Житинский Александр. Часы с вариантами

   - Как? - не понял я.
   - Это следствие феномена часов. Ты еще не понял? Значит, ты не дал себе труда подумать над ними. Слушай меня внимательно. Это все чисто логические умозаключения.
   И дед прочитал мне теорию часов, то есть теорию пространства времени, которую он вывел из свойств этого удивительного прибора. Конечно, это не было строгой физической теорией - дед не обладал для этого необходимыми знаниями, - но кое-какие понятия об относительности пространства-времени он имел, что, кстати, меня удивило.
   Дед сказал, что время - не единственно. Времен - бесчисленное множество. Точнее - временных пространств, как он выразился. Это то же самое, что четырехмерное время-пространство у Эйнштейна, с той лишь разницей, что там оно одно, а на самом деле их бесконечно много.
   Правда, я уже предупреждал, что означают слова "на самом деле".
   Все эти пространства пересекаются в одной единственной точке. Эта точка и есть мои часы, как вы догадались. Каждое временное пространство можно сравнить с пленкой бесконечного кинофильма, где кадрик за кадриком зафиксированы все состояния Вселенной. С помощью часов мне удается совмещать кадрики разных пространств, будто прикладывая одну пленку к другой, и перескакивать из кадрика в кадрик.
   Далее я живу уже в новом пространстве, но с тем, старым, ничего не случилось. Кино крутится дальше. Более того, своим прыжком я порождаю новое временное пространство. Если я впрыгиваю в кадрик своей жизни где-то впереди, как это случилось, когда я попал в казарму, то я лишь мгновенье существую в нем, а дальше кино раздваивается: тот человек, который назывался Сергеем Мартынцевым и дослужился до ефрейтора, с твердой памятью и военными навыками, скорее всего успешно отразил атаку неприятельских танков, а я, впрыгнувший в кадр его жизни совсем из другого времени, повел кино по другому пути и вынужден был бежать, оставив себя в лесу с автоматом в совершенно беспомощном состоянии. Следовательно, там, в будущем, сейчас крутились два сходных кино: в одном - бравый ефрейтор Сергей Мартынцев отражал атаку, а в другом - тот же ефрейтор, внезапно потерявший память и воинский опыт, скорее всего, позорно бежал с поля боя, бросив автомат, и должен был за это предстать перед судом военного трибунала. Существенная разница, не правда ли?
   - Так, значит, меня... нас много? - пробормотал я.
   - И тебя много, и меня много, и всех - очень-очень много, - весело сказал дед. - Беда только в том, что мы не знаем о существовании друг друга. Иногда слабо догадываемся: все-таки пространства влияют одно на другое. Тогда возникает слабая догадка, воспоминание, будто это уже с тобою было когда-то... Отсюда же предчувствия и сбывшиеся предсказания. Каждый из нас живет бесконечное количество жизней. В близких пространствах они более или менее совпадают, в далеких - расходятся. Может быть, в каком-нибудь дальнем пространстве я еще не родился. А в другом и не явлюсь на свет никогда... И тех, и других пространств - бесконечность. Следовательно? - спросил он, как наш учитель математики.
   - Следовательно... - тупо повторил я.
   - Следовательно, бесконечное число моих "я" существовало, существует и будет существовать всегда! - эффектно закончил дед.
   С минуту до меня доходило.
   - Так это же... бессмертие... - пробормотал я.
   - Правильно. Бессмертие, - дед почему-то подхихикнул. - Только от такого бессмертия мне ни тепло, ни холодно, поскольку я не общаюсь с другими своими "я".
   - Так вот же. Общайся, - я опять протянул ему часы.
   - Нет, Сережа, - он отстранил их. - Я уже выбрал. Негоже на старости лет... - дед не договорил.
   Он сделался серьезен, ушел в себя. Мы долго молчали.
   - Значит, мне осталось совсем немного... - наконец произнес он. - Ну что ж... Надо доделать свои дела. Ступай, Сергей.
   Он уселся за стол, придвинул к себе тетрадь. Я поднялся тоже и стоял рядом, как истукан, не в силах тронуться с места.
   - Ступай, ступай! - недовольно сказал он.
   Я деревянно наклонился к нему, чтобы поцеловать.
   - Вот еще новости! В гробу поцелуешь! - раздраженно ответил он, отмахиваясь от меня, как от мухи.
   Я поспешно покинул комнату.
   Потянулись томительные дни, каждый из которых приближал роковую дату. Я не видел выхода из создавшегося положения. Не допустить смерти деда можно было лишь одним способом: самому прекратить жить. Нет, не убивать себя, упаси Бог, а просто болтаться по пространствам времени в пределах тех четырех месяцев, что прошли от моего дня рождения. Я перестал есть и выходить на прогулки. Напрасно меня вызванивали друзья по телефону, не понимая, что со мною случилось. Мама, конечно, тоже заметила, но даже она не почувствовала, что таится за моею апатией.
   - Сережа, что с тобой? - спросила мама, когда я в очередной раз отказался обедать.
   - Он влюбился. Точно, - сказала Светка.
   - Не похоже... - с сомнением сказала мама.
   Оставалось два дня. Я чувствовал себя одновременно как приговоренный к смерти, которому сообщили дату исполнения приговора, и как судья, подписавший этот приговор. В первый раз я оценил мудрость и милость природы или судьбы, не знаю, держащей нас в неведении относительно смертного часа. Притом, что мы уверены в его неминуемости, ибо никому не удалось его избежать, мы живем спокойно и даже веселимся, благодаря сущему пустяку неосведомленности о часе ухода. Точное его знание, даже если час этот отодвинут на сто лет - парализует. Ты перестанешь жить, лишь будешь сто лет считать, сколько тебе осталось.
   Оказалось, что это справедливо по отношению не только к себе, но и к близким.
   В момент наиболее мучительных раздумий позвонил дед.
   - Сережа, ты еще тут? - спросил он.
   - В каком смысле?
   - Ты не пробовал прыгнуть вперед?
   - Нет,
   - Напрасно. Это тягостная процедура, поверь мне, и лучше будет, если ты ее избежишь. Мне много раз приходилось провожать близких и друзей.
   Со стороны можно было подумать, будто он говорит о проводах на вокзале.
   - Улетай, мой мальчик. Тебе еще предстоит много испытаний, - продолжал он.
   - Что ты говоришь?! - с досадой закричал я, но тут же вспомнил, что разговариваю с человеком, который послезавтра умрет. - Дед, милый, я не знаю, как тебе сказать... Зачем ты мне их подарил? Что мне теперь делать?
   Я едва не заплакал, как первоклассница, ком стоял в горле.
   - Ага, я же тебя предупреждал! - ехидно отозвался дед. - Сам виноват. Нечего было их крутить. Экспериментатор! Давай уматывай отсюда, чтобы я тебя больше не видел!
   Он прогонял меня в другое пространство.
   - Как же "уматывай"? Я же не на ракете, в самом деле... Здесь же останется другой "я"...
   - Вот он меня и проводит, - тихо сказал дед. - Прощай, мой мальчик. Не возвращайся больше ко мне, не надо... Я не мог ответить, горло сжало.
   Я стал готовиться в дальнюю дорогу. Я сразу понял, что прыгну далеко, чтобы раз и навсегда проститься с неудачами юности, начать новую жизнь и забыть о волшебном даре, полученном в подарок от деда.
   Можно было, конечно, перепрыгнуть неприятную процедуру похорон и явиться первого сентября в десятый класс, как ни в чем не бывало. Но мне это почему-то казалось подлостью. Да и встречаться с друзьями больше не хотелось. Слишком много я накрутил в последнее время, слишком запутал отношения да и сам запутался во времени, чтобы так вот запросто явиться к ним с безмятежной физиономией.
   И хотя я точно знал, что они не имеют понятия о моих прыжках и время текло для них обычным путем, поскольку они ничего не помнили о возвратах, мне все же казалось, что каждый мой шаг им известен.
   Нет-нет, улететь далеко, распрощаться с этими унизительными годами, когда тебя не считают человеком, а так, каким-то полуфабрикатом человека, а вся твоя жизнь не имеет самостоятельной ценности, служа лишь подготовкой к той, настоящей, взрослой жизни. Улететь, и дело с концом! Там разберемся.
   Я готовился всерьез, прощался надолго, навсегда. Сентиментальный комочек в горле сопровождал мое прощание. Я вышел к ужину, удивив маму, был кроток и тих. Я смотрел на маму и сестру, стараясь унести этот миг с собой, потому что он никогда более не повторится. Я вдруг увидел, что у мамы на указательном пальце левой руки белеет кусочек пластыря. Она вчера чистила рыбу и порезала палец. Мне захотелось поцеловать этот палец, чтоб быстрее зажило. И я бы сделал это, если бы не боязнь показаться ненормальным.
   А я был нормальным, более нормальным и внимательным к жизни, чем когда-либо прежде!
   Внезапно Светка подурнела лицом, вся ушла в себя, а через минуту просияла:
   - Мама! Он толкается изнутри!
   - Ничего страшного, - улыбнулась мама.
   - Серый, хочешь пощупать? - она подошла ко мне, и я положил ладонь ей на живот. Он был тугой и теплый, как арбуз на бахче. И вдруг что-то слабенькое, но упругое толкнуло меня в ладонь и затаилось, будто испугавшись дерзости.
   Это был мой племянник Никита, с которым мы встретились буквально через полчаса.
   Все это может показаться смешным, но у меня на глаза навернулись слезы, и я поспешно ушел к себе в комнату, не допив чая.
   Медлить было нельзя. Я знал, что каждую минуту может раздаться звонок и дедова экономка, рыдая... Не думать об этом! Все уже решено.
   Я окинул прощальным взглядом свою комнату, где каждый предмет был родным: гитару, магнитофон с кассетами, джинсы и кроссовки... Интересно, что из них встретит меня там? Посмотрел и на мусорную корзину под письменным столом, из которой возвышался ворох порванных в мелкие клочки бумажек. Вчерашний день, готовясь к будущему, я уничтожил некоторые документы, которые посчитал ненужными и компрометирующими меня в новой жизни. Среди них были школьные дневники, записки от девочек - наследие седьмого класса, тоненькая тетрадка со стихами, вернее, с песнями, которые я пробовал сочинять год назад, когда мне купили гитару, и открытки от отца с видами разных уголков земного шара, откуда он вел свои репортажи.
   Оставив все это после себя в сохранности, я рисковал встретиться с моим прошлым в будущем. А я не хотел этого. Я полностью порывал с собою, вернее, с ним - этим бездарным и непоследовательным типом, вялым и ленивым созерцателем, эгоистом Сергеем Мартынцевым, оставляя его доживать юность в своем унылом временном пространстве без всякого волшебного дара. Я летел в другие пространства и миры, где уже сейчас разворачивалась моя ослепительная взрослая жизнь.
   Прощай, мама! Прощай, Светка с племянником в животе!
   Прощай, отец!
   Когда я увижу вас, вы будете уже другими. Да и сам я буду другим.
   Прощай навеки, дед! Прости меня.
   Я улегся на тахту, держа перед собою часы, и, дрожа от волнения, принялся их настраивать.
   Я заранее выбрал 2000 год. Меня манят круглые цифры. Кроме того, я становился вдвое старше. Солидный тридцатитрехлетний мужчина. Возраст Иисуса Христа. Была и честолюбивая мыслишка - оказаться в XXI веке раньше, чем современники.
   Я выбрал осень 2000 года. День осеннего равноденствия. Бабье лето. Я люблю осень. Часы с минутами я оставил прежними - около одиннадцати вечера.
   Я прислушался. Мама в своей комнате строчила на машинке, Светка, вероятно, уже спала.
   Перед самым защелкиванием крышки меня вдруг обожгла страшная мысль: а вдруг там, в 2000 году, уже никого нет? Вдруг произошла всемирная катастрофа, о которой все время говорят? Но даже это не остановило меня. Вероятно, я верил в человеческий разум. Я приложил часы к шее и с силою, обеими руками надавил на крышку.
   Мое положение в пространстве не изменилось. Я лежал на той же самой тахте, в той же самой комнате. Слабо светился ночник. Я был накрыт одеялом.
   Я сразу понял, что на мне абсолютно ничего нет, даже часов.
   Рядом со мной, под тем же одеялом, лежала красивая незнакомая женщина. Тоже совершенно голая. Одной рукой она обнимала меня за шею.
   Не скрою, это было дико приятно, но поймите меня правильно. Я просто не был к этому готов. Несомненно, это было хуже, чем оказаться с глазу на глаз перед танковой колонной, не умея стрелять из пулемета.
   Я инстинктивно отпрянул от нее, с ужасом разглядывая.
   Она была белокура, с пухлыми губами и слегка вздернутым носиком. Клянусь, я видел ее впервые. Нет, это не Марина... Она не могла так измениться.
   "Жена? Не жена? Как зовут?" - такие примерно вопросы скакали у меня в голове.
   Вероятно, ей не понравился мой вид.
   - Ты чего, Сержик?.. - прошептала она, пытаясь ко мне прижаться.
   Я выпрыгнул из постели и заметался по комнате, как заяц. Мне было непереносимо стыдно. Она с интересом наблюдала за мной.
   - Где трусы?! - заорал я, хотя мне следовало бы крикнуть, в сущности: "Где часы?!"
   - Тихо! Ребенка разбудишь, - недовольно проговорила она, кидая мне трусы.
   Я поймал их и натянул с такой быстротою, будто от этого зависела моя жизнь.
   "Жена..." - обреченно подумал я.
   - Пить хочется, - сказал я первое, что пришло на ум, и потопал на кухню.
   Там сидел неизвестный молодой человек и читал газету на английском языке. Его длинные волосы были заплетены в мелкие косички. Косичек было много. Они свисали с головы, как сосульки.
   - Привет, - сказал я на всякий случай.
   - Привет, - равнодушно отозвался он.
   Я попил воды, чтобы хоть что-то предпринять. Не знакомиться же с ним, в самом деле? Наверняка он меня давно и хорошо знает.
   - Пожрать есть чего-нибудь? - спросил я.
   - Посмотри в холодильнике, - мотнул он головой.
   Он никак не мог быть моим сыном. На вид ему было лет шестнадцать. Хотя все может быть. Акселерация за это время могла усилиться.
   Я заглянул в холодильник. Он был заполнен, в основном, разного размера тюбиками, как зубная паста.
   Я с недоумением взирал на них. Парень оторвался от газеты, тоже заглянул в холодильник и схватил большой тюбик, на котором было написано "Второе № 5". Он - отвинтил колпачок, поднес тюбик ко рту и выдавил на язык нечто зеленоватое.
   Я последовал его примеру. "Второго № 5" больше не оказалось, и я довольствовался "Первым № 7". По вкусу оно было похоже на гороховый суп.
   - Паршивый тубус, - сказал парень, завинчивая колпачок.
   Мне мой понравился. Я выдавил еще. Слизывая суп с губы, я вдруг ощутил, что мне мешает что-то колкое. Ощупав лицо, я убедился, что это усы.
   Усы меня доконали. Я испугался. Я понял, что мне никогда не восстановить событий прошедших шестнадцати лет.
   Но времени на размышления не было. В кухню вдвинулся пузатый лысоватый мужик, тоже в одних трусах. Не без труда я узнал в нем Петечку, только весьма обрюзгшего и постаревшего.
   Я обрадовался ему, как родному, хотя прежде особых симпатий не испытывал.
   - Никита, марш спать! - приказал он парню. Тот неохотно повиновался. Петечка уселся за стол против меня, с отвращением выдавал "Второе № 5" из Тубуса в рот.
   - Мяска бы сейчас... - вздохнул он. - Татьяна спит?
   - Спит, - кивнул я.
   За несколько секунд я получил бездну нужной мне информации. Никита был его сыном, Это факт, следовательно, моим племянником, который полчаса назад стучал мне пяткой в ладонь, а Татьяна, без сомнения, - моя жена.
   - Так ты решил? Будешь брать? - спросил Петечка, как будто продолжая прерванный разговор.
   - Нет, пожалуй, не буду, - солидно ответил я, решив, что разумнее пока уклоняться от любых предложений. Зачем мне брать какого-то кота в мешке?
   - Ну и дурак... - Петечка зевнул и почесал волосатый живот. - Тачка совеем новая, двадцати тысяч не пробежала.
   Он поднялся и пошел к двери.
   - Может, еще надумаешь?
   - Посмотрим, - ответил я.
   Оставшись один, я быстро осмотрел кухню, выдвинул ящики кухонного стола, заглянул в шкафчики. Ничего интересного. Успел заметить только свою старую любимую чашку. Встреча с ней была приятна.
   Я вернулся в комнату. Жена спала, отвернувшись к стене. Я осторожно лег рядом, стараясь не разбудить ее. "Утро вечера мудренее...", - благоразумно подумал я, засыпая.
   Однако утро оказалось не мудренее, а мудрёнее. На меня одна за другой посыпались загадки. Требовалось проявлять величайшую изворотливость, чтобы во мне не заподозрили самозванца.
   Когда я проснулся, жены, слава богу, рядом не было. Зато тут же прибежала девочка лет семи, с косичками и бантиками, и с криком "Доброе утро, папочка!" бросилась меня целовать.
   - Доброе утро, - сказал я. - Как тебя зовут?
   - Даша... - удивленно протянула она, но тут же засмеялась, подумав, что я шучу. Я тоже рассмеялся, хотя и не думал шутить.
   Я накинул какой-то халат, оказавшийся маловатым, и прошмыгнул в ванную, стараясь, чтобы меня не заметили. Там я наконец разглядел себя в зеркало. Отвратительная усатая рожа. Недолго думая, я схватил бритву, помазок и мигом сбрил усы. Я брился впервые в жизни, поэтому слегка порезался.
   Я догадывался, что мне в ближайшее время предстоит очень многое сделать впервые в жизни. Где часы, будь они прокляты?!
   Я вышел из ванной, получил легкий нагоняй от жены за то, что надел ее халат, а также за сбритые усы и, обнаружив в шкафу мужскую одежду, подходящую по размеру, облачился в нее.
   Когда я вышел на кухню, там уже кончали завтракать Петечка и Светка. Сестра очень изменилась, стала пышной дамой. Мне хотелось ее обнять, но я посчитал это неуместным.
   Вдруг мною овладело беспокойство. Где же мама? Где отец? Я вдруг понял, что в нашей трехкомнатной квартире проживают теперь только моя и Светкина семьи. Неужели родители... Нет, этого не может быть! Но не спрашивать же об этом!
   Я наспех позавтракал, стараясь подавить беспокойство и жалуясь на головную боль. Светка с Петечкой убежали на работу. Я пока не понял, на какую. Однако меня больше занимало собственное место в жизни. Куда мне-то идти?!
   - Отведи Дашку в школу, - распорядилась Татьяна. - Я тебя подожду.
   Мы с дочерью вышли на улицу, и я повел ее в свою школу, рассудив, что Даша учится именно там. Я угадал. В школе я заметил двух-трех знакомых учителей, правда сильно постаревших. Уже выходя из гардероба, столкнулся - с Ксенией Ивановной.
   - Сережа, здравствуй! - она обрадовалась.
   - Здравствуйте, Ксения Ивановна!
   - Давно тебя не видела. Как наши?
   Ей-богу, я хотел бы это знать больше нее.
   - Работают... - отвечал я со вздохом.
   - Ну, заходи как-нибудь ко мне, поболтаем. Сейчас некогда, - она поспешила по коридору все той же легкой походкой.
   Я вернулся домой, хотя туда не хотелось. Татьяна уже была при параде, ждала меня. Я получил четкие указания: купить после работы картошки и помидоров, захватил портфель, и мы вышли на улицу.
   Оказалось, что у нас есть машина. "Жигули" неизвестной мне модели. Зачем же тогда Петечка предлагал какую-то тачку? Но этот вопрос уступил место другому. Я понял, что не умею водить.
   - Голова раскалывается, - сказал я, дотрагиваясь до лба. - Может, ты поведешь? - рискнул спросить я, не уверенный, что моя жена умеет это делать.
   Она пожала плечами и села за руль.
   Облегченно вздохнув, я устроился рядом.
   - Завези сначала меня, - попросил я.
   - А я пешком пойду?
   - Нет, мне машина сегодня не нужна... ("Мне она вообще не нужна, черт ее дери!" - подумал я в скобках.) Я на метро приеду.
   - Как знаешь...
   Она строила из себя обиженную. Вероятно, за то, что я вчера так поспешно смылся. А может, за усы. Ладно, это не самое главное! Сейчас работать надо.
   Жена привезла меня к большому новому зданию. В него входили люди. Как назло, у дверей не было никакой вывески. Я пошарил по карманам и нашел пропуск. Там, рядом с моею фотокарточкой, было написано, что должность моя ведущий специалист, а отдел имеет номер семнадцать.
   "Хотелось бы все-таки узнать - специалист по чему?" - не без злорадства подумал я.
   Я чмокнул жену в щеку, посчитав, что так будет естественно, и смешался с толпой сослуживцев. Честное слово, я себя чувствовал гораздо хуже Штирлица в ставке Бормана. На всякий случай я кивал всем подряд. Многие отвечали мне тем же.
   Вы никогда не пробовали искать свое рабочее место в учреждении, где вы служите? Смею заверить, что это занятие принадлежит к разряду увлекательнейших. Тем более когда на дверях нет ни единой таблички.
   Прошагав с деловым видом по однообразным коридорам нескольких этажей, я понял, что этот метод не годится. "Сейчас возьму и спрошу!" - мстительно подумал я. Но было неудобно.
   Везде что-то докрашивали, подстругивали, подвинчивали. По всей видимости, наше учреждение только-только вселилось. Мне попался плотник с деревянным ящиком, откуда торчали инструменты.
   - Пожалуйста, зайдите в семнадцатый отдел, - дерзко сказал я. - У нас форточка не закрывается.
   - Знаю, - проворчал он. - Дойдет очередь...
   - Нет, пожалуйста, сейчас. Дует. - Я был непреклонен.
   Он взглянул на меня с неудовольствием, повернулся и пошел по коридору обратно. Я последовал за ним.
   Плотник привел меня в мой отдел. Он находился на втором этаже. В комнате стояли пять столов. Четыре были заняты сотрудниками: тремя женщинами и одним молодым человеком лет двадцати трех. Я поздоровался.
   - Здравствуйте, Сергей Дмитриевич! Вы мне ужасно нужны. Необходимо подписать письма. Петр Тимофеевич уже заходил, интересовался... - с ходу затараторила одна из женщин, самая молодая.
   Я кивнул и сел за свободный стол. Плотник, ворча, приступил к форточке, которая и в самом деле не закрывалась.
   Сотрудница положила передо мной письма, отпечатанные на машинке, и я расписался против своей фамилии, мысленно поздравив себя с началом трудовой деятельности.
   - Как-то странно вы сегодня расписываетесь... - удивилась она.
   - Все течет, все меняется... - пошутил я, с тоской вспоминая родной XX век и безмятежные школьные годы.
   До обеда мне удалось установить, что начальник отдела Петр Тимофеевич сидит в соседнем кабинете, а в этой комнате я - самый главный. Тщательно обследовав стол под видом уборки, я обнаружил, что наш отдел занимается чем-то связанным с экспортом электродвигателей. В папках лежали контракты, протоколы, договора, многочисленные письма. На многих из них стояла моя подпись. Я узнал, как она выглядит, и стал тайком тренироваться. До обеда мне прислали еще четыре письма и два контракта. На телефонные звонки я попросил отвечать сотрудников, ссылаясь на ту же головную боль.
   Но все это чепуха. Самое главное то, что я нашел часы. Они лежали в нижнем ящике письменного стола, под грудой папок, и были аккуратно запаяны по ободочку, так что раскрыть их не представлялось возможным. "Предусмотрительным стал, паразит!" - мысленно обругал я себя, то есть того Сергея Мартынцева, который приготовил мне все эти сюрпризы.
   Вообще, я себе что-то не очень нравился.
   Подгоняемый сердобольными соболезнованиями подчиненных, я перед обедом зашел к начальнику и отпросился, пожаловавшись на невыносимую головную боль. Очень хотелось представиться, я с трудом удержался от этого. Начальник был лет сорока, аккуратный, застегнутый на все пуговицы. Впрочем, я тоже.
   Здесь все были застегнуты, как я заметил.
   - Пожалуйста, Сергей Дмитриевич, идите лечитесь. Если расхвораетесь, полежите дома. Не забудьте только к понедельнику подготовить справку, сказал начальник.
   - Хорошо, - сказал я, сжимая в кармане часы.
   Я вылетел на улицу, как на крыльях. Свобода! Захотелось мороженого и в кино. Интересно, что идет в кино в 2000 году? А что в магазинах? Но я вспомнил, что я теперь человек семейный, и отправился в овощной. Там были те же картошка и помидоры, что в XX веке. Кстати, и цена была та же: десять копеек за килограмм картошки.
   Набив портфель овощами, я поспешил домой, чтобы продолжить свои исследования. Кстати, неплохо было бы разыскать паяльник, подумал я.
   Ключ я нашел в кармане. Отпер дверь и быстро обежал квартиру, как вор. Мне повезло: дома никого не было. "А как же Дашка? - вдруг подумал я. Уроки в первом классе давно уже кончились. Может, она на продленке?" Странно, что я подумал о ней. Впервые сегодня увидел. С другой стороны, дочь как-никак. Рассказать бы это Толику с Максом - померли бы от смеха!
   Но мне было не смешно. Я методично принялся исследовать квартиру, надеясь добыть драгоценную информацию относительно второй половины прожитой мною жизни.
   Я быстро обнаружил, что Светка с мужем живут в бывшей комнате сестры, мы с Татьяной - в моей, а наши дети обитают в бывшей комнате родителей, разделенной ширмочкой. Затем я приступил к детальному изучению своей комнаты.
   Сразу бросился в глаза видеомагнитофон. Я приметил его еще утром, сомневаясь, не ошибся ли? Проверка подтвердила: видеокассетник, японский, выпуска 84-го года прошлого века. Значит, отец привез его из Японии вскоре после моего прыжка сюда. Видеокассет было довольно много.
   Моего старого магнитофона не оказалось, зато звуковых кассет было полно, среди них и старые, известные мне. Гитар было две - акустическая и электрогитара. Интересно, зачем она мне? Неужели я умею играть?
   Из документов, обнаруженных в ящике стола, я установил, что наш брак с Татьяной зарегистрирован восемь лет назад. Ее девичья фамилия оказалась Бессонова. Я также нашел копию своего диплома. Профессия у меня была экономист. Это еще куда ни шло. Мог ведь оказаться врачом. Выкрутиться было бы труднее, хотя если участковым - то можно. Они всем прописывают одно и то же.
   Из многочисленных отцовских открыток я узнал, что папочка за эти годы еще трижды объехал весь земной шар. Это меня не удивило.
   Сведения были скудные, согласитесь. Главное, ничего о маме.
   Я стал перебирать видеокассеты, и тут мне повезло. Как видно, мой двойник или предшественник, не знаю, как его называть, - одним словом, Мартынцев, который жил здесь до меня, любил снимать на видеопленку памятные семейные события. На кассетах были карандашные надписи: "Рождение Никиты", "Никите годик", "Выпускной вечер", "Проводы в армию", "Свадьба" и так далее. Последней в этом ряду стояла кассета с надписью "Даша идет в школу". Она была снята три недели назад.