— УХОД… Э-Э… ЖИВОПИСНЫЙ, — заметил Фракир.
— Семейная особенность, — объяснил я, — и, кстати об уходах…
Я прошагал мимо камня, отбыв из кольца. Его снова заполнила тьма, еще более глубокая. Зато моя тропинка, казалось, обозначилась ярче. Увидев, что запястье перестало дымиться, я отпустил его.
Тогда, одержимый мыслью убраться прочь от этого места, я перешел на спортивную ходьбу. Оглянувшись немного погодя, стоящих камней я больше не увидел. Там был только бледный, тающий водоворот, который поднимался все выше, выше, пока не исчез.
Я все шел и шел, и тропа постепенно пошла под горку, и вот уже оказалось, что я легкой походкой, вприпрыжку сбегаю с холма. Тропинка яркой лентой бежала вниз, теряясь из вида далеко впереди. И все-таки увидев, что не так далеко от нее отделяется вторая светящаяся линия, я был озадачен. Обе дорожки быстро пропадали справа и слева от меня.
— Относительно перекрестков есть какие-нибудь особые указания? — спросил я.
— ПОКА НЕТ, — отозвался Фракир. — ВИДНО, ЭТО МЕСТО, ГДЕ НАДО БУДЕТ ПРИНИМАТЬ РЕШЕНИЕ, НО, ПОКА НЕ ПОПАДЕШЬ ТУДА, НИКАК НЕ УЗНАЕШЬ, ОТ ЧЕГО ТАНЦЕВАТЬ.
Внизу расстилалась пустынная с виду сумрачная равнина, кое-где попадались отдельные светлые точки — некоторые горели ровно, другие то разгорались, то тускнели, и все они были неподвижны. Однако, кроме двух дорожек — моей и той, что отделялась от нее, — иных путей не было. Слышны были лишь мои шаги и мое дыхание. Не было ни ветра, ни особенных запахов, а климат был столь мягким, что не требовал внимания. С обеих сторон снова появились темные силуэты, но у меня не было желания их исследовать. Все, чего мне хотелось, — это покончить с тем, что творится, выбраться отсюда к чертовой матери и как можно скорее заняться собственными делами.
Потом по обе стороны от дороги с неодинаковыми интервалами стали появляться туманные пятна света. Колеблющиеся, исходящие ниоткуда, испещренные пятнами, они то вдруг возникали, то пропадали. Как будто вдоль дороги висели пятнистые газовые занавеси. Но сперва я не останавливался, чтобы их исследовать — я дождался, чтобы темные зоны стали попадаться все реже и реже, замещаясь тенями, в которых можно было различить все больше и больше. Контуры, словно началась настройка, прояснялись, обнаруживая знакомые предметы: стулья, столы, машины на стоянке, витрины магазинов. Наконец эти картины принялись окрашиваться в бледные цвета.
Перед одной я задержался и внимательно посмотрел на нее. Это был красный шевроле 57 года выпуска, в снегу, припаркованный на обочине знакомого с виду шоссе. Я приблизился и протянул к нему руку.
Попав в тусклый свет, моя левая рука исчезла по плечо. Вытянув пальцы, я дотронулся до машины. Ответом было смутное ощущение контакта и легкий холодок. Тогда, махнув рукой вправо, я сбросил немного снега. Когда я вытащил руку, она была в снегу. Перспектива немедленно окрасилась в черное.
— Я нарочно полез туда левой рукой, — сказал я, — потому что там на запястье ты. Что там было?
— БОЛЬШОЕ СПАСИБО. ВРОДЕ БЫ КРАСНАЯ МАШИНА, А НА НЕЙ СНЕГ.
— Это они воспроизвели кое-что, что выудили из моей памяти. Это картина Полли Джексон, которую я купил, увеличенная до натуральной величины.
— ТОГДА ДЕЛО ПЛОХО, МЕРЛЬ. Я НЕ РАСПОЗНАЛ, ЧТО ЭТО — КОНСТРУКЦИЯ.
— Выводы?
— КТО БЫ ЭТО НИ СДЕЛАЛ, У НЕГО ПОЛУЧАЕТСЯ ВСЕ ЛУЧШЕ… ИЛИ ОН СТАНОВИТСЯ ВСЕ СИЛЬНЕЕ. ИЛИ И ТО, И ДРУГОЕ.
— Черт, — заметил я, повернул прочь и быстро зашагал дальше.
— ВОЗМОЖНО, НЕЧТО ЖЕЛАЕТ ПОКАЗАТЬ ТЕБЕ, ЧТО ТЕПЕРЬ МОЖЕТ ПОЛНОСТЬЮ СБИТЬ ТЕБЯ С ТОЛКУ.
— Тогда ему это удалось, — признался я. — Эй, Нечто! — крикнул я. — Слышишь? Твоя взяла! Ты окончательно сбил меня с толку! Можно мне теперь пойти домой? Но если ты хотел добиться еще чего-то, тут у тебя прокол! Я совершенно не понимаю, в чем дело!
Последовавшая ослепительная вспышка швырнула меня на тропинку и ослепила на несколько долгих мгновений. Я лежал там, напрягшись, подергиваясь, но раскат грома не последовал. Когда снова можно было четко видеть, а судороги мышц прекратились, я разглядел огромную царственную фигуру, стоявшую всего в нескольких шагах передо мной: Оберон.
Только это была статуя — дубликат той, что стояла у дальней стены Главного Вестибюля в Эмбере, а может, это она и была, потому что при ближайшем рассмотрении я заметил на плече великого человека нечто, похожее на птичий помет. Вслух я сказал:
— Она настоящая или это конструкция?
— ПО-МОЕМУ, НАСТОЯЩАЯ, — ответил Фракир.
Я медленно поднялся.
— Считаю это ответом, — сказал я. — Только не понимаю, что он означает.
Я протянул руку, чтобы потрогать статую, и на ощупь она больше напомнила холст, чем бронзу. В этот миг моя перспектива каким-то образом раздвинулась, и я ощутил, что трогаю написанного маслом больше, чем в половину натуральной величины, Отца Своей Страны. Потом края перспективы начали размываться, медленно исчезли, и я увидел, что портрет был частью одной из тех неясных картин, мимо которых я проходил. Потом по нему пошла рябь и он исчез.
— Сдаюсь, — сказал я, ступая на то место, которое он занимал минуту назад. — Ответы озадачивают еще сильнее, чем породившая вопросы ситуация.
— РАЗ МЫ ИДЕМ СРЕДИ ОТРАЖЕНИЙ, НЕ МОЖЕТ ЛИ ЭТО БЫТЬ ЗАЯВЛЕНИЕМ, ЧТО ВСЕ ВЕЩИ РЕАЛЬНЫ… ОДНИ ЗДЕСЬ, ДРУГИЕ ГДЕ-ТО ЕЩЕ?
— Полагаю, да. Но это я уже знал.
— И ЧТО ВСЕ ВЕЩИ РЕАЛЬНЫ ПО-РАЗНОМУ, В РАЗНОЕ ВРЕМЯ, В РАЗНЫХ МЕСТАХ?
— О'кей, твои слова вполне могут оказаться сообщением. И все же я сомневаюсь, чтобы это нечто дошло до таких крайностей просто, чтобы сделать несколько философских замечаний, которые для тебя могут быть внове, а где-нибудь еще считаются довольно затасканными. Должна быть какая-то особая причина, которую я все еще не улавливаю.
До этих самых пор картины, мимо которых я проходил, представляли собой натюрморты. Теперь же мне попалось несколько полотен с людскими фигурами, на некоторых изображались иные создания. В этих картинах имелось действие — где насилие, где любовные сцены, где просто картинки домашней жизни.
— ДА, КАЖЕТСЯ, МЫ ПРОДВИНУЛИСЬ ВПЕРЕД. ЭТО МОЖЕТ НАС К ЧЕМУ-НИБУДЬ ПРИВЕСТИ.
— Когда они выскочат и набросятся на меня, я пойму, что прибыл в нужное место.
— КАК ЗНАТЬ? ПО-МОЕМУ, КРИТИКОВАТЬ ИСКУССТВО — ДЕЛО СЛОЖНОЕ.
Но вскоре серии картин исчезли, а мне оставалось только шагать по своей светящейся дорожке сквозь тьму. Вниз, вниз по неподвижному отлогому склону, к перекрестку. Где был Чеширский Кот, когда мне требовалась логика кроличьей норы?
Только что я, приближаясь, наблюдал за перекрестком, но не успел и глазом моргнуть, как картина изменилась. Теперь там неподалеку, на углу справа, был фонарь. Под ним стояла призрачная фигура и курила.
— Фракир, как они его притащили сюда? — спросил я.
— ОЧЕНЬ БЫСТРО, — ответил он.
— Что тебе подсказывает чутье?
— ВНИМАНИЕ СОСРЕДОТОЧЕНО НА ТЕБЕ. ПОКА — БЕЗ ЗЛЫХ НАМЕРЕНИЙ.
Подойдя поближе, я замедлил шаг. Дорожка превратилась в мостовую, по обеим сторонам были кромки тротуаров. С мостовой я шагнул на правый тротуар. Пока я шел по нему, ветер прогнал мимо сырой туман, который повис, загораживая от меня свет. Я еще больше замедлил шаги. Вскоре стало видно, что мостовая делается мокрой. Я шел между домами, и мои шаги отдавались эхом. К этому времени туман слишком сгустился, чтобы можно было определить, действительно ли рядом со мной появились здания. Мне казалось, что это так, потому что кое-где в тумане попадались более темные участки. В спину задул холодный ветер и время от времени падали капли. Я остановился, поднимая воротник плаща. Откуда-то с высоты донеслось слабое гудение аэроплана, но увидеть его я не сумел. Он пролетел, и я двинулся дальше. Потом откуда-то — может быть, с противоположной стороны улицы — приглушенно донеслась полузнакомая мелодия, играли на пианино. Я поплотнее завернулся в плащ. Туман сгущался, образуя водоворот.
Еще три шага — и туман исчез, а передо мной, прислонясь спиной к фонарному столбу, стояла она. Она была на голову ниже меня, одета во френч и черный берет, а волосы были черными, как чернила, и блестящими. Она бросила сигарету и медленно придавила ее носком черной лакированной туфли на высоком каблуке. При этом я мельком увидел ее ногу — нога была красивой формы. Потом она вытащила из кармана плаща плоский серебряный портсигар, на крышке виднелись выпуклые очертания розы, — открыла его, достала сигарету, зажала ее губами, закрыла портсигар и убрала его. Потом, не взглянув на меня, спросила:
— Огонька не найдется?
Спичек у меня не было, но я не собирался допустить, чтобы такая мелочь помешала.
— Конечно, — сказал я, медленно протягивая руку к этим нежным чертам. Руку я чуть развернул — так, чтобы не было видно, что она пуста. Когда я прошептал ключевое слово, от которого из кончика моего пальца вылетела искра и зажгла сигарету, она подняла руку и дотронулась до моей, словно хотела придержать ее. И, прикуривая, подняла глаза — большие, темно-синие, с длинными ресницами, — которые встретились с моими. Тут она ахнула и упустила сигарету.
— Боже мой! — сказала она, обхватила меня обеими руками, прижалась и принялась всхлипывать. — Корвин! — сказала она. — Ты нашел меня! Я ждала целую вечность!
Я крепко держал ее, не хотелось заговорить и разрушить ее счастье такой дурацкой штукой, как правда. К черту правду. Я гладил ее по голове.
Много позже она отстранилась и снизу вверх посмотрела на меня. Еще миг — и она поняла бы, что это всего лишь сходство, а видит она только то, что хочет видеть. Поэтому я спросил:
— Что делает в таком месте такая девушка, как ты?
Она тихо засмеялась.
— Ты нашел путь? — сказала она, и тут ее глаза сузились. — Ты не…
Я покачал головой.
— Духу не хватило, — сказал я ей.
— Кто ты? — спросила она, отступая на полшага.
— Меня зовут Мерлин, и я тут совершаю сумасшедшее рыцарское странствие, ничего не понимая.
— Эмбер, — тихо сказала она, все еще держа руки у меня на плечах, и я кивнул.
— Тебя я не знаю, — выговорила она тогда, — чувствую, что должна, но… я… не…
Потом она опять подошла ко мне и опустила голову мне на грудь. Я начал было что-то говорить, пытаясь объясниться, но она приложила палец к моим губам.
— Пока не надо, не сейчас, может быть, никогда, — сказала она. — Не рассказывай мне. Пожалуйста, больше ничего мне не рассказывай. Но ТЫ должен знать — ты призрак Лабиринта, или нет.
— Да что такое призрак Лабиринта? — спросил я.
— Артефакт, созданный Лабиринтом. Лабиринт увековечивает каждого, кто по нему проходит. Как будто записывает на пленку. Если ему нужно, он может вызвать нас обратно — такими, какими мы были в тот момент, когда проходили его. Он может использовать нас по своему усмотрению, отправлять туда, куда желает, дав нам задание… Уничтожать нас и опять создавать.
— И часто он проделывает это?
— Не знаю. Его воля, не говоря уж о его операциях с кем-то другим, мне незнакомы.
Потом она неожиданно объявила:
— Ты не призрак! — и схватила меня за руку. — Но что-то в тебе не так
— не так, как у прочих, в ком течет кровь Эмбера…
— Полагаю, — ответил я. — Мое происхождение ведется не только от Эмбера, но и от Двора Хаоса.
Она поднесла мою руку ко рту, словно собравшись поцеловать. Но губы скользнули мимо, к тому месту на запястье, где я рассек его по требованию Бранда. Тут меня как ударило: что-то в эмберской крови, должно быть, особенно привлекает призраков Лабиринта.
Я попытался отнять руку, но и она обладала силой Эмбера.
— Иногда во мне течет пламя Хаоса, — сказал я. — Оно может тебе навредить.
Она медленно подняла голову и улыбнулась. Ее рот был выпачкан кровью. Я посмотрел вниз и увидел, что запястье тоже было мокрым от крови.
— Кровь Эмбера имеет власть над Лабиринтом, — начала она, и вокруг ее щиколоток закрутился туман.
— Нет! — выкрикнула она тогда и еще раз склонилась вперед.
Вихрь поднимался к ее коленям, ляжкам. Я чувствовал, как она рвет зубами мое запястье. Я не знал никакого заклинания, чтобы бороться с этим, поэтому обхватил ее плечи и погладил по голове. Минутой позже она растворилась в моем объятии, превратившись в кровавый смерч.
— Не сбейся с пути, — услышал я ее вопль, когда она, крутясь, уносилась от меня. На мостовой все еще дымилась ее сигарета. Кровь, капая, оставляла рядом с ней следы.
Я отвернулся. Я пошел прочь. Сквозь ночь и туман по-прежнему было слышно, как кто-то очень тихо играет на пианино одну из старинных мелодий.
6
— Семейная особенность, — объяснил я, — и, кстати об уходах…
Я прошагал мимо камня, отбыв из кольца. Его снова заполнила тьма, еще более глубокая. Зато моя тропинка, казалось, обозначилась ярче. Увидев, что запястье перестало дымиться, я отпустил его.
Тогда, одержимый мыслью убраться прочь от этого места, я перешел на спортивную ходьбу. Оглянувшись немного погодя, стоящих камней я больше не увидел. Там был только бледный, тающий водоворот, который поднимался все выше, выше, пока не исчез.
Я все шел и шел, и тропа постепенно пошла под горку, и вот уже оказалось, что я легкой походкой, вприпрыжку сбегаю с холма. Тропинка яркой лентой бежала вниз, теряясь из вида далеко впереди. И все-таки увидев, что не так далеко от нее отделяется вторая светящаяся линия, я был озадачен. Обе дорожки быстро пропадали справа и слева от меня.
— Относительно перекрестков есть какие-нибудь особые указания? — спросил я.
— ПОКА НЕТ, — отозвался Фракир. — ВИДНО, ЭТО МЕСТО, ГДЕ НАДО БУДЕТ ПРИНИМАТЬ РЕШЕНИЕ, НО, ПОКА НЕ ПОПАДЕШЬ ТУДА, НИКАК НЕ УЗНАЕШЬ, ОТ ЧЕГО ТАНЦЕВАТЬ.
Внизу расстилалась пустынная с виду сумрачная равнина, кое-где попадались отдельные светлые точки — некоторые горели ровно, другие то разгорались, то тускнели, и все они были неподвижны. Однако, кроме двух дорожек — моей и той, что отделялась от нее, — иных путей не было. Слышны были лишь мои шаги и мое дыхание. Не было ни ветра, ни особенных запахов, а климат был столь мягким, что не требовал внимания. С обеих сторон снова появились темные силуэты, но у меня не было желания их исследовать. Все, чего мне хотелось, — это покончить с тем, что творится, выбраться отсюда к чертовой матери и как можно скорее заняться собственными делами.
Потом по обе стороны от дороги с неодинаковыми интервалами стали появляться туманные пятна света. Колеблющиеся, исходящие ниоткуда, испещренные пятнами, они то вдруг возникали, то пропадали. Как будто вдоль дороги висели пятнистые газовые занавеси. Но сперва я не останавливался, чтобы их исследовать — я дождался, чтобы темные зоны стали попадаться все реже и реже, замещаясь тенями, в которых можно было различить все больше и больше. Контуры, словно началась настройка, прояснялись, обнаруживая знакомые предметы: стулья, столы, машины на стоянке, витрины магазинов. Наконец эти картины принялись окрашиваться в бледные цвета.
Перед одной я задержался и внимательно посмотрел на нее. Это был красный шевроле 57 года выпуска, в снегу, припаркованный на обочине знакомого с виду шоссе. Я приблизился и протянул к нему руку.
Попав в тусклый свет, моя левая рука исчезла по плечо. Вытянув пальцы, я дотронулся до машины. Ответом было смутное ощущение контакта и легкий холодок. Тогда, махнув рукой вправо, я сбросил немного снега. Когда я вытащил руку, она была в снегу. Перспектива немедленно окрасилась в черное.
— Я нарочно полез туда левой рукой, — сказал я, — потому что там на запястье ты. Что там было?
— БОЛЬШОЕ СПАСИБО. ВРОДЕ БЫ КРАСНАЯ МАШИНА, А НА НЕЙ СНЕГ.
— Это они воспроизвели кое-что, что выудили из моей памяти. Это картина Полли Джексон, которую я купил, увеличенная до натуральной величины.
— ТОГДА ДЕЛО ПЛОХО, МЕРЛЬ. Я НЕ РАСПОЗНАЛ, ЧТО ЭТО — КОНСТРУКЦИЯ.
— Выводы?
— КТО БЫ ЭТО НИ СДЕЛАЛ, У НЕГО ПОЛУЧАЕТСЯ ВСЕ ЛУЧШЕ… ИЛИ ОН СТАНОВИТСЯ ВСЕ СИЛЬНЕЕ. ИЛИ И ТО, И ДРУГОЕ.
— Черт, — заметил я, повернул прочь и быстро зашагал дальше.
— ВОЗМОЖНО, НЕЧТО ЖЕЛАЕТ ПОКАЗАТЬ ТЕБЕ, ЧТО ТЕПЕРЬ МОЖЕТ ПОЛНОСТЬЮ СБИТЬ ТЕБЯ С ТОЛКУ.
— Тогда ему это удалось, — признался я. — Эй, Нечто! — крикнул я. — Слышишь? Твоя взяла! Ты окончательно сбил меня с толку! Можно мне теперь пойти домой? Но если ты хотел добиться еще чего-то, тут у тебя прокол! Я совершенно не понимаю, в чем дело!
Последовавшая ослепительная вспышка швырнула меня на тропинку и ослепила на несколько долгих мгновений. Я лежал там, напрягшись, подергиваясь, но раскат грома не последовал. Когда снова можно было четко видеть, а судороги мышц прекратились, я разглядел огромную царственную фигуру, стоявшую всего в нескольких шагах передо мной: Оберон.
Только это была статуя — дубликат той, что стояла у дальней стены Главного Вестибюля в Эмбере, а может, это она и была, потому что при ближайшем рассмотрении я заметил на плече великого человека нечто, похожее на птичий помет. Вслух я сказал:
— Она настоящая или это конструкция?
— ПО-МОЕМУ, НАСТОЯЩАЯ, — ответил Фракир.
Я медленно поднялся.
— Считаю это ответом, — сказал я. — Только не понимаю, что он означает.
Я протянул руку, чтобы потрогать статую, и на ощупь она больше напомнила холст, чем бронзу. В этот миг моя перспектива каким-то образом раздвинулась, и я ощутил, что трогаю написанного маслом больше, чем в половину натуральной величины, Отца Своей Страны. Потом края перспективы начали размываться, медленно исчезли, и я увидел, что портрет был частью одной из тех неясных картин, мимо которых я проходил. Потом по нему пошла рябь и он исчез.
— Сдаюсь, — сказал я, ступая на то место, которое он занимал минуту назад. — Ответы озадачивают еще сильнее, чем породившая вопросы ситуация.
— РАЗ МЫ ИДЕМ СРЕДИ ОТРАЖЕНИЙ, НЕ МОЖЕТ ЛИ ЭТО БЫТЬ ЗАЯВЛЕНИЕМ, ЧТО ВСЕ ВЕЩИ РЕАЛЬНЫ… ОДНИ ЗДЕСЬ, ДРУГИЕ ГДЕ-ТО ЕЩЕ?
— Полагаю, да. Но это я уже знал.
— И ЧТО ВСЕ ВЕЩИ РЕАЛЬНЫ ПО-РАЗНОМУ, В РАЗНОЕ ВРЕМЯ, В РАЗНЫХ МЕСТАХ?
— О'кей, твои слова вполне могут оказаться сообщением. И все же я сомневаюсь, чтобы это нечто дошло до таких крайностей просто, чтобы сделать несколько философских замечаний, которые для тебя могут быть внове, а где-нибудь еще считаются довольно затасканными. Должна быть какая-то особая причина, которую я все еще не улавливаю.
До этих самых пор картины, мимо которых я проходил, представляли собой натюрморты. Теперь же мне попалось несколько полотен с людскими фигурами, на некоторых изображались иные создания. В этих картинах имелось действие — где насилие, где любовные сцены, где просто картинки домашней жизни.
— ДА, КАЖЕТСЯ, МЫ ПРОДВИНУЛИСЬ ВПЕРЕД. ЭТО МОЖЕТ НАС К ЧЕМУ-НИБУДЬ ПРИВЕСТИ.
— Когда они выскочат и набросятся на меня, я пойму, что прибыл в нужное место.
— КАК ЗНАТЬ? ПО-МОЕМУ, КРИТИКОВАТЬ ИСКУССТВО — ДЕЛО СЛОЖНОЕ.
Но вскоре серии картин исчезли, а мне оставалось только шагать по своей светящейся дорожке сквозь тьму. Вниз, вниз по неподвижному отлогому склону, к перекрестку. Где был Чеширский Кот, когда мне требовалась логика кроличьей норы?
Только что я, приближаясь, наблюдал за перекрестком, но не успел и глазом моргнуть, как картина изменилась. Теперь там неподалеку, на углу справа, был фонарь. Под ним стояла призрачная фигура и курила.
— Фракир, как они его притащили сюда? — спросил я.
— ОЧЕНЬ БЫСТРО, — ответил он.
— Что тебе подсказывает чутье?
— ВНИМАНИЕ СОСРЕДОТОЧЕНО НА ТЕБЕ. ПОКА — БЕЗ ЗЛЫХ НАМЕРЕНИЙ.
Подойдя поближе, я замедлил шаг. Дорожка превратилась в мостовую, по обеим сторонам были кромки тротуаров. С мостовой я шагнул на правый тротуар. Пока я шел по нему, ветер прогнал мимо сырой туман, который повис, загораживая от меня свет. Я еще больше замедлил шаги. Вскоре стало видно, что мостовая делается мокрой. Я шел между домами, и мои шаги отдавались эхом. К этому времени туман слишком сгустился, чтобы можно было определить, действительно ли рядом со мной появились здания. Мне казалось, что это так, потому что кое-где в тумане попадались более темные участки. В спину задул холодный ветер и время от времени падали капли. Я остановился, поднимая воротник плаща. Откуда-то с высоты донеслось слабое гудение аэроплана, но увидеть его я не сумел. Он пролетел, и я двинулся дальше. Потом откуда-то — может быть, с противоположной стороны улицы — приглушенно донеслась полузнакомая мелодия, играли на пианино. Я поплотнее завернулся в плащ. Туман сгущался, образуя водоворот.
Еще три шага — и туман исчез, а передо мной, прислонясь спиной к фонарному столбу, стояла она. Она была на голову ниже меня, одета во френч и черный берет, а волосы были черными, как чернила, и блестящими. Она бросила сигарету и медленно придавила ее носком черной лакированной туфли на высоком каблуке. При этом я мельком увидел ее ногу — нога была красивой формы. Потом она вытащила из кармана плаща плоский серебряный портсигар, на крышке виднелись выпуклые очертания розы, — открыла его, достала сигарету, зажала ее губами, закрыла портсигар и убрала его. Потом, не взглянув на меня, спросила:
— Огонька не найдется?
Спичек у меня не было, но я не собирался допустить, чтобы такая мелочь помешала.
— Конечно, — сказал я, медленно протягивая руку к этим нежным чертам. Руку я чуть развернул — так, чтобы не было видно, что она пуста. Когда я прошептал ключевое слово, от которого из кончика моего пальца вылетела искра и зажгла сигарету, она подняла руку и дотронулась до моей, словно хотела придержать ее. И, прикуривая, подняла глаза — большие, темно-синие, с длинными ресницами, — которые встретились с моими. Тут она ахнула и упустила сигарету.
— Боже мой! — сказала она, обхватила меня обеими руками, прижалась и принялась всхлипывать. — Корвин! — сказала она. — Ты нашел меня! Я ждала целую вечность!
Я крепко держал ее, не хотелось заговорить и разрушить ее счастье такой дурацкой штукой, как правда. К черту правду. Я гладил ее по голове.
Много позже она отстранилась и снизу вверх посмотрела на меня. Еще миг — и она поняла бы, что это всего лишь сходство, а видит она только то, что хочет видеть. Поэтому я спросил:
— Что делает в таком месте такая девушка, как ты?
Она тихо засмеялась.
— Ты нашел путь? — сказала она, и тут ее глаза сузились. — Ты не…
Я покачал головой.
— Духу не хватило, — сказал я ей.
— Кто ты? — спросила она, отступая на полшага.
— Меня зовут Мерлин, и я тут совершаю сумасшедшее рыцарское странствие, ничего не понимая.
— Эмбер, — тихо сказала она, все еще держа руки у меня на плечах, и я кивнул.
— Тебя я не знаю, — выговорила она тогда, — чувствую, что должна, но… я… не…
Потом она опять подошла ко мне и опустила голову мне на грудь. Я начал было что-то говорить, пытаясь объясниться, но она приложила палец к моим губам.
— Пока не надо, не сейчас, может быть, никогда, — сказала она. — Не рассказывай мне. Пожалуйста, больше ничего мне не рассказывай. Но ТЫ должен знать — ты призрак Лабиринта, или нет.
— Да что такое призрак Лабиринта? — спросил я.
— Артефакт, созданный Лабиринтом. Лабиринт увековечивает каждого, кто по нему проходит. Как будто записывает на пленку. Если ему нужно, он может вызвать нас обратно — такими, какими мы были в тот момент, когда проходили его. Он может использовать нас по своему усмотрению, отправлять туда, куда желает, дав нам задание… Уничтожать нас и опять создавать.
— И часто он проделывает это?
— Не знаю. Его воля, не говоря уж о его операциях с кем-то другим, мне незнакомы.
Потом она неожиданно объявила:
— Ты не призрак! — и схватила меня за руку. — Но что-то в тебе не так
— не так, как у прочих, в ком течет кровь Эмбера…
— Полагаю, — ответил я. — Мое происхождение ведется не только от Эмбера, но и от Двора Хаоса.
Она поднесла мою руку ко рту, словно собравшись поцеловать. Но губы скользнули мимо, к тому месту на запястье, где я рассек его по требованию Бранда. Тут меня как ударило: что-то в эмберской крови, должно быть, особенно привлекает призраков Лабиринта.
Я попытался отнять руку, но и она обладала силой Эмбера.
— Иногда во мне течет пламя Хаоса, — сказал я. — Оно может тебе навредить.
Она медленно подняла голову и улыбнулась. Ее рот был выпачкан кровью. Я посмотрел вниз и увидел, что запястье тоже было мокрым от крови.
— Кровь Эмбера имеет власть над Лабиринтом, — начала она, и вокруг ее щиколоток закрутился туман.
— Нет! — выкрикнула она тогда и еще раз склонилась вперед.
Вихрь поднимался к ее коленям, ляжкам. Я чувствовал, как она рвет зубами мое запястье. Я не знал никакого заклинания, чтобы бороться с этим, поэтому обхватил ее плечи и погладил по голове. Минутой позже она растворилась в моем объятии, превратившись в кровавый смерч.
— Не сбейся с пути, — услышал я ее вопль, когда она, крутясь, уносилась от меня. На мостовой все еще дымилась ее сигарета. Кровь, капая, оставляла рядом с ней следы.
Я отвернулся. Я пошел прочь. Сквозь ночь и туман по-прежнему было слышно, как кто-то очень тихо играет на пианино одну из старинных мелодий.
6
Я выбрал тропинку справа. Куда бы ни падала моя кровь, реальность там немного подтаивала. Но рука заживала быстро, и скоро кровотечение прекратилось. Рану даже дергало не слишком долго.
— Я ВЕСЬ В КРОВИ, БОСС.
— Это могло быть и пламя, — заметил я.
— ТАМ У КАМНЕЙ, Я К ТОМУ ЖЕ НЕМНОГО ОБЖЕГСЯ.
— Извини! Ты догадался, что продолжает твориться?
— НИКАКИХ НОВЫХ УКАЗАНИЙ, ЕСЛИ ТЫ ОБ ЭТОМ. НО Я РАЗМЫШЛЯЛ — ТЕПЕРЬ Я ЗНАЮ, КАК ПОСТУПИТЬ, ВЕДЬ ЗДЕШНИЕ МЕСТА НРАВЯТСЯ МНЕ ВСЕ БОЛЬШЕ. ВЗЯТЬ К ПРИМЕРУ ЭТИ ПРИЗРАКИ ЛАБИРИНТА. ЕСЛИ ЛАБИРИНТ НЕ МОЖЕТ САМ ПРОНИКНУТЬ СЮДА, ОН, ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ, МОЖЕТ ИСПОЛЬЗОВАТЬ АГЕНТОВ. ТЕБЕ НЕ КАЖЕТСЯ, ЧТО ЛОГРУС МОГ БЫ УХИТРИТЬСЯ СДЕЛАТЬ НЕЧТО ПОДОБНОЕ?
— Полагаю, это возможно.
— У МЕНЯ СОЗДАЕТСЯ ВПЕЧАТЛЕНИЕ, ЧТО ЗДЕСЬ ПРОИСХОДИТ ЧТО-ТО ВРОДЕ ПОЕДИНКА МЕЖДУ НИМИ — СРЕДИ ОТРАЖЕНИЙ, ПО ДРУГУЮ СТОРОНУ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ. ЧТО, ЕСЛИ ЭТО МЕСТО ВОЗНИКЛО РАНЬШЕ ВСЕГО ПРОЧЕГО? ДАЖЕ РАНЬШЕ ОТРАЖЕНИЯ? ЧТО, ЕСЛИ ОНИ С САМОГО НАЧАЛА БОРЮТСЯ ЗДЕСЬ В ТАКОЙ ВОТ СТРАННОЙ, МЕТАФИЗИЧЕСКОЙ МАНЕРЕ?
— Если так, то что?
— В ЭТОМ СЛУЧАЕ ОТРАЖЕНИЕ СТАНОВИТСЯ БОЛЕЕ ПОЗДНЕЙ ИДЕЕЙ, ЧУТЬ ЛИ НЕ ПОБОЧНЫМ ПРОДУКТОМ НАПРЯЖЕНИЯ МЕЖДУ ПОЛЮСАМИ.
— А что, если эту идею тебе вложил Логрус совсем недавно, когда награждал тебя новыми силами?
— ЗАЧЕМ?
— Еще один способ заставить меня думать, что конфликт важнее людей. Еще один способ надавить на меня, чтобы я выбрал, на чьей я стороне.
— Я НЕ ЧУВСТВУЮ, ЧТОБЫ МНОЙ МАНИПУЛИРОВАЛИ.
— Как ты сам подчеркнул, думать для тебя дело новое. А забраться в такой ранний период игры для тебя чертовски абстрактный ход мысли, будь он проклят.
— НЕУЖЕЛИ?
— Даю слово.
— С ЧЕМ ЖЕ МЫ ТОГДА ОСТАЕМСЯ?
— С непрошенным вниманием свыше.
— ЕСЛИ ЭТО ИХ ВОЕННАЯ ЗОНА, ЛУЧШЕ ВЫРАЖАЙСЯ АККУРАТНЕЕ.
— Чтоб им всем заболеть оспой. По непонятной мне причине для этой игры я им необходим. Так что с моими выражениями им придется примириться.
Где-то впереди, в небе я услыхал раскат грома.
— ПОНИМАЕШЬ, ЧТО Я ИМЕЮ В ВИДУ?
— Это блеф, — ответил я.
— С ЧЬЕЙ СТОРОНЫ?
— По моему, со стороны Лабиринта. Похоже, за реальность в этом секторе отвечают его призраки.
— ЗНАЕШЬ, МЫ МОЖЕМ ОШИБАТЬСЯ НАСЧЕТ ЭТОГО. СТРЕЛЬБА В ТЕМНОТУ.
— Чувствую, мы стреляем и в кое-что за этой темнотой. Вот почему я отказываюсь играть по чужим правилам.
— У ТЕБЯ ПОЯВИЛСЯ ПЛАН?
— Свисай свободно. И, если я скажу «убей!», так и сделай. Давай-ка доберемся туда, куда мы идем.
Я снова побежал, оставив туман, оставив призраков играть в призраков в их призрачном городе. Светлая дорога шла через темный пейзаж, я бежал навстречу движению отражений, а земля пыталась изменить меня. А впереди — вспышка и опять удар грома; рядом со мной то внезапно появлялись, то мгновенно исчезали подлинные уличные сцены.
А потом по светлой дорожке заскользила темная фигура — как будто я пытался обогнать сам себя. Позже я сообразил, что на самом деле это был эффект зеркала. Движения фигуры, которая бежала справа параллельно мне, передразнивала мои собственные, пролетающие мимо сценки были от меня слева, а от нее справа.
— ЧТО ПРОИСХОДИТ, МЕРЛЬ?
— Не знаю, отозвался я. — Но для символизма, аллегорий и разнообразной метафорической чепухи у меня неподходящее настроение. Если это задумано в знак того, что вся жизнь — гонка с самим собой, то тут они сели в лужу, если только игрой не заправляют по-настоящему пошлые Силы. Тогда, по моим догадкам, это вполне в их духе. Как ты думаешь?
— Я ДУМАЮ, ТЕБЕ ВСЕ ЕЩЕ МОЖЕТ ГРОЗИТЬ ОПАСНОСТЬ ПОЛУЧИТЬ УДАР МОЛНИИ.
Молния не ударила, а мое же отражение исчезло. Этот эффект держался куда дольше, чем все те эпизоды у тропы, свидетелем которых я стал до этого. Я уже собрался было выбросить его из головы и полностью игнорировать, но тут мое отражение прибавило скорость и вырвалось вперед.
— О-ГО-ГО!
— Ага, — согласился я и поднажал, чтобы сократить разрыв и не отстать от широкого шага того, темного.
Я догнал его, но голова в голову мы прошли всего несколько метров. Потом он стал снова выходить вперед. Я ускорил шаг и еще раз догнал его. Потом повинуясь внезапному порыву, набрал в грудь воздуха, устремился вперед и обогнал его.
Через некоторое время мой двойник заметил это, прибавил скорость и начал выигрывать. Я поднажал, сохраняя лидерство. Кстати, какого черта мы тут устраиваем гонки?
Я посмотрел вперед. было видно, что вдали дорога расширяется. Похоже, там через нее была протянута финишная ленточка. О'кей, я решил стремиться к ней, что бы ни означала эта гонка.
Метров сто я удерживал лидерство, потом моя тень снова начала обходить меня. Я пригнулся и ненадолго смог удержать сократившийся разрыв между нами, потом она снова двинулась, догоняя меня, в темпе, который, как я заподозрил, будет трудновато сохранять весь остаток пути до финишной ленточки. Все равно, такого я не ожидал. Я выдохся. Полностью.
Сукин сын догонял меня, догнал, вырвался вперед и на мгновение запнулся. В этот миг я был позади него. Но существо больше не выказывало слабости — оно сохраняло огромную скорость, с которой мы теперь двигались, да и я не собирался останавливаться, разве что получу разрыв сердца.
Так мы и бежали, черт знает, как близко, бок о бок. Не знаю, есть ли во мне способности к финальному спурту или нет. Не скажу, чуть-чуть ли я обогнал его, шел ли с ним голова в голову или чуть отставал. Мы тяжело топали по параллельным поблескивающим тропинкам в сторону яркой линии, и тут ощущение стеклянной поверхности между нами вдруг исчезло. Две с виду узкие дорожки превратились в одну широкую. Руки и ноги моего соперника двигались не так, как мои.
Ступив на финишную прямую, мы оказывались все ближе и ближе — наконец, достаточно для того, чтобы узнать друг друга. Я соревновался в беге не со своим отражением, потому что его волосы откинуло назад, и я увидел, что у него нет левого уха.
Тут я обрел силы для финального рывка. Он тоже. Когда мы достигли ленточки, то были очень близко друг от друга. Думаю, я первый коснулся ее, но уверенности у меня нет.
Мы пролетели линию финиша и рухнули, ловя ртом воздух. Я быстро откатился, чтобы держать его под наблюдением, но он просто лежал, часто и тяжело дыша. Я положил руку на рукоять меча, слушая, как кровь стучит в висках.
Отдышавшись немного, я заметил:
— Не знал, что тебе по силам такая гонка, Юрт.
Он коротко рассмеялся,
— Ты много не знаешь обо мне, брат.
— Уверен в этом, — согласился я.
Потом он тыльной стороной руки промокнул лоб, и стало заметно, что палец, который Юрт потерял в пещерах Колвира, снова на месте. Либо это был Юрт из другого потока времени, либо…
— А как там Джулия? — спросил я. — С ней все будет в порядке?
— Джулия? — сказал он. — Кто это?
— Извини, — сказал я. — Ты ненастоящий Юрт.
— Ну и что из того? — спросил он, облокачиваясь на землю и глядя на меня здоровым глазом.
— Настоящий Юрт никогда и близко не подходил к эмберскому Лабиринту…
— Настоящий Юрт — Я!
— У тебя все пальцы на месте. А он недавно потерял один. Я был при этом.
Он неожиданно отвел глаза.
— Ты, должно быть, логрусов призрак, — продолжал я. — Наверное, он пользуется теми же трюками, что и Лабиринт — увековечивает тех, кто прошел его.
— Так вот что случилось?.. — спросил он. — Я не мог как следует припомнить, почему я здесь — помнил только, что должен бежать с тобой.
— Держу пари, твои самые последние воспоминания, до того, как ты попал сюда, касаются преодоления Логруса.
Он оглянулся и кивнул.
— Ты прав. Что все это значит? — спросил он.
— Точно не знаю, — сказал я. — Но кой-какие мысли на этот счет и у меня есть. Это место — что-то вроде вечной изнанки Отражения. Ситуация тут чертовски близка к тому, что и Лабиринту, и Логрусу вход воспрещен. Но оба явно могут проникать сюда с помощью своих призраков — искусственно сделанных по снятым с нас копиям. А копии снимаются в тот момент, когда проходишь по ним…
— Ты хочешь сказать, что я — всего лишь что-то вроде записи на пленку? — Вид у него был такой, будто он вот-вот расплачется. — Только что все было так чудесно. Я прошел Логрус. Все Отражение лежало у моих ног. — Он помассировал виски. Потом сказал, как плюнул:
— Ты! Сюда меня перенесли из-за тебя… чтобы я состязался с тобой и побил тебя в этой гонке.
— Ты отлично сработал. Не знал, что ты можешь так бегать.
— Узнав, что ты в колледже занимаешься бегом, я начал тренироваться. Хотелось так наловчиться, чтобы тебе стало кисло.
— Получилось неплохо, — признал я.
— Но если бы не ты, я бы не очутился в этом проклятом месте. Или… — Юрт закусил губу. — Это не совсем верно, правда? — спросил он. — Я бы никуда не попал. Я всего лишь запись, копия…
Потом он уставился на меня.
— Сколько мы существуем? — сказал он. — Сколько годны призраки Логруса?
— Понятия не имею, — ответил я, — что нужно для создания такого призрака или как поддержать его существование. Но мне уже встретилось несколько призраков Лабиринта, и у меня создалось впечатление, что их каким-то образом поддерживает моя кровь, она дает им какую-то самостоятельность, независимость от Лабиринта. Только один из них — Бранд
— получил вместо крови пламя и растворился. Дейдра получила кровь, но ее убрали. Не знаю, может, ей не хватило.
Он покачал головой.
— У меня такое чувство… не знаю, откуда оно… что то же самое сгодится и для меня, и что кровь — для Лабиринта, а пламя — для Логруса.
— Я не знаю, как определить, где моя кровь летуча, — сказал я.
— Здесь она запылает, — ответил Юрт. — Зависит от того, кто тут заправляет делами. Я просто знаю это. Не знаю, откуда.
— Тогда почему Бранда занесло на территорию Логруса?
Он усмехнулся.
— Может быть, Лабиринт решил использовать предателя, чтобы свергнуть кого-нибудь. Или, может, у Бранда были свои соображения — например, повести с Лабиринтом двойную игру.
— Это было в его духе, — согласился я. Мое дыхание, наконец, выровнялось.
Я вытащил из сапога хаосское лезвие, рассек левую руку пониже локтя, увидел, как оттуда заструилось пламя и протянул руку к Юрту.
— Скорей! Пей, если сумеешь! — крикнул я. — Прежде чем Логрус призовет тебя обратно.
Он ухватил мою руку и чуть не вдохнул пламя, которое било из меня фонтаном. Глянув вниз, я увидел, как становятся призрачными его ступни, за ними ноги. Кажется, Логрус обеспокоился и призывает его назад так же, как Лабиринт призвал Дейдру. Я увидел, как в тумане, который прежде были ногами Юрта, завертелись огненные вихри. Потом они вдруг замерцали и исчезли, и вновь стали видны очертания конечностей. Он продолжал пить мою летучую кровь, но я больше не видел языков пламени, хотя теперь он пил как Дейдра, прямо из раны. Его ноги стали твердеть.
— Похоже, ты обретаешь стабильность, — сказал я. — Пей еще.
Что-то ударило меня в правую почку, я дернулся прочь и, падая, обернулся. Рядом со мной стоял высокий темный человек, убирая ногу после того, как пнул меня. На нем были зеленые штаны и черная рубашка, голова повязана зеленым платком.
— Это что за извращения? — спросил он. — Да еще в священном месте?
Я перекатился на колени, а потом поднялся, держа правую руку с вывернутым запястьем за спиной, чтобы скрыть за бедром кинжал. Левую руку я поднял и вытянул перед собой. Из свежей раны лился уже не огонь, а кровь.
— Не твое собачье дело, — сказал я и, на ходу обретая уверенность, прибавил его имя: Каин.
Он с поклоном улыбнулся, скрестив и разведя руки. Когда руки складывались, они были пусты, но когда правая рука снова показалась, в ней был кинжал. Должно быть, он появился из ножен, прикрепленных внутри пышного рукава к левому предплечью. Ему пришлось немало потренироваться, чтобы проделывать это так быстро. Я постарался вспомнить, что слышал о Каине и ножах, а когда вспомнил, то пожалел об этом. В драке на ножах он считался мастером. Вот черт.
— У тебя есть преимущество передо мной, — заявил он.
— Ты очень похож на кого-то, но, по-моему, я тебя не знаю.
— Мерлин, — сказал я. — Сын Корвина.
Он начал было медленно обходить меня кругом, но остановился.
— Извини, мне трудно в это поверить.
— Дело твое. Это правда.
— А этот, второй… его зовут Юрт, верно?
Он указал на моего брата, который только что поднялся на ноги.
— Как ты узнал? — спросил я.
Он помедлил, морща лоб и щурясь.
— Я… Я точно не знаю, — сказал он потом.
— Я знаю, — сообщил я ему. — Постарайся вспомнить, где ты и как сюда попал.
Он отступил на пару шагов, потом вскрикнул:
— Я ВЕСЬ В КРОВИ, БОСС.
— Это могло быть и пламя, — заметил я.
— ТАМ У КАМНЕЙ, Я К ТОМУ ЖЕ НЕМНОГО ОБЖЕГСЯ.
— Извини! Ты догадался, что продолжает твориться?
— НИКАКИХ НОВЫХ УКАЗАНИЙ, ЕСЛИ ТЫ ОБ ЭТОМ. НО Я РАЗМЫШЛЯЛ — ТЕПЕРЬ Я ЗНАЮ, КАК ПОСТУПИТЬ, ВЕДЬ ЗДЕШНИЕ МЕСТА НРАВЯТСЯ МНЕ ВСЕ БОЛЬШЕ. ВЗЯТЬ К ПРИМЕРУ ЭТИ ПРИЗРАКИ ЛАБИРИНТА. ЕСЛИ ЛАБИРИНТ НЕ МОЖЕТ САМ ПРОНИКНУТЬ СЮДА, ОН, ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ, МОЖЕТ ИСПОЛЬЗОВАТЬ АГЕНТОВ. ТЕБЕ НЕ КАЖЕТСЯ, ЧТО ЛОГРУС МОГ БЫ УХИТРИТЬСЯ СДЕЛАТЬ НЕЧТО ПОДОБНОЕ?
— Полагаю, это возможно.
— У МЕНЯ СОЗДАЕТСЯ ВПЕЧАТЛЕНИЕ, ЧТО ЗДЕСЬ ПРОИСХОДИТ ЧТО-ТО ВРОДЕ ПОЕДИНКА МЕЖДУ НИМИ — СРЕДИ ОТРАЖЕНИЙ, ПО ДРУГУЮ СТОРОНУ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ. ЧТО, ЕСЛИ ЭТО МЕСТО ВОЗНИКЛО РАНЬШЕ ВСЕГО ПРОЧЕГО? ДАЖЕ РАНЬШЕ ОТРАЖЕНИЯ? ЧТО, ЕСЛИ ОНИ С САМОГО НАЧАЛА БОРЮТСЯ ЗДЕСЬ В ТАКОЙ ВОТ СТРАННОЙ, МЕТАФИЗИЧЕСКОЙ МАНЕРЕ?
— Если так, то что?
— В ЭТОМ СЛУЧАЕ ОТРАЖЕНИЕ СТАНОВИТСЯ БОЛЕЕ ПОЗДНЕЙ ИДЕЕЙ, ЧУТЬ ЛИ НЕ ПОБОЧНЫМ ПРОДУКТОМ НАПРЯЖЕНИЯ МЕЖДУ ПОЛЮСАМИ.
— А что, если эту идею тебе вложил Логрус совсем недавно, когда награждал тебя новыми силами?
— ЗАЧЕМ?
— Еще один способ заставить меня думать, что конфликт важнее людей. Еще один способ надавить на меня, чтобы я выбрал, на чьей я стороне.
— Я НЕ ЧУВСТВУЮ, ЧТОБЫ МНОЙ МАНИПУЛИРОВАЛИ.
— Как ты сам подчеркнул, думать для тебя дело новое. А забраться в такой ранний период игры для тебя чертовски абстрактный ход мысли, будь он проклят.
— НЕУЖЕЛИ?
— Даю слово.
— С ЧЕМ ЖЕ МЫ ТОГДА ОСТАЕМСЯ?
— С непрошенным вниманием свыше.
— ЕСЛИ ЭТО ИХ ВОЕННАЯ ЗОНА, ЛУЧШЕ ВЫРАЖАЙСЯ АККУРАТНЕЕ.
— Чтоб им всем заболеть оспой. По непонятной мне причине для этой игры я им необходим. Так что с моими выражениями им придется примириться.
Где-то впереди, в небе я услыхал раскат грома.
— ПОНИМАЕШЬ, ЧТО Я ИМЕЮ В ВИДУ?
— Это блеф, — ответил я.
— С ЧЬЕЙ СТОРОНЫ?
— По моему, со стороны Лабиринта. Похоже, за реальность в этом секторе отвечают его призраки.
— ЗНАЕШЬ, МЫ МОЖЕМ ОШИБАТЬСЯ НАСЧЕТ ЭТОГО. СТРЕЛЬБА В ТЕМНОТУ.
— Чувствую, мы стреляем и в кое-что за этой темнотой. Вот почему я отказываюсь играть по чужим правилам.
— У ТЕБЯ ПОЯВИЛСЯ ПЛАН?
— Свисай свободно. И, если я скажу «убей!», так и сделай. Давай-ка доберемся туда, куда мы идем.
Я снова побежал, оставив туман, оставив призраков играть в призраков в их призрачном городе. Светлая дорога шла через темный пейзаж, я бежал навстречу движению отражений, а земля пыталась изменить меня. А впереди — вспышка и опять удар грома; рядом со мной то внезапно появлялись, то мгновенно исчезали подлинные уличные сцены.
А потом по светлой дорожке заскользила темная фигура — как будто я пытался обогнать сам себя. Позже я сообразил, что на самом деле это был эффект зеркала. Движения фигуры, которая бежала справа параллельно мне, передразнивала мои собственные, пролетающие мимо сценки были от меня слева, а от нее справа.
— ЧТО ПРОИСХОДИТ, МЕРЛЬ?
— Не знаю, отозвался я. — Но для символизма, аллегорий и разнообразной метафорической чепухи у меня неподходящее настроение. Если это задумано в знак того, что вся жизнь — гонка с самим собой, то тут они сели в лужу, если только игрой не заправляют по-настоящему пошлые Силы. Тогда, по моим догадкам, это вполне в их духе. Как ты думаешь?
— Я ДУМАЮ, ТЕБЕ ВСЕ ЕЩЕ МОЖЕТ ГРОЗИТЬ ОПАСНОСТЬ ПОЛУЧИТЬ УДАР МОЛНИИ.
Молния не ударила, а мое же отражение исчезло. Этот эффект держался куда дольше, чем все те эпизоды у тропы, свидетелем которых я стал до этого. Я уже собрался было выбросить его из головы и полностью игнорировать, но тут мое отражение прибавило скорость и вырвалось вперед.
— О-ГО-ГО!
— Ага, — согласился я и поднажал, чтобы сократить разрыв и не отстать от широкого шага того, темного.
Я догнал его, но голова в голову мы прошли всего несколько метров. Потом он стал снова выходить вперед. Я ускорил шаг и еще раз догнал его. Потом повинуясь внезапному порыву, набрал в грудь воздуха, устремился вперед и обогнал его.
Через некоторое время мой двойник заметил это, прибавил скорость и начал выигрывать. Я поднажал, сохраняя лидерство. Кстати, какого черта мы тут устраиваем гонки?
Я посмотрел вперед. было видно, что вдали дорога расширяется. Похоже, там через нее была протянута финишная ленточка. О'кей, я решил стремиться к ней, что бы ни означала эта гонка.
Метров сто я удерживал лидерство, потом моя тень снова начала обходить меня. Я пригнулся и ненадолго смог удержать сократившийся разрыв между нами, потом она снова двинулась, догоняя меня, в темпе, который, как я заподозрил, будет трудновато сохранять весь остаток пути до финишной ленточки. Все равно, такого я не ожидал. Я выдохся. Полностью.
Сукин сын догонял меня, догнал, вырвался вперед и на мгновение запнулся. В этот миг я был позади него. Но существо больше не выказывало слабости — оно сохраняло огромную скорость, с которой мы теперь двигались, да и я не собирался останавливаться, разве что получу разрыв сердца.
Так мы и бежали, черт знает, как близко, бок о бок. Не знаю, есть ли во мне способности к финальному спурту или нет. Не скажу, чуть-чуть ли я обогнал его, шел ли с ним голова в голову или чуть отставал. Мы тяжело топали по параллельным поблескивающим тропинкам в сторону яркой линии, и тут ощущение стеклянной поверхности между нами вдруг исчезло. Две с виду узкие дорожки превратились в одну широкую. Руки и ноги моего соперника двигались не так, как мои.
Ступив на финишную прямую, мы оказывались все ближе и ближе — наконец, достаточно для того, чтобы узнать друг друга. Я соревновался в беге не со своим отражением, потому что его волосы откинуло назад, и я увидел, что у него нет левого уха.
Тут я обрел силы для финального рывка. Он тоже. Когда мы достигли ленточки, то были очень близко друг от друга. Думаю, я первый коснулся ее, но уверенности у меня нет.
Мы пролетели линию финиша и рухнули, ловя ртом воздух. Я быстро откатился, чтобы держать его под наблюдением, но он просто лежал, часто и тяжело дыша. Я положил руку на рукоять меча, слушая, как кровь стучит в висках.
Отдышавшись немного, я заметил:
— Не знал, что тебе по силам такая гонка, Юрт.
Он коротко рассмеялся,
— Ты много не знаешь обо мне, брат.
— Уверен в этом, — согласился я.
Потом он тыльной стороной руки промокнул лоб, и стало заметно, что палец, который Юрт потерял в пещерах Колвира, снова на месте. Либо это был Юрт из другого потока времени, либо…
— А как там Джулия? — спросил я. — С ней все будет в порядке?
— Джулия? — сказал он. — Кто это?
— Извини, — сказал я. — Ты ненастоящий Юрт.
— Ну и что из того? — спросил он, облокачиваясь на землю и глядя на меня здоровым глазом.
— Настоящий Юрт никогда и близко не подходил к эмберскому Лабиринту…
— Настоящий Юрт — Я!
— У тебя все пальцы на месте. А он недавно потерял один. Я был при этом.
Он неожиданно отвел глаза.
— Ты, должно быть, логрусов призрак, — продолжал я. — Наверное, он пользуется теми же трюками, что и Лабиринт — увековечивает тех, кто прошел его.
— Так вот что случилось?.. — спросил он. — Я не мог как следует припомнить, почему я здесь — помнил только, что должен бежать с тобой.
— Держу пари, твои самые последние воспоминания, до того, как ты попал сюда, касаются преодоления Логруса.
Он оглянулся и кивнул.
— Ты прав. Что все это значит? — спросил он.
— Точно не знаю, — сказал я. — Но кой-какие мысли на этот счет и у меня есть. Это место — что-то вроде вечной изнанки Отражения. Ситуация тут чертовски близка к тому, что и Лабиринту, и Логрусу вход воспрещен. Но оба явно могут проникать сюда с помощью своих призраков — искусственно сделанных по снятым с нас копиям. А копии снимаются в тот момент, когда проходишь по ним…
— Ты хочешь сказать, что я — всего лишь что-то вроде записи на пленку? — Вид у него был такой, будто он вот-вот расплачется. — Только что все было так чудесно. Я прошел Логрус. Все Отражение лежало у моих ног. — Он помассировал виски. Потом сказал, как плюнул:
— Ты! Сюда меня перенесли из-за тебя… чтобы я состязался с тобой и побил тебя в этой гонке.
— Ты отлично сработал. Не знал, что ты можешь так бегать.
— Узнав, что ты в колледже занимаешься бегом, я начал тренироваться. Хотелось так наловчиться, чтобы тебе стало кисло.
— Получилось неплохо, — признал я.
— Но если бы не ты, я бы не очутился в этом проклятом месте. Или… — Юрт закусил губу. — Это не совсем верно, правда? — спросил он. — Я бы никуда не попал. Я всего лишь запись, копия…
Потом он уставился на меня.
— Сколько мы существуем? — сказал он. — Сколько годны призраки Логруса?
— Понятия не имею, — ответил я, — что нужно для создания такого призрака или как поддержать его существование. Но мне уже встретилось несколько призраков Лабиринта, и у меня создалось впечатление, что их каким-то образом поддерживает моя кровь, она дает им какую-то самостоятельность, независимость от Лабиринта. Только один из них — Бранд
— получил вместо крови пламя и растворился. Дейдра получила кровь, но ее убрали. Не знаю, может, ей не хватило.
Он покачал головой.
— У меня такое чувство… не знаю, откуда оно… что то же самое сгодится и для меня, и что кровь — для Лабиринта, а пламя — для Логруса.
— Я не знаю, как определить, где моя кровь летуча, — сказал я.
— Здесь она запылает, — ответил Юрт. — Зависит от того, кто тут заправляет делами. Я просто знаю это. Не знаю, откуда.
— Тогда почему Бранда занесло на территорию Логруса?
Он усмехнулся.
— Может быть, Лабиринт решил использовать предателя, чтобы свергнуть кого-нибудь. Или, может, у Бранда были свои соображения — например, повести с Лабиринтом двойную игру.
— Это было в его духе, — согласился я. Мое дыхание, наконец, выровнялось.
Я вытащил из сапога хаосское лезвие, рассек левую руку пониже локтя, увидел, как оттуда заструилось пламя и протянул руку к Юрту.
— Скорей! Пей, если сумеешь! — крикнул я. — Прежде чем Логрус призовет тебя обратно.
Он ухватил мою руку и чуть не вдохнул пламя, которое било из меня фонтаном. Глянув вниз, я увидел, как становятся призрачными его ступни, за ними ноги. Кажется, Логрус обеспокоился и призывает его назад так же, как Лабиринт призвал Дейдру. Я увидел, как в тумане, который прежде были ногами Юрта, завертелись огненные вихри. Потом они вдруг замерцали и исчезли, и вновь стали видны очертания конечностей. Он продолжал пить мою летучую кровь, но я больше не видел языков пламени, хотя теперь он пил как Дейдра, прямо из раны. Его ноги стали твердеть.
— Похоже, ты обретаешь стабильность, — сказал я. — Пей еще.
Что-то ударило меня в правую почку, я дернулся прочь и, падая, обернулся. Рядом со мной стоял высокий темный человек, убирая ногу после того, как пнул меня. На нем были зеленые штаны и черная рубашка, голова повязана зеленым платком.
— Это что за извращения? — спросил он. — Да еще в священном месте?
Я перекатился на колени, а потом поднялся, держа правую руку с вывернутым запястьем за спиной, чтобы скрыть за бедром кинжал. Левую руку я поднял и вытянул перед собой. Из свежей раны лился уже не огонь, а кровь.
— Не твое собачье дело, — сказал я и, на ходу обретая уверенность, прибавил его имя: Каин.
Он с поклоном улыбнулся, скрестив и разведя руки. Когда руки складывались, они были пусты, но когда правая рука снова показалась, в ней был кинжал. Должно быть, он появился из ножен, прикрепленных внутри пышного рукава к левому предплечью. Ему пришлось немало потренироваться, чтобы проделывать это так быстро. Я постарался вспомнить, что слышал о Каине и ножах, а когда вспомнил, то пожалел об этом. В драке на ножах он считался мастером. Вот черт.
— У тебя есть преимущество передо мной, — заявил он.
— Ты очень похож на кого-то, но, по-моему, я тебя не знаю.
— Мерлин, — сказал я. — Сын Корвина.
Он начал было медленно обходить меня кругом, но остановился.
— Извини, мне трудно в это поверить.
— Дело твое. Это правда.
— А этот, второй… его зовут Юрт, верно?
Он указал на моего брата, который только что поднялся на ноги.
— Как ты узнал? — спросил я.
Он помедлил, морща лоб и щурясь.
— Я… Я точно не знаю, — сказал он потом.
— Я знаю, — сообщил я ему. — Постарайся вспомнить, где ты и как сюда попал.
Он отступил на пару шагов, потом вскрикнул: