Житинский Александр. Старичок с Большой Пушкарской

   Дежурный недоуменно помялся в дверях, не понимая - куда вести старичка.
   - Там все написано, - показал на протокол Мулдугалиев. - Обычным порядком.
   Альшоля вывели из кабинета и проводили на улицу, где стояла милицейская машина. Дежурный помог ему взобраться по лесенке внутрь маленького фургона с зарешеченными окошками, где уже сидел знакомый Альшолю подросток, ломавший ночью телефонные автоматы. Альшоль приветливо улыбнулся ему, но подросток не ответил. Рядом на низенькую скамеечку уселся сержант милиции. Двери закрылись, и машина поехала.
   - Вы тоже в Исландию? - спросил Альшоль подростка.
   - Чего-о? - окрысился он.
   Альшоль испуганно примолк.
   Их привезли куда-то и провели через двери, рядом с которыми была табличка "Народный суд". Сержант ввел Альшоля с подростком в небольшой зал, где за столом, стоявшим на возвышении, сидела молодая женщина в очках. Зал был пуст, не считая стоявших рядами стульев.
   - Вот они, товарищ судья, - козырнул сержант, выкладывая перед женщиной бумаги протоколов.
   - Хорошо, - кивнула она. - Садитесь.
   Сержант усадил Альшоля рядышком с подростком, но сам не сел. Остался стоять в дверях.
   Судья прочитала протоколы и подняла глаза на Альшоля.
   - Гражданин Альшоль, встаньте.
   Альшоль послушно встал.
   - Тут у вас в документах год рождения написан неверно. Когда вы родились?
   - Я не помню, - сказал Альшоль.
   - Ну, а сколько лет вам, помните?
   - Семьсот пятьдесят один.
   Женщина внимательно посмотрела на старичка, потом перевела взгляд на сержанта. Тот пожал плечами.
   - А вы признаете, что жили на улице Большой Пушкарской в телефонной будке? Признаете, что воспротивились принудительному лечению и скрылись от милиции в неизвестном направлении? - спросила она.
   - Почему в неизвестном? В известном, - сказал Альшоль. - Мы с Сашей у скрытников были.
   - Вот я и говорю - скрылись, значит! - с некоторым раздражением повторила судья. - Все ясно. Садитесь. Альшоль сел, а женщина так же быстро разделалась с подростком, задав ему два или три вопроса. Затем она заполнила новые бланки и передала их сержанту:
   - Увидите осужденных.
   Альшоля с подростком снова повели куда-то.
   - Сколько припаяли? - спросил подросток у сержанта.
   - Пятнадцать. И скажи спасибо. Могли бы уголовное дело открыть. А так - мелкое хулиганство...
   Альшоль с беспокойством прислушивался к их разговору, уже понимая, что происходит что-то не то. Однако вопросов не задавал. Он уже понял, что при общении с милицией лучше не затевать лишних разговоров:
   На этот раз "х посадили в большой фургон, где и народу было больше человек двенадцать. Но они Альшолю не понравились - помятые какие-то, небритые и злые. Когда дверцы фургона закрыли и наступила полная темнота, хриплый мужской голос запел:
   Ка-андуктор, не спеши-и!
   Ка-андуктор, понимаешь,
   Что с девушкою я
   Прощаюсь навсегда!
   Альшоль вздрогнул, вспомнил Саньку. Неужели? Неужели его повезут в Исландию с этими небритыми мужиками? А вдруг в Исландии теперь все такие? Как же скучно будет там жить!
   Однако до Исландии снова не доехали. Их выгрузили во дворе за высоким забором, по верху которого была пущена колючая проволока, а железные ворота наглухо закрыты, потом по одному провели в низкое здание, окна которого были, как в милицейском фургоне, зарешечены.
   Все оказались в просторной комнате, с креслом, стоявшим перед зеркалом. У кресла - пожилой милиционер в белом фартуке. В руках он держал машинку для стрижки волос.
   - Ну, кто первый? - спросил он весело.
   "Странная какая-то парикмахерская..." - подумал Альшоль и, видя, что его товарищи мнутся, подошел к парикмахеру первым.
   - Правильно, дед, - кивнул тот и, усадив Альшоля в кресло, принялся стричь его наголо.
   Через минуту на Альшоля смотрела из зеркала маленькая стариковская головка, круглая, как фундучный орех. Борода на лице стала выглядеть совсем несуразно.
   - Постригите и бороду, пожайлуста, - попросил он.
   Парикмахер хохотнул, нашел длинные ножницы и отхватил Альшолю бороду.
   - Это завсегда, пожайлуста! Следующий! - крикнул он.
   Альшоль отошел в сторонку, с любопытством ощупывая остатки бороды. Надо сказать, что ритуал проводов в Исландию ему не понравился. Но, может таковы здешние законы? Может, теперь все жители Исландии стригутся наголо и бород, как раньше, не носят?
   Вскоре все мужики стали как один - с сияющими остриженными макушками. Почему-то они веселились, отпуская шуточки, и, гогоча, показывали друг на друга пальцем.
   - Дедуля, а твои-то патлы могут и не отрасти!
   - Ничего страшного. Мне и не надо. Ведь я еду в Исландию умирать...
   - Ну, ты хохмач! - объявил парень с фингалом. - Тюряга это, дед, а не Исландия! Пятнадцать суток покорежишься на стойке, потом езжай в свою Исландию. И то если отпустят!
   И он заржал вместе с другими лысыми.
   ГЛАВА 10 ?РЕ?ЛЬ
   Санька была в отчаянии: Альшоль исчез!
   Прочитав его прощальную записку, она не поверила - полезла на антресоли. Но и там была пусто, лишь лежала на полках ненужная теперь металлическая коллекция, потихоньку обрастая "ржавчиной, да злорадно скалился в углу металлический ублюдок из "Айрон Мейден".
   Санька почувствовала пустоту в груди - такого с нею раньше не бывало, - будто вынули оттуда что-то очень нужное и горячее, что раньше согревало душу, и теперь там холодно и п"сто. Древний и иностранный мальчик! Тут нам самим жить не просто, а древним несовершеннолетним иностранцем и подавно! А что бород" у него - так это даже и хуже. У нас к бороде почтения нету.
   Санька бросилась к маме, но мама была тверда, как Скала Закона, с которой когда-то проповедовал Альшоль в своей Исландии. То есть мама, конечно, принялась успокаивать Саньку, говорить, что ничего, страшного не случится - мол, найдется! Но искать Альшоля решительно отказалась.
   - Он взрослый человек, сам должен собой распоряжаться, - сказала мама.
   А невзрослым человеком, значит, должны распоряжаться другие! Ну уж нет! Санька разозлилась и, как говорили встарь, закусила удила. А уж когда она закусывала удила, никаког" удержу Саньке не было.
   Она стала рассуждать. Конечно, обратно в свою телефонную будку Альшоль не вернется. Мулдугалиев тут же схватит! И вообще шататься по городу Альшолю крайне опасно: больно уж вид у него заметный! Следовательно, рассуждала Санька, Альшоль где-то прячется... Но питаться-то ему все же надо! Какой бы ни был он вегетарианец, а принимать пищу время от времени нужно! А денег у него нет, да и появляться в магазине или в столовой опасно. Значит, либо его кто-нибудь подобрал, как бездомного оценка, либо ушел... к скрытникам! К кому же ему идти, если не с скрытникам, - рассуждала Санька. Они его любят, то есть - тьфу! - ненавидят. Причем так сильно, что у скрытников Альшолю обеспечена вполне сносная жизнь...
   И Санька стала готовиться к экспедиции в оборотный мир, к скрытным жителям. Но легко сказать, да трудно сделать. У мамы имелись другие планы относительно Санькиного будущего.
   Мама потащила Саньку на митинг.
   После того как папа ушел в клоуны, мама стала активно заниматься общественной работой. Она была членом общества "Спасение", сочувствовала движениям "Демократический альянс", "Альтернатива", "Народный консенсус"; посещала клуб "Добрыня Никитич" и кружок самообразования "Фрейдизм и перестройка". Вс[cedilla] эти названия Саньке ничего не говорили, но. она не осуждала маму, потому что, в свою очередь, сама увлекалась металлическими группами, о которых мама тоже ничего не знала. Тут как раз случился небольшой митинг у дворца спорта "Юбилейный", посвященный борьбе кого-то с кем-то. Или кого-то за что-то - Санька не поняла. Туда они с мамой и отправились.
   На площадке перед "Юбилейным" была сооружена деревянная трибуна, на которой стояли несколько нахохлившихся людей. Вид у них был суровый. Перед трибуной - толпа человек в семьдесят, многие держали над головою плакаты. На одних плакатах было написано "Нет!", на других - "Да!". В толпе сновали бойкие молодые люди, которые продавали маленькие газетки под теми же названиями. Газетка "Нет!" стоила тридцать копеек, газетка "Да!" - двадцать. Мама на всякий случай купила обе.
   На трибуну один за другим выходили ораторы и кричали слова, с ненавистью глядя на микрофон и размахивая руками. Люди, державшие плакатики "Да!", аплодировали тем, которые говорили: "как работаем, так и живем", а те, что с плакатами "Нет!", одобряли ораторов, утверждавших обратное: "как живем, так и работаем".
   Внезапно на трибуну поднялся молодой человек, замотанный в несколько разноцветных флагов. Он был похож на девушку из индийского кинофильма. У индусов такая одежда называется "сари". Молодой человек поднял обе руки вверх, успокаивая разгоряченную толпу и начал говорить:
   - Нытикре! Капо вы течири о нойраз деруне, кини-скрыт гутребе шива елыгни мадо! Роско родго нетрух! Течайкон зарба! Родго в тинрспасо! Тевайда речьбе гое с ихбео ронсто!
   "Да это же скрытник!" - с изумлением подумала Санька, автоматически переводя его речь.
   - Иностранец... - зашелестел в толпе. - Что он сказал? Пусть переведут.
   К микрофону подошел массивный человек в шляпе.
   - Наш иностранный гость Из... республики Кирибати приветствует перестройку! - сообщил он и объявил следующего оратора.
   Санька незаметно отодвинулась от мамы и бочком-бочком приблизилась к скрытнику. Возле него уже толпилась стайка фарцовщиков, но скрытник лишь разводил руками: мол, ничего нет, кроме флагов на теле! Санька тихо шепнула ему:
   - Ветпри, никдельбез!
   Скрытник удивленно уставился на Саньку, но все же поприветствовал:
   - Вороздо, харочду! Ты дакуот?
   Но Санька не стала объяснять - откуда она, а быстро и решительно принялась, инструктировать скрытника,
   где и когда ему надо быть, чтобы пустить Саньку в оборотный мир.
   - Зачем тебе? - спросил он на своем языке.
   - Ищу одного человека. То есть - скрытника... Ты случайно не слышал: Шольаль?
   - Нет, - покачал головой он. - Родго шойболь.
   - Как тебя зовут? - спросила Санька.
   - Вонбол, - ответил он.
   - А меня, - Касань. До встречи!
   Мама вернулась с митинга взволнованная. Она никак не могла выбрать между "да" и "нет". Санька попыталась сказать, что совсем не обязательно выбирать между ними - можно плюнуть и на то, и на другое. Но мама взволновалась еще больше и обвинила Саньку в аполитичности, что во всем, мол, виноват этот подозритель"ый старикашка, что если раньше Санька хотела искоренять зло, то теперь не хочет выбирать даже между "да" и "нет".
   - Не смей говорить плохо о моем Альшоле! - сквозь зубы сказала Санька и ушла в свою комнату, прихватив телефон на длинном шнуре.
   - Завтра едем к дедушке, - сказала ей мама вслед.
   - Как бы не так! - прошептала Санька, прикрыла дверь и набрала номер Захара.
   Услышав Санькин голос, Захар обрадовался, принялся расспрашивать про новости, но Санька оборвала его:
   - Подожди. Сейчас не до этого. Ты мне нужен.
   - Когда? - спросил Захар.
   - Сегодня ночью.
   - Зачем? - с тревогой спросил Захар.
   - Там узнаешь. Что, испугался?
   - Вот еще! - сказал Захар. - Где и когда встретимся?
   - В час ночи на углу Большой Пушкарской и Ленина. Я буду в джинсах и черной кофточке. На кофточке написано: "Спасем мир!".
   - Знаю такую кофточку, - сказал Захар. - Видел... А я буду в обычном костюме. В сером...
   - При галстуке? - съязвила Санька.
   - Могу при галстуке...
   Теперь следовало усыпить бдительность мамы.
   Весь вечер Санька разговаривала с ней только о балете и перестройке. Мама была чрезвычайно довольна. В одиннадцать часов они с Санькой расцеловались и отправились спать по своим комнатам. Санька подождала, пока в комнате мамы погаснет свет. Потом еще минут пятнадцать. Затем Санька уронила на пол толстый англо-русский словарь. Вопросов из маминой комнаты не последовало.
   Тогда Санька быстро оделась и написала маме такую записку:
   "Мама!
   Прости меня, я ухожу. Я люблю Альшоля и должна его найти. Если ты когда-нибудь любила, ты меня поймешь! Не волнуйся, я уже большая. Пока я люблю, со мной ничего не случится!
   Твоя Саша".
   Она оставила записку в прихожей на тумбочке. Взглянула на себя в зеркало: лицо было решительное и одухотворенное, Санька сама себе понравилась. Все-таки это был поступок! Она выскользнула на лестницу и тихо притворила за собой дверь.
   На углу Большой Пушкарской и Ленина у .окон детского сада, куда Санька ходила в детстве, маячил длинный нескладный мальчишка в сером костюме и при галстуке. В руках он' держал букетик гвоздик. Санька заметила его издали, потому что ночи были еще светлые. - Привет, Захар!
   - Вот ты какая... - сказал Захар, разглядывая ее. При этом он сильно прищурил глаза.
   Санька сразу поняла, в чем дело.
   - Немедленно надень очки! - приказала она. - Ты же близорукий.
   В очках Захар оказался гораздо привлекательнее, а уж Санька несомненно ему понравилась, потому что Захар смутился и не ловко сунул ей букет.
   - Это тебе.
   - Следуй за мной. И запомни, что сегодня меня зовут Касань.
   - Касань... - повторил Захар.
   - А тебя - Харза.
   - Понял! - кивнул Захар. - Слоговой перевертыш. Своего рода палиндром.
   - Сам ты палиндром! - Санька не знала этого слова.
   - А зачем это нам? - спросил Захар, торопливо поспевая за Санькой по ночной Большой Пушкарской.
   - Увидишь! - таинственно шепнула Санька.
   Они дошли до подворотни, где когда-то Альшоль с Санькой скрывались от могучих санитаров. Санька подошла к той же обитой железом двери, сказала:
   - Кройот, Ванбол!
   - Он, и вправду, Болван? - осведомился Захар, который сразу понял перевод.
   - Узнаем.
   Дверь на этот раз не стала податливой, как занавеска, а просто отворилась. За дверью стоял Вонбол, обмотан"ый в флаг Соединенных Штатов Америки.
   Весь в звездах и полосах.
   - Привет, Касань! - сказал он. - Смотри, какой клевый флажок раздобыл на выставке в Гавани... А это кто? - указал он на Захара.
   - Харза, - поклонился Захар.
   - Мой друг, - сказала Санька и удивилась, потому что эти слова звучали одинакова и по-прямому, и по-оборотному.
   Он повел Саньку и Захара темными переходами и вскоре вывел на улицу Ленина в том самом месте, где Санька была в прошлый раз. Ее поразило, что оборотный город за эту пару недель стал еще запущеннее и страшнее.
   - Что эт" у вас происходит? - с испугом спросила Санька.
   - Это не у нас, а у вас, - сказал Ванбол. - Наш город - это отражение души вашего города. Чем больше неустройства, смятения, страха в душе вашего города, тем ужаснее выглядят дома в нашем городе.
   Они вышли в сквер с холмом, изрытым землянками. На скамейках сидели скрытники, ждали Саньку.
   - Вот она, - указал на нее Ванбол. - Пришла, мерзавка. Захар вздрогнул. Он уже умел понимать оборотную речь, но не знал, что в этом мире принято браниться.
   - Ну что, проходимцы! - бодро начала Санька. - С отвращением вас вспомнила... Прямо до тошноты. Если бы не этот паршивый старикашка Шольаль, ни за что бы сюда не пришла...
   Захар осторожно дернул Сашу за рукав майки "Спасем мир!":
   - Груня... То есть, Касань! Ты что - рехнулась? Разве так можно с незнакомыми!
   Но она продолжала:
   - Я этого старикашку так ненавижу, так ненавижу! Своими руками задушила его! Всю жизнь мне испортил!..
   И Санька неожиданно заплакала.
   - Да, как видно, довел девочку, проходимец... - заметил старый скрытник, тот самый, что встретил их с Альшолем в прошлый раз.
   - Убить мало... - согласно закивали скрытники. - Зачем к нам явилась? Чего от нас хочешь?
   - Хочу найти его, чтобы удушить собственными руками! - горячо отвечала Санька.
   - Пойдем к тр[cedilla]тлю, - сказал старейшина.
   Скрытника поднялись со своих скамеек и неспешно зашагали по направлению к Карповке. Санька и Захар шли за ними.
   Захар все еще не мог прийти в себя от изумления.
   - Так ты своего Альшоля ищешь? - расспрашивал он Саньку на ходу. Что он тебе сделал? Неужели оказался подлецом?
   - Дурак ты, Захар. Я люблю его! Люблю!
   Захар только плечами пожал.
   Скрытники, обрастая по пути сородичами, толпою свернули на Чкаловский и вскоре оказались у Карповки. Они осторожно перешли мост, который едва держался - настолько был ветхим.
   Прошли влево: в полумраке белой ночи, на фоне светлого неба, возвышался темный силуэт монастыря - массивного, величавого, тяжелого.
   - Здравствуй, тр[cedilla]тль, - поклонился ему старейшина скрытников.
   Каменная громада вдруг зашевелилась. Оказывается, это сидел на земле огромный великан, обхватив колени, он лишь издали казался каменным монастырем. Великан поднял лицо - оно было махнатым, - взглянул ярко сияющими, зеленоватого цвета глазами, расправил волосатую грудь, шумно вздохнул и спросил:
   - С чем пожаловали скрытные жители?
   - Ты все знаешь, тр[cedilla]тль. Ты породнен с камнем. Не слышал ли, в каком здании прямого мира прячется сейчас старик по имени Альшоль? И жив ли он?
   - Как не знать?! Знаю, - громовым голосом произнес тр[cedilla]тль.
   И, конечно, и он жив, ты об этом прекрасно знаешь, потому что, если бы он умер, то все мы исчезли бы в сей же миг...
   - Прости, старый пень, не подумал... - пробормотал старейшина, потупившись.
   - Мы все поселились здесь, потому что пожаловал он - странник и исландец, старик с молодой душой, наш вечный поэт Альшоль, - продолжал тр[cedilla]тль, а Санька слушала его, затаив дыхание, понимая наконец-то, откуда взялись чудеса. - Альшоль жив, но находится в беде, сказал тр[cedilla]тль. - Он застрял в прямом мире, куда мне ходу нет.
   Глава 11 ПРОВОДЫ ПРИВИДЕНИЯ
   Санька взяла с собой Захара не напрасно.
   Во-первых, ей было все-таки боязно одной отправляться в оборотный мир. Во-вторых, она твердо решила не возвращаться домой, пока не найдет Альшоля. А нужно было иметь хоть какое-то пристанище. Поэтому рано утром, покинув скрытников, Санька и Захар ехали на Васильевский остров в коммунальную квартиру, где Захар жил со своими родителями.
   От тр[cedilla]тля удалось узнать даже адрес, по которому в настоящее время проживает Альшоль. Дом располагался на углу Каляева. Санька предложила по пути на Васильевский заехать туда и посмотреть это место. Захар согласился легко: пока они с Санькой съездят на улицу Каляева, родители Захара уйдут на работу, а значит, не надо будет объяснять им про Саньку - кто ,она и откуда взялась. Захар еще с вечера предупредил родителей, что идет к другу и останется у него ночевать.
   На улице Каляева их ждал удар. Под указанным тр[cedilla]тлем номером находилось здание за высоким забором, лишенное каких-либо вывесок. Расспросив прохожих, Захар узнал, что это - тюрьма.
   - Это Мулдугалиев его туда засадил! - догадалась Санька. В душе она, как ни странно, обрадовалась. Тюрьма - все же не больница. Здоровье это главное!
   Они поехали на Васильевский, по пути обсуждая планы освобождения Альшоля.
   Захар уже знал не только настоящее имя Саньки, но и все подробности появления Альшоля на Земле, а также обычаи скрытников. Ему пришлось поверить и в то, и в другое, поскольку он видел все своими глазами. Захар присмирел, посматривал на Саньку с большим уважением и уже не пытался учить ее уму-разуму. Наконец он не выдержал и спросил:
   - А ты действительно так любишь этого старика?
   - Да, - твердо сказала Санька. - Только он не старик. Я же тебе говорила.
   - Ноу него борода и волосы седые...
   - Подумаешь - борода! Она ему идет.
   - А я вот никого не люблю... - вздохнул Захар, искоса поглядывая на Саньку.
   - Вырастешь - полюбишь, - рассудительно сказала она. - А чтобы любовь окрепла, надо вместе пройти испытания.
   - А за что ты его любишь? - спросил Захар.
   Санька задумалась.
   - Любят не "за что", а "почему", - сказала она. - Потому что он - самый лучший! Самый умный и красивый! И самый талантливый! Посмотри, сколько он придумал всякой всячины - и скрытники, и тр[cedilla]тли, и привидения...
   - И привидения? - удивился Захар.
   - Да. Ты еще увидишь...
   Они приехали к Захару, поставили чай и принялись обсуждать - что делать дальше.
   - Надо искать связи, - сказала Санька.
   Захар вспомнил, что у одного его одноклассника отец работает прокурором: это был шанс. Однако одноклассник по имени Витя в настоящее время находился на турбазе под Выборгом. А без него идти к прокурору было неудобно.
   - В чем же дело? - спросила Санька. - Бери билет и поезжай в Выборг.
   - А ты?
   - А я буду действовать здесь. Сегодня Кроша приезжает, мы ее тоже подключим.
   Действительно, как-то незаметно подошел срок приезда подружки. Санька и радовалась, и волновалась за Крошу: это надо же - сколько новостей она услышит!
   Они с Захаром вышли на улицу и расстались. Захар, записав телефон Кроши, отправился на Финляндский вокзал, а Санька - к Кроше на Петроградскую.
   Подружки бросились друг к другу в объятия, расцеловались, а потом, отступив, одновременно воскликнули:
   - Как ты загорела! - это Санька.
   - Как ты похудела! - это Кроша,
   - Похудеешь тут, - сказала Санька и принялась рассказывать Кроше свою невероятную историю.
   Кроша ахала, охала, испуганно таращила глаза, а под конец, когда Санька пересказала ей прощальную записку Альшоля, даже всплакнула. Не медля ни секунды, подруги поспешили на улицу Каляева и там, хотя и не без труда, узнали, что гражданин Альшоль осужден на пятнадцать суток за бродяжничество и что передачи ему не полагаются.
   Вечером Саньке очень захотелось позвонить маме, успокоить ее, но она этого не сделала. Мама будет плакать, просить ее вернуться... А как же Альшоль?
   Санька заночевала у Кроши под благовидным предлогом. Половину ночи подружки прошептались о самом интересном и тайном - о любви. Кроша еще не испытала этого чувства, хотя в Крыму на пляже ей понравился один молодой человек. Ему было девятнадцать лет, он приехал из Москвы и звали его Алексей. Однако он приехал со своей девушкой, поэтому Кроша лишь смотрела на него издали и восхищенно вздыхала. Он тоже казался ей довольно старым, но не таким, как Альшоль.
   - Ты с ним целовалась? - спросила Кроша Саньку.
   - Да, - кивнула Санька. - У него борода мягонькая!
   - А дети у вас будут, когда вы поженитесь? - спросила Кроша.
   - Обязательно! Пять человек, и все - исландцы!
   Кроша позавидовала подружке: у той будут исландские дети, а у Кроши еще неизвестно какие.
   Наконец они уснули.
   Захар появился около восьми вечера, когда родители Кроши уже были дома. Крошина мама принялась готовить ужин, а Захар конфиденциально сообщил подругам новости.
   Новость первая: Альшоль получил пятнадцать суток за бродяжничество. Каждый день его возят на стройку
   убирать мусор. Эта новость для девочек новостью уже не была.
   Новость вторая: по постановлению прокурора прямо из тюрьмы Альшоль будет отправлен в специальный дом для престарелых с психическими отклонениями. Дом этот находится почему-то в Воронеже.
   Новость третья: в протоколе допроса, как узнал Захар, было зафиксировано, что Альшоль просил отправить его в Исландию.
   "та новость поразила Саньку больше всего.
   - Как он мог? А я?! - слезы сами собой навернулись на ее глаза.
   - Дети, ужин готов! - позвала Крошина мама.
   Пришлось отложить переговоры.
   Захар произвел на Крошиных родителей очень приятное впечатление своими манерами и тем, что после каждого слова говорил "спасибо" или "пожалуйста". Санька заметила, что Кроша тоже приободрилась и заинтересованно поглядывала на Захара.
   Разговор за столом был, как обычно, абсолютно неинтересный: про температуру воды в Черном море, про экологическую обстановку в Крыму... В углу комнаты еле слышно что-то свое бубнил телевизор.
   Вдруг Крошина мама, только что откусившая кусочек пирожного, стала возбужденно тыкать пальцами в экран. Все обернулись к телевизору и увидели на экране Санькину фотографию, сопровождаемую текстом:
   - Позавчера вечером ушла из дома и не вернулась Саша Токарева тринадцати лет. Всех, кто знает что-либо о ней или ее местонахождении, просят позвонить по телефону... - И доктор назвал номер Санькиного телефона.
   За столом возникла звенящая тишина.
   - Саша... - начал Крошин папа, неловко разводя руками. - Может быть, ты объяснишь...
   - Господи, да что тут объяснять! - Крошина мама нервно метнулась к телефону. - Вы представьте, мать два дня не находит покоя! Немедленно звонить! - она протянула снятую трубку Саньке.
   Санька поникла: Крошина мама была абсолютно права.
   Ну а дальше все было, как обычно бывает в таких случаях: слезы, упреки, объяснения и наконец долгожданное прощение... Дело кончилось тем, что через полчаса вся троица - Санька, Кроша и Захар - уже стояла у двери Санькиной квартиры.
   Мама открыла дверь и заключила Саньку в объятия, плача от счастья и обиды одновременно.
   - Как ты могла, как ты могла... - повторяла она, рыдая.
   Вдруг мама отодвинулась от Саньки и округлившимися глазами взглянула на что-то, находившееся за Санькиной спиной, на лестничной площадке, потому что дверь еще не успели закрыть.
   Кроша, Захар, а за ними и Санька тоже обернулись, повинуясь маминому взгляду, и увидели привидение Софью Романовну, которое стояло перед дверью, сложив руки у живота, как это делают оперные певцы. Привидение, коне"но же, было в своем излюбленном подвенечном платье.
   - Я зашла попрощаться, - сказало привидение.
   - Мамочка, не бойся! - воскликнула Санька. - Это же Софья Романовна...
   - Проходите, пожалуйста!
   Привидение вошло в квартиру и последовало на кухню - оттуда с радостным мяуканьем выскочила Аграфена. Привидение подхватило кошку на руки и пошло дальше. В кухне оно уселось на диванчик, не выпуская кошку, и сказало вошедшим следом Санькиной маме и остальным: