Тания смирилась с тем, что Дайна отвернулась от нее. Она не знала, что Лея-покровительница любит вмешиваться там, где не досмотрела ее старшая сестра. Княгине в тот год только исполнилось семнадцать. Новому сержанту князя было девятнадцать. Он никогда не видел таких блестящих каштановых волос и таких огромных карих глаз. Сержант подставлял ладонь, помогая княгине сесть верхом, и ее ножка в атласной туфельке целиком помещалась на его ладони. От шелкового подола пахло цветами, и легкая ткань обрисовывала самые соблазнительные колени. В девятнадцать лет, когда бурлит кровь и хочется проверить мир на прочность, легко бросить вызов судьбе. Что может быть слаще риска ради украденных жарких поцелуев, если сама Лея покровительствует первой любви.
Когда родился сын, Тания точно знала, кто был его отцом. Чтобы повитуха признала младенца недоношенным, семимесячным, пришлось отдать единственный оставшийся от княгини Лесс перстень. Подаренные мужем украшения Тания трогать опасалась: князь мог заметить. Повитуха купила дом в богатом селе подальше от замка, и любовники вздохнули с облегчением.
Лею княгиня благодарила каждый день. Только чудом Тания могла объяснить слепоту и глухоту Дария целых четырнадцать лет. Ей даже удалось подтолкнуть князя к мысли, что из Олега выйдет отличный наставник для маленького наследника. Улыбалась про себя: конечно, отличный, кто же еще лучше воспитает сына, чем любящий отец? Тания была счастлива.
Ладонь выскользнула из-под щеки. Марк поднял голову. В сухих маминых глазах горело незнакомое пламя.
– Князь убил его?
– Да.
Встало перед глазами слепое лицо. Марк впервые подумал об Олеге: «Отец».
– Княгиня! – в дверь кареты постучали. – Князь едут.
Марк скомкал кружева. Тания подняла голову, холодная злая усмешка тронула ее губы. Так могла улыбаться волчица, готовясь встретиться с обидчиком сына.
…Через день княгиня выехала в сторону ладдарской границы. Там, в долине у подножия гор, ветшал маленький замок. Князь то ли выиграл его в карты, то ли просто забрал за долги, Марк уже не помнил. В замке никто не жил; частые дожди и сырые ветра – не самый приятный климат. Зачем убивать неверную жену и опасаться, что правда выйдет наружу, если болезнь сама быстро прикончит ее? Княжич понимал это. Понимала и Тания, когда прощалась с сыном, сидя в карете. Марка колотила дрожь, когда мама последний раз огладила воротник на его груди и быстро прижала к себе. Тонкие пальцы тронули волосы, мокрые от слез губы коснулись лба.
Прогрохотали колеса, закрылись ворота за матерью. Навсегда. Марк запомнил ее такой: в дорожном платье с глухим воротом и длинными рукавами, так удобно скрывающем синяки. С седой прядкой в темных волосах. С плотно сжатыми губами и лихорадочно поблескивающими глазами.
Княжич долго стоял во дворе под весенним ветром. В замок возвращаться было страшно. Там, в Родовом зале, сидел князь. Пил вино и трогал свежую повязку на лице. Слуги удивленно качали головами: надо же так упасть, чтобы удариться о подсвечник с горящими свечами. Марк зло усмехнулся: подсвечник в лицо мужу швырнула княгиня.
* * *
Князь глянул поверх пламени костра на подходившего Марка, свернул карту, лежащую на коленях.
– Молодец, – бросил снисходительно. Так треплют за уши щенка. Так бросают подачку нищему. Так хвалят байстрюков.
Княжич опустился напротив, уставился в огонь. Потрескивали веточки, обугливалось толстое бревно. Легкие чешуйки пепла поднимало горячим воздухом. Завивались и вспыхивали сосновые иглы.
Князь ошибся. Он выжигал все, что любил и во что верил Марк; смотрел, как корчится в пламени княжич, и точно отмерял новую дозу. Но все равно ошибся. Остались багровые угли, имя которым – ненависть.
Марк аккуратно стер с ладони следы оружейной смазки.
* * *
Полон Малый тронный зал. Только мамы в нем – нет. Чудится легкое прикосновение к волосам, голос: «Маркуша…»
– Артемий Торн из рода серебряного Оленя!
Марк шевельнул губами, повторяя за Темкой клятву. Вот княжич Торн развернулся, придерживая полученный из рук короля меч. Скользнул взглядом, явно не замечая бывшего побратима.
– Маркий Крох из рода золотого Лиса!
Когда-то Марк мечтал об этом дне. А сейчас молил, чтобы путь к трону был как можно дольше. Родовой меч с Лисом в руках короля. И хочется крикнуть: «Я не могу!» Самозванцем пришел сюда вместо того, настоящего Маркия, наследника и любимого сына. Но заученные слова прозвучали сами собой. Развернулся, встретил поощряющий взгляд князя Кроха и шагнул обратно.
– Эмитрий Дин из рода золотого Орла!
Зависть! Ох какая зависть, Марк даже стиснул зубы. Какие духи молились, чтобы этому изнеженному светловолосому княжичу досталась соседняя с Темкиной крепость? Все, что есть, готов был отдать Марк, лишь бы поменяться с Дином местами. Но что у него было? Чужое имя, чужой родовой меч, обманом присвоенный нож чужого рода. Да Темка бы и не пожелал такого соседа.
Глава 18
Жаркие летние дни закончились ранними осенними вечерами. На границе с Ладдаром зима пришла быстрее, и стылые ветра задули уже в Липовом месяце, а в первых числах Орешника начали топить камины. Жизнь в крепости размерено катилась мимо Марка. Капитан Николас поглядывал на княжича с удивлением: не пристало так равнодушно относиться к королевской службе, но помалкивал. Постепенно свыкся, и Семь Башен вскоре не отличались от любого заштатного гарнизона: вставали поздно, муштры почти не было, и день заканчивали рано. Еще только серело небо, как княжич и капитан устраивались у камина. Марк смотрел, как сжирает огонь сосновые полешки. Николас резал ножом причудливые поделки: неторопливо падали крохотные деревянные чешуйки, и из палочки с мизинец длиной возникали звери и птицы, девы и воины.
Несколько раз заезжали купцы, из тех, что не чураются самых маленьких деревенек и самого дешевого товара. Радовались, что в Семи Башнях появились хозяева, устраивались на ночь и поутру отбывали. Марк почти не замечал их.
Впрочем, один купец, Варсафий Некка, запомнился княжичу. Небольшой обоз прибыл под вечер, и крепкий бородатый мужчина с пистолетом за поясом попросил ночлега. Марк равнодушно велел открыть ворота. Купец мгновенно окинул взглядом двор, по-хозяйски тронул железную решетку, покачал головой: подновить пора. С зародившимся любопытством и завистью Марк следил за его действиями. Кажется, это путник из тех, кто всегда чувствует себя на своем месте. Остановится на ночь в бедном трактире или в крепости – все едино, забросит судьба ночью в лес – и там обживется. Ирония Создателя: княжич, наследник великолепного замка, в Семи Башнях служит по личному приказу короля, а кажется, что нет ему места на земле, того, которое бы занял по праву. А этому перекати-полю весь мир – дом.
После ужина купец присоединился к капитану и княжичу. Тянул руки к огню, словно хотел подкопить тепла перед снежным Ладдаром, смешно почесывал бороду. Потом пододвинул ногой столик поближе, устроился чистить пистолет. Купеческое дело рисковое, тем более пойдет Некка нетореной дорогой – торопится попасть к морю. Журчал говорок с характерным для жителей Вольного союза звонким произношением – чем еще мог отплатить путник за приют, как не хорошим рассказом. Слушал Марк, и возникала перед глазами синяя гладь, исчерченная белыми бурунчиками. Княжич никогда не видел моря и только пытался представить блестящие черные спины умных зверей, живущих в воде. Хрупкие кораллы казались похожими на застывшие по зиме ветки рябины, рокот прибоя – шумом разливающейся по весне реки. Как хотел Марк увидеть на самом деле волны высотой с крепостную стену и разлившееся под ногами небо – черную гладь, в которой отражаются звезды! Услышать белых птиц, плачущих по всем погибшим морякам. Правда, ехидные языки утверждают, что затесываются порой меж ними скандальные бабы, проклинающие не желающих сидеть дома мужей. Попробовать горько-соленую воду и бросить с обрыва монетку – дар духу-хранителю моря Нельпе, чтобы был он милостив ко всем, отдающимся под его власть. Понюхать, как пахнут сети, вытащенные из моря и растянутые вдоль берега на специально воткнутых в песок палках. Ступить на палубу, отдать приказ поднять паруса, самому положить руки на штурвал и повести корабль к горизонту. Не уходить с мостика, пока не исчезнет полоска берега и не накроет мир черным ковшом ночи. Тогда поднимутся из глубин светящиеся рыбы, а если повезет (или не повезет?), то можно услышать серебряный смех дочери Нельпы – прекрасной Нелеи – женщины с рыбьим хвостом, с густой гривой синих волос и бездонными зелеными глазами. Только нужно быть осторожным: проказливая Нелея любит плыть впереди корабля, заманивая мореплавателей на подводные скалы. Если пойти на зов ее, то не будет спасения. Ринется вода в пробитое днище, утягивая корабль на дно. А Нелея будет кружить вокруг моряков, выбирая, кто ей сегодня люб. Найдет, обнимет холодными руками, поцелует в губы. Скажет: «Ты мой!» – и свет померкнет для ее избранника. А днем нужно внимательно оглядывать горизонт: не появится ли парусник под черным флагом. Корабли у пиратов быстроходнее купеческих, не уйти. Готовься к бою, заряжай пушки. Сумеешь, так не подпустишь близко. Нет – полетят железные «кошки», скрипнут борта. Пистолет и шпага решат, кого примет на дне Нельпа. И так день за днем, пока не увидишь чужую землю, такую похожую и непохожую на родную.
Несколько ночей после отъезда Варсафия видел во сне Марк не седую прядку в маминых волосах и не окровавленное лицо капитана Олега, а крутобокие корабли под белыми парусами. Создатель, если нет ему места на земле, то, может быть, найдется в море?
Капитан Николас вырезал морского зверя из березовой ветки, и княжич попросил фигурку на память. Теперь, сидя у камина, он опускал иногда руку в карман и гладил спинку с крутым плавником.
* * *
Сонное оцепенение прервал гонец, появившийся в последнюю неделю Орешника. Тревога влетела в открытую дверь вместе с ветром, вошла с топотом подкованных сапог лейтенанта в коричневом мундире. Посланец был простужен и еле сдерживался, чтобы не чихнуть; его глаза слезились, а нос распух и покраснел. Вид его так не вязался с тем известием, которое с обмиранием ждал Марк, что княжич успокоенно опустился в кресло, качнулся ближе к огню, отогреваясь от приступа страха. Гонец неловко потоптался и протянул сверток. Марк спрятал руки за спину, и тогда лейтенант развернул сам. Повис в руке перехваченный черной лентой пепельный штандарт с гербом-Лаской. Княгиня Тания Крох, урожденная Лесс, умерла.
С того дня сидеть у камина стало невыносимо, ненависть и боль искали выход. Оказалось, проще всего их выплеснуть со шпагой в руке. Марк всегда фехтовал хорошо, и теперь заполнял тренировками бесконечные дни. Капитан Николас оказался великолепным бойцом и отличным наставником. Радуясь, что подопечный хоть к чему-то проявляет интерес, он был готов заниматься с княжичем хоть до заката. С каждым движением шпаги отходила тоска, и жизнь обретала краски. Азарт, жажда победы, восхищение наставником – бледные тени прежних чувств, но и они кружили Марку голову, как пьянит вино после долгого голода. Пел воздух под клинком, намокала от пота рубаха, поблескивали весело глаза противника – и княжич ненадолго становился прежним. Тем, кем был, пока его Крох не сломал. Побочным результатом стало то, что Марк фехтовал все лучше и лучше, и Николос признал, что ученик намного превзошел учителя.
А когда зима окончательно пришла в Семь Башен, Марк обрел отца.
…Вечер уже залил окна синевой, и умер еще один день. Перед сном княжич вытащил старые карты, привезенные из дома. Раскинул на полу, нашел Дарр и Северный Зуб. Ладонь скользила по пергаменту, разглаживая, пока не коснулась пометок, сделанных капитаном Олегом. Да, они вместе отмечали на карте места сражений, в которых отличился прапрадед-Крох. Марк чуть усмехнулся: вместе с отцом он лишился и всех остальных предков. Создатель, а ведь Олег знал правду, когда рассказывал воспитаннику семейные предания Крохов.
Княжич растянулся на карте, прикрыл ладонью пометки. Воспоминания пришли сразу: Олег учит седлать коня, читает вслух хронику рода Лиса, показывает, как правильно метать нож, и страхует, когда Марк впервые пытается переплыть реку. «Он очень любил меня», – родилось как откровение. Ведь даже когда умирал, Олег смотрел только на Марка. Княжич продолжал лежать на карте, постеленной на холодном полу, но ему стало жарко. Что ж, он байстрюк, да. Но была мама, которая любила его самого и его отца. И был отец. Марк расстегнул верхнюю пуговицу мундира, потер горло. У него был хороший отец. Настоящий офицер.
* * *
Когда-то Марку довелось наблюдать, как чинили разрушенную стену, складывали по камешку, скрепляли раствором. Княжичу казалось, что по таким же камушкам он собирает сам себя. К концу зимы раствор застыл и намертво сцепил тщательно подобранные воспоминания.
Тогда же в Семи Башнях и появился князь Крох.
* * *
Надвигалась гроза, первая этой весной. Марк стоял на башне в одной рубашке, сбросив мундир на перила внутренней лестницы. Влажные потоки воздуха раздували воротник, теребили волосы. Вечер и тучи размазали линию горизонта, укрыли весь остальной мир. Еще немного – и ударят крупные капли, вспыхнут огненные линии. Пропадет Иллар за стеной дождя. Можно будет представить, что стоишь на мостике корабля, во власти разгневанного Нельпы. Шепчут губы: «Спустить паруса!» – а чудится крик, пролетевший над палубой, и матросы, бросившиеся убирать белые полотнища. «Быстрее! Нельпа не будет ждать!» И поднимутся волны, высотой с крепостную стену…
Но раньше, чем княжич дождался буйства стихии, на дороге показался отряд. Марк выругался с досадой: вот уж не вовремя принесло. Неприятное предчувствие ударило крысиным хвостом: не видно повозок, да и лошади для купеческих уж больно хороши. Всадники были почти у ворот, когда Марк разглядел штандарт с золотым Лисом.
Князя он встретил во дворе, уже в мундире, застегнутом на все пуговицы. На них смотрели, и Крох обнял наследника за плечи, улыбнулся:
– Подрос! Я обязательно позже спрошу капитана, как твои успехи.
– Хорошие успехи, – Марк сам поразился тому, как легко у него вышло ответить. Внимательный взгляд ощупал княжича.
– Князь Дин не приезжал? Мы договорились встретиться тут.
– Нет. Я распоряжусь, чтобы приготовили комнаты.
Князь снова кольнул взглядом, отпустил. Марк еле сдержался, чтобы не отряхнуть мундир после прикосновения его ладоней.
Можно было оттягивать встречу наедине, не отпускать от себя капитана, сидеть в зале, но Марк понимал, что разговор неизбежен. Нет уж, он не будет трусливо прятаться. Не прошло и получаса, как постучал в дверь гостевых покоев.
– Я думал, ты придешь не один, – сказал князь, пропуская в комнату и закрываясь на засов.
Марк повел плечом, и это не понравилось Кроху. Уже знакомым льдом подернулся взгляд.
– Встань сюда, – ткнул пальцем в стену. – И не ори.
– Не буду. – Марк вытащил нож. – Но учти, я собираюсь защищаться.
Гость расхохотался. Ему ли, опытному бойцу, опасаться мальчишки?
Княжич поудобнее перехватил рукоять:
– Ты, конечно, победишь. Но и я успею ударить хоть раз. Интересно, как ты будешь объясняться потом?
– Ах ты, ублюдок!
Марк успел уклониться от удара. Снизу вверх метнулся нож, нырнул под полу распахнутого мундира, кольнул меж ребер, но князь перехватил руку, сдавил, как тисками. От боли пальцы разжались, князь отбросил нож в угол. Удар под дых заставил княжича упасть на колени.
– Выродок шакалий! – Он пнул. – Падаль!
Марк скорчился, прикрыл живот руками – но уже через мгновение откатился в сторону, бросился к ножу. Но князь настиг прыжком, припечатал ладонь сапогом к полу. Наклонился, ухватил Марка за волосы, запрокинул ему голову:
– Да ты осмелел не в меру, ублюдок! Видно, забыл… – Голоса за дверью заставили князя замолчать, прислушаться. Кто-то шел сюда. – Встань, – прошипел он и торопливо застегнул мундир, пряча запачканную кровью рубашку.
Постучали. Князь дождался, пока Марк поднимется и рухнет в кресло, и открыл дверь.
– Князь Дин из рода золотого Орла приехали! – отрапортовал незнакомый лейтенант.
– Иду.
Ожег на прощание ледяным взглядом.
* * *
Гроза началась во время ужина, и когда князья укрылись в небольшой гостиной на верхнем этаже дворцовых покоев, лило уже сплошным потоком. Выбравшись из окна на каменный бортик, Марк мгновенно промок, и пальцы начали скользить по камню. Шакал раздери! Если сорвется, то внизу ждет мощеный двор, не убьется сразу, так точно искалечится. Темнота – хоть глаз выколи, не видно, куда ставить ногу. Только вспышки молний освещают небо над Семью Башнями, но тогда становится еще страшнее – так явственно вырисовывается пропасть внизу. Спасибо Темке, научил преодолевать страх, там, на Орлиной горе.
Марк сдвинулся, ловя пальцами резной карниз. До единственного освещенного окна путь неблизкий. Но рискнуть стоит: очень уж странна эта встреча вдалеке от Турлина. Да и о Темке, быть может, что скажет Дин – за ужином, под надзором князя Кроха спросить о бывшем побратиме язык не повернулся.
Дождь хлестал так, что того и гляди смоет со стены. Капало с волос, рубашка прилипла к телу, потяжелели штаны. До светящегося окна уже близко. Вот только мокрые башмаки скользят все сильнее. Страх пульсировал под ребрами, то набухая огромным колючим шаром, то съеживаясь – и тогда Марк торопился шагнуть дальше. Добрался! Спасибо, Матерь-заступница.
Голоса были хорошо слышны через распахнутое окно, дождь лишь чуть приглушал их. Марк распластался по стене, стараясь не слишком громко дрожать от холода. Поток воды, льющийся с крыши, захлестывал княжича, закостеневшие пальцы почти не чувствовались. Ясеневый ветер пробирал до костей, и Марк боялся чихнуть. Хорошо князьям в теплой комнате, в которой еще потрескивали дрова в камине, теплом тянуло от расписных изразцов и пахло горячим красным вином с корицей. Гости не торопились, разговор явно предстоял долгий.
О Темке Марк не услышал ни слова. Зато узнал такое, что чуть не разжал пальцы. Князь Крох готовит мятеж! Услышанное в промежутках между раскатами грома казалось столь невероятным, что Марк тряхнул головой, отплевываясь от воды. Эдвина хотят свергнуть! Ларр-покровитель!
Обратно в комнату Марк вернулся быстрее, чем полз под окно гостиной. Метнулся к себе: переодеться и плащ захватить, а то потряхивает крупная дрожь и зуб на зуб не попадает. Согреться бы у камина, но некогда.
Заспанный солдат у ворот недоуменно посмотрел на княжича.
– Срочный приказ князя Кроха! Открывайте!
Санти рванулся вперед, едва Марк сдавил ногами его бока. Гроза укроет, пока сообразят, куда мог отправиться княжич – он будет уже далеко. Не подведи, Санти!
* * *
Гроза гналась за княжичем всю дорогу, то отставая, то настигая. И только когда до Турлина осталось несколько часов, небо прояснилось. Санти еле тащился по разбитой дороге, их обгоняли даже пешие – ближе к столице стало многолюднее. Кто торопился вернуться до заката в деревню, кто – укрыться за городскими стенами. Марку тоже нужно было спешить, но ни у него, ни у Санти уже не осталось сил. Шесть дней почти без сна и еды безумной каруселью кружили голову. Во время спешного побега княжич не догадался захватить денег и припасов на дорогу, вся еда – несколько засохших лепешек, завалявшихся в седельном мешке, и подстреленный случайно заяц. Терять время на охоту, делать крюк по лесам Марк не хотел. Будь у него деньги, мог бы купить еды в деревнях, впрочем, все равно показываться в них не рисковал. Был уверен: идут по его следу ищейки. Беглец пока опережает – ненависть подстегивает, не дает передышки, вряд ли хоть один гонец смог покрыть такое расстояние за столь короткий срок. Марк почти не чувствовал голода, только иногда болезненной резью отзывался желудок, не хотелось и спать – если бы не понимание, что иначе не выдержит, так и вовсе бы не ложился. Словно поселился кто внутри, жаждущий только одного: успеть! Пусть все решится как можно быстрее! И только сейчас, когда вот-вот покажутся ворота Турлина, навалилась усталость.
В числе припозднившихся путников Марк въехал в столицу. Сразу от ворот взял вправо, на короткую дорогу к королевскому дворцу. Стражник проводил внимательным взглядом княжича на заморенной лошади. «Плохо, – тупо подумал Марк, – запомнит». Хотя какая уже разница: доехал. Княжич запрокинул голову: в закатном небе виднелся шпиль возвышающейся над прочими строениями башни. В безветрии королевский штандарт обвис, но и так понятно: Эдвин в Турлине.
Ко дворцу Марк подъехал, когда окончательно стемнело. В саду, обнесенном высокой решеткой, горели лампы. Причудливые каменные изваяния держали огоньки в лапах, в пастях, в клювах и казались живыми в неровном свете. Ворота, конечно, заперты. Вытянулись караульные в бело-пурпурных мундирах, не мигают. Марк спешился, шагнул к решетке, и тут же выступил вперед капитан с фонарем в руке. Княжич повернулся, давая увидеть золотые аксельбанты на мундире и герб: Лис с мечом. Стражник с досадой спросил:
– Кто и зачем?
– А вы не видите? Или забыли геральдику, капитан?
– Что нужно? Поздно уже.
– Насколько мне известно, золотой род имеет право входить во дворец в любое время суток. Или король недавно издал новый указ? – у Марка еще хватило сил на ядовитый вопрос. Хотя больше всего хотелось свалиться мешком на землю и опустить веки, укрывшись от яркого света. Он не видел себя в зеркале, а то бы понял недоверие начальника охраны: серое, осунувшееся лицо, покрасневшие глаза, потрескавшиеся губы.
– Открывай!
Марк с досадой слишком сильно дернул повод, увлекая за собой уставшую лошадь.
Санти забрали, повели куда-то. Княжич даже не оглянулся на коня, тем самым бесповоротно запятнав себя в глазах караульных. Плевать! Хотя скажи когда-нибудь Марку, что его не будет волновать любимый Санти, – не поверил бы. С солдатом за спиной двинулся по дорожкам туда, где ярко светились окна дворцовых покоев. Поскрипывала под ногами цветная галька, шелестели листья, качались причудливые тени, и девушка с кошачьим хвостом освещала дорогу, держа в высоко поднятой каменной руке светильник. Добрался. Спасибо, Матерь-заступница!
Широкие белые ступени легли под ноги. Солдат остался, Марк тяжело потащился наверх, с тоской осознавая: снова придется уговаривать, кивать на герб – чужой герб, не принадлежащий ему по праву, добиваться, чтобы пропустили к Эдвину. Он замедлил шаг, остановился на последней ступени и оглянулся назад. Колыхающая листва казалась морем, никогда не виденным Марком, а статуи – маяками. Красиво. Хочется сесть прямо тут, на белый камень, и смотреть. Княжич резко повернулся: хватит тянуть. Когда князь Крох привез страшное знание, судьбу Марка перекроили, не спрашивая самого княжича. Сейчас же он сам будет решать. Создатель, карты на стол! Посмотрим, будут ли это козыри.
Он добился встречи. Может быть, помогла фанатичная уверенность, сквозившая в каждом слове: его известие Эдвин должен узнать как можно скорее. И вот он стоит в кабинете короля. Усталость давит, точно на плечи набросили свинцовый плащ. Грязные, порыжевшие сапоги оставляют следы на светлом ковре. Эдвин в даррском парчовом халате сидит в кресле, положив ладони перед собой, и внимательно слушает. Еще в дороге Марк принял решение: рассказать все, иначе король может не поверить. Княжич страшился той минуты, когда сам откроет позорную тайну, но усталость была так сильна, что слова падали равнодушно. Лицо Эдвина осталось невозмутимым.
– Мой король, ваше право не верить мне. Говорят, у байстрюков нет чести, а значит – им нет доверия.
Каминные часы мелодично пробили полночь, открылись створки и выкатились крохотные рыцарь и принцесса. Марк бессмысленно смотрел, как кружатся фигурки, как поднимается на цыпочки принцесса и рыцарь салютует мечом. Звуки менуэта затихли. Княжич взглянул на короля и понял, что нарушил дворцовый этикет: посмел отвлечься, когда Эдвин разглядывал гостя в упор. Но и это не взволновало беглеца.
Король дернул витой шнурок, и тут же появился слуга в роскошном камзоле.
– Княжича Кроха принять как гостя, – распорядился Эдвин.
Марка качнуло, когда он повернулся. Сухой жар ломил кости. Кажется, все-таки заболел.
* * *
Княжича поселили в том крыле, которое называли «Офицерские покои». Приняли его удивленно: знали, что должен быть на службе. Пытались расспрашивать, но Марк отмалчивался. Вскоре за ним закрепилась слава бирюка и нелюдима. Он не вступал в разговоры, даже когда офицеры собирались в Каминном зале и травили байки. Молча сидел в углу, поглаживая в кармане спинку морского зверя. Только когда запевал молодой Захарий, подавался вперед. Жаль, что недавно получивший капитанский титул вчерашний лейтенант стеснялся блестящего общества и пел редко. Марка не интересовали любовные баллады и шутливые, а то и не совсем пристойные песенки, он ждал других: тех, что сопровождали в дорогах путешественников. Безвестные авторы, может, и не могли сравниться со знаменитыми поэтами, но в безыскусных строчках была правда. Кажется, Захарий тоже любил такие песни больше других, и потому пел их особенно редко.