Страница:
Герман возразил:
— Я уже месяц как не служу.
— Но ведь служили. Это хорошая характеристика. Они готовы иметь с вами дело. А мы с Иваном выступаем в роли ваших младших партнеров.
— Рисковый вы человек, Ян. А если я откажусь?
— Это будет означать, что я ничего не понимаю в людях. Но вы не откажетесь. Чем вы рискуете? Ничем. Ну что, по рукам?
— По рукам, — немного помедлив, кивнул Герман.
Кузнецов выбрался из кресла и распахнул дверь в приемную:
— Марина, отдай бутылку!
Легкость, с которой Герман согласился участвовать в предложенной Тольцем авантюре, объяснялась тем, что он действительно ничем не рисковал. Так ему казалось тогда. Денег как реальности он не ощущал, все это больше напоминало не дело, а захватывающую умственную игру, доставлявшую Герману истинное наслаждение. Участвуя в ней, он отдыхал душой и от недавних напряженных милицейских будней, и от кропотливого, часто тяготившего своей рутинностью руководства кооперативом «Континент».
Ян Тольц оказался азартным, по-мальчишески увлекающимся игроком. Он фонтанировал идеями. Но и деловые связи у него были серьезные. Герман убедился в этом, когда Ян под разработанное Германом технико-экономическое обоснование на развитие производственной базы кооператива «Континент», полную туфту, но выглядевшую на бумаге очень солидно, договорился о кредите в двадцать миллионов рублей с руководителем одного из центров НТТМ, с которым раньше имел дело. Остальные деньги собирали по мелким коммерческим банкам. В переговорах Герман присутствовал в роли представителя молодого российского бизнеса, главную партию вел Ян. Он мгновенно устанавливал контакт с новоявленными банкирами, в недавнем прошлом госчиновниками и директорами заводов. Герман был для них фигурой экзотической, вроде ананаса, а Тольц с его представительной внешностью, ироничной насмешливостью, говоривший на их языке, был своим, человеком их круга.
Довольно быстро был создан консорциум из пяти банков, достигнута договоренность о выделении кооперативу «Континент» кредита в восемьдесят миллионов рублей сроком на четыре месяца. Тольц рассчитывал получить кредит под гораздо меньший процент, но банкиры уперлись. Пришлось согласиться, хотя расчетная прибыль компаньонов уменьшилась до трех миллионовна долларов. Но и при этом цифра была совершенно фантастическая, нереальная. Так ее Герман воспринимал. Для него все это по-прежнему было игрой.
Возглавил консорциум президент «Дельта-банка» Костромин — властный, средних лет, с сухим желчным лицом, с холодным, постоянно настороженным взглядом. Такой взгляд бывает у много отсидевших зэков. Проверка по учетам Главного информационного центра МВД подтвердила предположение Германа. Костромин работал директором крупного горно-добывающего комбината на Кольском полуострове, получил двенадцать лет за многомиллионные приписки вскрышных работ. Позже срок скостили, но шесть лет Костромин все-таки отсидел. Понимал ли он, что разработанное Германом ТЭО и приложенные к нему трансфертные договоры полная липа? Не мог не понимать. Но почему-то это его не смущало. А вот этого не понимал Герман. С растущим изумлением наблюдал он за тем, как авантюра пускает ростки в реальную жизнь.
В результате вечерних, иногда затягивающихся далеко заполночь «мозговых атак» решилась и проблема конвертации рублей в доллары. Был разработан и успешно прошел юридическую экспертизу договор валютно-финансового залога. По условиям договора кооператив «Континент» предоставлял «Росвооружению» краткосрочный кредит в сто миллионов рублей под залог в пять миллионов долларов. В случае несвоевременного возвращения кредита (а его никто и не собирался возвращать) валюта становились законной собственностью кредитора. Что и требовалось доказать.
За день до срока, на который было намечено подписание договоров, Герман заехал на Петровку к Василию Николаевичу Демину, чтобы вытащить его в «Арагви» и по всем правилам обмыть свое увольнение из МВД, чего из-за занятости Демина раньше сделать не удалось. В сводке происшествий за сутки увидел знакомую фамилию — того самого чиновника из «Росвооружения», с которым предполагалось заключить сделку. Он был расстрелян неизвестными преступниками в подъезде своего дома.
Герман даже не расстроился: он с самого начала не верил в реальность затеи, что-то в этом роде непременно должно было произойти. Но на Тольца и Кузнецова известие произвело гнетущее впечатление. Все документы на столе, ставь подпись — и сто миллионов рублей на субсчету. Но как подписывать, если валюты нет и взять ее негде? Иван горячо убеждал: найдем валюту, вопрос дней. Тольц прореагировал сдержанно:
— Решать вам, Герман.
Решение нужно было принимать быстро. Решение было только одно: отказываться от кредита. Герман позвонил Костромину: по независящим от нас причинам сделка не состоится. Чтобы не пересказывать компаньонам содержания разговора, телефон он переключил на громкую связь. В ответ услышал:
— Это исключено. Межбанковское соглашение подписано, деньги аккумулированы, свою прибыль мы обсчитали. Вы возьмете кредит. Иначе вас ждут крупные неприятности. Настолько крупные, что я не уверен, что их можно назвать неприятностями. Я достаточно ясно выразился?
Громко зазвучали гудки отбоя.
Игра закончилась. Началась жизнь во всей ее жутковатой реальности. Ян прокомментировал:
— Это очень серьезно.
— Слово к делу не пришьешь, — возразилГерман
— Еще как пришьешь! — энергично вмешался Кузнецов. — Они найдут способ получить свое! Нужно брать кредит. На «Росвооружении» свет клином не сошелся. Я вам говорю: найдем валюту! Выкрутимся! Не из таких передряг выкручивались! Скажите, Ян! — Решаем не мы, решает Герман, — повторил Тольц.
И Герман решился. Трудно сказать, что больше на него подействовало: убежденность Ивана или стремление если не избежать, то отсрочить серьезную разборку с банкирами. А в том, что она будет очень серьезной, Герман не сомневался. Документы были подписаны, на счету кооператива «Континент» появились сто миллионов рублей, начались лихорадочные поиски валюты.
Валюты не было. Исчезли даже посредники, роившиеся вокруг кооператива «Континент», как навозные мухи. А счетчик стучал, словно таймер ждущей своего часа мины. Даже во сне Герман мучительно искал способы выйти из положения, рисовались фантасмагорические финансовые схемы, которые при пробуждении оказывались лишенными смысла. Катя не понимала, что с ним происходит, злилась. Герман отмалчивался. Не мог же он ей сказать, что благополучие их семьи висит на тоненьком волоске. И словно бы свалился с его плеч неподъемный, пригибающий к земле рюкзак, когда в конце попусту потраченной недели Иван Кузнецов торжествующе объявил:
— Нашел! Клиент готов подписать контракт. Хоть сегодня!
— Так звони, чего ты ждешь? — заорал Герман.
— Не спеши, — остановил его Иван, удобно разваливаясь в кресле. — Есть небольшое «но». Мы договорились, что твоя доля в деле пятьдесят процентов, ваша, Ян, тридцать пять, а моя пятнадцать.
— Ты согласился, — напомнил Тольц.
— Потому что трезво оценивал свои возможности. Сейчас ситуация изменилась. Я знаю, как. «Ноу-хау». Вы — не знаете. Это меняет дело, согласны?
— Сколько ты хочешь? — прямо спросил Герман.
— Не половину, нет. Хоть мог бы объявить и половину. Я хочу треть. Не больше, но и не меньше.
— И это характеризует тебя как порядочного человека, — усмехнулся Тольц. — Что скажете, Герман? Я не теряю почти ничего. Вы теряете полмиллиона долларов. Так что последнее слово за вами.
— Годится, — решительно кивнул Герман. — Звони и поехали!..
— Уважаемые дамы и господа! — прозвучал в самолетных динамиках голос бортпроводницы. — Наш полет проходит на высоте десять тысяч метров со скоростью девятьсот километров в час. Температура воздуха за бортом минус пятьдесят шесть градусов. Расчетное время прибытия в аэропорт «Шереметьево-два» четырнадцать часов десять минут по московскому времени. Командир корабля и экипаж желают вам приятного полета!..
— Я уже месяц как не служу.
— Но ведь служили. Это хорошая характеристика. Они готовы иметь с вами дело. А мы с Иваном выступаем в роли ваших младших партнеров.
— Рисковый вы человек, Ян. А если я откажусь?
— Это будет означать, что я ничего не понимаю в людях. Но вы не откажетесь. Чем вы рискуете? Ничем. Ну что, по рукам?
— По рукам, — немного помедлив, кивнул Герман.
Кузнецов выбрался из кресла и распахнул дверь в приемную:
— Марина, отдай бутылку!
Легкость, с которой Герман согласился участвовать в предложенной Тольцем авантюре, объяснялась тем, что он действительно ничем не рисковал. Так ему казалось тогда. Денег как реальности он не ощущал, все это больше напоминало не дело, а захватывающую умственную игру, доставлявшую Герману истинное наслаждение. Участвуя в ней, он отдыхал душой и от недавних напряженных милицейских будней, и от кропотливого, часто тяготившего своей рутинностью руководства кооперативом «Континент».
Ян Тольц оказался азартным, по-мальчишески увлекающимся игроком. Он фонтанировал идеями. Но и деловые связи у него были серьезные. Герман убедился в этом, когда Ян под разработанное Германом технико-экономическое обоснование на развитие производственной базы кооператива «Континент», полную туфту, но выглядевшую на бумаге очень солидно, договорился о кредите в двадцать миллионов рублей с руководителем одного из центров НТТМ, с которым раньше имел дело. Остальные деньги собирали по мелким коммерческим банкам. В переговорах Герман присутствовал в роли представителя молодого российского бизнеса, главную партию вел Ян. Он мгновенно устанавливал контакт с новоявленными банкирами, в недавнем прошлом госчиновниками и директорами заводов. Герман был для них фигурой экзотической, вроде ананаса, а Тольц с его представительной внешностью, ироничной насмешливостью, говоривший на их языке, был своим, человеком их круга.
Довольно быстро был создан консорциум из пяти банков, достигнута договоренность о выделении кооперативу «Континент» кредита в восемьдесят миллионов рублей сроком на четыре месяца. Тольц рассчитывал получить кредит под гораздо меньший процент, но банкиры уперлись. Пришлось согласиться, хотя расчетная прибыль компаньонов уменьшилась до трех миллионовна долларов. Но и при этом цифра была совершенно фантастическая, нереальная. Так ее Герман воспринимал. Для него все это по-прежнему было игрой.
Возглавил консорциум президент «Дельта-банка» Костромин — властный, средних лет, с сухим желчным лицом, с холодным, постоянно настороженным взглядом. Такой взгляд бывает у много отсидевших зэков. Проверка по учетам Главного информационного центра МВД подтвердила предположение Германа. Костромин работал директором крупного горно-добывающего комбината на Кольском полуострове, получил двенадцать лет за многомиллионные приписки вскрышных работ. Позже срок скостили, но шесть лет Костромин все-таки отсидел. Понимал ли он, что разработанное Германом ТЭО и приложенные к нему трансфертные договоры полная липа? Не мог не понимать. Но почему-то это его не смущало. А вот этого не понимал Герман. С растущим изумлением наблюдал он за тем, как авантюра пускает ростки в реальную жизнь.
В результате вечерних, иногда затягивающихся далеко заполночь «мозговых атак» решилась и проблема конвертации рублей в доллары. Был разработан и успешно прошел юридическую экспертизу договор валютно-финансового залога. По условиям договора кооператив «Континент» предоставлял «Росвооружению» краткосрочный кредит в сто миллионов рублей под залог в пять миллионов долларов. В случае несвоевременного возвращения кредита (а его никто и не собирался возвращать) валюта становились законной собственностью кредитора. Что и требовалось доказать.
За день до срока, на который было намечено подписание договоров, Герман заехал на Петровку к Василию Николаевичу Демину, чтобы вытащить его в «Арагви» и по всем правилам обмыть свое увольнение из МВД, чего из-за занятости Демина раньше сделать не удалось. В сводке происшествий за сутки увидел знакомую фамилию — того самого чиновника из «Росвооружения», с которым предполагалось заключить сделку. Он был расстрелян неизвестными преступниками в подъезде своего дома.
Герман даже не расстроился: он с самого начала не верил в реальность затеи, что-то в этом роде непременно должно было произойти. Но на Тольца и Кузнецова известие произвело гнетущее впечатление. Все документы на столе, ставь подпись — и сто миллионов рублей на субсчету. Но как подписывать, если валюты нет и взять ее негде? Иван горячо убеждал: найдем валюту, вопрос дней. Тольц прореагировал сдержанно:
— Решать вам, Герман.
Решение нужно было принимать быстро. Решение было только одно: отказываться от кредита. Герман позвонил Костромину: по независящим от нас причинам сделка не состоится. Чтобы не пересказывать компаньонам содержания разговора, телефон он переключил на громкую связь. В ответ услышал:
— Это исключено. Межбанковское соглашение подписано, деньги аккумулированы, свою прибыль мы обсчитали. Вы возьмете кредит. Иначе вас ждут крупные неприятности. Настолько крупные, что я не уверен, что их можно назвать неприятностями. Я достаточно ясно выразился?
Громко зазвучали гудки отбоя.
Игра закончилась. Началась жизнь во всей ее жутковатой реальности. Ян прокомментировал:
— Это очень серьезно.
— Слово к делу не пришьешь, — возразилГерман
— Еще как пришьешь! — энергично вмешался Кузнецов. — Они найдут способ получить свое! Нужно брать кредит. На «Росвооружении» свет клином не сошелся. Я вам говорю: найдем валюту! Выкрутимся! Не из таких передряг выкручивались! Скажите, Ян! — Решаем не мы, решает Герман, — повторил Тольц.
И Герман решился. Трудно сказать, что больше на него подействовало: убежденность Ивана или стремление если не избежать, то отсрочить серьезную разборку с банкирами. А в том, что она будет очень серьезной, Герман не сомневался. Документы были подписаны, на счету кооператива «Континент» появились сто миллионов рублей, начались лихорадочные поиски валюты.
Валюты не было. Исчезли даже посредники, роившиеся вокруг кооператива «Континент», как навозные мухи. А счетчик стучал, словно таймер ждущей своего часа мины. Даже во сне Герман мучительно искал способы выйти из положения, рисовались фантасмагорические финансовые схемы, которые при пробуждении оказывались лишенными смысла. Катя не понимала, что с ним происходит, злилась. Герман отмалчивался. Не мог же он ей сказать, что благополучие их семьи висит на тоненьком волоске. И словно бы свалился с его плеч неподъемный, пригибающий к земле рюкзак, когда в конце попусту потраченной недели Иван Кузнецов торжествующе объявил:
— Нашел! Клиент готов подписать контракт. Хоть сегодня!
— Так звони, чего ты ждешь? — заорал Герман.
— Не спеши, — остановил его Иван, удобно разваливаясь в кресле. — Есть небольшое «но». Мы договорились, что твоя доля в деле пятьдесят процентов, ваша, Ян, тридцать пять, а моя пятнадцать.
— Ты согласился, — напомнил Тольц.
— Потому что трезво оценивал свои возможности. Сейчас ситуация изменилась. Я знаю, как. «Ноу-хау». Вы — не знаете. Это меняет дело, согласны?
— Сколько ты хочешь? — прямо спросил Герман.
— Не половину, нет. Хоть мог бы объявить и половину. Я хочу треть. Не больше, но и не меньше.
— И это характеризует тебя как порядочного человека, — усмехнулся Тольц. — Что скажете, Герман? Я не теряю почти ничего. Вы теряете полмиллиона долларов. Так что последнее слово за вами.
— Годится, — решительно кивнул Герман. — Звони и поехали!..
— Уважаемые дамы и господа! — прозвучал в самолетных динамиках голос бортпроводницы. — Наш полет проходит на высоте десять тысяч метров со скоростью девятьсот километров в час. Температура воздуха за бортом минус пятьдесят шесть градусов. Расчетное время прибытия в аэропорт «Шереметьево-два» четырнадцать часов десять минут по московскому времени. Командир корабля и экипаж желают вам приятного полета!..
IV
Малое предприятие, на которое по длинной цепочке вышел Иван Кузнецов, было учреждено Министерством внешних сношений, офис располагался в здании министерства, а в кабинете председателя МП раньше сидел не меньше чем начальник главка.
Генеральным директором малого предприятия был Шурик Борщевский.
За годы после окончания МГУ он обрел начальственную вальяжность. Когда-то длинные вьющиеся волосы были пострижены, уложены в прическу с пробором. Он встретил компаньонов озадачившими Германа словами:
— Однако. Долго же вы раскачивались.
Обменявшись почтительным рукопожатием с Тольцем, приятельским — с Кузнецовым, Борщевский с подчеркнутым дружелюбием протянул обе руки Герману:
— Рад тебя видеть, старина. Искренне рад.
— Так вы знакомы? — спросил Тольц.
— Мы не просто знакомы. В свое время Герман оказал мне очень большую услугу. Я не сомневался, что у меня будет возможность оказаться ему полезным.
— Новое знакомство с тобой обошлось мне в полмиллиона
«зеленых», — заметил Герман, освобождая свою руку из теплых и почему-то влажных ладоней Шурика.
— Тем больше ты будешь ценить наше сотрудничество, — самодовольно, с неприятно царапнувшей Германа снисходительностью ответил Борщевский. — Ну что, к делу?
Уже после первых минут разговора Герман вынужден был признать, что Шурик разбирается в делах не хуже Тольца, а в части внешнеторговых операций даже лучше. В тот же день были согласованы все детали и подписан договор валютно-финансового залога — такой же, какой предполагалось заключить с «Росвооружением». На следующий день, запершись в операционном зале Внешторгбанка, в напряженной атмосфере подозрительности и взаимного недоверия, провели взаимозачеты. Сто миллионов рублей начали движение на счет малого предприятия Борщевского, а пять миллионов долларов — встречное движение на счет «Континента». Вся операция была завершена за полчаса.
Кузнецов и Борщевский уехали отметить сделку в ресторане «Националь». Тольц отклонил приглашение, сославшись на больной желудок, не приемлющий никакую ресторанную пищу. Герман тоже отказался: в кооперативе накопилось много мелких текущих дел, нужно разгрести. Перед тем, как разойтись по своим машинам, Ян внимательно посмотрел на Германа:
— Мне кажется, что я знаю, о чем вы думаете. У вас не выходит из головы фраза вашего приятеля: «Долго же вы раскачивались». Я прав?
Герман хмуро кивнул.
— У меня тоже. Что, по-вашему, она означает?
— Только одно: Иван знал об этом варианте еще до того, как не срослось с «Росвооружением». И молчал, доводил нас до кондиции.
— И вас это не умилило, не так ли?
— Вам бы, Ян, в дипломаты. Умеете вы находить обтекаемые формулировки.
— А как бы вы поступили на его месте?
— Не знаю, — не очень уверенно ответил Герман, хотя всего за секунду до этого твердо знал: не стал бы он прятать такой козырь в рукаве, выложил бы его немедленно и без всяких условий. Но сам вопрос Яна вдруг заставил его поколебаться в своей уверенности.
— Мне нравится ваше «не знаю», — насмешливо щурясь, проговорил Тольц. — Это означает, что вы начинаете усваивать законы бизнеса.
— У меня другие представления об отношениях между друзьями, — отозвался Герман.
— В бизнесе, как и в политике, нет друзей. Есть интересы. Только интересы. Чем раньше вы это поймете, тем больших успехов добьетесь.
Подобно тому, как бензин, залитый в бак автомобиля, оживляет двигатель, так и пять миллионов долларов, ставшие собственностью кооператива «Континент», привели в движение разработанную компаньонами организационную схему. По факсу согласовали и подписали контракт с индонезийским фирмачом, перевели в Джакарту девятьсот тысяч долларов как предоплату за сигареты. Отдельными траншами отправляли валюту в Торонто на счет фирмы Наума Гольденберга, старого друга Тольца, пять лет назад эмигрировавшего в Израиль, но из Вены свернувшего в Торонто, ставшего гражданином Канады и по этому случаю превратившегося в Берга. За три процента с оборота он перечислял деньги «Континента» в Гонконг и Сингапур, оттуда контейнеры с видеокассетами доставлялись морем в порт Восточный в Находке, перевозились на военную базу «Воздвиженка», перегружались в трюмы «Антеев» и «Русланов» советской военно-транспортной авиации и заканчивали свой путь на аэродроме в подмосковном Чкаловском. Здесь груз принимали Герман и Тольц и распределяли по оптовикам. Иван Кузнецов безвылазно сидел в Воздвиженке. Горючки не хватало, Иван подогревал нужных людей, самолеты заправляли из стратегических резервов штаба Дальней транспортной авиации ВВС.
Все крутилось, как фильм, запущенный пьяным киномехаником со скоростью не двадцать четыре кадра в минуту, а все сто. И сам Герман был участником этого фильма с мельтешением десятков людей, сотен дел, каждое из которых было срочным, сверхсрочным и еще более срочным. За всем нужен был глаз да глаз: контейнеры воровали, привлеченное запахом больших денег жулье, прикидываясь оптовиками, пыталось всучить фальшивые платежки, летчики и солдаты аэродромной охраны при каждом удобном случае норовили распотрошить коробки и унести за пазухой с десяток-другой кассет.
Дома Герман бывал от случая к случаю, заезжал вымыться и переодеться, часто ночевал на продавленном диване в конторе кооператива в старом особняке в Ольсуфьевском переулке. Офис своего кооператива в Центре международной торговли Тольц закрыл, уже никому не нужно было пудрить мозги роскошным евростандартом, а аренда помещения в ЦМТ стоила немалых денег. Случалось Герману и перемогать ночь на аэродроме в Чкаловском, дожидаясь застрявших из-за погоды или организационных неполадок бортов. Иногда, как бы выключившись из гонки, он с удивлением обнаруживал, что вот уже московское бабье лето сменилось затяжными дождями, вот захрустел на асфальте ледок, а вот и снег пошел, растаял, а вот он уже и не тает. Но некогда было заниматься наблюдениями за природой, дела вновь втягивали в сумасшедший круговорот.
В эту зиму отношения с Катей обострились до последней степени.
Обоюдная ревность с первых месяцев была постоянной составляющей их брака. Но сейчас Герман не был похож на человека, который напропалую гуляет на стороне. Дела? Что это за дела, которые превращают жизнь в черт знает что? Герман отшучивался, старательно уходил от ссоры. Но однажды все же сорвался.
В тот день ожидали большую партию электронных часов, закупленных в Сингапуре. Часы пользовались не меньшим спросом, чем видеокассеты, а прибыль приносили даже большую. Груз должен был прибыть на самолете «Аэрофлота», следующим из Сингапура в Москву с промежуточной посадкой в Дубаи. Самолет ждали утром, но посадку в аэропорту Внуково «Ил-86» совершил лишь во второй половине дня. Герман и Тольц, встречавшие рейс, дождались, когда высадят пассажиров, и на «рафике» дежурного отдела перевозок направились к стоянке, чтобы проследить за разгрузкой. И уже издали заметили необычную суету возле самолета. Трюм были закрыт, под ним толпились грузчики, возбужденно размахивали руками.
— Какого черта, почему не работаете? — напустился на них дежурный.
— Там лев! Лев там! — загалдели работяги. — Лев, в трюме!
— Что вы несете? Какой, к хренам, лев?!
— Настоящий! Живой! Послушай, командир, сам послушай!
Их трюма донесся свирепый, леденящий душу львиный рык.
— Блин! — ошарашенно сказал дежурный. — Двадцать лет работаю, никогда такого не видел! Откуда там взялся лев?
Как выяснилось, во время посадки в Дубаи в трюм загрузили зверинец «Госцирка», завершивший неудачные гастроли в Арабских Эмиратах. То ли опасаясь начальственной кары, то ли просто воспользовавшись случаем, дрессировщик сбежал, голодные звери провели несколько часов в грохочущем самолетном чреве. Каким-то образом обезумевший от грохота, голода и жажды лев открыл клетку и метался по трюму.
Пока связывались с руководством «Госцирка», пока ждали ветеринаров, пока те усыпляли льва выстрелом капсулой со снотворным, прошло часов пять. Но и после этого разгрузка не началась. Работяги сунулись в трюм и тут же высыпали из него, мерзко матерясь и отплевываясь. В трюме стояла резкая, выворачивающая наизнанку вонь. Никогда раньше и никогда позже Герману не приходилось нюхать ничего подобного. От стресса у льва расстроился желудок, весь груз, в том числе и картонные упаковки с электронными часами, были залиты ядовитым львиным поносом. Кое-как, после угроз дежурного уволить всех к такой матери, трюм разгрузили, часы перевезли на склад. Нечего было и думать отправлять их в таком виде оптовикам. Но мыть ящики желающих не нашлось ни за какие деньги. Пришлось Герману и Тольцу заниматься этим самим. Обмотав рты тряпками, которые мало спасали, два российских бизнесмена, ворочавшие сотнями миллионов рублей и миллионами долларов, до глубокой ночи смывали с коробок львиный понос.
Домой Герман приехал только под утро, мечтая вымыться, выпить водки и завалиться спать. Катя встретила его на пороге прихожей ненавидящим взглядом. Но все слова, которые она приготовила, застряли у нее в горле.
— О Господи! Чем от тебя воняет? — только и спросила она.
— Ты же не поверишь, если я скажу, что львиным говном? — весело предположил Герман.
— Чем?! Я тут с ума схожу, а он… Ты что, издеваешься?!
— Нисколько! — заверил он и начал рассказывать о происшествии, подчеркивая в нем смешные стороны. Катя молча повернулась и ушла в спальню. Герман почувствовал себя оскорбленным. Ладно бы он пропьянствовал с друзьями, это бывало. В студенческие годы чаще, сейчас редко. Ладно бы, воспользовавшись случаем, зарулил налево. Но он же…
Герман с остервенением оттер под горячим душем въевшуюся в кожу львиную вонь, переоделся в чистое и уехал спать на Олсуфьевский, с трудом удержавшись, чтобы напоследок не грохнуть дверью. Весь следующий день он пребывал в раздраженном, злобном состоянии, придумывая то, что ей скажет. Он скажет…
Ничего он ей не сказал. При ее самолюбии разговор мог кончиться очень плохо. Логика таких разговоров всегда непредсказуема, ею управляют не доводы, а рожденные взаимной обидой слова, те пустяки, что, как мелкие ошибки водителя, накладываются друг на друга, делают ситуацию неуправляемой и ведут к катастрофе. А Герман не мог этого допустить. Когда Катя упрекала его, что он не думает о ней, она была права в том смысле, что он действительно о ней не думал, как человек не думает о руке или ноге, но знает, что, потеряв их, навсегда останется жалким калекой. Поэтому он поступил так же, как поступал последнее время: отложил все объяснения на потом, на тот день, когда сможет говорить не о процессе, а предъявить результат.
Пока же результат был туманным. Операции с видеокассетами и часами приносили прибыль даже большую, чем расчетная, но о сигаретах «Кроун», которые должны были прибыть через ФРГ по проплаченному контракту с индонезийским фирмачом по имени Рамадан Хананг Картамихарджа, не было ни слуху, ни духу. На факсы никто не отвечал, на телефонные звонки отвечали по-китайски. Кинулись в Центр международной торговли: фирма индонезийца не аккредитована.
Герман заподозрил неладное. Тольц объяснил: контрактом занимался Кузнецов. Срочно вызванный в Москву Иван ничего прояснить не смог: получил прайс-лист и платежные реквизиты от Владика, того самого белобрысого парня, который уболтал Германа принять участие в собрании в красном уголке ЖЭКа, подготовил договор. Нашли Владика, привезли на Олсуфьевский, учинили допрос. Герман говорил вежливо, Кузнецов нависал над хлипким посредником разъяренным медведем, тряс за грудки мощными ручищами:
— Колись, сука, если не хочешь попробовать глазунью из своих яиц! Где бабки, урод?!
Насмерть перепуганный Владик отнекивался, мешая слезы и сопли: знать ничего не знаю, познакомился с фирмачом в ЦМТ, взял визитку и реквизиты, передал вам, получил комиссионные, но если вы так, то могу вернуть. Похоже, не врал. Пришлось отступиться.
Положение выглядело безнадежным. Ну какой нормальный человек, будь он русским, индонезийцем или чукчей, будет что-то делать, получив девятьсот тысяч долларов? Да никакой, ибо это означало бы революцию в психологии.
Рамадан Хананг Картамихарджа. Чтоб тебя крокодилы съели. Те самые семиметровые гребнистые крокодилы, которые, как выяснил Герман, от безысходности заглянув в энциклопедию, водятся в этой долбанной Индонезии.
Если, конечно, виноват ты, в чем у Германа были сомнения.
Между тем срок возврата кредита банкирам и центру НТТМ, десятое января, приближался с неотвратимостью снежной лавины. Вечером тридцатого декабря собрались на Олсуфьевском, подвели предварительные итоги. Баланс выглядел неутешительно: минус четыре миллиона рублей с хвостиком. Иван Кузнецов мрачно прокомментировал:
— Знаете, как это называется? Вот как: пошли по шерсть, вернулись стриженными.
— А опыт? — хмуро, без привычной насмешливости возразил Тольц. — Опыт, по-твоему, ничего не стоит? Утешимся тем, что могло быть и хуже.
Послали Марину купить в коммерческом ларьке водки, выпили за то, что не получилось хуже. Молча покурили, разлили по новой. Но выпить не успели, во входную дверь позвонили. Марина пошла открывать, через минуту вернулась:
— Там какой-то немец. Что-то лопочет, я не могла понять.
Ян, немного знавший немецкий, отправился объясняться с таинственным немцем. Минут через десять заглянул в кабинет:
— Отвлекитесь, джентльмены. Хочу вам кое-что показать.
Герман и Кузнецов вышли на улицу и ахнули: весь переулок до улицы. Россолимо и затем до Зубовской площади был заставлен большегрузными фурами. На серебристых, блестящих от мокрого снега бортах красовался логотип западногерманского транспортного агентства. Фур было одиннадцать, в них были сигареты «Кроун». Как оказалось, немецкие водители почти месяц не могли получить визу на въезд в СССР.
Вновь оказавшись в кабинете, дружно взялись за стаканы.
— За этого, блин, Карджимарджи! — провозгласил Иван.
— За уважаемого господина Рамадана Хананга Картамихарджа, — поправил Ян, успевший, как и Герман, наизусть выучить непроизносимое имя загадочного партнера, которого они так никогда и не увидели.
— Нет, за него потом, — возразил Герман. — А сейчас — за дружбу!
Ян внимательно, с привычным насмешливым прищуром посмотрел на него, но ничего не сказал.
Недели через две, когда бурный поток дел обмелел и выдался свободный вечер, Герман устроился на кухне, единственном месте в доме, где можно было курить, обложился договорами и платежками и принялся подбивать бабки. Он предполагал, что в итоге будет прибыль, возможно — приличная, но такого результата не ждал. В плюсе оказалось два миллиона семьсот двенадцать тысяч долларов. Он не поверил своим глазам. Снова и снова пересчитывал. Еще раз. И еще. Цифра не уменьшалась. Два миллиона семьсот двенадцать тысяч. Долларов. Чистыми. По девятьсот тысяч на нос.
Господи Боже! Девятьсот тысяч. Это же почти миллион!
Первым его движением было разбудить Катю. Но он сдержался. Третий час ночи. Сын приболел, капризничал, Катя не высыпалась. Пусть спит. Но невозможно было ждать до утра, Герман чувствовал, что его разорвет, если он сейчас же, немедленно, не поделится с кем-нибудь переполнявшим его ликованием.
Телефон Тольца не отвечал, последнее время Ян спал со снотворным. Ивана разбудить удалось.
— Вали в офис, немедленно, — приказал Герман.
— Что стряслось? — всполошился Кузнецов.
— Узнаешь!
Расчеты поразили его даже больше, чем самого Германа, потому что итог свалился на него сразу, без подготовки.
— Не может быть! — заявил он и сам взялся считать — раз и другой, и третий.
Не было ни одной ошибки. Ни единой. Они сидели в старом особняке в центре спящей Москвы, ошеломленные, как заговорщики, которым сообщили, что их план дворцового переворота увенчался полным успехом.
Потом Иван оторвался от бумаг и поднял на Германа растерянный и как бы недоумевающий взгляд:
— Слышь, Герка, это самое, как его… И что мы будем с этими бабками делать?
Генеральным директором малого предприятия был Шурик Борщевский.
За годы после окончания МГУ он обрел начальственную вальяжность. Когда-то длинные вьющиеся волосы были пострижены, уложены в прическу с пробором. Он встретил компаньонов озадачившими Германа словами:
— Однако. Долго же вы раскачивались.
Обменявшись почтительным рукопожатием с Тольцем, приятельским — с Кузнецовым, Борщевский с подчеркнутым дружелюбием протянул обе руки Герману:
— Рад тебя видеть, старина. Искренне рад.
— Так вы знакомы? — спросил Тольц.
— Мы не просто знакомы. В свое время Герман оказал мне очень большую услугу. Я не сомневался, что у меня будет возможность оказаться ему полезным.
— Новое знакомство с тобой обошлось мне в полмиллиона
«зеленых», — заметил Герман, освобождая свою руку из теплых и почему-то влажных ладоней Шурика.
— Тем больше ты будешь ценить наше сотрудничество, — самодовольно, с неприятно царапнувшей Германа снисходительностью ответил Борщевский. — Ну что, к делу?
Уже после первых минут разговора Герман вынужден был признать, что Шурик разбирается в делах не хуже Тольца, а в части внешнеторговых операций даже лучше. В тот же день были согласованы все детали и подписан договор валютно-финансового залога — такой же, какой предполагалось заключить с «Росвооружением». На следующий день, запершись в операционном зале Внешторгбанка, в напряженной атмосфере подозрительности и взаимного недоверия, провели взаимозачеты. Сто миллионов рублей начали движение на счет малого предприятия Борщевского, а пять миллионов долларов — встречное движение на счет «Континента». Вся операция была завершена за полчаса.
Кузнецов и Борщевский уехали отметить сделку в ресторане «Националь». Тольц отклонил приглашение, сославшись на больной желудок, не приемлющий никакую ресторанную пищу. Герман тоже отказался: в кооперативе накопилось много мелких текущих дел, нужно разгрести. Перед тем, как разойтись по своим машинам, Ян внимательно посмотрел на Германа:
— Мне кажется, что я знаю, о чем вы думаете. У вас не выходит из головы фраза вашего приятеля: «Долго же вы раскачивались». Я прав?
Герман хмуро кивнул.
— У меня тоже. Что, по-вашему, она означает?
— Только одно: Иван знал об этом варианте еще до того, как не срослось с «Росвооружением». И молчал, доводил нас до кондиции.
— И вас это не умилило, не так ли?
— Вам бы, Ян, в дипломаты. Умеете вы находить обтекаемые формулировки.
— А как бы вы поступили на его месте?
— Не знаю, — не очень уверенно ответил Герман, хотя всего за секунду до этого твердо знал: не стал бы он прятать такой козырь в рукаве, выложил бы его немедленно и без всяких условий. Но сам вопрос Яна вдруг заставил его поколебаться в своей уверенности.
— Мне нравится ваше «не знаю», — насмешливо щурясь, проговорил Тольц. — Это означает, что вы начинаете усваивать законы бизнеса.
— У меня другие представления об отношениях между друзьями, — отозвался Герман.
— В бизнесе, как и в политике, нет друзей. Есть интересы. Только интересы. Чем раньше вы это поймете, тем больших успехов добьетесь.
Подобно тому, как бензин, залитый в бак автомобиля, оживляет двигатель, так и пять миллионов долларов, ставшие собственностью кооператива «Континент», привели в движение разработанную компаньонами организационную схему. По факсу согласовали и подписали контракт с индонезийским фирмачом, перевели в Джакарту девятьсот тысяч долларов как предоплату за сигареты. Отдельными траншами отправляли валюту в Торонто на счет фирмы Наума Гольденберга, старого друга Тольца, пять лет назад эмигрировавшего в Израиль, но из Вены свернувшего в Торонто, ставшего гражданином Канады и по этому случаю превратившегося в Берга. За три процента с оборота он перечислял деньги «Континента» в Гонконг и Сингапур, оттуда контейнеры с видеокассетами доставлялись морем в порт Восточный в Находке, перевозились на военную базу «Воздвиженка», перегружались в трюмы «Антеев» и «Русланов» советской военно-транспортной авиации и заканчивали свой путь на аэродроме в подмосковном Чкаловском. Здесь груз принимали Герман и Тольц и распределяли по оптовикам. Иван Кузнецов безвылазно сидел в Воздвиженке. Горючки не хватало, Иван подогревал нужных людей, самолеты заправляли из стратегических резервов штаба Дальней транспортной авиации ВВС.
Все крутилось, как фильм, запущенный пьяным киномехаником со скоростью не двадцать четыре кадра в минуту, а все сто. И сам Герман был участником этого фильма с мельтешением десятков людей, сотен дел, каждое из которых было срочным, сверхсрочным и еще более срочным. За всем нужен был глаз да глаз: контейнеры воровали, привлеченное запахом больших денег жулье, прикидываясь оптовиками, пыталось всучить фальшивые платежки, летчики и солдаты аэродромной охраны при каждом удобном случае норовили распотрошить коробки и унести за пазухой с десяток-другой кассет.
Дома Герман бывал от случая к случаю, заезжал вымыться и переодеться, часто ночевал на продавленном диване в конторе кооператива в старом особняке в Ольсуфьевском переулке. Офис своего кооператива в Центре международной торговли Тольц закрыл, уже никому не нужно было пудрить мозги роскошным евростандартом, а аренда помещения в ЦМТ стоила немалых денег. Случалось Герману и перемогать ночь на аэродроме в Чкаловском, дожидаясь застрявших из-за погоды или организационных неполадок бортов. Иногда, как бы выключившись из гонки, он с удивлением обнаруживал, что вот уже московское бабье лето сменилось затяжными дождями, вот захрустел на асфальте ледок, а вот и снег пошел, растаял, а вот он уже и не тает. Но некогда было заниматься наблюдениями за природой, дела вновь втягивали в сумасшедший круговорот.
В эту зиму отношения с Катей обострились до последней степени.
Обоюдная ревность с первых месяцев была постоянной составляющей их брака. Но сейчас Герман не был похож на человека, который напропалую гуляет на стороне. Дела? Что это за дела, которые превращают жизнь в черт знает что? Герман отшучивался, старательно уходил от ссоры. Но однажды все же сорвался.
В тот день ожидали большую партию электронных часов, закупленных в Сингапуре. Часы пользовались не меньшим спросом, чем видеокассеты, а прибыль приносили даже большую. Груз должен был прибыть на самолете «Аэрофлота», следующим из Сингапура в Москву с промежуточной посадкой в Дубаи. Самолет ждали утром, но посадку в аэропорту Внуково «Ил-86» совершил лишь во второй половине дня. Герман и Тольц, встречавшие рейс, дождались, когда высадят пассажиров, и на «рафике» дежурного отдела перевозок направились к стоянке, чтобы проследить за разгрузкой. И уже издали заметили необычную суету возле самолета. Трюм были закрыт, под ним толпились грузчики, возбужденно размахивали руками.
— Какого черта, почему не работаете? — напустился на них дежурный.
— Там лев! Лев там! — загалдели работяги. — Лев, в трюме!
— Что вы несете? Какой, к хренам, лев?!
— Настоящий! Живой! Послушай, командир, сам послушай!
Их трюма донесся свирепый, леденящий душу львиный рык.
— Блин! — ошарашенно сказал дежурный. — Двадцать лет работаю, никогда такого не видел! Откуда там взялся лев?
Как выяснилось, во время посадки в Дубаи в трюм загрузили зверинец «Госцирка», завершивший неудачные гастроли в Арабских Эмиратах. То ли опасаясь начальственной кары, то ли просто воспользовавшись случаем, дрессировщик сбежал, голодные звери провели несколько часов в грохочущем самолетном чреве. Каким-то образом обезумевший от грохота, голода и жажды лев открыл клетку и метался по трюму.
Пока связывались с руководством «Госцирка», пока ждали ветеринаров, пока те усыпляли льва выстрелом капсулой со снотворным, прошло часов пять. Но и после этого разгрузка не началась. Работяги сунулись в трюм и тут же высыпали из него, мерзко матерясь и отплевываясь. В трюме стояла резкая, выворачивающая наизнанку вонь. Никогда раньше и никогда позже Герману не приходилось нюхать ничего подобного. От стресса у льва расстроился желудок, весь груз, в том числе и картонные упаковки с электронными часами, были залиты ядовитым львиным поносом. Кое-как, после угроз дежурного уволить всех к такой матери, трюм разгрузили, часы перевезли на склад. Нечего было и думать отправлять их в таком виде оптовикам. Но мыть ящики желающих не нашлось ни за какие деньги. Пришлось Герману и Тольцу заниматься этим самим. Обмотав рты тряпками, которые мало спасали, два российских бизнесмена, ворочавшие сотнями миллионов рублей и миллионами долларов, до глубокой ночи смывали с коробок львиный понос.
Домой Герман приехал только под утро, мечтая вымыться, выпить водки и завалиться спать. Катя встретила его на пороге прихожей ненавидящим взглядом. Но все слова, которые она приготовила, застряли у нее в горле.
— О Господи! Чем от тебя воняет? — только и спросила она.
— Ты же не поверишь, если я скажу, что львиным говном? — весело предположил Герман.
— Чем?! Я тут с ума схожу, а он… Ты что, издеваешься?!
— Нисколько! — заверил он и начал рассказывать о происшествии, подчеркивая в нем смешные стороны. Катя молча повернулась и ушла в спальню. Герман почувствовал себя оскорбленным. Ладно бы он пропьянствовал с друзьями, это бывало. В студенческие годы чаще, сейчас редко. Ладно бы, воспользовавшись случаем, зарулил налево. Но он же…
Герман с остервенением оттер под горячим душем въевшуюся в кожу львиную вонь, переоделся в чистое и уехал спать на Олсуфьевский, с трудом удержавшись, чтобы напоследок не грохнуть дверью. Весь следующий день он пребывал в раздраженном, злобном состоянии, придумывая то, что ей скажет. Он скажет…
Ничего он ей не сказал. При ее самолюбии разговор мог кончиться очень плохо. Логика таких разговоров всегда непредсказуема, ею управляют не доводы, а рожденные взаимной обидой слова, те пустяки, что, как мелкие ошибки водителя, накладываются друг на друга, делают ситуацию неуправляемой и ведут к катастрофе. А Герман не мог этого допустить. Когда Катя упрекала его, что он не думает о ней, она была права в том смысле, что он действительно о ней не думал, как человек не думает о руке или ноге, но знает, что, потеряв их, навсегда останется жалким калекой. Поэтому он поступил так же, как поступал последнее время: отложил все объяснения на потом, на тот день, когда сможет говорить не о процессе, а предъявить результат.
Пока же результат был туманным. Операции с видеокассетами и часами приносили прибыль даже большую, чем расчетная, но о сигаретах «Кроун», которые должны были прибыть через ФРГ по проплаченному контракту с индонезийским фирмачом по имени Рамадан Хананг Картамихарджа, не было ни слуху, ни духу. На факсы никто не отвечал, на телефонные звонки отвечали по-китайски. Кинулись в Центр международной торговли: фирма индонезийца не аккредитована.
Герман заподозрил неладное. Тольц объяснил: контрактом занимался Кузнецов. Срочно вызванный в Москву Иван ничего прояснить не смог: получил прайс-лист и платежные реквизиты от Владика, того самого белобрысого парня, который уболтал Германа принять участие в собрании в красном уголке ЖЭКа, подготовил договор. Нашли Владика, привезли на Олсуфьевский, учинили допрос. Герман говорил вежливо, Кузнецов нависал над хлипким посредником разъяренным медведем, тряс за грудки мощными ручищами:
— Колись, сука, если не хочешь попробовать глазунью из своих яиц! Где бабки, урод?!
Насмерть перепуганный Владик отнекивался, мешая слезы и сопли: знать ничего не знаю, познакомился с фирмачом в ЦМТ, взял визитку и реквизиты, передал вам, получил комиссионные, но если вы так, то могу вернуть. Похоже, не врал. Пришлось отступиться.
Положение выглядело безнадежным. Ну какой нормальный человек, будь он русским, индонезийцем или чукчей, будет что-то делать, получив девятьсот тысяч долларов? Да никакой, ибо это означало бы революцию в психологии.
Рамадан Хананг Картамихарджа. Чтоб тебя крокодилы съели. Те самые семиметровые гребнистые крокодилы, которые, как выяснил Герман, от безысходности заглянув в энциклопедию, водятся в этой долбанной Индонезии.
Если, конечно, виноват ты, в чем у Германа были сомнения.
Между тем срок возврата кредита банкирам и центру НТТМ, десятое января, приближался с неотвратимостью снежной лавины. Вечером тридцатого декабря собрались на Олсуфьевском, подвели предварительные итоги. Баланс выглядел неутешительно: минус четыре миллиона рублей с хвостиком. Иван Кузнецов мрачно прокомментировал:
— Знаете, как это называется? Вот как: пошли по шерсть, вернулись стриженными.
— А опыт? — хмуро, без привычной насмешливости возразил Тольц. — Опыт, по-твоему, ничего не стоит? Утешимся тем, что могло быть и хуже.
Послали Марину купить в коммерческом ларьке водки, выпили за то, что не получилось хуже. Молча покурили, разлили по новой. Но выпить не успели, во входную дверь позвонили. Марина пошла открывать, через минуту вернулась:
— Там какой-то немец. Что-то лопочет, я не могла понять.
Ян, немного знавший немецкий, отправился объясняться с таинственным немцем. Минут через десять заглянул в кабинет:
— Отвлекитесь, джентльмены. Хочу вам кое-что показать.
Герман и Кузнецов вышли на улицу и ахнули: весь переулок до улицы. Россолимо и затем до Зубовской площади был заставлен большегрузными фурами. На серебристых, блестящих от мокрого снега бортах красовался логотип западногерманского транспортного агентства. Фур было одиннадцать, в них были сигареты «Кроун». Как оказалось, немецкие водители почти месяц не могли получить визу на въезд в СССР.
Вновь оказавшись в кабинете, дружно взялись за стаканы.
— За этого, блин, Карджимарджи! — провозгласил Иван.
— За уважаемого господина Рамадана Хананга Картамихарджа, — поправил Ян, успевший, как и Герман, наизусть выучить непроизносимое имя загадочного партнера, которого они так никогда и не увидели.
— Нет, за него потом, — возразил Герман. — А сейчас — за дружбу!
Ян внимательно, с привычным насмешливым прищуром посмотрел на него, но ничего не сказал.
Недели через две, когда бурный поток дел обмелел и выдался свободный вечер, Герман устроился на кухне, единственном месте в доме, где можно было курить, обложился договорами и платежками и принялся подбивать бабки. Он предполагал, что в итоге будет прибыль, возможно — приличная, но такого результата не ждал. В плюсе оказалось два миллиона семьсот двенадцать тысяч долларов. Он не поверил своим глазам. Снова и снова пересчитывал. Еще раз. И еще. Цифра не уменьшалась. Два миллиона семьсот двенадцать тысяч. Долларов. Чистыми. По девятьсот тысяч на нос.
Господи Боже! Девятьсот тысяч. Это же почти миллион!
Первым его движением было разбудить Катю. Но он сдержался. Третий час ночи. Сын приболел, капризничал, Катя не высыпалась. Пусть спит. Но невозможно было ждать до утра, Герман чувствовал, что его разорвет, если он сейчас же, немедленно, не поделится с кем-нибудь переполнявшим его ликованием.
Телефон Тольца не отвечал, последнее время Ян спал со снотворным. Ивана разбудить удалось.
— Вали в офис, немедленно, — приказал Герман.
— Что стряслось? — всполошился Кузнецов.
— Узнаешь!
Расчеты поразили его даже больше, чем самого Германа, потому что итог свалился на него сразу, без подготовки.
— Не может быть! — заявил он и сам взялся считать — раз и другой, и третий.
Не было ни одной ошибки. Ни единой. Они сидели в старом особняке в центре спящей Москвы, ошеломленные, как заговорщики, которым сообщили, что их план дворцового переворота увенчался полным успехом.
Потом Иван оторвался от бумаг и поднял на Германа растерянный и как бы недоумевающий взгляд:
— Слышь, Герка, это самое, как его… И что мы будем с этими бабками делать?
IV
Ввязываясь с авантюру с валютой, Герман прикидывал, какое оборудование для кооператива «Континент» сможет купить, как продвинет спортивные тренажеры с улучшенным дизайном на европейский рынок. Но как крестьянин, неожиданно обнаруживший при вспашке своего убогого поля золотоносную жилу, сразу забывает про урожай и устремляется лихорадочно разрабатывать жилу, так и для Германа мгновенно обесценилась вся деятельность «Континента». Рентабельность его подразделений не шла ни в какое сравнение с прибылью, которую приносили операции с валютой — до ста и даже до двухсот процентов от вложенных средств.
В том, как деньги прилепляются к деньгам, как с каждым оборотом, будто ком из свежего влажного снега, нарастает прибыль, Герману виделось что-то неестественное, ненормальное. Он привык, что за каждым заработанным им рублем стоит нечто материальное, эти же деньги возникали как бы из воздуха, из ничего. Уже через несколько месяцев доля каждого из компаньонов перевалила за два миллиона долларов. Но и при этом для Германа они были не более реальными, чем когда он дал согласие сотрудничать с Тольцем и Кузнецовым. Это были не деньги, а цифры, совершающие круговое движение из Москвы в Торонто, на счет фирмы Наума Берга, оттуда в Сингапур и Гонконг, затем в виде видеокассет и электроники снова в Москву, здесь из рублей они превращались в валюту и начинали движение по новому кругу. На странную эфемерность этих денег сразу обратила внимание Катя еще в то утро, когда переполненный ликованием Герман сообщил ей, что они стали долларовыми миллионерами.
В том, как деньги прилепляются к деньгам, как с каждым оборотом, будто ком из свежего влажного снега, нарастает прибыль, Герману виделось что-то неестественное, ненормальное. Он привык, что за каждым заработанным им рублем стоит нечто материальное, эти же деньги возникали как бы из воздуха, из ничего. Уже через несколько месяцев доля каждого из компаньонов перевалила за два миллиона долларов. Но и при этом для Германа они были не более реальными, чем когда он дал согласие сотрудничать с Тольцем и Кузнецовым. Это были не деньги, а цифры, совершающие круговое движение из Москвы в Торонто, на счет фирмы Наума Берга, оттуда в Сингапур и Гонконг, затем в виде видеокассет и электроники снова в Москву, здесь из рублей они превращались в валюту и начинали движение по новому кругу. На странную эфемерность этих денег сразу обратила внимание Катя еще в то утро, когда переполненный ликованием Герман сообщил ей, что они стали долларовыми миллионерами.