Скоро я уснул.
Мы проснулись только когда взошло солнце и нас разбудили голоса пришедших на пляж людей.
Джулия села и посмотрела на меня.
– Эта ночь… – сказала она, – она не могла быть только сном, но и явью тоже быть не могла, правда?
– Думаю, что так, – улыбнулся я в ответ.
Она нахмурилась.
– С чем именно ты согласен? – спросила она.
– Конечно с тем, что нам просто необходимо позавтракать, – ответил я.
– Пойдем поедим чего-нибудь, а?
– Погоди минутку. Она положила мне руку на плечо.
– Этой ночью… случилось что-то необыкновенное. Что это было?
– Зачем же убивать волшебство словами? Пойдем лучше завтракать.
Потом она не раз пыталась расспросить меня об этой ночи, но я был тверд и отказывался вести разговор на эту тему. Во всем был, конечно, виноват я сам. Не следовало мне вообще отправляться с ней на эту прогулку. И в нашей последней соре-споре, после которой мы расстались, этот факт сыграл свою роль…
Теперь размышляя обо всем этом, я осознал вдруг, что дело не только в этой моей древней глупости. Я осознал, что я любил Джулию и, что еще хуже, до сих пор ее люблю. И если бы я не придумал этой прогулки или хотя бы признал справедливость ее обвинений в том, что я был волшебником, она не встала бы на эту тропу, по которой пошла, не стала бы искать пути к собственной власти, вероятно, для защиты. И она сейчас была бы жива…
Я закусил губу и заплакал. Потом обошел тормозившую передо мной машину и промчался на красный свет. Если я убил свою любовь, то я не был уверен, что не случится обратное.
3
Мы проснулись только когда взошло солнце и нас разбудили голоса пришедших на пляж людей.
Джулия села и посмотрела на меня.
– Эта ночь… – сказала она, – она не могла быть только сном, но и явью тоже быть не могла, правда?
– Думаю, что так, – улыбнулся я в ответ.
Она нахмурилась.
– С чем именно ты согласен? – спросила она.
– Конечно с тем, что нам просто необходимо позавтракать, – ответил я.
– Пойдем поедим чего-нибудь, а?
– Погоди минутку. Она положила мне руку на плечо.
– Этой ночью… случилось что-то необыкновенное. Что это было?
– Зачем же убивать волшебство словами? Пойдем лучше завтракать.
Потом она не раз пыталась расспросить меня об этой ночи, но я был тверд и отказывался вести разговор на эту тему. Во всем был, конечно, виноват я сам. Не следовало мне вообще отправляться с ней на эту прогулку. И в нашей последней соре-споре, после которой мы расстались, этот факт сыграл свою роль…
Теперь размышляя обо всем этом, я осознал вдруг, что дело не только в этой моей древней глупости. Я осознал, что я любил Джулию и, что еще хуже, до сих пор ее люблю. И если бы я не придумал этой прогулки или хотя бы признал справедливость ее обвинений в том, что я был волшебником, она не встала бы на эту тропу, по которой пошла, не стала бы искать пути к собственной власти, вероятно, для защиты. И она сейчас была бы жива…
Я закусил губу и заплакал. Потом обошел тормозившую передо мной машину и промчался на красный свет. Если я убил свою любовь, то я не был уверен, что не случится обратное.
3
Скорбь и гнев сжали мой мир и он поддался, но я не хотел поддаваться. Казалось, эти чувства парализовали мои воспоминания о более счастливых временах, о других странах и возможностях.
В схватке нахлынувших на меня воспоминаний я потерял способность смотреть на вещи с различных точек зрения, отчасти потому что отбросил целый набор выборов, сузив в какой-то степени собственную свободу воли. Мне самому такое мое свойство не нравится, но после какого-то предела я уже не в состоянии брать его под контроль, потому что тогда у меня возникает ощущение уступки какому-то детерминизму, и это раздражает меня еще больше.
По обратной дуге цикла раздражение начинает подпитывать первоначальные переживания и я вступаю в фазу бесконечного самовозбуждения, как колебательный контур. Простой способ выйти из такой ситуации – атака в лоб, чтобы устранить объект-причину. Более сложный путь отличается более философской природой и состоит в том, чтобы отступить в сторону, уйти и вернуть себе контроль над собой. Как всегда, предпочтительнее более трудный способ.
Атака в лоб очень легко может закончится сломанной шеей.
Я свернул, припарковал машину на первом свободном участке, открыл окно и раскурил свою любимую трубку.
Я поклялся не заводить мотор, пока не остыну окончательно. Я всегда слишком сильно на все реагирую. Похоже, это фамильное. Но я не хотел поступать так, как поступали другие. Ведь это им самим причиняло массу неприятностей.
Такая «все или ничего» реакция на полные обороты, может и хороша, если вам всегда везет, но на этом пути ждет и трагедия, по крайней мере, опера, если против вас выступает что-то экстраординарное. А сейчас, судя по всему, речь шла именно о таком случае. Следовательно, я вел себя как болван и дурак, и я повторил это себе несколько раз, пока не поверил.
Потом я попытался прислушаться к своему более спокойному «Я», и оно согласилось, что я и в самом деле дурак, потому что не понимал собственных чувств, когда еще не было поздно и можно было что-то исправить, потому что выдал свои возможности и власть, а потом отрицал ответственность за последствия, за то, что все эти годы не разгадал особой природы врага и потому, что даже сейчас упрощал грозившую опасность.
Нет, схватить Виктора Мелмана за горло и выбить из него правду – едва ли бы это что-то дало. Я принял решение двигаться вперед осторожно, на каждом шагу заботясь о прикрытии.
«Жизнь – это всегда очень сложная штука, – сказал я себе. – Сиди тихо и собирай информацию. Размышляй».
Я медленно выпустил на волю накопившееся внутри напряжение, и мой мир так же медленно снова вырос, расширился, и в нем я увидел возможность того, что П хорошо знал меня и мог построить свой план действий так, чтобы я отбросил сомнения, перестал думать, поддавшись чувствам момента.
Нет, я не стану, как остальные…
Я еще довольно долго сидел и размышлял, потом медленно тронул машину с места.
Это было мрачное кирпичное угловое здание. В нем имелось четыре этажа и несколько нанесенных распылителем нецензурных ругательств со стороны боковой улочки на стене и со стороны заднего двора. Эти надписи, несколько разбитых окон и пожарная лестница были мною обнаружены, пока я шагал вдоль фасада дома, осматривая его. Два нижних этажа занимала компания «Склады Брута» – в соответствии с надписью рядом с лестницей в небольшом подъезде, куда я вошел. На улице как раз начался мелкий дождик. В подъезде воняло мочой, на подоконнике валялась пустая бутылка из под виски «Джек Дэниелс», на облезлой стене висели два почтовых ящика. На одном было написано «Склады Брута», а на другом – две буквы: «В» и «М». Оба ящика были пусты.
Я ступил на лестницу, ожидая, что ступени затрещат. Они не затрещали.
На втором этаже в коридор выходили четыре двери без дверных ручек. Все они были закрыты. Сквозь матовые стекла в верхней части дверей можно было рассмотреть что-то вроде очертаний картонных ящиков. Стояла мертвая тишина.
Я спугнул черного кота, дремавшего на ступенях следующего пролета. Он выгнул спину, и показал мне свои мелкие зубы, зашипел и умчался прыжками наверх, скрывшись из виду.
На третьем этаже в коридор тоже выходили четыре двери: три из них явно давно не открывались, четвертая – до блеска выкрашенная черным шеллаком.
К ней была привинчена медная табличка с надписью «Мелман». Я постучал.
Ответа не было. Я снова постучал, но с тем же результатом.
Никаких звуков изнутри не доносилось.
Вероятно, это была его жилая квартира, а мастерская находилась на четвертом этаже, где возможно было устроить стеклянный потолок, поэтому я стал взбираться по последнему пролету.
Достигнув верхнего этажа, я увидел, что одна из четырех дверей слегка приоткрыта. Я остановился и прислушался. Изнутри доносился шорох движения. Я постучал. Откуда-то изнутри донесся неожиданный и громкий вздох. Я толкнул дверь.
Он стоял примерно в двадцати футах от меня в свете большого потолочного окна, ко мне лицом, высокий и широкоплечий, с темными глазами и бородой. В левой руке он держал кисть, а в правой палитру.
На нем были джинсы, спортивная майка, а поверх всего – испачканный красками фартук. Полотно на мольберте за его спиной изображало что-то вроде мадонны с младенцем. Это был набросок. В мастерской было много других полотен в подрамниках, но все они стояли лицевой стороной к стене или же были закрыты тканью.
– Привет, – сказал я. – Вы – Виктор Мелман?
Он кивнул равнодушно, без улыбки и не хмурясь, положил палитру на ближайший столик, сунул кисть в банку с раствором, потом влажной на вид тряпкой вытер руки.
– А вы сами кто? – спросил он.
Он отшвырнул тряпку и снова повернулся ко мне.
– Мерль Кори. Вам известна Джулия Барнес? Была известна?
– Я этого и не отрицаю, – ответил он. – Употребив прошедшее время, вы, кажется, хотели сказать…
– Да, она мертва, и я хотел бы с вами об этом поговорить.
– Хорошо, – кивнул он.
Он развязал тесемки фартука.
– Тогда пойдемте вниз. Здесь негде даже присесть.
Он повесил фартук на гвоздь возле двери и вышел первым. Я последовал за ним. Повернувшись, он запер дверь мастерской и только после этого двинулся вниз по лестнице. Двигался он плавно, едва ли не грациозно. Я слышал, как барабанит по крыше дождь.
Тем же самым ключом он отпер черную дверь на третьем этаже. Открыв дверь, он отступил в сторону и жестом предложил мне войти. Я так и сделал, прошел через прихожую, мимо кухни, где все полки и столы были уставлены грязной посудой, пустыми бутылками и картонками от пиццы. К буфету прислонились едва не лопавшиеся мешки с мусором. На полу я заметил какие-то липкие на вид пятна, а воняло здесь примерно как на скотобойне и фабрике специй вместе взятых.
Гостиная, в которой я затем оказался, была довольно большой комнатой с парой удобных черных диванов, стоявших друг против друга по обе стороны поля битвы восточных ковров и разнообразных столиков, каждый из которых имел на своих крышках переполненную пепельницу. В дальнем углу я заметил красивое концертное фортепиано, стена за ним была затянута тяжелой красной драпировкой. Многочисленные низкие книжные шкафы были заполнены книгами по оккультизму и стопками журналов, которые возвышались рядом с несколькими креслами. Из под самого большого ковра виднелась часть какой-то геометрической фигуры. Судя по части, это вполне мог быть пятиугольник. В гостиной ощущался тяжелый запах ароматических эссенций и марихуаны.
Справа аркообразный коридор вел в другую комнату, слева была закрытая дверь. На стенах висели картины полурелигиозного содержания, очевидно, произведения хозяина. Они чем-то напоминали мне Шагала. Картины в самом деле были неплохи.
– Присаживайтесь, – указал он на кресло.
Я сел.
– Не хотите пива?
– Спасибо, нет.
Он уселся на ближайший диван, сцепил пальцы и уставился на меня.
– Так в чем дело? – спросил он.
Я тоже уставился на него.
Какое-то время мы молча изучали друг друга, затем я заговорил первым.
– Джулия Барнес начала интересоваться системами оккультизма. И к вам она пришла, чтобы узнать о них побольше. А сегодня утром она умерла при чрезвычайно странных обстоятельствах.
Левый угол его рта дрогнул. Это была его единственная реакция.
– Да, она интересовалась такими вещами, – спокойно ответил он. – Она просила меня о наставлении, и я руководил ею.
– Я хочу узнать, почему она умерла.
Он продолжал пристально смотреть на меня.
– Время ее истекло, – холодно произнес он. – В конечном итоге это происходит с каждым, не правда ли?
– С каждым, но не так. Она была убита зверем, которого здесь просто не должно существовать. Вам известно что-нибудь об этом?
– Вселенная – гораздо более странное место, чем многие из нас воображают.
– Вам известно или нет?
– Мне известны вы, – ответил он.
В этот момент он впервые улыбнулся.
– Она о вас рассказывала, естественно.
– То есть?
– То есть я вас знаю и знаю также, что вы сами более чем разбираетесь в подобных вещах.
– И что же?
– Искусство имеет свойство сводить нужных людей в нужный момент, если предстоит большое дело.
– И вы думаете, что все дело в этом?
– Я это знаю.
– Откуда?
– Мне это было обещано.
– Значит вы меня ждали?
– Да.
– Любопытно. Не могли бы вы рассказать об этом поподробнее?
– С большим удовольствием я вам покажу.
– Вы сказали, что вам что-то было обещано. Каким образом и кем?
– Скоро вы все это поймете.
– И смерть Джулии тоже?
– Да, в некотором смысле.
– Каким образом вы думаете познакомить меня с подобным озарением?
Он улыбнулся.
– Я просто хотел бы, чтобы вы кое-что посмотрели, – сказал он.
– Хорошо. Я жду. Показывайте.
Он кивнул и поднялся.
– Это здесь, – пояснил он.
Он направился к закрытой двери.
Я тоже поднялся и направился вслед за ним через комнату.
Он сунул руку за майку и извлек цепочку. Осторожно снял ее через голову. и я увидел, что на ней ключ.
Этим ключом он и открыл дверь.
– Входите, – сделал он приглашающий жест.
Он распахнул дверь и сделал шаг в сторону.
Я вошел. Комната была небольшая, и в ней было темно. Мелман щелкнул выключателем, и из простого плафона под потолком разлился неяркий голубой свет.
Теперь я видел, что прямо напротив меня окно, стекла которого закрашены черным. Мебели здесь не было, не считая нескольких подушек, разбросанных по полу. Часть стены справа закрывала черная драпировка, все же остальные стены были абсолютно пусты и лишены украшений.
– Я смотрю, – сказал я, прерывая затянувшееся молчание, – и жду.
Он засмеялся.
– Прошу прощения, надо немного подождать. Немного терпения и… Вы имеете представление, что именно меня интересует в нашем искусстве?
– Вы каббалист, – уверенно сказал я.
– Да, – согласился Мелман. – А как вы определили?
– Люди, занимающиеся восточными дисциплинами, всегда тяготеют к аккуратности, – ответил я. – Они опрятны, а вы, каббалисты, отличаетесь неряшливостью.
Он фыркнул.
– Это не главное. Дело зависит от того, что для человека самое важное.
– Именно, – холодно заметил я.
Он пнул подушку, вылетевшую в центр комнаты.
– Садитесь, – предложил он.
– Я постою.
Он пожал плечами.
– Как угодно.
Он начал что-т негромко бормотать.
Я молча ждал. Некоторое время спустя, все еще что-то шепча, он подошел к черной драпировке. Одним быстрым рывком он отодвинул занавес. Я напрягся.
Это был рисунок каббалистического Дерева Жизни, изображавшего десять сафир и некоторых клипфотических аспектов, оно было изображено просто великолепно, и это чувство узнавания, поразившее меня при первом взгляде на рисунок, было чрезвычайно беспокоящим.
Это не была стандартная продукция из какой-нибудь лавки. Это был оригинал.
Но стиль не походил на стиль работ, висевших в гостиной. Однако что-то он все же напоминал…
По мере того, как я все более внимательно рассматривал Дерево, у меня исчезли последние сомнения в том, что оно нарисовано той же рукой, которая изготовила Карты, найденные мной в квартире Джулии.
Мелман продолжал что-то шептать в то время, пока я рассматривал картину.
– Это ваша работа? – спросил я.
Он ничего не ответил. Вместо этого он подошел к картине и со зловещей улыбкой указал на третьего сефирста, которого зовут Винах.
Я присмотрелся. Он изображал, кажется мага перед черным алтарем, и…
Нет! Я просто не мог в Это поверить… Этого не может быть!..
Я почувствовал возникновение контакта с этой фигурой в черном. Это был не просто символ. Он был вполне реален, этот маг, и он призывал меня.
Он вырос, стал объемным. Стены комнаты вокруг меня уже начали мерцать и таять…
Я уже почти был…
Там.
Это была небольшая поляна посреди густого леса. Вечерело. Кровавый свет освещал алтарь передо мной.
Маг, лицо которого скрывал капюшон, что-то делал с предметом, лежавшим перед ним на камне. Его пальцы двигались слишком быстро, чтобы я успевал следить за ними. Я услышал исходящее неизвестно откуда протяжное, тихое, напоминающее пение, бормотание.
Наконец маг поднял предмет правой рукой, держа его перед собой.
Это был черный обсидиановый кинжал. Он положил левую руку на алтарь, провел ее над гладким камнем, сбрасывая все остальное на землю.
Он впервые взглянул на меня.
– Иди сюда, – негромко произнес он.
Непритязательная простота этой просьбы заставила меня улыбнуться. Но вдруг я почувствовал, что мои ноги пришли в движение помимо моей воли, и я понял, что на меня наложено заклятье в этом краю мрачных теней.
И я возблагодарил своего другого дядю, обитающего в самом далеком краю, какой только можно вообразить, и я заговорил на языке тори, накладывая свой собственный заговор.
Воздух пронизал ужасный вопль, словно какая-то ночная птица ринулась вниз за добычей.
Маг не дрогнул, и ноги мои не были освобождены от оков чужой воли, но теперь я имел возможность поднять обе руки. Я поднял их до нужного уровня, и когда они коснулись края алтаря, я помог себе призывающим заговором, увеличивая силу механических шагов, которые я делал. локти мои согнулись от напряжения.
Маг уже замахнулся кинжалом, целясь в мои пальцы, но это уже не имело никакого значения. Я вложил в толчок весь свой вес и силу и алтарь покачнулся.
А потом алтарь наклонился и опрокинулся.
Маг поспешно отскочил, но алтарь уже придавил ему ногу, а может быть и обе. Как только он упал, я сразу же почувствовал, что свободен от заклинания. Я снова мог двигаться нормально, и мое сознание было совершенно ясно.
Он подтянул ноги к груди и покатился, пока я перемахивал через алтарь, чтобы добраться до него. Я бросился в погоню, но он сделал колесо, прокатившись вниз по крутому склону и затерявшись в темноте среди кряжистых угловатых деревьев.
Едва я достиг края долины, как увидел глаза, сотни диких светящихся глаз, сверкавших в темноте, вверху и внизу. Пение стало громче и доносилось, как мне показалось, из-за моей спины.
Я быстро обернулся.
Алтарь по-прежнему лежал поверженным.
Но рядом с ним возвышалась фигура в плаще с надвинутым капюшоном. Ростом она значительно превосходила первого мага. Он монотонно пел знакомым мужским голосом. На моем запястье запульсировал Фракир. Я почувствовал, как строится вокруг меня система заклинаний, но на этот раз я был готов.
Один призыв – и ледяной ветер смел систему, развеял, словно дым. Моя одежда затрепетала, зашуршала, меняя цвет, покрой и фактуру ткани.
Пурпурный и серый, светлые брюки, темный плащ, кружева на груди, черные сапоги и широкий пояс, за который заткнуты перчатки с отворотами.
Мой серебряный Фракир, сиял браслетом на левом запястье. Я поднял левую руку, прикрыл ладонью правой глаза и вызвал ослепительную вспышку.
– Умолкни, – приказал я. – Это бесполезно.
Монотонное песнопение прекратилось.
Порыв ветра сдул капюшон с его головы, и я увидел перед собой искаженные страхом черты лица Виктора Мелмана.
– Хорошо, – продолжал я. – Ты меня призывал. Вот я – перед тобой, и да поможет тебе небо. Ты сказал, что мне все станет ясно. Мне еще ничего не ясно. Говори!
Я сделал шаг вперед.
– Говори! – повторил я. – Легко или с трудом, но ты заговоришь. Но мне жаль тебя, если ты изберешь второй путь. Но выбирай сам.
Он откинул голову и завопил:
– Хозяин!
– Что ж, вызывай своего хозяина, любыми средствами, – одобрительно кивнул я. – Я подожду. Потому что он тоже должен дать мне ответ.
Он снова позвал, но ответа не было.
Он бросился было наутек, но я был готов и произнес призывающее заклинание высшего уровня. Лес вокруг полны рассыпался в прах, прежде чем он успел достичь первых деревьев, и этот прах исчез, унесенный ураганным ветром, который прилетел оттуда, где должна бы царить полная неподвижность и тишина. Ветер вихрем окружил поляну, красный и серый, возведя непроницаемую стену со всех сторон, уходящую в бесконечность наверху и внизу. Мы стали единственными обитателями круглого острова в ночи, всего в сотню метров в диаметре, и его края медленно и неумолимо сжимались.
– Он не придет, – холодно произнес я, – и тебе отсюда не уйти. Он не в силах тебе помочь. Никто здесь тебе не поможет. Здесь властвует высшая магия, и не оскорбляй ее, профан, своими жалкими попытками противоборства. Знаешь ли ты, что лежит за стеной смерча? Хаос! И я отдам тебя Хаосу, если ты не расскажешь мне все. И о Джулии, и о своем хозяине, и о том, как ты осмелился перенести меня сюда.
Он испуганно отшатнулся в сторону от границы Хаоса и повернулся лицом ко мне.
– Верни меня в мой дом, и я все расскажу тебе, – попросил он.
Я покачал головой.
– Убей меня, и ты никогда не узнаешь правду.
Я пожал плечами.
– Что ж, ты выбрал. Ты все равно расскажешь, чтобы остановить мучения, а потом я брошу тебя Хаосу.
Я шагнул к нему.
– Погоди!
Он поднял руку.
– Подари мне жизнь за то, что я тебе расскажу.
– Я не торгуюсь, – ответил я. – Говори.
Смерч выл и рычал вокруг нас, и наш островок сокращался. Сквозь рев ветра доносились какие-то голоса, бормотавшие непонятные слова, мелькали смутные, вызывающие ужас силуэты. Мелман отшатнулся, видя перед собой крошащийся край реальности.
– Хорошо, – прокричал он. – Да. Джулия пришла ко мне, как мне это и обещали, и я кое-чему научил ее. Не тому, что я стал бы преподносить всего год назад, а кое-чему из нового знания, которым я сам овладел лишь недавно. Так мне тоже было приказано сделать.
– Кто приказал? Назови его имя!
Он поморщился.
– Он не был настолько глуп, чтобы сказать мне свое имя. Ведь тогда я мог бы попытаться обрести над ним власть. Как и ты, он не человек, а существо из какой-то другой реальности.
– Это он дал тебе картину с Деревом?
Он кивнул.
– Да. И он на самом деле переносил меня в каждый сефирет. Там существует магия. Там я и обрел силу.
– А Карты? Их тоже нарисовал он и дал тебе, чтобы ты передал Джулии?
– Я ничего не знаю ни о каких Картах, – ответил он.
– Вот этих! – воскликнул я.
Я извлек Карты из-под плаща, рассыпал их веером, словно фокусник, приблизился к нему, сунул ему их в лицо, позволил как следует рассмотреть и убрал прежде, чем он смог заподозрить, что Карты предоставляют возможность побега.
– Раньше я их никогда не видел, – ответил он.
Граница неустанной эрозии нашего островка в море хаоса продолжала приближаться к нам. Мы отодвинулись поближе к центру.
– Это ты послал существо, убившее Джулию?
Он энергично затряс головой.
– Это не я. Я знал, что она должна умереть, потому что он сказал, что ее смерть приведет тебя к нему. Он мне еще сказал, что ее убьет зверь из Петцаха… но я сам никогда не видел этого зверя и не причастен к его вызову.
– А зачем ему было нужно, чтобы ты со мной встретился? Зачем ты перенес меня сюда?
Он дико захохотал.
– Зачем? Конечно же, чтобы убить тебя. Он сказал, что если я принесу твою жизнь в жертву в этом месте, то обрету твою власть. Он сказал, что ты Мерлин, сын Ада и Хаоса, и что я стану величайшим магом из всех, если смогу заколоть тебя.
Теперь наш мир имел в лучшем случае сотню футов в диаметре, и степень его сокращения увеличивалось с каждой минутой.
– Так ли это? – неожиданно спросил он. – Добыл бы я власть, если бы смог?
– Власть, как деньги, – ответил я. – Обычно добыть ее можно, если ты имеешь в достаточной мере способности, и это единственная вещь, какую ты желаешь в жизни. Но добыл ли ты бы ее? Не думаю.
– Я говорю о смысле жизни, ты ведь понимаешь?
Я покачал головой.
– Только дурак верит, что у жизни есть единственный смысл. Но довольно! Опиши мне своего хозяина.
– Я его никогда не видел.
– Как?
– То есть я встречался с ним, но не знаю, как он выглядит на самом деле. Он всегда был одет в темный плащ с капюшоном и перчатки. Я даже не знаю, какого цвета у него кожа.
– А как вы с ним встретились?
– Однажды он возник прямо в моей мастерской. Я обернулся, а он тал уже стоял. Он предложил мне знания и силу и сказал, что службу ему он многому меня научит.
– А откуда ты узнал, что он это может?
– Он взял меня с собой в путешествия по мирам.
– Понятно.
Остров нашего существования сузился теперь до размеров большой комнаты.
Голоса вихря становились то насмешливыми, то доброжелательными, то пугали, то печалились, то злились, окружавшие нас обрывки видений все время сменялись. Земля тряслась уже без остановки, а свет оставался все таким же красным, зловещим. Мне очень хотелось убить Мелмана прямо здесь и сейчас, но ведь это не он погубил Джулию…
– Твой хозяин сказал тебе, почему он хотел убить меня? – спросил я.
Он провел языком по пересохшим губам и обернулся, со страхом глядя на надвигающийся Хаос.
– Он сказал, что ты его враг. Но почему – он никогда не объяснял. Он сказал, что все должно случиться сегодня, что он хочет, чтобы это случилось сегодня.
– Почему сегодня?
Он коротко усмехнулся.
– Предполагаю, что потому что сегодня Вальпургиева ночь, – ответил он. – Хотя он ничего и никогда об этом не говорил.
– И это все? Он никогда не упоминал, откуда он? – спросил я.
– Однажды он упоминал место, называемое Средоточье Четырех Миров, упомянул так, словно это имело для него очень большое значение.
– И ты никогда не заподозрил, что он просто использует тебя?
Мелман усмехнулся.
– Конечно я понимал, что он использует меня. Мы все так или иначе кого-нибудь используем. Так уж устроен мир. Но за это он платил знаниями и властью, которую давал мне. И мне кажется, что его обещание еще может быть выполнено.
Он внезапно словно увидел что-то за моим плечом. Это, наверное, самый древний трюк в мире, но я все-таки обернулся.
Там никого не было. Я немедленно снова повернулся лицом к нему.
В руке сверкнул черный кинжал, который он, видимо, прятал в рукаве. Он бросился на меня, делая выпад и в то же время бормоча новое заклинание.
Я отступил на шаг взмахнул плащом. Он кое-как выпутался из складок, отпрыгнул в сторону, развернулся и снова бросился на меня.
Теперь он, присев, как видно, намеревался добраться до меня снизу. Его губы продолжали шевелиться. Я ударил ногой по руке, сжимавшей кинжал, но он успел ее отдернуть. Тогда я поймал вьющийся плащ за левый край и обмотал тканью руку.
Когда он нанес новый удар, я блокировал выпад и поймал его за плечо, сжав бицепс. Полуприсев, я потащил его вперед на себя, ухватив за левое бедро правой рукой, потом выпрямился, подняв его высоко в воздух, и отшвырнул прочь.
В схватке нахлынувших на меня воспоминаний я потерял способность смотреть на вещи с различных точек зрения, отчасти потому что отбросил целый набор выборов, сузив в какой-то степени собственную свободу воли. Мне самому такое мое свойство не нравится, но после какого-то предела я уже не в состоянии брать его под контроль, потому что тогда у меня возникает ощущение уступки какому-то детерминизму, и это раздражает меня еще больше.
По обратной дуге цикла раздражение начинает подпитывать первоначальные переживания и я вступаю в фазу бесконечного самовозбуждения, как колебательный контур. Простой способ выйти из такой ситуации – атака в лоб, чтобы устранить объект-причину. Более сложный путь отличается более философской природой и состоит в том, чтобы отступить в сторону, уйти и вернуть себе контроль над собой. Как всегда, предпочтительнее более трудный способ.
Атака в лоб очень легко может закончится сломанной шеей.
Я свернул, припарковал машину на первом свободном участке, открыл окно и раскурил свою любимую трубку.
Я поклялся не заводить мотор, пока не остыну окончательно. Я всегда слишком сильно на все реагирую. Похоже, это фамильное. Но я не хотел поступать так, как поступали другие. Ведь это им самим причиняло массу неприятностей.
Такая «все или ничего» реакция на полные обороты, может и хороша, если вам всегда везет, но на этом пути ждет и трагедия, по крайней мере, опера, если против вас выступает что-то экстраординарное. А сейчас, судя по всему, речь шла именно о таком случае. Следовательно, я вел себя как болван и дурак, и я повторил это себе несколько раз, пока не поверил.
Потом я попытался прислушаться к своему более спокойному «Я», и оно согласилось, что я и в самом деле дурак, потому что не понимал собственных чувств, когда еще не было поздно и можно было что-то исправить, потому что выдал свои возможности и власть, а потом отрицал ответственность за последствия, за то, что все эти годы не разгадал особой природы врага и потому, что даже сейчас упрощал грозившую опасность.
Нет, схватить Виктора Мелмана за горло и выбить из него правду – едва ли бы это что-то дало. Я принял решение двигаться вперед осторожно, на каждом шагу заботясь о прикрытии.
«Жизнь – это всегда очень сложная штука, – сказал я себе. – Сиди тихо и собирай информацию. Размышляй».
Я медленно выпустил на волю накопившееся внутри напряжение, и мой мир так же медленно снова вырос, расширился, и в нем я увидел возможность того, что П хорошо знал меня и мог построить свой план действий так, чтобы я отбросил сомнения, перестал думать, поддавшись чувствам момента.
Нет, я не стану, как остальные…
Я еще довольно долго сидел и размышлял, потом медленно тронул машину с места.
Это было мрачное кирпичное угловое здание. В нем имелось четыре этажа и несколько нанесенных распылителем нецензурных ругательств со стороны боковой улочки на стене и со стороны заднего двора. Эти надписи, несколько разбитых окон и пожарная лестница были мною обнаружены, пока я шагал вдоль фасада дома, осматривая его. Два нижних этажа занимала компания «Склады Брута» – в соответствии с надписью рядом с лестницей в небольшом подъезде, куда я вошел. На улице как раз начался мелкий дождик. В подъезде воняло мочой, на подоконнике валялась пустая бутылка из под виски «Джек Дэниелс», на облезлой стене висели два почтовых ящика. На одном было написано «Склады Брута», а на другом – две буквы: «В» и «М». Оба ящика были пусты.
Я ступил на лестницу, ожидая, что ступени затрещат. Они не затрещали.
На втором этаже в коридор выходили четыре двери без дверных ручек. Все они были закрыты. Сквозь матовые стекла в верхней части дверей можно было рассмотреть что-то вроде очертаний картонных ящиков. Стояла мертвая тишина.
Я спугнул черного кота, дремавшего на ступенях следующего пролета. Он выгнул спину, и показал мне свои мелкие зубы, зашипел и умчался прыжками наверх, скрывшись из виду.
На третьем этаже в коридор тоже выходили четыре двери: три из них явно давно не открывались, четвертая – до блеска выкрашенная черным шеллаком.
К ней была привинчена медная табличка с надписью «Мелман». Я постучал.
Ответа не было. Я снова постучал, но с тем же результатом.
Никаких звуков изнутри не доносилось.
Вероятно, это была его жилая квартира, а мастерская находилась на четвертом этаже, где возможно было устроить стеклянный потолок, поэтому я стал взбираться по последнему пролету.
Достигнув верхнего этажа, я увидел, что одна из четырех дверей слегка приоткрыта. Я остановился и прислушался. Изнутри доносился шорох движения. Я постучал. Откуда-то изнутри донесся неожиданный и громкий вздох. Я толкнул дверь.
Он стоял примерно в двадцати футах от меня в свете большого потолочного окна, ко мне лицом, высокий и широкоплечий, с темными глазами и бородой. В левой руке он держал кисть, а в правой палитру.
На нем были джинсы, спортивная майка, а поверх всего – испачканный красками фартук. Полотно на мольберте за его спиной изображало что-то вроде мадонны с младенцем. Это был набросок. В мастерской было много других полотен в подрамниках, но все они стояли лицевой стороной к стене или же были закрыты тканью.
– Привет, – сказал я. – Вы – Виктор Мелман?
Он кивнул равнодушно, без улыбки и не хмурясь, положил палитру на ближайший столик, сунул кисть в банку с раствором, потом влажной на вид тряпкой вытер руки.
– А вы сами кто? – спросил он.
Он отшвырнул тряпку и снова повернулся ко мне.
– Мерль Кори. Вам известна Джулия Барнес? Была известна?
– Я этого и не отрицаю, – ответил он. – Употребив прошедшее время, вы, кажется, хотели сказать…
– Да, она мертва, и я хотел бы с вами об этом поговорить.
– Хорошо, – кивнул он.
Он развязал тесемки фартука.
– Тогда пойдемте вниз. Здесь негде даже присесть.
Он повесил фартук на гвоздь возле двери и вышел первым. Я последовал за ним. Повернувшись, он запер дверь мастерской и только после этого двинулся вниз по лестнице. Двигался он плавно, едва ли не грациозно. Я слышал, как барабанит по крыше дождь.
Тем же самым ключом он отпер черную дверь на третьем этаже. Открыв дверь, он отступил в сторону и жестом предложил мне войти. Я так и сделал, прошел через прихожую, мимо кухни, где все полки и столы были уставлены грязной посудой, пустыми бутылками и картонками от пиццы. К буфету прислонились едва не лопавшиеся мешки с мусором. На полу я заметил какие-то липкие на вид пятна, а воняло здесь примерно как на скотобойне и фабрике специй вместе взятых.
Гостиная, в которой я затем оказался, была довольно большой комнатой с парой удобных черных диванов, стоявших друг против друга по обе стороны поля битвы восточных ковров и разнообразных столиков, каждый из которых имел на своих крышках переполненную пепельницу. В дальнем углу я заметил красивое концертное фортепиано, стена за ним была затянута тяжелой красной драпировкой. Многочисленные низкие книжные шкафы были заполнены книгами по оккультизму и стопками журналов, которые возвышались рядом с несколькими креслами. Из под самого большого ковра виднелась часть какой-то геометрической фигуры. Судя по части, это вполне мог быть пятиугольник. В гостиной ощущался тяжелый запах ароматических эссенций и марихуаны.
Справа аркообразный коридор вел в другую комнату, слева была закрытая дверь. На стенах висели картины полурелигиозного содержания, очевидно, произведения хозяина. Они чем-то напоминали мне Шагала. Картины в самом деле были неплохи.
– Присаживайтесь, – указал он на кресло.
Я сел.
– Не хотите пива?
– Спасибо, нет.
Он уселся на ближайший диван, сцепил пальцы и уставился на меня.
– Так в чем дело? – спросил он.
Я тоже уставился на него.
Какое-то время мы молча изучали друг друга, затем я заговорил первым.
– Джулия Барнес начала интересоваться системами оккультизма. И к вам она пришла, чтобы узнать о них побольше. А сегодня утром она умерла при чрезвычайно странных обстоятельствах.
Левый угол его рта дрогнул. Это была его единственная реакция.
– Да, она интересовалась такими вещами, – спокойно ответил он. – Она просила меня о наставлении, и я руководил ею.
– Я хочу узнать, почему она умерла.
Он продолжал пристально смотреть на меня.
– Время ее истекло, – холодно произнес он. – В конечном итоге это происходит с каждым, не правда ли?
– С каждым, но не так. Она была убита зверем, которого здесь просто не должно существовать. Вам известно что-нибудь об этом?
– Вселенная – гораздо более странное место, чем многие из нас воображают.
– Вам известно или нет?
– Мне известны вы, – ответил он.
В этот момент он впервые улыбнулся.
– Она о вас рассказывала, естественно.
– То есть?
– То есть я вас знаю и знаю также, что вы сами более чем разбираетесь в подобных вещах.
– И что же?
– Искусство имеет свойство сводить нужных людей в нужный момент, если предстоит большое дело.
– И вы думаете, что все дело в этом?
– Я это знаю.
– Откуда?
– Мне это было обещано.
– Значит вы меня ждали?
– Да.
– Любопытно. Не могли бы вы рассказать об этом поподробнее?
– С большим удовольствием я вам покажу.
– Вы сказали, что вам что-то было обещано. Каким образом и кем?
– Скоро вы все это поймете.
– И смерть Джулии тоже?
– Да, в некотором смысле.
– Каким образом вы думаете познакомить меня с подобным озарением?
Он улыбнулся.
– Я просто хотел бы, чтобы вы кое-что посмотрели, – сказал он.
– Хорошо. Я жду. Показывайте.
Он кивнул и поднялся.
– Это здесь, – пояснил он.
Он направился к закрытой двери.
Я тоже поднялся и направился вслед за ним через комнату.
Он сунул руку за майку и извлек цепочку. Осторожно снял ее через голову. и я увидел, что на ней ключ.
Этим ключом он и открыл дверь.
– Входите, – сделал он приглашающий жест.
Он распахнул дверь и сделал шаг в сторону.
Я вошел. Комната была небольшая, и в ней было темно. Мелман щелкнул выключателем, и из простого плафона под потолком разлился неяркий голубой свет.
Теперь я видел, что прямо напротив меня окно, стекла которого закрашены черным. Мебели здесь не было, не считая нескольких подушек, разбросанных по полу. Часть стены справа закрывала черная драпировка, все же остальные стены были абсолютно пусты и лишены украшений.
– Я смотрю, – сказал я, прерывая затянувшееся молчание, – и жду.
Он засмеялся.
– Прошу прощения, надо немного подождать. Немного терпения и… Вы имеете представление, что именно меня интересует в нашем искусстве?
– Вы каббалист, – уверенно сказал я.
– Да, – согласился Мелман. – А как вы определили?
– Люди, занимающиеся восточными дисциплинами, всегда тяготеют к аккуратности, – ответил я. – Они опрятны, а вы, каббалисты, отличаетесь неряшливостью.
Он фыркнул.
– Это не главное. Дело зависит от того, что для человека самое важное.
– Именно, – холодно заметил я.
Он пнул подушку, вылетевшую в центр комнаты.
– Садитесь, – предложил он.
– Я постою.
Он пожал плечами.
– Как угодно.
Он начал что-т негромко бормотать.
Я молча ждал. Некоторое время спустя, все еще что-то шепча, он подошел к черной драпировке. Одним быстрым рывком он отодвинул занавес. Я напрягся.
Это был рисунок каббалистического Дерева Жизни, изображавшего десять сафир и некоторых клипфотических аспектов, оно было изображено просто великолепно, и это чувство узнавания, поразившее меня при первом взгляде на рисунок, было чрезвычайно беспокоящим.
Это не была стандартная продукция из какой-нибудь лавки. Это был оригинал.
Но стиль не походил на стиль работ, висевших в гостиной. Однако что-то он все же напоминал…
По мере того, как я все более внимательно рассматривал Дерево, у меня исчезли последние сомнения в том, что оно нарисовано той же рукой, которая изготовила Карты, найденные мной в квартире Джулии.
Мелман продолжал что-то шептать в то время, пока я рассматривал картину.
– Это ваша работа? – спросил я.
Он ничего не ответил. Вместо этого он подошел к картине и со зловещей улыбкой указал на третьего сефирста, которого зовут Винах.
Я присмотрелся. Он изображал, кажется мага перед черным алтарем, и…
Нет! Я просто не мог в Это поверить… Этого не может быть!..
Я почувствовал возникновение контакта с этой фигурой в черном. Это был не просто символ. Он был вполне реален, этот маг, и он призывал меня.
Он вырос, стал объемным. Стены комнаты вокруг меня уже начали мерцать и таять…
Я уже почти был…
Там.
Это была небольшая поляна посреди густого леса. Вечерело. Кровавый свет освещал алтарь передо мной.
Маг, лицо которого скрывал капюшон, что-то делал с предметом, лежавшим перед ним на камне. Его пальцы двигались слишком быстро, чтобы я успевал следить за ними. Я услышал исходящее неизвестно откуда протяжное, тихое, напоминающее пение, бормотание.
Наконец маг поднял предмет правой рукой, держа его перед собой.
Это был черный обсидиановый кинжал. Он положил левую руку на алтарь, провел ее над гладким камнем, сбрасывая все остальное на землю.
Он впервые взглянул на меня.
– Иди сюда, – негромко произнес он.
Непритязательная простота этой просьбы заставила меня улыбнуться. Но вдруг я почувствовал, что мои ноги пришли в движение помимо моей воли, и я понял, что на меня наложено заклятье в этом краю мрачных теней.
И я возблагодарил своего другого дядю, обитающего в самом далеком краю, какой только можно вообразить, и я заговорил на языке тори, накладывая свой собственный заговор.
Воздух пронизал ужасный вопль, словно какая-то ночная птица ринулась вниз за добычей.
Маг не дрогнул, и ноги мои не были освобождены от оков чужой воли, но теперь я имел возможность поднять обе руки. Я поднял их до нужного уровня, и когда они коснулись края алтаря, я помог себе призывающим заговором, увеличивая силу механических шагов, которые я делал. локти мои согнулись от напряжения.
Маг уже замахнулся кинжалом, целясь в мои пальцы, но это уже не имело никакого значения. Я вложил в толчок весь свой вес и силу и алтарь покачнулся.
А потом алтарь наклонился и опрокинулся.
Маг поспешно отскочил, но алтарь уже придавил ему ногу, а может быть и обе. Как только он упал, я сразу же почувствовал, что свободен от заклинания. Я снова мог двигаться нормально, и мое сознание было совершенно ясно.
Он подтянул ноги к груди и покатился, пока я перемахивал через алтарь, чтобы добраться до него. Я бросился в погоню, но он сделал колесо, прокатившись вниз по крутому склону и затерявшись в темноте среди кряжистых угловатых деревьев.
Едва я достиг края долины, как увидел глаза, сотни диких светящихся глаз, сверкавших в темноте, вверху и внизу. Пение стало громче и доносилось, как мне показалось, из-за моей спины.
Я быстро обернулся.
Алтарь по-прежнему лежал поверженным.
Но рядом с ним возвышалась фигура в плаще с надвинутым капюшоном. Ростом она значительно превосходила первого мага. Он монотонно пел знакомым мужским голосом. На моем запястье запульсировал Фракир. Я почувствовал, как строится вокруг меня система заклинаний, но на этот раз я был готов.
Один призыв – и ледяной ветер смел систему, развеял, словно дым. Моя одежда затрепетала, зашуршала, меняя цвет, покрой и фактуру ткани.
Пурпурный и серый, светлые брюки, темный плащ, кружева на груди, черные сапоги и широкий пояс, за который заткнуты перчатки с отворотами.
Мой серебряный Фракир, сиял браслетом на левом запястье. Я поднял левую руку, прикрыл ладонью правой глаза и вызвал ослепительную вспышку.
– Умолкни, – приказал я. – Это бесполезно.
Монотонное песнопение прекратилось.
Порыв ветра сдул капюшон с его головы, и я увидел перед собой искаженные страхом черты лица Виктора Мелмана.
– Хорошо, – продолжал я. – Ты меня призывал. Вот я – перед тобой, и да поможет тебе небо. Ты сказал, что мне все станет ясно. Мне еще ничего не ясно. Говори!
Я сделал шаг вперед.
– Говори! – повторил я. – Легко или с трудом, но ты заговоришь. Но мне жаль тебя, если ты изберешь второй путь. Но выбирай сам.
Он откинул голову и завопил:
– Хозяин!
– Что ж, вызывай своего хозяина, любыми средствами, – одобрительно кивнул я. – Я подожду. Потому что он тоже должен дать мне ответ.
Он снова позвал, но ответа не было.
Он бросился было наутек, но я был готов и произнес призывающее заклинание высшего уровня. Лес вокруг полны рассыпался в прах, прежде чем он успел достичь первых деревьев, и этот прах исчез, унесенный ураганным ветром, который прилетел оттуда, где должна бы царить полная неподвижность и тишина. Ветер вихрем окружил поляну, красный и серый, возведя непроницаемую стену со всех сторон, уходящую в бесконечность наверху и внизу. Мы стали единственными обитателями круглого острова в ночи, всего в сотню метров в диаметре, и его края медленно и неумолимо сжимались.
– Он не придет, – холодно произнес я, – и тебе отсюда не уйти. Он не в силах тебе помочь. Никто здесь тебе не поможет. Здесь властвует высшая магия, и не оскорбляй ее, профан, своими жалкими попытками противоборства. Знаешь ли ты, что лежит за стеной смерча? Хаос! И я отдам тебя Хаосу, если ты не расскажешь мне все. И о Джулии, и о своем хозяине, и о том, как ты осмелился перенести меня сюда.
Он испуганно отшатнулся в сторону от границы Хаоса и повернулся лицом ко мне.
– Верни меня в мой дом, и я все расскажу тебе, – попросил он.
Я покачал головой.
– Убей меня, и ты никогда не узнаешь правду.
Я пожал плечами.
– Что ж, ты выбрал. Ты все равно расскажешь, чтобы остановить мучения, а потом я брошу тебя Хаосу.
Я шагнул к нему.
– Погоди!
Он поднял руку.
– Подари мне жизнь за то, что я тебе расскажу.
– Я не торгуюсь, – ответил я. – Говори.
Смерч выл и рычал вокруг нас, и наш островок сокращался. Сквозь рев ветра доносились какие-то голоса, бормотавшие непонятные слова, мелькали смутные, вызывающие ужас силуэты. Мелман отшатнулся, видя перед собой крошащийся край реальности.
– Хорошо, – прокричал он. – Да. Джулия пришла ко мне, как мне это и обещали, и я кое-чему научил ее. Не тому, что я стал бы преподносить всего год назад, а кое-чему из нового знания, которым я сам овладел лишь недавно. Так мне тоже было приказано сделать.
– Кто приказал? Назови его имя!
Он поморщился.
– Он не был настолько глуп, чтобы сказать мне свое имя. Ведь тогда я мог бы попытаться обрести над ним власть. Как и ты, он не человек, а существо из какой-то другой реальности.
– Это он дал тебе картину с Деревом?
Он кивнул.
– Да. И он на самом деле переносил меня в каждый сефирет. Там существует магия. Там я и обрел силу.
– А Карты? Их тоже нарисовал он и дал тебе, чтобы ты передал Джулии?
– Я ничего не знаю ни о каких Картах, – ответил он.
– Вот этих! – воскликнул я.
Я извлек Карты из-под плаща, рассыпал их веером, словно фокусник, приблизился к нему, сунул ему их в лицо, позволил как следует рассмотреть и убрал прежде, чем он смог заподозрить, что Карты предоставляют возможность побега.
– Раньше я их никогда не видел, – ответил он.
Граница неустанной эрозии нашего островка в море хаоса продолжала приближаться к нам. Мы отодвинулись поближе к центру.
– Это ты послал существо, убившее Джулию?
Он энергично затряс головой.
– Это не я. Я знал, что она должна умереть, потому что он сказал, что ее смерть приведет тебя к нему. Он мне еще сказал, что ее убьет зверь из Петцаха… но я сам никогда не видел этого зверя и не причастен к его вызову.
– А зачем ему было нужно, чтобы ты со мной встретился? Зачем ты перенес меня сюда?
Он дико захохотал.
– Зачем? Конечно же, чтобы убить тебя. Он сказал, что если я принесу твою жизнь в жертву в этом месте, то обрету твою власть. Он сказал, что ты Мерлин, сын Ада и Хаоса, и что я стану величайшим магом из всех, если смогу заколоть тебя.
Теперь наш мир имел в лучшем случае сотню футов в диаметре, и степень его сокращения увеличивалось с каждой минутой.
– Так ли это? – неожиданно спросил он. – Добыл бы я власть, если бы смог?
– Власть, как деньги, – ответил я. – Обычно добыть ее можно, если ты имеешь в достаточной мере способности, и это единственная вещь, какую ты желаешь в жизни. Но добыл ли ты бы ее? Не думаю.
– Я говорю о смысле жизни, ты ведь понимаешь?
Я покачал головой.
– Только дурак верит, что у жизни есть единственный смысл. Но довольно! Опиши мне своего хозяина.
– Я его никогда не видел.
– Как?
– То есть я встречался с ним, но не знаю, как он выглядит на самом деле. Он всегда был одет в темный плащ с капюшоном и перчатки. Я даже не знаю, какого цвета у него кожа.
– А как вы с ним встретились?
– Однажды он возник прямо в моей мастерской. Я обернулся, а он тал уже стоял. Он предложил мне знания и силу и сказал, что службу ему он многому меня научит.
– А откуда ты узнал, что он это может?
– Он взял меня с собой в путешествия по мирам.
– Понятно.
Остров нашего существования сузился теперь до размеров большой комнаты.
Голоса вихря становились то насмешливыми, то доброжелательными, то пугали, то печалились, то злились, окружавшие нас обрывки видений все время сменялись. Земля тряслась уже без остановки, а свет оставался все таким же красным, зловещим. Мне очень хотелось убить Мелмана прямо здесь и сейчас, но ведь это не он погубил Джулию…
– Твой хозяин сказал тебе, почему он хотел убить меня? – спросил я.
Он провел языком по пересохшим губам и обернулся, со страхом глядя на надвигающийся Хаос.
– Он сказал, что ты его враг. Но почему – он никогда не объяснял. Он сказал, что все должно случиться сегодня, что он хочет, чтобы это случилось сегодня.
– Почему сегодня?
Он коротко усмехнулся.
– Предполагаю, что потому что сегодня Вальпургиева ночь, – ответил он. – Хотя он ничего и никогда об этом не говорил.
– И это все? Он никогда не упоминал, откуда он? – спросил я.
– Однажды он упоминал место, называемое Средоточье Четырех Миров, упомянул так, словно это имело для него очень большое значение.
– И ты никогда не заподозрил, что он просто использует тебя?
Мелман усмехнулся.
– Конечно я понимал, что он использует меня. Мы все так или иначе кого-нибудь используем. Так уж устроен мир. Но за это он платил знаниями и властью, которую давал мне. И мне кажется, что его обещание еще может быть выполнено.
Он внезапно словно увидел что-то за моим плечом. Это, наверное, самый древний трюк в мире, но я все-таки обернулся.
Там никого не было. Я немедленно снова повернулся лицом к нему.
В руке сверкнул черный кинжал, который он, видимо, прятал в рукаве. Он бросился на меня, делая выпад и в то же время бормоча новое заклинание.
Я отступил на шаг взмахнул плащом. Он кое-как выпутался из складок, отпрыгнул в сторону, развернулся и снова бросился на меня.
Теперь он, присев, как видно, намеревался добраться до меня снизу. Его губы продолжали шевелиться. Я ударил ногой по руке, сжимавшей кинжал, но он успел ее отдернуть. Тогда я поймал вьющийся плащ за левый край и обмотал тканью руку.
Когда он нанес новый удар, я блокировал выпад и поймал его за плечо, сжав бицепс. Полуприсев, я потащил его вперед на себя, ухватив за левое бедро правой рукой, потом выпрямился, подняв его высоко в воздух, и отшвырнул прочь.