Страница:
Подруливаю машину к началу полосы. Еще издалека вижу Полбина - он пока на старте. Но уже не один - вокруг него собрались летчики и техники, о чем-то оживленно беседуют. По заданию я должен подняться в воздух еще раз, и командир показывает флажком, что взлет разрешен.
Повторный самостоятельный полет на новой машине очень важен. В нем меньше интуитивных действий - больше сознания, расчета, анализа. Пе-2 по сравнению с СБ принципиально другой самолет не только по скоростным и высотным характеристикам. На нем установлены десять электромоторов, с помощью которых простым переключением тумблеров и рукояток летчик убирал и выпускал шасси, закрылки, снимал с рулей нагрузку триммерами, управлял створками водорадиаторов. Было на нем немало и других усовершенствований, требующих от членов экипажа согласованных и безошибочных, доведенных до автоматизма действий. Все необходимые навыки приобретались ими на земле, а совершенствовались в воздухе.
Уже через несколько дней после самостоятельного вылета экипаж начал отрабатывать элементы боевого применения, особенно бомбометание с пикирования.
Наш Пе-2, созданный талантливым авиационным конструктором Владимиром Михайловичем Петляковым на базе высотного истребителя ВИ-100, был запущен в серийное производство в июне 1940 года и оказался одним из лучших пикирующих бомбардировщиков периода второй мировой войны. По скорости он превосходил немецкий Ю-88 и лишь незначительно уступал истребителю Me-109. Оснащенный двумя мощными двигателями М-105, "Петляков-2" на высоте 5000 м развивал скорость 540 км/час, имел большую дальность полета и брал до 1200 кг бомб. Пе-2 обладал и многими другими положительными качествами. Летчик мог вести огонь вперед, как истребитель из двух пулеметов с помощью коллиматорного прицела, а штурман и радист были вооружены крупнокалиберными пулеметами для надежной защиты задней полусферы. Специальный электромеханический автомат обеспечивал легкий и простой ввод в пикирование и вывод из него после сбрасывания бомб. Если к этому добавить исключительную прочность конструкции, позволяющую допускать десятикратные перегрузки в воздухе, а также высокую маневренность самолета, то станет вполне понятным, почему Пе-2 пользовался у летного состава большим уважением. Такая грозная машина нужна была фронту как воздух. Поэтому и график нашей летной подготовки был достаточно крутым.
Мне лично очень нравилась атака с пикирования, когда летчик на боевом курсе не просто выдерживает заданный режим полета, а сам направляет машину на цель, видит результаты удара. Раньше для этого нужно было делать над целью круг под огнем зениток или довольствоваться аэрофотоснимками, которые долго обрабатывались.
Налетав по двадцати часов на Пе-2 и имея немалый опыт пилотирования других типов самолетов, мы чувствовали себя вполне готовыми к боям. На самом деле это было не так. На отработку стрельб по наземным объектам потребовалось еще около месяца.
Вначале наше переучивание шло в обстановке относительного затишья на фронтах. Но мы все время чего-то ждали и часто задумывались над тем, как сложится весенне-летняя кампания сорок второго года? Казалось, что теперь период неудач кончился, и все мы рассчитывали успеть на фронт к началу большого наступления Красной Армии. Однако противник был еще силен, поражения зимой только озлобили немецко-фашистское руководство. Оно мечтало о реванше, собирало силы для нового удара.
Последний весенний месяц май принес тревогу. На юге страны развернулось жестокое сражение, результаты которого оказались для нас неблагоприятными. Вновь в сводках замелькали названия оставленных нашими войсками городов и населенных пунктов. Тяжелое положение сложилось в Крыму, неудача постигла наши Юго-Западный и Южный фронты под Харьковом.. Настроение было далеко не весеннее, всей душой мы были с героическими защитниками Севастополя, с войсками, ведущими тяжелейшие бои на барвенковском плацдарме. Просили и требовали направить нас на Юго-Западное направление, но всякий раз получали ответ: ждать! Командование по-прежнему держало 150-й бомбардировочный полк в резерве.
Полбин принял решение приступить к освоению ночных полетов, сам вылетел ночью и в скором времени разработал методику обучения, согласно которой экипажи-ночники могли в самые сжатые сроки овладеть боевым применением Пе-2 в темное время суток. Узнав об этом, управление боевой подготовки ВВС проявило беспокойство: помилуйте, такой сложный вид полетов осваивать на новой машине и на мало приспособленном аэродроме! К тому же тогда лишь отдельные экипажи летали на Пе-2 ночью. А тут целая часть! Словом, назначили нашему полку проверку и создали специальную комиссию, но она - то ли из-за нехватки времени, то ли по другим причинам - к нам не приехала. Это и помогло Полбину без помех осуществить свой замысел - обучить летный состав боевым действиям в условиях ночи.
Теперь, когда полк был укомплектован, а экипажи подготовлены к выполнению боевых задач в любую погоду днем и ночью, пребывание наше в тылу казалось совсем невыносимым, тем более что обстановка на фронтах по-прежнему оставалась неважной. Иван Семенович понимал настроение личного состава, несколько раз летал в Москву к начальнику формирования боевых частей ВВС генерал-полковнику авиации А. В. Никитину, которому подчинялся полк, но всякий раз получал одно и то же указание - ждать! Об этом Полбин сообщал только узкому кругу руководящего состава, но сведения быстро доходили и до нас. Естественно, они приносили только огорчения. Чем заниматься, если программа переучивания полностью исчерпана? Бить баклуши?
Но Иван Семенович рассуждал иначе. Его беспокойный, ищущий ум отвергал даже самую мысль о пределах совершенствования. "Возможности для повышения мастерства безграничны", - говорил командир. Такие требования он предъявлял даже к тем, кто был способен выполнять самые сложные задачи.
Научиться бомбить ночью с пикирования! - такую задачу поставил перед летным составом части подполковник Полбин. Вначале она показалась непосильной даже подготовленным экипажам. Поражать цели в темное время суток им удавалось редко. Дело в том, что бомбометание с пикирования осуществляется визуально, то есть летчик должен все время видеть объект удара, вносить поправки в прицеливание до момента сброса бомб. Ночью таких возможностей тогда еще не было, инфракрасные прицелы появились значительно позже. И хотя высоких, устойчивых результатов в этом необыкновенно сложном виде боевой подготовки добиться не удалось, полеты, несомненно, принесли пользу, укрепили навыки пилотирования, закалили волю летного состава. Больше того - по освещенным целям этот способ бомбометания мог оказаться вполне эффективным.
Время шло. К началу июля обстановка на фронтах еще более обострилась, особенно на юге. Наши войска терпели неудачи в Крыму, под Харьковом, Воронежем и в Донбассе. Гитлеровцы рвались к Волге, к нефтяным районам Кавказа. Коммунистическая партия принимала решительные меры по мобилизации советского народа на отпор врагу, проводила серьезные реорганизационные мероприятия в тылу и на фронте. Появилось несколько новых фронтов, в частности Сталинградский. Последнее обстоятельство и натолкнуло Полбина на мысль написать письмо лично И. В. Сталину с просьбой направить полк под Сталинград для участия в обороне этого стратегического пункта и крупнейшего промышленного района. Текст письма был утвержден на митинге личного состава части.
И вот буквально через несколько дней пришел ответ. Полку было приказано готовиться к перебазированию под Сталинград. Кончилась "тихая" тыловая жизнь; теперь мы до глубокой ночи изучали новый район, клеили маршрутные карты, знакомились с довольно скудными данными о будущем противнике, которыми располагал штаб Военно-Воздушных Сил. На подготовку нам выделили ориентировочно десять дней. Этого было вполне достаточно для того, чтобы приготовиться самим и привести в порядок материальную часть. Экипажи осматривали и чистили самолеты, регулировали оборудование. Наша машина тоже выглядела празднично - хоть сейчас на парад.
В разгар этой работы к моему самолету подъехал Полбин. Я быстро выстроил экипаж и доложил, чем занимаемся. Командир отпустил Аргунова и Копейкина, а мне протянул наклеенную на газетный лист телеграмму. Из нее следовало, что Полбину нужно командировать лучшего летчика, летающего на самолете Пе-2, для выполнения специального задания. На указанный аэродром прибыть завтра к 9 часам утра. Срок командировки не указывался. Телеграмму подписал командующий ВВС МВО генерал II. С. Сбытов. Инструктируя меня, командир с сожалением отметил, что цель и задачи командировки ему пока не известны, но на всякий случай мне следует иметь в виду, что если дадут многоцелевой самолет Пе-3, особенно в варианте разведчика, о приобретении которого Полбин давно ходатайствовал, то сразу принять его и перегнать в полк. Если же будет поставлена другая задача, то выполнить ее не более чем за сутки и вернуться в полк независимо от того, как на это будут реагировать там, куда я должен прибыть. Последнее указание меня больше всего обрадовало, так как я боялся снова потерять свой полк, если его раньше времени отправят на фронт.
Рано утром вылетели на По-2 с сержантом Новиковым, которого я взял на случай, если понадобится перегонять самолет обратно. Вообще-то Новиков был механиком этого По-2, но так как штатным расписанием летчик на эту машину не предусматривался, то Новикова быстро обучили технике пилотирования, и сержант стал полноправным хозяином По-2 на земле и в воздухе.
Приземлились под Москвой. Я, как обычно, взял шлемофон, планшет с картой района и направился в штаб. Там мне сообщили, что По-2 можно отпустить, а самому пока отдохнуть в гостинице. На вопрос, какое предстоит задание, ответили, что полечу на самолете самого командующего ВВС МВО, а о подробностях узнаю позже. С машиной же могу ознакомиться хоть сейчас.
Я сразу пошел на стоянку и осмотрел самолет. Он был действительно прекрасен. Золотые руки специалистов и рабочих авиапромышленности изрядно потрудились над его внешностью. В отличие от серийных машин, здесь каждая заклепка и каждый шов были тщательно обработаны; поверхности крыльев и фюзеляжа не покрашены эмалитом, а отполированы и покрыты тонким слоем специального лака. В кабине также были отшлифованы каждый рычаг и переключатель. Как и следовало ожидать, тормозных решеток на самолете не оказалось, и это лишало его главного предназначения - быть пикирующим бомбардировщиком.
Задание показалось довольно простым. С ним мог справиться любой летчик полка. Требовалось выполнить десяток полетов для проверки радиуса действия новой бортовой радиостанции. Но предусматривался лишь один полет в сутки. Значит, мне придется минимум десять дней находиться здесь, в отрыве от полка. Правда, Полбин оставил для меня лазейку, приказав возвратиться через сутки, но как ею воспользоваться? Телеграмма подписана командующим, те, кто проводят испытания, ни за что меня не отпустят. Ведь этим полетам придается исключительно большое значение.
Ничего сразу не придумав, доложил по телефону заместителю командующего о прибытии и тут же стал просить, чтобы меня вернули в полк или хотя бы разрешили улетать туда после каждого испытания. Уловив слабость доводов, попытался соврать, что не взял с собой летное обмундирование. Заместитель командующего сказал, что сейчас же даст команду тыловикам снабдить меня всем необходимым на месте. Тогда я кинул на чашу весов последний и самый веский, на мой взгляд, аргумент: сказал, что полк убывает на фронт и я могу отстать от своего боевого коллектива. Видно, своими просьбами я надоел полковнику Андрееву, и он наконец сухо сказал: "У нас некомплект инспекторов, и, если это будет нужно, оставим вас на сколько потребуется, не спрашивая ни у кого разрешения". И повесил трубку. Ему все было ясно.
Немного поколебался, а потом решил: улечу обратно в полк. В конце концов таково приказание Полбина. Да, но ведь и у него есть начальники. Иван Семенович, если его спросят, конечно, не откажется от своих слов, но это может повредить ему.
А не попробовать ли связаться по телефону с самим командующим? Не раз приходилось слышать о нем, как о человеке справедливом и внимательном к подчиненным. Да уж, если на то пошло, хуже, как говорится, все равно не будет.
Набираю нужный номер. Отвечает адъютант, говорит, что командующий, генерал Сбытов, - в войсках, но, если дело срочное, он может соединить меня с начальником штаба ВВС МВО. Я было обрадовался - хорошо, что не с Андреевым! Однако выяснилось, что начальник штаба осведомлен о нашем разговоре. И тогда я напрямик доложил, что командир полка подполковник Полбин приказал мне сегодня же возвратиться в часть. В ответ услышал: "Должно быть, у вас не очень разумный командир полка..." И снова - короткие гудки.
Такого оскорбления в адрес своего командира я снести не мог. Необдуманное, походя брошенное слово собеседника решило все окончательно. Не колеблясь, я направился к По-2, запустил вместе с Новиковым мотор и улетел. Уже в сумерках добрались мы до своего аэродрома. Как было условлено, низко прошлись над домиком Полбина и приземлились. Едва зарулили на стоянку, как подъехал Иван Семенович.
Я доложил обо всем, не скрывая подробностей. Командир поблагодарил за точное выполнение его приказа, сказал, что послезавтра вылетаем на фронт и наказать нас обоих едва ли успеют, разве только после войны. Усмехнувшись, добавил: "Видимо, из тебя выйдет все-таки командир, а не инспектор..."
В последний день перед отлетом самолетные стоянки напоминали растревоженный муравейник. Причем суета возникла вовсе не потому, что кто-то не укладывался в сроки подготовки, спешил. Наоборот, все было приведено в соответствие с требованиями, и теперь оставалось только выяснить, не забыли ли чего, узнать, как дела у других экипажей, не нуждаются ли они в помощи? То здесь, то там завязывались оживленные беседы, главным образом о положении на южном крыле советско-германского фронта, где нам предстояло вести боевые действия.
Не обошлось и без споров со сторонниками бомбометания с горизонтального полета. Дело в том, что полного единства взглядов на боевое применение Пе-2 выработать тогда еще не удалось. И хотя противников атак с пикирования было немного, аргументы в защиту своей точки зрения они приводили довольно веские. Ссылались, в частности, на то, что бомбометание с пикирования требовало рассредоточения самолетов на боевом курсе, а следовательно, ослабления оборонительного огня. Значит, возникала нужда в усилении их прикрытия, причем специально подготовленными истребителями. А эти вопросы рассматривались пока только теоретически.
В свое время, узнав об этих "разногласиях", Иван Семенович совершенно спокойно, но твердо заявил: "В боевых порядках бомбометание осуществлять так, как прикажет ведущий группы, а при полетах одиночно - кто как умеет, если на этот счет не последует точного указания командира. Но в любом случае боевое задание должно быть выполнено четко, наиболее эффективно и целесообразно".
...Последний вечер на тыловом аэродроме. Никто не сидит в помещении, все, словно сговорившись, вышли на воздух, под звездный купол. Конечно, немного взволнованы, как это всегда бывает перед большим событием. Отсюда и разговорчивость, желание поделиться с друзьями сокровенным. Вот рядом со мной, в курилке, вокруг врытой в землю железной бочки для окурков собрались стрелки-радисты. В центре группы - рослый добродушный сержант Иван Великородный. В начале войны он был оружейником, затем переучился на воздушного стрелка-радиста и летал в экипаже командира эскадрильи Ушакова. Этот храбрый и умелый воин впоследствии стал Героем Советского Союза.
Великородный рассказывал собравшимся о красоте сталинградских степей. Он, как художник, подбирал (а кое-где и сгущал) краски, создавая довольно яркое полотно. Товарищи слушали рассказ коренного сталинградца куда внимательнее, чем иную лекцию. И хотя я никогда ранее не бывал в сталинградской степи, мне была понятна любовь человека к тем местам, где он родился и рос, где начал познавать огромное всеобъемлющее слово "Родина". Понятны были и его боль за поруганную родную землю, за сожженные села и города, его нетерпеливое желание: бить и гнать врага, посягнувшего на самое святое для советского человека - честь, свободу и независимость Отчизны.
Наконец наступило долгожданное утро 13 июля. Куда только девалась вчерашняя суета - все сосредоточены и молчаливы. Несколько транспортных Ли-2 с техническим составом уже вылетели. Пришло время подниматься и боевым самолетам. Ведет эскадрилью Виктор Ушаков.
Какая скорость! Едва минуло два часа после взлета, как впереди широкой серебристой лентой заискрилась, заблестела под солнцем красавица Волга. Я уже видел ее раньше, в начале войны в районе Ржева. В тех краях она мало отличалась от реки Великой, на берегах которой я вырос. Но здесь Волга была совсем иной, действительно величавой и неповторимой...
Однако любоваться Волгой некогда. К тому же сейчас она не река-труженица, по которой плывут караваны с зерном, нефтью и машинами, а огневой рубеж. А мы - защитники этого священного рубежа. Впереди по курсу Сталинград.
НАД ВОЛГОЙ И ДОНОМ
Пыльный, с ограниченными подходами, сталинградский аэродром находился прямо на окраине города.
Оставаться здесь бомбардировочному полку было весьма рискованно. Поэтому на следующий же день мы перелетели на полевую площадку у железнодорожной станции Гумрак.
Вокруг расстилалась раскаленная солнцем степь. Перекатывающиеся на ветру сизые волны ковыля напоминали море. Вспомнив рассказ Великородного о неповторимой прелести этих мест, я невольно улыбался. Нет, мне милее и краше наш лесной и озерный край, где прошло мое детство.
На аэродроме Гумрак нам объявили, что мы включены в состав особой группы. Здесь же располагался 434-й истребительный авиационный полк, возглавляемый опытным командиром Героем Советского Союза майором Иваном Ивановичем Клещевым. Он уже лично сбил более двух десятков самолетов противника. На вид ему было лет двадцать пять. Плотный, чуть выше среднего роста, с открытым добрым лицом, Клещев располагал к себе с первого взгляда.
Летчики истребительного полка тоже имели немалый боевой опыт: половина из них была удостоена звания Героя Советского Союза. И остальные уже успели уничтожить в воздушных схватках по нескольку вражеских самолетов.
Как вскоре выяснилось, особая группа состояла на двух полков клещевского и полбинского. Входила она в состав 8-й воздушной армии, которой командовал талантливый военачальник, участник боев в Испании Герой Советского Союза Тимофей Тимофеевич Хрюкин. Когда об этом узнал Полбин, он подробно рассказал биографию командующего и подчеркнул, что служить под руководством такого боевого генерала для всех нас большая честь.
Прибыв на фронтовой аэродром, мы, естественно, рассчитывали получить самые подробные сведения о положении сторон, о нашем противнике - его силах, средствах, тактике. Но как-то так получилось, что о нас словно забыли - в течение нескольких дней не доводили даже общую обстановку на фронте. Похоже было, что все необходимые данные нам придется добывать самим.
И действительно, первыми боевыми полетами стали разведывательные. Особенно внимательно изучалась полоса между станцией Вешенской и Морозовском. Задания выполнялись одиночными экипажами и группами по 2-3 самолета. Надежное истребительное прикрытие и неожиданно слабое противодействие зенитных средств врага позволяли на первых порах обходиться без потерь.
После девятимесячного перерыва вылетел на задание и мой экипаж. Ведущим пары назначили Виктора Ушакова. Прикрывать нас должны были два истребителя во главе с заместителем командира эскадрильи Избинским. Мы договорились о порядке взаимодействия, уточнили сигналы, вместе отработали маршрут. Хотя полет был разведывательным, бомбы мы все-таки подвесили. С Ушаковым условились, что в случае обнаружения подходящего объекта атаковать его будем с пикирования, под углом 60 градусов, одновременно по сигналу ведущего.
Едва успели взлететь и убрать закрылки, как справа "всплыла" пара "яков" - наше прикрытие. Сразу стало как-то веселее, словно никаких опасностей и не предвиделось. Вообще нужно сказать, что сопровождение бомбардировщиков истребителями оказывало существенное влияние на эффективность ударов, даже если приходилось прорываться через мощный заслон зенитного огня. Разрывы зенитных снарядов оказывают на экипаж значительно меньшее психическое воздействие, чем атаки вражеских самолетов, хотя, в принципе, все должно быть наоборот: с истребителем можно вести воздушный бой, сбить его, а против зенитного огня экипаж бессилен, особенно на боевом курсе, где исключено маневрирование.
...Над Доном пролетели на высоте 2500 метров. Внизу - затаившийся враг: в прифронтовой полосе не видно ни скоплений войск, ни движения колонн по дорогам. А как в глубине? В районе Калача обнаружили позиции зенитных батарей, но огня они не вели - не хотели себя демаскировать. Летим дальше. Под крылом река Чир. За ней обстановка иная: пылят по большакам отдельные танки и автомашины, оборудуются опорные пункты, ведутся земляные работы. Еще 12-15 минут полета... Здесь уже просматриваются небольшие группы танков, артиллерийские установки, крытые брезентом грузовики. Вся техника движется на восток. Фотографируем замеченные объекты.
Наконец заданный район разведан, необходимые данные собраны. Можно возвращаться на аэродром. Посматриваю на ведущего: какое он примет решение? Ушаков легким покачиванием самолета подает команду "Следуй за мной!" и ныряет вниз. Снижаемся до бреющего, проносимся над землей. Отчетливо видны кресты на танках, ядовито-болотная одежда немецких солдат, словно бы сдуваемых ветром с дороги при виде краснозвездных бомбардировщиков. Тут уж им было не до стрельбы, не то что раньше, когда появлялись наши тихоходные СБ. Но и нам с такой малой высоты нельзя бомбить.
Снова круто взмываем в небо. Стрелка высотомера приближается к цифре 2000. Истребители прикрытия следуют за нами как привязанные. Чувствуется, что сопровождать скоростные машины они умеют.
Летим севернее Морозовска. Неподалеку от города видна большая группа танков. Ведущий дает сигнал приготовиться к атаке, чуть доворачивает свой самолет и выходит на боевой курс. Еще немного - и вслед за Ушаковым энергично ввожу самолет в пикирование. С нарастающей скоростью несемся к земле, прямо в гущу танков, орудий, автомашин. Бомбы сброшены. А к нам ужо потянулись трассы зенитных снарядов, вспухли вокруг бурые комки разрывов. Это бьют орудия среднего калибра - мы как раз на высоте их эффективного огня. Но поскольку задание уже выполнено, прижимаемся к земле до предела. Теперь враг может зачехлять свои зенитки.
Наши истребители идут в стороне и немного выше. Вижу, как Избинский поднимает вверх большой палец. Полностью согласен с ним, но ответить ему тем же не могу: в руках штурвал и земля очень близко, только согласно киваю головой.
...Фронт есть фронт. Даже когда нет активных боев, здесь идет напряженная работа: перегруппировка войск, подтягивание резервов, строительство оборонительных сооружений, укрытий для боевой техники. Затишье всегда бывает относительным. Так получилось и у нас. Главные силы фронта еще не развернули боевых действий, а экипажам полка пришлось выполнять по 5-7 боевых вылетов в день. В условиях невыносимой жары и при острой нехватке воды, когда не только искупаться, но и попить вволю не всегда удавалось, это было делом нелегким. Те, кто послабее физически, доходили до полного изнеможения. К счастью, члены моего экипажа чувствовали себя довольно сносно - сказались, видимо, хорошая физическая закалка, умение преодолевать лишения и трудности.
Фронтовая обстановка постепенно становилась вес сложнее. Участились налеты вражеской авиации на Сталинград. Трасса полетов фашистских бомбардировщиков проходила через наш аэродром, и нередко по ночам часть их бомбового груза "перепадала" нам. Наша тяжелая зенитная артиллерия почти непрерывно вела огонь. Осколки снарядов градом сыпались на самолетные стоянки. По утрам личный состав полка вытягивался в цепочку и собирал куски рваной, обожженной стали. Такое "прочесывание" мы вынуждены были производить, чтобы избежать проколов самолетных колес при взлетах и посадках.
В полку определилась своеобразная тактика боевых действий, вызванная хроническим недостатком данных о противнике. Каждая группа и экипаж помимо бомбометания по заданным целям обязательно вели визуальную разведку и фотографирование выявленных объектов врага. Основными в этой быстро меняющейся обстановке стали вылеты мелких групп и одиночных самолетов на "свободную охоту". Их эффективности в немалой стене ни способствовало надежное прикрытие истребителей полка майора Клещева.
В середине июля 1942 года нашему полку была поставлена задача сосредоточить основные усилия на участке железной дороги Белая Калитва Морозовск - Суровикино. Гитлеровцы принимали все меры к восстановлению этой магистрали и переброске по ней резервов. Несколько дней подряд мы группами различного состава и одиночными экипажами наносили удары по эшелонам на станциях и перегонах, разгоняли ремонтные бригады, разрушали и выводили из строя стрелочное хозяйство. Внезапность появления над целью, умелое использование противозенитного маневра, скоротечность ударов позволили избежать потерь от зенитного огня противника, иногда довольно плотного. А атаки вражеских истребителей уверенно отражали сопровождающие нас летчики "братского", как мы его сразу окрестили, полка Клещева. Это были великолепные воздушные бойцы, настоящие асы.
Повторный самостоятельный полет на новой машине очень важен. В нем меньше интуитивных действий - больше сознания, расчета, анализа. Пе-2 по сравнению с СБ принципиально другой самолет не только по скоростным и высотным характеристикам. На нем установлены десять электромоторов, с помощью которых простым переключением тумблеров и рукояток летчик убирал и выпускал шасси, закрылки, снимал с рулей нагрузку триммерами, управлял створками водорадиаторов. Было на нем немало и других усовершенствований, требующих от членов экипажа согласованных и безошибочных, доведенных до автоматизма действий. Все необходимые навыки приобретались ими на земле, а совершенствовались в воздухе.
Уже через несколько дней после самостоятельного вылета экипаж начал отрабатывать элементы боевого применения, особенно бомбометание с пикирования.
Наш Пе-2, созданный талантливым авиационным конструктором Владимиром Михайловичем Петляковым на базе высотного истребителя ВИ-100, был запущен в серийное производство в июне 1940 года и оказался одним из лучших пикирующих бомбардировщиков периода второй мировой войны. По скорости он превосходил немецкий Ю-88 и лишь незначительно уступал истребителю Me-109. Оснащенный двумя мощными двигателями М-105, "Петляков-2" на высоте 5000 м развивал скорость 540 км/час, имел большую дальность полета и брал до 1200 кг бомб. Пе-2 обладал и многими другими положительными качествами. Летчик мог вести огонь вперед, как истребитель из двух пулеметов с помощью коллиматорного прицела, а штурман и радист были вооружены крупнокалиберными пулеметами для надежной защиты задней полусферы. Специальный электромеханический автомат обеспечивал легкий и простой ввод в пикирование и вывод из него после сбрасывания бомб. Если к этому добавить исключительную прочность конструкции, позволяющую допускать десятикратные перегрузки в воздухе, а также высокую маневренность самолета, то станет вполне понятным, почему Пе-2 пользовался у летного состава большим уважением. Такая грозная машина нужна была фронту как воздух. Поэтому и график нашей летной подготовки был достаточно крутым.
Мне лично очень нравилась атака с пикирования, когда летчик на боевом курсе не просто выдерживает заданный режим полета, а сам направляет машину на цель, видит результаты удара. Раньше для этого нужно было делать над целью круг под огнем зениток или довольствоваться аэрофотоснимками, которые долго обрабатывались.
Налетав по двадцати часов на Пе-2 и имея немалый опыт пилотирования других типов самолетов, мы чувствовали себя вполне готовыми к боям. На самом деле это было не так. На отработку стрельб по наземным объектам потребовалось еще около месяца.
Вначале наше переучивание шло в обстановке относительного затишья на фронтах. Но мы все время чего-то ждали и часто задумывались над тем, как сложится весенне-летняя кампания сорок второго года? Казалось, что теперь период неудач кончился, и все мы рассчитывали успеть на фронт к началу большого наступления Красной Армии. Однако противник был еще силен, поражения зимой только озлобили немецко-фашистское руководство. Оно мечтало о реванше, собирало силы для нового удара.
Последний весенний месяц май принес тревогу. На юге страны развернулось жестокое сражение, результаты которого оказались для нас неблагоприятными. Вновь в сводках замелькали названия оставленных нашими войсками городов и населенных пунктов. Тяжелое положение сложилось в Крыму, неудача постигла наши Юго-Западный и Южный фронты под Харьковом.. Настроение было далеко не весеннее, всей душой мы были с героическими защитниками Севастополя, с войсками, ведущими тяжелейшие бои на барвенковском плацдарме. Просили и требовали направить нас на Юго-Западное направление, но всякий раз получали ответ: ждать! Командование по-прежнему держало 150-й бомбардировочный полк в резерве.
Полбин принял решение приступить к освоению ночных полетов, сам вылетел ночью и в скором времени разработал методику обучения, согласно которой экипажи-ночники могли в самые сжатые сроки овладеть боевым применением Пе-2 в темное время суток. Узнав об этом, управление боевой подготовки ВВС проявило беспокойство: помилуйте, такой сложный вид полетов осваивать на новой машине и на мало приспособленном аэродроме! К тому же тогда лишь отдельные экипажи летали на Пе-2 ночью. А тут целая часть! Словом, назначили нашему полку проверку и создали специальную комиссию, но она - то ли из-за нехватки времени, то ли по другим причинам - к нам не приехала. Это и помогло Полбину без помех осуществить свой замысел - обучить летный состав боевым действиям в условиях ночи.
Теперь, когда полк был укомплектован, а экипажи подготовлены к выполнению боевых задач в любую погоду днем и ночью, пребывание наше в тылу казалось совсем невыносимым, тем более что обстановка на фронтах по-прежнему оставалась неважной. Иван Семенович понимал настроение личного состава, несколько раз летал в Москву к начальнику формирования боевых частей ВВС генерал-полковнику авиации А. В. Никитину, которому подчинялся полк, но всякий раз получал одно и то же указание - ждать! Об этом Полбин сообщал только узкому кругу руководящего состава, но сведения быстро доходили и до нас. Естественно, они приносили только огорчения. Чем заниматься, если программа переучивания полностью исчерпана? Бить баклуши?
Но Иван Семенович рассуждал иначе. Его беспокойный, ищущий ум отвергал даже самую мысль о пределах совершенствования. "Возможности для повышения мастерства безграничны", - говорил командир. Такие требования он предъявлял даже к тем, кто был способен выполнять самые сложные задачи.
Научиться бомбить ночью с пикирования! - такую задачу поставил перед летным составом части подполковник Полбин. Вначале она показалась непосильной даже подготовленным экипажам. Поражать цели в темное время суток им удавалось редко. Дело в том, что бомбометание с пикирования осуществляется визуально, то есть летчик должен все время видеть объект удара, вносить поправки в прицеливание до момента сброса бомб. Ночью таких возможностей тогда еще не было, инфракрасные прицелы появились значительно позже. И хотя высоких, устойчивых результатов в этом необыкновенно сложном виде боевой подготовки добиться не удалось, полеты, несомненно, принесли пользу, укрепили навыки пилотирования, закалили волю летного состава. Больше того - по освещенным целям этот способ бомбометания мог оказаться вполне эффективным.
Время шло. К началу июля обстановка на фронтах еще более обострилась, особенно на юге. Наши войска терпели неудачи в Крыму, под Харьковом, Воронежем и в Донбассе. Гитлеровцы рвались к Волге, к нефтяным районам Кавказа. Коммунистическая партия принимала решительные меры по мобилизации советского народа на отпор врагу, проводила серьезные реорганизационные мероприятия в тылу и на фронте. Появилось несколько новых фронтов, в частности Сталинградский. Последнее обстоятельство и натолкнуло Полбина на мысль написать письмо лично И. В. Сталину с просьбой направить полк под Сталинград для участия в обороне этого стратегического пункта и крупнейшего промышленного района. Текст письма был утвержден на митинге личного состава части.
И вот буквально через несколько дней пришел ответ. Полку было приказано готовиться к перебазированию под Сталинград. Кончилась "тихая" тыловая жизнь; теперь мы до глубокой ночи изучали новый район, клеили маршрутные карты, знакомились с довольно скудными данными о будущем противнике, которыми располагал штаб Военно-Воздушных Сил. На подготовку нам выделили ориентировочно десять дней. Этого было вполне достаточно для того, чтобы приготовиться самим и привести в порядок материальную часть. Экипажи осматривали и чистили самолеты, регулировали оборудование. Наша машина тоже выглядела празднично - хоть сейчас на парад.
В разгар этой работы к моему самолету подъехал Полбин. Я быстро выстроил экипаж и доложил, чем занимаемся. Командир отпустил Аргунова и Копейкина, а мне протянул наклеенную на газетный лист телеграмму. Из нее следовало, что Полбину нужно командировать лучшего летчика, летающего на самолете Пе-2, для выполнения специального задания. На указанный аэродром прибыть завтра к 9 часам утра. Срок командировки не указывался. Телеграмму подписал командующий ВВС МВО генерал II. С. Сбытов. Инструктируя меня, командир с сожалением отметил, что цель и задачи командировки ему пока не известны, но на всякий случай мне следует иметь в виду, что если дадут многоцелевой самолет Пе-3, особенно в варианте разведчика, о приобретении которого Полбин давно ходатайствовал, то сразу принять его и перегнать в полк. Если же будет поставлена другая задача, то выполнить ее не более чем за сутки и вернуться в полк независимо от того, как на это будут реагировать там, куда я должен прибыть. Последнее указание меня больше всего обрадовало, так как я боялся снова потерять свой полк, если его раньше времени отправят на фронт.
Рано утром вылетели на По-2 с сержантом Новиковым, которого я взял на случай, если понадобится перегонять самолет обратно. Вообще-то Новиков был механиком этого По-2, но так как штатным расписанием летчик на эту машину не предусматривался, то Новикова быстро обучили технике пилотирования, и сержант стал полноправным хозяином По-2 на земле и в воздухе.
Приземлились под Москвой. Я, как обычно, взял шлемофон, планшет с картой района и направился в штаб. Там мне сообщили, что По-2 можно отпустить, а самому пока отдохнуть в гостинице. На вопрос, какое предстоит задание, ответили, что полечу на самолете самого командующего ВВС МВО, а о подробностях узнаю позже. С машиной же могу ознакомиться хоть сейчас.
Я сразу пошел на стоянку и осмотрел самолет. Он был действительно прекрасен. Золотые руки специалистов и рабочих авиапромышленности изрядно потрудились над его внешностью. В отличие от серийных машин, здесь каждая заклепка и каждый шов были тщательно обработаны; поверхности крыльев и фюзеляжа не покрашены эмалитом, а отполированы и покрыты тонким слоем специального лака. В кабине также были отшлифованы каждый рычаг и переключатель. Как и следовало ожидать, тормозных решеток на самолете не оказалось, и это лишало его главного предназначения - быть пикирующим бомбардировщиком.
Задание показалось довольно простым. С ним мог справиться любой летчик полка. Требовалось выполнить десяток полетов для проверки радиуса действия новой бортовой радиостанции. Но предусматривался лишь один полет в сутки. Значит, мне придется минимум десять дней находиться здесь, в отрыве от полка. Правда, Полбин оставил для меня лазейку, приказав возвратиться через сутки, но как ею воспользоваться? Телеграмма подписана командующим, те, кто проводят испытания, ни за что меня не отпустят. Ведь этим полетам придается исключительно большое значение.
Ничего сразу не придумав, доложил по телефону заместителю командующего о прибытии и тут же стал просить, чтобы меня вернули в полк или хотя бы разрешили улетать туда после каждого испытания. Уловив слабость доводов, попытался соврать, что не взял с собой летное обмундирование. Заместитель командующего сказал, что сейчас же даст команду тыловикам снабдить меня всем необходимым на месте. Тогда я кинул на чашу весов последний и самый веский, на мой взгляд, аргумент: сказал, что полк убывает на фронт и я могу отстать от своего боевого коллектива. Видно, своими просьбами я надоел полковнику Андрееву, и он наконец сухо сказал: "У нас некомплект инспекторов, и, если это будет нужно, оставим вас на сколько потребуется, не спрашивая ни у кого разрешения". И повесил трубку. Ему все было ясно.
Немного поколебался, а потом решил: улечу обратно в полк. В конце концов таково приказание Полбина. Да, но ведь и у него есть начальники. Иван Семенович, если его спросят, конечно, не откажется от своих слов, но это может повредить ему.
А не попробовать ли связаться по телефону с самим командующим? Не раз приходилось слышать о нем, как о человеке справедливом и внимательном к подчиненным. Да уж, если на то пошло, хуже, как говорится, все равно не будет.
Набираю нужный номер. Отвечает адъютант, говорит, что командующий, генерал Сбытов, - в войсках, но, если дело срочное, он может соединить меня с начальником штаба ВВС МВО. Я было обрадовался - хорошо, что не с Андреевым! Однако выяснилось, что начальник штаба осведомлен о нашем разговоре. И тогда я напрямик доложил, что командир полка подполковник Полбин приказал мне сегодня же возвратиться в часть. В ответ услышал: "Должно быть, у вас не очень разумный командир полка..." И снова - короткие гудки.
Такого оскорбления в адрес своего командира я снести не мог. Необдуманное, походя брошенное слово собеседника решило все окончательно. Не колеблясь, я направился к По-2, запустил вместе с Новиковым мотор и улетел. Уже в сумерках добрались мы до своего аэродрома. Как было условлено, низко прошлись над домиком Полбина и приземлились. Едва зарулили на стоянку, как подъехал Иван Семенович.
Я доложил обо всем, не скрывая подробностей. Командир поблагодарил за точное выполнение его приказа, сказал, что послезавтра вылетаем на фронт и наказать нас обоих едва ли успеют, разве только после войны. Усмехнувшись, добавил: "Видимо, из тебя выйдет все-таки командир, а не инспектор..."
В последний день перед отлетом самолетные стоянки напоминали растревоженный муравейник. Причем суета возникла вовсе не потому, что кто-то не укладывался в сроки подготовки, спешил. Наоборот, все было приведено в соответствие с требованиями, и теперь оставалось только выяснить, не забыли ли чего, узнать, как дела у других экипажей, не нуждаются ли они в помощи? То здесь, то там завязывались оживленные беседы, главным образом о положении на южном крыле советско-германского фронта, где нам предстояло вести боевые действия.
Не обошлось и без споров со сторонниками бомбометания с горизонтального полета. Дело в том, что полного единства взглядов на боевое применение Пе-2 выработать тогда еще не удалось. И хотя противников атак с пикирования было немного, аргументы в защиту своей точки зрения они приводили довольно веские. Ссылались, в частности, на то, что бомбометание с пикирования требовало рассредоточения самолетов на боевом курсе, а следовательно, ослабления оборонительного огня. Значит, возникала нужда в усилении их прикрытия, причем специально подготовленными истребителями. А эти вопросы рассматривались пока только теоретически.
В свое время, узнав об этих "разногласиях", Иван Семенович совершенно спокойно, но твердо заявил: "В боевых порядках бомбометание осуществлять так, как прикажет ведущий группы, а при полетах одиночно - кто как умеет, если на этот счет не последует точного указания командира. Но в любом случае боевое задание должно быть выполнено четко, наиболее эффективно и целесообразно".
...Последний вечер на тыловом аэродроме. Никто не сидит в помещении, все, словно сговорившись, вышли на воздух, под звездный купол. Конечно, немного взволнованы, как это всегда бывает перед большим событием. Отсюда и разговорчивость, желание поделиться с друзьями сокровенным. Вот рядом со мной, в курилке, вокруг врытой в землю железной бочки для окурков собрались стрелки-радисты. В центре группы - рослый добродушный сержант Иван Великородный. В начале войны он был оружейником, затем переучился на воздушного стрелка-радиста и летал в экипаже командира эскадрильи Ушакова. Этот храбрый и умелый воин впоследствии стал Героем Советского Союза.
Великородный рассказывал собравшимся о красоте сталинградских степей. Он, как художник, подбирал (а кое-где и сгущал) краски, создавая довольно яркое полотно. Товарищи слушали рассказ коренного сталинградца куда внимательнее, чем иную лекцию. И хотя я никогда ранее не бывал в сталинградской степи, мне была понятна любовь человека к тем местам, где он родился и рос, где начал познавать огромное всеобъемлющее слово "Родина". Понятны были и его боль за поруганную родную землю, за сожженные села и города, его нетерпеливое желание: бить и гнать врага, посягнувшего на самое святое для советского человека - честь, свободу и независимость Отчизны.
Наконец наступило долгожданное утро 13 июля. Куда только девалась вчерашняя суета - все сосредоточены и молчаливы. Несколько транспортных Ли-2 с техническим составом уже вылетели. Пришло время подниматься и боевым самолетам. Ведет эскадрилью Виктор Ушаков.
Какая скорость! Едва минуло два часа после взлета, как впереди широкой серебристой лентой заискрилась, заблестела под солнцем красавица Волга. Я уже видел ее раньше, в начале войны в районе Ржева. В тех краях она мало отличалась от реки Великой, на берегах которой я вырос. Но здесь Волга была совсем иной, действительно величавой и неповторимой...
Однако любоваться Волгой некогда. К тому же сейчас она не река-труженица, по которой плывут караваны с зерном, нефтью и машинами, а огневой рубеж. А мы - защитники этого священного рубежа. Впереди по курсу Сталинград.
НАД ВОЛГОЙ И ДОНОМ
Пыльный, с ограниченными подходами, сталинградский аэродром находился прямо на окраине города.
Оставаться здесь бомбардировочному полку было весьма рискованно. Поэтому на следующий же день мы перелетели на полевую площадку у железнодорожной станции Гумрак.
Вокруг расстилалась раскаленная солнцем степь. Перекатывающиеся на ветру сизые волны ковыля напоминали море. Вспомнив рассказ Великородного о неповторимой прелести этих мест, я невольно улыбался. Нет, мне милее и краше наш лесной и озерный край, где прошло мое детство.
На аэродроме Гумрак нам объявили, что мы включены в состав особой группы. Здесь же располагался 434-й истребительный авиационный полк, возглавляемый опытным командиром Героем Советского Союза майором Иваном Ивановичем Клещевым. Он уже лично сбил более двух десятков самолетов противника. На вид ему было лет двадцать пять. Плотный, чуть выше среднего роста, с открытым добрым лицом, Клещев располагал к себе с первого взгляда.
Летчики истребительного полка тоже имели немалый боевой опыт: половина из них была удостоена звания Героя Советского Союза. И остальные уже успели уничтожить в воздушных схватках по нескольку вражеских самолетов.
Как вскоре выяснилось, особая группа состояла на двух полков клещевского и полбинского. Входила она в состав 8-й воздушной армии, которой командовал талантливый военачальник, участник боев в Испании Герой Советского Союза Тимофей Тимофеевич Хрюкин. Когда об этом узнал Полбин, он подробно рассказал биографию командующего и подчеркнул, что служить под руководством такого боевого генерала для всех нас большая честь.
Прибыв на фронтовой аэродром, мы, естественно, рассчитывали получить самые подробные сведения о положении сторон, о нашем противнике - его силах, средствах, тактике. Но как-то так получилось, что о нас словно забыли - в течение нескольких дней не доводили даже общую обстановку на фронте. Похоже было, что все необходимые данные нам придется добывать самим.
И действительно, первыми боевыми полетами стали разведывательные. Особенно внимательно изучалась полоса между станцией Вешенской и Морозовском. Задания выполнялись одиночными экипажами и группами по 2-3 самолета. Надежное истребительное прикрытие и неожиданно слабое противодействие зенитных средств врага позволяли на первых порах обходиться без потерь.
После девятимесячного перерыва вылетел на задание и мой экипаж. Ведущим пары назначили Виктора Ушакова. Прикрывать нас должны были два истребителя во главе с заместителем командира эскадрильи Избинским. Мы договорились о порядке взаимодействия, уточнили сигналы, вместе отработали маршрут. Хотя полет был разведывательным, бомбы мы все-таки подвесили. С Ушаковым условились, что в случае обнаружения подходящего объекта атаковать его будем с пикирования, под углом 60 градусов, одновременно по сигналу ведущего.
Едва успели взлететь и убрать закрылки, как справа "всплыла" пара "яков" - наше прикрытие. Сразу стало как-то веселее, словно никаких опасностей и не предвиделось. Вообще нужно сказать, что сопровождение бомбардировщиков истребителями оказывало существенное влияние на эффективность ударов, даже если приходилось прорываться через мощный заслон зенитного огня. Разрывы зенитных снарядов оказывают на экипаж значительно меньшее психическое воздействие, чем атаки вражеских самолетов, хотя, в принципе, все должно быть наоборот: с истребителем можно вести воздушный бой, сбить его, а против зенитного огня экипаж бессилен, особенно на боевом курсе, где исключено маневрирование.
...Над Доном пролетели на высоте 2500 метров. Внизу - затаившийся враг: в прифронтовой полосе не видно ни скоплений войск, ни движения колонн по дорогам. А как в глубине? В районе Калача обнаружили позиции зенитных батарей, но огня они не вели - не хотели себя демаскировать. Летим дальше. Под крылом река Чир. За ней обстановка иная: пылят по большакам отдельные танки и автомашины, оборудуются опорные пункты, ведутся земляные работы. Еще 12-15 минут полета... Здесь уже просматриваются небольшие группы танков, артиллерийские установки, крытые брезентом грузовики. Вся техника движется на восток. Фотографируем замеченные объекты.
Наконец заданный район разведан, необходимые данные собраны. Можно возвращаться на аэродром. Посматриваю на ведущего: какое он примет решение? Ушаков легким покачиванием самолета подает команду "Следуй за мной!" и ныряет вниз. Снижаемся до бреющего, проносимся над землей. Отчетливо видны кресты на танках, ядовито-болотная одежда немецких солдат, словно бы сдуваемых ветром с дороги при виде краснозвездных бомбардировщиков. Тут уж им было не до стрельбы, не то что раньше, когда появлялись наши тихоходные СБ. Но и нам с такой малой высоты нельзя бомбить.
Снова круто взмываем в небо. Стрелка высотомера приближается к цифре 2000. Истребители прикрытия следуют за нами как привязанные. Чувствуется, что сопровождать скоростные машины они умеют.
Летим севернее Морозовска. Неподалеку от города видна большая группа танков. Ведущий дает сигнал приготовиться к атаке, чуть доворачивает свой самолет и выходит на боевой курс. Еще немного - и вслед за Ушаковым энергично ввожу самолет в пикирование. С нарастающей скоростью несемся к земле, прямо в гущу танков, орудий, автомашин. Бомбы сброшены. А к нам ужо потянулись трассы зенитных снарядов, вспухли вокруг бурые комки разрывов. Это бьют орудия среднего калибра - мы как раз на высоте их эффективного огня. Но поскольку задание уже выполнено, прижимаемся к земле до предела. Теперь враг может зачехлять свои зенитки.
Наши истребители идут в стороне и немного выше. Вижу, как Избинский поднимает вверх большой палец. Полностью согласен с ним, но ответить ему тем же не могу: в руках штурвал и земля очень близко, только согласно киваю головой.
...Фронт есть фронт. Даже когда нет активных боев, здесь идет напряженная работа: перегруппировка войск, подтягивание резервов, строительство оборонительных сооружений, укрытий для боевой техники. Затишье всегда бывает относительным. Так получилось и у нас. Главные силы фронта еще не развернули боевых действий, а экипажам полка пришлось выполнять по 5-7 боевых вылетов в день. В условиях невыносимой жары и при острой нехватке воды, когда не только искупаться, но и попить вволю не всегда удавалось, это было делом нелегким. Те, кто послабее физически, доходили до полного изнеможения. К счастью, члены моего экипажа чувствовали себя довольно сносно - сказались, видимо, хорошая физическая закалка, умение преодолевать лишения и трудности.
Фронтовая обстановка постепенно становилась вес сложнее. Участились налеты вражеской авиации на Сталинград. Трасса полетов фашистских бомбардировщиков проходила через наш аэродром, и нередко по ночам часть их бомбового груза "перепадала" нам. Наша тяжелая зенитная артиллерия почти непрерывно вела огонь. Осколки снарядов градом сыпались на самолетные стоянки. По утрам личный состав полка вытягивался в цепочку и собирал куски рваной, обожженной стали. Такое "прочесывание" мы вынуждены были производить, чтобы избежать проколов самолетных колес при взлетах и посадках.
В полку определилась своеобразная тактика боевых действий, вызванная хроническим недостатком данных о противнике. Каждая группа и экипаж помимо бомбометания по заданным целям обязательно вели визуальную разведку и фотографирование выявленных объектов врага. Основными в этой быстро меняющейся обстановке стали вылеты мелких групп и одиночных самолетов на "свободную охоту". Их эффективности в немалой стене ни способствовало надежное прикрытие истребителей полка майора Клещева.
В середине июля 1942 года нашему полку была поставлена задача сосредоточить основные усилия на участке железной дороги Белая Калитва Морозовск - Суровикино. Гитлеровцы принимали все меры к восстановлению этой магистрали и переброске по ней резервов. Несколько дней подряд мы группами различного состава и одиночными экипажами наносили удары по эшелонам на станциях и перегонах, разгоняли ремонтные бригады, разрушали и выводили из строя стрелочное хозяйство. Внезапность появления над целью, умелое использование противозенитного маневра, скоротечность ударов позволили избежать потерь от зенитного огня противника, иногда довольно плотного. А атаки вражеских истребителей уверенно отражали сопровождающие нас летчики "братского", как мы его сразу окрестили, полка Клещева. Это были великолепные воздушные бойцы, настоящие асы.