Страница:
— Почему?
— Что-то в них нас отталкивает. Я не знаю, как назвать это, но мы не можем заставить себя подойти к ним слишком близко.
— Как же тогда вы сражаетесь?
— Беспрерывный шквал камней и скал обрушиваем мы на них. Мечем огонь, и воду, и смерчи.
— И чем они отвечают?
— Трезубец Шивы прокладывает дорогу сквозь все. Но сколько бы он ни разрушал, мы обрушиваем на него только больше материи. И он стоит как вкопанный, возвращая в небытие шторм, который мы можем длить вечно. Иногда он отвлекается ради убийства, и тогда атаку отражает Бог Огня. Скипетр богини замедляет того, кто оказывается перед ним, и, замедлившись, он встречает либо трезубец, либо руку или глаза Смерти.
— И вам не удалось нанести им какой-либо урон?
— Нет.
— Где они остановились?
— Спустившись, но не очень глубоко, по стене колодца. Они спускаются очень медленно.
— Наши потери?
— Восемнадцать.
— Значит, мы сделали ошибку, прервав ради битвы наше выжидание. Цена слишком высока, а мы ничего не выиграли… Сэм, как с колесницей? Будем пробовать?
— Ради нее стоит рискнуть… Да, давай попытаемся.
— Тогда ступай, — велел он ракшасу, который качал перед ним ветвями. — Ступай впереди нас. Мы будем подниматься по противоположной стене. Вы же удвойте свой напор. Не давайте им передышки, пока мы их не минуем. И потом удерживайте их на месте, чтобы мы успели увести колесницу из долины. Когда все будет сделано, я вернусь к вам в своей истинной форме, и мы сможем положить конец этой схватке.
— Слушаюсь, — ответил ракшас и повалился на пол, скользнул зеленой огненной змеей и исчез у них над головой.
Они бегом бросились вперед и вверх, сберегая подрастраченные силы Тараки для решающего броска сквозь тяготение.
Далеко они ушли под Ратнагари, и бесконечным казался им обратный путь.
Наконец они выбрались все-таки на дно колодца; там было достаточно светло, чтобы Сэм своими глазами мог видеть происходящее в вышине. В колодце стоял оглушительный грохот, и если бы они с Таракой общались при помощи речи, то здесь общению их пришел бы конец.
Словно некая фантастическая орхидея на эбеновом суку, цвело пламя на стене колодца. По взмаху жезла Агни оно изменило свои очертания, скорчилось. В воздухе, как светозарные насекомые, плясали ракшасы. Рев воздушных потоков смешивался с грохотом каменных глыб. И на все это накладывалось жуткое завывание серебряного черепа-колеса, которым Кали обмахивалась, словно веером; и страшнее всего было, когда его криквыходил за рамки слышимых звуков, но не прекращался. Скалы раскалывались, плавились и испарялись прямо в воздухе, их добела раскаленные осколки разлетались во все стороны, словно искры в кузнице. Они отскакивали от стен и пола, катились по склонам, теряя жар, рдели красными огнями в черных тенях Адова Колодезя. Стены колодца были покрыты оспинами, зарубками, бороздами там, где их коснулись пламя и хаос.
— Теперь, — сказал Тарака, — вперед!
Они поднялись в воздух и, прижимаясь к противоположной от богов стене, понеслись наверх. Ракшасы усилили натиск, и тем сильнее был отпор. Сэм заткнул уши руками, но это не помогало против раскаленных игл, втыкавшихся где-то позади его глаз, когда серебряный череп глядел в его сторону. Чуть левее него вдруг исчез целый пласт скал.
— Они не засекли нас, — сказал Тарака.
— Пока что, — ответил Сэм. — Этот проклятый бог огня способен разглядеть движущуюся песчинку сквозь чернильное море. Если он повернется в нашу сторону, я надеюсь, ты сможешь увернуться от его…
— Вот так? — перебил Тарака, когда они вдруг очутились на добрый десяток метров выше и левее.
Теперь они выжимали из себя всю возможную скорость, они мчались прямо вверх, а по пятам их преследовала по стене колодца полоса плавящегося камня. Но погоня тут же прервалась, это демонам удалось с душераздирающими воплями отколоть от стен несколько гигантских глыб и в потоке ураганного ветра и полотнищ огня обрушить их на богов.
Они добрались до горловины колодца, перевалили за ее край и поспешно отступили в сторону, стремясь выйти из опасной зоны.
— Теперь надо обойти весь колодец, чтобы добраться до коридора, ведущего наружу.
Из колодца вынырнул ракшас и устремился к ним.
— Они отступают! — закричал он. — Богиня упала, и Красный поддерживает ее, так они и бегут от нас!
— Они не отступают, — сказал Тарака. — Они стремятся отрезать нас. Преградите им путь! Разрушьте тропу! Скорее!
Ракшас метеором ринулся обратно в колодец.
— Бич, я устал. Я не знаю, смогу ли я перенести нас с площадки у входа к подножию горы.
— Но может, хоть часть пути?
— Да.
— Первые метров сто, где тропинка очень узка?
— Думаю, да.
— Хорошо!
Они побежали.
Когда они убегали по краю жерла Адова Колодезя, из глубины вынырнул еще один ракшас и пристроился к ним.
— Докладываю! — закричал он. — Мы разрушали тропу дважды. Но всякий раз Владыка Огня прожигал новую тропу!
— Значит, с этим ничего не поделаешь! Оставайся с нами! Твоя помощь понадобится нам для другого.
И он помчался перед ними, красным клином освещая им путь.
Они обогнули колодец и бросились к туннелю. Подбежали к входной двери, распахнули ее и выскочили на площадку. Сопровождавший их ракшас захлопнул за ними дверь и вымолвил:
— Гонятся!
Сэм шагнул с площадки. Только он начал падать, как дверь вдруг вспыхнула нестерпимым светом и тут же пролилась расплавленным металлом на площадку.
С помощью второго ракшаса они благополучно спустились до самого подножия Чанны и, не теряя ни секунды, бросились по огибающей его тропинке, чтобы отгородиться от преследования всем телом горы. И тут же пламя хлестнуло по камню, на который они приземлились.
Второй ракшас взлетел высоко в воздух, сделал круг и исчез.
Они бежали по тропе в сторону долины, где стояла колесница. Когда они добрались до входа в нее, вернулся ракшас.
— Кали, Яма и Агни спускаются, — доложил он. — Шива остался сзади, он караулит коридор. Ведет погоню Агни. Красный помогает богине, она хромает.
Их взору открылась громовая колесница. Стройная, безо всяких украшений, цвета бронзы, хотя и не из бронзы, стояла она посреди широкого луга. Напоминала она положенный набок минарет, или ключ от квартиры гиганта, или какую-то деталь небесного музыкального инструмента, выскользнувшую из ярко сияющего в ночи созвездия и упавшую на землю. Казалось, что в чем-то она не завершена, хотя глаз и не мог придраться к элегантным ее очертаниям. Она обладала той особой красотой, свойственна которая только самому изощренному оружию и достижима только вместе с функциональной целесообразностью.
Сэм подошел к ней, отыскал люк и влез внутрь.
— Ты можешь управлять ею, Бич? — спросил Тарака. — Сможешь пронестись по небосводу, расплескивая по земле разрушение?
— Я уверен, что Яма постарался сделать управление как можно более простым. Рациональность — его конек. Я летал раньше на реактивниках Небес и бьюсь об заклад, что здесь управление вряд ли сложнее.
Он нырнул в кабину, уселся в кресло пилота и уставился на панель перед собой.
— Черт! — пробурчал он, протянув вперед руку и тут же ее отдернув.
Внезапно вновь появился ракшас, он просочился сквозь металлическую обшивку колесницы и завис над консолью.
— Очень быстро идут боги, — выпалил он. — Особенно Агни.
Сэм щелкнул несколькими переключателями и нажал на кнопку. Зажглись циферблаты и индикаторы всех приборов на контрольной панели, внутри нее раздалось приглушенное гудение.
— Далеко ли он? — спросил Тарака.
— Почти посреди склона. Он расширил тропу своим пламенем и теперь бежит по ней, будто по дороге. Он выжигает все препятствия. Он прокладывает прямой путь.
Сэм потянул за ручку управления и, ориентируясь по показателям горевших на панели индикаторов, начал вращать верньер, чтобы перевести стрелку одной из шкал в нужное положение. По кораблю пробежала дрожь.
— Ты готов? — спросил Тарака.
— Я не могу взлететь, пока она не прогрелась. На это нужно время. Да еще и управление здесь много мудренее, чем я ожидал.
— Погоня близка.
— Да.
Издалека, перекрывая все нарастающий рык колесницы, донеслись звуки нескольких взрывов. Сэм передвинул рукоятку еще на одно деление и подстроил верньер.
— Я приторможу их, — сказал ракшас и исчез той же дорогой, как и появился.
Сэм передвинул рукоятку сразу на два деления, где-то внутри что-то треснуло, и все затихло. Корабль замер в безмолвии.
Он вернул рукоятку в исходное положение, крутнул верньер и вновь нажал на кнопку.
И вновь дрожь пробежала по колеснице, где-то что-то заурчало. Сэм передвинул рукоятку на одно деление, подкрутил верньер.
Он тут же повторил эту процедуру, и урчание превратилось в сдержанное рычание.
— Все, — сказал Тарака. — Мертв.
— Что? Кто?
— Тот, который попытался остановить Повелителя Пламени. Ему это не удалось.
Опять послышались взрывы.
— Они разрушают Адов Колодезь, — сказал Тарака.
Сэм ждал, не снимая руки с рукоятки, лоб его был усеян капельками пота.
— А вот и он — Агни!
Сэм поглядел сквозь длинный, наклонный защитный щит.
Бог Огня вступил в долину.
— Пора, Сиддхартха.
— Еще нет, — сказал Сэм.
Агни взглянул на колесницу, поднял свой жезл.
Ничего не случилось.
Он стоял, направляя на них жезл, потом опустил его вниз, встряхнул.
Поднял еще раз.
И опять никаких следов пламени.
Левой рукой он покопался у себя в ранце, из жезла выплеснулся поток света и выжег рядом с ним в земле здоровенную дыру.
Он опять нацелил жезл.
Ничего.
Он бросился бегом к кораблю.
— Электролокация? — спросил Тарака.
— Да.
Сэм потянул рукоятку, вновь подстроил приборы. Вокруг все уже ревело.
Он нажал еще одну кнопку, и из хвоста корабля донесся какой-то скрежет. Он повернул очередной верньер, и в этот миг Агни добрался до люка.
Вспышка пламени и лязг металла.
Он встал со своего места и выскочил из кабины в коридор.
Агни был внутри, он целился своим жезлом.
— Не шевелись, Сэм — или Демон! — закричал он, перекрывая рев моторов, и линзы на его глазах со щелчком стали красными. — Демон, — повторил он. — Не шевелись, или же ты и твой хозяин сгорите в тот же миг!
Сэм прыгнул на него.
Агни даже не пытался защищаться, ему и в голову не приходило, что такое возможно, и он упал от первого же удара.
— Короткое замыкание, а? — приговаривал Сэм, нанося ему удар поперек горла.
— Или солнечные пятна? — и двинул ему по скуле.
Агни перевалился на бок, и Сэм нанес ему ребром ладони последний удар прямо под адамово яблоко.
Он отбросил жезл и бросился задраивать люк, но тут же понял, что опоздал.
— А теперь, Тарака, уходи, — сказал он. — Теперь уже биться мне одному. Тебе ничего не сделать.
— Я обещал помочь.
— Но ничем не можешь. Уходи, пока цел.
— Как скажешь. Но последнее, что я должен сказать тебе...
— Потом! В следующий раз, когда свидимся
— Бич, я про то, чему научился у тебя, — так жаль. Я..
Внутри его тела и разума возникло мучительнейшее, скручивающее его в жгут чувство, это взгляд Ямы упал на него, ударил глубже самого его существа.
Кали тоже уставилась прямо ему в глаза, поднимая перед собой верещащий скипетр.
Казалось, что поднялся один занавес и опустился второй.
— Пока, Бич, — возникли у него в мозгу слова.
И череп взвыл.
Он почувствовал, что падает.
Что-то пульсировало.
У него в голове. И вообще повсюду.
От этой пульсации он и очнулся — и тут же почувствовал, что весь опутан болью и бинтами.
А в лодыжках и запястьях еще и цепью.
Он полусидел, привалившись спиной к переборке, в тесном отсеке. Рядом с дверью сидел и курил некто в красном.
Яма кивнул, но ничего не промолвил.
— Почему я жив? — спросил его Сэм.
— Ты жив, чтобы выполнить соглашение, заключенное много лет тому назад в Махаратхе, — сказал Яма. — Брахма, тот особенно жаждет повидать тебя еще раз.
— Мда, я-то не особенно жажду повидать Брахму.
— С течением лет это стало довольно-таки очевидным.
— Как я погляжу, пески нисколько не повлияли на твои мыслительные способности.
Тот улыбнулся.
— Мерзкий ты тип, — сказал он.
— Знаю. И постоянно поддерживаю форму.
— Как я понимаю, сделка твоя лопнула?
— Увы, ты прав.
— Быть может, ты сумеешь возместить свои потери. Мы на полпути на Небеса.
— Думаешь, у меня есть шанс?
— Вполне может статься. Времена меняются. На этой неделе Брахма может оказаться весьма милосердным божеством.
— Мой трудотерапист советовал мне специализироваться в проигранных процессах.
Яма пожал плечами.
— А что с демоном? — спросил Сэм. — С тем, что был со мной?
— Я достал его, — сказал Яма, — и преизрядно. Не знаю, прикончил или только отшвырнул. Но ты можешь об этом больше не беспокоиться. Я окропил тебя демоническим репеллентом. Если эта тварь все еще жива, не скоро оправится она от встречи со мной. Может быть, никогда. А как это тебя угораздило? Я считал, что если кто и невосприимчив к одержимости демонами, так это именно ты.
— Я считал точно так же. Ну а демонический репеллент — это что?
— Я обнаружил химическое соединение, безобидное для нас, но невыносимое для энергетических существ.
— Удобная штуковина. Была бы как нельзя кстати в дни обуздания.
— Да. Мы использовали его в Колодезе.
— Как мне показалось, это было настоящее сражение.
— Да, — сказал Яма. — А на что похоже, когда ты одержим демоном? Как себя чувствуешь, когда тебя подчинила себе чужая воля?
— Очень странно, — объяснил Сэм. — Пугаешься, но в то же время многому и учишься.
— Чему же?
— Этот мир принадлежал сначала им, — сказал Сэм. — Мы его у них отняли. С какой стати должны они отказываться от того, что мы в них ненавидим? Для них-то ведь это мы — демоны.
— Ну а как себя чувствуешь в подобном положении?
— Когда тебя подчинила чужая воля? Ты и сам знаешь.
Улыбка сползла с лица Ямы, потом вернулась.
— Тебе хотелось бы, чтобы я тебя ударил, не так ли, Будда? Ты бы смог почувствовать свое превосходство. К несчастью, я садист и делать этого не буду.
Сэм засмеялся.
— Туше, смерть, — сказал он.
Некоторое время они сидели молча.
— Не угостишь ли сигареткой?
Яма протянул ему сигарету, дал закурить.
— А как теперь выглядит Опорная База?
— О, ты бы едва ли узнал ее, — промолвил Яма. — Если бы все на ней вдруг сейчас умерли, она идеально функционировала бы ближайшие десять тысяч лет. Цвели бы цветы, играла музыка, фонтаны переливались всеми цветами радуги. По-прежнему накрывались бы столы в садовых павильонах. Сам Град ныне бессмертен.
— Подходящее обиталище, как я понимаю, для тех, кто провозгласил себя богами.
— Провозгласил себя? — переспросил Яма. — Ты не прав, Сэм. Божественность не сводится к имени или ярлыку. Это некое состояние личного бытия. Просто бессмертием его не достигнешь, ведь даже последний батрак на полях вполне может добиться непрерывности своего существования. Может быть, тогда дело в пестовании Облика? Нет. Любой поднаторевший в гипнозе может играть во всевозможные игры со своим образом. Или в обретении Атрибута? Конечно, нет. Я могу спроектировать машины намного более мощные и точные, чем любая способность, которую может вызвать и развивать в себе человек. Быть богом — это быть способным быть самим собой, причем до такой степени, что страсти твои соответствуют уже силам мироздания, и видно это любому, кто на тебя ни посмотрит, и нет надобности называть твое имя. Один древний поэт сказал, что весь мир наполнен отголосками и соответствиями. Другой сочинил длинную поэму об аде, в котором каждый человек претерпевает мучения, вызываемые как раз теми силами, которые управляли его жизнью. Быть богом — это быть способным распознать в самом себе все поистине важное и потом взять тот единственный тон, который обеспечит ему созвучие со всем сущим. И тогда вне морали, логики или эстетики становишься ты ветром или огнем, морем, горным кряжем, дождем, солнцем или звездами, полетом стрелы, вечерними сумерками, любовным объятием. Становишься главным, благодаря главной своей страсти. И говорят тогда взирающие на богов — даже и не зная их имен — «Это Огонь. Это Танец. Это Разрушение. Это Любовь». Итак, возвращаясь к твоим словам, они не провозглашали себя богами. Это делают все остальные, все, кто видит их.
— Значит, вот так они и тренькают на своих фашистских балалайках, да?
— Ты выбрал неудачное прилагательное.
— Ты уже израсходовал все остальные.
— Похоже, что в этом вопросе нам никогда не найти общей точки.
— Если в ответ на вопрос, почему вы угнетаете мир, ты разражаешься нескончаемой поэтической белибердой, то, естественно, нет. Думаю, тут просто не может быть общих точек.
— Тогда давай найдем другую тему для разговора.
— Хотя действительно, глядя на тебя, я говорю: «Это Смерть».
Яма не ответил.
— Странная у тебя — как ты сказал? — главная страсть. Я слышал, что ты был стар, прежде чем стал молодым…
— Ты же знаешь, что так оно и было.
— Ты был механиком-вундеркиндом и мастером оружия. Ты потерял отрочество во вспышке пламени и в тот же день стал стариком. Не в этот ли момент стала смерть твоей главной страстью? Или же это произошло раньше? Или позже?
— Не играет роли, — отрезал Яма.
— Ты служишь богам, потому что веришь во все, о чем говорил мне, — или потому, что ненавидишь большую часть человечества?
— Я не лгал тебе.
— Оказывается, Смерть — идеалист. Забавно.
— Ничего забавного.
— Или, может быть, ни одно из этих предположений не справедливо? Может быть, главная твоя страсть…
— Ты уже упоминал ее имя, — перебил Яма, — в той самой речи, в которой сравнивал ее с болезнью. Ты был не прав тогда, и ты не прав и сейчас. Я не намерен выслушивать твою проповедь еще раз, а так как в данный момент вокруг не видно забучих песков, то слушать ее я и не буду.
— Иду на мировую, — сказал Сэм. — Но скажи мне, меняются ли когда-нибудь главные страсти богов?
Яма улыбнулся.
— Богиня танца была когда-то богом войны. Так что похоже, что все может измениться.
— Только умерев подлинной смертью, — заявил Сэм, — изменюсь я. Но до самого того момента я буду с каждым вздохом ненавидеть Небеса. Если Брахма обречет меня на сожжение, я плюну в пламя. Если он повелит удушить меня, я постараюсь укусить руку палача. Если он рассечет мне грудь, кровь моя, надеюсь, разъест клинок ржавчиной. Ну как, это главная страсть?
— Ты — отличный материал для бога, — кивнул Яма.
— О боже! — иронически протянул Сэм.
— До того, как случится то, что случится, — сказал Яма, — тебе, как было мне обещано, разрешено поприсутствовать на свадьбе.
— Свадьбе? Ты и Кали? И скоро?
— В меньшее полнолуние, — ответил Яма. — Итак, что бы ни решил Брахма, я, по крайней мере, смогу до тех пор поднести тебе хорошую выпивку.
— За это спасибо, бог смерти. Но мне всегда казалось, что свадьбы не вершатся на Небесах.
— Эта традиция доживает последние дни. Нет никаких священных традиций.
— Тогда удачи, — сказал Сэм.
Яма кивнул, зевнул, закурил очередную сигарету.
— Между прочим, а какая сейчас на Небесах мода на казни? Я спрашиваю из чистой любознательности.
— Казни не вершатся на Небесах, — сказал Яма, выдвигая ящик и вынимая из него шахматную доску.
V
И вот, как столь часто бывало и в прошлом, ее белоснежную шерсть погладил ветерок.
Она прогуливалась там, где колыхались лимонно-желтые травы, она кралась по тропинке, вившейся среди темных деревьев, усыпанных тропическими цветами; справа от нее высились яшмовые утесы, то тут, то там выходили на поверхность жилы молочно-белой породы, пронизанной оранжевыми капиллярами.
И вот, как столь часто бывало ранее, бесшумно ступали по тропинке подушечки ее огромных кошачьих лап, ветер поглаживал белую, как мрамор, шерсть, тысячами оттенков колыхались вокруг нее ароматы джунглей — там, в сумеречном месте, которое существовало лишь наполовину.
Она шла одна по извилистой тропе через джунгли, которые были отчасти иллюзией. Белые тигры — одинокие охотники. Если и прогуливались в округе другие, ни один из них не искал общества себе подобных.
И вот, как столь часто бывало ранее, глядела она на гладкую серую скорлупу небосвода и на звезды, сверкавшие на ней, словно крохотные осколки льда. Полумесяцы ее глаз расширились, она остановилась и, глядя вверх, уселась.
За какой же добычей рыщет она?
Сдавленный, утробный звук вырвался у нее из пасти и прервался, будто она подавилась кашлем. Неожиданно вспрыгнув на высокую скалу, уселась она там, вылизывая шерсть у себя на плечах. Показалась луна, и она уставилась на нее — фигура, словно слепленная из нетающего снега, — из-под бровей сверкали топазы глаз.
И вот, как и раньше, не могла она до конца разобраться, настоящие ли джунгли Канибуррхи ее окружают. Она чувствовала, что находится все еще под сенью настоящего леса, но не могла доподлинно убедиться в этом.
За какой же добычей рыщет она?
Расположены Небеса на плато, бывшем когда-то горным хребтом. Горы эти были сглажены и сплавлены друг с другом, чтобы получилась из них ровная площадка. С зеленого юга доставили потом плодородную почву, дабы нарастить мясо на кости полученного так скелета. И всю эту область, словно огромная банка, накрыл купол прозрачного свода, предохраняя ее от полярной стужи и не допуская внутрь ничего постороннего.
Выше всяких крайностей вознеслись Небеса, царство умеренности, и безмятежно наслаждаются они долгими своими сумерками и неспешными, полными праздности днями. Свежий, подогреваемый, пока он всасывается, воздух циркулирует по Граду и лесу. Прямо внутри купола можно собрать облака, можно сгустить их в тучи, можно оросить дождем любое место, какое только пожелаешь. Можно сделать и так, чтобы выпал снег, хотя никто никогда этого и не делал. На Небесах всегда лето.
И посреди летних Небес стоит Небесный Град.
Вырос он не так, как растят обычно люди свои города: вокруг порта или среди плодородных равнин, пастбищ, охотничьих угодий, на скрещении торговых путей или поблизости от богатых залежей того или иного нужного людям ресурса. Небесный Град возник из эфемерной концепции в мозгу первых его обитателей. И рос он не медленно и наполовину случайно, не так, как другие города: построим-ка здесь дом, проложим проспект прямо через этот массив, разрушим одно, чтобы построить другое, — после чего, естественно, все отдельные части сочетаются в неуклюжее и нелепое целое. Нет. Учтены были все соображения, связанные с удобством и пользой, расчислен с точки зрения великолепия целого каждый дюйм — сначала проектировщиками, а затем реализующими проекты машинами. Планы эти были согласованы и претворены в жизнь несравненным художником от архитектуры. Вишну-Хранитель удерживал у себя в мозгу весь Небесный Град — до того самого дня, когда облетел он на Прекраснокрылом Гаруде вокруг Шпиля Высотою В Милю, поглядывая вниз, и весь Небесный Град отразился в капельке пота у него на лбу.
Итак, возникли Небеса из разума одного бога, который учел, правда, пожелания своих сотоварищей. И расположились они — скорее по выбору, чем по необходимости, — среди дикого нагромождения льдов, снега и скал, на извечном Полюсе мира, где дом себе могли устроить только поистине могущественные.
(За какой же добычей рыщет она?)
А рядом с Небесным Градом раскинулся под куполом свода огромный лес Канибуррхи. В мудрости своей узрел Вишну, что должно соблюсти равновесие между столицей и дикой природой.
— Что-то в них нас отталкивает. Я не знаю, как назвать это, но мы не можем заставить себя подойти к ним слишком близко.
— Как же тогда вы сражаетесь?
— Беспрерывный шквал камней и скал обрушиваем мы на них. Мечем огонь, и воду, и смерчи.
— И чем они отвечают?
— Трезубец Шивы прокладывает дорогу сквозь все. Но сколько бы он ни разрушал, мы обрушиваем на него только больше материи. И он стоит как вкопанный, возвращая в небытие шторм, который мы можем длить вечно. Иногда он отвлекается ради убийства, и тогда атаку отражает Бог Огня. Скипетр богини замедляет того, кто оказывается перед ним, и, замедлившись, он встречает либо трезубец, либо руку или глаза Смерти.
— И вам не удалось нанести им какой-либо урон?
— Нет.
— Где они остановились?
— Спустившись, но не очень глубоко, по стене колодца. Они спускаются очень медленно.
— Наши потери?
— Восемнадцать.
— Значит, мы сделали ошибку, прервав ради битвы наше выжидание. Цена слишком высока, а мы ничего не выиграли… Сэм, как с колесницей? Будем пробовать?
— Ради нее стоит рискнуть… Да, давай попытаемся.
— Тогда ступай, — велел он ракшасу, который качал перед ним ветвями. — Ступай впереди нас. Мы будем подниматься по противоположной стене. Вы же удвойте свой напор. Не давайте им передышки, пока мы их не минуем. И потом удерживайте их на месте, чтобы мы успели увести колесницу из долины. Когда все будет сделано, я вернусь к вам в своей истинной форме, и мы сможем положить конец этой схватке.
— Слушаюсь, — ответил ракшас и повалился на пол, скользнул зеленой огненной змеей и исчез у них над головой.
Они бегом бросились вперед и вверх, сберегая подрастраченные силы Тараки для решающего броска сквозь тяготение.
Далеко они ушли под Ратнагари, и бесконечным казался им обратный путь.
Наконец они выбрались все-таки на дно колодца; там было достаточно светло, чтобы Сэм своими глазами мог видеть происходящее в вышине. В колодце стоял оглушительный грохот, и если бы они с Таракой общались при помощи речи, то здесь общению их пришел бы конец.
Словно некая фантастическая орхидея на эбеновом суку, цвело пламя на стене колодца. По взмаху жезла Агни оно изменило свои очертания, скорчилось. В воздухе, как светозарные насекомые, плясали ракшасы. Рев воздушных потоков смешивался с грохотом каменных глыб. И на все это накладывалось жуткое завывание серебряного черепа-колеса, которым Кали обмахивалась, словно веером; и страшнее всего было, когда его криквыходил за рамки слышимых звуков, но не прекращался. Скалы раскалывались, плавились и испарялись прямо в воздухе, их добела раскаленные осколки разлетались во все стороны, словно искры в кузнице. Они отскакивали от стен и пола, катились по склонам, теряя жар, рдели красными огнями в черных тенях Адова Колодезя. Стены колодца были покрыты оспинами, зарубками, бороздами там, где их коснулись пламя и хаос.
— Теперь, — сказал Тарака, — вперед!
Они поднялись в воздух и, прижимаясь к противоположной от богов стене, понеслись наверх. Ракшасы усилили натиск, и тем сильнее был отпор. Сэм заткнул уши руками, но это не помогало против раскаленных игл, втыкавшихся где-то позади его глаз, когда серебряный череп глядел в его сторону. Чуть левее него вдруг исчез целый пласт скал.
— Они не засекли нас, — сказал Тарака.
— Пока что, — ответил Сэм. — Этот проклятый бог огня способен разглядеть движущуюся песчинку сквозь чернильное море. Если он повернется в нашу сторону, я надеюсь, ты сможешь увернуться от его…
— Вот так? — перебил Тарака, когда они вдруг очутились на добрый десяток метров выше и левее.
Теперь они выжимали из себя всю возможную скорость, они мчались прямо вверх, а по пятам их преследовала по стене колодца полоса плавящегося камня. Но погоня тут же прервалась, это демонам удалось с душераздирающими воплями отколоть от стен несколько гигантских глыб и в потоке ураганного ветра и полотнищ огня обрушить их на богов.
Они добрались до горловины колодца, перевалили за ее край и поспешно отступили в сторону, стремясь выйти из опасной зоны.
— Теперь надо обойти весь колодец, чтобы добраться до коридора, ведущего наружу.
Из колодца вынырнул ракшас и устремился к ним.
— Они отступают! — закричал он. — Богиня упала, и Красный поддерживает ее, так они и бегут от нас!
— Они не отступают, — сказал Тарака. — Они стремятся отрезать нас. Преградите им путь! Разрушьте тропу! Скорее!
Ракшас метеором ринулся обратно в колодец.
— Бич, я устал. Я не знаю, смогу ли я перенести нас с площадки у входа к подножию горы.
— Но может, хоть часть пути?
— Да.
— Первые метров сто, где тропинка очень узка?
— Думаю, да.
— Хорошо!
Они побежали.
Когда они убегали по краю жерла Адова Колодезя, из глубины вынырнул еще один ракшас и пристроился к ним.
— Докладываю! — закричал он. — Мы разрушали тропу дважды. Но всякий раз Владыка Огня прожигал новую тропу!
— Значит, с этим ничего не поделаешь! Оставайся с нами! Твоя помощь понадобится нам для другого.
И он помчался перед ними, красным клином освещая им путь.
Они обогнули колодец и бросились к туннелю. Подбежали к входной двери, распахнули ее и выскочили на площадку. Сопровождавший их ракшас захлопнул за ними дверь и вымолвил:
— Гонятся!
Сэм шагнул с площадки. Только он начал падать, как дверь вдруг вспыхнула нестерпимым светом и тут же пролилась расплавленным металлом на площадку.
С помощью второго ракшаса они благополучно спустились до самого подножия Чанны и, не теряя ни секунды, бросились по огибающей его тропинке, чтобы отгородиться от преследования всем телом горы. И тут же пламя хлестнуло по камню, на который они приземлились.
Второй ракшас взлетел высоко в воздух, сделал круг и исчез.
Они бежали по тропе в сторону долины, где стояла колесница. Когда они добрались до входа в нее, вернулся ракшас.
— Кали, Яма и Агни спускаются, — доложил он. — Шива остался сзади, он караулит коридор. Ведет погоню Агни. Красный помогает богине, она хромает.
Их взору открылась громовая колесница. Стройная, безо всяких украшений, цвета бронзы, хотя и не из бронзы, стояла она посреди широкого луга. Напоминала она положенный набок минарет, или ключ от квартиры гиганта, или какую-то деталь небесного музыкального инструмента, выскользнувшую из ярко сияющего в ночи созвездия и упавшую на землю. Казалось, что в чем-то она не завершена, хотя глаз и не мог придраться к элегантным ее очертаниям. Она обладала той особой красотой, свойственна которая только самому изощренному оружию и достижима только вместе с функциональной целесообразностью.
Сэм подошел к ней, отыскал люк и влез внутрь.
— Ты можешь управлять ею, Бич? — спросил Тарака. — Сможешь пронестись по небосводу, расплескивая по земле разрушение?
— Я уверен, что Яма постарался сделать управление как можно более простым. Рациональность — его конек. Я летал раньше на реактивниках Небес и бьюсь об заклад, что здесь управление вряд ли сложнее.
Он нырнул в кабину, уселся в кресло пилота и уставился на панель перед собой.
— Черт! — пробурчал он, протянув вперед руку и тут же ее отдернув.
Внезапно вновь появился ракшас, он просочился сквозь металлическую обшивку колесницы и завис над консолью.
— Очень быстро идут боги, — выпалил он. — Особенно Агни.
Сэм щелкнул несколькими переключателями и нажал на кнопку. Зажглись циферблаты и индикаторы всех приборов на контрольной панели, внутри нее раздалось приглушенное гудение.
— Далеко ли он? — спросил Тарака.
— Почти посреди склона. Он расширил тропу своим пламенем и теперь бежит по ней, будто по дороге. Он выжигает все препятствия. Он прокладывает прямой путь.
Сэм потянул за ручку управления и, ориентируясь по показателям горевших на панели индикаторов, начал вращать верньер, чтобы перевести стрелку одной из шкал в нужное положение. По кораблю пробежала дрожь.
— Ты готов? — спросил Тарака.
— Я не могу взлететь, пока она не прогрелась. На это нужно время. Да еще и управление здесь много мудренее, чем я ожидал.
— Погоня близка.
— Да.
Издалека, перекрывая все нарастающий рык колесницы, донеслись звуки нескольких взрывов. Сэм передвинул рукоятку еще на одно деление и подстроил верньер.
— Я приторможу их, — сказал ракшас и исчез той же дорогой, как и появился.
Сэм передвинул рукоятку сразу на два деления, где-то внутри что-то треснуло, и все затихло. Корабль замер в безмолвии.
Он вернул рукоятку в исходное положение, крутнул верньер и вновь нажал на кнопку.
И вновь дрожь пробежала по колеснице, где-то что-то заурчало. Сэм передвинул рукоятку на одно деление, подкрутил верньер.
Он тут же повторил эту процедуру, и урчание превратилось в сдержанное рычание.
— Все, — сказал Тарака. — Мертв.
— Что? Кто?
— Тот, который попытался остановить Повелителя Пламени. Ему это не удалось.
Опять послышались взрывы.
— Они разрушают Адов Колодезь, — сказал Тарака.
Сэм ждал, не снимая руки с рукоятки, лоб его был усеян капельками пота.
— А вот и он — Агни!
Сэм поглядел сквозь длинный, наклонный защитный щит.
Бог Огня вступил в долину.
— Пора, Сиддхартха.
— Еще нет, — сказал Сэм.
Агни взглянул на колесницу, поднял свой жезл.
Ничего не случилось.
Он стоял, направляя на них жезл, потом опустил его вниз, встряхнул.
Поднял еще раз.
И опять никаких следов пламени.
Левой рукой он покопался у себя в ранце, из жезла выплеснулся поток света и выжег рядом с ним в земле здоровенную дыру.
Он опять нацелил жезл.
Ничего.
Он бросился бегом к кораблю.
— Электролокация? — спросил Тарака.
— Да.
Сэм потянул рукоятку, вновь подстроил приборы. Вокруг все уже ревело.
Он нажал еще одну кнопку, и из хвоста корабля донесся какой-то скрежет. Он повернул очередной верньер, и в этот миг Агни добрался до люка.
Вспышка пламени и лязг металла.
Он встал со своего места и выскочил из кабины в коридор.
Агни был внутри, он целился своим жезлом.
— Не шевелись, Сэм — или Демон! — закричал он, перекрывая рев моторов, и линзы на его глазах со щелчком стали красными. — Демон, — повторил он. — Не шевелись, или же ты и твой хозяин сгорите в тот же миг!
Сэм прыгнул на него.
Агни даже не пытался защищаться, ему и в голову не приходило, что такое возможно, и он упал от первого же удара.
— Короткое замыкание, а? — приговаривал Сэм, нанося ему удар поперек горла.
— Или солнечные пятна? — и двинул ему по скуле.
Агни перевалился на бок, и Сэм нанес ему ребром ладони последний удар прямо под адамово яблоко.
Он отбросил жезл и бросился задраивать люк, но тут же понял, что опоздал.
— А теперь, Тарака, уходи, — сказал он. — Теперь уже биться мне одному. Тебе ничего не сделать.
— Я обещал помочь.
— Но ничем не можешь. Уходи, пока цел.
— Как скажешь. Но последнее, что я должен сказать тебе...
— Потом! В следующий раз, когда свидимся
— Бич, я про то, чему научился у тебя, — так жаль. Я..
Внутри его тела и разума возникло мучительнейшее, скручивающее его в жгут чувство, это взгляд Ямы упал на него, ударил глубже самого его существа.
Кали тоже уставилась прямо ему в глаза, поднимая перед собой верещащий скипетр.
Казалось, что поднялся один занавес и опустился второй.
— Пока, Бич, — возникли у него в мозгу слова.
И череп взвыл.
Он почувствовал, что падает.
Что-то пульсировало.
У него в голове. И вообще повсюду.
От этой пульсации он и очнулся — и тут же почувствовал, что весь опутан болью и бинтами.
А в лодыжках и запястьях еще и цепью.
Он полусидел, привалившись спиной к переборке, в тесном отсеке. Рядом с дверью сидел и курил некто в красном.
Яма кивнул, но ничего не промолвил.
— Почему я жив? — спросил его Сэм.
— Ты жив, чтобы выполнить соглашение, заключенное много лет тому назад в Махаратхе, — сказал Яма. — Брахма, тот особенно жаждет повидать тебя еще раз.
— Мда, я-то не особенно жажду повидать Брахму.
— С течением лет это стало довольно-таки очевидным.
— Как я погляжу, пески нисколько не повлияли на твои мыслительные способности.
Тот улыбнулся.
— Мерзкий ты тип, — сказал он.
— Знаю. И постоянно поддерживаю форму.
— Как я понимаю, сделка твоя лопнула?
— Увы, ты прав.
— Быть может, ты сумеешь возместить свои потери. Мы на полпути на Небеса.
— Думаешь, у меня есть шанс?
— Вполне может статься. Времена меняются. На этой неделе Брахма может оказаться весьма милосердным божеством.
— Мой трудотерапист советовал мне специализироваться в проигранных процессах.
Яма пожал плечами.
— А что с демоном? — спросил Сэм. — С тем, что был со мной?
— Я достал его, — сказал Яма, — и преизрядно. Не знаю, прикончил или только отшвырнул. Но ты можешь об этом больше не беспокоиться. Я окропил тебя демоническим репеллентом. Если эта тварь все еще жива, не скоро оправится она от встречи со мной. Может быть, никогда. А как это тебя угораздило? Я считал, что если кто и невосприимчив к одержимости демонами, так это именно ты.
— Я считал точно так же. Ну а демонический репеллент — это что?
— Я обнаружил химическое соединение, безобидное для нас, но невыносимое для энергетических существ.
— Удобная штуковина. Была бы как нельзя кстати в дни обуздания.
— Да. Мы использовали его в Колодезе.
— Как мне показалось, это было настоящее сражение.
— Да, — сказал Яма. — А на что похоже, когда ты одержим демоном? Как себя чувствуешь, когда тебя подчинила себе чужая воля?
— Очень странно, — объяснил Сэм. — Пугаешься, но в то же время многому и учишься.
— Чему же?
— Этот мир принадлежал сначала им, — сказал Сэм. — Мы его у них отняли. С какой стати должны они отказываться от того, что мы в них ненавидим? Для них-то ведь это мы — демоны.
— Ну а как себя чувствуешь в подобном положении?
— Когда тебя подчинила чужая воля? Ты и сам знаешь.
Улыбка сползла с лица Ямы, потом вернулась.
— Тебе хотелось бы, чтобы я тебя ударил, не так ли, Будда? Ты бы смог почувствовать свое превосходство. К несчастью, я садист и делать этого не буду.
Сэм засмеялся.
— Туше, смерть, — сказал он.
Некоторое время они сидели молча.
— Не угостишь ли сигареткой?
Яма протянул ему сигарету, дал закурить.
— А как теперь выглядит Опорная База?
— О, ты бы едва ли узнал ее, — промолвил Яма. — Если бы все на ней вдруг сейчас умерли, она идеально функционировала бы ближайшие десять тысяч лет. Цвели бы цветы, играла музыка, фонтаны переливались всеми цветами радуги. По-прежнему накрывались бы столы в садовых павильонах. Сам Град ныне бессмертен.
— Подходящее обиталище, как я понимаю, для тех, кто провозгласил себя богами.
— Провозгласил себя? — переспросил Яма. — Ты не прав, Сэм. Божественность не сводится к имени или ярлыку. Это некое состояние личного бытия. Просто бессмертием его не достигнешь, ведь даже последний батрак на полях вполне может добиться непрерывности своего существования. Может быть, тогда дело в пестовании Облика? Нет. Любой поднаторевший в гипнозе может играть во всевозможные игры со своим образом. Или в обретении Атрибута? Конечно, нет. Я могу спроектировать машины намного более мощные и точные, чем любая способность, которую может вызвать и развивать в себе человек. Быть богом — это быть способным быть самим собой, причем до такой степени, что страсти твои соответствуют уже силам мироздания, и видно это любому, кто на тебя ни посмотрит, и нет надобности называть твое имя. Один древний поэт сказал, что весь мир наполнен отголосками и соответствиями. Другой сочинил длинную поэму об аде, в котором каждый человек претерпевает мучения, вызываемые как раз теми силами, которые управляли его жизнью. Быть богом — это быть способным распознать в самом себе все поистине важное и потом взять тот единственный тон, который обеспечит ему созвучие со всем сущим. И тогда вне морали, логики или эстетики становишься ты ветром или огнем, морем, горным кряжем, дождем, солнцем или звездами, полетом стрелы, вечерними сумерками, любовным объятием. Становишься главным, благодаря главной своей страсти. И говорят тогда взирающие на богов — даже и не зная их имен — «Это Огонь. Это Танец. Это Разрушение. Это Любовь». Итак, возвращаясь к твоим словам, они не провозглашали себя богами. Это делают все остальные, все, кто видит их.
— Значит, вот так они и тренькают на своих фашистских балалайках, да?
— Ты выбрал неудачное прилагательное.
— Ты уже израсходовал все остальные.
— Похоже, что в этом вопросе нам никогда не найти общей точки.
— Если в ответ на вопрос, почему вы угнетаете мир, ты разражаешься нескончаемой поэтической белибердой, то, естественно, нет. Думаю, тут просто не может быть общих точек.
— Тогда давай найдем другую тему для разговора.
— Хотя действительно, глядя на тебя, я говорю: «Это Смерть».
Яма не ответил.
— Странная у тебя — как ты сказал? — главная страсть. Я слышал, что ты был стар, прежде чем стал молодым…
— Ты же знаешь, что так оно и было.
— Ты был механиком-вундеркиндом и мастером оружия. Ты потерял отрочество во вспышке пламени и в тот же день стал стариком. Не в этот ли момент стала смерть твоей главной страстью? Или же это произошло раньше? Или позже?
— Не играет роли, — отрезал Яма.
— Ты служишь богам, потому что веришь во все, о чем говорил мне, — или потому, что ненавидишь большую часть человечества?
— Я не лгал тебе.
— Оказывается, Смерть — идеалист. Забавно.
— Ничего забавного.
— Или, может быть, ни одно из этих предположений не справедливо? Может быть, главная твоя страсть…
— Ты уже упоминал ее имя, — перебил Яма, — в той самой речи, в которой сравнивал ее с болезнью. Ты был не прав тогда, и ты не прав и сейчас. Я не намерен выслушивать твою проповедь еще раз, а так как в данный момент вокруг не видно забучих песков, то слушать ее я и не буду.
— Иду на мировую, — сказал Сэм. — Но скажи мне, меняются ли когда-нибудь главные страсти богов?
Яма улыбнулся.
— Богиня танца была когда-то богом войны. Так что похоже, что все может измениться.
— Только умерев подлинной смертью, — заявил Сэм, — изменюсь я. Но до самого того момента я буду с каждым вздохом ненавидеть Небеса. Если Брахма обречет меня на сожжение, я плюну в пламя. Если он повелит удушить меня, я постараюсь укусить руку палача. Если он рассечет мне грудь, кровь моя, надеюсь, разъест клинок ржавчиной. Ну как, это главная страсть?
— Ты — отличный материал для бога, — кивнул Яма.
— О боже! — иронически протянул Сэм.
— До того, как случится то, что случится, — сказал Яма, — тебе, как было мне обещано, разрешено поприсутствовать на свадьбе.
— Свадьбе? Ты и Кали? И скоро?
— В меньшее полнолуние, — ответил Яма. — Итак, что бы ни решил Брахма, я, по крайней мере, смогу до тех пор поднести тебе хорошую выпивку.
— За это спасибо, бог смерти. Но мне всегда казалось, что свадьбы не вершатся на Небесах.
— Эта традиция доживает последние дни. Нет никаких священных традиций.
— Тогда удачи, — сказал Сэм.
Яма кивнул, зевнул, закурил очередную сигарету.
— Между прочим, а какая сейчас на Небесах мода на казни? Я спрашиваю из чистой любознательности.
— Казни не вершатся на Небесах, — сказал Яма, выдвигая ящик и вынимая из него шахматную доску.
V
Из Адова Колодезя вознесен он бил на Небеса, чтобы пообщаться там с богами. Много тайн скрывает в себе Небесный Град, можно отыскать среди них и ключи к его прошлому. Не все, что случилось, пока бил он там, известно. Известно, однако, что выступил он перед богами ходатаем за судьбы мира, снискав тем самим симпатии одних и враждебность других. Избери он изменить человечеству и принять предложения богов — и, как говорит кое-кто, мог бы он навсегда остаться в Граде Князем, а не встретить свою смерть в когтях призрачных кошек Канибуррхи. Злые языки утверждают, правда, что принял он это предложение, но потом предали уже его самого, и только после этого, в последние дни свои опять был он целиком на стороне страдающего человечества, но дней этих оставалось слишком мало…
Препоясанная молниями, носительница штандарта, вооруженная мечом, копьем, луком, пожирающая, поддерживающая, Кали, ночь времени в конце кальпы, скитающаяся по миру в ночи, сохранительница, обманщица, безмятежная, любимая и любезная, Брахмани, Мать Вед, обитательница таинственных, безмолвных мест, предвещающая добро, нежная, всеведущая, быстрая, как мысль, носящая черепа, одержимая силой, сумеречная, трудноодолимая воительница, сострадательная и милосердная, пролагающая путь заблудшему, дарительница благ, учитель, доблесть в облике женщины, с переменчивым сердцем, предающаяся суровому аскетизму, чародейка, пария, бессмертная и вечная…
Арьятарабхаттариканамаштоттарасатакастотра (36-40)
И вот, как столь часто бывало и в прошлом, ее белоснежную шерсть погладил ветерок.
Она прогуливалась там, где колыхались лимонно-желтые травы, она кралась по тропинке, вившейся среди темных деревьев, усыпанных тропическими цветами; справа от нее высились яшмовые утесы, то тут, то там выходили на поверхность жилы молочно-белой породы, пронизанной оранжевыми капиллярами.
И вот, как столь часто бывало ранее, бесшумно ступали по тропинке подушечки ее огромных кошачьих лап, ветер поглаживал белую, как мрамор, шерсть, тысячами оттенков колыхались вокруг нее ароматы джунглей — там, в сумеречном месте, которое существовало лишь наполовину.
Она шла одна по извилистой тропе через джунгли, которые были отчасти иллюзией. Белые тигры — одинокие охотники. Если и прогуливались в округе другие, ни один из них не искал общества себе подобных.
И вот, как столь часто бывало ранее, глядела она на гладкую серую скорлупу небосвода и на звезды, сверкавшие на ней, словно крохотные осколки льда. Полумесяцы ее глаз расширились, она остановилась и, глядя вверх, уселась.
За какой же добычей рыщет она?
Сдавленный, утробный звук вырвался у нее из пасти и прервался, будто она подавилась кашлем. Неожиданно вспрыгнув на высокую скалу, уселась она там, вылизывая шерсть у себя на плечах. Показалась луна, и она уставилась на нее — фигура, словно слепленная из нетающего снега, — из-под бровей сверкали топазы глаз.
И вот, как и раньше, не могла она до конца разобраться, настоящие ли джунгли Канибуррхи ее окружают. Она чувствовала, что находится все еще под сенью настоящего леса, но не могла доподлинно убедиться в этом.
За какой же добычей рыщет она?
Расположены Небеса на плато, бывшем когда-то горным хребтом. Горы эти были сглажены и сплавлены друг с другом, чтобы получилась из них ровная площадка. С зеленого юга доставили потом плодородную почву, дабы нарастить мясо на кости полученного так скелета. И всю эту область, словно огромная банка, накрыл купол прозрачного свода, предохраняя ее от полярной стужи и не допуская внутрь ничего постороннего.
Выше всяких крайностей вознеслись Небеса, царство умеренности, и безмятежно наслаждаются они долгими своими сумерками и неспешными, полными праздности днями. Свежий, подогреваемый, пока он всасывается, воздух циркулирует по Граду и лесу. Прямо внутри купола можно собрать облака, можно сгустить их в тучи, можно оросить дождем любое место, какое только пожелаешь. Можно сделать и так, чтобы выпал снег, хотя никто никогда этого и не делал. На Небесах всегда лето.
И посреди летних Небес стоит Небесный Град.
Вырос он не так, как растят обычно люди свои города: вокруг порта или среди плодородных равнин, пастбищ, охотничьих угодий, на скрещении торговых путей или поблизости от богатых залежей того или иного нужного людям ресурса. Небесный Град возник из эфемерной концепции в мозгу первых его обитателей. И рос он не медленно и наполовину случайно, не так, как другие города: построим-ка здесь дом, проложим проспект прямо через этот массив, разрушим одно, чтобы построить другое, — после чего, естественно, все отдельные части сочетаются в неуклюжее и нелепое целое. Нет. Учтены были все соображения, связанные с удобством и пользой, расчислен с точки зрения великолепия целого каждый дюйм — сначала проектировщиками, а затем реализующими проекты машинами. Планы эти были согласованы и претворены в жизнь несравненным художником от архитектуры. Вишну-Хранитель удерживал у себя в мозгу весь Небесный Град — до того самого дня, когда облетел он на Прекраснокрылом Гаруде вокруг Шпиля Высотою В Милю, поглядывая вниз, и весь Небесный Град отразился в капельке пота у него на лбу.
Итак, возникли Небеса из разума одного бога, который учел, правда, пожелания своих сотоварищей. И расположились они — скорее по выбору, чем по необходимости, — среди дикого нагромождения льдов, снега и скал, на извечном Полюсе мира, где дом себе могли устроить только поистине могущественные.
(За какой же добычей рыщет она?)
А рядом с Небесным Градом раскинулся под куполом свода огромный лес Канибуррхи. В мудрости своей узрел Вишну, что должно соблюсти равновесие между столицей и дикой природой.