Илларское королевство давно не воюет. На севере – Ладдар, королева Виктолия родом оттуда; союз крепкий, давний. Юг и Юго-Восток – Даррское королевство, отгороженное Черными песками – не поведешь же через них войска! А там, где нет Песков, – горы. Запад – Ваддар, когда-то делили с ним земли, но давно замирились. Остальные границы закрыты горами, не пройти. Есть только один путь, на северо-восток – по Миллреду, стране медуниц, но они не пускают на свои земли. Купцы Иллара отправляют караваны в портовые города Вольного союза в обход, через Ладдар.
Единственная война за столько лет, другой может и не быть. А куда Темка с такими руками? Даже повод умницы Деги не удержать. Герман, выродок шакалий! Мятеж закончится, и Темка ничего не успеет. А мечтается: вот он в королевском зале, пропахший порохом, в разорванном выстрелом мундире (ерунда, пуля только царапнула). На лице отца – гордость за сына. Взгляд короля строг, как и должно быть. Темка протягивает ритуальный меч, и оголовье охватывает золотая лента… Эх, а он даже в седло сесть не может, как обидно!
Маленькая сухая ладошка коснулась лба, Лисена сказала строгим голосом:
– Ты почему не спишь? Спи!
– Я не могу спать все время! – рассердился Темка. Вот наказание! Сказали ей присматривать за княжичем в дороге, так просто спасения не стало.
– Может, ты пить хочешь?
– Да ничего я не хочу!
Темка крутанул головой, вырываясь из-под ладони, отвернулся. Теперь он смотрел в спину солдата, сидящего на козлах. Еще в первый день княжич выбрал себе место у переднего борта фургона, рядом с открытым пологом – хоть что-то видеть, кроме тряпичного потолка. Так и Митьке проще. Вот только он не приходит.
– Лисена, Эмитрия позови.
Девочка послушно выбралась наружу, замахала рукой. Не прошло и полуминуты, как всхрапнула рядом Дега. Митька ловко перелез, примотал уздечку к повозке.
– Что? Ты как? – В серых глазах метнулась тревога.
Темка чуть усмехнулся. Как он… подумаешь, заживет. Эх, Митька, ты бы себя в зеркало видел! Хотя нет, лучше не стоит. Сейчас отметины на мундире выцвели под солнцем, но Темка уверен: княжичу Дину все равно первыми бросятся в глаза следы от шевронов.
– Ты чего не приходишь?
Друг сел, уперся спиной в дощатую стенку фургона. Тряхануло на кочках, Темка уже привычно сдержал стон. А все-таки полегче стало, не так, как первые дни, тогда хоть волком вой.
– Ты не думай, со мной сидеть не надо. Вон я от Лисены не знаю куда деться. Я не поэтому. Просто ты молчишь и молчишь.
– А что говорить? – Митька отвернулся, глянул на степь. – Я не могу отречься от отца. И я верен королю.
Темка смотрел на светлый затылок друга. Матерь-заступница, ну как ему помочь?
– Дега у тебя умница. А капитан не возражает, если я удаляюсь от отряда. Промчусь по степи – и легче становится. Мысли как выдувает.
Лисена, пристроившаяся под боком у солдата, оглянулась. Возничий ухватил девочку за плечо, развернул обратно. Сказал что-то тихонько, отвлекая от княжичей.
– Понимаешь, это решение, которое я должен принять сам. Только сам. Ты не обижайся.
У Темки распахнулись глаза: обижаться? Да если бы он мог хоть капельку помочь! Ну хоть как-то втиснуться между двумя плитами – верностью роду и долгом перед короной!
– Что бы ты ни решил, ты все равно мой друг.
Митька повернулся, глянул сумрачно:
– Даже если откажусь от присяги королю?
У Темки пересохли губы. Ведь тогда княжич Дин будет считаться мятежником. Тем самым врагом, в сражение с которым хочется успеть. Митька неловко улыбнулся, отказываясь от своего вопроса. У Темки вспыхнули от стыда уши: пожалел его, сам свечкой тает, а его – пожалел.
– Нет, ты мне не друг, – и раньше, чем мертвенная бледность залила Митькино лицо, Темка сказал твердо: – Ты мне побратим. Подожди.
Трудно забинтованными руками вытащить нож. Но Темка ухватил за лезвие, протянул рукоятью вперед: на темной коже – серебристый олень. Снова тряхнуло повозку, тень от полога закрыла на мгновение Митькино лицо.
– Я, наверное, не имею сейчас права, – голос княжича Дина упал до шепота.
– Зато я имею! Хочешь – не давай взамен. А мой – возьми. Я все равно вручаю тебе свою честь, – обычно это не говорят вслух, и так все понятно. Но Темка повторил: – Ты мне – побратим.
Рукоять Митькиного ножа без украшений; Орел летит вдоль клинка. Оружие князей Динов осторожно легло на забинтованную Темкину ладонь.
Измученный друг отводил душу в степи, прижимаясь к жесткой гриве Деги. А Темка думал о мятежниках. Раньше они были для него просто врагами, в боях с которыми можно проявить доблесть. А сейчас он пытался понять: зачем? Зачем они все это затеяли?! Разве можно воевать в Миллреде? Митька не сможет, Темка в этом точно уверен. Княжич Торн был там с отцом, дальше небольшого приграничного городка их не пустили, но то короткое путешествие запомнилось как сказка.
Любимый цвет Миллреда – желтый. На базар хоть не заходи – губы склеиваются от душного сладкого запаха. Мед – от ярко-лимонного до темно-смолистого – в расписных крынках, тарелках, туесках, в сотах. С тяжелым гудением вьются над прилавками пчелы, лезут в посудины, прошивают над головами воздух. Пчелы тут везде: вышиты на одежде, нарисованы на домах, отчеканены на медных вывесках, сплетены из соломы и подвешены под стрехой, вылеплены из глины – ох и голосистые в Миллреде свистульки!
Шум на базаре – оглохнуть можно. Каждая торговка свой товар хвалит, зазывает попробовать. Темке иногда кажется, что пчелы тоже хвалятся друг перед другом, а тетки жужжат. И вдруг – тишина. Между расступающимися людьми идет молодая женщина, простоволосая – медового отлива косы уложены короной вокруг головы и сияют под солнцем. Медуница. Ей нет нужды рядиться в золотистые одежды: кожа ее и так медового оттенка, губы – цвета темного, гречишного меда, глаза – медово-карие. Подол длинного белого платья метет шелуху, но ни соринки к нему не пристает. Торговки застыли с открытым ртом, подались вперед через прилавки: знамо дело, чей товар медуница похвалит – тот лучший на базаре. От покупателей отбоя не будет, да и повод какой – смерить соседок горделивым взглядом. Плывет медуница под гудение пчел, знакомым кланяется. На иноземцев глянула с интересом и им улыбнулась. Темка в ответ рот до ушей растянул. Ну невозможно рядом с медуницей пасмурным быть! Правду говорят: как посмотрит, так ровно весенним солнцем одарит.
Потом, когда бабка Фекла рассказывала легенду о духах-покровителях Миллреда и Роддара, княжич представлял Миру именно такой.
* * *
…В небольшой деревне на границе с Роддаром жили брат с сестрой, Мира и Родмир. Мать их умерла давно, а потом отец провалился под лед, да так и не отошел от жестокой простуды. Родмиру тогда как раз семнадцать отмерило, Мире – пятнадцать.
Непохожи были брат с сестрой, как не похож теплый весенний денек на шквалистую осеннюю ночь. Не в одну драку влезал Родмир из-за вспыльчивого характера, и о своих, и о соседей кулаки чесал. А тут еще, как на грех, прижился в деревне отставной солдат. Ладно бы просто учил парней обращаться с оружием, как и положено в приграничных землях. Так нет – байки травил, учил Россу молитвы слать, делами славными похвалялся. И выходило по его рассказам, что для мужчины и жизни слаще нет, как воинская. Не было у того солдата ученика прилежнее и слушателя преданнее, чем Родмир. Казалось, не с плугом – с мечом парень родился. Хоть и ворчал при жизни отец: «Прогневаешь духов!» – а что делать, не запретишь. Всего в дне неспешной езды – Роддар. Там бойцы злые, таким в мире жить, что волка на шелковые подушки укладывать и медом кормить. Нужны деревне защитники.
Сестра же с самой злющей теткой ни разу не повздорила, ни с одной подругой не разругалась, хоть и завистливо поглядывали те на ее косы – медово-солнечные. Только с Миры зависть как шелуха спадала. Хороша была, да и хозяйка отменная. Медовые пряники у нее выходили – слаще не сыскать, даже из города барон за ними присылал.
Женихи начали подкатывать к Родмиру, едва полгода со смерти отца минуло. Брат отказывал всем – искал сестре лучшей доли. Выбирал долго и нашел-таки хозяина крепкого, с таким жить – бед не знать, детей рожать здоровых, сыновьям наделы выделять, дочерям – приданое. Зима обдувала избу холодными ветрами, когда Родмир сказал сестре: просватал, мол, по осени и свадьба; торопится жених – очень уж приглянулись волосы цвета меда. Мира глянула на брата: «Отдашь за него, на косе и удавлюсь». Вспылил Родмир, выхватил нож да отсек косу под корень. Громыхнула заслонка, вспыхнули в жаркой печи волосы. Сестра качнула головой: «Была бы веревка, а крюк найдется. А хочешь мне счастья – отдай за Дарека!» Родмир чуть избу в ярости не разнес. Еще с тех времен, как вместе у отставного солдата учились – как репейник между парнями насыпали, годы их так и не примирили.
Оказалась, что похожи все-таки брат и сестра, Мире тоже в характер железо досталось. Смирился Родмир, и по осени сыграли свадьбу.
Через год брат уехал в Роддар, искать свою судьбу, своих духов-покровителей. А еще через пару лет перебрались в деревню побольше Дарек с Мирой. Кто же знал, что придет туда из-за границы обнищавший барон набивать кошель, приведет жестоких наемников, а среди них будет парень с желтыми волосами.
Стоял Родмир в тени забора, когда выволокли на двор из богатого дома Дарека. Убивать его не хотели, чуяли, что есть захоронки, вот и решили потрясти мужика. Не вмешивался Родмир: наемников почти десяток, они в своем волчьем праве. Мира, как видно, успела схорониться, а деньги – наживное. Вот только Дарек того не понимал, выл да скулил. А когда пригрозили сжечь дом, кинулся в ноги: «Не троньте! Хотите, бабу берите, только по миру не пускайте! От бабы не убудет…» Потемнело в глазах у Родмира, когда вывел Дарек из тайного подпола Миру. Зачмокали довольно наемники, на отросшие медовые косы глаза выпучив. Сомлела Мира, рухнула на землю.
Шагнул в центр двора Родмир, глянул в шакальи глаза зятя. Наемникам-то что, и такой бой – развлечение. Дарек в родной деревне не из последних воинов был, приходилось когда-то Родмиру уходить битым. Только сегодня на его стороне были ненависть и любовь, а противнику достались страх и жадность. Когда кровь Дарека окрасила лезвие, шагнул Родмир к сестре, чиркнул клинком по ее горлу. Знал – с десятерыми распаленными похотью наемниками ему не справиться. И не справился, убили его в том же дворе.
Видел все это Создатель – и повелел: быть Родмиру духом Роддара, чтобы помнили воины о тех, кто остался дома. И столько любви нерастраченной уходило вместе с Мирой, что стала она покровительницей Миллреда. Нет с тех пор края спокойнее: не решались воины Роддара идти против духа своего. А разве мог брат пустить их к сестре? Расцвел Миллред и, точно в память о золотых косах Миры, прославился чудесным медом.
* * *
Темка улыбнулся, вспомнив восхитительно пахнущие брусочки. Как же вкусно засунуть такой в рот, катнуть языком. Высосать мед, разжевать воск до маленького комочка. Вот только выбрать, какой попробовать первым: вот этот, бледно-желтый? Или тот, с медным отливом? А может быть, темный?…
Выстрел прогремел, когда медовый сон почти накрыл Темку. Княжич вскинулся, и в ту же минуту грянул дружный залп. Закричал Александер, всхрапнули кони. Нападение! Темка откатился к бортику; зашипев от боли, приподнялся на забинтованных руках. Где-то в глубине фургона завизжала Лисена. Обернулся солдат, прикрикнул на княжича, чтобы башку свою не подставлял. Темка и внимания не обратил: там же Митька! Безоружный! Выстрелы, кажется, со всех сторон. Облако пыли, поднятое копытами лошадей и колесами повозок, забивало глаза. Олень-покровитель, такими руками даже пистолет не удержать!
Захрипел возничий, повалился. Мелькнуло расплывшееся на синем мундире багровое пятно. Снова вскрикнула Лисена. Темка сжал зубы, рванулся – и в последний миг ухватил вожжи. Боль резанула пальцы, аж в глазах потемнело.
Выросла, словно ниоткуда, Дега, Митька скатился с седла, бросился к изголовью Темкиной постели, выхватил пистолет. Споро заработал шомполом. Темку чуть отпустило – живой! Друг бухнулся рядом, сощурился, целясь во всадника без мундира. Выстрел! Мимо; мужчина обернулся, вскинул оружие. Митька, дернувшийся было перезарядить, застыл. Темке почудилось: направленное на них дуло стало огромным, вот-вот поглотит и княжичей, и фургон вместе с лошадьми. Но незнакомец не стрелял; гикнул, ударил коня в бока и помчался наперерез.
– Держись! – дико закричал Митька, и Темка только сейчас увидел, что они несутся в сторону оврага.
– Митька, прыгай! – Темка натянул вожжи, да тут бы и здоровый мужик не удержал. Друг рванул за плечи, швырнул в глубь повозки. Завизжала уже охрипшая Лисена. «Успел выпрыгнуть?» Но Митька вдруг оказался рядом, подмял под себя ревущую девчонку, вжал Темку в угол. Треск, грохот, тряхнуло так, что потемнело в глазах.
…Тишина. Темка мотнул головой: может, он оглох? Но вроде слышно потрескивание дерева. Прилетели издалека крики, ржание, а вот выстрелов не слышно. Над головой – дощатая стена повозки, под лопатку давит что-то твердое, а локоть упирается в тканый полог. Руки болят – как снова в огонь сунули. Всхлипнула рядом Лисена. Митька приподнялся, выпуская девочку, глянул на Темку. На сером от пыли лице светлые глаза казались огромными:
– Это был солдат из моего гарнизона.
Темка дернулся встать, но тут же повалился обратно на спину.
– Папа!!! – Лисена рванулась к покореженному выходу.
Мальчишки переглянулись: бой кончился. Вот только в чью пользу? Послушался стук копыт. Княжич Дин качнулся, закрывая собой Темку, направил пистолет на выход – и тяжело уронил руку. В фургон заглянул солдат в синем мундире, прищурился в полумрак:
– Живы?
Митька вылез сам, Темке помогли. Испуганные лошади отнесли повозку далеко от боя. Мелькнула фигурка Лисены, девочка бежала туда, где бродили кони с пустыми седлами, люди в синих и в бело-пурпурных мундирах наклонялись над ранеными, горела перевернутая телега и надрывно кричала женщина. Какой-то всадник догнал девочку, подхватил в седло перед собой.
– Ушли, – ответил на молчаливый вопрос солдат. – Княжич, вы верхом можете?
В руках все еще постреливала боль, но Темка кивнул. Впрочем, его устроили впереди, солдат аккуратно придерживал мальчика. Двое остались у повозки, и Митька без раздумья вскочил на чужого коня. Порывался ехать быстрее, но сдерживался, оглядывался на Темку.
Дым шел темный – то ли пропитанная смолой ткань так горела, то ли припасы какие в мешках. Темка зажмурился, когда порыв ветра донес тяжелые клубы. Лошадь недовольно мотнула головой. Женский крик все не умолкал, становился громче.
– Я дальше лучше сам, – Темке спрыгнуть не дали, один из солдат подхватил княжича, осторожно поставил на землю. Спешился Митька.
На обочине дороги лежали мертвые – трое в синих мундирах. Над одним-то и плакала молодка; бабка Фекла гладила вдову по спине. Мрачные солдаты ловили коней, Темка разглядел, наконец, свою Дегу. Женщины собирали вещи – видно, лошади тоже понесли, столкнулись и перевернули телеги. Обошли горящую повозку – и Темка застыл на мгновение, а потом бросился бежать, забыв про боль. На земле сидел Шурка, слезы катились по измазанному сажей лицу, но мальчишка вряд ли их замечал. Он поддерживал лежащего отца. Глаза Александера были закрыты, губы кривились от боли – Дарика вспарывала левый рукав, набухший кровью. Чуть в стороне застыла Лисена, затолкала в рот костяшки пальцев; не плакала, а тихо поскуливала. Темка упал на колени рядом с женщиной. Капитан открыл глаза:
– Ничего, не сильно.
Но Темка видел, как потемнела лицом Дарика. Александер не смог обмануть даже сына, Шурка громко втянул воздух, закашлялся от дыма.
* * *
– Капитан Павел! Можно вас на минуту?
Герок обернулся: княжич Эмитрий смотрел на него требовательными серыми глазами. Вот шакалья задница, что за служба досталась: мальчишку под охраной вести. А мальчишка-то правильный, по всему видно. И, считай, сирота – князь Дин не в бою, так на плахе голову сложит.
Отошли в сторону, к небольшому лесочку. Хлюпнуло под ногами – река постепенно наступала на опушку. Серая птица с шумом взлетела с куста, понеслась в сторону заката.
– Капитан, это ведь из-за меня напали. Я же узнал их… Отправьте меня отдельно, с людьми короля. Ну не сбегу же. А тут вон семьи. Зачем им под пули? Вдруг Герман решится еще раз?
Герок закряхтел про себя. Мальчишка, что он понимает.
– Нет. У меня слишком мало людей.
Наверное, Эмитрий ожидал отказа, глаза у княжича стали как у уставшего волчонка. Павел снова помянул шакала и неловко постарался утешить:
– Не думаю, что тебя хотели убить. Скорее – просто отвезти к отцу.
– Но я бы тогда все рассказал про Пески.
– Ну и что? Если князь Дин пожертвовал службой сына, значит, Герман ему нужен. Тебя капитан не тронул, сможет оправдаться: пытал княжича Торна и для твоего блага. Думаю, если бы удалось тебя захватить, Герман был бы даже рад, начни ты сопротивляться. Пришлось приструнить строптивого мальчишку, вот он и озлился, наговаривает на честного, верного служаку.
Эмитрий брезгливо повел плечами.
Княжич ушел, а Герок все стоял в кустах, задумчиво хлопая себя по шее – комары не собирались упускать удобный случай. Нужно отправить гонца к королю, пусть вышлет отряд, если сможет. Хотя сейчас все на счету. Поторопиться бы, но обоз!
Когда Герок уезжал, под мятежниками было уже четыре провинции у юго-восточных границ. Шакалья задница, как же много оказалось недовольных! Прижимать князей еще король Горий начал, сын продолжил, укоротил их вольницу, напомнил о вассальной клятве. Вот и аукнулось теперь. Три провинции мятежники без боя взяли, сами князья королевские шевроны и галуны сняли.
Нужно торопиться! Лето в разгаре, не успеют до осени – у мятежников останутся лучшие, урожайные земли. А это – голод. Разве что северяне помогут. Но их король слишком осторожен, не посмотрит и на то, что дочь за Эдвина отдал.
Герок шлепнул по лбу, придавив пару кровососов. Шакалья задница, и это еще называется – повезло! Не вскройся заговор, мятежники бы уже штурмовали столицу. А королевская семья была бы мертва. Нужно торопиться, а у них четверо раненых и измученный пытками мальчишка. Как только выдержал! А теперь еще из-за дружка мается да из-за капитана своего.
Комары налетели целой тучей, и Герок, раздраженно отмахнувшись, пошел к стоянке. Гонца он все-таки с утра отправит. И надо спросить у Александера, не присовокупит ли тот послание князю Торну.
* * *
Темка вытянулся на кровати, уронил руки вдоль тела. Он не позволял себе лечь, пока не устроили всех раненых. И пока не зашел к Александеру. Плохо дело – задета кость. Послали за лекарем, да какой умелец в таком маленьком городишке? Еще двоих – из гарнизона Торна и королевского солдата – зацепило слегка, с такими ранами и Дарика справится. А вот четвертому совсем не повезло, крови много потерял; бело-пурпурный мундир стал одного, красного цвета.
Митька задернул штору. Под окном стояла телега, накрытая рогожей. Трактирщик скорбно качал головой, когда повозку загоняли на хозяйственный двор, но Темка видел, какие недовольные у него глаза: день предстоял жаркий. Друг сел на стул задом наперед, положил руки на спинку и уперся подбородком. Солнце, пробившееся в узкую прореху, перечеркнуло зеленый мундир.
– Через пять дней будем в Турлине, – голос у Митьки усталый.
Темка понимал: чем ближе столица, тем скорее княжич Дин пройдет знакомыми коридорами дворца – под любопытными, презрительными, жалеющими, высокомерными взглядами – и встанет перед королем.
– Ты уже решил? – не выдержал Темка.
Митька прикрыл измученные, покрасневшие глаза. Кажется, он исхудал за один день, мундир болтается, как на вырост сшит.
– Знаешь, если я отрекусь, тот нож, родовой… Который теперь у тебя… Это будет нечестно.
Его прервал легкий стук в дверь. Вошел капитан Герок, глянул на окно:
– Княжич Артемий, я бы советовал похоронить ваших людей здесь.
Темка кивнул:
– Вы не могли бы позвать сержанта Омелю? Или распорядитесь сами, капитан.
Усталость навалилась, точно мешок с зерном, придавила к кровати, не давая вздохнуть.
Дверь за капитаном закрылась. Митька опустил голову, уперся лбом в скрещенные руки.
* * *
Низкий голос священника наполнял маленькую душную церковь. Огоньки свечей качались и дробились в глазах. Темка сглотнул, но расстегнуть тугой ворот мундира не решился.
Перед статуей Матери-заступницы положили нож, насыпали на лезвие порох. Пусть будет добр к погибшим суровый дух воинов Росс, примет их под свое покровительство на пажитях небесных, как оберегал на земле. Пусть Олень донесет души тех, кто присягал его роду, до калитки Сада.
Княжич нашел взглядом капитана. Александер опирался на плечо жены, мундир, накинутый на одно плечо, скрывал перевязанную руку. Шурка стоял подле отца, покусывая губы. А ведь чуть в сторону пуля – отпевали бы сейчас и капитана. Духота в церкви стала просто невыносима; у Темки тошнота подкатила к горлу, закачало, как на телеге.
А ведь это был – первый бой.
* * *
Теперь Александер тоже ехал в фургоне. Темка слышал, как стонал во сне капитан, видел, какое становилось лицо у Дарики, когда она перевязывала мужа. Лисена почти все время молчала и смотрела на отца испуганными глазами.
Герок не давал передышки: поднимал затемно, а ужинали при свете костров. Быстро промелькнули две короткие Березовые ночи, дробился топотом копыт третий день. Если королевский капитан и дальше будет так подгонять, то завтра с утра подъедут к Турлину.
Темка пересел ближе к молодому солдату, правившему лошадьми, окинул взглядом дорогу. Митька нашелся в голове колонны, Герок больше не разрешал удаляться от отряда. Княжич Дин пристально вглядывался вперед, туда же смотрел и капитан Павел. Темка привстал.
Из-за поворота показались всадники в белых с пурпуром мундирах. Хоть бы с ними ехал лекарь! Темка зашарил взглядом по королевским солдатам. Вон, есть кто-то в темном. Хотя цвета не лекарские и посадка странная. Непонятный всадник вырвался вперед, помчался навстречу. Короткий шлейф амазонки распустился за плечами, упала на спину шляпка, открывая свитые в высокую прическу русые косы.
Мама!
– Ма-а-ма-а-а!
…Так уютно, когда голова лежит на теплых коленях. И даже тряска фургона кажется легким покачиванием.
– А папа?
– Он должен быть у Теплой выпи, – в голосе княгини прорвалась тревога.
Герок сказал, что войска князя Дина как раз там, около Миллреда. Значит, Темкин отец сейчас воюет с Митькиным. Создатель, что же ты так дороги кроишь?!
Точно в ответ на этот неслышный вопль, Митька появился у откинутого полога:
– Простите, княгиня, я хотел спросить…
Прохладная ладонь соскользнула с Темкиного лба, прошуршала амазонка.
– Вы не знаете, где сейчас княгиня Дин?
– Во дворце. Говорят, за нее просила королева Виктолия.
– Она пленница?
Мама всплеснула руками:
– Ну что ты! Конечно, нет! Она просто не захотела возвращаться домой. В столице тревожно.
– Но ее не пустили с вами, да?
Темка поднял голову, глянул в растерянное мамино лицо.
– Наверное, ей не следовало покидать Турлин, – неуверенно произнесла княгиня.
– Я понял, благодарю вас.
Митька отъехал быстрее, чем Темка успел его окликнуть.
Мама погладила по щеке, рядом с ожогом, а потом судорожно схватила сына, прижала. Княжич еле сдержался, чтобы не охнуть от боли, уткнулся носом в такое родное плечо.
Глава 7
Когда-то дворец был для Митьки домом. Со строгими правилами, сложным распорядком – но домом. Княжич думал: приедет с границы, и знакомые комнаты в гостевом крыле покажутся маленькими и тесными, но такими привычными, как и не было двух лет. Митька читал, что так обычно бывает, когда возвращаешься из долгого путешествия. Но залы казались огромными и незнакомыми. Княжич Дин чувствовал себя чужаком, не имеющим права тут находиться. Даже библиотека, привычная до скрипа половиц, запаха бумаги и пыли, стала недоступна. Нет, Митьку никто бы оттуда не выгнал, но он сам не решался войти. Подходил, трогал ручку – и торопливо отступал, опасаясь, что выглянет хранитель Леонид и увидит княжича, жалко топчущегося на пороге.
Митька хотел вернуться в дом Орла, но мама была против. Почти весь день княгиня проводила в покоях королевы. Если Виктолия оказывалась занята, учила принцессу Анну вышивке ладдарской гладью или сидела в зимнем саду с приближенными ко двору дамами. Нарядная, улыбчивая – вот только золотая брошка в виде орла исчезла с ее плеча. Это был подарок отца к свадьбе, и раньше княгиня редко появлялась на людях без него. Хорошо хоть, что мама не занялась Митькиными мундирами. Аксельбанты княжич приказал снять, а символ рода велел не трогать, только подпороть золотое поле на гербе.
В первый раз увидев сына в мундире, княгиня нахмурилась. Она только что вернулась от королевы – из ярко освещенного множеством свечей зала, полного негромких голосов придворных дам и пряных запахов модных духов, в удобные, но такие скучные гостевые комнаты.
Митька ждал ее в гостиной, сидя на подоконнике. На столе лежала раскрытая книга – княжич все-таки решился ранним утром, пока все спали, сходить в библиотеку. Свечи догорали, их давно нужно было поменять, но Митька не сделал этого сам и не вызвал слугу. Пусть, все равно не прочел за вечер ни строчки. С той самой минуты, как увидел отряд королевской стражи: когда солнце почти ушло за крепостную стену, княжич отдернул тяжелую портьеру. Окна гостевых комнат выходили на узкий, обычно пустой двор. Но сейчас через него двое солдат вели пленника, впереди шагал королевский сержант с обнаженной шпагой в руке. Ритуально обнаженной: пленник из знатного рода, какого именно – не видно, мужчина был в одной рубашке.