Страница:
Он потупился, с трудом сгоняя с лица усмешку, тоже встал и поклонился.
– Извиняюсь, дорогая Ратри, но открытие произошло так неожиданно… Он поперхнулся и отвел глаза. Когда он снова взглянул на нее, он был полон сдержанности и благопристойности. – Я был захвачен врасплох кажущимся несоответствием, но теперь я вижу мудрость этого. Это самое идеальное прикрытие, и оно дает тебе не только богатство, но и нечто более важное: источник тайной информации от купцов, воинов и жрецов. Это неотъемлемая часть общества, это дает тебе положение и голос в гражданских делах. Быть богом – одна из древнейших профессий в мире; так можем ли мы, падшие боги, бросать тень на другую древнюю и почетную профессию? Я салютую тебе. Я благодарю тебя за твою мудрость и предусмотрительность. Я не стану порочить предприятие благодетеля и союзника-конспиратора. Я готов к визиту туда.
Ратри улыбнулась и снова села.
– Я принимаю твои льстивые извинения, о сын змеи. В любом случае, на тебя трудно долго злиться. Налей мне еще немного чаю, пожалуйста.
Они откинулись на сиденьях. Ратри пила чай, Яма курил. Вдалеке гроза затягивала занавесом половину перспективы. Над ними еще сияло солнце, но холодный воздух уже входил в крытую галерею.
– Ты видел железное кольцо, которое он носит? – спросила Ратри, жуя еще одну конфету.
– Да.
– Не знаешь, откуда оно у него?
– Нет.
– И я нет. Но я чувствую, что нам надо бы узнать о происхождении кольца.
– Пожалуй.
– Но как за это взяться?
– Я задал работенку Тэку. Он лучше нас ходит по лесу. Сейчас он идет по следу.
Ратри кивнула.
– Хорошо.
– Я слышал, – сказал Яма, – что боги все еще время от времени посещают наиболее известные Дворцы Камы, рассеянные по стране, обычно под чужой личиной, но часто с полной силой. Это правда?
– Да. Не далее как в прошлом году в Кейпуре был бог Индра. Года три назад нам нанес визит лже-Кришна. Из всего Небесного отряда Кришна-Неутомимый вызвал наибольшее потрясение среди перснала. Он целый месяц предавался разгулу, результатом чего бы множество поломанной мебели и потребовались услуги многих целителей. Он почти опустошил винный погреб и кладовую. Затем он однажды ночью играл на свирели. Вообще-то, слышавший игру старого Кришны мог бы простить ему почти все, но дело в том, что в ту ночь мы слышали не подлинную магию, поскольку истинный Кришна только один – смуглый и волосатый, с красными горящими глазами. А этот Кришна танцевал на столах, производя страшный беспорядок, и его музыкальный аккомпанемент был явно недостаточен.
– Надеюсь, он заплатил за эти разрушения не только своими песнями?
Ратри засмеялась.
– Брось, Яма. Зачем между нами риторические вопросы?
Он выдохнул дым.
– Сурья, солнце, будет теперь окружено, – сказала Ратри, глядя вдаль, – и Индра убивает дракона. Вот-вот начнутся дожди.
Серая волна накрыла монастырь. Ветер крепчал, на стенах начался танец воды. Занавес из капель дождя закрыл открытую часть галереи, на которую они смотрели.
Яма налил себе еще чаю. Ратри взяла еще одну конфету.
Тэк шел через лес. Он двигался от дерева к дереву, с ветки на ветку, глядя на след внизу. Мех его был мокрым, потому что листья стряхивали на него маленькие ливни. За спиной Тэка поднимались тучи, но утреннее солнце еще сияло на востоке, и лес был полон красок в его красно-золотом свете. В перепутанных ветвях, лианах, листьях и травах, стеной стоявших по обе стороны следа, пели птицы, жужжали насекомые, иногда слышались рычанье или лай. Ветер шевелил листву. След внизу резко свернул к поляне. Тэк спрыгнул на землю. По другую сторону поляны он снова пошел по деревьям. Теперь он заметил, что след идет параллельно горам, даже слегка отклоняется к ним.
Далекий раскат грома – и через некоторое время новый ветер, холодный. Тэк качнулся вперед, прорываясь сквозь мокрую паутину паука и напугав птиц.
След по-прежнему вел к горам, медленно удваиваясь обратным следом.
Временами след встречался с другими, твердыми следами, расходящимися, пересекающимися, уходящими. В этих случаях Тэк спускался на землю и изучал отмеченную поверхность. Да, Сэм повернул сюда; Сэм остановился у этого озерца напиться – здесь, где оранжевые грибы были выше человеческого роста и достаточно широки, чтобы сохранить немного дождевой воды; теперь Сэм пошел по этой тропинке; здесь он остановился завязать сандалию; здесь он прислонился к дереву, указывающему на жилище дриад…
Тэк с полчаса шел за своей дичью. Свет зарниц сиял над горами, против которых Тэк теперь стоял. Еще раскат грома. След шел вверх, к подножию холмов, где лес редел, и Тэк побежал со всех четырех ног среди высоких трав. След вел прямиком вверх, и обнажения скал становились все более заметными. Но Сэм прошел этим путем, и Тэк следовал за ним.
Над головой пестро окрашенный Мост Богов исчез, когда тучи прочно затянули восток. Сверкнула молния, и гром теперь последовал за ней быстро.
На открытом месте ветер стал сильнее; трава гнулась под ним; температура, казалось, вдруг стала давящей.
Тэк почувствовал первые капли дождя и поспешил укрыться среди камней, идущих слегка наклонной узкой изгородью. Тэк двинулся вдоль ее основания, а вода уже хлестала в полную силу, и мир потерял краски с исчезновением последнего кусочка голубого неба.
Над головой появилось море крутящегося света, и три раза его потоки падали в диком крещендо вниз, на каменный клык, вырисовывающийся против ветра в четверти мили вверх по склону.
Когда зрение Тэка прояснилось, он увидел кое-что и понял. Как будто каждая световая стрела, падая, оставляла часть себя, и эта часть качалась в сером воздухе, пульсируя огнями, несмотря на влагу, падавшую на землю, где стояла эта часть.
Потом Тэк услышал смех – а может, это был призрачный звук, оставшийся в его ушах после недавнего грома?
Нет, это был смех, громкий, нечеловеческий!
Через некоторое время послышался вопль ярости. Новая вспышка, новый грохот.
И снова огненная воронка закачалась рядом с каменным клыком.
Тэк лежал минут пять. Опять вопль, за которыми последовали три вспышки и грохот.
Теперь там было семь огненных столбов.
Рискнуть подойти, обогнуть эти штуки и посмотреть на зубчатый пик с другой стороны?
А если он это сделает, и если – как он чувствовал – тут каким-то образом замешан Сэм, то что может сделать он, Тэк, если сам Просвещенный не управляет ситуацией?
Он не нашел ответа, но все-таки двинулся вперед, низко пригнувшись в высокой траве.
Он прошел полпути, когда это произошло снова, и поднялось десять столбов, они отплывали и возвращались, отплывали и возвращались, как будто их основания укоренились в почве.
Мокрый и дрожащий, Тэк скорчился, освидетельствовал свое мужество и нашел, что его и в самом деле маловато. Однако, он спешил вперед, держась параллельно странному месту, пока не миновал его.
Он поднялся выше и позади этого места и очутился среди множества больших камней. Они защищали его от наблюдения снизу, и он дюйм за дюймом полз вперед, не сводя глаз с пика.
Теперь он увидел, что этот клык – часть впадины. У его основания была сухая темная пещера, и в ней две коленопреклоненные фигуры. Святые люди на молитве? – предположил он.
И тогда это случилось. Ужасающая вспышка, какой Тэк еще не видел, прошла снизу вверх по камням – не сразу, не в одно мгновение, а, возможно, в четверть минуты, словно зверь с огненным языком облизал камень, рыча при этом.
Когда Тэк открыл глаза, он насчитал уже двадцать пылающих башен.
Один из святых людей, жестикулируя, наклонился вперед. Другой захохотал. До Тэка донеслись слова:
– Глаза змеи! Мое теперь!
– Это количество? – спросил первый, и Тэк узнал голос Сэма Великодушного.
– Вдвое или ничего! – проревел второй и тоже наклонился вперед с теми же, что и у Сэма жестами.
– Нина из Сринагина! – запел он и наклонился, качаясь, и снова зажестикулировал.
– Священное семь, – мягко сказал Сэм. Второй завопил. Тэк зажмурился и заткнул уши, предполагая, что может последовать за этим воем. И он не ошибся.
Когда пламя и грохот кончились, он взглянул вниз, на жутко освещенную сцену. Он не трудился считать: было очевидно, что там висело теперь сорок пламенных столбов, отбрасывающих сверхъестественный свет – их число было удвоено.
Ритуал продолжался. Железное кольцо на левой руке Будды пылало собственным бледно-зеленым светом.
Тэк снова услышал слова:
– Вдвое, или ничего!
И ответ Будды:
– Священное семь.
На этот раз Тэк подумал, что перед ним разверзлась гора. Ему казалось, что остаточное изображение вспышки отпечаталось на сетчатке его глаз даже сквозь закрытые веки. Но он ошибся.
Когда он открыл глаза, он увидел целую армию светящихся грозовых столбов. Их блеск вонзался в мозг, и Тэк затенил глаза, чтобы посмотреть вниз.
– Хватит, Ралтарики? – спросил Сэм, и яркий изумрудный свет заиграл на его левой руке.
– Еще раз, Сиддхарта. Вдвое, или ничего.
Дождь прекратился на минуту, и в великом сиянии воинства на склоне Тэк увидел, что у существа по имени Ралтарики голова водяного буйвола и лишняя пара рук. Он задрожал, закрыл глаза и уши и, стиснув зубы, ждал.
Через минуту это произошло. Рев и пламя поднимались вверх, и Тэк в конце концов потерял сознание.
Когда он пришел в себя, между ним и камнем были только серость и слабый дождь. И у основания камня сидела только одна фигура; она не имела рогов и рук у нее было не больше, чем обычные две.
Тэк не шевелился. Он ждал.
– Это, – сказал Яма, протягивая Тэку аэрозоль, – отпугивает демонов.
Я советую тебе на будущее основательно опрыскивать себя, если ты намерен странствовать так далеко от монастыря. Я думал, что этот район свободен от Ракш, иначе я дал бы тебе его раньше.
Тэк принял флакон и поставил перед собой на стол.
Они сидели в апартаментах Ямы и ели легкую пищу. Яма откинулся в кресле со стаканчиком вина Будды в левой руке и с полупустым графином в правой.
– Значит, тот, кого назвали Ралтарики, и в самом деле демон? – спросил Тэк.
– Да – и нет, – сказал Яма. – Если под «демоном» ты понимаешь злобное сверхъестественное существо, обладающее большим могуществом, крутящейся жизнью и способностью принимать на время любую видимую форму – тогда нет.
Это общепринятое определение, но в одном отношении оно не правильно.
– Да? В каком же?
– Он не сверхъестественное существо.
– А во всем остальном?
– Да.
– Тогда я не понимаю, какая разница – сверхъестественное оно или нет, если оно злобное, обладает большим могуществом, крутящейся жизнью и способно изменять свою форму по желанию.
– Нет, разница большая. Различие между непознанным и непознаваемым, между наукой и фантазией – вот, что существенно. Четыре направления компаса – логика, знание, мудрость и непознанное. Некоторые клонятся в этом направлении. Другие идут дальше. Склониться перед одним – значит потерять из виду три. Я могу покориться непознанному, но не непознаваемому. Человек, склоняющийся в этом последнем направлении, либо святой, либо дурак. Мне не нужны ни тот, ни другой.
Тэк пожал плечами и выпил глоток вина.
– Но демоны…
– Познаваемы. Много лет назад я экспериментировал с ними, и я был одним из Четырех, спускавшихся в Адский Колодец, если ты помнишь, после того как Тарака напал на Бога Агни в Паламайдсу. Ты не Тэк из Архивов?
– Я был им.
– Значит ты читал о самых ранних контактах с Ракшами?
– Я читал отчеты о днях, когда их связали…
– Тогда ты знаешь, что они коренные жители этого мира, что они были здесь до прибытия человека из исчезнувшей Уратхи.
– Да.
– Они созданы более из энергии, чем из материи. Судя по их традициям, они когда-то имели тела, жили в городах. Однако, их поиски личного бессмертия повели их по путям, отличным от путей человека. Они нашли способ сохранить себя как стабильные энергетические поля. Они покинули свои тела, чтобы жить вечно как силовые вихри. Но чистого разума у них нет. Они несут в себе полное эго и, рожденные от материи, всегда вожделеют к плоти. Хотя они могут на время принять плотскую внешность, они не могут вернуться в нее сами. Много веков они беспомощно дрейфовали по этому миру.
Появление Человека вывело их из состояния покоя. Они принимали формы его кошмаров, чтобы вредить ему. Вот поэтому они были побеждены и связаны задолго до Ратнагарис. Мы не могли уничтожить их совсем, но не могли и позволить им продолжать попытки захватить механизмы воплощения и тела людей. Так что они были пойманы и заключены в большие магнитные бутыли.
– Однако, Сэм освободил многих из них, чтобы они творили его волю, сказал Тэк.
– Да. Он создал и хранит пакт кошмара, и поэтому некоторые еще бродят по планете. Из всех людей они уважают, вероятно, одного только Сиддхарту.
А с остальными людьми у них один общий порок: они готовы играть по любым ставкам, и платить игорные долги для них вопрос чести. Так и должно быть, иначе они лишились бы доверия других игроков и потеряли бы свою единственную радость. Могущество их велико, и с ними играли даже принцы, надеясь выиграть их услуги. Так пропадали целые королевства.
– Если, по твоему мнению, Сэм играл с Ралтарики в одну из древних игр, то каковы были ставки?
Яма допил вино и снова наполнил стаканчик.
– Сэм – дурак, – сказал он. – Нет, не дурак. Он игрок. Тут есть разница. Ракша управлял меньшими группами энерго-существ. Сэм, с помощью своего кольца, отдал новый приказ страже огненных элементалей, которую он выиграл у Ралтарики. Эти элементали – страшные, безмозглые создания, и у каждого сила громовой стрелы.
Тэк прикончил свое вино.
– Но какие же ставки Сэм мог поставить в игре?
Яма вздохнул.
– Всю мою работу, все наши усилия за полстолетия.
– Ты хочешь сказать – его тело?
Яма кивнул.
– Человеческое тело – лучшая приманка, какую можно предложить демону.
– Зачем Сэму идти на такой риск?
Яма смотрел на Тэка, не видя.
– Возможно, это единственный способ воззвать к собственной жизненной воле, снова связать себя со своей задачей, – рискнуть жизнью, бросить само свое существование вместе с броском игральных костей.
Тэк налил себе еще стаканчик и выпил.
– Это для меня непостижимо.
Но Яма покачал головой.
– Нет, непонятно только. Сэм не полностью святой, но и не дурак.
– Нет, все-таки дурак, – решил Яма и в эту ночь попрыскал репеллентом от демонов вокруг монастыря.
На следующее утро к монастырю подошел невысокий человек и сел перед главным входом, поставив у своих ног чашку для подаяний. На нем было простое изношенное одеяние из грубой коричневой ткани, доходящее до лодыжек. Левый глаз был закрыт черной повязкой. Немногие оставшиеся волосы были темными и очень длинными. Острый нос, маленький подбородок и большие плоские уши придавали его лицу лисье выражение. Туго натянутая кожа сильно обветрена. Единственный зеленый глаз, казалось, никогда не мигал.
Он сидел минут двадцать, прежде чем один из монахов Сэма заметил его и сказал об этом кому-то из ордена Ратри в темной мантии. Тот отыскал жреца и передал информацию ему. Жрец, желая показать богине добродетели ее последователей, велел привести нищего, накормить, одеть и предоставить ему келью, в которой тот может жить, сколько пожелает.
Нищий принял еду с вежливостью брамина, но поел только хлеба и фруктов. Он принял также темную одежду ордена Ратри, отбросив свою запыленную рубаху. Затем он осмотрел келью и свежий спальный мат, положенный для него.
– Благодарю тебя, почтенный жрец, – сказал он красивым, звучным голосом, более сильным, чем вся его особа. – Я благодарю тебя и молю твою богиню улыбнуться тебе за твою доброту и щедрость, расточаемые ее именем.
Жрец и сам улыбнулся и надеялся, что Ратри пройдет в эту минуту по холлу и будет свидетельницей его доброты и щедрости от ее имени. Увы, она не прошла. Немногие из ее ордена реально видели ее, даже ночью, когда она набирала свою силу и шла сред них, потому что только те, кто носил шафрановую мантию, ждали пробуждения Сэма и уверенно могли опознать Ратри.
Обычно она проходила по монастырю, когда ее приверженцы были на молитве, или после того, как они удалялись на вечер. Днем она в основном спала, а если и шла мимо них, то бывала закутана в плащ. Свои желания и приказы она сообщала непосредственно Гандиджи, главе ордена, которому было девяносто три года этого цикла, и он был больше чем наполовину слеп.
Следовательно, и ее монахи, и монахи в желтом ждали ее появления и мечтали заслужить ее милость. Было сказано, что ее благословение обеспечивает будущее воплощение в брамина. Один только Гандиджи не беспокоился об этом, потому что принял путь реальной смерти.
Поскольку она не прошла через холл, где они стояли, жрец продолжил разговор.
– Я – Баларама, – сказал он. – Могу я узнать твое имя, добрый господин, и, может быть, твое назначение?
– Я – Арам, – ответил нищий, – принявший на себя десятилетний обет бедности и семилетний – молчания. К счастью, семь лет прошли, и я могу теперь высказать благодарность своему благодетелю и ответить на его вопросы. Я направляюсь в горы, чтобы найти себе пещеру, где могу предаться медитации и молитве. Я, может быть, приму твое любезное гостеприимство на несколько дней, прежде чем пуститься в путешествие.
– Поистине, – сказал Баларама, – для нас честь, если святой пожелает осчастливить наш монастырь своим присутствием. Мы рады принять тебя. Если ты пожелаешь иметь что-нибудь, и мы способны дать тебе эту вещь – назови ее.
Арам пристально поглядел на него своим здоровым зеленым глазом и сказал:
– Монах, что первым заметил меня, не носил одежды вашего ордена. – Он коснулся темной мантии. – Я уверен, что мой бедный глаз видел мантию другого цвета.
– Да, – сказал Баларама, – сейчас под нашим кровом отдыхают от своих странствий последователи Будды.
– Это и вправду интересно, – сказал Арам, – потому что я хотел бы поговорить с ними и, возможно, узнать побольше об их Пути.
– Ты будешь иметь широкую возможность для этого, если останешься у нас на некоторое время.
– Тогда я так и сделаю. Долго ли они здесь пробудут?
– Не знаю.
Арам кивнул.
– Когда я смогу поговорить с ними?
– Они будут здесь вечером, в час, когда все монахи собираются вместе и разговаривают, о чем хотят, кроме тех, кто дал обет молчания.
– Тогда я проведу время до этого часа в молитве, – сказал Арам. Спасибо тебе.
Они поклонились друг другу, и Арам вошел в свою комнату.
Вечером Арам ждал часа сбора монахов. В это время монахи обоих орденов встречались и вели разговоры. Ни Сэм, ни Тэк, ни Яма никогда не присутствовали при этом.
Арам сидел за длинным солом в трапезной напротив нескольких буддийских монахов. Некоторое время он разговаривал с ними о доктрине и практике, о касте и кредо, о погоде и о текущих делах.
– Удивительно, – сказал он через какое-то время, – что люди вашего ордена столь неожиданно и далеко зашли на юг и запад.
– Мы – странствующий орден, – ответил монах. – Мы идем вслед за ветром. Мы идем, куда влечет нас сердце.
– В местность ржавой почвы в сезон гроз? Может быть, здесь поблизости случается какое-либо откровение, которое могло бы расширить мой дух, если бы я заметил его?
– Весь мир – откровение, – сказал монах. – Все изменяется, однако, все остается. День следует за ночью… Каждый день отличен от другого, но каждый – день. Очень многое в мире – иллюзия, но формы этой иллюзии следуют образцу, который является частью божественной реальности.
– Да, да, – сказал Арам, – в путях иллюзий и реальности я достаточно сведущ, но под своим вопросом я имел в виду, не возник ли поблизости новый учитель, или, быть может, вернулся старый, или, скажем, божественное проявление, о присутствии которого моей душе полезно было бы знать.
Говоря это, нищей сбросил со стола рыжего жука размером с ноготь, и двинул сандалией, чтобы раздавить его.
– Умоляю тебя, брат, не вреди ему, – сказал монах.
– Но их в избытке, а Мастера Кармы установили, что человек не может вернуться как насекомое, и убийство насекомого – кармически бездеятельный акт.
– Тем не менее, – сказал монах, – всякая жизнь есть жизнь; в этом монастыре все следуют учению Ахимса и воздерживаются отнимать жизнь у любого существа.
– Однако, – возразил Арам, – Паранджали установил, что намерение определяет более, чем действие. Следовательно, если я убил случайно, а не по злобе, я вроде бы и не убивал. Признаюсь, что в данном случае присутствовала злоба; значит, если я и не убил, я все равно несу груз вины за такое намерение. Так что я мог бы наступить на жука, и хуже от этого не станет, согласно принципам Ахимсы. Но, поскольку я гость, я, конечно, уважаю ваши обычаи и не сделаю такой вещи. – С этими словами он отодвинул ногу от насекомого, которое оставалось неподвижным, подняв вверх красноватые усики.
– А он действительно ученый, – сказал один из монахов Ратри.
Арам улыбнулся.
– Благодарю тебя, но это не так. Я только смиренный искатель истины, и в прошлом мне случайно удалось прослушать лекции ученого. Ох, если бы мне так повезло снова! Если бы поблизости был какой-нибудь великий учитель или ученый, я уверенно пошел бы по горячим углям и сел бы у его ног слушать его слова или следовать примеру. Если бы…
Он замолчал, потому что все глаза вдруг повернулись к двери позади него. Он не повернул головы, но потянулся прихлопнуть жука, находившегося возле его руки. Из сломанной хитиновой оболочки его спинки высунулись кончик маленького кристалла и две крошечные проволочки.
Тогда Арам повернулся. Его зеленый глаз пробежал через ряд монахов, сидевших между ним и дверью, и увидел Яму: на нем были брюки, сапоги, рубашка, пояс, плащ и перчатки – все красное, а голову обвивал тюрбан цвета крови.
– «Если бы»? – спросил Яма. – Ты сказал «если бы»? Если бы какой-нибудь мудрец или какое-то воплощение божества остановилось поблизости, ты хотел бы с ним познакомиться? Ты об этом говорил, незнакомец?
Нищий встал из-за стола и поклонился.
– Я – Арам, искатель и путешественник, товарищ каждому, кто желает просвещения.
Яма не ответил на поклон.
– Почему ты назвал свое имя наоборот, Бог Иллюзии, когда все твои слова и поступки кричат об этом перед тобой?
Нищий пожал плечами.
– Я не понял твоих слов. – Он снова улыбнулся. – Я тот, кто ищет Путь и Истину, – добавил он.
– Я думаю, этому трудно поверить, поскольку я был свидетелем по крайней мере тысячи лет твоей измены.
– Ты говоришь о продолжительности жизни богов.
– К несчастью, да. Ты сделал серьезную ошибку, Мара.
– Какую же?
– Ты предполагал, что тебе позволят уйти отсюда живым.
– Согласен, я предчувствовал, что так будет.
– Ты не учел множества несчастных случаев, которые могут свалиться на одинокого путешественника в этом диком районе.
– Я много путешествовал один. Несчастные случаи всегда постигали других.
– Ты, видимо уверен, что если твое тело будет уничтожено здесь, твой атман переместиться в другое тело в другом месте. Я понимаю, что кто-то расшифровал мои записи, и фокус теперь возможен.
Брови нищего опустились на четверть дюйма и сдвинулись.
– Яма, – сказал он, – ты глуп, если сравниваешь свою ничтожную потерянную силу с мощью Мастера Снов.
– Может быть и так, господин Мара, – ответил Яма, – но я слишком долго ждал этого случая, чтобы думать об отсрочке. Помнишь мое обещание в Кинсете? Если ты желаешь продолжать цепь своего существования, ты пройдешь через эту единственную в комнате дверь, которую я загораживаю. Ничто за пределами этой комнаты не поможет тебе теперь.
Мара поднял руки, и вспыхнули огни.
Все пылало. Пламя вылетало из каменных стен, из столбов, из мантий монахов. По комнате клубился дым. Яма стоял среди пожарища, но не двинулся с места.
– Это лучшее, что ты можешь сделать? – спросил он. – Твое пламя повсюду, но ничто не горит.
Мара хлопнул в ладоши и пламя исчезло.
Вместо него поднялась кобра почти в два человеческих роста; покачивая головой с развернутым серебряным клобуком, она вытянулась в боевую позицию.
Яма игнорировал ее; его темный взгляд впивался теперь, как жало черного насекомого, в единственный глаз Мары.
Кобра растаяла на середине броска. Яма шагнул вперед.
Мара отступил на шаг.
Они стояли так в течение трех ударов сердца, затем Яма сделал два шага вперед, а Мара снова отступил. На лбу обоих выступил пот.
Теперь нищий стал выше ростом, волосы его стали гуще, он сделался толще в талии и в плечах. Все его движения стали неуловимо изящными. Он сделал еще один шаг назад.
– Да, Мара, здесь бог смерти, – сказал сквозь зубы Яма. – Падший я или нет, но реальная смерть живет в моих глазах. И тебе придется встретиться с ними. Когда ты дойдешь до стены, тебе некуда будет отступать. Сила уходит из твоих членов. Руки и ноги твои начинают холодеть.
Мара оскалил зубы в усмешке. Шея его раздулась как шар. Бицепсы были величиной с мужское бедро, грудь – бочонок силы, а ноги как деревья в лесу.
– Холодеют? – спросил он, вытянув руки. – Этими руками я могу переломить гиганта. А ты всего лишь выброшенная падаль. Твой гнев может напугать лишь стариков и калек. Твои глаза могут вогнать в оцепенение животных и людей низшего класса. Я настолько выше тебя, насколько звезда выше дна океана.
– Извиняюсь, дорогая Ратри, но открытие произошло так неожиданно… Он поперхнулся и отвел глаза. Когда он снова взглянул на нее, он был полон сдержанности и благопристойности. – Я был захвачен врасплох кажущимся несоответствием, но теперь я вижу мудрость этого. Это самое идеальное прикрытие, и оно дает тебе не только богатство, но и нечто более важное: источник тайной информации от купцов, воинов и жрецов. Это неотъемлемая часть общества, это дает тебе положение и голос в гражданских делах. Быть богом – одна из древнейших профессий в мире; так можем ли мы, падшие боги, бросать тень на другую древнюю и почетную профессию? Я салютую тебе. Я благодарю тебя за твою мудрость и предусмотрительность. Я не стану порочить предприятие благодетеля и союзника-конспиратора. Я готов к визиту туда.
Ратри улыбнулась и снова села.
– Я принимаю твои льстивые извинения, о сын змеи. В любом случае, на тебя трудно долго злиться. Налей мне еще немного чаю, пожалуйста.
Они откинулись на сиденьях. Ратри пила чай, Яма курил. Вдалеке гроза затягивала занавесом половину перспективы. Над ними еще сияло солнце, но холодный воздух уже входил в крытую галерею.
– Ты видел железное кольцо, которое он носит? – спросила Ратри, жуя еще одну конфету.
– Да.
– Не знаешь, откуда оно у него?
– Нет.
– И я нет. Но я чувствую, что нам надо бы узнать о происхождении кольца.
– Пожалуй.
– Но как за это взяться?
– Я задал работенку Тэку. Он лучше нас ходит по лесу. Сейчас он идет по следу.
Ратри кивнула.
– Хорошо.
– Я слышал, – сказал Яма, – что боги все еще время от времени посещают наиболее известные Дворцы Камы, рассеянные по стране, обычно под чужой личиной, но часто с полной силой. Это правда?
– Да. Не далее как в прошлом году в Кейпуре был бог Индра. Года три назад нам нанес визит лже-Кришна. Из всего Небесного отряда Кришна-Неутомимый вызвал наибольшее потрясение среди перснала. Он целый месяц предавался разгулу, результатом чего бы множество поломанной мебели и потребовались услуги многих целителей. Он почти опустошил винный погреб и кладовую. Затем он однажды ночью играл на свирели. Вообще-то, слышавший игру старого Кришны мог бы простить ему почти все, но дело в том, что в ту ночь мы слышали не подлинную магию, поскольку истинный Кришна только один – смуглый и волосатый, с красными горящими глазами. А этот Кришна танцевал на столах, производя страшный беспорядок, и его музыкальный аккомпанемент был явно недостаточен.
– Надеюсь, он заплатил за эти разрушения не только своими песнями?
Ратри засмеялась.
– Брось, Яма. Зачем между нами риторические вопросы?
Он выдохнул дым.
– Сурья, солнце, будет теперь окружено, – сказала Ратри, глядя вдаль, – и Индра убивает дракона. Вот-вот начнутся дожди.
Серая волна накрыла монастырь. Ветер крепчал, на стенах начался танец воды. Занавес из капель дождя закрыл открытую часть галереи, на которую они смотрели.
Яма налил себе еще чаю. Ратри взяла еще одну конфету.
***
Тэк шел через лес. Он двигался от дерева к дереву, с ветки на ветку, глядя на след внизу. Мех его был мокрым, потому что листья стряхивали на него маленькие ливни. За спиной Тэка поднимались тучи, но утреннее солнце еще сияло на востоке, и лес был полон красок в его красно-золотом свете. В перепутанных ветвях, лианах, листьях и травах, стеной стоявших по обе стороны следа, пели птицы, жужжали насекомые, иногда слышались рычанье или лай. Ветер шевелил листву. След внизу резко свернул к поляне. Тэк спрыгнул на землю. По другую сторону поляны он снова пошел по деревьям. Теперь он заметил, что след идет параллельно горам, даже слегка отклоняется к ним.
Далекий раскат грома – и через некоторое время новый ветер, холодный. Тэк качнулся вперед, прорываясь сквозь мокрую паутину паука и напугав птиц.
След по-прежнему вел к горам, медленно удваиваясь обратным следом.
Временами след встречался с другими, твердыми следами, расходящимися, пересекающимися, уходящими. В этих случаях Тэк спускался на землю и изучал отмеченную поверхность. Да, Сэм повернул сюда; Сэм остановился у этого озерца напиться – здесь, где оранжевые грибы были выше человеческого роста и достаточно широки, чтобы сохранить немного дождевой воды; теперь Сэм пошел по этой тропинке; здесь он остановился завязать сандалию; здесь он прислонился к дереву, указывающему на жилище дриад…
Тэк с полчаса шел за своей дичью. Свет зарниц сиял над горами, против которых Тэк теперь стоял. Еще раскат грома. След шел вверх, к подножию холмов, где лес редел, и Тэк побежал со всех четырех ног среди высоких трав. След вел прямиком вверх, и обнажения скал становились все более заметными. Но Сэм прошел этим путем, и Тэк следовал за ним.
Над головой пестро окрашенный Мост Богов исчез, когда тучи прочно затянули восток. Сверкнула молния, и гром теперь последовал за ней быстро.
На открытом месте ветер стал сильнее; трава гнулась под ним; температура, казалось, вдруг стала давящей.
Тэк почувствовал первые капли дождя и поспешил укрыться среди камней, идущих слегка наклонной узкой изгородью. Тэк двинулся вдоль ее основания, а вода уже хлестала в полную силу, и мир потерял краски с исчезновением последнего кусочка голубого неба.
Над головой появилось море крутящегося света, и три раза его потоки падали в диком крещендо вниз, на каменный клык, вырисовывающийся против ветра в четверти мили вверх по склону.
Когда зрение Тэка прояснилось, он увидел кое-что и понял. Как будто каждая световая стрела, падая, оставляла часть себя, и эта часть качалась в сером воздухе, пульсируя огнями, несмотря на влагу, падавшую на землю, где стояла эта часть.
Потом Тэк услышал смех – а может, это был призрачный звук, оставшийся в его ушах после недавнего грома?
Нет, это был смех, громкий, нечеловеческий!
Через некоторое время послышался вопль ярости. Новая вспышка, новый грохот.
И снова огненная воронка закачалась рядом с каменным клыком.
Тэк лежал минут пять. Опять вопль, за которыми последовали три вспышки и грохот.
Теперь там было семь огненных столбов.
Рискнуть подойти, обогнуть эти штуки и посмотреть на зубчатый пик с другой стороны?
А если он это сделает, и если – как он чувствовал – тут каким-то образом замешан Сэм, то что может сделать он, Тэк, если сам Просвещенный не управляет ситуацией?
Он не нашел ответа, но все-таки двинулся вперед, низко пригнувшись в высокой траве.
Он прошел полпути, когда это произошло снова, и поднялось десять столбов, они отплывали и возвращались, отплывали и возвращались, как будто их основания укоренились в почве.
Мокрый и дрожащий, Тэк скорчился, освидетельствовал свое мужество и нашел, что его и в самом деле маловато. Однако, он спешил вперед, держась параллельно странному месту, пока не миновал его.
Он поднялся выше и позади этого места и очутился среди множества больших камней. Они защищали его от наблюдения снизу, и он дюйм за дюймом полз вперед, не сводя глаз с пика.
Теперь он увидел, что этот клык – часть впадины. У его основания была сухая темная пещера, и в ней две коленопреклоненные фигуры. Святые люди на молитве? – предположил он.
И тогда это случилось. Ужасающая вспышка, какой Тэк еще не видел, прошла снизу вверх по камням – не сразу, не в одно мгновение, а, возможно, в четверть минуты, словно зверь с огненным языком облизал камень, рыча при этом.
Когда Тэк открыл глаза, он насчитал уже двадцать пылающих башен.
Один из святых людей, жестикулируя, наклонился вперед. Другой захохотал. До Тэка донеслись слова:
– Глаза змеи! Мое теперь!
– Это количество? – спросил первый, и Тэк узнал голос Сэма Великодушного.
– Вдвое или ничего! – проревел второй и тоже наклонился вперед с теми же, что и у Сэма жестами.
– Нина из Сринагина! – запел он и наклонился, качаясь, и снова зажестикулировал.
– Священное семь, – мягко сказал Сэм. Второй завопил. Тэк зажмурился и заткнул уши, предполагая, что может последовать за этим воем. И он не ошибся.
Когда пламя и грохот кончились, он взглянул вниз, на жутко освещенную сцену. Он не трудился считать: было очевидно, что там висело теперь сорок пламенных столбов, отбрасывающих сверхъестественный свет – их число было удвоено.
Ритуал продолжался. Железное кольцо на левой руке Будды пылало собственным бледно-зеленым светом.
Тэк снова услышал слова:
– Вдвое, или ничего!
И ответ Будды:
– Священное семь.
На этот раз Тэк подумал, что перед ним разверзлась гора. Ему казалось, что остаточное изображение вспышки отпечаталось на сетчатке его глаз даже сквозь закрытые веки. Но он ошибся.
Когда он открыл глаза, он увидел целую армию светящихся грозовых столбов. Их блеск вонзался в мозг, и Тэк затенил глаза, чтобы посмотреть вниз.
– Хватит, Ралтарики? – спросил Сэм, и яркий изумрудный свет заиграл на его левой руке.
– Еще раз, Сиддхарта. Вдвое, или ничего.
Дождь прекратился на минуту, и в великом сиянии воинства на склоне Тэк увидел, что у существа по имени Ралтарики голова водяного буйвола и лишняя пара рук. Он задрожал, закрыл глаза и уши и, стиснув зубы, ждал.
Через минуту это произошло. Рев и пламя поднимались вверх, и Тэк в конце концов потерял сознание.
Когда он пришел в себя, между ним и камнем были только серость и слабый дождь. И у основания камня сидела только одна фигура; она не имела рогов и рук у нее было не больше, чем обычные две.
Тэк не шевелился. Он ждал.
***
– Это, – сказал Яма, протягивая Тэку аэрозоль, – отпугивает демонов.
Я советую тебе на будущее основательно опрыскивать себя, если ты намерен странствовать так далеко от монастыря. Я думал, что этот район свободен от Ракш, иначе я дал бы тебе его раньше.
Тэк принял флакон и поставил перед собой на стол.
Они сидели в апартаментах Ямы и ели легкую пищу. Яма откинулся в кресле со стаканчиком вина Будды в левой руке и с полупустым графином в правой.
– Значит, тот, кого назвали Ралтарики, и в самом деле демон? – спросил Тэк.
– Да – и нет, – сказал Яма. – Если под «демоном» ты понимаешь злобное сверхъестественное существо, обладающее большим могуществом, крутящейся жизнью и способностью принимать на время любую видимую форму – тогда нет.
Это общепринятое определение, но в одном отношении оно не правильно.
– Да? В каком же?
– Он не сверхъестественное существо.
– А во всем остальном?
– Да.
– Тогда я не понимаю, какая разница – сверхъестественное оно или нет, если оно злобное, обладает большим могуществом, крутящейся жизнью и способно изменять свою форму по желанию.
– Нет, разница большая. Различие между непознанным и непознаваемым, между наукой и фантазией – вот, что существенно. Четыре направления компаса – логика, знание, мудрость и непознанное. Некоторые клонятся в этом направлении. Другие идут дальше. Склониться перед одним – значит потерять из виду три. Я могу покориться непознанному, но не непознаваемому. Человек, склоняющийся в этом последнем направлении, либо святой, либо дурак. Мне не нужны ни тот, ни другой.
Тэк пожал плечами и выпил глоток вина.
– Но демоны…
– Познаваемы. Много лет назад я экспериментировал с ними, и я был одним из Четырех, спускавшихся в Адский Колодец, если ты помнишь, после того как Тарака напал на Бога Агни в Паламайдсу. Ты не Тэк из Архивов?
– Я был им.
– Значит ты читал о самых ранних контактах с Ракшами?
– Я читал отчеты о днях, когда их связали…
– Тогда ты знаешь, что они коренные жители этого мира, что они были здесь до прибытия человека из исчезнувшей Уратхи.
– Да.
– Они созданы более из энергии, чем из материи. Судя по их традициям, они когда-то имели тела, жили в городах. Однако, их поиски личного бессмертия повели их по путям, отличным от путей человека. Они нашли способ сохранить себя как стабильные энергетические поля. Они покинули свои тела, чтобы жить вечно как силовые вихри. Но чистого разума у них нет. Они несут в себе полное эго и, рожденные от материи, всегда вожделеют к плоти. Хотя они могут на время принять плотскую внешность, они не могут вернуться в нее сами. Много веков они беспомощно дрейфовали по этому миру.
Появление Человека вывело их из состояния покоя. Они принимали формы его кошмаров, чтобы вредить ему. Вот поэтому они были побеждены и связаны задолго до Ратнагарис. Мы не могли уничтожить их совсем, но не могли и позволить им продолжать попытки захватить механизмы воплощения и тела людей. Так что они были пойманы и заключены в большие магнитные бутыли.
– Однако, Сэм освободил многих из них, чтобы они творили его волю, сказал Тэк.
– Да. Он создал и хранит пакт кошмара, и поэтому некоторые еще бродят по планете. Из всех людей они уважают, вероятно, одного только Сиддхарту.
А с остальными людьми у них один общий порок: они готовы играть по любым ставкам, и платить игорные долги для них вопрос чести. Так и должно быть, иначе они лишились бы доверия других игроков и потеряли бы свою единственную радость. Могущество их велико, и с ними играли даже принцы, надеясь выиграть их услуги. Так пропадали целые королевства.
– Если, по твоему мнению, Сэм играл с Ралтарики в одну из древних игр, то каковы были ставки?
Яма допил вино и снова наполнил стаканчик.
– Сэм – дурак, – сказал он. – Нет, не дурак. Он игрок. Тут есть разница. Ракша управлял меньшими группами энерго-существ. Сэм, с помощью своего кольца, отдал новый приказ страже огненных элементалей, которую он выиграл у Ралтарики. Эти элементали – страшные, безмозглые создания, и у каждого сила громовой стрелы.
Тэк прикончил свое вино.
– Но какие же ставки Сэм мог поставить в игре?
Яма вздохнул.
– Всю мою работу, все наши усилия за полстолетия.
– Ты хочешь сказать – его тело?
Яма кивнул.
– Человеческое тело – лучшая приманка, какую можно предложить демону.
– Зачем Сэму идти на такой риск?
Яма смотрел на Тэка, не видя.
– Возможно, это единственный способ воззвать к собственной жизненной воле, снова связать себя со своей задачей, – рискнуть жизнью, бросить само свое существование вместе с броском игральных костей.
Тэк налил себе еще стаканчик и выпил.
– Это для меня непостижимо.
Но Яма покачал головой.
– Нет, непонятно только. Сэм не полностью святой, но и не дурак.
– Нет, все-таки дурак, – решил Яма и в эту ночь попрыскал репеллентом от демонов вокруг монастыря.
На следующее утро к монастырю подошел невысокий человек и сел перед главным входом, поставив у своих ног чашку для подаяний. На нем было простое изношенное одеяние из грубой коричневой ткани, доходящее до лодыжек. Левый глаз был закрыт черной повязкой. Немногие оставшиеся волосы были темными и очень длинными. Острый нос, маленький подбородок и большие плоские уши придавали его лицу лисье выражение. Туго натянутая кожа сильно обветрена. Единственный зеленый глаз, казалось, никогда не мигал.
Он сидел минут двадцать, прежде чем один из монахов Сэма заметил его и сказал об этом кому-то из ордена Ратри в темной мантии. Тот отыскал жреца и передал информацию ему. Жрец, желая показать богине добродетели ее последователей, велел привести нищего, накормить, одеть и предоставить ему келью, в которой тот может жить, сколько пожелает.
Нищий принял еду с вежливостью брамина, но поел только хлеба и фруктов. Он принял также темную одежду ордена Ратри, отбросив свою запыленную рубаху. Затем он осмотрел келью и свежий спальный мат, положенный для него.
– Благодарю тебя, почтенный жрец, – сказал он красивым, звучным голосом, более сильным, чем вся его особа. – Я благодарю тебя и молю твою богиню улыбнуться тебе за твою доброту и щедрость, расточаемые ее именем.
Жрец и сам улыбнулся и надеялся, что Ратри пройдет в эту минуту по холлу и будет свидетельницей его доброты и щедрости от ее имени. Увы, она не прошла. Немногие из ее ордена реально видели ее, даже ночью, когда она набирала свою силу и шла сред них, потому что только те, кто носил шафрановую мантию, ждали пробуждения Сэма и уверенно могли опознать Ратри.
Обычно она проходила по монастырю, когда ее приверженцы были на молитве, или после того, как они удалялись на вечер. Днем она в основном спала, а если и шла мимо них, то бывала закутана в плащ. Свои желания и приказы она сообщала непосредственно Гандиджи, главе ордена, которому было девяносто три года этого цикла, и он был больше чем наполовину слеп.
Следовательно, и ее монахи, и монахи в желтом ждали ее появления и мечтали заслужить ее милость. Было сказано, что ее благословение обеспечивает будущее воплощение в брамина. Один только Гандиджи не беспокоился об этом, потому что принял путь реальной смерти.
Поскольку она не прошла через холл, где они стояли, жрец продолжил разговор.
– Я – Баларама, – сказал он. – Могу я узнать твое имя, добрый господин, и, может быть, твое назначение?
– Я – Арам, – ответил нищий, – принявший на себя десятилетний обет бедности и семилетний – молчания. К счастью, семь лет прошли, и я могу теперь высказать благодарность своему благодетелю и ответить на его вопросы. Я направляюсь в горы, чтобы найти себе пещеру, где могу предаться медитации и молитве. Я, может быть, приму твое любезное гостеприимство на несколько дней, прежде чем пуститься в путешествие.
– Поистине, – сказал Баларама, – для нас честь, если святой пожелает осчастливить наш монастырь своим присутствием. Мы рады принять тебя. Если ты пожелаешь иметь что-нибудь, и мы способны дать тебе эту вещь – назови ее.
Арам пристально поглядел на него своим здоровым зеленым глазом и сказал:
– Монах, что первым заметил меня, не носил одежды вашего ордена. – Он коснулся темной мантии. – Я уверен, что мой бедный глаз видел мантию другого цвета.
– Да, – сказал Баларама, – сейчас под нашим кровом отдыхают от своих странствий последователи Будды.
– Это и вправду интересно, – сказал Арам, – потому что я хотел бы поговорить с ними и, возможно, узнать побольше об их Пути.
– Ты будешь иметь широкую возможность для этого, если останешься у нас на некоторое время.
– Тогда я так и сделаю. Долго ли они здесь пробудут?
– Не знаю.
Арам кивнул.
– Когда я смогу поговорить с ними?
– Они будут здесь вечером, в час, когда все монахи собираются вместе и разговаривают, о чем хотят, кроме тех, кто дал обет молчания.
– Тогда я проведу время до этого часа в молитве, – сказал Арам. Спасибо тебе.
Они поклонились друг другу, и Арам вошел в свою комнату.
***
Вечером Арам ждал часа сбора монахов. В это время монахи обоих орденов встречались и вели разговоры. Ни Сэм, ни Тэк, ни Яма никогда не присутствовали при этом.
Арам сидел за длинным солом в трапезной напротив нескольких буддийских монахов. Некоторое время он разговаривал с ними о доктрине и практике, о касте и кредо, о погоде и о текущих делах.
– Удивительно, – сказал он через какое-то время, – что люди вашего ордена столь неожиданно и далеко зашли на юг и запад.
– Мы – странствующий орден, – ответил монах. – Мы идем вслед за ветром. Мы идем, куда влечет нас сердце.
– В местность ржавой почвы в сезон гроз? Может быть, здесь поблизости случается какое-либо откровение, которое могло бы расширить мой дух, если бы я заметил его?
– Весь мир – откровение, – сказал монах. – Все изменяется, однако, все остается. День следует за ночью… Каждый день отличен от другого, но каждый – день. Очень многое в мире – иллюзия, но формы этой иллюзии следуют образцу, который является частью божественной реальности.
– Да, да, – сказал Арам, – в путях иллюзий и реальности я достаточно сведущ, но под своим вопросом я имел в виду, не возник ли поблизости новый учитель, или, быть может, вернулся старый, или, скажем, божественное проявление, о присутствии которого моей душе полезно было бы знать.
Говоря это, нищей сбросил со стола рыжего жука размером с ноготь, и двинул сандалией, чтобы раздавить его.
– Умоляю тебя, брат, не вреди ему, – сказал монах.
– Но их в избытке, а Мастера Кармы установили, что человек не может вернуться как насекомое, и убийство насекомого – кармически бездеятельный акт.
– Тем не менее, – сказал монах, – всякая жизнь есть жизнь; в этом монастыре все следуют учению Ахимса и воздерживаются отнимать жизнь у любого существа.
– Однако, – возразил Арам, – Паранджали установил, что намерение определяет более, чем действие. Следовательно, если я убил случайно, а не по злобе, я вроде бы и не убивал. Признаюсь, что в данном случае присутствовала злоба; значит, если я и не убил, я все равно несу груз вины за такое намерение. Так что я мог бы наступить на жука, и хуже от этого не станет, согласно принципам Ахимсы. Но, поскольку я гость, я, конечно, уважаю ваши обычаи и не сделаю такой вещи. – С этими словами он отодвинул ногу от насекомого, которое оставалось неподвижным, подняв вверх красноватые усики.
– А он действительно ученый, – сказал один из монахов Ратри.
Арам улыбнулся.
– Благодарю тебя, но это не так. Я только смиренный искатель истины, и в прошлом мне случайно удалось прослушать лекции ученого. Ох, если бы мне так повезло снова! Если бы поблизости был какой-нибудь великий учитель или ученый, я уверенно пошел бы по горячим углям и сел бы у его ног слушать его слова или следовать примеру. Если бы…
Он замолчал, потому что все глаза вдруг повернулись к двери позади него. Он не повернул головы, но потянулся прихлопнуть жука, находившегося возле его руки. Из сломанной хитиновой оболочки его спинки высунулись кончик маленького кристалла и две крошечные проволочки.
Тогда Арам повернулся. Его зеленый глаз пробежал через ряд монахов, сидевших между ним и дверью, и увидел Яму: на нем были брюки, сапоги, рубашка, пояс, плащ и перчатки – все красное, а голову обвивал тюрбан цвета крови.
– «Если бы»? – спросил Яма. – Ты сказал «если бы»? Если бы какой-нибудь мудрец или какое-то воплощение божества остановилось поблизости, ты хотел бы с ним познакомиться? Ты об этом говорил, незнакомец?
Нищий встал из-за стола и поклонился.
– Я – Арам, искатель и путешественник, товарищ каждому, кто желает просвещения.
Яма не ответил на поклон.
– Почему ты назвал свое имя наоборот, Бог Иллюзии, когда все твои слова и поступки кричат об этом перед тобой?
Нищий пожал плечами.
– Я не понял твоих слов. – Он снова улыбнулся. – Я тот, кто ищет Путь и Истину, – добавил он.
– Я думаю, этому трудно поверить, поскольку я был свидетелем по крайней мере тысячи лет твоей измены.
– Ты говоришь о продолжительности жизни богов.
– К несчастью, да. Ты сделал серьезную ошибку, Мара.
– Какую же?
– Ты предполагал, что тебе позволят уйти отсюда живым.
– Согласен, я предчувствовал, что так будет.
– Ты не учел множества несчастных случаев, которые могут свалиться на одинокого путешественника в этом диком районе.
– Я много путешествовал один. Несчастные случаи всегда постигали других.
– Ты, видимо уверен, что если твое тело будет уничтожено здесь, твой атман переместиться в другое тело в другом месте. Я понимаю, что кто-то расшифровал мои записи, и фокус теперь возможен.
Брови нищего опустились на четверть дюйма и сдвинулись.
– Яма, – сказал он, – ты глуп, если сравниваешь свою ничтожную потерянную силу с мощью Мастера Снов.
– Может быть и так, господин Мара, – ответил Яма, – но я слишком долго ждал этого случая, чтобы думать об отсрочке. Помнишь мое обещание в Кинсете? Если ты желаешь продолжать цепь своего существования, ты пройдешь через эту единственную в комнате дверь, которую я загораживаю. Ничто за пределами этой комнаты не поможет тебе теперь.
Мара поднял руки, и вспыхнули огни.
Все пылало. Пламя вылетало из каменных стен, из столбов, из мантий монахов. По комнате клубился дым. Яма стоял среди пожарища, но не двинулся с места.
– Это лучшее, что ты можешь сделать? – спросил он. – Твое пламя повсюду, но ничто не горит.
Мара хлопнул в ладоши и пламя исчезло.
Вместо него поднялась кобра почти в два человеческих роста; покачивая головой с развернутым серебряным клобуком, она вытянулась в боевую позицию.
Яма игнорировал ее; его темный взгляд впивался теперь, как жало черного насекомого, в единственный глаз Мары.
Кобра растаяла на середине броска. Яма шагнул вперед.
Мара отступил на шаг.
Они стояли так в течение трех ударов сердца, затем Яма сделал два шага вперед, а Мара снова отступил. На лбу обоих выступил пот.
Теперь нищий стал выше ростом, волосы его стали гуще, он сделался толще в талии и в плечах. Все его движения стали неуловимо изящными. Он сделал еще один шаг назад.
– Да, Мара, здесь бог смерти, – сказал сквозь зубы Яма. – Падший я или нет, но реальная смерть живет в моих глазах. И тебе придется встретиться с ними. Когда ты дойдешь до стены, тебе некуда будет отступать. Сила уходит из твоих членов. Руки и ноги твои начинают холодеть.
Мара оскалил зубы в усмешке. Шея его раздулась как шар. Бицепсы были величиной с мужское бедро, грудь – бочонок силы, а ноги как деревья в лесу.
– Холодеют? – спросил он, вытянув руки. – Этими руками я могу переломить гиганта. А ты всего лишь выброшенная падаль. Твой гнев может напугать лишь стариков и калек. Твои глаза могут вогнать в оцепенение животных и людей низшего класса. Я настолько выше тебя, насколько звезда выше дна океана.