Александр Житинский
Путешествие рок-дилетанта. ( часть 1 )
Музыкальный роман
Небольшой анонс
Пословица гласит, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Применительно к вокально-инструментальным ансамблям можно сказать, что лучше один раз услышать, чем сто раз прочитать.
Я много читал об ансамбле МАШИНА ВРЕМЕНИ - и хорошего, и дурного. Потому, когда представился случай, я поспешил на концерт. Я уже смутно чувствовал, что исследуемая функция «учителя жизни», приписываемая рок-музыке, зависит не столько от текста и даже не столько от музыки, сколько от атмосферы восприятия.
Для начала я пошел в ближайшую театральную кассу и спросил билет во Дворец спорта, где проходили гастроли МАШИНЫ. Кассирша посмотрела на меня, как на ненормального, и сообщила, что билетов нет и не будет. «У меня эта МАШИНА вот где сидит!» - раздраженно добавила она. и я направился в другую кассу.
По улицам сновали стайки подростков, имеющие, как я понял, ту же цель. Подростки были мобильнее меня. Может быть, поэтому билетов не оказалось ни в одной из касс. Я понял, что нужно менять тактику.
Я запасся письмом журнала в концертную организацию и, отстояв очередь к администратору, состоявшую из людей с аналогичными письмами, получил желанный билет. На моих глазах в билетах были отказано двум солидным дамам, одна из которых козыряла заграничным паспортом, а другая, плача, говорила, что сын не пустит ее домой без билета.
Признаться, я не ожидал такого масштаба популярности МАШИНЫ.
Концерт состоял из двух отделений. Первое выглядело довольно-таки унизительно. Выступали эстрадные актеры, не имеющие и доли популярности МАШИНЫ ВРЕМЕНИ. Они знали, что публика пришла не на них, что сбор делает МАШИНА, а они присутствуют в концерте в качестве обязательной нагрузки. И публика знала это, что не способствовало обоюдному уважению. Актеры отбывали номер, а зрители не задерживали их на сцене, чтобы приблизить выход кумиров.
Среди прочих в первом отделении выступил и некий неизвестный мне (и молодежной публике) вокально-инструментальный ансамбль. На сцену бодро выбежали человек пятнадцать в униформе, бодро спели бодрую песню нулевого содержания и бодро убежали, героически улыбаясь. Чему они улыбались? Неужели собственной стандартности?… Я не понял только, почему их было пятнадцать, а не семьдесят, и в чем отличие такого ВИА от хора.
Антракт прошел в предвкушении счастья. Я приглядывался к публике. За исключением «престижных» зрителей, доставших билеты на концерт только потому, что это было трудно (а таких было не так уж мало), основную массу составляли поклонники МАШИНЫ. Они тоже делились на бывалых, помнивших выступления ансамбля в качестве любительского, и ново обращаемых, привлеченных сюда волной моды.
И вот, наконец, в огромном Дворце спорта погас свет, высветился разноцветными огнями задник сцены и на нее под рев зала выбежали четыре молодых человека, одетых разнообразно. Один, помнится в пляжной кепочке.
За моею спиной сидел паренек лет шестнадцати. Кажется, он подогрел свой интерес к выступлению стаканом вина. Впереди сидели две девушки примерно его возраста.
"С давних лет я любил не спектакль, а, скоей, подготовку к спектаклю…" - начал солист. Зал встретил первые слова аплодисментами.
Я уже знал, что поет Андрей Макаревич. Поет свои слова на свою же музыку.
Качество и сила звука были потрясающи. Световые эффекты тоже были на высоте. Эти четверо создавали такой звуковой напор, который и не снился хору из пятнадцати человек в первом отделении. Песни следовали одна за другой без перерыва, и очень скоро зал оказался втянутым в стихию ритма, покорен ею - зал сам превратился в инструмент, который взрывался мощным вскриком в конце песни и затихал в начале.
Безусловно, МАШИНА далеко превосходила по профессионализму и таланту все увиденное и услышанное в первом отделении. Правда, слов иной раз было не разобрать, да и отдельные строки были неловки или невнятны по мысли, но… все это частности.
Главным был эффект воздействия. Не являясь бешеным поклонником рок-музыки вообще и МАШИНЫ в частности, могу засвидетельствовать - воздействие было сильным. Сочетание музыки, голосов, ритма, цвета, слов, наконец, самого вида музыкантов, делающих свое дело в экстатическом, изматывающем тело и душу напряжении,- все это покоряло (или подавляло?). Момент эстетического восприятия оказался ненужным - восприятие было физиологическим. При эстетическом подходе воспринимающий субъект (зритель, слушатель) вступает с эстетическим объектом (музыкой, актером) в сложные, но почти равноправные отношения. Здесь не было равноправия. МАШИНА перемалывала зал, как жернова зерно,- и зал покорялся этому с наслаждением, он хотел быть перемолотым, он хотел слиться с этим музыкально-цветовым действием, чтобы забыть себя хотя бы на время.
Концерт МАШИНЫ ВРЕМЕНИ заканчивался знаменитой песней «Поворот». Андрей Макаревич предложил публике положить руки друг другу на плечи и помогать музыкантам, раскачиваясь и подпевая.
На мои плечи легла рука соседа, симпатичного мальчугана лет четырнадцати. При этом он посмотрел на меня извиняющимся взглядом. Я тоже положил руку на его почти детское плечо.
"Возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке",- вспомнилась мне другая песня другого времени.
Зал качался рядами - влево-вправо, влево-вправо. Яркие световые зайчики, отраженные зеркальным шаром, подвешенным к потолку, скользили по лицам, вырывая из тьмы сцепившиеся шеренги, которые с ревом ходили туда-сюда, как огромные шатуны неведомого механизма.
Все были вместе - и каждый сам по себе.
Я много читал об ансамбле МАШИНА ВРЕМЕНИ - и хорошего, и дурного. Потому, когда представился случай, я поспешил на концерт. Я уже смутно чувствовал, что исследуемая функция «учителя жизни», приписываемая рок-музыке, зависит не столько от текста и даже не столько от музыки, сколько от атмосферы восприятия.
Для начала я пошел в ближайшую театральную кассу и спросил билет во Дворец спорта, где проходили гастроли МАШИНЫ. Кассирша посмотрела на меня, как на ненормального, и сообщила, что билетов нет и не будет. «У меня эта МАШИНА вот где сидит!» - раздраженно добавила она. и я направился в другую кассу.
По улицам сновали стайки подростков, имеющие, как я понял, ту же цель. Подростки были мобильнее меня. Может быть, поэтому билетов не оказалось ни в одной из касс. Я понял, что нужно менять тактику.
Я запасся письмом журнала в концертную организацию и, отстояв очередь к администратору, состоявшую из людей с аналогичными письмами, получил желанный билет. На моих глазах в билетах были отказано двум солидным дамам, одна из которых козыряла заграничным паспортом, а другая, плача, говорила, что сын не пустит ее домой без билета.
Признаться, я не ожидал такого масштаба популярности МАШИНЫ.
Концерт состоял из двух отделений. Первое выглядело довольно-таки унизительно. Выступали эстрадные актеры, не имеющие и доли популярности МАШИНЫ ВРЕМЕНИ. Они знали, что публика пришла не на них, что сбор делает МАШИНА, а они присутствуют в концерте в качестве обязательной нагрузки. И публика знала это, что не способствовало обоюдному уважению. Актеры отбывали номер, а зрители не задерживали их на сцене, чтобы приблизить выход кумиров.
Среди прочих в первом отделении выступил и некий неизвестный мне (и молодежной публике) вокально-инструментальный ансамбль. На сцену бодро выбежали человек пятнадцать в униформе, бодро спели бодрую песню нулевого содержания и бодро убежали, героически улыбаясь. Чему они улыбались? Неужели собственной стандартности?… Я не понял только, почему их было пятнадцать, а не семьдесят, и в чем отличие такого ВИА от хора.
Антракт прошел в предвкушении счастья. Я приглядывался к публике. За исключением «престижных» зрителей, доставших билеты на концерт только потому, что это было трудно (а таких было не так уж мало), основную массу составляли поклонники МАШИНЫ. Они тоже делились на бывалых, помнивших выступления ансамбля в качестве любительского, и ново обращаемых, привлеченных сюда волной моды.
И вот, наконец, в огромном Дворце спорта погас свет, высветился разноцветными огнями задник сцены и на нее под рев зала выбежали четыре молодых человека, одетых разнообразно. Один, помнится в пляжной кепочке.
За моею спиной сидел паренек лет шестнадцати. Кажется, он подогрел свой интерес к выступлению стаканом вина. Впереди сидели две девушки примерно его возраста.
"С давних лет я любил не спектакль, а, скоей, подготовку к спектаклю…" - начал солист. Зал встретил первые слова аплодисментами.
Я уже знал, что поет Андрей Макаревич. Поет свои слова на свою же музыку.
Качество и сила звука были потрясающи. Световые эффекты тоже были на высоте. Эти четверо создавали такой звуковой напор, который и не снился хору из пятнадцати человек в первом отделении. Песни следовали одна за другой без перерыва, и очень скоро зал оказался втянутым в стихию ритма, покорен ею - зал сам превратился в инструмент, который взрывался мощным вскриком в конце песни и затихал в начале.
Безусловно, МАШИНА далеко превосходила по профессионализму и таланту все увиденное и услышанное в первом отделении. Правда, слов иной раз было не разобрать, да и отдельные строки были неловки или невнятны по мысли, но… все это частности.
Главным был эффект воздействия. Не являясь бешеным поклонником рок-музыки вообще и МАШИНЫ в частности, могу засвидетельствовать - воздействие было сильным. Сочетание музыки, голосов, ритма, цвета, слов, наконец, самого вида музыкантов, делающих свое дело в экстатическом, изматывающем тело и душу напряжении,- все это покоряло (или подавляло?). Момент эстетического восприятия оказался ненужным - восприятие было физиологическим. При эстетическом подходе воспринимающий субъект (зритель, слушатель) вступает с эстетическим объектом (музыкой, актером) в сложные, но почти равноправные отношения. Здесь не было равноправия. МАШИНА перемалывала зал, как жернова зерно,- и зал покорялся этому с наслаждением, он хотел быть перемолотым, он хотел слиться с этим музыкально-цветовым действием, чтобы забыть себя хотя бы на время.
Концерт МАШИНЫ ВРЕМЕНИ заканчивался знаменитой песней «Поворот». Андрей Макаревич предложил публике положить руки друг другу на плечи и помогать музыкантам, раскачиваясь и подпевая.
На мои плечи легла рука соседа, симпатичного мальчугана лет четырнадцати. При этом он посмотрел на меня извиняющимся взглядом. Я тоже положил руку на его почти детское плечо.
"Возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке",- вспомнилась мне другая песня другого времени.
"И это тоже про меня,- думал я, раскачиваясь с мальчуганом под эти нехитрые слова.- И меня пугают перемены, и я боюсь этих новых поворотов жизни, этих новых поколении, выныривающих навстречу на своих мопедах, со своими песнями…"
Мы себе давали слово -
Не сходить с пути прямого,
но, так уж суждено!
И уж если откровенно -
Всех пугают перемены,
Но, тут уж все равно!
Омут или брод?
Вот
Новый поворот,
И мотор ревет.
Что он нам несет?
Пропасть или взлет?
Зал качался рядами - влево-вправо, влево-вправо. Яркие световые зайчики, отраженные зеркальным шаром, подвешенным к потолку, скользили по лицам, вырывая из тьмы сцепившиеся шеренги, которые с ревом ходили туда-сюда, как огромные шатуны неведомого механизма.
Все были вместе - и каждый сам по себе.
Пролог. Представление героя.
Пословица гласит, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Применительно к вокально-инструментальным ансамблям можно сказать, что лучше один раз услышать, чем сто раз прочитать.
Не без некоторого трепета мы хотим представить читателю героя этой книги - рок-дилетанта. Дело в том, что, с одной стороны, он - автор данного сочинения и в то же время давно уже отъединился от него, стал самостоятельным персонажем жизни, имеющим свой имидж, свои пристрастия и привычки, свой способ самовыражения. Порою автор наблюдает за ним с некоторым испугом: неужто это я его породил? Или того круче: неужто он - это я?… Читатели уже привыкли к тому, что персонажи, рожденные авторским воображением, начинают вести себя в романах и повестях довольно своевольно, зачастую даже нагло. Они делают, что хотят, сообразуясь со своими желаниями, но не с волей автора. Лев Николаевич Толстой однажды признался, какую штуку выкинула с ним Наташа Ростова - замуж вышла! И мы вместе с ним радуемся: значит, так он ее живо описал, такой создал сильный характер, что самому не совладать.
Но что делать, если твой собственный персонаж живет не в романе, а в жизни? Ведь ему надобен некоторый простор, он занимает место и время, теснит тебя, диктует свои условия - и вдруг начинаешь понимать, что он уже почти полностью слился с тобою, стал вторым «я». Что делать в таком случае? В таком случае надо засадить его в роман и тем самым освободиться. Пусть он останется лишь персонажем, за которым наблюдает истинный Автор, остающийся свободным от предвзятостей и ошибок своего героя.
Именно так нам хочется поступить с рок-дилетантом, описав его странное и захватывающее путешествие по рок-н-ролльным волнам.
Такая счастливая возможность дарована только авторам. По сути дела, каждый из живущих изобретает собственные жизненные персонажи, сливается с ними, мучается, не в силах обрести свободу, иногда теряется от их обилия и несовместимости. Поглядим вокруг: какое количество персонажей нас окружает! Муж и сын, начальник и подчиненный, общественный деятель, любитель выпить, военнообязанный, пайщик кооператива, пациент, клиент, абстинент. И все это зачастую в одном лице, хотя у каждого персонажа свой круг прав и обязанностей. Поневоле замучаешься.
Рок-дилетанта необходимо представить еще и потому, что на все происходящее в мире рок-музыки мы будем смотреть его глазами. Других у нас попросту нет. А коли так, то мы себе позволим злоупотребить читательским вниманием и рассказать о рок-дилетанте, каким он был к началу одна тысяча девятьсот восемьдесят первого года, когда начал свое путешествие.
Ему вот-вот должно было исполниться сорок лет. Рубеж, что ни говорите, знаменательный. РД (так мы намерены в дальнейшем именовать рок-дилетанта ради экономии места) любил отмечать вехи и этапы жизненного пути, находя в этом особый кайф - кайф осмысления собственной жизни.
Кстати, о «кайфе». Если наша речь и в дальнейшем будет засорена подобными словечками, то вина в этом - исключительно РД, который за годы общения с рокерами позаимствовал немело из их лексикона. Для облегчения читательской жизни автор в конце книги предлагает краткий словарь использованных жаргонизмов и некоторых терминов.
К своим сорока годам РД успел закончить Политехнический институт, где, наряду с изучением электродинамики и счетно-решающих устройств, начал сочинять стихи, да так увлекся, что к моменту окончания института мечтал лишь о литературном поприще. Однако ему пришлось протрубить долгие тринадцать лет инженером, сочиняющим на досуге стихи, прозу и сценарии, прежде чем стать профессиональным литератором и вступить в Союз писателей. По правде сказать, на досуге РД занимался именно инженерной деятельностью, основное же время было занято литературой, но за первое платили небольшую зарплату, за второе же - долгие годы не платили ничего, и в столе у РД накапливались горы ненапечатанных рукописей.
Тут необходимо хотя бы вкратце коснуться эпохи, когда РД стал сознательной личностью и начал сочинять. Те, кто ждет немедленного рок-н-ролла, должна потерпеть или перелистнуть эти страницы, ибо автор намерен исследовать не только рок-н-ролл, но и в некотором роде эпоху, типичным представителем которой являлся РД.
Между прочим, РД был практически ровесником Джонна Леннона, во всяком случае, родился в один с ним год; по восточному гороскопу, следовательно, мог именоваться драконом. Однако, в отличие от Леннона, детство РД прошло при Сталине, а это определило гигантскую разницу между ними (не считая, разумеется, различия талантов), благодаря чему Джон стал суперзвездой мирового рок-н-ролла, а РД - всего лишь рок-дилетантом в преклонном возрасте.
Дело в том, что РД воспитывался в духе идейного конформизма, а поскольку он был мальчиком не без способностей, то преуспел в этом в полный рост - отлично учился, занимал пост председателя совета отряда и безоговорочно верил всему, что было написано на кумачовых транспарантах, украшавших коридоры школы.
Первый удар по своему конформизму РД нанес бессознательно, начав писать стихи в начале шестидесятых годов. Мы опустим здесь вопрос о том, каковы были эти стихи, - нас это сейчас не волнует. Главное, что РД вдруг свернул с проторенной столбовой дороги, обещавшей ему кандидатские и докторские диссертации, ученую карьеру, кооперативную квартиру к сорока годам и садовый участок к пятидесяти. И не то чтобы у него внезапно поехала крыша, с крышей у РД всегда был порядок. Но стало тоскливо от надвигавшейся жизни, не хватало внутреннего веселья бытия, то есть свободы, прежде всего свободы выбора.
Со своим выбором РД нахлебался достаточно. Сочинял он много, часто по ночам, тусовался с такими же, как он, молодыми поэтами, хотя раньше это называлось другими словами, кое-как сводил концы с концами, получая мизерную зарплату и имея двоих детей, однако ни строчки не опубликовал почти до тридцати лет. Период домашнего сочинительства длиной в восемь лет был хорошей школой терпения и стойкости. Потом, много лет спустя, РД снисходительно и грустно улыбался, когда какой-нибудь молодой рокер, написав пяток песен, стучал себя кулаком в грудь, требуя их литовки в Дома самодеятельного творчества, и кричал: «Козлы, блин!» РД такое состояние было хорошо знакомо, с тем только отличием, что невостребованных вещей у него к тридцати годам накопился полный шкаф.
Но, может быть, у РД недоставало, как бы это выразиться. Способностей? Нам трудно ответить на этот вопрос. Последующие годы показали, что способностей у него было не меньше, чем у его активно работавших в литературе сверстников. Однако, к сожалению, обнаружилось, что РД «умеет делать только то, что он умеет делать» как спел много позднее Слава Задерий из группы НАТЕ! РД всего лишь хотел делать свое и по-своему, но наступившая внезапно эпоха застоя диктовала свои правила игры. Целое поколение молодых литераторов, к которому принадлежал и РД, оказалось не у дел. В такой обстановке оставалось либо спиваться, либо смеяться над собою и окружающим. РД делал и то, и это. Склонность к юмору его выручала, ибо более серьезные его товарищи заплатили более серьезную плату, чем РД.
Обстановка борьбы за выживание мало способствовала музыкальным увлечениям. Остались позади вибрафонные пассажи Джона Льюиса из МОДЕРН ДЖАЗ КВАРТЕТА и посещения Филармонии; поверхностное знакомство с БИТЛЗ порадовало, но не привело к последствиям, и РД на долгие семидесятые годы остался один ни один с песнями Френкеля и Фрадкина, Островского и Пахмутовой, с ежегодными телевизионными песенными шоу, где мелькали одни и те же лица, и лишь номера годов напоминали о течении жизни: «Песня-73», «Песня-74», «Песня-75» и так далее…
«Главное, ребята, сердцем не стареть!…»
Нельзя сказать, что это вызывало отвращение у РД. Он часто ловил себя на том, что, спеша на службу, мурлычет под нос какие-нибудь очередные «Голубые города», у которых названия нет. Однако общая благостность и голубизна песенного творчества тех лет, его показной оптимизм настолько разъезжались с действительностью, что иногда хотелось чего-то другого.
Несомненно, это «другое» было уже где-то рядом, но РД не знал, где это взять. Да и не стремился особенно, иначе бы нашел. Уже рубился на ночных сейшенах Рекшан со своим САНКТ-ПЕТЕРБУРГОМ, уже написали первые песни МИФЫ с Барихновским и Даниловым, а потом - с Ильченко, уже гремел Макаревич с МАШИНОЙ ВРЕМЕНИ, делавшей регулярные полулегальные набеги на Ленинград, уже в недрах «Сайгона» вызревала тусовка АКВАРИУМА, но РД ничего этого не знал. Он жил в другом художественно-литературном пространстве, не слишком близком к официозу, но далеком и от «андеграунда».
Оставались Окуджава и Высоцкий. Если бы не они, то уголок души, требовавший честных песен, окончательно затянулся бы жирком эстрадного благодушия и показухи. Можно сказать, что в семидесятые годы один Владимир Высоцкий был для РД тем, чем стал для него весь отечественный рок в восьмидесятые. Смерь Высоцкого была рубежом, но РД понял это много позднее.
Вдруг стало чего-то не хватать. Не столько даже песен, ибо новые для себя песни Высоцкого РД продолжал открывать и в последующие годы (творчество поэта оказалось куда объемнее представления о нем), но прежде всего - ощущения силы духа, дерзости, яростной нежности, беспощадной иронии и веселой отваги. Это так необходимо было в последние годы застоя, когда время остановилось, казалось, уже навсегда, и даже не номера песенных шоу, а Звезды Героя на пиджаке главы государства указывали на течение лет.
К 1990 году Звезды должны были прикрыть левую полу пиджака. Однако оставалась еще правая. На исходе четвертого десятка РД почувствовал, что впадает в более страшный конформизм, чем идейный конформизм детства, основанный на слепой вере. Это было конформизм безнадежной привычки ко всему происходящему, основанный на безверии и скрашенный горькой иронией. Литературная тропинка, которую он топтал, превратилась в проселочную дорогу, лежащую где-то сбоку от основной магистрали, по которой проносились лимузины литературных генералов. РД ехал в своей повозке, не слишком резво, но все-таки двигался, впуская за пятилетку в среднем одну книгу, понемногу печатался в журналах, получал изредка благодарные читательские письма, сочинял сценарии научно-популярных фильмов, - многие рукописи по-прежнему лежали в столе. Но жить было можно. Многие жили хуже, если иметь в виду материальное благополучие.
Иногда удавалось оттягиваться на дружеских вечеринках, иногда - в сочинениях, радуясь какой-нибудь шутке, которую затем вычеркивал красный карандаш цензора.
Душа, однако, просила чего-то новенького, более любопытного, чем поездки в дома творчества, с их аккуратным питанием, или участие в работе семинаров творческой молодежи.
РД начал сочинять огромный роман, постановив дать себе волю. Роман на многие годы превратился в источник внутреннего кайфа. Однако совершенно необходимо было сменить среду обитания, сбежать, к чертям собачьим, от иронических импотентов, ответственных болтунов и дряхлеющих борцов за персональные пенсии.
РД спрыгнул с подножки. Крыша у него все-таки поехала.
Ему потом это вышло боком.
Впрочем, это лишь теперь видится актом человеческого безрассудства и гражданского изумления. Все происходило не вдруг, РД втягивался в крутящуюся воронку рок-н-ролла постепенно, как бы покоряясь обстоятельствам, как бы случайно. Но ведь недаром говорят, что случайность есть непознанная закономерность. То, что для РД было случаем, для нас, глядящих на него со стороны, - железная необходимость.
К счастью, нам нет нужды заново описывать весь путь подруга РД. Будучи литератором, он оставил многочисленные свидетельства в виде статей, не всегда грамотных, но искренних. Он мучался, сомневался, надеялся - в общем, испытывал все чувства, необходимые для настоящего подруба в какой-нибудь области. И хотя некоторые его писания сегодня читать совсем в лом, они любопытны как человеческий документ и свидетельство стороннего очевидца, явившегося незваным на рок-н-ролльный бал.
А точкой отсчета своего путешествия РД считает поездку к Леониду Утесову, которая состоялась осенью восьмидесятого года по заданию журнала «Аврора», ставшего затем родным домом рок-дилетанта.
Не без некоторого трепета мы хотим представить читателю героя этой книги - рок-дилетанта. Дело в том, что, с одной стороны, он - автор данного сочинения и в то же время давно уже отъединился от него, стал самостоятельным персонажем жизни, имеющим свой имидж, свои пристрастия и привычки, свой способ самовыражения. Порою автор наблюдает за ним с некоторым испугом: неужто это я его породил? Или того круче: неужто он - это я?… Читатели уже привыкли к тому, что персонажи, рожденные авторским воображением, начинают вести себя в романах и повестях довольно своевольно, зачастую даже нагло. Они делают, что хотят, сообразуясь со своими желаниями, но не с волей автора. Лев Николаевич Толстой однажды признался, какую штуку выкинула с ним Наташа Ростова - замуж вышла! И мы вместе с ним радуемся: значит, так он ее живо описал, такой создал сильный характер, что самому не совладать.
Но что делать, если твой собственный персонаж живет не в романе, а в жизни? Ведь ему надобен некоторый простор, он занимает место и время, теснит тебя, диктует свои условия - и вдруг начинаешь понимать, что он уже почти полностью слился с тобою, стал вторым «я». Что делать в таком случае? В таком случае надо засадить его в роман и тем самым освободиться. Пусть он останется лишь персонажем, за которым наблюдает истинный Автор, остающийся свободным от предвзятостей и ошибок своего героя.
Именно так нам хочется поступить с рок-дилетантом, описав его странное и захватывающее путешествие по рок-н-ролльным волнам.
Такая счастливая возможность дарована только авторам. По сути дела, каждый из живущих изобретает собственные жизненные персонажи, сливается с ними, мучается, не в силах обрести свободу, иногда теряется от их обилия и несовместимости. Поглядим вокруг: какое количество персонажей нас окружает! Муж и сын, начальник и подчиненный, общественный деятель, любитель выпить, военнообязанный, пайщик кооператива, пациент, клиент, абстинент. И все это зачастую в одном лице, хотя у каждого персонажа свой круг прав и обязанностей. Поневоле замучаешься.
Рок-дилетанта необходимо представить еще и потому, что на все происходящее в мире рок-музыки мы будем смотреть его глазами. Других у нас попросту нет. А коли так, то мы себе позволим злоупотребить читательским вниманием и рассказать о рок-дилетанте, каким он был к началу одна тысяча девятьсот восемьдесят первого года, когда начал свое путешествие.
Ему вот-вот должно было исполниться сорок лет. Рубеж, что ни говорите, знаменательный. РД (так мы намерены в дальнейшем именовать рок-дилетанта ради экономии места) любил отмечать вехи и этапы жизненного пути, находя в этом особый кайф - кайф осмысления собственной жизни.
Кстати, о «кайфе». Если наша речь и в дальнейшем будет засорена подобными словечками, то вина в этом - исключительно РД, который за годы общения с рокерами позаимствовал немело из их лексикона. Для облегчения читательской жизни автор в конце книги предлагает краткий словарь использованных жаргонизмов и некоторых терминов.
К своим сорока годам РД успел закончить Политехнический институт, где, наряду с изучением электродинамики и счетно-решающих устройств, начал сочинять стихи, да так увлекся, что к моменту окончания института мечтал лишь о литературном поприще. Однако ему пришлось протрубить долгие тринадцать лет инженером, сочиняющим на досуге стихи, прозу и сценарии, прежде чем стать профессиональным литератором и вступить в Союз писателей. По правде сказать, на досуге РД занимался именно инженерной деятельностью, основное же время было занято литературой, но за первое платили небольшую зарплату, за второе же - долгие годы не платили ничего, и в столе у РД накапливались горы ненапечатанных рукописей.
Тут необходимо хотя бы вкратце коснуться эпохи, когда РД стал сознательной личностью и начал сочинять. Те, кто ждет немедленного рок-н-ролла, должна потерпеть или перелистнуть эти страницы, ибо автор намерен исследовать не только рок-н-ролл, но и в некотором роде эпоху, типичным представителем которой являлся РД.
Между прочим, РД был практически ровесником Джонна Леннона, во всяком случае, родился в один с ним год; по восточному гороскопу, следовательно, мог именоваться драконом. Однако, в отличие от Леннона, детство РД прошло при Сталине, а это определило гигантскую разницу между ними (не считая, разумеется, различия талантов), благодаря чему Джон стал суперзвездой мирового рок-н-ролла, а РД - всего лишь рок-дилетантом в преклонном возрасте.
Дело в том, что РД воспитывался в духе идейного конформизма, а поскольку он был мальчиком не без способностей, то преуспел в этом в полный рост - отлично учился, занимал пост председателя совета отряда и безоговорочно верил всему, что было написано на кумачовых транспарантах, украшавших коридоры школы.
Первый удар по своему конформизму РД нанес бессознательно, начав писать стихи в начале шестидесятых годов. Мы опустим здесь вопрос о том, каковы были эти стихи, - нас это сейчас не волнует. Главное, что РД вдруг свернул с проторенной столбовой дороги, обещавшей ему кандидатские и докторские диссертации, ученую карьеру, кооперативную квартиру к сорока годам и садовый участок к пятидесяти. И не то чтобы у него внезапно поехала крыша, с крышей у РД всегда был порядок. Но стало тоскливо от надвигавшейся жизни, не хватало внутреннего веселья бытия, то есть свободы, прежде всего свободы выбора.
Со своим выбором РД нахлебался достаточно. Сочинял он много, часто по ночам, тусовался с такими же, как он, молодыми поэтами, хотя раньше это называлось другими словами, кое-как сводил концы с концами, получая мизерную зарплату и имея двоих детей, однако ни строчки не опубликовал почти до тридцати лет. Период домашнего сочинительства длиной в восемь лет был хорошей школой терпения и стойкости. Потом, много лет спустя, РД снисходительно и грустно улыбался, когда какой-нибудь молодой рокер, написав пяток песен, стучал себя кулаком в грудь, требуя их литовки в Дома самодеятельного творчества, и кричал: «Козлы, блин!» РД такое состояние было хорошо знакомо, с тем только отличием, что невостребованных вещей у него к тридцати годам накопился полный шкаф.
Но, может быть, у РД недоставало, как бы это выразиться. Способностей? Нам трудно ответить на этот вопрос. Последующие годы показали, что способностей у него было не меньше, чем у его активно работавших в литературе сверстников. Однако, к сожалению, обнаружилось, что РД «умеет делать только то, что он умеет делать» как спел много позднее Слава Задерий из группы НАТЕ! РД всего лишь хотел делать свое и по-своему, но наступившая внезапно эпоха застоя диктовала свои правила игры. Целое поколение молодых литераторов, к которому принадлежал и РД, оказалось не у дел. В такой обстановке оставалось либо спиваться, либо смеяться над собою и окружающим. РД делал и то, и это. Склонность к юмору его выручала, ибо более серьезные его товарищи заплатили более серьезную плату, чем РД.
Обстановка борьбы за выживание мало способствовала музыкальным увлечениям. Остались позади вибрафонные пассажи Джона Льюиса из МОДЕРН ДЖАЗ КВАРТЕТА и посещения Филармонии; поверхностное знакомство с БИТЛЗ порадовало, но не привело к последствиям, и РД на долгие семидесятые годы остался один ни один с песнями Френкеля и Фрадкина, Островского и Пахмутовой, с ежегодными телевизионными песенными шоу, где мелькали одни и те же лица, и лишь номера годов напоминали о течении жизни: «Песня-73», «Песня-74», «Песня-75» и так далее…
«Главное, ребята, сердцем не стареть!…»
Нельзя сказать, что это вызывало отвращение у РД. Он часто ловил себя на том, что, спеша на службу, мурлычет под нос какие-нибудь очередные «Голубые города», у которых названия нет. Однако общая благостность и голубизна песенного творчества тех лет, его показной оптимизм настолько разъезжались с действительностью, что иногда хотелось чего-то другого.
Несомненно, это «другое» было уже где-то рядом, но РД не знал, где это взять. Да и не стремился особенно, иначе бы нашел. Уже рубился на ночных сейшенах Рекшан со своим САНКТ-ПЕТЕРБУРГОМ, уже написали первые песни МИФЫ с Барихновским и Даниловым, а потом - с Ильченко, уже гремел Макаревич с МАШИНОЙ ВРЕМЕНИ, делавшей регулярные полулегальные набеги на Ленинград, уже в недрах «Сайгона» вызревала тусовка АКВАРИУМА, но РД ничего этого не знал. Он жил в другом художественно-литературном пространстве, не слишком близком к официозу, но далеком и от «андеграунда».
Оставались Окуджава и Высоцкий. Если бы не они, то уголок души, требовавший честных песен, окончательно затянулся бы жирком эстрадного благодушия и показухи. Можно сказать, что в семидесятые годы один Владимир Высоцкий был для РД тем, чем стал для него весь отечественный рок в восьмидесятые. Смерь Высоцкого была рубежом, но РД понял это много позднее.
Вдруг стало чего-то не хватать. Не столько даже песен, ибо новые для себя песни Высоцкого РД продолжал открывать и в последующие годы (творчество поэта оказалось куда объемнее представления о нем), но прежде всего - ощущения силы духа, дерзости, яростной нежности, беспощадной иронии и веселой отваги. Это так необходимо было в последние годы застоя, когда время остановилось, казалось, уже навсегда, и даже не номера песенных шоу, а Звезды Героя на пиджаке главы государства указывали на течение лет.
К 1990 году Звезды должны были прикрыть левую полу пиджака. Однако оставалась еще правая. На исходе четвертого десятка РД почувствовал, что впадает в более страшный конформизм, чем идейный конформизм детства, основанный на слепой вере. Это было конформизм безнадежной привычки ко всему происходящему, основанный на безверии и скрашенный горькой иронией. Литературная тропинка, которую он топтал, превратилась в проселочную дорогу, лежащую где-то сбоку от основной магистрали, по которой проносились лимузины литературных генералов. РД ехал в своей повозке, не слишком резво, но все-таки двигался, впуская за пятилетку в среднем одну книгу, понемногу печатался в журналах, получал изредка благодарные читательские письма, сочинял сценарии научно-популярных фильмов, - многие рукописи по-прежнему лежали в столе. Но жить было можно. Многие жили хуже, если иметь в виду материальное благополучие.
Иногда удавалось оттягиваться на дружеских вечеринках, иногда - в сочинениях, радуясь какой-нибудь шутке, которую затем вычеркивал красный карандаш цензора.
Душа, однако, просила чего-то новенького, более любопытного, чем поездки в дома творчества, с их аккуратным питанием, или участие в работе семинаров творческой молодежи.
РД начал сочинять огромный роман, постановив дать себе волю. Роман на многие годы превратился в источник внутреннего кайфа. Однако совершенно необходимо было сменить среду обитания, сбежать, к чертям собачьим, от иронических импотентов, ответственных болтунов и дряхлеющих борцов за персональные пенсии.
РД спрыгнул с подножки. Крыша у него все-таки поехала.
Ему потом это вышло боком.
Впрочем, это лишь теперь видится актом человеческого безрассудства и гражданского изумления. Все происходило не вдруг, РД втягивался в крутящуюся воронку рок-н-ролла постепенно, как бы покоряясь обстоятельствам, как бы случайно. Но ведь недаром говорят, что случайность есть непознанная закономерность. То, что для РД было случаем, для нас, глядящих на него со стороны, - железная необходимость.
К счастью, нам нет нужды заново описывать весь путь подруга РД. Будучи литератором, он оставил многочисленные свидетельства в виде статей, не всегда грамотных, но искренних. Он мучался, сомневался, надеялся - в общем, испытывал все чувства, необходимые для настоящего подруба в какой-нибудь области. И хотя некоторые его писания сегодня читать совсем в лом, они любопытны как человеческий документ и свидетельство стороннего очевидца, явившегося незваным на рок-н-ролльный бал.
А точкой отсчета своего путешествия РД считает поездку к Леониду Утесову, которая состоялась осенью восьмидесятого года по заданию журнала «Аврора», ставшего затем родным домом рок-дилетанта.
Глава II. Кредо дилетанта.
Репортаж РД о его встрече с Леонидом Утесовым был опубликован в мартовской книжке «Авроры» за 1981 год. РД послал экземпляр журнала Леониду Осиповичу и получил через неделю письмо, где было написано: «прочитал журнал с удовольствием, я сам себе очень понравился. Просто «зауважал» себя. Оказывается, я совсем не такой, каким многие меня представляют. Репортаж очень хороший. Я сердечно благодарю Вас как за содержание, так и за теплоту, выявленную в нем. Спасибо!!! Всегда буду рад встречам с Вами. С дружеским приветом! Л.Утесов»
РД был счастлив.
Собственно, никакого РД тогда еще не существовало, это словосочетание родилось несколько позже, а тогда был литератор, недавно вступивший в Союз писателей и еще не утративший привычки откликаться на слово «молодой», поскольку в молодых литераторах у нас ходят до сорока лет. Совсем недавно в журнале «Нева» была опубликована его повесть «Лестница», пролежавшая в столе восемь лет, в «Авроре» появилась повесть «Хеопс и Нефертити», готовилась к изданию повесть «Снюсь» в той же «Неве». Судя по всему, литературная стена, в которую много лет бился лбом РД, была, наконец, сломлена, и дальше ожидалось сравнительно безмятежное профессионально-литературное существование, когда-то охарактеризованное Ильфом и Петровым с убийственной краткостью: «Писатель пописывает, читатель почитывает».
Так нет же, потянуло его в рок-н-ролл.
История умалчивает о причинах этого поворота, не столько резкого, ибо РД по натуре был человеком постепенным, но безукоснительного. Так что уже через несколько лет РД почувствовал себя шагающим совсем в другую сторону относительно пути, по которому гурьбою шли его литературные коллеги.
Нам остается только гадать, чем были вызваны этот плавный отход от реальности и поиски иного пути. Проще всего было бы объяснить это бзиком, какие случаются с человеком, перевалившим за половину жизни, но, как уже замечалось, с крышей у РД ранее был полный порядок. Возможно, дело объяснялось просто скукой открывавшейся жизненной перспективы, точнее сказать, известностью наперед многого и многого из того, что должно было случиться. Тут уместно вспомнить о литературном методе РД, который всегда писал свои вещи, не зная, чем они кончатся. Если он знал конец повести или рассказа, то не было нужды записывать его на бумагу. Зачем? Чтобы получить еще немного денег? Писать имело смысл лишь для того, чтобы самому узнать, каким же образом герой выкрутится из ситуации. Куда его загнал автор. Интерес автора к тому, что происходило на бумаге, каким-то образом передавался читателю, поэтому сочинения РД при всех своих недостатках отличались, как правило, одной особенностью: их было любопытно читать.
Вот и сейчас, между прочим, мы совершено не знаем, куда приведем РД в конце книги, хоть она и документальна.
Мы говорим о себе во множественном числе не потому, что сильно себя уважаем, а потому, что нас действительно несколько: во-первых, это некое реальное лицо, сидящее за пишущей машинкой; во-вторых, это Автор, воплощенный в интонации, манере и способе повествования; и в-третьих, это его герой РД, который сам является автором многих глав данной книги.
Когда мы думает, что какой-нибудь фан рок-н-ролла станет это читать, мы приходим в ужас, поскольку нам интересно одно, а фану - совершенно другое. Но все же сочиняем эту книжку мы и будем писать в ней именно то, что интересно нам, а фаны пусть пишут сами.
Нас сейчас интересует вопрос о дилетантизме: в узком смысле - как вопрос причастности РД к тому явлению, о котором он писал и продолжает писать; в широком же - как вопрос о дилетантизме самого явления. Споры об этом до сих пор идут очень бурные и сводятся, в общем, к проблеме: имеют ли право люди, не прошедшие профессиональной выучки в искусстве, заниматься этим искусством? Не профанируют ли они его?
Скажем сразу, РД является убежденным защитником дилетантизма и термин «рок-дилетант» появился на свет не случайно, а в нем изначально была заложена программа действий, которую РД в дальнейшем попытался осуществить.
Всякий термин ничего не стоит, покуда он не определен. Обратимся к толковым словарям.
«Этимологический словарь русского языка» под редакцией Фасмера выводи слово «дилетант» от немецкого “Dilletant” или прямо из итальянского “dilletante” от “dilletare” - развлекать, потешать.
«Академический словарь русского языка», издание 1985 года. Называет дилетантом того, «кто занимается наукой или искусством, не имею специальной подготовки, систематических знаний». Примерно так же определяется слово «дилетант» в словаре Ушакова.
Обратимся в Далю. В его словаре дилетантом называется «человек, занимающийся музыкой, искусством, художеством не по промыслу, а по склонности, по охоте, для забавы…»
Браво, Владимир Иванович!
Казалось бы, сказано то же самое, но какой замечательный оттенок придает далевскому определению это самое «не по промыслу». Именно в этом РД и видел суть дилетантизма. Заниматься чем-нибудь «не по промыслу, по охоте», и даже «для забавы» - это и означает заниматься от чистого сердца, не для денег. Существенно и то, что Даль вообще не говорит о науке как предмете дилетантизма, а упоминает только музыку, искусства и художества. Всякому ясно, что дилетант в науке и дилетант в искусстве - это различие гигантское, ибо наука зиждется на знаниях, а искусство - на чувствованиях. Заниматься наукой дилетантски, не имея специальной профессиональной подготовки, - глупо и самонадеянно. Знания нужно получить.
Но научиться чувствовать - увы или же слава Богу - нельзя. Чувства - это то, что не приходит извне, а рождается в человеческой душе, следовательно, совершенно безразлично - занимаешься ты искусством профессионально или дилетантски. Важен результат, а он зависит прежде всего от силы твоего чувства.
Однако в каждом искусстве есть то, что принято называть техникой: наработана некоторая школа, будь то школа рисунка, танца или игры на музыкальном инструменте, создан, наконец, особый язык, присущий данному виду искусства, - язык классического балета или пантомимы, язык джаза или язык поэзии. Язык не есть что-то застывшее, как и в живой речи, он непрерывно изменяется, обогащается. И все же для его обогащения требуется знать основы языка.
На наш взгляд, есть искусства, более и менее зависимые от школы. Трудно представить себе человека в зрелом возрасте, желающего выразить свои чувства языком танца - не на бытовом уровне, а на художественном. Если он не обучен технике танца, культуре движения, если его двигательный аппарат не прошел долгой тренировки - ничего у него не выйдет. В то же время вполне можно допустить (и история литературы знает такие примеры), что литературный дар может обнаружиться даже в старости, и человек способен создать свой поэтический язык (как это было с Уолтом Уитменом), не пройдя никакой литературной школы и все же оставив свое имя в поэзии.
РД был счастлив.
Собственно, никакого РД тогда еще не существовало, это словосочетание родилось несколько позже, а тогда был литератор, недавно вступивший в Союз писателей и еще не утративший привычки откликаться на слово «молодой», поскольку в молодых литераторах у нас ходят до сорока лет. Совсем недавно в журнале «Нева» была опубликована его повесть «Лестница», пролежавшая в столе восемь лет, в «Авроре» появилась повесть «Хеопс и Нефертити», готовилась к изданию повесть «Снюсь» в той же «Неве». Судя по всему, литературная стена, в которую много лет бился лбом РД, была, наконец, сломлена, и дальше ожидалось сравнительно безмятежное профессионально-литературное существование, когда-то охарактеризованное Ильфом и Петровым с убийственной краткостью: «Писатель пописывает, читатель почитывает».
Так нет же, потянуло его в рок-н-ролл.
История умалчивает о причинах этого поворота, не столько резкого, ибо РД по натуре был человеком постепенным, но безукоснительного. Так что уже через несколько лет РД почувствовал себя шагающим совсем в другую сторону относительно пути, по которому гурьбою шли его литературные коллеги.
Нам остается только гадать, чем были вызваны этот плавный отход от реальности и поиски иного пути. Проще всего было бы объяснить это бзиком, какие случаются с человеком, перевалившим за половину жизни, но, как уже замечалось, с крышей у РД ранее был полный порядок. Возможно, дело объяснялось просто скукой открывавшейся жизненной перспективы, точнее сказать, известностью наперед многого и многого из того, что должно было случиться. Тут уместно вспомнить о литературном методе РД, который всегда писал свои вещи, не зная, чем они кончатся. Если он знал конец повести или рассказа, то не было нужды записывать его на бумагу. Зачем? Чтобы получить еще немного денег? Писать имело смысл лишь для того, чтобы самому узнать, каким же образом герой выкрутится из ситуации. Куда его загнал автор. Интерес автора к тому, что происходило на бумаге, каким-то образом передавался читателю, поэтому сочинения РД при всех своих недостатках отличались, как правило, одной особенностью: их было любопытно читать.
Вот и сейчас, между прочим, мы совершено не знаем, куда приведем РД в конце книги, хоть она и документальна.
Мы говорим о себе во множественном числе не потому, что сильно себя уважаем, а потому, что нас действительно несколько: во-первых, это некое реальное лицо, сидящее за пишущей машинкой; во-вторых, это Автор, воплощенный в интонации, манере и способе повествования; и в-третьих, это его герой РД, который сам является автором многих глав данной книги.
Когда мы думает, что какой-нибудь фан рок-н-ролла станет это читать, мы приходим в ужас, поскольку нам интересно одно, а фану - совершенно другое. Но все же сочиняем эту книжку мы и будем писать в ней именно то, что интересно нам, а фаны пусть пишут сами.
Нас сейчас интересует вопрос о дилетантизме: в узком смысле - как вопрос причастности РД к тому явлению, о котором он писал и продолжает писать; в широком же - как вопрос о дилетантизме самого явления. Споры об этом до сих пор идут очень бурные и сводятся, в общем, к проблеме: имеют ли право люди, не прошедшие профессиональной выучки в искусстве, заниматься этим искусством? Не профанируют ли они его?
Скажем сразу, РД является убежденным защитником дилетантизма и термин «рок-дилетант» появился на свет не случайно, а в нем изначально была заложена программа действий, которую РД в дальнейшем попытался осуществить.
Всякий термин ничего не стоит, покуда он не определен. Обратимся к толковым словарям.
«Этимологический словарь русского языка» под редакцией Фасмера выводи слово «дилетант» от немецкого “Dilletant” или прямо из итальянского “dilletante” от “dilletare” - развлекать, потешать.
«Академический словарь русского языка», издание 1985 года. Называет дилетантом того, «кто занимается наукой или искусством, не имею специальной подготовки, систематических знаний». Примерно так же определяется слово «дилетант» в словаре Ушакова.
Обратимся в Далю. В его словаре дилетантом называется «человек, занимающийся музыкой, искусством, художеством не по промыслу, а по склонности, по охоте, для забавы…»
Браво, Владимир Иванович!
Казалось бы, сказано то же самое, но какой замечательный оттенок придает далевскому определению это самое «не по промыслу». Именно в этом РД и видел суть дилетантизма. Заниматься чем-нибудь «не по промыслу, по охоте», и даже «для забавы» - это и означает заниматься от чистого сердца, не для денег. Существенно и то, что Даль вообще не говорит о науке как предмете дилетантизма, а упоминает только музыку, искусства и художества. Всякому ясно, что дилетант в науке и дилетант в искусстве - это различие гигантское, ибо наука зиждется на знаниях, а искусство - на чувствованиях. Заниматься наукой дилетантски, не имея специальной профессиональной подготовки, - глупо и самонадеянно. Знания нужно получить.
Но научиться чувствовать - увы или же слава Богу - нельзя. Чувства - это то, что не приходит извне, а рождается в человеческой душе, следовательно, совершенно безразлично - занимаешься ты искусством профессионально или дилетантски. Важен результат, а он зависит прежде всего от силы твоего чувства.
Однако в каждом искусстве есть то, что принято называть техникой: наработана некоторая школа, будь то школа рисунка, танца или игры на музыкальном инструменте, создан, наконец, особый язык, присущий данному виду искусства, - язык классического балета или пантомимы, язык джаза или язык поэзии. Язык не есть что-то застывшее, как и в живой речи, он непрерывно изменяется, обогащается. И все же для его обогащения требуется знать основы языка.
На наш взгляд, есть искусства, более и менее зависимые от школы. Трудно представить себе человека в зрелом возрасте, желающего выразить свои чувства языком танца - не на бытовом уровне, а на художественном. Если он не обучен технике танца, культуре движения, если его двигательный аппарат не прошел долгой тренировки - ничего у него не выйдет. В то же время вполне можно допустить (и история литературы знает такие примеры), что литературный дар может обнаружиться даже в старости, и человек способен создать свой поэтический язык (как это было с Уолтом Уитменом), не пройдя никакой литературной школы и все же оставив свое имя в поэзии.