Желязны Роджер. Песнопевец

   - Прости, - сказал я.
   - ...это началось...
   - Я знаю. Прости, - рискнул я. - Добытые вещи... не иметь...
   - ...говорено, - говорил он. - Растранжирь их...
   - Я знаю. Прости. Но мы дали ему, - продолжал я.
   - Ага, - отреагировал он: - Затем... О, господи!
   - Алмазы... Алмазы в безопасности, - предположил я быстро.
   - Дали ему... О, господи! Прости.
   - Забудь. Скажи мне, что ты видел, - попросил я, пробуя вернуть его к тому, о чем мне хотелось услышать.
   - Алмазы... - сказал он.
   Затем он разразился длинным и бессвязным монологом. Я слушал. Снова и снова я говорил что-нибудь, чтобы возвращать его к теме алмазов, все готовился бросить ему имя Руди Майерса. Ответы его оставались фрагментарными, но в целом картина начала проясняться.
   Я спешил, стараясь узнать как можно больше, пока не вернулся Бартелми, чтобы продолжить декомпрессию. Я боялся, что Пол неожиданно протрезвеет именно таким образом и срабатывает декомпрессия, если вы не ошиблись в диагнозе. Он и Майк, насколько я понял, принесли алмазы - но откуда они, установить не удавалось. Сколько бы я ни пытался выяснить о роли Фрэнка, Пол лишь только бормотал какие-то нежности по поводу Линды. Но кое-что я все-таки сумел из него вытянуть.
   Видимо, Майк о чем-то проболтался однажды, приняв в заднем помещении "Чикчарни" наркотики. Руди это настолько заинтересовало, что он составил снадобье, несколько иное, чем "Розовый рай" - и, наверное, не один раз. Это могло быть одной из тех коварных ловушек, о которых я слыхал. И после этого Руди обслуживал Майка и выведал у него всю историю, и почувствовал, что запахло долларами. Только Пол оказался куда умнее, чем он думал. Когда Руди затребовал плату за молчание и Майк сказал об этом Полу, Пол выдал идею о "помешательстве" дельфинов в парке и предложил Майку поучаствовать в этом чтобы он предложил Руди встретиться с ним в парке для получения платы. Остальное было окутано какой-то дымкой, потому что упоминание о дельфинах сдерживало его. Но он, очевидно, поджидал в условленном месте, и они с Майком занялись Руди, когда тот добрался до места засады; один держал жертву, а другой обрабатывал шантажиста дельфиньей челюстью. Но было не совсем ясно: или Майк был ранен в схватке с Руди и Пол решил прикончить его и придать и ему вид дельфиньей жертвы, или же он спланировал эту часть заранее и после первого убийства напал на Майка, застав его врасплох. В любом случае дружба между ними со временем ослабела, и дело с шантажом окончательно рассорило их.
   Примерно такой рассказ я выслушал, перемежая его бормотание своими наводящими вопросами. Очевидно, убийство Майка потрясло его больше, чем он предполагал. И он по-прежнему называл меня Майком, говорил, что сожалеет о случившемся, и я поддерживал его бред.
   Прежде, чем я сумел вытянуть из него что-либо еще, вернулся Бартелми и спросил меня, как идут дела.
   - Пол бредит, - ответил я, - и больше ничего.
   - Я чуть подольше проведу декомпрессию. Может быть, это приведет его в чувство... Нам осталось немного, и нас уже ждут.
   - Хорошо.
   Но декомпрессия не привела его в чувство. Он оставался все таким же. Я пытался его перехитрить, вытянуть из него что-нибудь еще, особенно насчет источника алмазов - но что-то вышло наперекосяк. Он начал реагировать по-другому.
   Он бросился на меня, схватил за глотку, но я отбил атаку, удерживая его на месте. Он уступил, заплакал, забормотал в ужасе, что признался во всем. Я разговаривал с ним медленно, тихо, пытаясь утешить его, вернуть к прежнему, доброжелательному восприятию действительности. Но ничего не помогало, и я замолчал, оставаясь начеку.
   Потом он задремал, и Бартелми продолжил декомпрессию. Я следил за дыханием Пола и время от времени проверял пульс, но, казалось, ухудшения не наступало.
   К тому времени, когда мы добрались до станции, декомпрессия была закончена полностью, и я открыл люк и вышвырнул наше снаряжение. Пол вздрогнул, открыл глаза, уставился на меня и сказал:
   - Это была судьба.
   - А как вы себя теперь чувствуете?
   - Нормально, мне кажется. Только устал: на ногах не удержусь.
   - Позвольте подать вам руку.
   - Спасибо.
   Я помог ему выбраться из камеры и опуститься на сидение приготовленного кресла на колесиках. Там были и молодой врач, и Кашел, и Димс, и Картер. Я не мог помочь желающим узнать, что происходит в этот момент в голове у Пола. Доктор проверил сердцебиение, пульс, давление, посветил ему в глаза и уши и заставил кончиком пальца дотронуться до кончика носа. Затем он кивнул, махнул рукой, и Бартелми покатил кресло к амбулатории. Доктор прошел часть пути, разговаривая с ним. Затем он вернулся с полдороги и попросил меня рассказать обо всем, что произошло.
   Я так и сделал, опустив только ту часть истории, о которой узнал из бреда. Затем доктор поблагодарил меня и снова повернул к амбулатории.
   Я быстро догнал его.
   - На что это похоже? - спросил я.
   - На азотное опьянение, - ответил врач.
   - А не похоже на какую-то особую его форму? - уточнил я. - Я имею в виду то, как он реагировал на декомпрессию и вообще?
   Он пожал плечами.
   - Люди по-разному устроены и не похожи друг на друга не только внешне, но и внутренне, - пояснил он. - Сколько бы вы ни изучали физиологию человека, вы все равно не сможете сказать, как он станет вести себя, выпив - будет веселым, печальным, буйным, сонным. То же и здесь. Думается, он только теперь приходит в норму.
   - Без осложнений?
   - Ну, я хочу сделать электрокардиограмму сразу же, как только мы доставим его в амбулаторию. Но, думаю, с ним все в порядке. Слушайте, а там, в амбулатории, есть декомпрессионная камера?
   - Весьма вероятно. Но я здесь новичок. Я не уверен.
   - Ну, а почему бы вам не пойти с нами и не выяснить? Если ее там и нет, то я хотел бы затащить туда подводный ее вариант.
   - О?
   - Только из предосторожности. Я же хочу оставить парня в амбулатории на всю ночь с кем-нибудь, кто станет приглядывать за ним. Если будет рецидив, то неплохо будет иметь эту штуку под рукой, чтобы еще раз провести декомпрессию.
   - Понятно.
   Мы поймали Бартелми у дверей. Другие же тоже были там.
   - Да, в амбулатории есть камера, - сказал Бартелми в ответ на вопрос врача. - Я посижу с ним.
   Сидеть вызвались все, и ночь в конце концов была разделена на три вахты: Бартелми, Фрэнк и Энди соответственно. Каждый из них, конечно, был хорошо знаком с оборудованием для декомпрессии.
   Фрэнк подошел и тронул меня за руку.
   - Раз уж мы сейчас не можем ему помочь, - сказал он, - то, может быть, все-таки пообедаем?
   - О? - сказал я, автоматически поглядев на часы.
   - Сядем за стол около семи вместо шести тридцати, - сказал он с улыбкой.
   - Прекрасно. Только мне нужно время, чтобы принять душ и переодеться.
   - Ладно. Приходите сразу же, как только будете готовы. У нас еще останется время, чтобы выпить.
   - Порядок. А выпить хочется. До скорого.
   Я пошел в свой коттедж и принял душ. Новых любовных записочек не поступало. Ну, а камешки по-прежнему покоились в мусоросборнике. Я причесался и пошел обратно через остров.
   Когда я был около лаборатории, показался доктор, разговаривающий через плечо с кем-то в дверях. Вероятно, его собеседником был Бартелми. Подойдя, я увидел в руках врача чемоданчик.
   Он пошел прочь. Увидел меня, кивнул и улыбнулся.
   - Думаю, с вашим другом все в порядке, - сказал он.
   - Хорошо. Как раз об этом я и хотел спросить.
   - А как вы сами себя чувствуете?
   - Нормально. Нет, действительно хорошо.
   - У вас вообще не было никаких симптомов. Верно?
   - Конечно.
   - Прекрасно. Если будут, вы знаете, куда обратиться. Так?
   - Да.
   - Ладно, тогда я пошел.
   - До свидания.
   Он направился к вертолету, стоявшему у главного здания. Я же двинулся дальше, к дому Фрэнка.
   Фрэнк вышел встретить меня.
   - Что сказал доктор? - спросил он.
   - Что все, вроде бы, в порядке, - ответил я.
   - Угу. Заходи и выкладывай, что будешь пить. - Он открыл дверь.
   - Лучше всего бурбон, - ответил я.
   - С чем-то?
   - Только лед.
   - Ладно. Сейчас вернется Линда, она накрывает на стол.
   Он отправился готовить выпивку. Хотел бы я знать, скажет ли он хоть что-нибудь насчет алмазов, пока мы одни. Но он ничего не сказал.
   Он повернулся, подал мне пойло, поднял свой стакан в коротком салюте и сделал глоток.
   - Ну, рассказывай, - предложил он.
   - Ладно.
   Рассказывал я весь обед и еще после. Я был очень голоден. Линда готовила вкусно, а Фрэнк задавал и задавал вопросы, вытягивая мельчайшие подробности расстройства Пола, а это утомляло. Я задумался о Линде и Фрэнке. Я не видел возможности сохранить в тайне интрижку, вроде этой, на таком маленьком острове, как наша станция. Что же на самом деле знал, думал и чувствовал Фрэнк? Как следует себя вести в этом их причудливом треугольнике?
   Я посидел с ними какое-то время после обеда и почти что ощущал нарастание напряжения между ними - именно о нарастании этом, похоже, и заботился Фрэнк, медленно ведя беседу по той колее, которую наметил. Я не сомневался, что он упивался неудачей Пола, но чувствовал себя все более и более неловко в роли буфера в проявляющемся раздоре, столкновении или возобновлении старой ссоры. Поблагодарив за угощение, я освободился как можно скорее, сославшись на усталость - что было наполовину правдой.
   Фрэнк немедленно поднялся.
   - Я провожу вас, - сказал он.
   - Хорошо.
   Так он и сделал.
   Когда мы наконец добрались до моего дома, он произнес:
   - Насчет тех камней...
   - Да?
   - Вы уверены, что их намного больше - там, откуда вы их взяли?
   - Пойдемте, - предложил я ему и провел вокруг коттеджа во дворик и повернул, добравшись до него. - Сейчас последние минуты заката. Почему бы нам не полюбоваться им? Я сейчас вернусь.
   Я вошел в заднюю дверь, подошел к раковине и открыл слив. Около минуты у меня ушло на то, чтобы достать мешок. Я открыл его, зачерпнул двойную пригоршню и вышел из дому.
   - Подставляйте руки, - сказал я Фрэнку.
   Он сложил руки ковшичком, и я наполнил их.
   - Ну, как?
   Он двинулся поближе к свету, лившемуся из открытой двери.
   - Господи! - произнес он. - Так вы действительно нашли месторождение?
   - Конечно.
   - Ладно. Я продам их для вас. Тридцать пять процентов.
   - Двадцать пять, не больше. Я уже говорил об этом.
   - Просмотр камней и минералов на этой неделе в субботу. Человек, которого я знаю, сможет быть там, стоит лишь ему дать знать. Он предложит хорошую цену. Я дам ему знать - за тридцать процентов.
   - Двадцать пять.
   - Жаль, что мы близки были к сделке и не смогли сторговаться. Что ж, мы оба внакладе.
   - Ну, ладно. Тридцать.
   Я забрал камни, ссыпал их в карман, и мы ударили по рукам. Потом Фрэнк повернулся.
   - Двинусь в лабораторию, - сказал он, - и посмотрю, что стряслось с тем агрегатом, что вы притащили.
   - Дайте мне знать, когда найдете неисправность. Мне это любопытно.
   - Хорошо.
   Он ушел, а я прибрал камни, принес книгу о дельфинах и начал листать ее. И меня поразило, насколько смешно это было, что я делал. Все эти разговоры о дельфинах, все чтения, рассуждения, включая мою длинную диссертацию об их гипнотических и гипотетичных снопеснях, как о религиозно - диагностических формах людуса - для чего? Чтобы обнаружить, что я, скорее всего, справился бы со всем этим делом даже и без того, чтобы увидеть хоть одного живого дельфина?
   Ну вот, это было как раз то, что я должен был сделать - то, чего хотели Дон и Лидия Барнс - и Институт: чтобы я восстановил доброе имя дельфинов. И все же насколько запутанным был этот клубок! Шантаж, убийства, контрабанда алмазов, да еще и нарушение супружеской верности - вероятно отброшенное в сторону... Как гладко и аккуратно я начал распутывать его, но так и не определил, кто знал обо всем этом, кто помог мне и зачем исчез так, как исчезал только я - без того, чтобы возникли всякие неприятные для него вопросы, без того, чтобы оказаться втянутым в это дело.
   Чувство глубокой зависти к дельфинам накатило на меня и прошло не полностью. Создавали ли они когда-нибудь для себя подобные проблемы? Я крепко в этом сомневался. Может быть, если я соберу достаточно зеленых печатей судьбы, я смогу в следующий раз воплотиться в дельфина.
   Что-то нахлынуло на меня, и я задремал, не потушив свет.
   Меня разбудил резкий и настойчивый стук.
   Я протер глаза и потянулся. Шум повторился, и я повернулся в направлении его.
   Там было окно. И кто-то барабанил по раме. Я встал, подошел к окну и обнаружил, что это был Фрэнк.
   - Ну, - сказал я, - что стряслось?
   - Выходи, - предложил он. - Это очень важно.
   - Ладно. Минутку.
   Я ополоснул лицо, что окончательно разбудило меня и дало время подумать. Взглянув на часы, я увидел, что времени около половины одиннадцатого.
   Когда я в конце концов вышел, он вцепился в мое плечо:
   - Пойдем! Черт возьми! Я же сказал, что это очень важно!
   Я сделал шаг вслед за ним:
   - Ладно. Я проснулся. А в чем дело?
   - Пол умер, - сообщил он.
   - Что?
   - Что слышал, Пол умер.
   - Как это случилось?
   - У него остановилось дыхание.
   - Вот оно что... Но как это случилось?
   - Я начал возиться с агрегатом, который ты приволок. Он лежит там. Я затащил его к тому времени, как пришел мой черед сменить Бартелми, так что возможность разобраться с ним была. И я настолько увлекся, что не обращал на Пола особого внимания. Когда я все-таки решил глянуть, он был мертв. Это все. Его лицо почернело и исказилось. Похоже на что-то вроде легочной недостаточности. Может, это была легочная эмболия...
   Мы вошли в ближайшие двери. Море плескалось за ними, легкий бриз ворвался за нами следом. Мы миновали недавно установленный верстак, разбросанные инструменты и частично разобранный агрегат. Свернув налево, мы вошли в комнату, где лежал Пол. Я включил свет.
   Его лицо больше не было красивым, оно несло на себе отпечатки последних минут, проведенных в муках. Я подошел к нему и проверил пульс, заранее зная, что не найду его. Надавил на кожу большим пальцем. Пятно, когда я убрал палец, оставалось белым.
   - Недавно это случилось? - спросил я.
   - Прямо перед тем, как я к вам пришел.
   - Почему ко мне?
   - Вы живете ближе всех.
   - Понятно... Простыня в этом месте была порвана раньше?
   - Не знаю.
   - Ни криков, ни стонов, ни каких-либо звуков?
   - Ничего. Если бы услышал, я пришел бы сразу.
   Неожиданно мне захотелось закурить, но в комнате стояли кислородные баллоны, и по всему помещению были развешаны таблички с надписью "Не курить!". Я повернулся и пошел назад, толкнул незапертую дверь, навалился на нее спиной и уставился по-над водой.
   - Очень забавно, - сказал я вслух. - После дневных симптомов ему были гарантированы "естественные причины" для "возможной легочной эмболии", "легочной недостаточности" или еще какой-нибудь дьявольщины вроде этого.
   - Что это значит? - спросил Фрэнк.
   - Был ли он спокоен... Я не знаю. Не в этом дело. Я полагаю, вы применили декомпрессию. Верно? Или просто-напросто придушили его?
   - Прекрати! Зачем это...
   - В определенной степени я помог убить его, - сказал я. - Я полагал, что он в безопасности рядом с вами, потому что вы ничего не предпринимали против него все это время. Вы хотели удержать жену, вернуть ее обратно. Потратить на нее кучу денег - вот способ, которым вы хотели ее вернуть. Но это был порочный круг, потому что Пол был частью источника ваших сверхдоходов. Но потом появился я и предложил вам альтернативный вариант. Затем сегодняшний несчастный случай и возможность, предоставившаяся этой ночью... Вы воспользовались случаем, ухватившись за благоприятную возможность и хлопнули дверью. Надо ковать железо, пока оно горячо... Поздравляю. Думаю, вы преуспели в этом. Нет никаких доказательств. Хорошо сделано.
   Он вздохнул.
   - Тогда почему вы ввязались во все это? Все ясно. Мы пойдем найдем Бартелми, и вы скажете ему, что все это произошло потому, что я обезумел.
   - Мне было интересно разузнать о Руди и Майке. Я хотел бы знать все. Вы принимали какое-то участие в организации того убийства?
   - Что вы знаете? - спросил он медленно. - И как вы узнали?
   - Я знаю, что Пол и Майк были поставщиками камней. Я знаю, что Руди узнал об этом и пытался шантажировать их. Они взяли его в оборот, и я думаю, что Пол позаботился для ровного счета и о Майке. Как я узнал? Пол выболтал все во время нашего возвращения, а ведь я был с ним в декомпрессионной камере, помните? Я узнал об алмазах, убийствах, Линде и Поле - только успевай прислушивайся.
   Он откинулся на верстак и покачал головой.
   - Я подозревал вас, - сказал он, - но у вас были убедительные доказательства - те алмазы. Допустим, вы добрались до них чрезвычайно быстро. Но я благосклонно принял ваш рассказ, и потому что, возможно, месторождение Пола было действительно где-то очень близко. Хотя он никогда не говорил мне, где оно. Я решил, что вы или наткнулись на него случайно, или проследили за Полом и знали достаточно, чтобы понять, что это такое. Но в любом случае это не имело значения. Я охотнее имел бы дело с вами. Остановимся на этом?
   - Если вы расскажете мне о Руди и Майке.
   - Но я на самом деле знаю не более того, что вы мне сейчас рассказали. Это было не мое дело. Обо всем позаботился Пол. Только ответьте мне: как вы нашли месторождение?
   - Я его не нашел, - ответил я. - Я даже понятия не имею, где он нашел алмазы.
   Фрэнк выпрямился:
   - Я вам не верю! А камни - откуда они?
   - Я нашел место, в котором Пол прятал мешок с камнями и украл их.
   - Зачем?
   - Ради денег, конечно.
   - Тогда почему вы солгали мне о том, где вы их нашли?
   - А вы хотели бы, чтобы я сказал, что они краденые? Однако же...
   Он молнией рванулся вперед, и я увидел, что в руке он сжимает гаечный ключ.
   Я отпрыгнул назад, и дверь, захлопываясь, ударила его в плечо. Однако, это только ненадолго задержало его. Он рванул дверь и бросился ко мне. Я снова отступил и принял оборонительную позу.
   Он ударил, и я ушел от удара в сторону, задев его по локтю. Мы оба промахнулись. Его новый удар слегка задел мое плечо, так что выпад, который я сделал секундой позже, достиг его почек с меньшей силой, чем я надеялся. Я отпрянул назад, когда он ударил снова, и мой пинок достал его бедро. Он опустился на колено, но поднялся прежде, чем я насел на него, ударив в направлении моей головы. Я отпрянул, и он промахнулся.
   Я слышал воду, чувствовал ее запах. Хотел бы я знать, как насчет ныряния. Он был ужасно близко...
   Когда он напал снова, я прогнулся назад и захватил его руку. Я крепко вцепился в нее близ локтя и зажал, вытянув свои скрюченные пальцы по направлению к его лицу. Он двинулся на меня, и я упал, по-прежнему сжимая его руку, а другой крепко ухватив его за пояс. Мое плечо ударилось о землю, и он оказался на мне, пытаясь освободиться. Когда это ему удалось, его вес на мгновение переместился. Почувствовав свободу, я свернулся в клубок и ударил его обеими ногами.
   Мой удар достиг цели. Он только хрюкнул... а затем он пропал.
   Я услышал, как он плюхнулся в воду. Еще я слышал отдаленные голоса - они окликали нас, они приближались к нам через остров.
   Я поднялся на ноги и двинулся к краю острова.
   И тут Фрэнк завизжал - это был длинный жуткий крик, полный предсмертной муки.
   К тому времени, когда я достиг края платформы, вопль оборвался.
   Когда Бартелми прибежал ко мне, он остановился, повторяя: "Что случилось?" до тех пор, пока не глянул вниз и не увидел плавник, мелькавший в центре водоворота. Затем он пробормотал: "О, господи!" и больше ничего.
   Позже, когда я давал отчет о событиях, я рассказал, что он показался мне очень возбужденным, когда прибежал поднимать меня, что он крикнул мне, что Пол перестал дышать, и я, вернувшись с ним в лабораторию, убедился, что Пол мертв, сказал ему это и начал выспрашивать его о подробностях, а в ходе разговора он, похоже, получил впечатление, что я подозреваю именно его в смерти Пола из-за проявленной им небрежности. Тогда он возбудился еще больше и в конце концов набросился на меня, и мы боролись, и что он упал в конце концов в воду. Все это, конечно, было правдой. Отчет мой грешил лишь пропусками. Но они, похоже, удовлетворились этим. Все ушли. Акула рыскала вокруг, возможно, дожидаясь, не кинут ли ей кого-нибудь на десерт, и те, кто занимался дельфинами, пришли и усыпили ее, а затем унесли. Бартелми сказал мне потом, что вышедший из строя ультразвуковой генератор действительно мог иметь периодические короткие замыкания.
   Так, Пол убил Майка и Руди; Фрэнк убил Пола, а затем сам был убит акулой, на которую теперь можно было свалить и первые два убийства. Дельфины были оправданы, и не оставалось больше ничего, что взывало бы к правосудию. Месторождение же алмазов стало теперь одной из маленьких тайн, настолько нередких в нашей жизни.
   ...После того, как все разошлись, выслушав мой рассказ о происшедшем, а остатки останков убрали - еще долго после этого, пока тянулась ночь, поздняя, чистая, со множеством ярких звезд, двоившихся и мерцавших в прохладных водах Гольфстрима вокруг станции, и я сидел в кресле на маленьком заднем дворике за моим жилищем, потягивая пиво из жестянки, и следил за тем, как заходят звезды.
   У меня не было чувства удовлетворения, хотя на папке с делом, лежащей у меня в уме, уже стоял штамп "закрыто".
   Кто же написал мне записку - записку, включившую адскую машину убийств?
   Действительно ли стоит об этом беспокоиться теперь, когда работа завершена? До тех пор, пока этот кто-то будет хранить молчание относительно меня...
   Я еще глотнул пива.
   Да, стоит, решил я. Мне тоже следует осмотреться повнимательнее.
   Я достал сигарету и собрался закурить.
   И тогда это началось...
   Когда я влетел в бухту, она была освещена. А когда влетел на причал, ее голос донесся до меня через громкоговоритель.
   Она приветствовала меня по имени - моему настоящему имени; я не слышал, чтобы его произносили вслух уже давным-давно - и она пригласила меня войти.
   Я двинулся по причалу вверх к зданию. Дверь была полуоткрыта. И я вошел.
   Это была длинная-длинная комната, полностью оформленная в восточном стиле. Хозяйка была одета в шелковое зеленое кимоно. Она сидела на коленях на полу и перед ней лежал чайный сервиз.
   - Пожалуйста, проходите и садитесь, - предложила она.
   Я кивнул, снял обувь, пересек комнату и сел.
   - О-ча доу десу-ка? - спросила она.
   - Итадакимасу.
   Она наполнила чашки, и мы некоторое время пили чай. После второй чашки я придвинул к себе пепельницу.
   - Сигарету? - спросил я.
   - Я не курю, - ответила она, - но я хочу, чтобы вы курили. Я попытаюсь вобрать в себя как можно больше вредных веществ. Я полагаю, именно с этого все и началось.
   Я закурил.
   - Никогда не встречал настоящих телепатов, - признался я.
   - Мне приходится пользоваться этой моей способностью постоянно, - ответила она, - и не скажу, чтобы это было особенно приятно.
   - Думаю, мне нет необходимости задавать вопросы вслух? - заметил я.
   - Нет, - подтвердила она, - действительно - нет. Как вы думаете, это хочется - читать мысли?
   - Чем дальше, тем меньше, - предположил я.
   Она улыбнулась.
   - Я спросила об этом, - пояснила она, - потому что много размышляла над этим в последнее время. Я думала о маленькой девочке, которая жила в саду с жуткими цветами. Они были красивы, эти цветы, и росли, чтобы делать девочку счастливой тогда, когда она ими любуется. Но они не могли скрыть от нее свой запах - а это был запах жалости. Ибо она была маленькой несчастной калекой. И бежала она не от цветов, не от их внешнего облика, а от их аромата, смысл которого она смогла определить, несмотря на возраст. Было мучительно ощущать его постоянно, и лишь в заброшенном пустынном месте нашла она какое-то отдохновение. И не будь у нее этой способности к телепатии, она осталась бы в саду.
   Она замолчала и пригубила чай.
   - И однажды она обрела друзей, - продолжала хозяйка, - обрела в совершенно неожиданном месте. Это были дельфины, весельчаки, с сердцами, не спешащими с унизительной жалостью. Телепатия - та, что заставила ее покинуть общество подобных себе, помогла найти друзей. Она смогла узнать сердца и умы своих новых друзей, куда более полно, чем один человек может познать другого. Она полюбила их, стала членом их семьи.
   Она еще отпила чаю, а затем посидела в молчании, глядя в чашку.
   - Среди них были и великие, - проговорила она наконец, - те, о которых вы догадались чуть раньше. Пророки, философы, песнопевцы - я не знаю слов в человеческом языке для того, чтобы описать функции, что они исполняли. Тем не менее, среди них были и те, чьи голоса в снопеснопении звучали с особой нежностью и глубиной - нечто вроде музыки и в то же время не музыка, двигаясь от безвременья в себе, которое они, возможно, считали бесконечным пространством, и выражая это для своих друзей. Величайший из всех, кого я когда-либо знала, Песнопевец, - и она произнесла слоги очень музыкальным тоном, - носил имя или титул, звучащий как "кива'лл'кие ккоотаиллл'кке'к". Я не могу выразить словами его снопеснопение так же, как не смогла бы рассказать о гении Моцарта тому, кто никогда не слышал музыки. Но когда ему стала угрожать опасность, я сделала то, что должно было быть сделано.
   - Вы видите, что я пока еще не все понимаю, - заметил я, поставив чашку.
   - "Чикчарни" построен так, что пол его возвышается над рекой, - и картина бара внезапно вспыхнула в моей памяти ясно и с потрясающей реальностью. - Вот так, - добавила она.
   - Я не пью крепких напитков, не курю и очень редко пользуюсь медикаментами, - продолжала она, - и не потому, что у меня нет другого выбора. Просто таково мое правило, обусловленное здоровьем. Но это не значит, что я не способна наслаждаться подобными вещами так же, как я сейчас наслаждаюсь сигаретой, которую курите вы.