруг просто переставала разговаривать. Думала о чём-то своём и не разговаривала. А я тогда изо всех сил старался её развлечь и выдумывал для неё смешные истории и выполнял в одну секунду её приказы.
   Решил вернуться к старику на сквер. Но старика уже не было. На самом краешке скамейки спиной ко мне сидела девушка. Я поставил вазу на скамейку и сел рядом.
   - Здесь был старик, - сказал я. - Вы не видели, куда он ушёл?
   - Не видела. - Она явно была не расположена к разговору.
   - Жалко, - сказал я. - Интересный человек. Я хотел его к нам на целину пригласить.
   - А ты что, с целины?
   - Да. Из совхоза "Новый". У нас знаете какой совхоз? Лучший в республике. Нет, пожалуй, первый во всём Советском Союзе.
   - Так уж и первый? - не поверила девушка.
   - Конечно, первый. Вот я сегодня ехал в троллейбусе, и меня контролёр хотел отвести в милицию за то, что я был без билета. А почему я был без билета? Потому что у нас автобусы бесплатные. По привычке не взял билет.
   - А что ещё удивительного в вашем совхозе?
   - Разве всё сразу вспомнишь, - сказал я, а сам потихоньку, незаметно скосил на неё глаза: надо было решить, стоит ли на неё тратить порох. - Вы не немка?
   - Почему немка? - удивилась девушка.
   - Нет, я понимаю, что вы русская, но вы не учительница немецкого языка?
   - Я врач, - сказала девушка.
   - Вот здорово! - закричал я. - Нам знаете как врачи нужны? Позарез! Неплохо бы её уговорить, очень неплохо. - У нас женщины нарасхват, сказал я. - Только приедут, сразу замуж выходят. Мужчин у нас много: трактористы, строители.
   - А мне на мужчин наплевать.
   - Каждую субботу в клубе танцы, - продолжал я. - Под радиолу.
   Нет, танцы на неё тоже не подействовали. Удивительно, до чего трудно угодить человеку: одному подавай одно, другому совсем другое. Одни девчонки дня прожить не могут без танцев, прямо млеют от музыки, а другие презирают.
   - Самое главное, - сказал я, - работать там, где ты нужен людям.
   - Ты просто агитатор, - сказала девушка.
   - Это не я, это наш директор так говорит. Он вам руки будет целовать, когда приедете.
   - Куда это ты собралась ехать? - услышал я незнакомый голос.
   Позади скамейки стоял мужчина. Молодой, высокий, ну прямо артист или спортсмен. Нетрудно было догадаться, кто это. Здесь уж ничего не скажешь, здесь надо молчать.
   - Уезжаю в совхоз на целину, - сказала девушка.
   - Ну, брось сердиться, - сказал мужчина. - Я взял билеты в кино.
   - Пойдёшь один, - ответила девушка. - А мне надо собираться в дорогу.
   Я подумал, что она шутит, но посмотрел ей в лицо и увидел, что она совсем не шутит. Глаза у неё вдруг стали узкие и злые. Не люблю я, когда люди ссорятся. Конечно, приятно, если бы она поехала к нам в совхоз: и Шерстнёв был бы рад, и все бы на каждом углу говорили, что Севка Щеглов привёз "врачиху", но всё равно я не любил, когда ссорились.
   - А знаете что, - предложил я мужчине, - поезжайте вы к нам тоже. У нас для всех найдётся работа.
   Он резко повернулся в мою сторону:
   - Слушай, не лезь не в своё дело. И вообще катись отсюда подальше, пока не схватил по шее!
   Я повернулся и пошёл. Потом вспомнил, что забыл вазу, и вернулся. Спокойно подошёл, взял вазу. Нарочно медленно так её брал, чтобы он не думал, что я испугался.
   Плевать мне было на его угрозы - подумаешь, по шее! Легче всего дать другому по шее, если у тебя такой рост и такие длинные руки. Это не большая хитрость. Но только мне было обидно: думал, что девушка заступится за меня, а она даже бровью не повела. Не понимаю я таких людей, просто не понимаю. Хорошо, что она не приедет к нам в совхоз. Вот если бы меня кто-нибудь так обидел при Шерстнёве, он бы в обиду меня не дал.
   Взял вазу и пошёл, потихоньку так пошёл. Думал, ну вдруг она окликнет меня и скажет: "Прости, парень, за грубость". Но никто меня не окликнул. На углу я оглянулся. Они уходили в противоположном направлении. И разговаривали и даже смеялись.
   Я подождал, пока они отошли подальше, и крикнул:
   - Мы ещё с вами встретимся... Вот я приведу отца...
   Эх, жалко, что я не знал его имя, а то бы ославил на всю страну. Везде бы рассказывал, какой он "герой". Размахался руками. Потом я начал представлять себе, как встречу отца, пойду с ним гулять и случайно приведу сюда, а на этой скамейке будут сидеть и чирикать эти двое. Тогда-то он сразу станет повежливее: увидит отца и спрячет свои длинные руки. А я скажу: "Не трогай его, отец, видишь, у него губы дрожат от страха".
   Самое главное - найти отца. Это было самое-самое главное. Тогда бы я успокоился, а то сейчас я совсем растерялся. Может быть, если бы я был девчонкой, я бы даже заплакал.
   10
   Прямо на меня из-за угла выскочила "Волга". Неизвестно, как я очутился на середине улицы. Я прыгнул в сторону, и машина повернула в ту же сторону. А в следующий момент она ударилась крылом о столб. Из машины выскочил шофёр и стал кричать диким голосом, что мне нужно оторвать уши, выпороть ремнём, обзывал дураком. Кричал, что из-за таких, как я, честные люди могут угодить в тюрьму.
   Ну что он так кричит, точно я нарочно прыгнул под машину?
   Вокруг нас собралась небольшая толпа. Только что во всём переулке не было ни одного человека, а тут, на тебе, уже стояла толпа.
   Шофёр влез в машину и завёл мотор, а я потихоньку пошёл дальше. Честно говоря, я не прочь был пуститься бежать, чтобы поскорее скрыться из этого несчастного тупика. Но я боялся, что они тогда подумают, что я струсил.
   И вдруг слышу - меня нагоняет машина. А я иду своей дорогой, делаю вид, что всё это ко мне не имеет никакого отношения. Губами шевелю, вроде песенку пою. А машина медленно едет рядом. Шофёр опустил боковое стекло и высунул голову.
   - Ну, хватит притворяться! - У него было большое мрачное лицо и громкий голос. - Лучше полюбуйся на свою работёнку.
   Я посмотрел: на переднем крыле была сильная вмятина. Краска в этом месте облупилась, и виднелось ржавое железо.
   - Три годика проездил без единой аварии, - сказал шофёр. - А теперь влип. На двадцатку ты меня нагрел.
   Я молча шёл рядом, от машины ведь не убежишь.
   Наконец он отстал от меня, остановился, вылез из машины и стал снова рассматривать вмятину на крыле. А я пошёл дальше.
   - Эй, малый! - крикнул шофёр. - Постой!
   Я пошёл быстрее. Слышу, он догоняет меня. Тогда я припустил бегом, но не прошло и десяти секунд, как он схватил меня за шиворот.
   - Легко ты решил отделаться! - крикнул он. - Я тебе покажу, я тебя проучу!
   - Не имеете права! - крикнул я. Это было унизительно, он тащил меня за шиворот, точно я какой-то бандит.
   - Ничего, ничего. Сейчас подъедем к твоим родителям, с них я получу денежки. - Он втолкнул меня в машину. - Где живёшь? - спросил он. - И не вздумай врать, а то я сейчас включу счётчик, и мы покатим за твой счёт. Ему понравилась эта идея, и он даже издал звук, что-то вроде смеха. - Ты тогда можешь весь день петлять, а домой меня приведёшь.
   - Я живу не в Москве, - сказал я.
   - А где же?
   - На целине, в Алтайском крае.
   - Ври, ври, да не завирай. Ишь, хитрая бестия, как ловко вывернулся. На патриотизме хочешь сыграть: целинник, хлебопашец, наш кормилец, мол, придётся тебе, дорогой дядя, меня простить.
   - Честное слово, - сказал я. - Честное пионерское под салютом.
   - Под салютом, говоришь? А что же ты делаешь в Москве, с кем ты приехал?
   - Я проездом, еду в Артек.
   - В Артек?
   - Да. Знаете? Всесоюзный пионерский лагерь Артек.
   - Я-то знаю, - ответил он. - Что же, ты едешь в Артек один?
   - Нет, у нас целый отряд. И вожатая Наташа. Уезжаем в десять часов вечера, - сказал я. - А сейчас иду по личным делам.
   Мы помолчали.
   - Да, выходит, все же ты нагрел меня на двадцатку.
   - У меня только три рубля. - Я вытащил три рубля и показал ему.
   - Ну что ж, давай твои три рубля. - Он взял у меня деньги и положил в карман. - А теперь вываливайся и считай, что легко отделался.
   Я открыл дверцу машины, взял вазу и вылез. Что теперь делать, неизвестно. Денег ни копейки, а мне надо доехать до новой квартиры отца, а потом добраться до Курского вокзала.
   Нечего сказать, распорядился я деньгами: два рубля вбухал в вазу, а три рубля забрал шофёр. А ещё директор школы говорил: "Счастливый Щеглов!" Со стороны все счастливые. А где он, этот счастливый Щеглов, что-то его не видно. Может быть, наш директор счастливее меня, хотя он и оторвался от народа. Ему что, научится запоминать фамилии, и дело в шляпе. А мне теперь просто неизвестно, что делать.
   Не успел я дойти до конца переулка, как шофёр снова догнал меня.
   - Эй, путешественник, как там тебя? - крикнул он.
   - Севка.
   - Ну, так вот, Севка, три рубля маловато. У меня семья, детишки, им на лето надо дачу снимать.
   - У меня больше нет. - Видно, он был здоровый жадюга. Ну конечно, я виноват, но я ему честно сказал, что у меня нет больше денег, а он не верит. - Вот только эта ваза. - Я показал ему на вазу.
   - Ваза ничего. - Он посмотрел на моих петухов. Взял в руки и повертел: сначала на одного петуха посмотрел, потом на другого. - Для ребятишек ничего.
   - Я не могу вам её отдать, - сказал я. - Везу в подарок одному человеку. - Взял вазу за край и потянул к себе. Он всё ещё не выпускал её из рук.
   - Какому человеку? - спросил он.
   - Чужому, просили передать, - ответил я.
   Не хватало только, чтобы я приехал к отцу на этой разбитой машине.
   - Вот что. - Он выпустил вазу из рук. - Садись-ка в машину. Поедем в гараж, там ты всё чин чином расскажешь нашему завгару, и он - официальное письмецо твоим родителям. А они нам - денежки.
   - Пожалуйста, - сказал я. - Готов поехать к вашему завгару. Мне только надо выйти на углу, чтобы взять адрес в справочном.
   Шофёр подозрительно посмотрел на меня, но на углу остановился.
   - Вазу оставь, - сказал он.
   Я ничего ему не ответил, раз он так унижается и трясётся из-за этих несчастных денег. Если бы у меня сейчас были деньги, к примеру сто рублей, я бы ему сразу отдал. Я бы ему тысячу рублей отдал, пусть радуется. И я стал думать, как я заработаю много-много денег и всё буду присылать, присылать ему эти деньги, пока он сам не откажется от них.