Железников Владимир Карпович. Путешественник с багажом

   Подошёл к справочному и постучал в окошко.
   - Вот твоя справка, - сказала женщина из справочного. У неё в руке была полоска бумаги. - Плати пять копеек.
   Это для меня было как взрыв атомной бомбы. Она держала в руках тоненькую, почти папиросную бумажку с адресом моего отца, но я не мог её получить. У меня не было пяти копеек. Какие-то несчастные пять копеек, одна круглая монета, а где её взять?
   - У меня нет денег, - сказал я.
   - А зачем жы ты заказывал справку? - спросила она.
   Я мог бы ей сказать, что у меня были деньги, когда я заказывал справку, а за эти двадцать минут я остался без денег. Мог бы рассказать про шофёра и про свои три рубля, но мне надоело унижаться и просить. Я стоял и молчал, понимал, что она сейчас разорвёт мою справку, а всё равно молчал.
   - Возьми, - сказала она и протянула справку. - На проспект Вернадского надо ехать на метро до станции "Университет".
   ...На бумажке было написано: "Щеглов Михаил Иванович, 1930 года, проспект Вернадского, 16, подъезд 8, кв. 185". Я спрятал бумажку с адресом и вернулся в машину. Там уже сидел какой-то мужчина.
   - Теряю из-за тебя время, - сказал шофёр.
   Он крутнул ручку счётчика, машина тронулась, на счётчике стали быстро меняться цифры.
   Все молчали. Я видел в шофёрское зеркальце лицо мужчины. Он надел большие роговые очки, достал из толстого портфеля газету и стал читать.
   - Придётся ехать переулками, - сказал шофёр. - А то милиционер может задержать за аварийный вид. Всё из-за этого героя.
   Мужчина оторвался от газеты. Теперь я увидел, что он читал газету "Советский спорт".
   - Приехали, - сказал он. - Вот, вот около этого подъезда. - Ему трудно было выходить из машины. - А этого героя ремешком бы, ремешком.
   Шофёр посчитал мелочь, которую ему уплатил этот пассажир, и сказал:
   - Солидный человек. А то другой жмётся, считает, считает, копейка в копейку платит. А я думаю так: раз нет лишних денег, нечего лезть в такси.
   - Это до революции воспитывали ремешком, - сказал я. И подумал: "Да, хорош ты гусь. Шерстнёв таких презирает".
   Я теперь совсем почему-то перестал его бояться.
   - Поехали, что ли, в ваш гараж, - сказал я. - У меня своих дел полно.
   - Не хочется порожняком, - ответил он. - Может быть, подхватим какого-нибудь "чижика". А насчёт воспитания ремешком ты, пожалуй, прав. Нехороший этот метод, неправильный. У меня два сына, двойняшки; я их пальцем ни-ни. Убеждением действую.
   Я промолчал, не хотелось с ним разговаривать.
   - Свободно? - Перед машиной стоял высокий, худой мужчина. - Отвезёте на Сокол?
   Он сел в машину и с интересом посмотрел на меня.
   - Сынок? - спросил он.
   - Какой там сынок! Этот парень меня наколол на двадцатку, - сказал шофёр. - Видели вмятину на левом крыле? Он виновник аварии. В гараж его везу, а там письмо напишут родителям, чтобы деньги прислали за аварию.
   - А ты, парень, издалека? - спросил мужчина.
   - С Алтая, - ответил я. - Мы в совхозе живём.
   - Далековато. А родители в совхозе работают?
   - Мать - зоотехник.
   - А отец?
   Я промолчал.
   - А отец? - снова спросил он.
   - Мы вдвоём живём, - ответил я.
   Шофёр скосил на меня глаза, он первый раз скосил на меня глаза. До этого он не смотрел в мою сторону.
   - Эх, отцы, отцы! - сказал мужчина. - Понятно, понятно.
   Шофёр снова покосился.
   - "Понятно, понятно"! - сказал шофёр со злостью. - Лучше скажите, где остановить машину.
   - Вот здесь остановите, - сказал мужчина. Он вышел из машины. - Прошу на меня не кричать.
   - Давай, давай шагай! - сказал шофёр.
   Мужчина ушёл, а шофёр ещё долго что-то недовольно бубнил себе под нос.
   - Ну, развернулись, - сказал он. - И в гараж.
   В это время к машине подлетел паренёк лет двадцати.
   - Шеф, - сказал паренёк, - подбрось на улицу Горького. Спешим.
   Шофёр посмотрел на меня и сказал:
   - Ну ладно.
   - Сейчас, у нас здесь небольшая компания. - Он протяжно свистнул и закричал: - Ребята!
   К машине подлетели ещё паренёк и девчонка, вроде Наташи. Худенькая, высокая, но только Наташа была не такая красивая.
   - Полетели, шеф, - сказал первый паренёк. - Кафе "Космос". Гуляем. Представляете, спихнули физику. - Это он сказал нам.
   - Когда он у тебя спросил, что такое "нормальный металл", - сказала девчонка, - я решила, ты сгорел.
   - Это я? - удивился первый паренёк. - Да я эти "нормальные металлы", как орехи...
   - А вчера что говорил? - спросил второй паренёк.
   - Вспомнил про вчерашнее! - Он засмеялся. - Вперёд надо смотреть, вперёд!
   - Мальчики, - сказала девчонка, - отвернитесь. Я приму божеский вид, а то я как общипанная курица.
   Она достала из сумки расчёску и начала чесать волосы. Схватит пук волос и начинает остервенело чесать: сверху вниз, сверху вниз. Никогда не видел, чтобы так причёсывались. А потом она уложила волосы руками, и получилось даже хорошо. А потом достала карандашик и начала водить им около глаз.
   - Ну, я готова, - сказала она.
   - Блеск! - сказал первый паренёк.
   И мне тоже очень понравилось. А второй паренёк мрачно заявил:
   - Ничего не блеск. Нет, Ленка, из тебя явно не выйдет физик, ты очень интересуешься своей персоной.
   - Выйдет. А Лиза Мейтнер? Все пишут, что она была красивой женщиной, модно одевалась и так далее, а сделала больше некоторых мужчин в ядерной физике.
   - Синий чулок, - сказал первый паренёк. - Ты на него, Ленка, не обращай внимания.
   Лена ничего не ответила, и они все трое замолчали. Видно было, что второй паренёк обиделся и не хотел начинать разговор. А первому молчать было трудно, он посмотрел на меня и подмигнул. А я ему улыбнулся: почему не улыбнуться хорошему человеку.
   - Ты где живёшь? - спросил он меня.
   - Далеко, - ответил я. - В Алтайском крае, на целине.
   - Крепко, - сказал он. - Я в прошлом году тоже был на целине. Здорово поработал.
   - Ты? - переспросил второй паренёк. - Леночка, ты слышала? А мы как будто не работали. Он, видите ли, поработал.
   - Ладно вам, ребята, из-за ерунды... - сказала Лена.
   Совершенно ясно было, что между ними назревал конфликт.
   - А вы ещё поедете на целину? - спросил я.
   - Может быть, поедем, - ответила Лена. - А что?
   - Приезжайте к нам, - сказал я. - У нас совхоз первый на весь край. А директор, он вам руки целовать будет.
   - Мальчики не любят, когда мне целует кто-нибудь руки, - сказала Лена.
   - Он не целует, он только так всем говорит, кто хорошо работает. "Вы, - говорит он, - молодец, увижу, буду руки целовать".
   - Это человек! - сказал первый паренёк. - А ты, между прочим, в кафе "Космос" был?
   - Не был, - ответил я.
   - Упущение, шеф, - сказал он шофёру. - Паренёк приехал с целины, а ты его даже не сводил в кафе "Космос". Там ведь мороженое знаменитое.
   Видно, он принимал меня за родственника шофёра. Я промолчал, и шофёр промолчал. Почему-то не сказал свою любимую фразу: "Он виновник аварии, нагрел меня на двадцатку".
   Мы подъехали к кафе, и они выскочили из машины.
   - Шеф, у нас идея, - сказал первый паренёк. - Мы забираем твоего племянника в кафе.
   - Нет, - запротестовал шофёр.
   - Не волнуйтесь. Доставим домой в лучшем виде.
   - У него дело поважнее, чем ваше мороженое, - сказал шофёр.
   - Жаль, - сказал паренёк.
   - Приезжайте к нам! - крикнул я.
   Мне хотелось, чтобы мои слова услыхала Лена. Она засмеялась и помахала мне рукой.
   - Ещё одна жертва твоей красоты, - почему-то сказал второй паренёк.
   Я хотел вставить ещё какое-нибудь слово, но шофёр резко тронул машину вперёд.
   - Ишь ты, добряки, - сказал шофёр. - Пожалели. Пожалел мужик волка... Жалостливые какие нашлись. Накрыл бы ты их на двадцатку, что бы они тогда запели?
   - Но они ведь ничего не знали, - сказал я. - Просто они весёлые и добрые.
   - А, замолчи ты! - крикнул он. - За чужой счёт все добрые.
   - Скоро мы приедем в гараж? - спросил я. - Надоело мне!
   - Подождёшь, невелика птица, - ответил шофёр.
   Почему-то у него снова испортилось настроение.
   Он резко свернул с улицы Горького в переулок, проехал немного и остановился.
   - Пошли, - сказал он. - Надо съесть пару сосисок. Вазу возьми с собой.
   - А можно, я посижу в машине? - попросил я.
   - Нет, нельзя. Такие номера у нас не проходят.
   Мы вошли в закусочную. Там было много народу, и вкусно пахло сосисками, и все стояли за высокими столиками и ели эти сосиски. По-моему, здесь были одни шофёры такси. Они громко разговаривали и смеялись.
   - А, Фёдоров появился, - кивнул кто-то на моего шофёра. - Как дела?
   - А... - отмахнулся Фёдоров.
   - Опять недоволен, - сказал другой шофёр.
   - Что это у тебя за адъютант с вазой? - крикнул первый шофёр.
   - Машину из-за него раскокал, сам еле цел остался, - сказал Фёдоров.
   Это он-то еле цел остался? Ну и силён привирать! Но я промолчал. Здесь все, конечно, были на его стороне.
   Фёдоров пошёл к стойке за сосисками, а я остался стоять у столика.
   - Эх, малыш, нехорошо. - Рядом со мной стоял мужчина. В одной руке он держал тарелку с тремя сосисками, а второй руки у него не было - пустой рукав от пиджака был засунут в карман. - Нехорошо у тебя вышло, малыш. Жизнью надо дорожить, особенно в мирное время.
   Первый раз мне так сказали: "Жизнью надо дорожить". До сих пор все жалели машину или деньги, которые надо истратить на её ремонт. А этот однорукий вдруг пожалел меня.
   Подошёл Фёдоров.
   У него на тарелке возвышалась целая гора сосисок. Ну, штук десять.
   - Привет, Фёдоров, - сказал однорукий. - Как пацаны?
   - Ничего, растут. - Фёдоров улыбнулся. Видно, пацанов он своих любил: как заходил про них разговор, он даже в лице менялся.
   Я стоял, а они ели свои сосиски. Фёдоров отправлял в рот сразу по целой. Мне так захотелось есть, что голова закружилась.
   Однорукий посмотрел на меня, потом на Фёдорова, который уничтожал свои сосиски, и сказал:
   - Эй, малыш, может быть, сделаешь одолжение ради компании? - Он кивнул на последнюю сосиску на своей тарелке.
   Фёдоров перестал жевать. Он даже покраснел, честное слово. А я повернулся и вышел из закусочной. Не хотел я есть их сосиски.
   Вышел на улицу и остановился около машины. Стою и смотрю на вмятину на крыле. А тут появился однорукий. В руках у него ломтик белого хлеба и сосиска.
   - На, съешь, - сказал он.
   Я сначала не хотел брать, и есть мне уже не хотелось. Я когда расстроюсь, у меня аппетит пропадает. Но неудобно было отказаться, взял хлеб и сосиску и начал есть.
   - Ты сам откуда приехал? - спросил однорукий.
   - С целины. - Надоело мне всем объяснять, откуда да зачем.
   - Слыхал, мне Фёдоров рассказал, но я решил переспросить, - сказал он. - Ну, и как у вас виды на урожай?
   Когда он спрашивал, то видно было, что он делает это не из вежливости и любопытства, а по-настоящему интересуется. Чем-то он был похож на Шерстнёва. И ростом намного ниже, и на лицо другой, а чем-то похож.
   - Хорошие виды, - ответил я. - У нас в совхозе всегда хороший урожай... - Хотел добавить, что он может поехать к нам в совхоз, что для него и без руки найдётся там хорошая работа, но прямо так не скажешь. Я решил начать издалека: - Наш директор Николай Павлович Шерстнёв, так у него нет пальцев на одной ноге, и ничего, работает.
   - Понятно, - ответил однорукий. - А вот с одной рукой шофёром не поработаешь. До войны я был мастером по автомобильному спорту. А теперь не то.
   - Так я вот говорю: Шерстнёв наш вовсю работает. Приезжайте к нам, я вас с ним познакомлю.
   - Спасибо, - сказал однорукий. - Но из Москвы я уехать не могу. Здесь родился. Воевал. Слыхал, может быть, про знаменитую оборону Москвы? В армии маршала Рокоссовского служил. Он тогда ещё в чине генерал-лейтенанта был... Мне здесь каждая улица знакома. Да, да, ты не смотри, что Москва большой город. Вот сейчас заверни за угол и увидишь старый двухэтажный дом. Он теперь жёлтого цвета. А я помню, раньше он был серый, а ещё раньше - красный. А живу я за Бородинским мостом. Для тебя этот мост как все мосты. А для меня это Бородинский мост. Ну вроде он живое существо. Мой товарищ. Во время войны, бывало, придёт к нам пополнение, я сразу к москвичам: "Братцы, Бородинский цел?" Тогда фашисты часто бомбили Москву. "Цел", - говорят. И воевать сразу вроде легче.
   Из закусочной вышел Фёдоров.
   - Ерунда вмятина, - сказал однорукий. - А парень неплохой, на целину меня приглашал.
   Я видел, как Фёдоров подмигнул однорукому: молчи, мол.
   - Ерунда, говорю, Фёдоров, вмятина, - снова сказал однорукий. - Он тебя нагрел самое большее на пятёрку.
   - Ну ладно, не твоего ума дело, - сказал Фёдоров. - Давай топай.
   - Ну чего злишься? - сказал однорукий. - Поедем к нам в гараж, я тебе бесплатно всё сделаю.
   - Ненавижу добряков. И откуда только они сегодня на мою голову сыплются?
   Мы сели в машину. Фёдоров завёл мотор, и мы поехали дальше. Между нами стояла ваза.
   - Если вам не хватает денег, - сказал я, - переезжайте к нам, у нас шофёры здорово зарабатывают.
   Он посмотрел на меня так, что я сразу замолчал.
   - Надоел ты мне со своей целиной, - сказал он. - И студентов ты приглашал, и этого однорукого приглашал, а теперь ещё меня зовёшь!
   - Я всех зову, кто мне нравится, - сказал я.
   - А что же, я тебе тоже понравился? - спросил он.
   - Нет, - сказал я. - Просто вам нужны деньги, поэтому я вам предложил.
   - Слушай, помолчи, а то схлопочешь подзатыльник!
   - Своих - ни-ни, - сказал я, - а на чужих замахиваетесь?
   - Ох и вредный ты парень! - сказал он. - Злой на язык.
   Это я-то злой, когда он меня вынуждает, когда несправедливость так и выскакивает из него! Ему бы поговорить с женщиной из справочного бюро, она бы объяснила ему, кто он такой.
   - Скажи спасибо, что у тебя нет отца. Жалко тебя обижать.
   - А мне ваша жалость не нужна, - сказал я. - И отец у меня есть. Он тоже шофёр. Он в Москве временно живёт, учится в институте. - Врал ему вовсю, пусть, думаю, позавидует. - Скоро инженером будет и вернётся в совхоз... У него есть мотоцикл. А здоровый, как Юрий Власов. Рост два метра. Он свой мотоцикл одной рукой выжимает.
   Он мне не верил, косил на меня глаза и помалкивал.
   - Вот, - сказал я. - Вот! - выхватил из кармана бумажку с адресом отца и сунул ему под нос. - Читайте: Щеглов Михаил Иванович, проспект Вернадского, шестнадцать, подъезд восемь, квартира сто восемьдесят пять. Ясно? Ему новую квартиру дали за хорошую работу...
   - Вазу ему везёшь? - спросил он.
   - Ему.
   Мы снова помолчали.
   - Убери её, а то ещё кокнем, - сказал Фёдоров.
   Я убрал вазу, поставил между ног. Теперь, когда Фёдоров опускал вниз правую руку, он дотрагивался до моей коленки. У него были большие, толстые руки. Они были выпачканы машинным маслом, и у меня на коленке осталась узенькая коричневая полоска.
   Фёдоров остановил машину у магазина. Интересно, что он ещё придумал?
   - Вот тебе три рубля, купи две порции мороженого: мне и себе. Видишь, вон продают мороженое?
   - Вижу, - сказал я. - Вам могу купить, а мне не надо.
   - Ну, раз ты такой гордый, - сказал он, - купи только мне.
   Я вышел из машины и пошёл покупать ему мороженое. Жадюга он был, даже не стал меня уговаривать: мол, брось, купи себе тоже. А он обрадовался. Сейчас куплю ему самое дорогое мороженое, пусть объедается. Поесть он тоже не дурак. Мало ему сосисок, так на закуску ещё мороженое подавай. Барин какой.
   Купил ему мороженое за двадцать восемь копеек: оно было облито сверху шоколадом и всё в бугорках от орехов. Я сам это мороженое никогда в жизни не ел, даже не нюхал. Шёл к нему и прямо чуть не плакал над этим мороженым. Можно сказать, на мои три рубля он купил себе мороженое, да ещё моими руками.
   Когда я подошёл к машине, она вдруг тронулась. На секунду передо мной мелькнуло хмурое лицо Фёдорова и тут же пропало. А рядом со мной стояла моя ваза, в руке было мороженое, а в другой деньги: два рубля семьдесят две копейки.
   Я подумал, что сейчас Фёдоров смотрит в своё шофёрское зеркало и видит меня. Поднял вазу над головой и помахал ею. Представил себе, как моя ваза раскачивается у него в зеркальце. Машины, которые едут сзади него, и моя ваза.
   Потом я пошёл в метро, чтобы ехать к отцу.
   11
   Ужасно до чего он далеко жил! Надо было сначала ехать на метро, а потом минут двадцать на автобусе. И ещё эта ваза мне руки оттянула. Неудобно её было нести. Приходилось всё время перекидывать из левой руки в правую.
   Бумага на вазе разлезлась, я её оборвал, и теперь два громадных цветных петуха так и торчали у всех перед глазами. Стоило мне войти в вагон метро, как сразу все уставились на них. Взял и спрятал вазу между ног.
   Но только я спрятал вазу, как маленький мальчик на руках у женщины, которая сидела напротив меня, заорал благим матом:
   - Хочу петушка!
   Я сначала молчал и прикидывался, что не понимаю, о каком петушке он воет, а потом пришлось вытащить вазу и показать ему.
   Всю остальную дорогу держал у него вазу прямо перед носом. А он даже слюни от радости пускал, обнимал вазу, гладил петухов. Еле его оторвали от этой вазы.
   Наконец я нашёл нужный мне дом, подъезд и поднялся на пятый этаж. Несколько минут постоял у дверей с номером 185.
   Потом переложил вазу из левой руки в правую. А потом решил её поставить временно в угол, чтобы не бросались в глаза сразу эти дурацкие петухи. Уже хотел позвонить, но почувствовал, что у меня во рту стало сухо-сухо, а язык большой и не шевелится.
   Поднялся на несколько ступенек выше и тихонько запел песенку про шофёров, чтобы расшевелить язык. Немного успокоился и снова подошёл к этой двери, но, вместо того чтобы позвонить, прислонил ухо к замочной скважине: ни звука.
   Постоял немного, потом взял и позвонил. Ещё, ещё секунда, и откроется дверь, и я окажусь с ним один на один. И вдруг я схватил вазу и, прыгая через две ступеньки, бросился вниз. На втором этаже остановился. Глупо было, конечно, так пугаться. Ясно, что отца нет дома, что он на работе. Но возвращаться мне не хотелось. Я вышел во двор...
   Двор был большой, усаженный деревьями, а в самом центре - площадка. Там стояли скамейки и играли ребята. Я подошёл и сел - спешить было некуда. У меня было времени ещё часа четыре.
   На асфальтовом кругу площадки стояли мальчик и девочка. Мальчишка был с самокатом. Они о чём-то разговаривали и поглядывали в мою сторону. Может быть, смотрели на меня, а может быть, на вазу. Неизвестно. На всякий случай я сделал безразличное лицо.
   Потом мальчишка покатил на самокате. Раз проехал мимо меня, второй, а на третий остановился.
   - Новенький? - спросил мальчишка.
   - Приезжий, - ответил я. - Должен эту вазу одному человеку передать.
   - Откуда? - спросил мальчишка.
   - Издалека.
   - Сила, - сказал мальчишка. - И петухи тоже сила.
   - Такого цвета петухов не бывает, - сказал я. - Какой-то художник бешеный их нарисовал.
   - А всё равно, - сказал мальчишка. - Хочешь прокатиться на самокате? Самоходный и с тормозом.
   - Можно, - ответил я.
   Взял самокат и попробовал прокатиться, но чуть не упал. У нас в совхозе никто на таких самокатах не катается. Я их до сих пор только в кино видел.
   - Я раздумал, а то ещё сломаю, - сказал я.
   - Ерунда, - успокоил меня мальчишка. - Его сто раз ломали. Сейчас я тебя научу. Главное - сильно отталкиваться и не нажимать на тормоз. И всё.
   - Эй, я пошла! - крикнула девчонка.
   - Ну и иди, - ответил мальчишка.
   - Позовёшь - не вернусь, - сказала девчонка.
   Ох, любят эти девчонки угрожать! Сама не человек, а палка. Глазищи зелёные, и платье зелёное. Настоящая ящерица. А тоже угрожает.
   - Не позову, - сказал мальчишка. - Не беспокойся!
   Молодец, а то я боялся, что он убежит за этой ящерицей. А мне надоело болтаться одному, и от взрослых я за день устал. Всё взрослые и взрослые, целый день. Устаёшь от них.
   Девчонка повернулась и убежала.
   Теперь мы катались на самокате по очереди. Круг я, круг он. Потом он предложил кататься на скорость, кто быстрее. Один вслух считал: раз, два, три... а другой в это время катил по кругу. Он нарочно считал медленнее, чем я, чтобы я оказался победителем.
   - Говоришь, издалека? - спросил наконец он.
   - Издалека, - ответил я. - С целины.
   - Сила! - закричал он. - У меня не было ни одного знакомого целинника.
   Он протянул мне руку и крепко пожал. Он жал мою руку изо всех сил.
   - Севка. - Я тоже пожал ему руку так, чтобы он почувствовал.
   - А я Серёжка, - ответил он. - У тебя мозоли. Сила!
   - В мастерской работаю. Трактористам в ремонте помогаю.
   - А я ещё сам ни разу в жизни ничего не делал, - вздохнул Серёжка. Москва, сам понимаешь. Мастерской здесь не найдёшь. А если даже найдёшь, взашей могут выгнать. Пропадаю.
   - Ну, в Москве тоже неплохо.
   - Хорошо-то хорошо, но размах не тот, - сказал Серёжка. - Давай дружить по-настоящему. Уедешь - переписываться будем.
   - Давай, - согласился я.
   - А потом, может быть, я приеду к вам, - сказал Серёжка. - Вырасту же я когда-нибудь. Будем с тобой жить в палатке.
   - У нас давно нет палаток, - ответил я.
   - Ну, всё равно, - печально вздохнул Серёжка. - Всё равно я к вам приеду.
   - Приезжай. Не пожалеешь.
   - А ты надолго?
   - Да я проездом. Сегодня приехал и сегодня уеду. В Артек.
   - Сила, - сказал Серёжка. - Ох и счастливый ты!
   - Вот передам одному человеку эту вазу и уеду, - ответил я. - А в вашем доме мне знакомого повидать надо. Может быть, ты его встречал: высокий такой? - Подумал, что бы ещё рассказать об отце, но ничего не придумал. - Ну, в общем, он высокий-высокий.
   - Здесь высоких много, - сказал Серёжка. - По таким приметам не найдёшь.
   - Щеглов его фамилия. Щеглов Михаил Иванович, - сказал я.
   - Да ведь это дядя Миша! - крикнул Серёжка.
   Это был первый в моей жизни человек, который видел его совсем недавно, вчера или позавчера.
   - Только он совсем не высокий, - сказал Серёжка. - Обыкновенный рост... Он мой лучший друг.
   Я не стал с ним спорить. Может быть, действительно он и не высокий, я ведь не видел его восемь лет. Но стало обидно, и я даже рассердился на Серёжку, хотя он-то уж во всяком случае не был виноват в том, что мой отец уехал из совхоза и бросил нас.
   - Чем ты ему приглянулся, что он записал тебя в лучшие друзья? спросил я.
   - А его весь наш двор знает, - ответил Серёжка. - У него старенький мотоцикл, и он часто занимается ремонтом во дворе, а я ему помогаю. Он скоро придёт с работы.
   - Подождём, - согласился я. - Времени у меня достаточно.
   - А этих петухов ты ему привёз? - спросил Серёжка и кивнул на мою вазу.
   - Этих?.. Нет, не ему. Одна женщина послала мужу - подарок ко дню рождения. Неудобно было отказать... А может, мне сходить к нему на работу?
   - Кто его знает, где он работает, - ответил Серёжка.
   Да, Москва - это не наш посёлок, где каждый знает, где кто работает, где живёт и что за человек. Здесь вон сколько людей, и все разные. Попробуй разберись в них. Потом я почему-то подумал, что когда мы с Серёжкой станем взрослые, то многое будет по-другому. В общем, нам будет нравиться одно и то же. Потому что ведь вот мы с Серёжкой жили в разных концах Советского Союза и только что познакомились, а уже друг друга с полуслова понимаем.
   В это время затарахтел мотор, и кто-то въехал во двор на мотоцикле. У меня прямо задрожало всё внутри. Удивительно, до чего я был нежное и трусливое создание: раньше я этого за собой не замечал. И никто бы в это не поверил. Даже "Богиня Саваофа" говорила, что я парень не робкого десятка. А тут, если бы не Серёжка, я бы убежал.
   - Не он, - сказал Серёжка. - Это студент, на новеньком чешском мотороллере. Называется "Чезета". Машинка - высший класс. Папочка купил.
   - Неплохо устроился, - сказал я.
   - Ерунда, - ответил Серёжка. - Так каждый может, на чужие денежки. Ты думаешь, если бы мне купили мотороллер и цветную рубашку, как у него, то я бы не смог форсить? Форсить каждый может. Но мне лично противно, когда форсят.
   Я промолчал. Что говорить, и так всё ясно.
   Снова во двор въехал человек на мотоцикле. У этого был большой, мощный мотоцикл, а на глазах квадратные тёмные очки; из-за них нельзя было рассмотреть лица мотоциклиста. Он проехал мимо нас и даже посмотрел в нашу сторону. Я подумал, что сейчас он остановит мотоцикл, и снова почувствовал, что не могу произнести ни слова.
   - Тоже не он, - сказал Серёжка. - Это лётчик. Служит в гражданской авиации. Второй пилот на "Ту-124". Неплохой парень, только всегда торопится. А мотоцикл - сила! На малых оборотах тянет без звука. Два цилиндра. На нём можно рекорд скорости поставить.
   - А сколько же у вас мотоциклов? - спросил я.
   - Двенадцать, - сказал Серёжка. - Студент - раз, лётчик - два, рыжий - три, шофёр-таксист - четыре, инженер - пять, парашютистка шесть... - И тут Серёжка закричал: - Дядя Миша! Дядя Миша!
   12
   По двору ехал человек на мотоцикле. Он был в маленькой кепке, сдвинутой на лоб. Я его сразу узнал, я бы его узнал среди тысячи людей, среди десяти тысяч и даже среди миллиона. И мотоцикл я сразу узнал. Вдруг вспомнил, как мы на этом мотоцикле ездили по степи втроём: я, мама и он.
   У него тогда была точно такая же кепочка, и у меня была такая же кепочка. Её мне сшила мама и надела мне так же, как носил он. "Правильно, - сказал тогда он. - Правильно носишь кепку".
   - Побежали! - закричал Серёжка.
   Он проехал мимо нас и помахал Серёжке рукой.
   - Постой, - сказал я.
   - Ну чего же ты, а то он уйдёт!
   - Понимаешь... - Я был не из тех, кто с первого раза выкладывает свои секреты, но сейчас у меня другого выхода не было. - Ты умеешь хранить тайну?
   - Могила! Можешь на меня положиться.
   Серёжка готов был подождать. А я не знал, с чего начать.
   - Ну, - не вытерпел Серёжка.
   - В общем, ты не говори ему, что я его жду. Понял?
   - Не очень, - сказал Серёжка. - Сам ждал, говорил: нужен, а теперь не говорить. Пожалуйста, не буду. - Он ждал, что я ещё скажу. - Это и вся тайна?
   - Нет, не вся, - ответил я. - Мне надо с ним поговорить, но чтобы он не догадался, откуда я приехал и как меня зовут. Понял?